Глава I

Давно ее воображенье,

Сгорая негой и тоской,

Алкало пищи роковой;

Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала… кого-нибудь,[1]

 

Нет, эти строки точно не про меня. Моя душа и я сама никого не ждали, пока кто-нибудь приедет на «Мазде» ли, на «Запорожце» ли… Или просто на одиннадцатом номере сам притопает. Я целенаправленно шла в Интернет и искала, искала, искала… Так что логин Evterpa, пароль…

– Да-а, Евтерпа, какая из тебя Евтерпа, ты на себя в зеркало смотрела?

– А что, чем не муза лирической поэзии? Белокурая, голубоглазая… Ну, Евтерпа современная, стратегически и практично мыслящая…

Вот и страница сайта знакомств. Что ж, выбор, конечно, большой, но в основном все в корзину. Ну, как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. И если хорошо покопаться, порыться, продумать, что написать в своей анкете, подобрать хорошие фотографии, то обнаружить что-нибудь подходящее можно. Та-ак, кто мне здесь что написал, посмотрим. Ага, даже какой-то испанец пишет: «Мой мёд»… Хорошая калька с английского «honey». Знал бы он, что я этот мёд терпеть не могу с детства. О, а тут что-то интересное: «Вы выглядите, как богиня, сошедшая с небес». Так возвышенно мне еще никто не писал. Ответить что ли?

***

Выхожу из метро в назначенном месте. Смоленская. Никого. Ладно, подождем… Я всегда пунктуальна. Точно вовремя, минута в минуту, хоть и принято женщине опаздывать. Жду 5 минут, 10. Пока никого нет. Звоню. Недоступен. И вдруг появляется. Фигура вся в черном, но с огромным букетом красных роз. И направляется… Неужели ко мне? Поверить не могу: сколько ходила на первые свидания с товарищами (у меня все товарищи, хоть в коммунистической партии и не состою) из Всемирной паутины, но никто на цветочек не расщедрился. А тут такой букет…

– Здравствуйте. Да, это я – Анастасия, а вы – Ильяс?

– Да.

– Очень приятно.

Потоптались на месте, потом сидели в кафе… Душевно поговорили, погуляли. На следующий день – вновь свидание. И опять букет из семи больших роз.

И понеслось. Каждый день гуляния до 12 ночи, кафе, парк Горького. Меня еще никто таким вниманием не жаловал.

***

Действовала я по схеме, которая срабатывала не на всех, но определенный успех имела. Итак, претендент выбран. Теперь нужно подумать, как произвести на него нужный эффект. Такой план у меня был разработан для всех первых свиданий. Чтобы не запинаться, знать, что сказать. Например, я говорю, что была в США. Естественный вопрос у собеседника: «Ну, как там, в Америке, расскажите». Рассказать надо эффектно, интересно, весело и в то же время произвести хорошее впечатление о себе. Поэтому в свое повествование я вставляла одну байку, основанную на реальных событиях. О том, как в американской школе проводят, скажем так, урок полового воспитания. Когда 12-летним детям раздают бананы, и они надевают на них презервативы (это мне один друг в Америке сообщил). Несколько переделав эту историю (можно же иногда и приврать), я говорила, что меня отдали в американскую школу. Однажды на уроке нам раздали бананы и напальчники. И, будучи девочкой воспитанной, культурной, я не могла понять, что, собственно, это такое. Продолжить веселый рассказ об Америке можно лирической частью. Для нее у меня было подготовлено стихотворение Маяковского «Бродвей». Еще обычно пересказывала «Фабрику смерти» Короленко. Писатель был очень удивлен (да и я тоже) тем фактом, что в Америке из скотобойни сделали развлечение. Американцы платят деньги за то, чтобы посмотреть, как убивают скот, и приводят туда своих детей.

Главное не забыть поставить на плане беседы большой восклицательный знак – нужно обязательно сделать какой-нибудь комплимент собеседнику. Завуалированный. Например, так. Кто он? Ага, технарь (везет мне почему-то на технарей, Ильяс, к примеру, кандидат физико-математических наук). Вот тут можно вставить, что я всегда с большим уважением отношусь к людям, усвоившим физику и высшую математику. Потому что сама в этом полный профан. Кстати, опыт подсказывает, что довольно часто они потом оказываются достаточно ограниченными людьми. Не все, разумеется. Но об этом я, естественно, умалчиваю.

– У тебя так получается все время, что ты не на свидание идешь, а на презентацию товара в своем лице. (Это опять вторая часть моего сознания включилась. Фрейдовское суперэго по-научному или совесть по-общечеловеческому.)

– А хоть бы и на презентацию. Как же раньше свахи представляли невесту и расхваливали ее достоинства. Сейчас же всего этого нет, вот и приходится самой трудиться. Кстати, мне в этом плане легче. У меня ж специализация PR. Поэтому со всеми технологиями не только пиара, но и рекламы, маркетинга, я знакома не понаслышке. А рынок, в общем-то, он везде рынок. И законы на нем одни и те же.

***

Надо признаться, молодым людям со мной было нелегко. Я их держала на очень большой дистанции. За ручку взять – на второе-третье свидание, в щечку поцеловать – через месяц. Такие гестаповские методы выдерживали не все. А зачем мне все? Мне нужен был тот единственный и стойкий, которому интересна я сама не только как женщина, но и как личность.

Рассказывала я о себе абсолютно все. Молодым людям приходилось выслушивать мои откровения о том, как жила три года в Дании, когда была маленькая, затем вернулась в Москву, пошла в школу, ходила на художественную гимнастику и в бассейн… А летом, в конце августа, вздулись лимфоузлы. Думали свинка – оказалось лейкоз. Рак крови. Год в школе пришлось пропустить, много было переживаний, я забыла все, чему меня научили, два раза выпадали волосы из-за химиотерапии, приходилось лежать в реанимации…

Потом вроде освоилась, пошла опять в школу. В двенадцать лет у отца опять командировка. На сей раз в Нью-Йорк. Нелегко было. В классе как-то сразу невзлюбили. Одна девочка с говорящей фамилией Шмелёва так и норовила ужалить. И яд у нее все никак не заканчивался. Была кличка – «Радиация». Я заходила в класс, а она кричала: «Радиация», – и все разбегались, прятались под парты… Она постоянно скидывала вещи с моей парты, ключи воровала.

У родителей тогда я тоже особой поддержки не находила. Плохо давалась физика, математика, приходилось обращаться к отцу. Он говорил, что болезнь сгубила, стала дурой, ничего не понимаешь, я бы тоже над тобой так издевался.

Тогда, будучи крещенной и в бога верящей, сбросила как-то с себя крест и растоптала его ногами. Гром не раздался, молния меня не разразила, но верить с тех пор перестала. Мол, как так: такие несправедливости, а там кто-то есть. «Братьев Карамазовых» в те годы еще не прочла, но позицию Ивана прекрасно понимала. Сегодня знаю, конечно, что все это ерунда, и люди терпят и не такое: войны, катастрофы… Однако мнение у меня по этому вопросу не изменилось.

***

Приехала в Москву, поступила на журфак МГУ… Однажды дали на первом курсе задание – написать репортаж о себе. Сделала небольшую зарисовку под названием «Репортаж из себя». До сих пор ее помню. Вот так выглядел текст:

«Я так понимаю, что нужно вынуть все мысли из головы и все чувства из сердца и переложить их на бумагу. Да, задача прямо не из легких. Никакой бумаги не хватит, чтобы все это, так сказать, распечатать. Заглянем сначала в сердце: там наверняка интереснее. А, ну так и думала, все в розовом свете, весна. Ой! что я вижу: сердце-то уже стрелой проколото. Ну-ну, амур, как же он успел, я и не заметила. Вот так всегда. Ладно, весна-весной, а надо думать о серьезном. Об учебе. Что у нас в голове? Книги, книги, книги, ступить некуда… Возьмем для интереса какую-нибудь посмотреть. Ну, вот хотя бы вот эту – «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле. Ой, нет, нет, не надо. Только не это. Страшно здесь, однако… А ведь в своем же собственном сознании нахожусь, вот что значит – давно в себя не заглядывать».

***

Что-то я все о себе, да о себе, надо расспросить собеседника кто он да что…

Как выяснилось, Ильяс мусульманин, но не ортодоксальный. Носит на груди слова из Корана, не зная их перевода, по-татарски не говорит, свинину кушает … Его вера заключалась в том, что он следовал принципам доброты.  Ильяс рассказал, что закончил военную академию в Санкт-Петербурге и находился в звании майора, защитил кандидатскую диссертацию по баллистике. А сейчас работает в области защиты информации. Все это мне очень понравилось.

Мои предки не могли не заметить, что я так поздно возвращаюсь домой и прихожу все время с цветами. Маме по моим рассказам Ильяс понравился, зато отца не устроила его национальность: «Фу-у, татарин». Когда мой кавалер приходил ко мне, он не выходил к нему… Сидел у себя в комнате, делая вид, что не слышит. Эх, папа, папа… А еще журфак окончил. Видать напрасно тебе читали на русской литературе знаменитую эпиграмму Пушкина:

Не то беда, что ты поляк:

Костюшко лях, Мицкевич лях!

Пожалуй, будь себе татарин,—

И тут не вижу я стыда;

Будь жид — и это не беда;

Беда, что ты Видок Фиглярин.

Встретились они только тогда, когда родитель справлял пятидесятилетие – через три месяца наших свиданий. Отец такой человек, которому очень важно общественное мнение. Все должно быть как у людей – взрослая дочь при кавалере. Вот потому накануне юбилея познакомился и пригласил на праздник. В это время мы с Ильясом уже не только за ручку ходили.

***

Где-то по прошествии месяцев трех все было в полном шоколаде. Мы восхищались друг другом – я Ильясом, он мной. Была, правда, у него одна особенность – обижался по всяким пустякам: отвернулась случайно, когда он мне что-то говорил, не то сказала. Как-то мы гуляли в парке Горького: шутили, смеялись. Я сказала:

– Давай на этом аттракционе прокатимся?

– Страшновато …

– Трусишка! Давай!

Ильяс насупился. Мы отошли от аттракциона. Все веселье его пропало. Оказалось, обиделся на слово «трусишка».

Когда он злился на меня по пустякам, то не кричал и не говорил грубостей, но было ясно, что ему что-то не нравится. После этого я обычно логически доказывала, что он был неправ. Какое-то время мы с ним гуляли, ходили, он держался где-то полчаса-час, после чего соглашался со мной. На этом все и заканчивалось.

Глава II

А тем временем приближались вступительные экзамены в аспирантуру, к которым я все лето усердно готовилась. Первым испытанием был английский язык. Помнится, надо было перевести текст, прочитать и пересказать статью и побеседовать с преподавателем на тему будущей диссертации. Со всеми заданиями я вроде бы справилась. Может быть, не совсем точно перевела одно слово (оно никак не искажало смысл текста). В общем, поставили мне «четверку». Я расстроилась, но спорить не стала, потому что всегда очень критично к себе отношусь. И решила, что действительно заслуживаю четверки. Следующий экзамен – философия. Билет мне достался тот, в котором, на мой взгляд, я очень хорошо разбиралась. Но, как известно, досконально все знать невозможно. Так, я понятия не имела о родственниках Парменида. Правда, неясно, какое они имели отношение к его концепции бытия (а именно так звучал вопрос). Словом, опять поставили мне четверку. Наконец, последним стал экзамен по специальности. Здесь комиссия меня выслушала, дружно кивая головой, не задавали никаких дополнительных вопросов. Я вышла с экзамена и посмеивалась про себя, думая: «Зачем мне эта пятерка, видимо, с такими оценками я уже не пройду». Похоже, комиссия уловила мои мысли и поставила третью четверку. Моему негодованию не было предела. Я готова была пойти на кафедру и сказать преподавателям все, что думаю о системе поступления в аспирантуру на факультете журналистики МГУ. Когда на экзаменах ни с того ни с сего оказываются люди, которые не собирались поступать, не готовились, не делали публикаций, не участвовали в научных конференциях (что является обязательным требованием). И вдруг они так лихо получают пятерки и становятся аспирантами. Я действительно туда пошла, но дверь оказалась закрытой. Что, вероятно, спасло и кафедру, и преподавателей от разбоя. Да, чтобы поступать в аспирантуру факультета журналистики МГУ, нужны поистине железные нервы. Коих у меня, видимо, не было. Потому что после экзамена по философии и по специальности я умывала свою зареванную моську в туалете.

***

В аспирантуру я не поступила и стала заниматься поиском работы. Надо признаться, что амбиции вначале у меня были о-очень большие. Я думала, что с красным дипломом МГУ и каким-никаким опытом работы пиар-менеджером в разных организациях и журналистом в газете «Комсомольская правда», смогу найти интересную, неплохо оплачиваемую (тысяч так на 40-50) работу. Но амбиции мои быстро разбились при более близком знакомстве с рынком вакансий пиар-менеджеров. Выяснилось, что образование очень мало котируется, а красный диплом вообще никому не нужен. Оценивался опыт работы, который у меня был невелик. Хотя откуда ему взяться, если я только что окончила ВУЗ. Много времени было потрачено впустую, так как на деле оказывалось, что нужен не пиар-менеджер, а менеджер по продажам. Ну и приходилось сталкиваться с особо тяжелыми случаями, когда передо мной, в развалившейся позе и смачно жуя жвачку, сидел рекрутер, задавая вопросы типа: «А вы всегда так мало пользуетесь косметикой?»

***

А между тем мысль об аспирантуре меня не покидала. Как-то я зашла на факультет, чтобы спросить о возможности поступления на следующий год. Совершенно случайно в это время там оказалась преподаватель с кафедры теории и экономики СМИ, которой заведует декан. Она слышала мой разговор с заваспирантурой и сказала, что моя тема диссертации, посвященная конвергенции средств массовой информации, может быть для них очень интересна. Предложила написать материалы по теме. Я была несказанно рада и быстро сделала ряд статей, которые потом опубликовали в научном сборнике. Через некоторое время Любовь Александровна – так звали преподавателя – сообщила мне, что есть способ бесплатного прикрепления меня к кафедре – в качестве соискателя. Это означает возможность ходить на занятия, я должна буду сдать кандидатский минимум и в течение пяти лет могу писать диссертацию. Было одно «но». Требовалась трудовая книжка со стажем не менее двух лет по специальности и характеристика с места работы. Чего у меня не было. И тут очень выручил Ильяс – сделал липовую трудовую книжку, как будто я служила пиар-менеджером в той же организации, где работал он. Написала характеристику, и его директор ее подписал. Таким образом, меня прикрепили к кафедре. Я была на седьмом небе от счастья. Может, и хорошо, что так получилось. Что с того, что не вышло поступить на свою кафедру, если попала на чужую. Да еще к такому замечательному научному руководителю.

***

Прошло уже почти пять месяцев с момента моего знакомства с Ильясом, но конфетно-букетный период не закончился. Мы по-прежнему ходили в «Шоколадницу», «Ёлки-палки», каждую неделю посещали кинотеатр «Октябрь». К тому же, Ильяс угощал не только меня, но часто и моих подруг, которых я иногда брала с собой. Приближался Новый год. И опять приятный сюрприз – мой ухажер подарил мне серьги из белого золота. Словом, ситуация на личном фронте была очень радужная. А вот на фронте семейном все оказалось противоположным образом.

Отношения с родителями у меня всегда были нелегкими. С мамой я часто ругалась, а с отцом даже дралась, правда весовые категории у нас были разные – у него под 100 кг., у меня – под 60.

Как-то в Нью-Йорке произошел неприятный случай, когда мне было лет тринадцать. Я случайно задела каменную статуэтку в виде двух птиц, которую мы купили в Лондоне… Ну, она и разбилась. Мама сказала, что эти две птицы были единственным смыслом ее жизни и устроила ужасный скандал. Очень было тогда тяжело, даже повеситься в ванной пробовала…

***

Зимой бабушка Маша, мамина мама, сломала ногу, и за ней надо было ухаживать. В квартире уже несколько лет шел ремонт. Я сажала бабушку на стул и толкала его по коридору, протискиваясь сквозь мешки с цементом и листы гипсокартона. Мыла ее, везла обратно, стирала все, включая постельное белье в ванной. Потом варила суп, балансируя то на одной, то на другой ноге, на кухне, после чего его надо было еще донести к бабушке в комнату. Мама привыкла к комфортным условиям, поэтому занимала однокомнатную жилплощадь в нескольких минутах ходьбы от большой трехкомнатной квартиры, где шел ремонт. Там, года четыре назад, жила бабушка. Затем мама сделала евроремонт и поселилась в ней сама. Последний раз я была там несколько лет назад, как раз во время грандиозных перемен. И сказала, что мне не очень нравится новая кухня. После этого мама меня туда не пускала, говоря: «Ну, тебе же не понравилась кухня». Так что у меня не было ключей от квартиры, не знала я и домофона.

Поиски работы затянулись, ведь после того, как бабушка сломала ногу, у меня не было времени ходить по собеседованиям. Ильяс помогал мне в этой нелегкой ситуации. Всячески поддерживал и фактически содержал, покупая продукты нам обоим. Чтобы иметь хоть какие-то деньги, я решила заняться репетиторством.

Сказано – сделано. На сайте repetitors.ru я создала себе анкету, немного приврав про опыт преподавательской деятельности, которого не имела, и стала давать уроки по русскому и английскому языку, литературе и философии. Одним из первых моих учеников, если его вообще можно назвать учеником, был некий молодой человек. Через несколько дней ему предстоял экзамен по философии. Он ничего не знал и знать не хотел. От меня требовалось лишь надиктовать в день экзамена на мобильный телефон ответы. Получив билет, он планировал отправить мне SMS, потом перезвонить, чтобы я сообщила ему все необходимое. Естественно, у него были наушники, чтобы не привлекать внимания преподавателя, держа трубку в руке. Словом, сценарий почти по классике советского кинематографа: «Профессор лопух, но аппаратура при нем…при нем». Я пыталась отговорить молодого человека от подобного сценария, мотивируя тем, что преподаватель может задать дополнительные вопросы, на которые тот не ответит, но он остался при своем мнении. А так как клиент всегда прав, пришлось согласиться на его план.

В назначенный день и время я сидела за столом. Был открыт Яндекс, везде лежали бесчисленные конспекты по философии. Сердце у меня билось так, как будто я сама находилась на экзамене. Вот, наконец, пришла SMS-ка – «Возрпетр». Я читала ее несколько раз, но никак не могла понять, что же это такое. Волнение мое усилилось, и, разумеется, включилась та часть сознания, которая в таких ситуациях начинала меня пилить. В голове потекли мысли:

– Ты столько лет изучала философию, так готовилась к экзамену в аспирантуру, но ничего не знаешь. Не знаешь, что такое Возрпетр.

Я пыталась перезвонить своему ученику, но никто не брал трубку. Где-то через час позвонил сам. Сказал, что его план провалился. Возрпетр. – под этим шифром имелось в виду Возрождение Петрарки – это единственное, что он успел мне скинуть. Дальше около него стал преподаватель. Незадачливый молодой человек не имел возможности ни позвонить, ни ответить, ни послать SMS-ку. Экзамен он не сдал. На этом мое знакомство с ним окончилось.

***

Мои отношения с родителями постепенно накалялись. Я просила маму помочь мне. Хотя бы просто постирать постельное белье. Ведь у нее в двух шагах была квартира с евроремонтом и стиральной машиной. Мама сначала вроде соглашалась, но то у нее не оказывалось порошка, а чаще просто не было времени. И я по-прежнему стирала все руками. На что у нее уходило время? Мама работала в одном из вузов преподавателем английского и испанского языка. Загрузка у нее была небольшая – два-три раза в неделю по две-три пары. И работала мать спустя рукава:  в сентябре могла сказать, что ей срочно нужно делать расписание (для чего привлекалась я в качестве машинистки), время шло, я ей напоминала про недоделанное расписание, и так наступал следующий учебный год. Правда, мама занималась ремонтом. Ездила на строительный рынок, выбирала материалы. (Папа лишь финансировал весь этот затянувшийся процесс.) В остальное время она отправлялась на экскурсии по городам России, покупала вещи. Шоппинг был, поистине, маминой страстью. Вся квартира завалена бесчисленными парами ее обуви, одеждой, посудой и различными безделушками. Среди всего этого многообразия можно найти и бутылки с вином. Это еще одно мамино увлечение, которое появилось в студенческие времена: в университете она изучала испанский язык. Ей пришлись по душе тамошние вина, она приобретала различные книги, посвященные этому напитку, нередко любила посидеть с бокалом, закусывая его то сыром бри, то сушами, то хамоном. Маме явно хотелось гламурной жизни, которой ей, наверное, недоставало.

***

Состояние бабушки ухудшалось. Жизнь в четырех стенах без общения со сверстниками вообще не способствует крепкому здоровью. Она начала чудить. Срывала постельное белье со своей кровати, постоянно мазалась мочой, ломала гипс на ноге. В конце концов бабушка его доломала. И мы с Ильясом возили ее в поликлинику, где ей заново вправляли ногу и накладывали гипс. Жалкое состояние… Но это сейчас. А раньше она была статной женщиной, занимающей высокие должности: работала с известным математиком Келдышем, устраивала выставки по вычислительной технике на ВДНХ, ездила в командировки в ГДР. Когда я была ребенком, бабушка Маша водила меня в спортивные секции, сидела со мной летом на даче, проводила много времени в больнице в то время, пока у меня был лейкоз. Я чувствовала – сейчас настал мой черед ухаживать за ней. Ко всему прочему, мы во многом были обязаны ей своим благополучием. Хотя бы потому, что жили в ее квартире. Да, собственно, и однокомнатное жилище тоже досталось нам благодаря бабушке. Большинство мебели в доме купила она и дедушка, который умер десять лет назад. Дачу тоже бабушка Маша приобрела. Казалось, мои родители как-то об этом всем забыли. Или не хотели вспоминать. Отец любил выкрикивать: «Здесь я хозяин. Тут все мое». В уходе за бабушкой он тоже никак не участвовал, а ее чудачества его раздражали. Нередко отец орал на нее, хватал за руки, толкал…

***

– Ну, что, ты на работу так и не устроилась?

– Мам, ну какая работа? Кто будет с бабушкой сидеть? Я ж тебя прошу помочь, а ты ничего не делаешь. Прибраться хотя бы… Ты же тут никогда не убиралась. Я здесь все делаю: и с бабушкой сижу в таких условиях, и готовлю, и убираю, и стираю ручками все…

– А ты здесь все и должна делать. Никто за тебя делать не должен.

– Пап, я не с тобой вообще разговариваю. Что ты встреваешь?

– Если тебя так все не устраивает, зачем ты здесь живешь.

– Да, вы же, кажется, собирались снимать квартиру. Что, твой татарчик раздумал?

– Слушайте, вы знаете, квартиру снять не так просто. Если бы перед вами когда-нибудь такой вопрос стоял, вы бы, наверное, понимали. Только тебе, мама, родная мать на дверь не показывала периодически, как ты мне показываешь. Кстати, если ты помнишь, мы предлагали снять у тебя однокомнатную квартиру. По рыночной стоимости.

– Очень мне надо, чтобы у меня с потолка провода от Интернета свешивались.

– Мам, ты с ума сошла? Вон у меня Интернет. Провод под плинтусом, ничего не свешивается.

После таких перепалок во мне все клокотало. Внутри бушевал ураганный ветер эмоций, который вырывался наружу, хлопал дверьми, бросал на пол какие-то вещи и сопровождался обильным солоноватым дождем. Хотя сразу было понятно, что так на все это реагируя, я только показываю свою слабость и понапрасну трачу трудновосстановимые нервные клетки.

***

Однажды, придя на факультет, я встретила бывшую дипломную руководительницу. Она рассказала, что священник посоветовал отправить ее двенадцатилетнюю дочь учиться в Англию. (Ну и священники пошли – к иноверцам русских детей учиться направляют.) Дипломная руководительница хотела контролировать процесс обучения дочери и предложила мне подработать – перевести для нее учебники по биологии и бизнесу. Я согласилась. Лишние деньги были очень кстати. Открывая учебник по биологии, я надеялась освежить в памяти школьный курс: вспомнить про пестики, тычинки, одноклеточных и многоклеточных. Но не тут то было. Вместо этого мне пришлось освоить информацию совершенно иного содержания. Английский учебник по биологии для школьников двенадцати лет содержал энциклопедические статьи о том, как созревает яйцеклетка в яичниках, какие гормоны за это отвечают, что это за гормоны, какими железами они вырабатываются, какой путь проходит яйцеклетка от яичников до матки. И так далее. Мне пришлось проштудировать немало научных медицинских статей, так как большинство терминов были незнакомы мне как в английском, так и в русском варианте. Американские школьники лишь натягивают презерватив на банан. В английской образовательной системе пошли дальше. И решили рассказать детям о других способах предохранения. Учебник содержал исчерпывающую информацию о различных противозачаточных таблетках. О том, какие они бывают, когда и кем были созданы, какие испытания прошли на животных, какое воздействие оказывают на организм женщины и т. д. Английский учебник по биологии включал также обширную главу о различных наркотических средствах: от самых безобидных (как кофе и чай), до сильнодействующих типа кокаина. Очень подробно рассказывалось, как действуют наркодилеры, где произрастают  наркотики и какое воздействие оказывают не только на человека, но и на организм насекомых. Так, например, в учебнике приводилась фотография паутины, которую паук плетет под кайфом, отведав кокаина, марихуаны или просто скушав кофейные зерна. Надо отметить, что эта паутина очень отличалась о той, которую бедный восьминогий сплел в трезвом состоянии.

Учебник по бизнесу был напичкан многочисленными примерами о том, как сделать бабки. Ну, вот, например. Некий мистер Смит каждый день встает в 5 утра, чтобы поехать на один из рынков и купить клубники. Дальше, часов в 11, он продает ее вдвое дороже на другом рынке. Тут же приводятся рекомендации мистеру Смиту, о которых он должен помнить, чтобы успешно вести свой бизнес. Так, например, ему стоит следить за сводками погоды, помнить о том, какой день недели. Все это может влиять на спрос. Заглавие учебника – слово «бизнес» – логичнее было бы перевести вопросительным предложением: «Как сделать бабки»?

***

Переводя английские учебники, я несколько отвлекалась от повседневных забот. А их хватало. Я недоглядела за бабушкой, и она второй раз сломала ту же ногу. Родители настояли на том, чтобы положить ее в больницу. В это время мне позвонил работодатель. Я уже давно не просматривала вакансии, но свое резюме в интернете не удаляла. Мне предложили устроиться в крупную PR-компанию. Я решила попробовать поработать. Каждый вечер Ильяс забирал меня с работы, и мы ехали в больницу к бабушке. Отделение, в котором она лежала, называлось восстанавливающим. При входе в нос ударял острый запах мочи. В палате, помимо бабушки, было еще четыре человека. Одна кукарекала, другая лаяла, третья истошно кричала, и только четвертая еще что-то соображала. Казалось, что абсолютно нормальный человек там сойдет с ума. Отделение правильно было назвать не восстанавливающим, а добивающим. Туда складывали бабушек после инсультов, операций, переломов. В них еще теплилась жизнь, но их надо было, скажем так, легально добить. Постепенно бабушка перестала меня узнавать, а на вопрос: «Где ты находишься?», – отвечала. – В гробу. Я не раз разговаривала с заведующей отделением, но она всякий раз отвечала, что все нормально: бабушка в скором времени выздоровеет, будет соображать и нога у нее срастется.

***

– Мама, забери бабушку из больницы. Ей там все хуже и хуже становится. Ты-то редко бываешь, а я почти каждый день. Налицо ухудшение. И их зав. отделением мне совсем не нравится. Ничего толком объяснить не может.

– Да, мне тут зав. отделением как раз сказала: «Какая у Вас дочь неадекватная. Приходит и чужих бабушек непонятно чем кормит. Их потом откачивают».

– Мам, ты что, совсем что ли? Мы одну бабушку несколько раз угощали – йогурт и грушу дали. К ней вообще никто не приходит. Она там единственная более-менее соображает в этом аду. Попросил человек грушу. Ну, очень захотел. Что от груши-то будет?

– Угу. Ты специально бабушку чужую подкармливаешь, чтобы она за твои подачки следила, сколько раз я пришла. И тебе докладывала. А ты потом бы мне говорила: «Ага, вот, мама, ты опять не была».

В скором времени бабушку забрали. Я ушла с работы и стала восстанавливать ее после восстанавливающего отделения.

Глава III

Чувствую, с работой мне в ближайшее время ничего не светит. Кризис экономический грянул, да и бабушка на руках. Занимаюсь диссертацией и репетиторством. Все равно лишнее время остается. Непорядок. О! Думаю, самое время родить ребенка.

– Ну, вот ко всему у тебя прагматический подход. Даже к такому деликатному вопросу!

Последние несколько лет замечаю за собой такую особенность, некую закономерность. Стоит мне о чем-нибудь подумать, стоит мне что-нибудь захотеть, и я этого добиваюсь. Пусть даже вначале это желание кажется маловыполнимым. Так, в начале IV курса захотела я красный диплом. Хотя до этого никогда об этом не думала. И ставила себе цель сдавать сессию без четверок. В итоге IV–V курс – все сессии на «отлично». И как раз три «четверки» за прошлые годы надо было пересдать для красного диплома. Именно три можно было пересдать, именно трех мне и не хватало. Захотела в аспирантуру… Да, экзамены сдать не удалось, но фактически цели добилась. Диссертацию пишу, на занятия хожу. Буду сдавать кандидатский минимум. Захотела порядочного молодого человека, и чтоб красиво ухаживал. Порылась в интернете – и вот он. Дальше захотела ребенка. Немножко поуговаривала молодого человека, 3 месяца – и я забеременела.

***

С родителями заключено негласное перемирие. Сижу на кухне с мамой и Ильясом.

– Послушайте, но если свадьба летом, это у меня уже живот большой будет. Как я буду выглядеть?

– Не хочешь летом, хорошо, давай сейчас, зимой, – сказал Ильяс.

– А зимой хороших фотографий не сделаешь. И платья открытого не наденешь, холодно.

– Слушай, тебе не угодить.

– Да, действительно. Зачем вообще тогда надо было ребенка затевать?

– Но я не думала, что так все быстро получится.

– Надо было думать.

***

На следующий день мы с Ильясом должны были ехать в ЗАГС – узнать, что да как, стать на очередь. Но после этого разговора он крупно обиделся. И никуда мы не поехали. Мама его полностью поддержала.

Рано утром собираемся с Ильясом в женскую консультацию. В итоге, правда, мы никуда не поехали – у меня случился эпилептический припадок. Они случались у меня лет с 12 с периодичностью 1-2 раза в год. Скорее всего, это последствия лечения лейкемии. До этого были сильнейшие головные боли с галлюцинациями и мигренями, а с 12 лет – эпилепсия. Каждый раз все начинался одинаково. Быстрая судорога в правой руке, меня как-то перекашивало, передергивало, боль в голове. Обычно не хватало времени, чтоб как-то сгруппироваться и присесть или успеть лечь. Я падала навзничь. По рассказам очевидцев, припадок длился около минуты. В это время я билась головой об пол, изо рта шла пена. В общем, зрелище не для слабонервных. Как правило, рядом никого не оказывалось, я часто набивала себе синяки, шишки, разбивала голову. После такого я отходила несколько часов, болела голова. Ильяс уже был как-то свидетелем такого приступа, еще задолго до моей беременности.

***

– Алло. Да, привет Ильяс. Да ничего, за диссером сижу. То есть как?! Нет, я категорически не согласна. Хорошо. Приедешь – поговорим. Да, ну вообще!!!

– Что-то случилось, Насть?

– Они на своем семейном совете решили, что мне нужно сделать аборт.

– Да ты что, даже не думай! Почему?!

– Ну…у меня был приступ, они считают, что ребенок может родиться больным, плюс я могу на живот упасть.

***

Начались хождения по неврологам, инициаторами которых были родители Ильяса и он сам. Они считают, что мне непременно нужно делать аборт. У моего отца большие связи в здравоохранении. Со своей стороны, он тоже нашел опытного врача. Я, мама и Ильяс направились к нему. В общем-то, он сказал примерно то же самое, что и все остальные специалисты. Да, хорошо бы сначала было обследоваться, но, так как эпилепсия приобретенная, а не врожденная, то риск невелик. Потом, приступы не так часто случаются. Многие женщины с этим рожают и ничего. Хотя, конечно, стопроцентной гарантии он дать не может. После мы с Ильясом отошли, а мама еще продолжала беседовать с доктором. Такие, как выразился Ильяс, кулуарные беседы, ему очень не понравились. Якобы, после того, как мама поговорила с врачом, он сказал совсем другое – что рисков никаких нет. Хотя я такого не слышала. При выходе от врача мы поругались, и Ильяс пошел своей дорогой.

Вечером моему отцу позвонил Фаниз Фаизович, отец Ильяса, и дословно сказал следующее: «Я не хочу урода и не желаю работать на науку. Честь имею». Буквально совсем недавно, в начале января, мои родители и я были в гостях у Ильяса и все мирно беседовали. Тогда о моей беременности знал только Ильяс и я. Ситуация на фронтах резко поменялась – образовалось два враждующих лагеря: Ильяс, его родители и сестра  и я с моими родителями.

***

Как известно, время лечит. Постепенно обиды стирались из моей памяти, хотя расплывчатый след, как от ластика на бумаге, все-таки оставался. Я два месяца практически совсем не общалась с Ильясом. Но горевать некогда: время занято воплощением плана по диссертации во время беременности. Надо ходить на аспирантские занятия, сдавать кандидатский минимум, а летом я намерена провести опрос журналистов из различных издательских домов.

Кстати сказать, как это ни парадоксально, но именно в аспирантуре у меня началась настоящая студенческая жизнь. Я часто оставалась после занятий, мы ходили в кафе, кино, а весной даже взгромоздила свой тогда уже немаленький живот (конечно, не без помощи друзей-аспирантов) чуть ли не на самый верх главного здания университета. В студенческие годы мне там бывать не доводилось, а тут один аспирант из общежития этой высотки провел нас туда какими-то потаенными лестницами.

По мере того, как отношения с Ильясом у меня постепенно налаживались, с родителями, в частности с мамой, они опять портились. Прежние очаги конфликтов, связанные с ее нежеланием что-либо делать по дому и помогать с бабушкой ушли на второй план с моей беременностью. Но так как ничего не менялось, а беспорядок в квартире становился все более глобальным, возникали новые поводы для ссор. В бабушкиной комнате сделали евроремонт: выровнены стены и поклеены новые обои, положен новый паркет, вставлены стеклопакеты. Но разглядеть его следы было крайне сложно. Весь пол застелили пыльными картонками (ну, чтобы бабушка его ненароком не повредила), на нем стояло восемь больших картонных коробок, доверху набитых различными мамиными вещами. Кроме того, там был старый торшер, балансировавший на трех ножках (четвертая надломилась), старая кровать, стол, стул и более-менее новая стенка. Комната самая маленькая и ввиду такой захламленности оставалась какая-то одна узенькая тропка, чтоб можно было дойти от двери до балкона. Который, кстати тоже оказался настолько завален, что выйти на него становилось проблематично. Мама постоянно приносила еще какие-то пакеты со шмотками. И все мои просьбы о том, чтоб их разобрать, не увенчались успехом – у нее, как всегда, не было времени… Убираться мне было крайне сложно – приходилось пылесосить картонки, а потом еще мыть их тряпкой. Коробки также впитывали в себя огромное количество пыли.

У меня в комнате пол не был застлан картонками. Паркет давно обветшал, и лак с него сошел. Поэтому зачем его закрывать. От ремонта мне достались лишь стеклопакеты, правда, без откосов. Вместо них – кирпич с большими щелями, через которые дует ветер. Нет и подоконника. Мама не разрешала мне привести в порядок окно, говоря, что сначала надо сделать ремонт во всей комнате,  поклеить новые обои, сделать паркет. Но это не представляется возможным, поскольку я здесь проживаю. В моей комнате стояли мебельные пенсионеры: рассохшийся письменный стол с разваливающимися ящиками конца сороковых годов, чуть помоложе пианино, еще моложе стенка и кровать, ну и, наконец, можно сказать, совсем юные кухонные шкафы от старой кухонной стенки – лет эдак восемнадцати. Мама все прочила их мне под пеленальный столик. Шкафы давно облюбовала моль, и, как я их не мыла, она все не хотела покидать обжитое место. Я говорила маме: «Ну, вывези это свое расстроенное пианино, все равно на нем никто не играет, а ты даже пыль с него ни разу не вытерла. Нужен тебе письменный стол – бери его к себе. У тебя же есть однокомнатная квартира». Родительница обещала вывезти и старые кухонные шкафы на дачу, и музыкальный инструмент со столом забрать, но все оставалось по-прежнему. Я решила, что буду постепенно сама разгребать весь этот глобальный беспорядок.

***

Интересно иногда бывает ворошить старые вещи, к которым не прикладывался годами а, может быть, и десятилетиями. Разбирая коробки в бабушкиной комнате, я нашла кусочки статуэтки – той самой, которую разбила в Америке, купила «Момент» и склеила ее. Стала как новая. Разгребая балкон, обнаружила надгробный дедушкин плакат, который валялся вперемешку с испорченными продуктами и огромными занозистыми досками с торчащими гвоздями. Ильяс помог мне избавляться от беспорядка: выносить эти доски и старый истлевший ковер, который валялся в том же месте. Еще там был огромный чемодан, намертво закрытый и, конечно, без ключа. Любопытно, что в нем? Вдруг какие-нибудь семейные драгоценности?

Не выдержав искушения, я разрезала чемодан, и на меня посыпались черно-белые фотографии с неизвестными мне личностями.

***

Быстро повесть пишется, небыстро дело делается. Долго ли, коротко, но я с помощью Ильяса почти разобрала весь балкон, коробки в бабушкиной комнате и добралась до коридора, который был завален строительными материалами и таким же огромным количеством картонных коробок, наполненных шмотками. Вещи и материалы были разложены по шкафам, а что-то отправилось прямиком на помойку. Мама, конечно же, была, мягко говоря, в шоке от моей уборки. Но ее ожидал новый удар. Я давно хотела избавиться от старой ненужной мебели типа пианино и письменного стола. Но не знала, как. На своем горбу и даже с Ильясом ни за что не вынести их из квартиры. Вдруг меня осенило. Я набрала в Яндексе «вывоз и утилизация старой мебели». Тут же мне попалось множество различных компаний, оказывающих подобные услуги. Звонок – и двое здоровых мужиков вытащили пианино, письменный стол, балансирующий торшер из бабушкиной комнаты, стиральную машину, которая уже 20 лет ничего не стирала, потому что сломалась, и так любимые молью старые кухонные шкафы. И понадобился-то для этого всего час.

Как только за утилизаторами старой мебели захлопнулась дверь, мама устроила спектакль, разумеется, предоставив себе главную роль. Громом обрушился ее монолог:

– Пропала моя сумка! Там было все – документы на квартиру, дачу, деньги, мои драгоценности! Она лежала вот здесь вот, в коридоре! Настя, ты все это вместе с Ильясом…вы, я знаю, вы все это вместе подстроили! Специально! Я знаю, ты меня хочешь отсюда выжить! Ты специально вызвала этих людей, чтобы они меня обокрали!!!

Я уже давно не велась на подобные сцены. Отец же, напротив, всегда бурно на них реагировал. Как ребенок. Полковник ФСБ с двумя высшими образованиями, знанием пяти языков, большим опытом работы в России и за границей всегда верил жене. Он бросался ее успокаивать и, конечно же, обвинял во всем меня. И заставлял срочно звонить в эту контору, требовать, чтобы люди приехали обратно… Где-то часа через два мама позвонила отцу уже из своей однокомнатной квартиры и в слезах извинялась перед ним. Сумка оказалась у нее дома вместе со всеми вещами. У меня же в таких случаях никогда прощения не просила. Напротив, после подобных ситуаций она надолго затаивала обиду.

***

В планах на лето 2009 года у меня была не только глобальная уборка в квартире (прямо какая-то плановая экономика в голове, как советские пятилетки), но и чуть менее глобальный опрос журналистов из различных российских издательских домов. Он мне был нужен для диссертации. Я все продумала заранее – наверняка беременной женщине не откажут в хорошем интервью. Так и получилось. Практически все подробнейшим образом ответили на мои вопросы. В августе я уже заканчивала опрос и поднимала свой живот по длинной лестнице в очередную редакцию.

«Блин, неужели не туда попала?!», – я плохо ориентируюсь и часто прихожу, куда не надо. А это помещение очень смутно напоминало современную газетную редакцию. В небольшой комнате сидели одни мужики в майках и шортах с логотипами различных футбольных клубов. Стены тоже были завешаны многочисленной спортивной атрибутикой: шарфиками, кубками. Наверное, я опять что-то перепутала и попала в какой-нибудь футбольный клуб. Вдруг в глаза мне бросилась неприметная вначале вывеска – «Газета «Спорт-экспресс». Ну, слава богу, не ошиблась адресом.

Я нашла человека, с которым договаривалась об интервью.

– Ну, что ж, давайте, какие у Вас там вопросы?

Начала беседу, при этом интервьюер сидел передо мной, а я стояла. Живот мой сантиметров на десять выпирал вперед, чуть-чуть не касаясь журналиста.

– Может у человека ноги больные. А ты здоровая тетка, можешь и постоять, – подумала я про себя.

Где-то в середине беседы журналист неожиданно предложил мне присесть. И стул вдруг нашелся. Корреспондент «Спорт-экспресса» мало отличался от других носителей хромосом XY. Во время беременности я часто ездила в метро. Захожу в вагон – и вскакивают в основном женщины. А мужчины посиживают.

Выйдя из редакции «Спорт-экспресса», я неудачно подвернула ногу и упала на левую коленку. По прошествии недели и думать забыла об этом падении. Но ни с того ни с сего коленка у меня заболела, опухла и покраснела. Только тогда я и вспомнила об этом событии. Вечером пришел отец, приехал Ильяс. Мы вызвали «скорую», так как боль все усиливалась. В приемном отделении больницы мне сказали, что необходима госпитализация. Ильяс остался со мной на ночь. Как назло, не было дежурного врача, и никто не мог даже сделать обезболивающее. После бессонной ночи пришел зав. отделением и со всей дури двинул мне по больной коленке. Я закричала, так как даже дотронуться до нее было невыносимо. Он, в свою очередь, заорал на меня, сказав, что я симулянтка и коленка абсолютно здорова – такой боли быть не может. В середине дня пришел адекватный доктор и сказал, что неделю назад, когда я упала, была, видимо, микроссадина. Туда попала инфекция. А иммунитет, как известно, у беременных ослаблен. Произошло нагноение. И потому необходима операция. В итоге, я провела в больнице около 10 дней. Меня оперировали под общим наркозом, выскребли гной. Все это время, почти каждый день, Ильяс приходил и приносил приготовленную его мамой еду. Несколько раз меня навещал отец. Моя же родительница практически все это время была на даче. И появилась почти перед самой моей выпиской, когда все боли, страхи, опасения и переживания были уже позади.

Глава IV

Шли последние дни августа. По срокам, я должна была родить в самом начале сентября. Один из неврологов посоветовал мне рожать в Московском областном научно исследовательском институте акушерства и гинекологии. Проще говоря, МОНИАГ. Последнее время я наблюдалась там и первого сентября пошла на очередной прием. Врач, зав. отделением, доктор медицинских наук сказала мне, что шейка матки недостаточно раскрыта. И, чтоб ее расширить, необходимо заняться половой жизнью. Я удивилась: в женской консультации мне не раз говорили, что на последних сроках ни-ни. Вечером с Ильясом мы выполнили рекомендации врача, и он уехал к себе. А ночью я проснулась в луже крови. Разбудила отца, позвонила Ильясу. Вызвали 03. Отец спешно вытирал на полу капли крови – не дай бог, врачи приедут, а здесь такой беспорядок. На «скорой» мне сказали, что в МОНИАГ не повезут – это очень далеко, а время дорого. Отвезли в ближайший роддом. Рассказала всю ситуацию. В роддоме на меня наорали:

– Девушка! Вы что озабоченная, чем вообще думали?! На таком сроке заниматься сексом!!

Я что-то лепетала в ответ типа: «Ничего в этом не понимаю…вот…мне посоветовали…доктор наук в МОНИАГе».

– Если в МОНИАГе, зачем Вы сюда рожать приехали? В МОНИАГе и рожали бы.

Дежурил в ту ночь мужчина-гинеколог. Во время беременности и до нее я всегда загибала пальцы. Чтобы я пошла к мужчине гинекологу?! Да никогда в жизни! Но сейчас было как-то не до этого. Свои стереотипы пришлось засунуть куда подальше. Меня разложили и стали смотреть зеркалами. Это было тоже первый раз в моей жизни. По размеру и форме они напоминали мне зеркало у водителей. Было дико больно. Я посмотрела в окно и краем глаза увидела уходящих Ильяса и отца. Сдавая меня в роддом, они пытались улыбаться, говорить какие-то слова поддержки… Первый раз в жизни я подумала: «Как же хорошо быть мужчиной!»

Меня продержали ночь в роддоме. Я не родила, схваток никаких не было, меня лишь всю искололи, так что обе руки были к утру все синие. Утром я выписалась, и мы поехали в МОНИАГ. Там меня посмотрели и сказали, что рожу я не раньше чем через десять дней. Однако меня оставили в роддоме, домой не пустили. Я как-то прокоротала день, но ночью заснуть не удалось – девчонки в палате все разговаривали. Прошел второй день… На третью ночь я вроде заснула. Но выспаться было не суждено – в середине ночи я опять проснулась в луже крови. Подошла к медсестре. Она сделала мне какой-то укол и отправила обратно в палату. По моим ощущениям, у меня начинались схватки. Боли не проходили. Я подошла второй раз. Мне опять что-то вкололи и отправили спать. Как говорится, бог любит троицу. На третий раз меня, наконец, переложили в предродовую палату. Светало. Сменился персонал. Я постанывала, боль усиливалась, плюс сказывались три бессонные ночи.

– Девушка! Вы что так кричите?

– Я не кричу, я постанываю. Очень больно, к тому же, так сложилось, что я три ночи подряд не сплю.

– Вы кто по профессии?

– Журналист

– А, ну всё понятно. Все журналисты – психопаты.

Рот у меня так и раскрылся, и даже на несколько мгновений прекратились схватки. Неожиданно я подумала: «А, может, это у них такая методика обращения с роженицами. Чтоб от боли отвлекать».

Прошел еще где-то час, два. Врач щупала мне живот, поставила какой то аппарат и вдруг так же неожиданно извинилась за грубость. Схватки все усиливались и усиливались, а шейка матки вроде не раскрывалась. К концу дня мне сделали эпидуральную анестезию. Стало немножко легче, и я даже минут на 40 заснула. Правда, после отнялись ноги, я перестала ощущать таз и живот. Поэтому, когда меня повезли непосредственно рожать, то ничего не чувствовала, кроме сильных схваток. Тужиться не могла. Кое-как ребенка вытянули вакуумом. На некоторое время я отключилась, а когда пришла в полусознание, точно так же лежала на кресле. В комнате никого не было, смеркалось. Я что-то невнятно лепетала типа: «Люди! Вы где?»

***

Окончательно пришла в себя я уже в послеродовой палате. Мне вынесли малыша. Он был весь запеленат, торчала одна мордочка. Такая хорошенькая… Малыш спал. За все время, пока я провела в роддоме, приносили его только для кормления. Поэтому, кроме этой милой мордочки, я больше ничего не видела.

Придя в себя, я отзвонилась Ильясу. Оказалось, он уже видел сына. Сразу после родов, ему позвонили и за чисто символическую плату – 500 рублей – вынесли ребенка. Как я потом узнала, это было грубейшим нарушением. Таких новорожденных ни в коем случае нельзя выносить из роддома людям в верхней одежде. На следующий день приехал Ильяс со своей мамой, сестрой и ее мужем. Им опять вынесли ребенка, но уже за 1500 рублей – людей больше, тариф больше. Сама я еле-еле доковыляла к ним.

Начались приятные заботы. Пеленки, подгузники, выбор коляски, регистрация ребенка. Мы решили его назвать Романом. Хотя по имени пока не звали. Ильяс придумал прозвища «космолет», потому что у него была шапочка с рожками в виде двух антенн, «издеватель», потому что ночью спать не дает. Придя в ЗАГС, чтобы зарегистрировать ребенка, мы с Ильясом наткнулись на занятную информацию о пособиях, которые наше демократическое государство выплачивает по рождению ребенка. Оказалось, что молодая семья, согласно нашему законодательству, – это та, в которой оба супруга моложе 30 лет. Если хотя бы одному уже есть 30, семья получается немолодая. Ильясу шел 32 год, так что он, можно сказать, был уже почти пенсионером. Молодой семье выплачивалась достаточно значительная сумма, а вот немолодой в несколько раз меньше – что-то около 15000. Мы же с Ильясом вообще фактически семьей не были, так как  со мной он так и не расписался. Хотя отцовство признал. Мне же полагалось чуть более 10000. Не хватало даже на коляску. Ах, да, совсем забыла. Еще целых полторы тысячи в месяц до полутора лет. Как говорится, живи не хочу.

Первое время я чувствовала себя плохо – у меня темнело в глазах, болела спина. Мне помогала мама. Даже в первые дни после выписки приносила завтрак в постель. Вечером приходил Ильяс: достирывал и доглаживал пеленки и подгузники. Мы решили первое время не покупать памперсов, а использовать старый метод – марлевые подгузники. Так что целый день у меня фактически уходил на стирку и глажку пеленок и подгузников и на сцеживание остатков молока. Я их замораживала, чтобы потом, когда молока станет меньше, размораживать и давать ребенку.

***

Первая эйфория, связанная с рождением ребенка прошла, и жизнь постепенно возвращалась в прежнее русло. Только теперь у меня уже было два ребенка: Ромка и другой в лице бабы Маши. Стояли теплые осенние деньки, мама часто уезжала на дачу. Возвращаясь, она по-прежнему практически ничего не делала по дому. Я, как и раньше, все стирала в ванной. Ильяс не раз предлагал купить стиральную машину, когда я была еще беременной, и сейчас, с рождением Сына. Мы подобрали несколько моделей, написали все размеры, и мама сначала вроде бы даже согласилась на то, чтобы поставить это чудо техники… Но потом выяснились ее требования: либо переделывайте всю ванну, покупаете новую раковину, меняете плитку и ставите машину, либо все останется как прежде. Ванну переделывать было некогда. Да и средств особенно не было – много уходило на ребенка. К тому же, каждый месяц Ильяс отдавал маме 10000. За то, что рано утром уходит, а вечером приходит и живет в моей комнате.

Мои надежды, относительно того, что с появлением внука отец будет меньше пить, не оправдались. Он по-прежнему часто выпивал, лез к ребенку… Мама в этих случаях была либо на даче, либо уже уходила в свою квартиру. А ночевала как обычно – у себя.

***

Как-то вечером я сцеживала молоко. Рома покрикивал в комнате.

– Настя, пройди к ребенку. Ты же видишь – он кричит.

– Мам, ребенок сыт, сухой… Я с ним целый день. И если я так, по каждому писку буду к нему идти, то я с двумя детьми – Ромой и бабой Машей ничего не успею. Ничего страшного, если он несколько минут покричит.

– Ну, хорошо, придется мне идти, его успокаивать.

– Мама, не надо. Если тебе нечем заняться, то в ванной бабушкино белье. Постирай.

– А где твой муж гражданский.

– Я тебе говорила, он в командировке.

– Какие-то сомнительные у него командировки. Непонятно, куда он ездит. И с кем.

В разговор вмешался отец.

– А что, те бабушка с дедушкой никакого участия в воспитании внука принимать не хотят?

– Почему не хотят? Вон, они пеленки покупали, одежду…

Чувствовала, что волнение во мне нарастало. И вообще, после беременности нервишки у меня что-то совсем расшатались. Слово за слово, с молоком не повезло – что-то не сцеживалось. Я бросила цедильник. Он разбился. Этот цедильник мне покупала мама. Начался скандал. Все по обычному сценарию: отец затащил меня к себе в комнату и не выпускал, как бы я его не просила. Я плакала, кричала, ругалась… Под руку мне случайно попала банка с краской. После ремонта в комнате оставались строительные материалы. Краска разлилась, забрызгав новые обои, пол, подоконник и полы отцовского халата. Скандал разгорелся с новой силой. Через некоторое время все утихло, я вроде бы как легла спать и уже засыпала. Вдруг в комнате у меня появились двое мужиков в темно-синих одеждах «Скорой помощи».

– Вы Настя?

– Да.

– Пойдемте, поговорим.

– А что, я никого не вызывала.

– Это Ваши родители Вам вызвали.

Не знаю, зачем, но я вышла.

– Вот! Посмотрите, что она сделала! Только что сделали ремонт, все в краске! Закатила истерику!

– Не надо было меня провоцировать всякими вопросами, где твой муж и так далее.

– Ну, хорошо, сейчас она пока кормит, может, раздражительная. Что, разве она всегда такой была? – поинтересовался врач.

Мама спокойным голосом, с долей усталости отвечала.

– Ох, да вы знаете, с ней всегда были такие проблемы и в школе, и в университете.

Рот у меня открывался все шире и где-то в подсознании бегущей строкой проносились слова: «Это со мной-то были трудности?! Никогда не была ни в какой плохой компании, никогда не держала в руках сигареты, не пила, ни разу не было такого, чтобы они волновались, где я и что я, всегда хотела учиться, школу окончила с несколькими четверками, вуз с красным дипломом. Это со мной-то были сложности?!» Однако вылиться в какой-то связный текст эти слова уже не могли. На выходе, на языке был только многоэтажный мат. Слезы у меня текли ручьем и в этот момент я, наверное, точно походила на пациента Канатчиковой дачи.

– Ну, хорошо, давайте… Мы ее сейчас можем забрать.

– Подождите, а что будет с ребенком? – спросил папа.

– Ребенка она перестанет кормить.

– Нет-нет, не надо.

– Тогда пишите расписку.

Отец написал расписку, и психиатры из «Скорой помощи» уехали. Я очень долго не могла заснуть, плакала, жутко болела голова… Позвонила подруге Свете. В тот момент она меня, наверное, спасла. Мне очень надо было выговориться. Я вспомнила, а почему же я не сказала психиатрам, что выделывает мама. Как она якобы выбрасывается из окна. Как бегает в трусах по лестничной клетке. Случай-то клинический. Но, как говорится, хорошая мысля приходит опосля.

***

После этого случая отношения с родителями только накалялись. Мама периодически подливала масла в огонь. Как-то Ильяс прямо сказал ей:

– Надежда Петровна, когда Вас нет – Вы на даче или у себя на квартире – здесь все спокойно. Как только Вы приезжаете – начинаются скандалы и склоки.

Отец, конечно, не мог не заступиться за жену, хотя в душе наверняка был согласен с Ильясом. Ведь он сам не раз говорил супруге то же самое.

– Ах ты, щенок!! Да как ты смеешь такое говорить?! Когда вы вообще отсюда уедете, наконец?! Все только собираетесь…

– Да он уже совсем окончательно обнаглел! И вообще, Ильяс, ты должен быть Михаилу Андреевичу по гроб жизни благодарен. За то, что он Настю в сумасшедший дом не отправил, расписку написал психиатрам. Да! Выметайтесь отсюда!

– Извините, Надежда Петровна, я еще имею полное право здесь находиться. Сейчас начало октября. Я Вам дал 10000 за месяц, как обычно. Так что до конца октября я никуда отсюда не уйду.

Произошла небольшая заминка…

– Как, Надя?! Он что, разве дает тебе деньги?! Почему я ничего не знаю?!

Мама действительно ничего не говорила отцу про то, что Ильяс дает ей деньги…

После этой склоки мы собрались. И на следующий день переехали жить к Ильясу.

***

Мне было нелегко уезжать из квартиры, где я прожила большую часть своей жизни. Грустно расставаться с Филевским парком, где гуляли со мной с самого моего рождения, и где теперь гуляла я с Ромкой. Но решение было принято. И мы переехали. Ильяс сказал своим родителям, что мы теперь будем жить у них. И, к моему удивлению, они восприняли это очень просто. Как будто он сказал, что мы приехали на вечер.

Новая семья, новые привычки и обычаи. Все было для меня вначале странно. Так, например, у всех в семье Ильяса были кликухи. Его, к примеру, звали Эльмирой, а его сестру Лену – Лёней. Эти прозвища они придумали друг другу в детстве. И теперь никогда не обращались друг к другу по именам. Мама тоже звала детей по прозвищам. Так, дочь Лену она часто называла Жир – та в детстве была пухленькой. У моей свекрови Дании Руслановны …

– Подожди, какая же она тебе свекровь? Ты же с Ильясом не расписана.

Словом, у моей фиктивной свекрови было прозвище Пупырчик, часто видоизменяющееся в Пупырец. Очень трогательно всегда начинался ее разговор с дочерью. Дочь жила отдельно с мужем. Каждый день Дания Руслановна звонила ей по телефону. Лена-Лёня говорила ей в трубку: «Пупыр». На конце провода Дания Руслановна отвечала: «Чик». Только у главы семейства Фаниса Фаизовича кликухи не было. Дети называли его банально: «Папа».

Были и другие странности в семье Ильяса. Ну, например, на всех было одно банное полотенце. Семья не бедствовала, и полотенец в доме было предостаточно. Все члены семьи ели виноград вместе с косточками, а киви – вместе с кожурой.

***

Через несколько дней после переезда я решила приготовить что-нибудь вкусненькое. Сделаю-ка фаршированные шампиньоны. Рецепт несложный. Тушится морковка с луком, шляпки отделяются от ножек и наполняется начинкой. Сверху немного укропчика, капелька майонеза, тертый сыр и в духовку. Получается очень аппетитная закуска. Вечером все собрались за ужином.

– Ну-ка, я сниму пробу, – сказала Дания Руслановна. – Настя, это очень жирная пища.

Моя фиктивная свекровь стала выковыривать начинку из шляпок:

– Я начинку отдам собакам, когда пойду кормить. А шляпку съем, шляпки вкусные.

– Ильяс, а ты что тоже не будешь?

– Нет.

– Почему, тебе же раньше нравилось?

Фаниз Фаизович думал, видимо, о чем-то своем в этой ситуации и молчал. Как выяснилось потом, он вообще не любил грибы.

После ужина я ушла в выделенную нам с Ильясом большую комнату. На глаза у меня наворачивались слезы. Я подумала: «Ну, если даже ей не понравилось, могла бы промолчать. Или обмануть. Часто, еще до рождения Ромы мы приезжали с Ильясом к его родителям. Я давилась ее пирогом, где начинки кот наплакал, все остальное – невкусное тесто. Но я ела и говорила, что очень вкусно, чтобы не обидеть человека. Просто невоспитанность какая-то».

В комнату вошел Ильяс:

– Зачем ты это все приготовила?

– Я раньше делала, когда мы у меня жили. Помнишь, ты даже в командировку как-то с собой брал, тебе очень нравилось.

– Я давился. Мне не нравилось.

– Тогда по тебе не было видно, что ты давился.

Из глаз у меня потекли слезы.

– Истерики будешь дома у себя закатывать. Здесь не надо.

***

Казалось, что все в доме Ильяса я делала не так. Не так готовила. Не так мыла посуду. Не так убиралась. Даже ходила не так – слишком тяжело ступала. Где-то в половине пятого приходила свекровь (она работала учителем физики в школе):

– Ну, вот, опять везде бардак.

– Как бардак? Почему бардак?

В холодном поту я оглядывалась по сторонам – наверное, опять где-нибудь какую-нибудь крошку оставила. Но нет, все было в порядке: чистый стол и столешница, раковина блестит…

– Ну, вот, здесь баночка отодвинута, – сказала Дания Руслановна, придвигая к стенке стеклянную банку с кипяченой водой, отставленную от нее сантиметра на три.

В этом доме все были помешаны на порядке и аккуратизме. Я, в общем-то, никогда не отлынивала от уборки. Каждую неделю мы с Ильясом убирались. Он пылесосил, я мыла полы, вытирала пыль. Пес «Тишка» оставлял на паркете очень малозаметные пятна. Не приглядываясь под особым углом, обнаружить их было невозможно.

– Мама! Она не умеет убираться! Посмотри, все пятна остались!

– Ну, что же, Эльмира. Ее ж никто этому не учил.

Я знала, что Ильяс любит порядок, аккуратный, и мне это всегда в нем нравилось. Но здесь, у него дома, аккуратизм приобрел какие-то маразматические формы. Каждое утро я убирала постель. Складывала диван и постельное белье.

– Как ты делаешь?!

– А что?

– Не видишь, что ты плохо складываешь?!

– Почему плохо, я же не комкаю.

– Вот здесь концы с концами не все сходятся.

Я посмотрела. Концы простыни расходились на несколько сантиметров.

– Ильяс, давай не будем доводить до абсурда. Что с того, что не сходится?

– Тебе лень?! Дай я сам все сделаю!

Что-то мне это напоминает… Не могу вспомнить, что… А, точно. В фашистских концлагерях узников заставляли идеально убирать постель. Потом приходили надзиратели и мерили линейками. Чтобы все было миллиметр к миллиметру.

Через несколько месяцев после переезда наши отношения с Ильясом завяли и превратились в сухостой, лишь отдаленно напоминая те ранее яркие, сочные и полные жизнью отношения. Мы постоянно ссорились, и как-то фиктивный муж сказал мне:

– Давай будем по минимуму общаться.

– Как же так, Ильяс? Я не понимаю, как можно по минимуму общаться? Мы живем с тобой в одной квартире, каждый день видимся…

– А так. Постоянные склоки, меня это уже все достало. У каждого своя правда. Поэтому это единственный выход.

– Слушай, ты в последнее время относишься ко мне как просто к сиделке и кормилице твоего сына. Кликуха – «ходячая титька», – которую ты мне придумал, все это очень хорошо олицетворяет.

– Ты настолько далека от жизни, даже шуток не понимаешь.

– Знаешь, в каждой шутке есть доля правды.

***

Нравоучительная часть моего сознания уже говорила мне:

– Ага, и здесь тебе плохо, и там тебе было нехорошо. Следовательно, причину надо искать где? Правильно – в себе.

Положительно настроенная ко мне часть сознания отвечала:

– Нет, но не могла же ты взять и в одночасье измениться. Стать по новому выражению своего фиктивного мужа «криворучкой». Ильяс стал другим и, наверно, во многом под влиянием матери.

Бабушка Маша раньше была очень мудрым человеком. Она всегда говорила: «Настя! С родственниками надо жить вместе, но на расстоянии». И так оно и есть. В конце моей беременности и после рождения Ромы где-то раз в неделю мы заезжали вечером к родителям Ильяса. И отношения были, можно сказать, душевными. Кстати, взаимоотношения с моими предками улучшились. Где-то два раза в месяц я ездила домой, чтобы сходить с Ромкой в поликлинику, посетить университет… Перед моим приездом мама звонила и спрашивала:

– Настюша, что тебе приготовить? Тефтельки на пару? Или запеканочку творожную испечь? А, может, печеньица сделать?

Правда, более трех дней находиться дома мне было противопоказано. Сами собой возникали ссоры. Мама часто подкалывала:

– Что ты такая раздражительная? Видимо, там-то у тебя совсем не все хорошо.

Она попадала в точку, и от этого было еще больнее.

***

– Ильяс, сейчас звонила мама, она говорила с нашей знакомой медсестрой, и та посоветовала протирать вареные овощи через сито для Ромы.

– Вечно эта идиотка какую-нибудь глупость посоветует.

– Ну почему глупость, Дания Руслановна? У нее большой 20-летний опыт работы в детской поликлинике, потом у нее самой внучка маленькая.

– Да, мам, чего ты? Я знаю ее, хорошая тетка.

– Вечно бред какой-нибудь советует. То ребенка на балконе нельзя оставить спать, теперь овощи протирать через сито… Я так своим детям никогда не делала.

Мы собирались с Ильясом гулять. Про себя я думала: «не буду комментировать замечания свекрови, чтоб не провоцировать ссору». Но Ильяс начал сам.

– Скажи своей матери, чтоб она больше никому не звонила  и не пересказывала потом тебе.

– Ты что, Ильяс?!

– И глазенки свои не вытаращивай.

О своем житье-бытье у Ильяса родителям я ничего не рассказывала. Да и что мне было рассказывать. Днем я занималась ребенком, что-то готовила… Свои кулинарные рецепты я полностью прекратила – поводов поссориться хватало и без этого. Поэтому делала то, что говорила свекровь. Меню не отличалось большим разнообразием: преобладали котлеты, салаты из квашеной капусты со свеклой, по праздникам из редиски, яиц и сельдерея. В половине пятого приходила Дания Руслановна, и мы садились пить чай. Я выслушивала ее рассказы о школе, герои которых – учителя, ученики и их родители – в основном, были отрицательными. Вообще, мало кто у Дании Руслановны удостаивался положительной оценки, будь то люди в школе, консьержки  в подъезде или лица в телевизоре. Уважения заслуживали, кажется, лишь те, кто знал физику.

– Представляешь, Настя – сегодня историку мой час отдали. Нет, я не понимаю… Что такое история? Просто вызубрить – и все. Никакого понимания не нужно. Отдали мой час!! Чтобы физику осилить – это дано не каждому. Или вот психологи в нашей школе… За что люди получают зарплату?! Чем они там занимаются? Вот ЕГЭ по физике очень мало кто выбирает сдавать. Потому что это действительно сложный предмет.

Про себя я думала: «На кой мне сдалась твоя физика? Сколько лет прошло после школы, а я ни разу не решала задачку о том, когда встретятся два поезда, если первый выехал из пункта А с одной скоростью, а второй из пункта Б – с другой. А вот знаний по психологии мне явно не хватает. Может, не так бы сейчас трепала себе нервы».

***

Как-то, за чаем, Дания Руслановна вдруг спросила меня:

– Настя, а какая у тебя тема диссертации?

– «Конвергенция как фактор развития современной газетной индустрии».

– О, ну все ясно. Словоблудие, ни о чем, в общем.

– А вы понимаете термин «конвергенция»? Знаете значение в данном контексте и вообще?

– Нет.

Дальше этот разговор я уже не продолжала. Мне вдруг многое стало понятно в характере Ильяса. Он, также как и мама, имел свое мнение обо всех вещах на свете. Даже о тех, в которых совершенно не разбирался. Эдакое «Пастернака не читал, но осуждаю».

– Зачем нужна эта философия, – говорил он мне, когда я сдавала кандидатский минимум, – Это ж словоблудие. Ни о чем.

– Ильяс, как ты можешь называть философию словоблудием, если ты не прочитал ни единого философского трактата, не знаешь каких-то элементарных понятий… Ну, смотри. Допустим…

– Что?!

– А – это философия, а Б – это бред, словоблудие. Как можно говорить, что А=Б, если ты не знаешь значения А? Где твоя логика, кандидат технических наук?

– Что-то ты какую-то пургу гонишь.

Вечером начиналось благодатное для меня время. Приходил Фаниз Фаизович, и я могла сесть за компьютер и заняться диссертацией. Свекор любил детей и, главное, умел с ними обращаться. Мог без труда ребенка подмыть, помыть, накормить… По собственному признанию Дании Руслановны, она своих детей никогда не купала. У меня вообще складывалось впечатление, что свекровь мало имела представления о том, что это такое. Она лишь всегда говорила: «Ох, у меня такие спокойные были дети, ну такие спокойные»… После чая она ложилась на кровать отдыхать до самого позднего вечера и в лучшем случае могла взять с собой Ромку минут на пятнадцать – положить перед телевизором.

***

– Алло. Да, привет, мам.

– Что?! А почему я сейчас только об этом узнаю?!

– Ну, хорошо. Думаю, что Ильяс мне не откажет. Приедем завтра. Пока.

– Ильяс, тут бабушка неделю назад упала и сильно ударила руку. Мы не могли бы съездить и свезти ее в больницу?

– Да, конечно.

Несмотря на постоянные ссоры, Ильяс по-прежнему не отказывал мне в помощи с бабушкой. На следующий день мы поехали и отвезли ее к врачу. Оказалось, что рука сломана. Всю неделю она сильно болела, но родители даже не удосужились вызвать «скорую».

На несколько дней я осталась дома, чтоб поухаживать за бабулей. Там все было по-старому. Мама, как и раньше, поздно вечером уходила спать в свою квартиру, папа возвращался с работы навеселе. А у нас дома был полнейший беспорядок. Бабушку я нашла с длинными, черными от грязи ногтями и специфическим запахом мочи.

Правда, дома я могла нормально поесть. С самого нашего переезда к Ильясу он вдруг вбил себе в голову, что я много ем. Потушу себе кабачок, посолю, положу ложку сметаны.

– Как, ты все это съешь?!

– А что?

– Это же такая жирная пища!!

– Ну, когда ты десять блинов зараз уминаешь или вон пюре я тебе делаю – полпачки сливочного масла вбухиваю, тебе эта пища не кажется жирной.

– Мне ожирение не грозит.

– Согласна. Ты всегда был вешалкой. Но мне оно тоже не грозит.

– Сомневаюсь…

– Я никогда не была худенькой, но и жирной тоже не была. Мой вес всегда соответствовал росту. И если я и набрала немного за беременность, то это килограмм-полтора, не более. Я хожу в той же одежде, в которой ходила задолго до рождения Ромы.

– Все нормальные женщины сидят на диетах, следят за своей фигурой. А ты жрешь, как мужик.

– Хочу тебе напомнить, что я пока что кормящая мать. Это, во-первых. А, во-вторых, я ем столько же, сколько и раньше. Да, я люблю мясо. Но это индейка, говядина. К тому же, я не ем хлеб. Мы жили у меня до моей беременности. Ты видел, сколько я ем. Тебя все устраивало.

– Да, я только сейчас начинаю понимать. Помнится, как мы с тобой ходили в кафе «Ёлки-палки». Ты там несколько раз к телеге с закусками подходила.

– Ну да, и тогда это не казалось тебе странным. Это твои проблемы, если сейчас ты считаешь, что я вдруг много стала есть.

Ильяс следил за каждой ложкой, которую я клала себе в рот, и, казалось, взглядом старался испепелить в ней содержимое. Я недоедала и вечером, после ужина, тайком открывала крышку кастрюли и клала себе в рот ложку-другую. Страх у меня был такой, как будто я граблю банк – не дай бог звякнет крышка и кто-нибудь услышит. Как-то я купила на вечер куриные желудки. Потушила с овощами. К четырем часам пришла Дания Руслановна.

– Настя, ты покупаешь столько мяса?! Мы столько никогда не ели!

– Дания Руслановна, ну какое же это мясо. Это куриные желудки, ну что там – мышцы.

– Но это же все-таки мясо. Я вот вечером почти ничего не ем, а ты, Настя, жрешь как мужик.

Где-то эту фразу я уже слышала… Понятно теперь откуда взялся у Ильяса бзик по поводу того, что я много ем. Я негодовала. Все сознание мое, казалось, было нацелено на поиск какого-то компромата. И компромат был найден. Я вдруг обратила внимание на расставленные, как будто рукой мерчендайзера в гипермаркете, банки со сгущенкой. Колоннами они стояли в стенном шкафу. Каждый вечер Дания Руслановна пила чай и кофе со сгущенкой. И на хлеб ее намазывала. Так за вечер она выпивала чашек десять, не меньше. Теперь понятно, почему ужинать ей не хотелось.

***

В майские праздники мы сидели с Ромкой дома одни. Ильяс с родителями уехал на строящуюся дачу. Как-то тоскливо прошли для меня последние праздники. На 8 марта мой избранник не преподнес даже цветочка. Мне уже не верилось, что, в общем-то, не так давно я получала на Новый год серьги из белого золота. Теперь Ильяс вообще ничего мне не дарил. Даже открыток. А я продолжала делать ему подарки. Забавно получилось с 23 февраля. На письменном столе у Ильяса стоял флажок Российской Федерации. Как-то я пошутила:

– Тебе не хватает здесь портрета главы государства. (Ильяс был ярым поклонником действующей власти.)

– Вот и подаришь мне на 23 февраля, – ответил он.

В канун праздника я обходила все ближайшие книжные магазины. Но портретов главы государства нигде не было. Тогда я попросила свою студенческую подругу поискать подарок в крупных магазинах столицы. Она нашла его и даже привезла ко мне домой. Утром 23 февраля я поставила портрет президента Медведева на стол Ильяса. Прошло полчаса, час – никакой реакции. Как выяснилось, Ильяс даже не понял, что это подарок. К тому же, он больше почитал премьер-министра Путина. Через два дня он отнес портрет на работу на стол начальнику.

В начале мая наши отношения с Ильясом напоминали книгу, в которой почти каждая страница была прожжена огнем очередной ссоры. Уже не раз заходили разговоры о том, что нужно расстаться. Но как-то весной Ильяс вдруг сказал мне:

– Мои родители и я собираемся купить квартиру, чтобы мы там жили втроем с Ромой. Если мы расстаемся, то жилье приобретать не будем.

В итоге, к началу мая квартира все-таки была куплена. И Ильяс с Фанизом Фаизовичем делали там ремонт.

Язвительная часть моего сознания, конечно, уже дала свою оценку последним событиям: «ага, выходит ты осталась с ним по расчету: в двухкомнатной-то квартирке на юго-западе столице можно жить и с грубияном, который внимания  на тебя совсем не обращает».  Нет! Мне просто не хотелось, чтоб сын рос без отца, а где-то глубоко в сознании еще жила мысль о том, что, когда будем жить отдельно, все наладится.

***

В первых числах июня Ильяс отвез меня с Ромой на несколько дней домой. Мне надо была съездить в университет. Диссертация уже почти готова, научный руководитель меня хвалила и даже ставила в пример другим аспирантам. Прошло два дня. Вечером я собирала вещи и ждала Ильяса. Раздался телефонный звонок.

– Насть, я тебя сегодня не заберу.

– Хорошо, а когда, завтра?!

– Нет, и завтра не заберу.

– А когда?

– Не знаю.

– Ну, как это не знаешь! Что, через месяц или через два?

– Может и через месяц. Завтра вечером приеду, поговорим. Пока.

На следующий день вечером приехал Ильяс. Мы пошли гулять с Ромой.

– Слушай, ты можешь объяснить, что произошло. У тебя что, родители поссорились?

– Нет.

– А что случилось?!!

– Я не могу об этом тебе сказать. Не спрашивай.

– А как я дома объясню? Ты же знаешь, какие у меня отношения с родителями. Сразу начнутся расспросы, подколы. Типа: «тебя что, выперли?»

– Ну, скажи, что мы начали делать ремонт.

Дней через десять причина моей ссылки в родные пенаты выяснилась. Оказалось, что у Дании Руслановны ухудшилось здоровье: болели ноги. Если раньше зимой она прогуливалась до школы пешком, то теперь ездила на автобусе и уже не ходила кормить собак.

– Ильяс, почему ты скрывал от меня причину. Ни для кого не было секретом, что у Дании Руслановны проблемы с ногами. Она мне сама рассказывала.

– Ребенок будет ей мешать.

– Чем?! Я бы наоборот могла ей помочь. А ребенок… по-моему, от него только положительные эмоции. Рома не капризный.

Ильяс рассказал мне про ситуацию с мамой только потому, что, как выразился, снизошел до того, чтобы обратиться к Михаилу Андреевичу за помощью. У отца были связи в здравоохранении и по его протекции моей свекрови нашли хорошего врача.

***

Прошло десять дней с возвращения в родной дом. Опять начались ссоры с родителями. Действовал первый закон семейных отношений: «С родственниками надо жить вместе, но на расстоянии». Маме не нравилось, что я убираюсь в квартире, выбрасываю с балкона и из холодильников ее истлевшие продукты.

– Настя, после твоей идиотской уборки невозможно ничего найти!

– Мам, теперь-то как раз и можно все найти. Крупы лежат с крупами, кофе с чаем в чистых ящиках, а не как у тебя – все вперемежку.

– Ты выбросила все мои продукты! Мне теперь нечего есть! Ты выбросила лекарства из холодильника! Миша, срочно иди за продуктами и покупай лекарства! В доме ничего нет, она все выбросила!

– Мама, я не могла не выбросить продукты. Они не просто испорченные, они истлевшие! У тебя стоят дорогие йогурты, на которых наросла десятисантиметровая плесень. А некоторые продукты превратились в какую-то вонючую смесь. С трудом понимаешь, чем они были раньше, месяцев шесть назад. Мне просто некуда ставить детскую еду, ну и свою тоже. Когда я это все выносила на помойку, на меня оборачивались. Смрад шел ужасный! Я не выбрасывала твои таблетки. Я выбросила несколько пузырьков. У них срок годности вышел не месяц-два, а уже пять лет назад. Мама не слушала и затаивала обиду.

Так прошло две недели. Родительница уехала на дачу, и я спокойно убиралась. Отдраила все холодильники, стенки которого были залиты яйцами, вареньем и еще непонятно чем. Отмыла бабушку. Неубранной оставалась одна только средняя комната. Я открывала дверь, и тут же мне хотелось ее закрыть. На новом полу клочьями валялась пыль. Роскошный подоконник из массива дуба так же покрыт десятисантиметровым слоем пыли. На нем были хаотично разбросаны какие-то вещи, припорошенные серым снежком. Коричневые книжные полки тоже окрасились в серый цвет. Дорогой диван был забросан какими-то грязными тряпками, отдаленно напоминающими постельное белье. Напротив него стоял телевизор, тоже весь серый от пыли. Но первое, что бросалось в глаза – одиннадцать коробок в дальнем углу. Пирамидой они возвышались почти до самого потолка, еще четыре стояли при входе в комнату. Эти коробки я не успела разобрать до родов. Мама упрятала их в папино логово. Это действительно было логово, а не комната. Глаза мои боялись, но откуда-то сверху поступала команда: «Делать!» И я делала, пока Ромка спал. Начала разбирать коробки. Параллельно освобождала место в двух стенках квартиры, аккуратно складывая там вещи. Чтобы можно было разложить бесчисленные мамины полотенца, сумки, пакеты с кофе и много всего другого. В одной из коробок я нашла какие-то документы. Отдала их отцу. Вечером того же дня вернулась мама.

– Надя, посмотри! Настя нашла документы на дачу. А ты мне говорила, что наша дочь вместе с Ильясом их у тебя украла.

Я уже не удивлялась маминой клевете. Понятно, что никакого извинения с ее стороны не последовало. Она только еще больше злилась.

– Настя, у меня в коробках были драгоценности. Ты их стащила, я знаю! Ты их, наверно, уже продала Ильясу!

– Мама, никаких драгоценностей я в коробках не видела.

– Ты украла все мои вещи! У меня там были штаны! Ты их, наверно, тоже передала своей свекрови!

– Твои штаны лежат аккуратно сложенные в бабушкиной стенке вместе с остальными твоими вещами.

Несколько раз мама хватала вещи и складывала их в оставшиеся, неразобранные коробки. В одной из них я нашла кухонные часы в виде небольшого яблока. Поставила на подоконник. Отец даже купил батарейку, вставил в них. Мама несколько раз брала их и клала обратно в коробку. А я опять вытаскивала и ставила на подоконник. Смешно, правда?

Не зная, как меня усмирить, мать вспомнила про свои актерские данные. Утром мне позвонил отец и сказал:

– Настя. Мама мне сейчас только что звонила. Сказала, что у нее пропало зрение. Она ослепла! Ничего не видит! Ее так мучает то, что ты разбираешь коробки. Может, лучше прекратишь?

– Папа, я разбираю твою комнату. Тебе самому не противно в таком логове жить? Когда ты перестанешь уже вестись на этот театр абсурда?

– Ты злая и бессердечная девочка! Ты не понимаешь, как маме тяжело!

– Пап, ты забыл, как только вчера вечером она тебе звонила и говорила, что находится на каком-то вокзале, и сейчас уедет, и мы ее больше никогда не увидим, каждый раз бросала трубку, ты опять перезванивал, она тебе говорила, что бросится под поезд. Ты забыл что ли?!

Вечером пришла мама. И незрячими глазами увидела, что в комнате идеальный порядок и последняя ее коробка разобрана. В истерике она начала бросать стулья и выбрасывать из шкафа только что аккуратно сложенные мною вещи.

Разбирая коробки, я находила там не только вещи, посуду, кофе, но и, как ни странно, купюры. Новенькие доллары и евро, рубли. У меня был соблазн взять несколько купюр. Но вроде как-то неудобно. И вдруг включилась прагматическая часть моего сознания:

– Все тебе неудобно. Неудобно штаны через голову надевать. Возьми, конечно. А что? За клининговые услуги и за услуги мусорщика.

Я взяла несколько купюр. А остальные отдала отцу.

***

Десять тысяч рублей, которые я взяла у родителей, были очень кстати. Ильяс выкинул нас с Ромкой без копейки. Сам он наведывался раза два-три в неделю. Мог вечером час погулять с сыном. Порог квартиры принципиально не переступал.

– Ильяс, может быть, ты хотя бы два-три раза в неделю будешь вечером приезжать и оставаться на ночь. Знаешь, с ребенком очень тяжело. В квартире оголенные розетки, сыпется штукатурка, он везде ползает, норовит все это взять в рот…

– Твои родители меня неоднократно выставляли за дверь. Я здесь больше не появлюсь.

– Ты же снизошел до того, чтобы обратиться к отцу за медицинской помощью.

– Все, разговор закрыт. Я здесь больше не появлюсь.

В конце июня подруга предложила мне заработать. За несколько дней надо было перевести большой текст с английского на русский. Она предлагала шестьдесят тысяч. Две ночи я не спала, но работу сделала. Когда приехал Ильяс, я рассказала ему, думая, что он меня похвалит и, наверно, скажет: «Зачем ты себя так изводишь. Отдохни, я тебе дам денег». Но Ильяс хладнокровно сказал:

– Это очень хорошо. А больше она тебе такой работы не может предложить?

Наши отношения стремительно катились в пропасть. Гуляния вечером обычно заканчивались моими слезами, которые я прятала за деревьями от случайных прохожих.

***

В июле Москву окутал смог. Окна в квартире были закрыты. Воздуха просто не хватало – дома не было даже вентилятора. (В ближайших магазинах их давно раскупили.) Ночью я оборачивалась мокрой простыней, чтоб минут на тридцать вздремнуть. Бабушка что-то тоже совсем сдала, постоянно ходила под себя. Несколько раз на день я стирала в ванной постельное белье и часто мыла саму бабушку, неся ее на себе до ванной. Мама пережидала смог на даче. Я неоднократно просила ее хотя бы на неделю разрешить мне приехать туда с Ромой. Но она говорила, что там, вроде как, нет условий.

Даче уже двадцать лет. Давно проведено электричество, на участке прорыта скважина. В доме мебель, посуда. Почему же туда нельзя было приехать с ребенком хотя бы на неделю? Как выяснилось позже, мама выкладывала там плиткой дорожки

В середине июля позвонил Ильяс:

– Хочешь, приезжай на несколько дней ко мне на дачу, пока в Москве смог.

– Но ты говорил, что там совсем нет условий. Хотя бы холодильник есть?

– Что, издеваешься? Нету там никакого холодильника.

– Ну, а как же? Чем я буду кормить ребенка? Молока у меня уже совсем нет. Где я буду хранить творог, кефир и другую еду, когда такая жара. Ты же говорил, что вы питаетесь там консервами. Я не могу десятимесячного Рому ими кормить.

– Мое дело – предложить. Твое – отказаться.

– Я не отказываюсь, но то, что ты предлагаешь, – нереально.

– Что там за ор в трубке? Уши вянут.

– Рома капризничает. Ему тоже плохо от жары. И я устала. Невозможно. Когда от тебя будет хоть какая-то помощь?

– Все, я уже не могу больше эту песню твою слушать.

– Не можешь, не надо. До свидания.

Я положила трубку. В голове у меня сама собой писалась метафоричная речь, которую я в следующий раз скажу Ильясу. Он ведь худющий и всегда мечтал жить в жарких странах. Поэтому у меня нарисовался образ тропического цветка на тонкой ножке. Чуть ветерок подул – и он уже завял. Когда я все это сказала Ильясу, все опять закончилось моими слезами.

Ночью я лежала на кровати и не могла заснуть от жары. Мучили мысли: «Ну почему так все получается?! Почему?! Мой фиктивный муж, которому я родила такого замечательного красивого ребенка, голубоглазого блондина (на него все оборачиваются в парке), так ко мне относится. Почему он не удосужился узаконить наши отношения? Не сделал даже какого-то самого простого подарка. Почему так бросил меня, не дав ни копейки? Почему родная мать сидит на даче и не может даже на неделю взять меня? На дачу, которой двадцать лет, где всех соседей очень хорошо знаешь, могут помочь»…

В начале июня, когда я еще гуляла с Ромкой, мне встретилось много разных мам. И у всех были свои трудности. У кого-то отец отказался от ребенка, у кого-то пил. У кого-то тоже были проблемы с родителями, квартирные, семейные… А, может быть, счастливой семейной жизни и нет? Может быть, семейная жизнь – она такая? А счастливой бывает только в пастушеских романах? Получается, история моя самая обыкновенная? Или почти обыкновенная…