Наталья Леванина. Бабье лето (краткая повесть)

Памяти Лили

Утро и долгий день

Проснулась Вика мокрая, как мышь, с колотящимся сердцем. Стоял октябрь,  отопление ещё не включили. Дома было холодно, и выбираться из нагретой  постели не хотелось. Натянув на голову одеяло, она хотела подремать ещё пару минут, но предутренний сон, как кувалдой, шибанул  её   с отчетливостью, не свойственной сновидениям. Как будто кто-то, не надеясь на её сообразительность, прокрутил его дважды. И снова, как и ночью, это вызвало у неё мороз по коже.

Приснилось, будто  оказалась она в глубочайшей яме, вырытой прямо посреди города. Яма эта будто бы предназначалась для отходов, заполонивших весь город. Вернее, даже не яма, а глубокий котлован до пупа земли. Как она там оказалась, на самом дне – чёрт его знает! Вроде как из любопытства.  И вроде как за компанию с Мишкой, который её к тому котловану и подвёл. Мол, смотри,  Викуля, теперь так от мусора освобождаться будем: зароем – и все дела.

И  вот  она на самом дне. Одна. Стоит и озирается по сторонам, заполняя лёгкие сырым земляным духом. Пренебрегая опасностью, зачем-то с интересом (!) задирает голову, высматривая далекую бирюзовую капельку высокого неба.

Вдруг сверху доносится мощное рычание  техники, и у неё возникает чёткое понимание, что сейчас вся помойка города обрушится на её головушку. И точно! Она еле успела вжаться в неровный глинистый бок котлована, как сверху повалились какие-то тюки и железяки.

Ужаса почему-то не было,  как не было и надежды. Разумом она понимала, что кричать  бесполезно,  всё равно никто не услышит.  Но дело даже не в том. Как-то без паники вдруг осознала, что рассчитывать надо только на собственные силы. Никакие Мишели и МЧСы ей не помогут. Надо напрячь мозги и вспомнить, как она здесь очутилась, чтобы попробовать тем же путём  спастись.

Ощупывая холодную стену, она  почему-то  без радости  обнаружила скользкую железную лестницу, уходящую прямо в небо. И,  рискуя оступиться, сломать себе шею, быть снесённой валящимся сверху мусором,  принялась карабкаться наверх.

Как говорится, конец фильма! Тут она окончательно проснулась.

Ничего себе сон! Даже расшифровывать не надо! Кто-то из умных предупреждал, что увидеть сон и не растолковать его – всё равно, что получить письмо и не прочитать присланное. Вот и прочитала. И даже  расписалась в получении. Теперь трясёт всю. Спасибо, господин отправитель! И так понятно, что  хэппи энд у неё вряд ли получится. Зачем же так-то? «Жееесть», – как говорит Дашка.

Теперь вся надежда на кофе и сигарету.

И Вика,  вытряхнув себя из постели и натянув на пижаму тяжёлый махровый халат безнадёжно розового цвета (подарок  Дашки), отправилась на кухню приготовлять себе напиток жизни.

Каждое утро, занимаясь кофейным ритуалом, она благословляла гений Бродского, который с того уже света одобрял все её вредные привычки. «Если бы не кофе и сигарета, то зачем и просыпаться по утрам?»  Это точно, господин сочинитель! Полностью с вами согласна, – малодушничала Вика, включая кофемолку, заправляя кофеварку и угощая себя, душеньку, волшебным  напитком. Затем следовала сигарета.

Вот и сегодня она проделала то же самое – уселась в кресло, прикрыв колени мягким пледом, и приступила к ритуалу, который своей стабильностью придавал  её довольно хаотичной жизни некое подобие смысла. Потягивая из  турецкой чашечки любимый напиток, вдыхая его  неизменно бодрящий аромат, она изо всех сил старалась вытеснить из сердца  тревогу или хотя бы отодвинуть её на несколько часов. К врачу ей было  назначено к 16.15. Вот только как это сделать? Себя ведь не отключишь, не утюг!

Вика любила быть одной. С плохо скрываемой радостью провожала Мишку в его бесконечные полёты. Он злился, ревновал и правильно делал – брак их держался исключительно на его отъездах. Если бы они тёрлись задами в своей малогабаритной «двушке», то давно бы уже кто-нибудь из них    сидел  в тюрьме за членовредительство. Это был темпераментный брак с итальянским ором, изменами, разоблачениями, хлопаньем дверью и об дверь, прыжками с балкона, примирениями и обещаниями, которые никто и не думал выполнять.

Зазвонил телефон.  Тётка Таня бодро-склочным голосом просила проводить её на поезд. Через три часа.  «Снова разругалась со своими, вот и звонит. Но тётка была роднёй, а тупо ждать до 16.15 не было никакой возможности. Сходила к соседу по лестничной площадке Тимофееву, занимающемуся частным извозом, и договорилась о машине. Тимофеев поворчал для порядку, но согласился. Он был неравнодушен к Вике.

«В тебя, мартышку, все влюбляются», – любил на разные лады  повторять её второй муж  Лёва. Ну что ж,  хоть какой-то прок в этом есть.

Вика вернулась домой. Поблуждала по своей клетушке. Время тянулось медленно. Часы показывали начало десятого.  На службу она сегодня не пойдёт. Отслужила!  Пока не выясню, что к чему – работать нет никакого смысла. Так она решила и отключила телефон.

Что ещё я собираюсь отменить за ненадобностью? Время покажет. А есть ли оно, время? Вот сегодня всё и прояснится. Все её тревожные вслушиванья в себя, все  бессонницы, лихорадочные копанья в медицинских учебниках и справочниках – всё будет подведено под общий знаменатель диагноза. Но до вечера надо дожить. Ничего себе – надо! Наверно, скоро вместо этого «надо» будет жалкое «хочу». Пока в это, да еще с кофеём в руках, да с «Вирджинией» в зубах – не очень и верится. Видимо, привычка жить – самая вредная и неискоренимая  изо всех возможных!

«Да и хороша женщина до невозможности! – съехидничала Вика, заметив своё лохматое отражение в зеркале.  Тимофеева, поди, испугала до мочеиспускания. Совсем спятила, бегаю по людям нечёсаная».  И проведя щёткой по пышным (пока?) волосам, подмигнула своему отражению:  «Кто ж помирает с таким тюнингом?»

Читайте журнал «Новая Литература»

Это несколько взбодрило её, и она, пока не прошёл запал, решила ликвидировать  домашний срачельник. А  неприятности будем переживать по мере их поступления. –  Вот гадость! Мелю одни пошлости. Лучше бы убралась, а то заросла совсем. –   И включила пылесос.

Как бы глядя на себя со стороны, в полной мере оценивая бессмысленность процесса, Вика про себя иронизировала:  «Что ни говори, а была она хорошей хозяйкой. Даже на развалинах остывшего гнезда наводила порядок.  Его, конечно, давно надо было навести в своей жизни, глядишь – и не мандражировала бы теперь в ожидании приговора. – Это, деточка, не приговор, это диагноз. Если бы его выдавали только за плохое поведение, то на земле были бы давно райские кушчи! В том и дело, что тут не выслужиться!»

В квартире довольно скоро установился порядок, чего нельзя было сказать о Викином нутре: тут по-прежнему царил хаос. Этому, как она думала, во многом способствовали её анархическая натура и довольно безалаберное образование, под стать натуре. Вика брала количеством: она в своё время назаканчивала великое множество самых разных курсов:  секретарей-машинисток, вязания, кройки и шитья; а также кулинарное  и медицинское училища. Вообще-то почти всё пригодилось. Работала она секретаршей в строительной конторе, под настроение вязала и шила, а главное – обалденно готовила! Но на этом она не остановилась и  продолжала дальше забивать свою дурную голову самым разнообразным хламом. Стоило ей прочитать или услышать, что где-то, к примеру, учат быстро читать, она, не слишком раздумывая, зачем ей это надо, записывалась в группу. Столь же быстро и остывала.  Впрочем, читать она любила.

Но больше всего она экспериментировала не со скорочтением, а с мужчинами, со своей жизнью.

 

Проводы

Тётку они с Тимофеевым оприходовали довольно быстро.  Хоть было это непросто: Таня, конечно,  фрукт ещё тот! В свои восемьдесят выглядит как рюмашка: стройная,  подтянутая. И борзая. Всю жизнь качает права, и  это у неё получается.

Собралась Таня в дорогу в своём обычном стиле – в бордовом гипюровом костюме с толстым золотым поясом на тонкой талии. Естественно, на каблуках. Понятно, что в таком наряде она могла нести только свой ридикюль. Всё остальное пёр Тимофеев, который, конечно,  сто раз пожалел о своей утренней слабости.

Чемодан Тёткин  приобретён был ещё до исторического материализма, когда колёса к чемоданам  не приделывали.  Так что Тимофеев оттянул себе руки приблизительно на полметра и окончательно испортил  и без того нудный характер.  Переливаясь всеми оттенками лилового, он  по ходу  бурчал о кирпичах, которыми  некоторые  набивают свой чемодан; что за то время, пока он тут с ними валандается, он заработал бы чёртову тучу денег; что благодарности от Вики всё равно не дождёшься, а лечение геморроя денег стоит.

Вика только хмыкала потихоньку.

Однако главный сюрприз был впереди. Тогда и  прояснилась  причина последней ссоры Тани с дочерьми. Выяснилось, что билет Тётка купила на проходящий южный поезд, да ещё и в плацкартный вагон.  Вагон, который вскоре подпыхтел к перрону, был загажен до изумления. Внутри было то же самое, только со спёртым духом.  Вагон  провонял грязными телами, вяленой рыбой, дорожной копотью  и чем-то ещё, приторно-сладким.

– Коктейль Молотова, – прокомментировала Вика, еле сдерживая тошноту.

Даже зная, что Тёткины решения не обсуждаются, Вика не выдержала и предложила прямо сейчас поменять билет. Мотивировала как есть: ну, не вписывается в атмосферу вонючей теплушки её гипюр с каблуками.  Про возраст упоминать было нельзя.

Разумеется,  не была услышана.

На этом сюрпризы не закончились. Вскоре выяснилось, что ехать Таня собралась на верхней полке. У Вики окончательно отвалилась челюсть, а Тимофеев буркнул что-то насчёт известной в народе матери.

Таня была довольна образовавшимся эффектом. Выталкивая их из вагона, она довольно логично формулировала им в спину: «Чего таращитесь? И что особенного? Я же не старуха какая-нибудь древняя. У меня растяжка – дай бог каждому, так что  махнуть под потолок – г…но вопрос.  А народ пусть смотрит, учится.  Такого они ещё не видели. А то разожрались – и на нижней-то полке еле держатся, книзу брюхом висят.  А я вот сейчас застелю и прыгну.  И это будет главным впечатлением их жизни», – кивнула она в сторону обомлевших пассажиров.

Таня, как всегда, была права.  Не дожидаясь, пока чертыхающиеся провожающие покинут вагон, Тётка, готовая к покорению вершин, с достоинством английской королевы принялась стелить белье отнюдь не королевской свежести.

Счастливого пути, Тётя!

 

Эпизод с Тимофеевым

Тёткин цирк на время отвлёк Вику от её мыслей.  Хмыкая и покачивая головой, она пробиралась в  толпе вслед за Тимофеевской белой рубахой.

«- Нарядился как жених. Нашёл куда… Вон изгваздался весь. Не везёт мужику, никак не найдёт себе женщину хорошую».

Перед самым спуском в тоннель дружно шуровали проводники-казахи с Тёткиного поезда. Они  по цепочке  выгружали на перрон дивной красоты «торпеды». Эти огромные дыни продавались здесь же по бросовой цене. Именно они источали тот  медовый аромат, что не терялся  даже в вагонном духмяном коктейле.

Народ тормозил возле  торпедной кучи почти невольно.

– Ну, что, Тимофеев, дыню хочешь? – поинтересовалась Вика, выбирая самую крупную.

-Я сдохнуть хочу, – пропыхтел утомлённый грузчик.

Потом, опомнившись, решил уточнить:

– А Михаил-то как? в полёте?

– В пролёте  Михаил. А ты чего интересуешься?

– Так дыню-то как есть будем?

-С аппетитом. Как…

– Так у тебя или где?

-Испорченный ты тип, Тимофеев! Совершил красивый поступок, помог двум беспомощным женщинам и сразу   торг открыл. Намёки, то да сё…

– Да  ты только и делаешь, что динамишь меня! – взвигнул в очередной раз  использованный Тимофеев. –   Как что – Тимофеев подвези, помоги. Я что? Я всегда пожалуйста. Но и ты меня пожалей. Нравишься ты мне, знаешь ведь.

– И что теперь? Отдаться тебе за чемодан?

– Ну… зачем так…  Давай вначале посидим, поговорим… Дыньку  вот взрежем.

– Ладно, Тимофеев, выпросил. Так и быть! Угощу тебя дыней. Вечерком. Если настроение будет. Но это вряд ли…

– Не понял. Так мне приходить или как?

–  Или как. А дыню – на, съешь! За моё здоровье.

– И почему все красивые бабы такие стервы? – загрустил Тимофеев.

– Спасибо за комплимент, кавалер. Езжай давай. Мне в другую сторону, – неожиданно серьёзно сказала Вика, взглянув на часы.

Времени, действительно, оставалось в обрез.

 

Кажется, всё…

Чуда не произошло. Её ночной кошмар в действительности оказался молодым врачом, в котором ещё не закончилась борьба природной доброты с профессиональной жестокостью. Разложив на столе медицинский пасьянс её болячки, он, пряча глаза,  сыпал терминами,  перекладывал бумажки с анализами и, в конце концов, в ответ на её суровое требование,  выговорил-таки диагноз, от которого внутри у неё что-то оборвалось и улетело в тартарары, а тело резко утратило занимаемую прежде точку опоры.

Она зачем-то делала вид, что не так страшен ей тот диагноз, как его малюют; что она сильная женщина, испытавшая в своей жизни и не такое; и почти утешила  медицинского паренька в случившейся неловкости.

Напоследок спросила, сколько у неё есть времени? По растерянности врача поняла, что нет его совсем. – Ну, пара-то недель ничего не изменит? Могу я на гражданке дела  свои неотложные доделать? – Тут каждый день важен. Но решать вам.  – Ещё бы!  Я теперь всё могу: ограбить банк, отравить мужа, дать дебильному соседу сковородкой  по башке, уехать к чёртовой бабушке – и ни черта мне за это не будет.

– Меньше чёрта поминайте! – всерьёз посоветовал доктор. – Вам сейчас другая опора нужна.  В церкву сходите.

Она хмыкнула: «в церкву»! Её баба Надя так говорила. Здесь не тот случай. Поздняк метаться. Всю жизнь обходиться без Бога, грешить, не каяться, а прижало – ползти на брюхе и скулить о помощи? Непорядочно это по отношению к Нему. Нет, не имеет она такого права!  Жила без Бога – видать, и помирать без него придётся. А мальчик милый… «Церква…»

Шутовство – скоропортящийся продукт. Не успела она выйти из поликлиники, как вся её бодрость тут же улетучилась, прихватив заодно и  разум.  Теперь она просто не могла взять в толк, что  конкретно следует из того, что жизнь её, следуя логике паренька в белом халате, уже пущена под откос.  И что теперь делать, кроме как без толку лечиться, лечиться и лечиться? «Куда бежать-то?»

Какое-то время она, как робот, продолжала переставлять свои чугунные ноги, продвигаясь по неизвестной ей траектории, безуспешно пытаясь нащупать в себе ту кнопку, что отвечала за разум.  Кнопка отсутствовала. Потом откуда-то из недр организма всплыла мысль: «Жить по-прежнему теперь не имеет смысла».

Вика  усмехнулась: полная чушь! В её жизни и раньше смысла особого не было. Правда, какая-то жизнь всё-таки была.  Были мужья, коллеги, друзья, любовники … Но это всё, как оказалось,  величины переменные. Кому из них она сейчас нужна? И кто нужен ей? – То-то…

Есть  и постоянные величины: Дашка и мама.  С ними не разведёшься, от них не уволишься.

И что теперь? Как разбираться со всеми этими постоянными и переменными величинами? – Брось! Ты с собой разберись.

Она с упорством микроцефала и с таким же микроцефальим успехом пыталась из разлетевшихся осколков сложить хоть что-то, имеющее смысл в открывшихся обстоятельствах. Но осколки продолжали разлетаться, собрать их не было возможности, а мысли затухали в момент рождения, стираясь сознанием до зеркального блеска.

Кстати, а что это так блестит? Откуда здесь взялось солнце? Вика в растерянности покрутила головой,  будто где-то поблизости  существовал ответ, от которого и зависит теперь вся её жизнь; ответ, который она ищет и никак не может найти.

Определённо, солнце. А ведь еще утром ничто даже не намекало о  существовании на земле тепла и света.  Было  серо и прохладно. И вот – пожалуйста! Небесной канцелярией организован в середине октября стопроцентно летний вечер.

Бабье лето,  догадался Штирлиц, – криво усмехнулась Вика. Даже у лета есть ещё один шанс. Попробовать осенью сделать то, что не получилось в своё время.  Может, и у меня получится?  –  Вот дура, жить она собралась.  Да ещё и по-новому. Совсем с ума сошла. Никак не поймёт, что комедия уже финита. Не парься, как  советует Дашка, правда, по другому поводу.

 

…Действительно, пока  Вика возилась с Тёткой и Тимофеевым, пока ожидала медицинского финала своей безалаберной опупеи, на город,  как на огромном парашюте, мягко и неожиданно опустилось бабье лето. Позднее и почти уже не чаянное. Со всей возможной прощальной щедростью тепла и красок. Опавшие листья, на которые Вика, не замечая их, наступала, на самом деле утешительно шуршали, издавая свежий и острый запах. Деревья, хоть и тронутые  тленом, были спокойны и прекрасны. Определённо, они что-то важное знали о жизни и смерти,  не боясь ни того, ни другого.

Когда  Вика  снова начала ориентироваться в пространстве и времени, стала различать краски и запахи,  то  ощетинившимся нутром поняла, что всё вокруг поменяло свой состав. Как губка  напиталось  её бедой, которую не заболтать, не закрасить.

Беда  теперь  для неё имела  свой цвет и запах – пряный  аромат  увядающей листвы, прикрывшей, как камуфляжем, приметы скорой зимы.

То ли контуженные Викины органы выдавали искривлённую картинку, то ли, наоборот, пелена упала с глаз, но мир, определённо, изменился.

Вика начала жадно вглядываться во встречные лица, пытаясь в них найти ответ на вопрос: что же ей теперь делать?  Прохожие, не осознавая своей высокой миссии, были целиком заняты собой и своими делами: болтали по телефону, выгуливали  собак, водились с детьми, ссорились, целовались, ремонтировали машины, торговали семечками.

По тому, как  щедро они тратили  энергию своей жизни, транжирили силы на эмоции, отдаваясь сиюминутным делам и делишкам, – Вика заподозрила, что она что-то важное всё-таки пропустила. Ведь не может быть эта щедрость массовой глупостью, слишком велика эта масса. И слишком много поставлено на карту. Да и насчёт глупости – тоже спорный вопрос.  Ведь наверняка люди догадываются, что не вечны, и молох для каждого уже запущен. Ведь очевидно, что в любой момент всё может прекратиться. Для любого: богатого и нищего, знаменитого и бомжа, спортсмена и инвалида, старика и младенца. И выбор тут – не за человеком. Не сам пришёл, не сам уходишь.  Почему же никто про это не думает?  Значит, в этом есть какой-то смысл. И значит все, кроме неё, знают эту тайну, дающую им силы жить, не думая о времени и не боясь ухода.

Действительно, ведь нельзя же, зная, что смерть даже не впереди, а где-то постоянно сбоку, рядышком, вести себя так, будто тебя лично это не касается.  Или можно? А может даже – нужно?  Так какой смысл в этой беспечности? Люди, скажите! Выдайте Плохишу свою военную тайну!

« – Да ты, Викуля, философом становишься. Не записаться ли тебе, дорогуша, на очередные курсы по поиску смысла жизни?»

Она вздохнула: нет, не приспособлена её голова для серьёзных мыслей, видно, так и придётся помирать дурой.  Как живёшь – так и помираешь! Откуда же другому взяться?

А может, оно и легче так – не напрягаясь и не заморачиваясь?  В детском неведении? В конце концов, на результат это не влияет.

И  Вика побрела дальше.

Потихоньку смеркалось. Она теперь передвигалась  почти наугад.  Минуя оживлённые улицы, сворачивала в какие-то улочки и переулки, не очень ей знакомые.  Здесь недавно отремонтированные  купеческие дома, как пышными кулисами, прикрывались от чужих глаз осенней парчой тополей и ясеней. Сиреневые октябрики на миниатюрных газонах перед  пряничными домами смотрелись  яркими  бутоньерками   в петличке  старомодного жениха.

Краем сознания Вика отмечала:

« – Живут же люди! Спокойно, достойно, в своих домах. А  я даже не знала, что у нас такая красота есть. Как цирковая лошадь хожу по истоптанному кругу, где пахнет мочой и опилками.  Мельтешение одно.  И о чём тогда особо жалеть? Ведь всё уже было, и не по одному разу. Сколько тех кругов намотала за сорок два года! Одна дурная инерция. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»

…В густеющих сумерках картина старинной улочки в осеннем интерьере становилась почти причудливой, почти бредовой. Последние лучи заходящего солнца мягко высвечивали то черепицу крыш, то ровную  зелень газона, то резное кружево листьев. Дашка такое освещение называет фантасмагорическим. Выговаривает, сочно дегустируя каждый звук – ффантасмагоррический. Это точно. Не жизнь, а чистая фантасмагория.

…Из-за поворота выплыла стройная молодая берёза. Стоит  одна-одинёшенька на зелёной лужайке  газона. В густеющем сумраке кажется, что  от неё исходит  мерцание, как от свечи в церковном полумраке.

Тут неожиданно и у Вики всё пришло в движение, земля поплыла  из-под ног, дома  вокруг утратили  геометрические формы, оплавившись как свечной воск от зажжённого фитиля. Она сомнамбулически перешагнула ограду  и, обхватив руками  гладкий  ствол,  крепко, как в детстве к маминым коленям, прижалась к нему щекой.

Сколько  так простояла с закрытыми глазами  – бог весть. Открыла глаза, когда хлопнула калитка и  встревоженный женский голос спросил: «Девушка, вам плохо?»

Вика через силу помотала головой,  нет, мне хорошо, очень хорошо, вытерла глаза и побрела дальше.

Итак, на чём я становилась? – Надо решить: чего  же мне теперь  хочется? Хмыкнула:  хочется-перехочется. Чего хочется – теперь всё не для меня. А  чего не хочется? Это проще. –  Определённо, никого не хочется видеть. – Дашку надо поберечь,  с таким трудом забеременела девчонка.  Совсем маленький срок. Да и  зачем ей сейчас знать? Что она может? Ну, приедет из своего заполярного военного городка, будет дёргаться, переживать. Не дай бог что случится.  Нет, и ещё раз – нет.

Вовке надо позвонить, сказать, пусть катится. Давно пора это сделать. Чего целый год с ним валандаюсь? – Как чего? Секис! Да Мишелю насолить – удовольствие не из последних.  Теперь всё, пора прикрывать лавочку. Свиданья-расставанья…

Мишка через три дня возвращается. Надо успеть за это время сделать все дела и уехать. Даже записки не оставлю, пусть помучается, скотина.

Завтра надо сходить, уволиться. Да! К матери  надо съездить.

Вот для начала и всё. А там – видно будет. Оооо! Там такое будет видно! Чего ты ещё никогда не видела!

 

Суета

Сделать предстояло много. Вначале – уволиться. И Вика с утра отправилась на службу, в своё допотопное  ООО. Располагалась их контора в двух остановках от дома, на третьем этаже  панельной девятиэтажки. Вход был с улицы, по лестнице.

На подъёме у неё зазвонил телефон, это Рита беспокоилась, куда пропала  подруга. Пришлось остановиться и ответить на звонок.  На входе, предъявляя пропуск, обнаружила, что в сумочке отсутствует кошелёк. Он был на месте, когда расплачивалась за проезд в маршрутке.  Неужели кто-то залез к ней в сумку, пока она, разговаривая по мобильнику, поднималась по лестнице?

Её появление в конторе с рассказом о  дерзком ограблении было встречено бурно.

– Так ты что,  Викенция, сумку не заперла, что ли? – поинтересовался дотошный курьер Вася.

-Так я уже почти пришла. Всё равно открывать – пропуск доставать, – оправдывалась Вика.

– При такой рассеянности тебе ещё повезло, что тебя по ходу не изнасиловали.

– А сколько денег было? – поинтересовалась Татьяна Михайловна, главный бухгалтер.

– Да немного, снимать сегодня собиралась. Карточки! – ахнула Вика. – Там мои карточки были!

Всё пришло в движение, коллеги принялись искать телефоны банков, сообщать о краже, блокировать счета. Одним словом,  само увольнение уже прошло под сурдинку. Все просто приняли к сведению, что на службу Вика больше не придёт. Напоследок сказали, что не будет хватать её чая с мятой, который готовит она лучше всех; наговорили кучу комплиментов и посоветовали кончать худеть. Хватит уже.

…После эпопеи с банковскими карточками ещё надо было купить билет на завтрашний поезд и сделать маникюр-педикюр, а то мама сразу догадается, что дело неладно. Никогда Вика не позволяла себе выглядеть небрежно.

Вечером собрала вещи и опустилась в бессилии на диван. Вот и всё. Больше я сюда не вернусь. Прожила здесь четыре года, а душой не прикипела ни к Мишке, ни к его жилищу.

…Раздался звонок в дверь. В глазок рассмотрела Тимофеева с дыней. Не открыла.

Вспомнила: надо Вовке позвонить. Поставить точку.

– Привет, любовничек!

– Здорово, Петрович!

В трубке раздалось шевеление, шлёпанье, и Вовка недовольным голосом, видимо жене, пояснил:

-Опять что-то по работе.  Пойду переговорю. Я быстро.

Через минуту другим уже голосом:

– Ты что с ума сошла? Валентина дома. Она и так ревнует. Что случилось?

– Да, в общем, ничего особенного. Попрощаться хотела.

– Куда намылилась?

– К матери, в Белозёрск.

-Надолго?

– Пока не знаю.

– Давай не пропадай, звони.

– А как же, на то я и Петрович!

– Обиделась что ли? Делать нечего?

–  Вот именно.

Раздался скрип двери,  и Вовка деловым тоном отрубил:

– Сами разбирайтесь. Нечего меня дёргать. Тоже мне, выручалочку нашли.

– Ага, палочку-выручалочку, – съязвила под конец Вика и положила трубку.

…Потом послала  ежевечернюю СМС Дашке, сообщила, что уезжает к бабуле. Дочка страдала сильным токсикозом, ей было не до чего, потому ответила лаконично –  идиотски счастливым смайликом.

Вот, собственно, и всё. Осталось затолкать в себя ужин, принять ванну и уснуть, по возможности безо всяких  снов.

Жидкую манную кашу она ещё кое-как в себя влила, но вид ветчины вызвал отвращение такой силы, что еле успела спрятать её в холодильник. Зато хорошо пошёл гранатовый сок. Вот и славненько. Витамины нам нужны.

Вместо привычной горячей ванны ограничилась тёплым душем и, переодевшись в зимнюю пижаму, нырнула в постель.

Хоть день выдался суматошным и порядком её измотал, сон тут же испарился. Стоило закрыть глаза, как в голове становилось тесно от мыслей, вернее – их обрывков. Они распирали её бедный мозг и сводили с ума отсутствием ответов.

« – В сорок два уходить, определённо, рано. Не готова, не нажилась ещё. Ведь пока много чего люблю: шумные компании, люблю флиртовать, путешествовать. Я ведь не была толком нигде. Люблю лес, собирать грибы люблю…  Да что толку   перечислять! Я жить хочу!

Стоп, без паники. Что значит: сорок два  – рано? А в пятьдесят два? Семьдесят два? Тётке вон и в восемьдесят – не подходит. Ведь она не просто чудит, – бунтует! От возраста своего отбивается!  Возраст вообще – штука относительная. Вон  в юности сорокалетние кажутся хорошо пожившими  динозаврами. – Так что сорок ли, восемьдесят… Внутри у всех своё время. Молодое. Хотя знавала я  и таких, кто и в тридцать был форменным стариком. Не удивить, не рассмешить… Но под кожу не залезешь. Может, под степенностью и старообразием прятали что-то  своё – детское, заповедное.

У какого-то писателя давно ещё вычитала, что любая смерть, случившаяся до ста лет, должна считаться насильственной.  Умер раньше – значит  кто-то или что-то убило человека. Вот и меня, выходит, прикончили.

И кто же это мне  кровушку мою  попортил? Вот об этом подумать бы не мешало. Всё равно не спится. Хотя зачем? Бессмысленно  теперь. Раньше надо было маму слушать, порядок в своей жизни наводить. А то запуталась со своими мужиками. Одних мужей было четверо, не считая прочего… Нервы помотали  – будь здоров!  Да и я – штучка та ещё! Вряд ли кто поминает  меня в своих молитвах, если до этого дело дошло. И кто тут виноват? Это был мой выбор.  Я всегда влетала в  какие-то нелепые отношения.  То ли выбирала не тех, то ли терпеть их не могла, в принципе… Одного мужика мне всегда было мало, и не только в физическом смысле.

Во мне, наверное, какая-то порча есть. Когда мужчина  любит и тянется ко мне, мне хочется его уязвить и оттолкнуть, я становлюсь стервой записной.  На расстоянии у меня любить получается лучше. – Чушь! Когда мужик  на расстоянии – тут же  возникает кто-то ещё, и всё рушится окончательно. Замкнутый круг, петля, удавка. Как ни назови, а на норму это  не похоже.

Когда на горизонте возник последний муж, казалось,  что Мишка – идеальный вариант: лётчик, всё время в командировках, не будет надоедать, к тому же хорошо зарабатывает. И вообще, когда Ритка нас знакомила, он произвёл на меня  хорошее впечатление: пусть  не орёл, но спокойный, улыбчивый, скромный. Он даже внешне плюшевого мишку напоминал: небольшого росточка,   чуть косолапый. Сразу потащился  меня провожать, ухаживал красиво, в рестораны водил, дорогие подарки делал.

И что? Стоило поставить штамп в паспорте – и тут же перестал мне нравиться. Больше того, стал раздражать. Не было чёрточки в нём, что бы не бесила меня! А уж когда стал  права качать, сцены у фонтана устраивать – убила бы!»

Вика встала, выпила воды, усмехнулась: нашла что вспоминать, дорогое время тратить!

Тут её осенило:  а ведь она – самоубийца! Мельтешит, тратит время на разные глупости, сложила лапки и ждёт, когда болячка раздавит её окончательно. Да мало ли что этот эскулапище ей наговорил! Вон матушка вообще  медицину не признаёт, по врачам не ходит! Даже карточки в поликлинике нет. И очень этим гордится! У неё своя метода, народная. И вообще, надо узнать, как  другие-то  лечатся? Ведь я – не первая и не последняя.   Что там у нас  в Интернете?

И Вика, дрожа от озноба и  нетерпения, включила компьютер.

 

Держи меня, паутинка!

И обалдела! Там с её диагнозом было полно людей, и они боролись, побеждали, делились рецептами. Пока она сопли жевала, упуская драгоценное время, люди из электронной паутины тянули к ней  руки  помощи. Они рассказывали свои истории, давали адреса вылечивших их врачей, убеждали ехать в Казахстан, где  сейчас всерьёз борются с болезнями крови,  советовали отыскать в Сибири какое-то  чудодейственное Даниловское озеро … И действовать, действовать!

Что вчера сказал ей тот малахольный в белом халате? – Лучше всего её болезнь поддаётся лечению в детском возрасте.  И что? – Получается, что лечиться ей поздно, а помирать, вроде как, рано.  А какую картинку, сволочь,  нарисовал! Вначале химиотерапия и, если есть у неё 300 000 евро, – пересадка костного мозга. Может быть даже – успешная.

Вот она и распалась, развалилась, рассыпалась в хлам. Визит был равносилен гильотине, только не такой  гуманный: денег нет, перспектив тоже.  Впереди  сплошная безнадёга.  И страх.

Люди из «паутины» с этим согласны не были.  Обливаясь слезами (она теперь стала настоящей слезомойкой!), Вика читала истории, где случившееся  несчастье закалило людей. Они не  опустили  руки, не сдались. – Вот герои! И откуда силы? –  Они действовали сами и убеждали её делать то же самое. Одна девушка писала:

«Здравствуйте! Мне 19 лет, я хочу рассказать свою историю…»  Дальше она подробно описывала историю своей болезни с симптомами, слишком хорошо Вике знакомыми. Девочка писала о своих хождениях по мукам, но в конце у неё было следующее: «Я не упала в депрессию, у меня не было истерик, мыслей о самоубийстве, я приняла это как должное… Я просто захотела жить….. Жить не для себя, а для близких, для тех, кому я дорога…. Я научилась жить по-другому, смотреть на мир другими глазами… Эта болезнь не сгубила меня, не легла бременем на мои плечи, она открыла мне глаза, благодаря ей я родилась заново… Я очень благодарна родным и близким за то, что они помогали и помогают мне… Я написала это не для того, чтобы меня жалели, а для того, чтобы сказать тем, кто столкнулся с такой же проблемой что и я… Не падайте духом! Это еще не конец всему, надо просто верить и не опускать руки… надо жить дальше, жить для себя, для близких, которые вас любят… Надо находить в себе силы для этого, для того чтобы побыть с дорогими для вас людьми хоть еще немножко…. Мне ставили неутешительные диагнозы, давали всего пару месяцев, но я нашла в себе силу воли, и  живу с этой болезнью уже второй год…»

Закончила своё обращение так: «ЛЮБИТЕ СЕБЯ И ВЕРЬТЕ В СЕБЯ, ТОГДА ВСЕ У ВАС ПОЛУЧИТСЯ… С любовью…»

Умница. Девятнадцать лет, а какая умница! Дай Бог тебе здоровья! Интересно, жива ли ты? Два года назад писала… Но какое мужество! Откуда это в юной девочке?

…На других сайтах активничали народные целители. Они были в своём репертуаре: публиковали такие диковинные рецепты, что помрёшь, пока добудешь ингредиенты и приготовишь их. Зато помрёшь, преисполненный  веры и оптимизма, ведь  все эти травяные корни декопа (?), цветущие побеги гречихи, измельчённые сосновые иголки, вкупе с коньяком, соком алоэ, мёдом и настоем чаги, –  никакого вреда тебе, точно, не причинят, и волосы от них наверняка  не выпадут.

Спасибо и вам, дорогие мои!

…Особо её впечатлил рассказ  очевидцев о  чудодейственной силе пяти таёжных озёр в Западной Сибири,  чуть ли не космического происхождения (от упавшего метеорита). Народ со своими болячками, оказывается, давно уже  едет туда со всей Руси великой и, не обращая  внимания на местных туземцев, справляющих  хронический пьяный  праздник на берегах этих заповедных водоёмов, – ныряет, пьёт и делает примочки, а потом звонко рапортует в Интернете о впечатляющих результатах.

…Изюминкой материала было сообщение краеведа о местной жительнице Анне Тягуновой, чьи  зубы, не знакомые  с  зубными щётками и пастами, к 111 годам были в целости и сохранности, а сама она все сто с лишним лет была бодра, здорова и весела, аки утренняя птаха.

Были и научные комментарии насчёт того, что вода в этих сибирских озёрах перенасыщена молекулами свободного кислорода.  Но голова у Вики, ввиду позднего времени, уже не соображала. В ней только прочно застряло, что эта концентрированная озёрная влага, судя по многочисленным отзывам, способна (буквально на глазах!) заживлять видимые и невидимые раны, избавляя от многочисленных недугов, включая и «неизлечимые».

Отдельное спасибо за кавычки, – подумала Вика и отправилась спать.

 

Стакан воды

Под утро ей приснилась Анна Тягунова с зубами в четыре ряда. Она, задрав подол, сидела на берегу, полоскала в воде грязные пятки и громко декламировала:

 

Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином

И манит в черную долину.

« – А вот это, подруга, уже полное ку-ку!» – поняла Вика, явственно слыша ахматовский стих. Она предпочла не затягивать безумия и, разлепив глаза,  пошлёпала в ванную. Поезд уходил в двенадцать, так что можно было не спешить.

Пользуясь одиночеством, Вика решила рассмотреть себя в большом зеркале. Капельки воды стекали по стройному телу, никаких признаков ближайшего тлена замечено не было. Живот подтянулся, грудь, кажется, немного уменьшилась, но это  даже неплохо при её четвёртом размере. Бледновата, конечно. Баба Надя сказала бы – «снулая, как тухлая рыбёха». Ну, ничего, возьмём душевной красотой! Что это за полоска под носом? – Кровь? Отродясь не бывало!

Кровь между тем хлынула всерьёз. Вика воткнула в ноздри ватные тампоны, приложила к переносице намоченное полотенце и легла на диван. Через некоторое время, когда кровотечение прекратилось,  погнала себя на кухню готовить и есть завтрак. Но что-то в это утро пошло не так. Резкость не наводилась, перед глазами всё плыло, ноги не слушались,  а во рту не помещался сухой, шершавый язык.  Как пёс, часто и резко дыша, вернулась она на диван и стала соображать, что делать: надо достать из аптечки нашатырь и вообще – держать его под рукой; выпить бутылёк  валокордину и  снова прилечь ногами вверх…

Вторая попытка  подняться тоже ничем хорошим не закончилась.  Тогда силой подняв себя, Вика  по стенке добрела  в ванную,  открыла на всю мощь холодную воду и  засунула под неё голову.  Стало яснее.

Тогда она распахнула входную  дверь, на всякий пожарный.  Решила: в случае чего – выползу на площадку,  а Тимофеев когда-нибудь меня  найдёт. Если тараканы к тому времени не съедят.

Так вот почему люди  боятся одиночества! И пресловутый стакан воды мне  бы сейчас, определённо, не помешал.

Вот она, ирония судьбы! Можно сказать, сделать ставку  на мужиков – и сдохнуть в полном одиночестве! – А нечего было на дохлых койотов ставить. Думать надо было головой.

В коридоре послышались шаги, и испуганный голос спросил:

–  Эй! Соседи! Живы? Вик,  ты где? Что это  дверь расхлебенили?

Это Тимофеев, возвращаясь с утренней «бомбёжки»,  обнаружил  непорядок на площадке.

Найдя Вику на диване, обёрнутой в полотенце,  бледную, с мокрой головой, он тут же  сдристнул и завопил про  «скорую».

– Заткнись, Тимофеев! Без тебя тошно. Сейчас  приду в себя. Будь другом, сделай кофе! У тебя время есть? Побудешь чуток? У меня через два часа поезд. Такси надо вызывать, а не «скорую». Туда я ещё успею.

Спорить с ней Тимофеев не мог. Он послушно отправился на кухню, ворча по дороге:

– Какой поезд! Совсем с ума сошла! На себя посмотри.

Потом он отвёз её на вокзал.

 

В пути

Никаких долгосрочных планов у Вики не было. Дай Бог, ближайшие выполнить. Доехать до матери, не перепугать её и быстренько своими ногами  дуть  обратно. Вот только куда? – Пока не решила.

Она лежала на своей полке, закрыв глаза и экономя силы.

Соседи поначалу тихо переговаривались, время от времени посматривая на дремлющую женщину. Потом потихоньку разошлись. Провокатором был мужчина. А ещё говорят, что женщины любят поболтать. Он трепался за троих.

В купе ехала супружеская пара, приблизительно её ровесники,  девушка-аспирантка Света (как выяснилось) и она, бревном лежащая.  Стильно одетый, упитанный муж  и был тем  разговорчивым живчиком,  что вначале затеял чай, а потом философский, как он считал,  спор с аспиранткой.

Вика и его молчаливая жена были греческим хором, на который время от времени кивал Вадим (так его звали). Мужчина изъяснялся банальностями, и Вике мучительно хотелось его заткнуть.

Между тем Вадим в лице  Светланы решил преподать урок всему молодому поколению. Он утверждал, что по-настоящему счастливым человека делают не материальные вещи, а новый опыт и воспоминания о нем. Это, а ничто другое, и есть самые долгосрочные источники счастья. Он вещал, что материальное значит для нас меньше, чем мы думаем. Вот он живёт на даче по полгода, работает на земле, питается плодами рук своих и практически ничего не тратит. А получает много. Он счастлив и здоров.

Жена его усердно читала какую-то дорожную чепуху. Аспирантка с ним тоже особо не спорила. А вот нечаянно открывшая глаза Вика  была тут же  привлечена им в качестве соучастника.

– Вот вы, Виктория, согласны со мной?

– В чём?

– В том, что деньги – это не главное.

– Конечно. Хотя мне бы сейчас очень не помешали  300 000 евро.

– Сколько?

Немая сцена. Света расхохоталась, жена улыбнулась, а Вадим поцокал языком, безусловно порицая такую меркантильность.

Потом обстоятельная Светлана сочла необходимым уточнить свою позицию:

– За деньги многого не купишь, здоровье, например. Но лекарства в аптеке без денег не дадут.

– Да если б не развалили Советский Союз, можно было бы лечиться бесплатно! – подхватился Вадим.

– Если бы у бабушки были яйца, то была бы она не бабушка, а дедушка, – нагрубила Вика и повернулась к стенке.

Разговор оборвался.

Вскоре супружеская пара вышла,  Светлана углубилась в какие-то печатные листочки, а  Вика забылась под стук вагонных колёс.

 

… И чудилось ей, что идёт она по Белозёрску. Полная сил, легко взбегает   в Поклонную гору, вдыхая целебный воздух. Как легко кислород вливается в  кровь, делая невесомым её тело!

А какой  чистый свет льётся с небес!  Как тот, что она недавно видела в своём сне. Сердце радостно колотится.  И она почти летит к  зелёному домику в три окна, надёжно укрывшемуся в зарослях дикой черёмухи.

Пока её не было, в палисаднике выросли какие-то диковинные цветы – вроде как огромные хризантемы самых невероятных оттенков. Как в райском саду. Один их вид наводит умиротворение. Да как их тут много!  Не налюбуешься! Почему же она так давно здесь не была? Ведь именно на этом пятачке земли обитает её счастье.

…Но что это держит её? Будто детская рука вцепилась в верёвочку и не даёт улететь рвущемуся ввысь шару. –  Да это же маленькая Дашка! Держит так, что костяшки на пальцах побелели.

И Вика  строго объясняет ей, что нельзя быть такой эгоисткой, нельзя держать шарик на привязи.  Его место там, куда он рвётся, – в небе!  И,  вырвав из детской ручки верёвку, она освобождает шарик,  и тут же вслед за ним  сама устремляется вверх.

Вика спешит улететь  как можно выше, ведь только в этом случае можно окончательно оторваться от  всего, что тяготит её:  от болезни, отсутствия счастья, общей нескладухи.  Нутром она чует: там, куда влечёт её воздушный поток, ничего этого не будет.

И страшно, и весело, и свободно!

–  Ааах… – выдохнула Вика.

Но тут  сердце резанул страшный  Дашкин крик:

– Доктор! Она уходит! Сделайте же что-нибудь!

И пока доктор делал Вике укол, менял какие-то  пузырьки в системе, дочь, прижимаясь к ней всем телом, гладила  по голове и умоляла, умоляла:

– Не уходи,  мамочка! Прошу тебя, не уходи!

…Всё было испорчено, как всегда.  С лазоревых небес Вика со всего маху приземлилась в свой котлован с железной лестницей, и ей ничего не оставалось, как, превозмогая себя, начать карабкаться вверх, туда, откуда тянула к ней Дашка свои  руки.

… В кои-то веки мать воспарила, так  дочь – мало гирей висит на ногах, совсем с ума сошла – ревёт, как бешеная корова.  Она же беременная! Дитя носит. Разве ж так можно? И откуда вообще она тут взялась? Вот они, дети!  Всю жизнь мешают. Не помрёшь по-человечески… Придётся возвращаться…

 

 

 

 

 

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.