-1-

В одном мире где-то далеко за горами, морями, небом и экранами, а впрочем, почти совсем близко, можно сказать за соседней стенкой, жил Поэт. Это был самый обычный  Поэт, насколько Поэт может быть обычным. Человек со своими скрытыми прихотями. Он жил беззаботной жизнью, черпая вдохновение в иллюзии страдания. Поэт ходил по родному городу пешком, ступая длинной черной подошвой по каменным плиткам, между которыми кое-где проглядывала трава, осматривая каменные стены и улыбаясь девушкам и розам в окнах.

Но однажды настало очередное лето и на лугу цвели разноцветные цветы. Поэт оторвался от работы, бросил перо, скомкал бумагу и решился покинуть город. Чудесное голубое небо заставляло спотыкаться.

Выбравшись из камня, Поэт почувствовал свое дыхание, встряхнул головой и стряхнул с себя аккуратные буквы и правильные слова. Зеленый квадрат с голубыми, розовыми и сиреневыми пуговками заполнял теперь все пространство перед глазами Поэта. Но тут он ощутил дуновение теплого ветра и увидел белую точку, мелькавшую вдалеке. Точка кружилась на лугу и медленно приближалась к Поэту. Он сделал шаг навстречу. Точка продолжала приближаться и вытягиваться. Поэт видел теперь очертания рук, светлую голову и белоснежное кружевное платье, укрывавшее молодое тело. Белое наваждение становилось все более близким и глубоком. Поэт затаил дыхание.

Девушка остановилась в паре метрах от него, растерявшись на секунду. Ее волосы развевались на летнем ветру, а длинная юбка платья прижималась к ногам, показывая силуэт.

– Прекрасный день, – сказала девушка.

– Удивительный.

– Я обожаю природу и лето! – воскликнула она, вскинув вверх руки и беззаботно улыбнувшись.

– Это просто восхитительные вещи, – согласился поэт.

– Вы видите, какие цветы? Васильки, лютики. Просто замечательные цветы!

– Поразительные!

– Ну, что Вы все удивительные, поразительные. Других слов не знаете? – обиделась девушка.

– Почему же, знаю, – растерянно пожал плечами Поэт.

Наваждение взглянуло на него искрящимися голубыми глазами.

– И какие же?

– О, я знаю много слов. Ведь я же Поэт.

– А я Элла, дочь Мельника.

– Так, значит, вы живете в деревне.

– Да. Я выросла на этом лугу. Вы только посмотрите на этот василек. Он особенно красив! Посмотрите, посмотрите! Он превосходен.

– Аккуратнее, а то он зазнается.

– Да, что вы, васильки очень скромные. А Вы из города?

– Да, я родился в городе и живу там. Но сегодня я первый раз решился покинуть город.

– Ах, как должно быть грустно жить все время в городе, – вздохнула девушка. – Мне Вас жалко.

– А Вы все время проводите здесь?

– Да. Я могу жить только здесь, – девушка раскинула руки и еще раз показала Поэту красоту вокруг.

– И что Вы здесь делаете?

– Гуляю, радуюсь и пою.

– Поете?

– Это очень веселое занятие. И никогда не наскучит.

– Для песни нужны слова.

– И мотив. Я знаю тысячи мотивов, – девушка подошла ближе к Поэту и пристально поглядела ему в глаза.

Смущаясь, он все же ответил:

– А я знаю тысячи слов.

Девушка звонко рассмеялась.

– А Вы сочините мне песню?

– Конечно, – польщено ответил Поэт. – О чем?

– О чем? – удивилась Элла. – Конечно же, о любви!

– Я сочиню, но мне нужно время.

– Хорошо. Пока вы сочиняете, мы прогуляемся вон до того дерева.

И девушка схватила Поэта за руку и потянула к древнему развесистому дубу. Поэт был не в силах сопротивляться. Летний ветер гулял в его голове, и он нервно пытался подобрать слово к слову. Ничего не выходило.

Девушка неутомимо щебетала о чем-то. Незаметно они достигли дуба, и Элла устало упала на траву в тени дерева.

– Ну, я жду, – сказала она. – Вы сочинили?

Поэт растерянно улыбнулся:

– Нет еще, я… я же шел. Для того чтобы сочинить песню требуется много времени.

– Неправда, – заявила Элла. – На это требуется совсем немного времени. Вы же Поэт. Вы должны быть всегда влюблены.

– Но я никогда не был влюблен.

– Никогда, никогда? – переспросила девушка.

– Нет. Чтобы писать красивые стихи необязательно быть влюбленным.

– Как Вы можете такое говорить?! – возмутилась девушка.

– Но это правда.

Элла замотала головой.

– Вот я, – сказала она, немного подумав, – разве не хороша? Мне все говорят, что я хороша.

– Да. Вы очень хороши.

– Прекрасно. Значит, вы можете в меня влюбиться и написать мне песню.

Поэт хотел рассмеяться, но девушка смотрела очень серьезно.

– Хорошо, я попробую, – полушутя, ответил Поэт.

Элла радостно задвигала ножками.

– Ну, так сочиняйте.

И Поэт сочинил. Он посмотрел на небо и в голубые глаза, посмотрел на цветочный луг и на белоснежное платье, посмотрел на старый дуб и на загорелые маленькие руки. Он влюбился в девушку, влюбился в луг, влюбился в жизнь.

Слова были просты и плавно текли из уст поэта. Девушка внимательно слушала, разинув рот.

– Я в Вас влюблена, – сказала она, когда Поэт закончил читать стихотворение. – Я Вам спою.

И Элла пропела творение Поэта на удивительно подходящий мотив.

– Прекрасная песня!

– Прекрасные стихи!

– Прекрасный мотив!

Поэт поднял девушку с земли и поцеловал.

-2-

Камень охватил его и сжал грудь. Солдаты громко маршировали по мостовой. Их командир с подозрением покосился на Поэта. Поэт спрятал взгляд и быстрым шагом направился к себе. Там его ждал друг – Антонио–толстяк.

– Помоги мне, – дрожащим голосом начал он, потирая потные руки. – Они меня связали по рукам и ногам. Я не знаю, что делать.

– Что тебе нужно?

Толстяк схватил Поэта за ворот пиджака и посмотрел на него круглыми безумными глазами:

– Неужели ты не понимаешь? Мне нужно оно. Зелье.

Поэт отметил про себя, что Антонио имеет глаза почти такого же голубого оттенка, что и Элла.

– У меня его нет.

– Есть! Я знаю, что есть, – лицо толстяка скривилось, он вытянул нижнюю губу и мерзко проговорил, – давай его сюда.

– Я больше этим не занимаюсь.

Толстяк нервно хихикнул:

– С каких это пор? Только на прошлой неделе торговал.

– Больше не торгую.

– Но у тебя же осталось. Еще чуточка, хоть чуть-чуть, в запасах.

Антонио упал на колени, обхватил ноги Поэта и жалобно смотрел ему в лицо снизу вверх.

– Ну, пожалуйста. У меня есть это, – и толстяк выложил мешочек денег.

В этот момент капля с потолка каморки звонко полетела вниз. Поэт вздрогнул. Он почти скопил денег, чтобы выбраться отсюда. Еще пару недель торговли, и он сможет позволить себе более дорогою и уютную квартиру. Сердце заныло. Он привычным движением достал порцию зелья и таким же привычным движением бросил ее толстяку.

Толстяк захихикал, раскланялся и исчез за серой дверью. В тот день было еще несколько посетителей, но они оказались еще отвратительнее толстяка, ни в одном из них поэт не нашел хотя бы одной черты Эллы.

Ночь была долгой. Как всегда. А утро стало решающим. Сидя за столом у затухающей свечи, Поэт услышал топот нескольких пар ног. Так могли ходить только солдаты. Резкий стук в дверь. Поэт и не думал отвечать. Этого от него и не ждали. Через взломанную дверь в каморку проникли солдаты, за ними жался толстяк, стыдливо хихикая. Поэт не успел удивиться, его схватили.

Колеса стучали по камням, словно отбивая похоронный марш. До тюрьмы, куда везли Поэта, было далеко. Она находилась на самой окраине Города. Через решетки деревянной повозки Поэт видел тот самый луг. В предрассветном сумраке он казался загадочным и чужим. Цветы спрятали свои головки, и только черная трава слегка колыхалась на ветру. Тюрьма грозным зданием поднималась из земли, словно большое мертвое дерево, чьи корни-подвалы уходили далеко вниз. Тюрьма принадлежала Городу, и потому имела серый цвет.

Поэта встретил сам начальник тюрьмы, плотный мужчина с широкой улыбкой, показывавшей ровный ряд белых зубов.

– Так, так, торговец зельем, – продолжая улыбаться, проговорил начальник тюрьмы, когда ему доложили о пребывшем новеньком.

Поэт со связанными руками беспомощно стоял перед ним.

Начальник тюрьмы потер свой прямой нос, коснулся гладкой брови и приблизился к заключенному. Поэт оказался на голову выше его, но начальника тюрьмы это не волновало. Он высокомерно поднял голову и смотрел прямо в глаза Поэту, чувствуя свою власть над этим человеком.

– Я Поэт.

– Ты должен отвечать только тогда, когда тебя спрашивают, – прикрикнул на Поэта начальник тюрьмы, но так как на  лице его собеседника не шевельнулся ни один мускул, он вынужден был развернуться и отойти от Поэта на несколько шагов.

– Ты продавал Антонио-толстяку зелье? – спросил он.

– Нет.

– А он говорит совсем другое. У нас есть его показания.

– За зелье он не то еще сделает.

– Как ты смеешь, выродок! – разозлился начальник тюрьмы. – Ты продаешь зелье гражданам нашего Города. В результате они не могут работать, не могут создавать семьи. Ты убиваешь их!

– Напротив, я помогаю им жить в том невыносимом мире, который вы создали для них.

– Замолчи, выродок! – один глаз начальника тюрьмы покрылся красной сеточкой капилляров. Это выглядело ужасающе и смешно одновременно.

Поэт вспомнил о лютиках. Если бы он не продал зелье вчера, то сегодня он мог бы снова увидеть Эллу. А теперь, кто знает, что будет.

Начальник тюрьмы затих на минуту, а потом торжественно и злобно объявил:

– Согласно декрету командора Города об особо тяжких преступлениях, с данными мне полномочиями приговариваю тебя к смертной казни за убийство граждан Города посредством зелья.

Начальник тюрьмы развернулся и вышел за большую деревянную дверь.

Спускаясь по узкими крутым ступенькам, Поэт ни о чем не думал. Его мозг отключился, а сознание было способно воспринимать лишь происходящее вокруг, не анализируя. Он еще не понимал до конца слов начальника тюрьмы. Эти слова застряли где-то в ушах Поэта, не достигнув пока его мозга.

Дверь его новой каморки открылась со скрежетом. Поэт смутно желал остаться наедине со своим положением, но даже на это он не мог рассчитывать. Его соседом по камере оказался худощавый, щетинистый оборванец с хищным взглядом. Он осмотрел Поэта с ног до головы и улыбнулся полубеззубым ртом.

Дверь со скрежетом более высокого тона закрылась.

-3-

– Они никогда не говорят точный день казни, – прохрипел сосед Поэта по камере. – Я Михаил.

– Приятно познакомиться, – машинально ответил Поэт.

– А тебя как звать?

– Я Поэт.

– Поэт? Это что имя такое?

– Тебя тоже приговорили к смертной казни?

– Так точно, – хихикнул Михаил.

– Почему же ты так весел?- спросил Поэт, укладываясь на свою лежанку.

– Ну, не без причины. Не дурак же я… За что тебя?

– Я не хочу об этом говорить…

– А меня за кражу.

– За кражу убивают?

– Если украл у командора Города, то да.

– Тогда и его следовало бы убить, он же тоже у кого-то украл.

– Аккуратнее, за такие слова и повесит могут, – прошептал Михаил и рассмеялся собственной шутке.

Поэт начинал понимать происходящее. Смерть была совсем близко. Он писал иногда о смерти. О смерти других. И никогда о своей собственной. И больше не напишет. Не напишет ни строчки. Это конец! Поэту сжало грудь. Его затошнило.

«Мерзкий выродок! – думал он. – Да что они знают?! Что они понимают?! Если бы не этот толстяк, они бы никогда меня не взяли!..»

Поэт перевернулся на бок и встретился взглядом с Михаилом. Удивительно, но и его глаза были тоже голубыми! Чуть светлее, чем у Эллы.

«Но если бы не Антонио, нашелся бы кто-нибудь другой… Неужели все кончено?»

Поэт вдохнул влажный воздух и закрыл глаза. Ему представлялся прекрасный луг, яркое солнце, приятный ветерок и развевающиеся волосы девушки.

Нужен ли он ей? Она плохо его знает. Зачем ей торговец зельем? Почему он не покинул Города раньше? Почему все эти люди не могли покинуть Город? Кому нужно было бы зелье тогда?

– Может, все-таки расскажешь? Легче станет, – серьезно предложил Михаил.

Поэт открыл глаза.

-Я торговец зельем, – слабо проговорил он.

Глаза Михаила округлились.

– Ого!.. Ну, дело прибыльное, наверное.

– Не такое уж оно и прибыльное. Ты меня осуждаешь?

Михаил подумал несколько мгновений и ответил:

– Нет. Я то что… Мое дело – сторона. Важнее, что  ты сам думаешь.

– Я ничего не думал: у меня была цель. Но вчера я встретил одного человека, и все изменилось. Я изменился! Кажется…

– Это хорошо, что есть еще люди, способные менять других людей.

– Мне кажется, что люди, покупавшие мое зелье, могли найти другой выход. Раньше я об этом не думал.

– Умная мысля приходит опосля, – вставил Михаил.

Поэт покосился на своего соседа:

– Почему ты такой спокойный?

Михаил хитро улыбнулся, а потом, вздохнув, ответил:

– Эх, ладно. Я гляжу парень ты неплохой. Так и быть, расскажу. В конце концов, это будет зависеть не от меня, а от тебя и от нее.

– От кого?

– От Матильды. Ты бы лучше спросил: «Что?» Она обещала вызволить меня отсюда. Я, когда у командора вещи воровал, прихватил с собой зеркальце, через которое они с Матильдой переговаривались. Я, когда открыл его в первый раз, аж испугался. Зеркало зеркалом, а там морда матильдина торчит!

– Что-то я ничего не понимаю.

Михаил махнул рукой:

– Куда уж тебе! Поэт… Меня схватили когда, так я им все отдал, а зеркальце в штаны припрятал. Спрашивают, где, а я им: «На дороге выбросил». Они искать бросились, до меня никто и не дотронулся. Я уже Матильду вызывал. Договорился с ней.

– Да, кто такая эта Матильда?! Кошка, что ли?

– Эй, эй, поаккуратнее… кошка, – усмехнулся Михаил. – Волшебница она, ведьма! Злая. Обещал ей в ее замке работать, пока отпустить не захочет, если освободит меня от казни. Так что, вызвать ее? Может, тоже договоришься.

Михаил достал из рукава небольшое круглое позолоченное зеркальце и открыл его.

– Что тебе еще? – услышал Поэт низкий недовольный голос.

– Я тут это, – оробел Михаил. – Друг, тут у меня. Знакомый. Тоже с Вами договориться хочет.

– Ты мне теперь всех смертников навязывать будешь?- злилась Матильда.

– Нет, нет, – замотал головой Михаил. – Только этого. Взгляните хотя бы на него.

Михаил протянул зеркальце Поэту. Тот взял его в руки и вместо собственного отражения увидел немолодую женщину, одетую во все черное, с вытянутым лицом, хищными пронзительными глазами и бледными губами. Матильда впилась взглядом в Поэта и заулыбалась.

– Так, так, – проговорила она, – а это становится интересно. Влюблен?

– Да, – растерявшись, ответил Поэт, и тут же пожалел о сказанном.

– Слушай меня внимательно. У меня для тебя есть один вариант. Ты либо соглашаешься, либо отправляешься к предкам. Понятно?

Матильда грозно уставилась на Поэта. Тот еле заметно кивнул.

Ведьма удовлетворенно улыбнулась и продолжила:

– Я помогаю тебе сбежать с места казни, ты останешься жить и будешь свободен. За это я требую для себя девушку, в которую ты влюблен. Не переживай, она не умрет. Но будет жить в моем доме. У нее будет еда, крыша над головой, я даже оставлю ей ее чудесный голос.

– Ни за что! – руки Поэта задрожали. – Не трогайте Эллу!

– Значит, ты предпочитаешь, чтобы она узнала, что тебя казнили и за что тебя лишили жизн?

– Нет, нет! Я должен рассказать ей сам и попросить прощения… А если я соглашусь, вы позволите мне ее навещать?

– Ну, конечно, дорогой, – улыбнулась Матильда. – Может, ты еще ждешь, что я выделю вам комнату и позволю жить у меня и растить детей? Я, что, похожа на добрую волшебницу?!

– Она не сможет жить без свободы.

– Хочешь собственной смерти? Твоя казнь назначена на завтрашнее утро.

Виски Поэта горели. Это невозможно было терпеть.

– Хорошо. Я… я согласен.

Он закрыл глаза.

– Зеркало закрой! – потребовала Матильда.

Михаил взял зеркальце из рук поэта и закрыл его.

– Неужели можно было отказаться? – в отчаянии проговорил Поэт и упал на лежанку.

– 4 –

Помост для казни уже использовали несколько раз, поэтому подниматься на него приходилось осторожно. На зрелище собралась толпа оборванцев, было и несколько дорогих карет, из окон которых выглядывали ярко накрашенные лица дам.

Руки Поэта были связаны крепко, до боли в запястьях. Глаза палача, выглядывавшие из прорезей в черной маске, устало оглядели Поэта. Последнего покоробило от обыденности предстоящего мероприятия. Никогда он не мог подумать, что его жизнь стоит так мало и в то же время так дорого. Почему он согласился лишить Эллу свободы? Она будет страдать. Но как же можно бороться с инстинктом выживания?

Поэт, пошатываясь, взобрался на грязную табуретку. Стражники придерживали его с двух сторон, чтобы он не упал. Палач проверил петлю и накинул ее на шею осужденному. В этот момент перед глазами Поэта все закружилось: люди вокруг, лицо Матильды, образ Эллы. Он уже не верил, что будет спасен. Зачем он только согласился на сделку с ведьмой? Ведь он все равно умрет. «Как хорошо было бы умереть и не бороться больше с нищетой, не продавать больше зелье…», – думал он, закрывая глаза и готовясь к неизбежному.

В следующий миг налетел страшный ветер. Поэт открыл глаза. Над небом висели фиолетовые тучи, вокруг было темно, толпу охватила паника. Стражники и палач куда-то подевались. Поэт попробовал высвободиться из петли, но не смог. Тогда он стал тянуть связанные руки в разнее стороны. На третий раз веревки удивительным образом ослабли и полетели вниз, их тут же подхватило ветром. Не помня себя, Поэт высвободился из петли и сбежал с помоста. Оглядевшись, он заметил пустырь, за которым начинался луг, и со всех ног бросился туда. Никто не пытался его остановиться, его как будто не замечали.

Какое-то время он просто бежал по траве, подгоняемый ветром. Наконец, он выдохся и упал на землю. Высокая трава прятала его от любопытных глаз. Небо просветлело, ветер затих. Из-за леса показалось солнце, и защебетали птицы. Отдышавшись, Поэт решился приподняться. Серое здание тюрьмы четко виднелось на горизонте. Погони не было. Облегченно вздохнув, Поэт снова опустился на траву.

Проснулся он от того, что кто-то теребил его за плечо.

– Ну, вот видишь, она хоть и злая, а обещания свои выполнила, – сказало улыбающееся лицо Михаила.

– К сожалению, да, – ответил Поэт, вставая.

– Почему это, к сожалению? Ты живой, свободный. Чего тебе еще надо?

– Я последний человек на земле. Мне надо было умереть… Постой. А ты что здесь делаешь?

– Ну, ты даешь! Совсем от свободы голову потерял, что ли? – засмеялся Михаил. –  Так, Матильда же и меня спасла.

Прямо из камеры.

– А что ты делаешь здесь? Ты же должен быть в ее замке.

– Так, я туда и направляюсь, свою часть договора тоже нужно выполнять, а то накличешь гнев ведьмы. Хуже этого ничего нет, уж поверь мне.

– Ты сам к ней идешь? – удивился поэт.

– А что же? Не уж то она меня не карете везти будет. Она же знает, что я никуда не денусь. Она везде достанет. Вот и приходится на своих двоих добираться.

Поэт вскочил на ноги:

– Я иду с тобой!

– Э, нет, браток. Я слышал, что она тебе сказала. И еще раз тебе говорю: я ее гнев накликать не хочу.

– Прошу тебя, – Поэт опустился на колени перед Михаилом. – Я должен ее найти, я должен ее увидеть.

Михаил вздохнул и посмотрел в сторону.

– Она не позволит, – проговорил он.

– Пожалуйста, – взмолился Поэт. – Может быть, есть какой-нибудь способ проникнуть туда? Ты лучше ее знаешь.

Михаил пожал плечами:

– Вообще-то она старая карга. Только зрение у нее уж больно острое. Все видит.

Поэт умоляюще смотрел на Михаила, тот еще раз вздохнул.

– Ну, разве что, переодеть тебя до неузнаваемости, – проговорил он, и, подняв палей вверх, добавил. – Только не смотри ей в глаза. Через глаза она всю твою душу видит.

Спустя два дня к одиноко стоявшему ведьминому замку, представлявшему собой высокое серое строение со множеством этажей, ответвлений и пристроек, подошли двое путников. Выглядели они усталыми и жалкими, но, тем не менее, уверенно двигались к замку. Один из них поминутно вздыхал и что-то бормотал, другой молчал, словно немой.

Замок встретил их величественным молчанием. Чтобы увидеть его целиком, путникам пришлось высоко поднять головы. У ворот на специально созданном для него столбе сидел ворон и зорко оглядывал округу. Рядом сидело существо, похожее на большую черную кошку. Завидев пришельцев, оно подпрыгнуло на четырех лапах и убежало в замок предупредить хозяйку. Переглянувшись и переборов накативший внезапно страх, путники отправились за ним.

На первом этаже замок имел большую мрачную залу. Там их и встретила Матильда. Во плоти она смотрелась еще более угрожающе, чем в зеркальце.

– Ну, что я вился? – обратилась она к Михаилу.

– Конечно, – поклонился тот, – а как же иначе?

– Теперь ты мой. И будешь моим, пока я не решу по-другому, – Матильде явно доставляло удовольствие унижать и мучить людей.

– А это еще кто? – кивнула она в сторону спутника Михаила.

– А это старец Алексис. Я встретил его в лесу по дороге сюда. Бедный старик был совсем один, питался кореньями. Вот я и позвал его сюда. Он согласен работать за пищу и крышу над головой. Помощник, видно, мне понадобиться. Дом у Вас, вон, какой большой.

Матильда пристально поглядела на старца в лохмотьях из травы и листьев. Борода, покрытая мхом, закрывала ему пол-лица. Другую половину прятала плетенная из прутьев шляпа.

– А ну, посмотри на меня! – приказала Матильда.

– Он не может, – вступился за старца Михаил. – У него от старости и трудов шея болит, только вниз смотреть может.

– Как же он собрался у меня работать?

– Так, ведь, чтобы пыль стирать или пол мыть, голову вверх подымать не надобно.

– Откуда ты? – спросила старца Матильда.

Тот молчал.

– Что язык проглотил?!

– Можно и так сказать, – ответил за старца Михаил. – Он, это, немой. Так, что если даже, что увидит у Вас, то рассказать все равно никому не сможет. Вот.

Матильда задумалась на минуту:

–  Ну, хорошо. Помощник тебе действительно понадобиться. Пусть уберет мой кабинет в подвале, но только до книг, чтобы не дотрагивался.

– Хорошо, хорошо! – закивал Михаил.

Старец тоже попытался склонить голову еще ниже, чем она у него была.

Матильда еще раз смерила высокомерным взглядом своих новых работников и, развернувшись, проследовала в свои покои, унося за собой длинный шлейф платья, собиравший пыль.

Михаил облегченно выдохнул:

– Ну, все, теперь дело за тобой.

-5-

Поэт потерял счет дням. Первое время он лихорадочно искал Эллу в каждой комнате, в каждом уголке. Поняв, что это бессмысленно, он решил сменить тактику и исследовать весь замок по порядку. Составив план замка, он методично наведывался в очередную комнату. В подвале находились кабинет и лаборатория Матильды. Эллы там быть не могло. Так же как не могло ее быть и на первом этаже, где, кроме большой залы, располагалась еще и огромная столовая, в которой вечерами восседала одинокая Матильда. Около нее кругами ходило существо, похожее на кошку, и просило есть. Картина была не из приятных, и Поэт старался лишний раз в столовой не появляться.

Свое внимание он сосредоточил на верхних этажах замка. Это оказалось нелегко, так как комнат там было великое множество, и в каждой нужно было оглядеть каждый предмет мебели, каждый угол. На своем плане Поэт отмечал крестиками проверенные комнаты.

На то, чтобы исследовать весь замок у него ушло около года. За это время у него выросла настоящая густая борода, а лохмотья их сухой травы пришлось сменить на тряпье. За этот год он успел передумать все мысли, вспомнить все воспоминания. Конечно, чаще всего его навещали образ Эллы, вид ее волос и звук ее звонкого голоса.

Вместе с приятными воспоминаниями о девушке его преследовали и вызывавшие холодный пот и дрожь по телу мысли о сделке с Матильдой и воспоминания о событиях, которые этой сделке предшествовали. Имел ли он право идти на подобное соглашение с ведьмой? Оправдывало ли его городское происхождение, то, что он торговал зельем? Прав ли был начальник тюрьмы, когда приговаривал его к смерти?

Долго Поэт отказывался признаться себе в том, что знает ответы на эти вопросы. Но чем меньше комнат оставалось, чем отчаяние становилось ближе, тем чаще он признавался себе в том, что книжные слова о честности и самопожертвовании не являются пустыми, бессмысленными. Напротив, в то время как он бродил по темным бесконечным коридорам, Поэт с каждым днем все острее чувствовал свою вину перед Эллой и перед самим собой. Он уже не знал, любит ли он ту маленькую странную девушку – первое впечатление влюбленности давно прошло – но он решил, что его долг теперь спасти ее, вернуть ей свободу. Это благородство, он знал, стало бы искуплением его вины перед Эллой и перед всеми теми людьми, которых он опаивал зельем ради наживы, а, значит, он смог бы жить дальше.

Эти месяцы дались Поэту нелегко. Он почти свыкся с обличьем старца, тяжелой работой. Свыкнуться с невозможностью писать не стоило даже пытаться. Утешала мысль об искуплении греха, или даже грехов, этим низким положением. Иногда трудно было сосредоточиться на поиске девушки, и только образ Эллы, пребывавший постоянно с Поэтом, помогал ему концентрироваться. Стирая столетнюю пыль, разбирая ненужные вещи и моя древний пол, он в конце концов достиг верхних этажей. Отчаяние охватило Поэта, когда он открыл один из старинных комодов в очередной спальне и увидел небольшого паука, свившего огромную паутину, занимавшую весь ящик. Щеки поэта запылали, он часто задышал.

Схватив метелку для пыли, он начал резкими движениями расправляться с паутиной. Когда дело дошло до мерзкого серого паука, Поэт готов был кричать от досады. Насекомое оказалось невероятно проворным. Оно выбралось из ящика комода и засеменило ножками вон из комнаты. Нельзя было допустить, чтобы паук бегал вот так просто по замку, и Поэт бросился за ним. Паук передвигался со стремительной скоростью, не бежал, а, словно летел. Как ни старался человек, он не мог догнать насекомое. Поэту оставалось лишь следовать за ним.

Паук стремился вверх. Он преодолевал крутые лестницы по стенам и уводил Поэта все выше и вше, туда, где тот никогда не был.

Наконец, паук остановился. Тяжело дыша, Поэт облокотился о косяк двери и огляделся. Он стоял у входа в помещение самой высокой башни замка. Комната была полукруглой с несколькими большими окнами, откуда лился яркий солнечный свет.

Паук спрятался где-то в мебели. Стало бессмысленно пытаться его поймать, и Поэт махнул рукой, развернулся и хотел уйти. Тут он услышал звонкое щебетание. Оглянувшись, Поэт увидел маленькую белую птичку, сидевшую на полке комода. Поэт подошел ближе к ней. Птичка расправила крылья, но не улетела. У нее были удивительные голубые глаза.

– Ты нашел меня! – прощебетала птичка.

Поэт поморгал, качнул головой и улыбнулся:

– Элла!.. Ты жива! Я так рад, что ты жива!

– А я рада видеть тебя!

– Элла, прости меня! – Поэт потупил взгляд. –  Прости, что я так поступил. Я не должен был…

– О чем ты говоришь?

Поэт поднял глаза:

– А ты не знаешь?.. Что с тобой сделала ведьма?

Птичка расправила и вновь сложила крылья:

– Ты же сам все видишь. Она пришла на луг и сказала, что я буду жить у нее. Я не успела сказать и слова.

– А ты можешь летать?

– Конечно, ведь я же птица! Я могу полететь, куда захочу. Знаешь, луга и леса очень красивы сверху.

– Значит, ты можешь улететь отсюда в любой момент! – обрадовался Поэт. – Лети, подальше, а я тебя потом найду!

Птичка грустно опустила глазки:

– Я не могу.

Тут снова появился мерзкий паук. Поэт смог, наконец, разглядеть его как следует. Серое, словно городские стены, с черными жуткими глазками насекомое, семеня тоненькими ножками, забралось на комод и остановилось рядом с птичкой, уставившись на Поэта блестящими глазками.

Поэт занес руку и хотел прихлопнуть надоедливое насекомое.

– Не надо, – жалобно прощебетала птичка.

Ее белые крылышки раскрылись, защищая паука.

– Не надо, – повторила птичка, – ведь это тоже я.

– Элла, вот же ты! Передо мной.

– Да, теперь я вся перед тобой, – согласилась птичка. – Я не могу улететь из замка навсегда. Каждый день я должна возвращаться сюда, иначе я умру. Вот этот паук, это тоже я. Ведьма заколдовала часть моей души в паука. Мы с ним одно целое.

Поэт усмехнулся, пытаясь понять происходящее. Трудно был поверить в то, что эта утонченная светлая птичка с прекрасными голубыми глазками и серый никчемный паук являются одним целым.

Птичка грустно, но с надеждой смотрела на Поэта. У него заныло сердце. Он ощутил самое острое чувство вины в своей жизни. Опустившись на колени перед птичкой и пауком, он сознался во всем.

– Прости меня, прости, – заканчивал Поэт. – Это из-за меня ты здесь. Это моя вина. Я жалкий человек.

У Поэта накатили слезы на глаза, и ему стало легче. Птичка молчала. Поэт поднял голову и посмотрел на свою возлюбленную, пытаясь угадать простила она его или нет.

– Теперь ничего нельзя сделать, – пропищала птичка.

Поэта снова охватил ужас и чувство вины. Элла не злилась, не ругала его. Она вообще ничего не хотела делать.

– Я спасу тебя, – прошептал Поэт.

– Это невозможно, ведь ты уже спас себя.

– Я спасу, я спасу, спасу! – в исступлении закричал Поэт, вскочив на ноги. – Чего бы мне это ни стоило. Я верну тебе свободу и жизнь!

– Как? – птичка блеснула голубыми глазками.

– Не знаю пока. Я должен подумать… Но я обязательно спасу тебя.

Поэт выбежал из башни и долго, несся по коридорам, приходя в себя. Наконец, он остановился, чтобы подумать. Необходим был разговор с Михаилом, который мог состояться только поздно вечером.

– 6-

Наследующее утро Поэт крался в верхнюю башню: Матильда было где-то по близости. Он шел со спасением для Эллы. Птичка была на месте, грелась в лучах утреннего солнца.

– Здравствуй, Элла, – прошептал Поэт. Он вдруг почувствовал, что мог бы влюбиться в эту маленькую птичку с такими голубыми глазами…

– Здравствуй, Поэт, – игриво, ответила птичка.

– Я спасу тебя, – сказал Поэт, – я знаю, как.

– Как ты можешь знать?

– Я говорил со знающим человеком. Я думал… Я сочинил для тебя песню.

– Еще одну? – удивилась птичка. Паук внимательно посмотрел на Поэта.

– Да. Эта песня о свободе. Она нужна для того, чтобы освободить тебя. Ты должен ее пропеть. Слушай меня внимательно. У меня нет бумаги и пера, поэтому я запомнил ее наизусть. И ты должна запомнить.

Птичка кивнула. Несколько минут она повторяла слова за Поэтом, а потом глубоко вдохнула и начала петь песню на тот самый мотив, знакомый ей и Поэту по их первой встрече.

– Сво-бо–да! – пела птичка. –  Сво-бо-да!

– Все-таки обманул меня, – услышал Поэт за своей спиной голос Матильды. – С людьми совершенно невозможно вести дела.

– Пой, Элла, пой! – просил птичку Поэт.

– Да, пой, девчонка, пой, если хочешь, чтобы этот обманщик сдох на месте, – добавила Матильда.

– Не слушай ее, пой! – закричал Поэт.

– Я говорю правду. Ведьмы не врут! Если ты спасешься, сделка будет разорвана, и он, – Матильда показала костлявым пальцем на Поэта, – умрет!

Элла замолкла и нерешительно поворачивала голову то в сторону Матильды, то в сторону Поэта.

– Из нас двоих именно ты заслуживаешь свободы, – проговорил Поэт. – Я уже все решил.

– Только послушайте его, – хихикнула Матильда. – Он уже все решил! А тебе не кажется, что девчонка имеет больше прав решать? Ее любовь чище твоей.

– Именно поэтому ты должна допеть песню, – обратился Поэт к Элле. – Сделай это ради меня. Я все равно не смогу жить с этим чувством вины.

– Какое благородство! – язвила Матильда. – Где оно было, когда ты продавал свободу своей любви на собственную жизнь?

– Я изменился, – Поэт посмотрел в глаза ведьмы.

– Люди не меняются! – выпалила Матильда.

– Неправда, меняются, – возразил человек. – И в этом наше преимущество.

– Элла, – Поэт повернулся к девушке в обличье птички, – изменись, стань сильнее. Освободи себя и меня!

Птичка сглотнула и начала петь с того места, на котором остановилась.

– Глупцы, вы испортили себе жизнь и теперь лишаете удовольствия и меня, – злилась Матильда. – Вы делаете ошибки, а потом исправляете их ценой собственной жизни. Поступили бы хоть раз по-умному и оставили все, как есть!

Элла не слушала ведьму. Она воодушевленно пела прекрасную песню на прекрасный мотив. Она закрыла глаза и представляла свой луг, свой дом. Потом она в последний раз взглянула на Поэта. Тот ободряюще улыбался. Заключительная высокая нота долго звучала в стенах башни. Наконец, все стихло, и Поэт упал мертвый. Элла стояла перед ним в своем лучшем белом платье, ее волосы блестели на ярком летнем солнце.

– Сегодня будет прекрасная погода, какая мерзость, – пробурчала Матильда, покидая комнату.

В дверях она обернулась и обратилась к Элле:

– Уходи! Ты мне здесь больше не нужна.