Выстрелы

Лях знал, что Илья Сергеевич должен заехать к нему. Не сразу, не в первый день и даже не на второй, но должен. По этому случаю не готовился праздничный торт и не запасались бочонки с лучшими кавказскими винами. Визит должен был быть визитом вежливости, все-таки на зоне их пути неоднократно пересекались. Илья Сергеевич, правда, был птицей другого полета, но и Ляха на метле не объедешь. Посему Лях знал, что Илья Сергеевич в городе и ждал его визита со дня на день. Но прошла неделя, другая, а тот не появлялся. Потом вообще прошел слух, что Илья Сергеевич укатил в Израиль подлечиться. И его ждать перестали.

Как-то в один из декабрьских вечеров у Ляха собрались гости. Приехал Веня – любитель попить пивка, Егор Поскудин – Пермяк с приятелем Димой Бражниковым в сопровождении пары добрых хлопцев. Дима был сыном директора центрального рынка и по существу курировал всю, располагавшуюся за внешним периметром рынка, торговлю. Мужчины сидели в небольшой уютной гостиной, и пили пиво. Двое хлопцев отдыхали в соседней спальне у телевизора. Гости вели непринужденную беседу с хозяином квартиры. Громче и задорнее всех звучал басовитый голос Пермяка. Он уже с полчаса рассказывал собравшимся о достижениях его команды на чемпионате России. При этом Егор, сидя на диване, дергал коленкой и часто нагибался вперед, точно кланялся. И хотя достижения дзюдоистов мало кого интересовали всерьез, его не перебивали.

С пивком хорошо шла вяленая рыбка с замысловатым названием на этикетке «Вяленый шашлык из воблы». Чем шашлык отличался от самой воблы, никто не знал, и это вызвало ряд добрых шуток в адрес производителя рыбки. Слава участия в разговоре именитых гостей не принимал, но крутился здесь же, непосредственно осуществляя доставку пива и рыбы из киоска, стоящего неподалеку от дома Ляскова. Принося очередную порцию пива, она такими глазами смотрел на хозяина, что это не могло не остаться незамеченным. Заметив к себе внимание, граничащее с насмешкой, Слава смутился и покраснел. Ляха это особое расположение молодого человека и красноречивые взгляды гостей привели в бешенство.

– Какого хрена крутишься тут! – заорал он.

– Так пива же принес, – растерялся Слава.

– Принес и вали к е…м…, чего встал!

– Ты чего это, Леха? – удивленно вскинул брови Пермяк. – Никак из себя выходишь?

Дима Бражников задумчиво покусал губу, хитро гладя на Ляха. Последний не нашелся что ответить и с досады саданул открывашкой по горлышку бутылки так, что пробка отлетела далеко за диван.

– Смотри-ка, нервничает, – заметил Пермяк, басовито загоготав.

– Кто, я нервничаю? – через силу улыбнулся Лях, беря себя в руки. – Из-за пидора всякого нервничать, – буркнул он и спокойно добавил, обращаясь к Поскудину:

– Хочешь, трахни его, он не откажет.

– А что? – оглядел Пермяк присутствующих взглядом. – Кто-нибудь пробовал голубого? Говорят, они в большой цене.

Взгляд его зрачков сузился. Так всегда случалось при нервном возбуждении. Его, слегка разбитая хмельком речь, выровнялась.

– Что молчите?

– Я за нормальный секс, – усмехнулся Дима.

– А ты что молчишь? – обратился Пермяк к Вене.

– У меня жена есть, я своей жене не изменяю даже с зелеными, – отшутился тот.

Раздавшийся в дверь звонок, заставил сменить тему. Трель была длинной, заливистой, словно тот, кто стоял за дверью, твердо знал, что хозяева дома и давил на кнопку звонка, пока Лях не распахнул дверь. Он уже хотел обрушиться на пришедшего с проклятиями, но вместо этого широко улыбнулся и обнял гостя за плечи.

– Илья Сергеевич.

– Уснули что ли? – отшутился тот, входя в квартиру впереди Ляха.

Поприветствовав всю честную компанию, он сел на диван рядом с Поскудиным.

– Братва, это Илья Сергеевич собственной персоной, – представил собравшимся Лях гостя. – Кто не знает.

– Слыхали уже, – отозвался за всех Веня.

– Слыхали, это хорошо, – поднял руки Илья Сергеевич. – Я, собственно, по делу, вот к нему, – указал пальцем на Ляха Илья Сергеевич. Так что, может, прокатимся?

– А может по пивку? – широко взмахнул рукой Егор. – Для знакомства, так сказать?

– Можно и по пивку, – согласился гость.

Чокнувшись поочередно с каждым бутылками, он сделал глоток и поставил бутылку на стол. – В горле что-то пересохло, но дело прежде всего.

– Какое дело-то если не секрет? У нас тут все свои…

– Ты мне представь человека, – кивнул Илья Сергеевич Ляху, – А то я не знаю с кем разговариваю.

– Егор Пермяк, – сказал Лях.

– Поскудин, – поправил его тот, – Президент федерации дзюдо.

– А-а, – удовлетворенно протянул Илья Сергеевич. – Первенство на России – ваша работа?

– А чья же еще? Ну, и тренеров конечно.

– Молодцы, – похвалил гость.

– Это Веня, – продолжил Лях, хлопнув сидящего по плечу, – Он у нас специалист по мумию.

– Почему? – не понял Илья Сергеевич.

– Да нет, все совсем не так, – отозвался Веня, – Просто я свой капитал начинал в горах Туркмении с горной смолы. Она называется мумиё.

– Теперь у него свой автосалон, – поддержал приятеля Лях. – Дима Бражников, – продолжил хозяин квартиры, – Самый молодой, но уже тертый. Крышует центральный рынок.

– А мы ему помогаем в силу обстоятельств, – пробасил Пермяк.

– Понятно, – удовлетворенно кивнул Илья Сергеевич. – Так прокатимся? Ничего, что твои гости останутся без хозяина? Я тебя надолго не задержу.

Лях озадаченно пожал плечами.

– А что за дело-то? – опять повторил Пермяк.

Глянув на него, Илья Сергеевич многозначительно засмеялся. Пермяк засмеялся в ответ.

– Дело простое – выборы скоро досрочные в городскую мэрию, – сказал Илья Сергеевич.

– Это мы в курсе, – кивнул Поскудин.

– Ну вот, я к Алексею Семеновичу как раз по этому делу заехал.

– А причем тут? – недоговорил тот, сраженный обращением Ильи Сергеевича к себе.

– А ты, Леха, главный претендент на эти выборы, – захохотал Егор.

Лицо Ильи Сергеевича стало серьезным, но только на миг, в следующую секунду он широко улыбнулся.

– Видишь, Лях, твои товарищи тебя выдвигают в мэры города. Ты как, поддержишь инициативу авторитетных людей?

Лях впился глазами в Илью Сергеевича. Он ожидал от последнего чего угодно, только не насмешек. Но тот и не думал шутить.

– Ну что, замолчали, господа?

Поскудин, сидя на диване рядом с Ильей Сергеевичем, только глубже его, покрутил пальцем у виска, зная, что сосед его не видит. Лях удрученно молчал. Веня осторожными глотками пил пиво и смотрел в потолок. Дима Бражников был серьезен, он единственный, кто не углядел в тоне Ильи Сергеевича никакой насмешки.

– Неожиданно как-то, – сказал он, – Сидим, пьем пиво, а тут ваша инициатива.

Пермяк прыснул. – С будущим мэром, оказывается, пьем.

В проеме двери с открытым ртом нарисовался Слава. Он слышал только часть разговора, но уловил главное – его любимому шефу предлагают стать мэром.

Илья Сергеевич вздохнул. Его не приняли всерьез, но это не пугало. Он привык брать быка за рога. Он вообще отвык бояться чего бы то ни было.

– А это что за явление? – улыбнулся Илья Сергеевич, кивнув на Славу.

– Это сендерелла, – ухмыльнулся Бражников.

– Кто? – не понял гость.

– Водила мой, – пояснил Лях, потянувшись к пиву.

Смешки слегка разрядили обстановку. Лях облегченно выдохнул, усиленно шевеля мозгами. Первый шок от сказанного прошел, и он обрел способность соображать. Предложение Ильи Сергеевича зацепило его самолюбие. Он хотел быть уверенным, что не ослышался.

– Илья Сергеевич, ты это серьезно?

– Вполне, Алексей Семенович.

Сколь ни амбициозно и даже нелепо звучало это предложение, Лях, проглотив слюну, осторожно заметил:

– Какой из меня мэр с моим-то прошлым.

– А мы тебя в баньке отмоем, попаришься с нужными людьми, пивка – вон попьешь, и будешь как новенький. А в наше время кто не без греха?

– Подожди, Илья Сергеевич, – удивленно заявил Пермяк. – Я думал, это все шутка, а как же Свистун, Свистуна же братва выдвинула.

– Не братва, а спортсмены.

– Ну, это один, от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется.

– Меняется. У Свистунова нет шансов, слишком слабая фигура. В прошлом боксер, неплохой боксер, где-то, может, неплохой организатор, но конкретных денег за ним нет.

– Как это нет? – возмутился Егор. – Мы такие куски ему на выборы отваливаем, будь здоров. Нашей федерации всех должников банки отдали.

– И много вы выбили с этих должников? – хитро прищурился Илья Сергеевич.

– Не, ты подожди, – выпрямился Егор, переместившись на край дивана. – Мы же эту тему с бандитами обсосали, решили идти на выборы вместе. Ты, похоже, не в курсах, Илья Сергеевич?

– Я в курсах. Вот и идите.

– Куда идти? – напрягся Пермяк.

– На выборы.

– По-моему, ты против ветра ссышь, Илья Сергеевич, – помолчав, заявил Егор.

– Время покажет. Так прокатимся? – кивнул он Ляху. – С человеком хочу тебя познакомить, будет заниматься твоим имиджем.

Лях вздохнул и удовлетворительно кивнул головой.

– Веселые игрушки, – усмехнулся Пермяк.

– В игрушки я уже наигрался, времени больше нет, – поднялся Илья Сергеевич с дивана.

– Посмотришь тут все, – проходя мимо Славы, буркнул Лях.

Слава закивал головой. Видя, что хозяин хочет оставить его наедине со своими приятелями, он испугался и побледнел. – Я?

– Ты, ты, закроешь, когда уйдут.

– А ты надолго?

Лях не ответил. Сунув ноги в туфли, он поискал глазами ложечку.

– Ложка где, твою мать, сколько раз говорил, попользовался – клади ложку на место.

– Вот же она, на месте и лежит, – показал Слава.

В гостиной после ухода хозяина воцарилась тишина. Собравшиеся пили пиво, поглядывая друг на друга. Посиделки разладились, и внес этот разлад Илья Сергеевич.

– Да кто он вообще такой? – в сердцах воскликнул Егор Поскудин, опустошая вторую бутылку пива подряд.

– Не бери в голову, – заметил Дима Бражников.

– А где этот, как его – сардина ушастая?

– Сендерелла, – улыбнулся Веня.

– Э! – крикнул Пермяк, заметно захмелев.

Слава услышал и догадался, что этот возглас обращен к нему. Сердце в груди обмерло и его прошиб холодный пот. Страх, не отпускавший его все это время, нахлынул волной с новой силой. Подойдя к двери своей комнаты, он прижался к ней плечом и задвинул ее на шпингалет. Прислушавшись секунду-другую, Слава на цыпочках прошел на середину комнаты, достал из-под кровати спортивную сумку и замер.

Егор Поскудин, не дождавшись ответа, поднялся с дивана, направляясь к комнате Славы.

– Брось его, – дернул за руку, проходившего мимо Егора, Бражников.

Поскудин выдернул руку. Подойдя к двери, толкнул ее, дверь не поддалась, он толкнул сильнее, шпингалет выстоял.

– Э! – заорал он снова.

На крик выглянула пара добрых хлопцев из спальни.

– Ты чо, Пермяк, заблудился?

– А по хавальнику? Дверь мне эту откройте, живо.

Добрые хлопцы подошли к двери, один из них двинул ее несильно плечом. Шпингалет хрустнул, но выдержал.

– Изнутри закрыто, Пермяк.

– Я знаю, что изнутри. Пидор там закрылся, дави.

Парень двинул дверь сильнее, и она распахнулась. Бледный, как смерть Слава сидел на кровати, как парализованный.

– Никому сюда не входить, – резко бросил Пермяк и закрыл за собой дверь. Подойдя к Славе, он похотливо улыбнулся и прищурился.

– Ссышь, сардина? Не ссы. Лях сказал, что ты пидор, а знаешь, что с такими бывает? Правильно, знаешь. Я пришел и никуда отсюда не уйду, пока ты, – Егор задумался. – В крайнем случае я согласен на вафлю. Отсосешь разок, тогда, может, и отпущу. Не буду Ляху картинку портить. Он же тебя порет? Порет.

Пермяк начал расстегивать штаны, упершись ширинкой в лицо Славы. – Только учти, если ты мне больно вздумаешь сделать, на полоски порежу.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату заглянул Дима Бражников.

– Пермяк, ты…- осекся он.

– Дверь закрой, – заорал Егор, оборачиваясь назад.

Дима сплюнул, отпрянул от двери и исчез в коридоре. Ругнувшись, Поскудин вернулся к двери, с силой ее захлопнул. Когда он повернулся к молодому человеку, в лицо ему смотрело дуло пистолета, который Слава достал из сумки.

– Ты чего, обурел? – недоверчиво произнес Пермяк, недоумевая по поводу оружия в руках парня.

Сжав губы, Слава нажал на спусковой крючок. Раздался хлопок, и Пермяк, как кукла, запутавшаяся в нитках, нелепо взмахнув руками, отлетел к двери и пополз вниз. Опустившись на ягодицы, он вдруг встал на одно колено и дернулся к Славе. Тот нажал на спусковой крючок второй раз. Поскудин свалился на бок.

Слава крадучись прошел к двери, открыл ее, выглянул и увидел недоуменные взгляды трех пар глаз. Перегнувшись через кресло, на него удивленно смотрел Веня. Двое добрых хлопцев были рядом, один стоял возле стола с бутылкой пива, второй сидел на диване. Все они, услышав характерные хлопки, замерли, как мумии.

Пуля, выпущенная из Беретты, обожгла Вене ухо. Ощущение было таким, что-то клюнул его в ухо. Схватившись за ухо ладонью, Веня вжался в кресло и сморщился. Послышались еще выстрелы, напоминающие треск ломающихся сучьев. Один из парней взмахнул руками и повалился на диван. В боку у него расплывалось пятно темно-красного цвета. Второй, не выпуская бутылки из рук, медленно осел на стол, опрокинув его на бок. Посыпалась посуда, пуля попала парню в живот. Следующий выстрел пробил ему рот. Открыв глаза, Веня увидел дрожащее дуло пистолета, направленное ему в голову. Пуля пробила шею. Фонтан крови брызнул до потолка. Искаженное ужасом лицо побледнело, в судорогах зашлись ноги, разбрасывая бутылки и стаканы по всему полу.

Слава не слышал выстрелов, он видел падающие тела, проступающие на них пятна крови. Странно, но ни одна капля из фонтана из шеи Вени не попала на него. Его защитила спинка кресла. Кровь медленно пульсировала, покидая безжизненное тело. Слава услышал щелчки и понял, что у него кончились патроны. Он медленно сполз на пол спиной к косяку. В голове стоял туман. Ствол пистолета дымился, и пахло гарью. Это привело его в чувство. Вернувшись в свою комнату, он подобрал гильзы и бросил их в коридоре. Хлопнув себя по лбу, забежал в ванную комнату, схватил полотенце и стал протирать им все, валяющиеся на полу, гильзы. Бросился к телефону, но звонить не стал. Его мозг работал лихорадочно, как автомат. Он искал выход. Что делать? Пистолет. Главная улика, улика, улика. От него надо избавиться. Киллеры бросают оружие на месте. Слава протер пистолет полотенцем и положил его на пол. Полотенце бросил в корзину для белья. Не годится. Найдут, на полотенце следы смазки. Схватив пистолет, Слава завернул его в полотенце и сунул за пояс брюк. Бежать, бежать, спрятать пистолет так, чтобы его не нашли. Входная дверь оказалась открыта. Это Дима Бражников только что вышел из квартиры, оставив дверь незапертой. Черт, он же вышел всего пару минут назад, значит, не мог уйти далеко! А вдруг он вообще никуда не ушел и сейчас вернется? Слава почувствовал, как его спина покрывается липким потом. Его бросило в жар, затем в холод. Требовалось что-то предпринять. Срочно. Он схватил с вешалки куртку, застегнулся. Звук застегиваемой молнии и шуршание куртки эхом прокатились по квартире. Слава замер и прислушался. Все было тихо. Сглотнув ком, застрявший в горле, Слава бросился к выходу. А если положить пистолет на место? Найдут, в доме будет обыск. Выскочив из подъезда, он едва не сел на асфальт. У подъезда стоял Мерседес, на котором приехали Егор Поскудин с друзьями. За рулем сидел водитель, а рядом с ним Дима Бражников.

– Ты куда? – бросил в открытое окно Дима.

– За пивом послали, – хрипло ответил Слава. Не чувствуя ног, он обогнул машину, но через минуту все его существо ликовало. Он выкрутился, все вышло естественно, как нельзя лучше. Теперь, главное, играть роль до конца. Он уже знает, что делать. Главное – спрятать пистолет. Идеальное место – мусорные баки, стоящие по дороге к киоску. Но там могут найти, к тому же в бачках постоянно роются бомжи. Все остальное пространство до киоска было открытым. Слава обошел бачки кругом. Мусор здесь убирали нерегулярно, он пересыпался через край и валялся по кругу. Слава заметил щель между землей и бетонной плитой, на которой стояли баки. Это было то, что нужно. Опустившись на картонную коробку, как можно дальше, на сколько хватало вытянутый руки, он засунул сверток в щель. Встал, огляделся и засыпал щель мусором.

Вернувшись с пакетом, нарочно звякнул бутылками, когда проходил мимо Мерседеса. Веня лениво взглянул на него и ничего не сказал. Слава вошел в подъезд. Тут ноги его предательски подогнулись и отказались следовать дальше. На лице проступила испарина. Он достал из пакета бутылку, сделал несколько крупных глотков, совершенно не ощущая вкуса напитка. Пот проступил сильнее. Пошатываясь, он вошел в квартиру, к запаху гари прибавился тошнотворный запах крови. Мгновенно к горлу подкатил спазм. Бросив бутылки, Слава выбежал обратно на крыльцо. Его рвало, выворачивало наизнанку. Дима, удивленно наблюдавший сцену из машины, брезгливо поморщился и закрыл окно. Чертыхаясь и едва не падая, Слава бросился к машине. Точнее, это был не Слава, а существо под его именем и в его искаженном облике. Но оно играло роль, заложенную своим хозяином.

– Там, там, – попыталось выговорить существо, махая рукой в сторону подъезда и не могло, настигнутое очередным спазмом.

– Отвали, козел, всю машину облюешь! – заорал водитель, выскакивая из салона. Он оттолкнул Славу от капота, пнул его, но тот не почувствовал ни толчка, ни удара. Он как мягкая игрушка, рухнул на асфальт на спину и наконец произнес:

– Там убили.

Он тут же попытался встать, встал на четвереньки, краем глаза заметив, как Дима и водитель рванули к подъезду. Когда, пошатываясь, они вышли из квартиры, он уже сидел на лавочке, дрожа всем телом. Теперь это был снова он, напуганный и оглушенный.

– Ты когда за пивом ходил, дверь закрывал?

Он отрицательно мотнул головой и закрыл глаза. Изнутри вырвался вдох облегчения. На него никто не думал.

– Куда ты дел пистолет? – в который раз задавал следователь один и тот же вопрос, сидящему на высоком табурете, молодому человеку.

Он был бледен, казалось, еще секунда-другая, и Слава упадет в обморок.

– Никуда, – получив однозначный ответ, следователь задумался. Его допрашиваемый явно пребывал в шоке. Вопрос только в том – в шоке от увиденного или содеянного. Но в любом случае, добиться от него чего-то вразумительного будет нелегко или вообще невозможно. Следователь отправил Славу в камеру. Там свои уши. Отойдет, глядишь и расскажет.

– Ты зачем его отпустил? – вошел в кабинет коллега в форме капитана прокуратуры.

– Пусть поспит, а мы понаблюдаем.

– Колоть надо было, пока тепленький, – убежденно заявил капитан, – Отдай его нам, Вячеслав Сергеевич.

– Кому это нам?

– Убойному отделу, мы этот клубок вмиг размотаем.

– Он сейчас в таком состоянии, что согласится, что папу Римского убил, а по существу? Что предъявим на суде? Орудия убийства нет, мотива тоже нет. И потом, откуда у деревенского парня, полгода в городе, оружие иностранного производства? Кстати, а с каких это пор ты в убойном прописался?

– Да я не прописался, просто ребята там такие работают, кого угодно разговорят.

– Вот об этом я не слышал, – вспылил следователь. – Что толку от его признания, если оружие убийства не найдено? – сказал он мягче. – По словам Бражникова он далеко от дома не уходил. Искать надо оружие.

– Все перевернули. Мусорные баки там, все до денышка.

– Значит, лучше искать. Четвертное убийство, шутка сказать, парню пожизненное грозит. А если нет оружия и разговора быть не может.

– Признается в убийстве, покажет, где оружие спрятал.

– А если не покажет? Если откажется на суде? Не похож он, Толя, на убийцу. Напуган сильно, но на его месте кто угодно мог испугаться. У Бражникова, кстати сказать, больше мотива для устранения Поскудина и возможностей намного больше. Поговаривают, они ссорились часто. Ты эту версию исключаешь?

– Нам еще только Бражникова не хватало, – усмехнулся капитан.

Следователь вздохнул, посмотрел в окно. – Трое суток мы имеем, найдете оружие, поговорим.

– Ясно.

Капитан направился к двери. Взявшись за ручку, остановился.

– Я носом чую, что это не заказуха, Вячеслав Сергеевич.

– А если киллер работал под непрофессионала, Толя? Ранения-то все смертельные.

– Вряд ли. Три пули вообще в молоко. У Шевелева только печень задета. Пятьдесят на пятьдесят, что придет в себя.

– Умер Шевелев час назад.

– Умер? – осекся капитан.

Вздохнув, он вышел из кабинета.

Свобода

Через три дня Славу отпустили под подписку о невыезде. «Виной» тому стала еще и газета, подлившая масла в огонь. Автор статьи, озаглавленной не иначе, как нападение на кандидата, прямо указывал на то, что убийство было нацелено на Ляскова, баллотирующегося в городскую мэрию. Убийца просто не знал, что того нет дома, за десять минут Алексей Семенович уехал, и все пули достались его друзьям. Далее газета сообщала, что будет и впредь отслеживать все, качающееся этого дела, материалы и публиковать их на страницах еженедельника. А что касается прокуратуры, то хоть она и предъявила обвинение водителю Ляскова, водитель этот, по словам автора статьи, вряд ли имеет отношение к политическому убийству. К тому же прокуратура, как стало известно из близких к ней, источников, не располагает, достаточными основаниями для этого обвинения.

Выйдя на свободу, Слава огляделся и из его груди вырвался вздох облегчения. Но уже в следующую секунду он понял, что идти-то ему некуда. Лях, в отличии от следователя, прекрасно осведомлен, не обнаружив пистолета, откуда ветер дует и наверняка найдет способ избавиться от опасного свидетеля. То, что Слава стал компрометирующим звеном в этой цепи, к бабушке ходить не надо. Пистолет принадлежал Ляху, значит, и доля ответственности на нем. И это, в свою очередь, означало, что Лях будет его искать, и не просто искать, а землю рыть. Следовательно, домой возвращаться нельзя, там его будут ждать, на уехать куда-нибудь нет денег, и что?

Первой мыслью, пришедшей в голову, стал подвал. Слава не сомневался, что Сухих порядочный человек и не выдаст его Ляху, несмотря на то, что он спер у него чемодан со шмотками. Весь вопрос в том, сможет ли он спрятать его в этом подвале? И все-таки каким-то звериным чутьем Слава определил, что лучше подвала ему места не найти, и отправился туда.

Он долго петлял во дворах и прислушивался, очутившись на верхней площадке перед спуском в подвал. Внизу все было тихо, и более того – дверь в подсобку оказалась закрытой. Крадучись, словно вор, Слава прошел по коридору к бойлерной и услышал звуки, вонзающейся в землю, лопаты.

Два дня тому назад Лях привез Володе песок. Самосвал вывалил его у подъезда, и все два дня Сухих бачком таскал песок в подвал. Его требовалось разровнять поверх шлака, полить водой и утрамбовать. Это было основанием стяжки. Раскидывая по периметру будущей комнаты песок, ограниченной стенами подвала с трех сторон и невысоким фундаментом по центру, Володя так увлекся, что не слышал ничего вокруг. Увидев Славу, выглянувшего из-за кучи кирпичей, Сухих вздрогнул от неожиданности.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза и молчали. Опасливо озирнувшись, Слава улыбнулся:

– Привет работягам.

– Здорово, – чуть заметно кивнул Володя. Уж кого он не ожидал увидеть, так это Славу. – Чего надо?

– Разговор есть.

Володя отставил лопату, достал сигареты, закурил.

– Не угостишь? – заискивающе кивнул на пачку Слава.

Сухих достал сигарету за фильтр и протянул ее парню. Осмелев, тот вышел из-за кучи и присел на корточки, прислонившись к ней спиной.

– Говори.

– Помощь твоя нужна.

– Какая помощь? – насторожился Сухих. Он по-прежнему ничего не ждал от этого человека, кроме неприятностей.

– Перекантоваться где-то надо недельку-другую, – сказал Слава.

– А я причем?

– Схорониться мне надо, убьют меня иначе. Слава взглянул на Сухих так, что тот понял – парень не шутит. И все-таки спросил:

– Кто убьет?

– Лях.

– За что?

– Ты что, ничего не знаешь?

– Что я должен знать? – вздохнул Володя.

– На квартире у Ляха четверых расстреляли три дня назад.

Володя удивленно поглядел на молодого человека. Лях, приезжавший два дня назад не обмолвился об этом ни словом, ни взглядом. Наоборот, он выглядел бодрым и деятельным. Песок привез…

– Ты что-то не то говоришь, – усомнился Володя. – Я Ляха видел…

– Он меня ищет, я был там, когда…это случилось.

– И что?

– А то, что я свидетель этого…убийства.

Володя глубоко затянулся сигаретой. Слава, сидя на корточках, протянул к нему руку. – Дай еще закурить.

Володя достал из кармана пачку. В этот момент на лестнице послышались голоса и чьи-то шаги. Слава побелел. Тенью метнувшись к Володе, он зашептал:

– Тебя они тоже убьют, если найдут меня здесь, не выдавай меня.

Он бросился вглубь подвала и исчез в темной комнате, громыхнув плафонами. Володя взялся за лопату.

– Работаешь? – внимательно посмотрел на Сухих Лях, вошедший в подвал быстрой походкой в сопровождении двух незнакомых молодых людей. Сухих кивнул.

– Слава не заходил к тебе?

– Какой Слава?

– Водила мой.

– Нет, – отрицательно мотнул Володя головой, проглотив слюну. Лях смотрел на него не моргая.

– Ну-ка открой свою богодельню, – кивнул он на подсобку в конце коридора.

Володя бросил лопату и пошел первым.

– Значит так, – констатировал Лях, оглядев подсобку, – Вот тебе телефон, звони сразу, как только он появится. Сразу, понял?

– Понял.

– Только чтобы он не слышал, – тише добавил Лях.

– Да он не придет ко мне, – пожал Володя плечами, овладев собой.

– Придет, не придет, неизвестно еще. Если придет, звони, ты все понял? Глаза Ляха смотрели жестко, они буквально сверлили Володю.

– Да я понял, – как можно беспечней произнес Володя, даже пытаясь изобразить на лице улыбку. – А что он натворил-то?

– Машину разбил и скрылся. Блядей решил покатать.

– Понятно.

– Все, давай, работай пока.

Лях быстро вышел, побежал по лестнице. Двое парней устремились следом. Его «пока» повисло в воздухе, как предупреждение. «Значит, машину разбил», – подумал Володя.

– Да ты что, поверил ему? – через минуту страшным шепотом произнес Слава. Он чуть не плакал. – Врет он, врет, сходи сам посмотри, на месте его машина, невредимая. Свидетель я понимаешь, меня три дня в прокуратуре мариновали, вообще хотели это убийство на меня повесить. Лях страшный человек, если он меня найдет, он никого не пожалеет, ни меня, ни тебя.

– Это я понял, – вздохнул Володя, – А куда я дену-то тебя?

Слава осекся, понурил голову. – Некуда мне идти, недели две надо где-то прокантоваться, потом я что-нибудь придумаю.

– За две недели ничего не изменится.

– Все может измениться, – упавшим голосом, лишенным какой бы то ни было уверенности, произнес Слава. – А пока здесь посижу.

– Где здесь?

– Да мне удобства по барабану, лишь бы живым остаться.

– Да, – задумался Сухих. – Есть у меня одно местечко, – сказал он после длинной паузы.

Слава поднял голову. – Какое местечко?

– Я тебе покажу, но ты будешь там сидеть как мышь.

Слава понимающе кивнул головой.

– Сейчас подожди, фонарик принесу.

Сухих сходил за фонариком и открыл люк. – Спускайся.

Удивленно глянув на своего спасителя, Слава стал спускаться по лестнице. Вскоре он уже прыгал от радости и ликовал во все горло.

– Вот это хоромы. Все ништяк, Вольдемар. Пожрать бы чего-нибудь еще.

Володя показал Славе запасы тушенки. Остальные люки тот открыл сам. Обнаружив водку и папиросы, обрадовался, как подарку судьбы. Она и в самом деле дарила ему шанс в лице Володи, шанс оставаться не пойманным еще какое-то время. Этот шанс был призрачным, но Слава радовался ему, как ребенок. Разорвав свинцовую пробку зубами, он опрокинул бутылку в рот. Отхлебнув достаточно, протянул бутылку Сухих. – Из горла слабо?

– Слабо, слабо, – отстранил тот его руку.

– А мне в самый раз.

Слава снова приложился к бутылке. Ополовинив тару, он поставил водку на стол. – Дай ножик, открою, закусить пора.

Распечатав банку с тушенкой, Слава начал жадно глотать куски мяса, подцепляя их прямо ножом.

– Прикинь, на киче один раз в день хавку дают, а здесь – лафа, жри от пуза. Ты-то ее ешь? – вдруг осекся он.

– Ем.

– На очко не пробивает?

– Нормальное мясо.

– Ну, коммунисты! Памятник бы им поставить, – покачал Слава головой, не отрываясь от тушенки.

Отложив нож, он закурил Герцеговину Флор и закашлялся.

– До печенок достала, зараза. Дай твою.

Растоптав папиросу, Слава закурил. Глаза его покрылись поволокой. Водка подействовала мгновенно.

– Прилягу пойду, – зевнул Слава. – Ты бы не принес мне пару фуфаек каких-нибудь?

– Сейчас принесу.

– Спасибо тебе, короче, – крикнул вслед Слава, точно прощаясь.

– Пожалуйста, – усмехнулся Сухих, начиная понимать, что соседство с этим парнем ничего хорошего ему не сулит. Но отступать было поздно, и Володя ругнул себя за длинный язык, хотя и не очень сердито.

Слава почти прикончил бутылку, пока Сухих ходил ему за телогрейками, и попросил принести стакан.

– Ты собрался пить, пока все что ли не выпьешь? – раздраженно бросил Володя.

Слава криво усмехнулся, икнул и отрицательно замотал головой.

– Просто расслабиться надо, – пояснил он. – Столько всего накопилось, да и впереди у меня, – махнул он рукой, – Одна безнадега. Тебя еще подставил. Но ты не ссы, я уйду, я скоро совсем уйду. Навсегда.

Бросив фуфайки на нары, он взгромоздился сам и отключился.

Постояв некоторое время в раздумье, Володя отправился работать. В слуховое окно подвала, если прислушаться, слышалось похрапывание с присвистом. Особенно выделялся этот присвист. Пришлось спуститься в бомбоубежище снова и закрыть дверь, разделяющую комнату на столовую и спальню. Теперь храп не прослушивался даже в полной тишине.

Вечером Володя не стал навещать своего подопечного, хотя тот, возможно, проснулся, а переоделся и отправился на улицу. Он уже целую неделю не виделся с Оксаной. На автовокзале она не появлялась, Сухих и не надеялся застать ее там. Самое простое было пойти к ней домой, что Володя и сделал, но вместо того, чтобы зайти в барак, стал бродить под ее окнами. Шел мелкий снег, несмотря почти на середину декабря, снега вообще в этом году было мало. Он лежал на мерзлой земле хрустящей корочкой и едва-едва покрывал обледенелые тротуары. Асфальт на дорогах был чистым, под колесами машин снег не держался. Володя подумал, что всего через каких-нибудь три недели наступит Новый год. Его работа в подвале подходила к концу, после обустройства стяжки оставалось выложить стену из кирпича, очищенного и подготовленного для этого дела. Стена должна отделить комнату от бойлера. Работы оставалось мало, но количество проблем от этого не уменьшалось. Он не сомневался, что увезет Оксану с собой в Петербург, но что будет дальше, он не знал. Девочка должна ходить в школу, значит, жить у него без регистрации она не сможет, да и как вообще она адаптируется к Питерской школе, если здесь столько пропустила? По ее словам, она немного училась в прошлом году. Как ее примет мать и, главное, Семен Семеныч? Разумеется, он сразу пойдет работать и снимет какое-нибудь жилье. Они будут жить вместе. Вместе жить, вместе спать? Володя вспомнил случайное прикосновение к груди девочки. Там у нее все это только еще зарождалось.

Чем больше он рассуждал, тем явственнее звучала мысль, что если он хочет быть рядом с ней, поездку домой придется отставить на неопределенный срок. Он должен пойти работать, чтобы она могла учиться здесь – дома.

Лях должен его освободить от этой кабалы. Должен, но не обязан – говорят в некоторых случаях. Белиберда конечно, но применительно к Ляху, звучит как действительность. Он действительно не обязан ничем по отношению к Володе.

Окно Оксаны было освещено, но штора все это время оставалась совершенно неподвижной. А вдруг ее вообще нет дома? Володе уходить не хотелось, не хотелось снова идти на автовокзал. Этим путем он шел сюда. Он уже почти собрался зайти и постучать, вдруг штора отодвинулась, и он увидел ее. Оксана тоже его увидела в освещенном прямоугольнике света, падающего из окна, улыбнулась и завесила штору.

Прошло немного времени, и она выбежала на улицу.

– Почему без шапки? – возмутился Володя.

– Я ненадолго, уроки надо учить, – выпалила Оксана.

– Уроки?

– Да, – гордо заявила она. – Я снова в школу хожу. Дядя Слава все сделал.

– Он, что, бросил пить?

– Уже десять дней. Сказал, что больше не будет пить никогда.

Володя вздохнул. – И в какой класс?

– Пока в шестой, – шмыгнула Оксана носом, и то приходится догонять. Я там теперь двоечница, а раньше была отличницей.

– Ничего, догонишь.

– Мы теперь не сможем много гулять, – кокетливо взглянула она на молодого человека.

– Ну, иногда-то…

– Иногда не считается, – прыснула она, – В смысле, сможем, конечно. Я так по школе, дядя Володя, соскучилась. Там так весело. Дядя Слава мне купил юбку, кофту, свитер, туфли новые, сапожки, обещал спортивное все купить. На физкультуру я пока не хожу, приходится просто сидеть, не будешь же в юбке заниматься, – засмеялась она.

– Поздравляю.

– Честно?

– Что честно? – не понял Володя.

– Ты честно рад за меня?

– Честно рад.

– Я тоже. Отвыкла, правда, по русскому ошибок много делаю.

– А ты приходи ко мне, вместе будем уроки учить. Я тебе помогу.

– Ну да, а твой этот, который сказал, чтобы меня там не было?

Володя промолчал. «Этот» был еще тот. Оксана права.

«Какая же она еще маленькая», – подумал Володя. – Дуй домой, простудишься, – сказал он.

– У-у, – согласилась с ним Оксана, слишком быстро согласилась. Это его укололо. Он улыбнулся мученически, словно пытаясь скрыть нахлынувшую тяжесть. По дороге в подвал Сухих убеждал себя, что в стремлении Оксаны бежать домой, нет ничего такого. Она увлечена уроками, полна новых впечатлений, но все-таки она убежала слишком быстро, слишком легко согласилась с ним. Да она же еще маленькая, ей учиться надо, а не о любви думать. Любви. Володю неожиданно бросило в дрожь. Стоило мысленно произнести это слово. Нереальным, каким-то фантастическим было это чувство. Что-то мешало ему отдаться чувству всецело, как Ромео. Любовь была его тайной даже от самого себя, тем не менее, не задумываясь, он бы отдал за нее все. Даже жизнь? Ради любви. Ради любви отдал бы.

Непрошенный гость

Слава пил уже третьи сутки подряд. Его состояние можно было обозначить одним словом – дорвался. Водки было не меряно, Слава закусывал ее тушенкой, когда она надоела, добрался до рыбы и фарша. Для него уже не имело значения, что эти продукты слегка подпорчены, хоть какое-то разнообразие, а водка их, как он считал, дезинфицировала. Иногда Слава выползал из своего убежища и шел в подсобку. Делал он это ночью, чем в первую ночь до смерти напугал Сухих. Последний стал закрываться на ключ. Слава стучал, будил Володю, мотивируя тем, что ему надо попить или покурить нормальных сигарет. Короче говоря, за трое суток он успел так надоесть Сухих, что тот только и мечтал, как бы избавиться от непрошеного гостя. В одну из ночей Слава попросился гулять. Это было опасно только в том смысле, насколько опасно гулять ночами, но Славе опостылел подвал, и он хотел на свежий воздух, во что бы то ни стало.

Прогулка пошла на пользу. Слава повеселел, взахлеб делился впечатлениями, как будто не был на улице год. В три часа утра это выглядело, мягко говоря, странно, но Володя терпеливо ждал, пока он угомонится. Выслушав Славу раза три об одном и том же, Сухих наконец не выдержал и отправил его спать. Слава послушался, но уснуть без водки не смог. Опустошив полбутылки, он наконец забылся и захрапел. Проснувшись, долго соображал, который сейчас час, так ничего и не определил и полез из бомбоубежища к выходу. Открыв крышку люка, он долго прислушивался, подозревая, что сейчас день. Темная комната, где находился люк, была почти лишена света в любое время суток, поэтому разобраться со временем не представлялось возможным. Слава вылез из люка в подвал и, крадучись прошел по коридору.

Володя готовил обед. С утра он начал заливать стяжку, несколько часов замешивал бетон в ржавом корыте, которое привез Лях неизвестно откуда, и очень устал. Появление Славы, выглянувшего из-за дверного проема, его не обрадовало, но и не удивило.

– Ты чего вылез?

Слава вошел в подсобку, сел на лавку. Взяв со стола сигарету, закурил и ощутил позывы к рвоте.

– Курить даже не могу уже, – буркнул он, туша окурок.

– Есть будешь?

Слава отрицательно мотнул головой.

Сухих посмотрел на молодого человека. За несколько дней тот изменился до неузнаваемости. Лицо осунулось, посерело. Редкие усики торчали иголками в разные стороны, на подбородке выросла козлиная бородка.

– Лях-то был?

Сухих отрицательно мотнул головой.

– Приедет?

Володя пожал плечами.

– Тут так-то кто еще бывает?

– Почти никого.

– Может, тогда я с тобой поработаю? У меня уже крыша едет. Хоть чем-то заняться.

– Опасно, можем не услышать.

– А если дверь закрыть?

– Еще хуже, у Ляха свой ключ от подвала есть.

– Посижу тогда просто, – уронив локти на колени, сказал Слава.

Сухих усиленно мешал гороховую кашу, но она все равно прилипала ко дну кастрюли и пригорала. Слава потянул носом воздух, услышав горелый запах, встал со скамейки, подошел к Сухих.

– Горох-то надо было с вечера замочить, – сказал он.

– Тут у плитки просто нагрев не регулируется, шпарит на полную, – сказал Володя.

– Ты кастрюлю сейчас в телогрейки заверни, она там напреет. У меня мать всегда так делала, – сказал Слава.

– В телогрейки?

– Часа через два будет готова, – кивнул Слава, направляясь к выходу. – К себе пойду, мало ли что. Чай будешь кипятить, принеси кружечку, если не западло, – добавил он, усмехнувшись.

Входная дверь скрипнула, Слава замер на пороге, мгновенно побледнев.

– Дядя Володя, – послышался девичий голосок с верхней площадки.

Слава обернулся, напрягшись, как загнанный в угол, зверь.

– Кто это? – беззвучно прошептали его губы.

– Ко мне, – быстро ответил Володя.

Слава выглянул в коридор. Его путь лежал мимо лестницы наверх. Чтобы пройти в другую часть подвала, нужно было миновать небольшой квадрат, видимый с верхней площадки.

– Иди к себе, не бойся, – легко подтолкнул его в спину Сухих, выходя на площадку. – Я здесь, – крикнул он, задрав голову. – Спускайся, Оксана, я один.

Девочка осторожно пошла вниз. За спиной Сухих прошмыгнул Слава. Оксана не обратила на это никакого внимания. Скорее всего, даже не заметила, спускаясь со света в полумрак подвала.

– Дядя Слава двоих мужиков привел, – поприветствовав Володю, сообщила девочка.

– Каких мужиков? Расскажи все по порядку, – обняв девочку за талию, пригласил Володя пройти ее в подсобку.

– Пришла я из школы, дядя Слава пьяный. Сидит, плачет.

– Плачет?

– Ну да натурально.

– И что?

– Потом к нам постучали. Двое мужиком пришли. Один толстый с длинными черными волосами, второй такой нормальный. Дяде Славе целый ящик водки принесли. Толстый все оглядел и сказал, что пусть дядя Слава трезвеет и часа через три они поедут к Нотариусу и все оформят.

– А зачем ящик водки?

– Не знаю. Этот толстый сказал, что так они договаривались.

– И что дядя Слава?

– Они только ушли, он сразу за бутылку. Выпил из горлышка, ну, не всю, а так, до половины и упал со стула. Я его закрыла и к тебе пришла.

– Давно он пьет?

– Вчера начал. Пришел вечером уже такой поддатый.

– Интересно, зачем к Нотариусу?

– Я думаю, что он комнату продает, – вздохнула Оксана. – Он меня вчера спрашивал, где мама документы хранила.

– И что ты ему сказала?

– Ничего не сказала.

– Дела, – покачал Володя головой. – А ты знаешь, где документы лежат?

– Конечно, знаю. Мама их в шкатулке держала. Они и сейчас там.

– Ты вот что. Неси их сюда, – неожиданно для себя, сказал Володя. – Без документов они ничего сделать не смогут.

– А дядя Слава?

– А что дядя Слава?

– Он же догадается, что я взяла.

– А ты не сознавайся. Скажи, что не видела, что, может, мама куда-нибудь убрала.

– Ладно, – согласилась Оксана. – Только, я думаю, он все равно догадается.

Володя наклонился и прикоснулся губами к щеке Оксаны. Она не отстранилась, глубоко вздохнула и спросила:

– Сюда принести?

– Можем встретиться сегодня вечером.

– На автовокзале?

– Давай на автовокзале.

Оксана улыбнулась. С души словно груз упал. Этот подвал был для нее совершеннейшей мукой. Она сразу же заторопилась домой.

– Подожди, – остановил ее Сухих. – Только честно, ладно?

Оксана удивленно посмотрела на него. – Что честно?

– Табаком опахнуло или мне показалось?

– От меня?

– От тебя.

– Я покурила перед тем, как…перед тем, как сюда спуститься.

– Покурила?

Она удовлетворительно качнула головой.

– Ты что, куришь?

– Только иногда.

Володя замолчал. Заметив его удрученный взгляд, Оксана проглотила слюну и улыбнулась.

– Я редко курю, совсем редко, только иногда.

– Лучше бы совсем не курила, – пробормотал Володя. Ему пришло в голову, что хорошо бы предложить ей вместе бросить курить, вот бы был для нее пример, но у него не хватило духу. Он уже пытался бросить и знал, как это нелегко.

– Я могу и не курить. Запросто, – произнесла девочка, как будто удивившись тому, что это он так расстраивается по этому поводу.

– Лучше не кури, пока не привыкла. Привыкнешь, придется бросать, а это очень трудно.

– Трудно? – усомнилась она. – Не кури и все.

– Трудно, Оксана, трудно, – повторил Володя. – Пока ты этого не знаешь, не начинай.

Она пожала плечом и кивнула:

– Так я пошла?

– До вечера.

– У-у, – кивнула Оксана. – Так я пошла за документами? – уточнила она.

– Да.

Она опять кивнула и стала подниматься по лестнице. Володя проводил ее взглядом и закурил, с ненавистью поглядев на сигарету. «Брошу, обязательно брошу», – твердо решил он.

Когда Володя вспомнил о кастрюле с кашей, та уже остыла и не на что не годилась. Каша пропахла гарью, горох не разварился. Володя вывалил ее под стяжку, замочил кастрюлю и некоторое время он пытался работать, даже сделал замес, но работа на ум не шла. За стенкой похрапывал Слава. Он опять забыл закрыть в «спальню» дверь. Пришлось спуститься в бомбоубежище. Молодой человек спал беспокойно, с кем-то спорил, что-то доказывал кому-то во сне, стонал. Кругом валялись пустые бутылки из-под водки. За несколько дней Слава успел опорожнить добрый десяток.

«С этим надо заканчивать», – подумал Сухих, глядя на бутылки.

Приоткрыв крышку люка, Сухих услышал голос хозяина. Тот звал его по имени.

– Володя! Ты где, твою мать?

Судя по нарастающему раздражению в голосе, это был не первый окрик, внутри у Володи все похолодело. Он быстро выскочил из люка, осторожно притворил его за собой и, зацепившись за плафон, спустился по куче песка на пол. Лях обернулся на шум и, увидев Володю, выходящего из темной комнаты, раздраженно спросил:

– Ты где был? Оглох что ли?

Лях прищурился. Если это был еще не конец, то почти.

– Живот у меня скрутило.

– Ты что, туда срать ходил? – кивнул Лях в проем. – Туалета нету что ли?

– Не успел до туалета, – продолжал врать Володя, краснея на ходу. Слава богу, в этом освещении краски не было видно.

Несколько секунд Лях напряженно всматривался в темноту о чем-то думая.

– Работаешь? – перевел он взгляд на Сухих.

– Стяжку начал.

– Я денег тебе привез. Обедал сегодня?

– Нет.

– Иди, кефир там, батон свежий. Не знаю, как ты будешь, живот, говоришь. Или купи себе что-нибудь. На вот. Лях протянул ему купюру в пятьсот рублей. Володя протянул руку, чтобы ее взять.

– Славу не видел?

– Нет.

– Не появлялся он тут?

– Нет.

В голосе Сухих не чувствовалось неправды. Голос звучал твердо, уверенно. Раньше так уверенно врать у него не получалось.

– Хорошо, – одобрительно сказал Лях, успокоившись и оценив масштаб деятельности Сухих. – Он сколько бы не бегал от меня, я его все равно найду. Лях посмотрел на Володю. У того возникло ощущение, что предупреждение относится к нему.

– Работы у тебя пока хватает?

– Стяжку закончу, стену начну ложить, – махнул Володя рукой вдоль фундамента по центру подвала.

– Да, отсечем бойлер, займемся интерьером, – согласился Лях.

– Это тоже моя задача? – осторожно спросил Сухих.

Лях загадочно улыбнулся. – Посмотрим. Ты сначала стену сложи. Одно могу сказать – бесплатно ты работать больше не будешь. Хотя ты и не работал бесплатно. Куришь, вон постоянно с фильтром, хлеб жуешь белый, где же это бесплатно?

– У меня цемент кончается.

– До утра тебе хватит?

– Хватит.

– Ну и все. Утром тебе цемент подвезут. Лях закурил. – Сейчас же как, плати деньги и все тебе сделают. Адрес сказал – цемент доставят по адресу. А Славе, если увидишь его, мало ли, передай – пусть лучше сам придет, вместе подумаем, как и что. Пусть не дожидается, когда я его найду. Он же все равно никуда не денется. Земля-то круглая. Стоит ему в деревне появиться хоть днем, хоть ночью, я уже через пять минут об этом узнаю. Если он в городе затаился, тем более.

Володя молчал. У него было ощущение, что Лях, если не знает про бомбоубежище, то о чем-то таком догадывается. Страшный он человек и чутье у него прямо звериное.

– И срать больше туда не ходить, там кухня будет, – кивнул Лях в про – ем. – Скоро свет туда проведем и начнем отделку вместе со всем интерьером.

Володя вздохнул. Он и не ходил туда, но сказать об этом не мог. «Вот я и обделался», – подумалось Сухих.

Лях ушел. Поразмышляв некоторое время о превратностях судьбы, Володя понял, что работать он сегодня не сможет и отправился переодеваться. Голодный желудок диктовал свою волю, поэтому батон с кефиром, принесенные заботливым хозяином вмиг исчезли в утробе Сухих. Подкрепившись, он почувствовал себя увереннее и, закурив на ходу, отправился на автовокзал. На улице дул пронизывающий до костей, северо-восток и мела поземка.

«В такую погоду хороший хозяин и собаку не выгонит», – подумалось Володе. Открытую автобусную стоянку ветер продувал насквозь. Попрыгав с десяток минут на этом ветру, Сухих отправился на автовокзал погреться. Из покрытого инеем, окна не было видно ни дороги, ни стоянки, ни вообще ничего. Вряд ли Оксана догадается заглянуть сюда. Согревшись, Володя пару раз прошелся мимо стойки буфета, призывно зазывающего сдобными булочками, горячим кофе и курами гриль. В кармане похрустывала пятисотрублевка, и это прибавляло настроения и уверенности. Володя вышел на улицу и прогулялся вдоль стоянки. На третьем круге он увидел ее. В руках Оксана держала, свернутую в трубочку, газету.

– Привет, – поздоровался он.

Она улыбнулась и кивнула в ответ. – Виделись сегодня.

– Я знаю, я так, – стараясь придать голосу шутливое выражение, сказал Володя.

– Я принесла, – показала Оксана на газету.

– Я понял, – кивнул он. – Пойдем на вокзал.

Усадив девочку за столик в буфете, он сел сам и пояснил. – Погреемся.

– Да, сегодня погодка, – согласилась Оксана.

– Ты кофе пьешь?

– Пью, – кивнула она.

– А курицу жареную будешь?

Оксана засмеялась. Она была голодна, но стеснялась в этом признаться. Володя отправился к стойке буфета и купил два стакана горячего напитка, пирожное, пару булочек и половину курицы. Оксана пришла в восторг.

– Курица – мое любимое лакомство, – заявила она.

Ужин удался на славу. Стоимость съеденного, правда, вышла почти в половину всей суммы, но Сухих об этом ни капельки не жалел. Подумал, что на остаток денег надо купить сигарет, а хорошо бы как раз сейчас вообще бросить курить, но сигареты все-таки купил. Они еще немного прогулялись, точнее Володя проводил девочку до дому. Холод и ветер уже не казались такими безжалостно колючими. Они расстались весело, Володя забыл даже спросить – как там дядя Слава. Вернувшись в подвал, он долго сидел с закрытыми глазами, пребывая в неге. Еще говорят, что деньги не главное. Они еще как важны, мысленно усмехнулся он, представив их встречу на пронизывающем ветру.

Из убежища вылез Слава. Он предстал взору Сухих взлохмаченный, с нервно дергающейся, губой.

– Лях был? – спросил он.

– Был, и он тебя почти вычислил, – кивнул Володя.

– Как это?

– Сказал, что в темной комнате ремонт скоро начнется, как только стену сложу. Так что люк скоро найдут и бомбоубежище тоже.

– Когда?

– Не знаю. Я начну стену дня через три-четыре.

– Ты можешь сделать одно дело? – поднял Слава голову в упор, поглядев на Сухих.

– Смотря какое.

– Простое. Рядом с автовокзалом шашлычная есть. Там баба одна работает, зовут Лариска. Беленькая такая с хвостиком. Красивая. На вид лет ей около тридцати. Ты можешь ее повидать?

– Зачем?

– Она землячка моя. Бабы народ пронырливый, может она что-нибудь придумает?

Володя посмотрел на Славу с сомнением. Похоже, тот и сам не знал, чего хочет от этой женщины, но согласно кивнул головой.

– Ладно, завтра схожу.

– А чо не сегодня?

– Я вообще не понял, о чем я с ней буду говорить?

– Привет ей от меня передай и скажи, что я хочу ее видеть. Сюда ее приведи, они до десяти работают. Сколько сейчас время?

– Шут его знает, у меня часов нет.

– Десяти-то нет еще?

– Десяти нет.

– Сделай, а?

Володя нехотя поднялся с лавки.

– Это чо, газета у тебя? – увидел Слава сверток, лежащий на столе.

– Нет, это надо.

– Дай почитать, а?

Володя развернул сверток. Внутри оказался листок с ордером и свидетельство о рождении Оксаны. Больше там ничего не было. Спрятав документы во внутренний карман пиджака, он отдал газету Славе.

– Сходи, – взглянул тот умоляюще, как только мог.

– Сейчас, время узнаю.

Выйдя на улицу, Сухих побродил несколько минут около гастронома, пока не узнал время. Половина девятого. Он вернулся в подвал и застал Славу, читающим газету.

– Прикинь, сколько тут всего. Наш-то, оказывается, в мэры города выбирается. Во, козел.

– Кто наш? – не понял Володя.

– Лях. Тут статья про него. Успешный предприниматель, толковый организатор, умный, последовательный, программу скоро напечатает. А-а, программа у него. Представляешь, что будет, если его в мэры изберут? Бандитский беспредел.

– Почему беспредел?

– А что еще? Бандит, он и в Африке бандит. Ты узнал время?

– Узнал.

Слава отбросил от себя газету, и она улетела на пол. – Все они козлы. Схватив со стола пачку, он выдернул из нее сигарету, прикурил, затянувшись до печенок. Володя наблюдал за странным поведением молодого человека, неизвестно отчего так взбеленившегося и теперь пытавшегося успокоиться.

«Допил, похоже», – сделал он мысленно вывод, нутром чувствуя опасность, исходящую от Славы.

– Сходишь?

– В шашлычную?

Слава кивнул. Перевел дыхание. – Бабы народ пронырливый, что-нибудь должна придумать.

– Чай будешь пить?

Слава неопределенно пожал плечом. – Может, буду.

Сухих поставил на плитку чайник.

– Время-то сколь?

– Полдевятого.

– Давай, попьем чаю, – согласился Слава. – Слушай, – обратился он к Володе после длинной паузы, – А почему ты водку не пьешь?

– Не пью, не нравится, – заметно удивился вопросу Сухих.

– Не нравится, – констатировал Слава без интонации в голосе. – И мне не нравится, а я пью. Потому что мне деваться некуда. Мне жить, Володик, осталось… Ниче не осталось. Лях найдет меня и все, амба. Понимаешь, ам-ба, – повторил он по слогам. – У тебя когда-нибудь так было?

– Нет, – вздохнул Володя.

– Может еще будет, а может и нет. Если будет, и ты будешь знать, что тебе кранты, ты не запьешь?

– Не знаю, но думаю, что нет.

– А ты не думай. Запьешь, как миленький.

– Лях-то, знаешь, что говорил?

– Да что бы он не говорил, – махнул Слава рукой. – И что?

– Что, если бы ты сам пришел, вместе бы порешали твои проблемы.

– Слушай ты его, – усмехнулся Слава. – Чай-то чо?

– Я заварил.

– Тортику бы сейчас. До ужаса сладкого охота. У тебя ничего нет?

– Нет.

– Жаль. И бабок нет, он тебе хоть платит сколько-то?

– Иногда.

– Ладно, – вздохнул Слава, – Обойдемся без тортов. У тебя расческа есть?

– В душевой.

– Причесаться надо, – встал Слава со скамейки. – А то Лариска придет, а я как лахудра деревенская.

Он прошел в душ, долго вертелся перед зеркалом. Володя налил чай, позвал Славу к столу.

– Я сейчас на себя в зеркало смотрел, – сообщил тот, остановившись в проеме двери. – Жаль пацана, не успел пожить.

– Какого пацана? – не понял Сухих.

– Вот этого, – ткнул себя Слава в грудь.

– Слушай, что ты себя хоронишь? Иди чай пей.

– Не, я лучше водки пойду. С тортиком бы я попил. Пойдешь на автовокзал, батарейки мне к фонарику купи, садятся уже.

Слава ушел в бомбоубежище, минут через десять объявился снова.

– Ты не опоздаешь? Она официанткой работает. Она одна там шашлыки разносит.

– Да я понял, понял.

– Тушенка уже в горле стоит, – пробурчал Слава.

Шашлычная располагалась за автовокзалом через дорогу. Народу в ней в этот час уже не было, и официантка убирала столы.

– Шашлыков нет, закончились, – сообщила она Володе, едва тот переступил порог заведения.

Он понимающе кивнул головой и направился к женщине. У нее было миловидное лицо, слегка «подпорченное» нависающими над глазами, надбровными дугами. Широкая, приветливая улыбка засветилась на нем, стоило Сухих обратить на женщину внимание.

– Что-то хотели? – спросила она, не прерывая своей работы.

– Вам привет от Славы.

– От кого? – откинула женщина со лба русую прядь волос.

– От Славы.

– Хорошо, я поняла, спасибо. Вы от него что ли?

Володя кивнул головой.

– А он что, сам не мог прийти?

– Нет, он не мог.

– Передайте ему тогда привет от меня.

– А вы Лариса?

– А вы что, сначала привет передаете, а потом имя спрашиваете?

– Да нет, я вас узнал, мне Слава вас описал.

– Вы ошиблись, меня Зина зовут, – рассмеялась женщина.

Сухих смутился. Кроме всего прочего, в смысле откровенной улыбки и короткой юбки, на женщине была одета блуза с глубоким вырезом. Наклоняясь над столом, она обнажала две округлости так, что, казалось, еще чуть-чуть, и они выскользнут совсем из своего убежища.

– Зина? – проглотил слюну Сухих, стараясь скрыть нахлынувшую хрипоту в голосе.

Женщина оценила его растерянный вид по-своему. Она надменно подняла брови и с вызовом спросила:

– А вас как зовут?

– Володя.

– Володя, вы меня не проводите, темно уже, я одна боюсь. Я вас чаем угощу.

Он не понимал, смеется она над ним или говорит серьезно.

– Так вы Лариса?

– Да Лариса я, Лариса, – спрятала женщина улыбку.

– Вас Слава хочет видеть.

– А что он сам-то не пришел?

– Он не может, – замялся Сухих. – Я могу вас к нему проводить.

– Больно надо ходить куда-то. Откуда я могу быть уверена, что вы не заведете меня куда-нибудь.

– Я вас никуда заводить не собираюсь.

– Жаль, – усмехнулась она, – Я была бы не против.

– Значит, вы идете со мной?

– Не знаю, – покачала она головой. – Он, что, ногу сломал, что сам не может прийти?

– Нет, он ничего не ломал, у него другие обстоятельства.

– Даже так, ух-ты! – воскликнула она. – Хотя на Славку это похоже. Что он от меня хочет?

– Я думаю, поговорить.

Лариса стала крайне серьезной.

– Больно надо, у меня своих проблем невпроворот, – тихо произнесла она, вздохнув украдкой.

– Тогда я пошел? Что ему передать? – потоптался Володя.

– Далеко идти-то?

– Минут десять.

Она подумала немного. – Подожди меня на улице, сейчас оденусь. Обернувшись к стойке, сбоку от которой находилась дверь, и откуда слышались голоса, Лариса крикнула:

– Верка, зарплату давай, я домой пошла.

Она нисколько не удивилась, когда Сухих привел ее к подвалу и предложил спуститься вниз. Только странно на него посмотрела и, подобрав полы дубленой шубы, бочком стала спускаться. Слава ждал их, укрывшись в темноте коридора и выглянул неожиданно, напугав своим появлением женщину.

– Ой! – схватилась она за сердце. – Это ты что ли?

– Я.

– Господи, вся душа в пятки ушла.

Они прошли в подсобку и сели рядком на лавку.

– Ну и где тут? – оглядела Лариса помещение.

– Что где? – не понял Слава.

– Условий никаких, – покачала она головой. – Закурить хоть дайте.

Володя достал из кармана пачку и протянул ей сигарету. Лариса закурила, со вздохом поглядев на Славу, удивленно сверкнула глазами:

– Чо ты меня ты сюда звал-то?

– Посоветоваться хочу с тобой.

Лариса глубокомысленно вперила глаза в потолок. – Какого хрена советоваться-то?

– Попал я.

– Куда ты попал?

– В историю одну.

– А я причем? – пожала Лариса плечом. – Я же тебя в эту историю не загоняла.

– Может, придумаешь что-нибудь.

Она вздохнула. – Как ты тут, кровати даже нет?

– Какой кровати? – не понял Слава.

– Приличную женщину пригласить некуда, тоже мне Юлий Цезарь.

– Цезарь-то тут причем?

Лариса не ответила. Потушив сигарету, она встала. – Пошла я.

– Куда пошла? – встрепенулся Слава.

– Домой пошла, мне вставать завтра рано.

– Как домой? – растерялся Слава, – А у-у меня водка есть.

– На хрена мне твоя водка, я не ела еще, без закуски пить вообще не собираюсь.

– И закуска есть. Тушенка. Хлеб у нас есть? – толкнул Слава локтем Сухих.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Хлеба-то у меня полно, нарезан уже, – шлепнула Лариса по сумке.

– Пошли тогда, – поднялся Слава с лавки.

– Куда пошли?

– В мою резиденцию, там, кстати, и кровать есть, – подмигнул он Володе. – Только шубу здесь оставь, ты в ней ко мне не пролезешь.

– Не собираюсь я никуда пролезать.

– Снимай, снимай, – потянулся Слава к пуговице на вороте.

Лариса чертыхнулась, но послушалась. – Куда ее?

– В шкаф повесь, – ответил Володя, которому вся эта история перестала нравиться окончательно.

– Господи, катакомбы какие, – послышался голос женщины из глубины подвала. – Свети лучше, я ни черта не вижу, упаду еще…

Сухих вспомнил, что забыл купить на автовокзале батарейки. Его знобило и тянуло ко сну. «Заболеть еще не хватало», подумал Володя. Закутавшись в курточку, он лег на лавку и задремал.

Его разбудили звуки шагов и шуршание одежды. Лариса одевалась. Посмотрев на него мутным взглядом, она спросила:

– А выход-то тут где?

Володя сел на лавке. Кивнул на дверь. – Там по лестнице вверх, я сейчас открою. Где Слава-то?

– В п….е, – выругалась женщина и добавила:

– Твой Слава.

Сухих вздохнул, встал и пошел к выходу. Пошатываясь, Лариса устремилась за ним. Ни слова ни говоря, она вышла на улицу и, поправляя на ходу шапку, зашагала прочь.

Слава пришел в подсобку через некоторое время. Он не был пьян в прямом смысле этого слова, но его мучила отрыжка.

– Тушенка уже в горле стоит, – сообщил он. – Лариска ушла?

– Ушла.

– Хочешь, анекдот расскажу? – вздохнул он.

Володя не ответил. Он желал только одного – послать своего непрошенного гостя ко всем чертям, но ему что-то мешало.

– Слушай, – сказал Слава и закрыл глаза. – Ананист ведет дневник. Сегодня драчил левой рукой – кайф. На следующий день драчил правой – хуже, чем левой. Встретил женщину, переспал с ней. Слабое подобие правой руки. Слава захохотал. – Мне Лариска зачем-то его рассказала. Дура, думала, что я на анекдот клюну.

– Зачем звал-то ее?

– Чтобы помогла.

– Помогла?

– В ментовку, говорит, иди работать.

Слава замолчал и задумался. – У нее брат в ДПС водилой. Говорит, после армии туда легко попасть. А что? Вряд ли Лях будет меня среди ментов искать?

«Туда тебе самая дорога», – подумал Володя.

– Идея, кстати, как я сразу не сообразил? Документы у меня в порядке, дома лежат, смотаюсь в деревню – и в милицию. Устроюсь, глядишь, и заживу, как человек.

– В бомбоубежище зачем ее водил, здесь не могли поговорить? – спросил Володя.

– Да она про него уже забыла. Мне все равно не долго там сидеть осталось, завтра ночью сделаю одно дело и свалю.

– Какое дело?

– Этого я сказать тебе не могу, да тебе и самому лучше не знать.

– Пересядь, я спать буду, – сказал Володя.

Слава пересел на табурет. – В баньку бы еще сходить, – мечтательно заявил он, – Попариться. Слышь, Вов, как ты думаешь, даже если Лях меня в ментовке найдет, он же меня не тронет? Считай, одно дело меня счас замочить, другое, когда я ментом стану. А? За это же наказание разное. За ментов много дают, я слышал. Ты как?

– Что?

– Думаешь-то как?

– Я никак не думаю. Лучше спроси об этом у самого Ляха.

– Ну, ты шутник, однако. Слушай, а за эту идею надо выпить. Какой-никакой, а выход, а Вов?

– Водка от простуды помогает?

– Спрашиваешь. У меня как-то под Новый год температура была, кашель, простыл, короче, по полной. Я самогону так нажрался, себя не помнил, и Новый год проспал, короче, блевал, помню, на улице. Мороз страшенный, а я без варежек, тулуп нараспашку, но утром встал здоровый.

– Тащи водку, убедил, – улыбнулся Сухих уголками губ. Даже в лежачем положении у него побаливала голова и слегка знобило.

– Ты, может, сам сходишь? Мне это убежище уже – во! – чиркнул Слава пальцем по горлу. – И пожрать бы чего-нибудь, только не тушенку.

– Кашу вари.

– Картошечки бы жареной. Я бы за милую душу, а кашу неохота. Да хрен с ней, закусим тушенкой. А давай ее в кастрюле разогреем.

Володя сел, закашлялся. Кашель в горле отозвался болью. В детстве он часто болел ангиной, очень похоже на сегодняшнее состояние. Требовалось срочное лечебное вмешательство. Взяв со стола фонарик, он отправился в бомбоубежище. Вернувшись с водкой и двумя банками тушенки, застал Славу лежащим на лавке. Мечтательно глядя в потолок, тот курил, пытаясь выпускать дым изо рта кольцами. Кольца получались хилые, Слава изощрялся как мог, изгибая губы трубочкой, задерживая дыхание и используя прочие премудрости в пускании колец. Несмотря на неудачу, он был очень доволен собой.

– Прикинь, да. Ты едешь куда-нибудь на своей машине, а я стою с палочкой. Хоп! Стоять! Вы здесь нарушили, штрафчик, с вас пятьсот рублей. Бобла можно рубить не меряно, у нас каждый второй нарушает, да я сам у Ляха, когда водилой был. Он мне – топчи педаль, юноша. Быстрее давай, быстрее, а Гаишник попадется, отстегнет ему, и дальше едем. А если машину патрульную дадут, считай, за городом в основном будем работать, где я его увижу, да если и увижу, не один же я буду, с напарником. Что он мне сделает? Я его знать не знаю, и он меня. На хрен мы будем друг друга предавать.

– У меня нет машины, – усмехнулся Володя.

Слава замолчал. Его словно подменили. Он помрачнел, от нахлынувшего внезапно, приступа оптимизма не осталось и следа.

– Наливай давай, выпьем за удачу, – сквозь зубы выдавил он.

Володя откупорил бутылку, разлил по чашкам. Сморщившись, Слава выпил залпом. – Водка уже не лезет, – занюхав рукавом, сказал он.

– Закуси, – кивнул Сухих на кастрюлю, стоящую на столе.

Подчерпнув ложкой жидкости, Слава сделал глоток. – Знаешь, что это убежище напоминает? – сверкнул он глазами.

– Что?

– Морг. Я как-то проснулся, полное ощущение, что в морге лежу.

– Какие в морге ощущения?

– Самые такие. Темнота, фонарик забыл куда положил, нары эти штабелями и тишина гробовая. Может на самом деле лучше к Ляху идти, не зверь же он… Хотя нет, Лях зверь, он живет инстинктами, жрать, плодиться и деньги. Деньги, деньги, деньги, – саданул Слава по столу кулаком. – Ради денег он кого угодно закопает.

Володя молчал. Он был не согласен со Славой, но не возражал. Пусть говорит, что думает. Лях тяжелый человек, он честолюбив и самонадеян и еще много такого, что отличает его от нормального человека. Но у него есть воля, которой нет у Володи. И сила – физическая и моральная. Ее у Володи тоже нет, а именно она во многом и делает мужчину мужчиной. Еще в современном мире мужчину делают деньги. И их нет у Володи, если не считать, зашитой за подкладку пиджака, монеты. Поэтому Володя сегодня в положении раба и у него больше нет иллюзий, что миром правит нравственное и духовное начало. И даже если и правит, то все равно посредством денег. Таков современный мир, и пройдет еще очень много времени, пока он, может быть, изменится. И все декларации о правах человека заработают, и сам человек поставит на первое место любовь. Для этого он должен стать достаточно обеспеченным, иметь духовное воспитание и хорошее образование. Впрочем, последнее не обязательно, хотя без него вряд ли возможно первое. Таким образом, духовное начало имеет вполне материальные корни, это подтверждает и современная церковь, установившая тарифы на все, и на горе и на радость. Чем, интересно, ее нравственная позиция чище позиции Ляха, который, не занимаясь проповедями, просто грабит слабых и, зависящих от него, людей?

Сухих вывел из раздумий звенящий шепот Славы. – Стучит кто-то, Вов.

– Где? – встрепенулся тот, прислушавшись.

Стук повторился, раздавался он от входной двери.

– Кто-то пришел, кто это может быть? – тревожно спросил Слава.

Сухих недоуменно подал плечами. Вскочив с табурета, он быстро убрал в шкаф водку и вышел из подсобки. Мимо него прошмыгнул Слава. Блеснул луч фонарика, скрипнул люк, и все смолкло. Стук раздался снова. Володя поднялся по лестнице, спросил через закрытую дверь:

– Кто там?

– Это я, дядя Володя, – раздался голос Оксаны.

Сухих отворил дверь и впустил девочку. Молча они спустились в подсобку, Оксана села на табурет, скинула с головы капюшон, она была без шапки.

– Что-то случилось?

Оксана молча кивнула головой.

– Дядя Слава? – догадался Володя.

Она опять кивнула. – Он догадался, что я взяла документы, с топором на меня кинулся.

– С топором? – изумился Володя, представив, как этот гигант…Да что там говорить.

– Да, я еле успела курточку схватить с вешалки.

В груди у Володи все похолодело. Выкрасть из дома документы – была его идея.

– Допил твой дядя Слава, – сказал он.

– Я теперь не знаю, что мне делать, – произнесла Оксана, не глядя на Сухих.

Он сунул в рот сигарету, прикурил, нервно затянулся несколько раз подряд.

– В милицию надо идти.

– Я хотела, только…

– Что?

– А вдруг его посадят?

– Тебе его жалко?

– А как я буду одна? На работу меня никуда не возьмут, отправят в детский дом.

Оксана не плакала, она была сильной девочкой, но нижняя губа ее предательски дрожала, и Володя чуть не сходил с ума от горя. Он сознавал, что не знает, как ей помочь и готов был на что угодно.

– Вариантов два, – хрипло выдавил он. – Сегодня ты ночуешь у меня, а завтра мы идем к нему вместе.

Оксана отрицательно покачала головой.

– Он тебя убьет.

– Не убьет.

– Это все бесполезно, – не по-детски вздохнула она.

– Ты предлагаешь отдать ему документы?

– Не знаю.

– А если он продаст твою комнату?

– Не знаю, – мотнула она головой, и из ее глаз выкатились две слезинки.

– Выход должен быть, – твердо сказал Володя.

– Какой?

– Ты согласна со мной поехать в Санкт-Петербург?

Она удивленно посмотрела на Сухих.

– А как же школа?

– Там тоже есть школы.

– Кто меня возьмет туда без документов, без учебников?

– Учебники мы тебе купим, документ у тебя есть.

– А где я там буду жить?

– У меня. Я работать пойду, снимем, в крайнем случае, что-нибудь.

– Тебе не разрешат со мной жить, я же еще несовершеннолетняя.

Это было правдой. Володя не знал законов, но знал, что она права, хотя… – А как же дядя Слава живет? Он же тоже тебе никто? – спросил он.

Она пожала плечами. – Дядя Слава живет, потому что с мамой раньше жил, я же здесь прописана.

– А он?

– И он.

Володя понимающе покачал головой. Он хорошо знал, что в Санкт-Петербурге нелегко прописаться даже родственникам, а уж постороннему человеку…

– Я что-нибудь придумаю, – сказал он.

– Я знаю, что делать, – вдруг сказала Оксана, поглядев на Сухих спокойным, уверенным взглядом. Он ответил ей немым вопросом в глазах.

– Я сама пойду и попрошусь в детский дом. Скажу, что мама умерла, и я осталась одна. Они меня возьмут.

Сухих молчал. Скорее всего, это был единственный выход, означавший, правда, что они расстанутся на какое-то время, точнее – на несколько лет, если он уедет, а если останется? Он сможет ее навещать. Слово-то какое, как будто Оксану кладут в больницу. Просто они смогут видеться.

– Давай спать, утро вечера мудренее, – предложил он.

Закрывшись изнутри, Володя замешкался. А если Слава вздумает ночью к нему постучаться? Может, следует его предупредить? В подвале было тихо. Кажется, Слава ушел и ни о чем таком не думает. Володя отошел от двери.

– Дядя Володя, а тараканы здесь есть?

– Какие тараканы? – не понял он.

– Рыжие, с усами.

– Нет, а что?

– Я ужасно тараканов боюсь.

– Нет здесь никаких тараканов. Ложись, – улыбнулся он. – Кстати, ты не знаешь, сколько сейчас время?

– Часа два наверно. А как мы с тобой тут поместимся?

– Я на раскладушку лягу.

– Нет, давай, я лягу на раскладушку, а ты на свою лавку, – возразила Оксана.

Сухих согласно кивнул головой. – Как хочешь. Фуфайка только одна осталась, тебе укрыться. Он разложил раскладушку.

– Мне хватит, – улыбнулась девочка. – Я курточкой закроюсь, только ты свет не выключай, а то здесь темно совсем будет.

– Здесь же окно есть, оно в темноте начинает светиться, потому что там реклама гастронома всю ночь горит. Очень похоже на ночник.

– Ну и что, я боюсь без света.

– Ладно, не выключу.

Скрипнув раскладушкой, Оксана осторожно легла.

Некоторое время они лежали молча.

– Ты не спишь, дядя Володя? – раздался в этой тишине сладкий голос Оксаны.

– Нет, – хрипловато ответил он. Его голос звучал, как чужой. Хотелось пить, Володя снова почувствовал озноб.

– Я почему-то люблю людям проблемы создавать, – сказала она, – Вернее, не люблю, а они сами вокруг меня создаются.

– Это не так, – подумав, ответил он. – Проблемы раньше тебя родились.

– Ты тоже считаешь, что я маленькая?

– Почему тоже?

– Дядя Слава меня козявкой назвал, маленькая козявка, сказал, а вредная.

– Это из-за документов?

– Не помню уже, кажется, я еду ему не успела приготовить.

– А ты ему готовишь?

– Я же вместо мамы сейчас. Я и раньше все умела – и супы варить, и картошку могу сварить, могу испечь, зажарить с хрустящей корочкой. Салаты знаю, и стряпать умею.

Ее голос звучал тише, Оксана засыпала. Дождавшись, пока с раскладушки послышится ее сонное посапывание, Сухих встал и осторожно, стараясь не шуметь, подошел к шкафу, обогнув раскладушку, достал бутылку и налил себе полкружки. Выпив залпом, закусил остывшей тушенкой и лег, чувствуя, как тепло из желудка разбегается по жилам. Его, правда, слегка поташнивало, но сделав два-три глотательных движения, он подавил эти позывы. «Только бы не расхвораться», – подумал он, засыпая.

Проснулся Володя рано. Открыл глаза и понял, что у него температура. Тело горело, нос заложен, голова не болела, но была тяжелая, словно налитая свинцом. Он сел за столом, посмотрел на спящую Оксану, налил себе водки. Выпил, не ощутив вкуса. Водка прокатилась в желудок горячим комком. Одевшись, он осторожно открыл замок и вышел на лестницу. Первым делом надо было узнать который сейчас час. Прохожих было совсем мало, час оказался шестой. Это сообщила ему дворничиха. Вернувшись в подвал, Сухих застал Оксану сидящей на табурете.

– Ты чего? Рано же еще, ложись, давай. Я тебе завтрак приготовлю. Ты любишь гречку с тушенкой.

– Дядя Володя, тут есть туалет? – сонно спросила девочка. Морфей настолько крепко держал ее в своих объятьях, что она не могла проснуться даже сидя.

– Здесь, – показал Володя на дверь душевой.

– А-а, – кивнула Оксана и отправилась в туалет, почти не раскрывая глаз. Вернувшись, она села на раскладушку. – Гречку я люблю. Она, когда варишь, не пригорает совсем. Свари, дядя Володя, я еще подремлю немного. Она легла на бок и тут же уснула.

Сухих облачился в фуфайку, хотя в подвале было тепло. Его бил озноб. Очистив ложкой кастрюлю от тушенки, он налил в нее воды, засыпал крупу и поставил на плитку. Через полчаса каша была готова, заправив ее тушенкой, Володя подержал кастрюлю на плитке несколько минут и убрал на верстак. Завтрак был готов, попробовав кушанье, Сухих испугался, что добавил в кашу испорченную тушенку. Варево слегка горчило. Володя догадался, что горечь у него во рту и успокоился. Ему требовалось лекарство. Единственным лекарством была водка. Плохим или хорошим, значения не имело, другого все равно не было, хорошие таблетки стоили дорого, а оставшаяся в кармане, сотня, была отложена на черный день. Выпив залпом еще полкружки, Володя положил под голову куртку, (фуфайку он одел на себя) и лег. Озноб сменился жаром и испариной, проступившей сначала на лбу, а потом по всему телу. После этого стало легче, Сухих задремал. Проснулся он, как ему показалось, в то же мгновение, от стука в дверь. Стучать мог только Слава. Оксана тоже услыхала стук, подняв голову, испуганно спросила:

– Кто там, дядя Володя? Это твой – этот пришел?

Сухих отрицательно мотнул головой. Непроизвольным движением потрогал кастрюлю рукой. Она была чуть теплая. Выходит, он спал около часа и сейчас приблизительно семь утра. Сухих приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, и не стал открывать. Стук повторился чуть громче. Через некоторое время раздались удаляющиеся шаги.

– Поешь, каша совсем остыла. Хлеба, правда, нет, но есть галеты.

– Это что такое?

– Сухой хлебец.

Оксана взяла ложку. – А тарелки нет?

– Ешь из кастрюли, тарелки есть, но они грязные.

– Мыть неохота, давай, я помою. Я поняла, что в душе. Только губку надо или тряпочку чистую.

Володя развел руками. Ничего такого у него не было.

– Ладно, я тогда так поем, – засмеялась она. – А кто это все-таки стучал?

– Один человек, – убирая раскладушку за шкаф, не сразу ответил Сухих. – Ты ешь, а я к нему схожу и приду. Не будешь бояться?

– Конечно, буду. Я тут одна не останусь, я с тобой пойду.

– Со мной? Этот человек не хочет, чтобы его видели.

– Это тетенька?

– Нет, это парень, а скрывается он от моего шефа, которого ты боишься.

– А-а, – понимающе покачала Оксана головой. – Тогда ты сходи, а я на улице тебя подожду.

– Почему на улице?

– Я тут одна не останусь.

– А если я тебя на замок закрою?

– Не-е, ты что, дядя Володя, давай, я тебя на лестнице подожду?

– Давай на лестнице, – согласно кивнул он. – Я же быстро.

Он исчез в полутьме, а Оксана с замиранием сердца осталась у лестницы. Ей почему-то казалось, что Этот обязательно должен прийти, но все был спокойно. Володя вернулся и заставил ее поесть кашу. Отказавшись от чая, она заторопилась домой.

– Не боишься?

– Так дядя Слава уже протрезвел, а трезвый он не кидается, – рассудительно заметила девочка. Сухих хотел ее проводить, на улице еще было темно, но она заупрямилась. Чмокнула его в щеку и округлила глаза.

– Дядя Володя, ты такой горячий. Я как будто печку поцеловала. Ты же заболел, тебе надо лечиться.

– Я и лечусь, – улыбнулся Володя.

– Я тебе сухой малины принесу, у нас есть.

– Спасибо, от малины не откажусь.

– Тебе надо лежать, а тут одеяла даже нет.

– Тут тепло, ничего, я не мерзну.

– Ну да? Болеть в таких условиях, – покачала она головой. – У тебя ангина?

– Не дай бог, надеюсь, что просто простыл.

– А если ангина?

– Не знаю.

– А горло болит?

– Есть немного.

– От ангины у нас ничего нет, – с сожалением произнесла Оксана, – Но я все равно дома что-нибудь посмотрю. У тети Вали спрошу, она раньше в аптеке работала.

– Спасибо, – кинул Володя.

– Я побежала, но я еще вернусь.

Володя остался один. Скоро он почувствовал, что жар усиливается, горло заложило буквально на глазах. Дышал он теперь со свистом, и все его тело стало точно вареным, чужим. В подсобку заглянул Слава. Сухих лежал на лавке в полном одиночестве. Оценив обстановку, он осторожно вошел.

– Ты что, заболел что ли? – пригляделся он к Володе.

– Но.

– То я гляжу, ты какой-то ни такой. Что болит-то?

– Горло.

– Простыл? Точняк простыл. Водочки бы тебе с перцем и под одеяло.

– Мне и без водочки, как в пекле.

– Дела, слушай, – покачал Слава головой. – Ты же тут без лекарств загнуться можешь. Звони Ляху.

– Зачем?

– Пусть что-нибудь придумает, лечит тебя.

Володя махнул рукой. – Ешь вон, если хочешь, я кашу сварил.

Слава подсел к столу, взял ложку и стал есть.

– А если тебя в больницу увезут? – вдруг спросил он. – Я-то что делать буду?

Володя закрыл глаза. – Не увезут.

– Откуда ты знаешь? Если совсем хреново станет. Смотри, какой ты красный. У меня, точняк, тогда крыша съедет. Ты до ночи дотянешь, Вов?

– Да никуда меня не увезут, кому тут я нужен, у меня и Медиполиса нет.

– Если подыхать будешь, обязаны увезти, – заявил Слава. – Короче, Вов, я седни ночью одно дело сделаю и свалю, понял?

– Но.

– Все, я пошел, а то ни дай бог Лях меня здесь застукает. Амба будет обоим. Тебе, может, водки принести хотя бы для профилактики?

– Принеси пару бутылок.

– Значит, живой еще, – рассмеялся Слава. – Я тоже сейчас сто пятьдесят приму и на боковую. Ничего, протянем как-нибудь, и не такое бывало, – пробормотал он.

Слава принес две бутылки водки, посидел немного возле дремлющего больного и ушел в бомбоубежище. В течении дня Володя несколько раз вставал, садился на лавку, его шатало, дышать становилось все труднее. Глотательные движения в горле отдавались невообразимой болью. Он налил себе в кружку немного водки, глотнул, горло обожгло, как каленым железом, но облегчения это не принесло. Температура поднялась еще. Сухих понял это потому, как тело стало совсем ватным, а жар в нем держался равномерно и вообще не спадал. У него нарушилась координация, голова не болела, но кружилась. Он приготовился к худшему. Умирать в одиночестве в этом грязном подвале было страшно. Страшно было вообще умирать. Просто так, ни за что, ни про что. Временами сознание как бы покидало его, и он забывался. Время тянулось как в тумане. Наступил вечер. Это стало ясно потому, что засветилось окошко. Гастроном включил иллюминацию. Откуда-то появился Лях. Словно из небытия прозвучал его голос.

– Что с тобой случилось, напился что ли?

Лях увидал водку на столе, догадался Володя.

– Заболел, – произнес он сиплым, чужим голосом.

– Заболел? Чем ты заболел?

– Ангина.

Лях подошел и положил ему на лоб ладонь.

– Что не позвонил мне, я же дал тебе телефон?

Володя подумал, что зачем ему было звонить, но промолчал.

– Ангиной он заболел, – раздался откуда-то издалека голос шефа. – У тебя если не понос, так золотуха. А водка откуда? Московская, – прочитал Лях.

– В земле нашел, закопал кто-то.

– Я вижу, что такой сейчас не выпускают, – согласился хозяин. – Вот и пей ее, только понемногу. А знаешь, как я на зоне лечился? Голодом и холодной водой. Попал я там в холодный карцер. Знаешь, что это такое? Стены одни, а вместо потолка решетка и чистое небо. А на улице октябрь месяц. За драку меня посадили. Деятелю одному голову размозжили, я на себя все взял. Сижу я, а на улице градусов пять тепла, не больше. И простыл естественно. А простуда в тех условиях, это почти гарантированный туберкулез. Я думаю – нет. И стал каждое утро холодной водой обливаться и не жрал ничего. Дня три. Температура спала, ни соплей, ни кашля. Душ у тебя тут есть, хапнул грамм двести и под холодную воду. Только не ссы, что еще хуже будет.

Лях помолчал, изучающее поглядев на Сухих. Махнул рукой. – Тебе это дико кажется, хлюпик ты городской, будешь лежать тут киснуть, пока кто-нибудь за тебя всю работу не сделает. Одним словом, я в Питер завтра уезжаю, дела у меня…

Лях вздохнул и собрался уходить, но дойдя до дверей, остановился.

– Может, тебе скорую вызвать? Документы есть у тебя?

Володя удивился. Странно, что Лях спросил про документы. Похоже, он уже забыл, что забрал у Сухих паспорт.

– Нету, – мотнул головой Володя.

– Ну, придумаю что-нибудь. Ты сам-то как считаешь, нужна тебе скорая?

– Не знаю.

– Не знает он, – хмыкнул Лях. – Ты тут концы отдашь со своей ангиной, хотя от ангины, по-моему, не умирают. Давай, лучше я тебе денег на лекарства дам. Сможешь дойти до аптеки?

– Смогу.

– Держи, вот, двести рублей, купишь таблетки от температуры и от своего поноса. Понял?

– Понял.

– Ну и все, – облегченно выдохнул Лях и, не прощаясь, ушел.

Володя лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. В какой-то момент ему стало казаться, что на потолке поработал художник, столько в тих закопченных линиях смысла, плавных переходов в полутона и как загадочно колышется паутина. Ему не хотелось вставать и выключать свет, который зажег Лях и оставил включенным, хотя свет резал глаза и мешал смотреть. Когда на лестнице послышались робкие шаги, он понял, что это Оксана и позвал ее. Странно, что она не откликнулась, но когда он открыл глаза, тоже странно, он не помнил, что их закрывал, Оксана сидела рядом с ним на табурете. Лицо ее было бледным и напуганным.

– Дядя Володя, тебе совсем плохо? – угадал он по движению ее губ вопрос и испугался, что оглох.

– Нет, – ответил Володя и попытался сесть. Он услышал шум и понял, что слышит, хотя между его ушами и окружающим миром стояла стена.

– Вы лежите, – раздался ее голос.

«Почему опять – вы», – раздраженно подумал Володя, но послушно лег и попытался вздрогнуть всем телом, чтобы сбросить, окутавшую его, пелену.

– Ты можешь не бояться, – сказал он. – Лях уехал в Питер. Он не придет.

– Там кто-то ходит, дядя Володя.

– Где? – повернул он голову.

– Там, – показала девочка на дверной проем.

Он махнул рукой, означая, что ничего страшного в этом нет. – Не бойся, – сказал он, с трудом угадывая, что она его слышит.

– Я тебе малину принесла, – показала девочка холщовый мешочек, испуганно оглядываясь на проем.

Теперь звук шагов долетел и до ушей Володи. Шаги были скрипучие, кто-то осторожно ступал по шлаку, который был нанесен с ногами на бетонный пол подвала. Шлак под ногами разрушался, образуя этот ломающийся, скрипучий звук.

– Это Слава, – пояснил Володя.

Звук, заставивший девочку напрячься, между тем, прекратился, но она еще некоторое время прислушивалась, боясь заговорить.

– Тетя Валя дала лекарство, – прошептала она. – Только его там нет, пузырек пустой, она дала его, как образец. Эти таблетки надо пить каждые два часа по две штуки, если совсем плохо.

– Что за таблетки?

– Тригидрат ампициллина, – прочитала Оксана.

– Ты можешь сходить в аптеку?

– Конечно, я схожу, только у меня денег нет.

– Я тебе дам.

Сухих залез в карман, где теперь у него лежали три сотенные купюры и отдал их девочке.

– Я быстро, дядя Володя.

Оксана спрыгнула с табурета, обернулась, ойкнула и попятилась. В проеме двери светилось улыбающееся чумазое лицо Славы.

– А я думаю – кто здесь разговаривает, – появился он весь.

– Ты зачем пришел? – повернул Володя голову в сторону молодого человека.

– Да надоело прятаться, думаю, будь, что будет. Так ты говоришь – Лях в Питер уехал? – лихо почесал он затылок. – Самое время наведаться в деревню за документами. С девчонкой-то познакомь.

– Зачем?

– Что зачем? – удивился Слава. – Не хочешь, не надо, я сам познакомлюсь. Как тебя зовут, красавица?

– Оксана.

– Вишь, какое красивое имя ты хотел от меня скрыть. Оксана, ты в аптеку пошла?

– Пошла, – кивнула она.

– Ну, так, беги. Меня можешь не бояться, я тоже здесь живу вместе с дядей Володей. Он меня приютил на время.

– Я пошла? – повернулась Оксана к Володе.

Он согласно кивнул головой.

Несколько раз обернувшись, девочка ушла.

– Кто такая? – ухмыльнулся Слава.

– Просто знакомая.

– А ты, оказывается, тоже извращенец, – осклабился Слава.

– Что значит, тоже извращенец? – нахмурился Сухих.

– Да так, знал я одного, – ушел Слава от ответа. – Тоже любовь была, – покачал он головой. На его глаза навернулись слезы. В порыве горечи Слава взял бутылку, сорвал с нее пробку и налил водку в кружку. Опрокинув ее, занюхал рукавом. – И как тебе она?

– Кто?

– Эта Оксана.

– Слушай, кончай, а, – скривился Володя. – У тебя одна пошлятина на уме.

– У, как мы заговорили! – воскликнул Слава. – Пошлятина, – передразнил он Сухих. – Ладно, не кипятись, а то на тебе чайник вскипятить можно. Твои дела, меня не касается. У меня своих проблем хватает, – помрачнел он.

– Ты бы дал нам поговорить, а?

– Уйти что ли?

– Но.

– Да я жрать хочу, да и с людьми побыть. Сижу там один, как сыч, скоро завою уже.

– А ты возьми кастрюлю с собой. Нам поговорить надо.

– Она же малявка еще, да и ты, как я вижу, не в форме для этого разговора. Или лучше тебе? Грелка в полный рост, конечно…

Славе не удалось договорить. С лестницы донеслись быстрые, тяжелые шаги. Они явно не принадлежали Оксане. Замерев с открытым ртом, Слава с усилием повернул голову к двери. Через секунду в подсобку влетел Миха боксер. Поздоровавшись мимоходом с онемевшим Славой за руку, он обратился с лету к Сухих.

– Димыч не заходил?

– Нет.

– Представляешь, паскуда, взял у меня бабки, сейчас, мол, девочек снимем, возьмем бухла и поедем к нему на квартиру. Я стою, жду его у гастронома, а его и след простыл.

– Не было его здесь, – повторил Володя.

– А ты, что, заболел что ли? – наклонил Миха голову на бок, будто присматриваясь.

– Заболел.

– А-а, а водка чья?

– Моя.

– Можно я бухну, замерз весь?

– Бухни.

Глянув, на испуганного непонятно чем, Славу, Миха налил себе полную кружку и в три глотка ее осушил.

– Вот это класс! – восхищенно восторгнулся Слава, артистично захлопав в ладоши.

– Я еще, но?

Не дожидаясь ответа, Миха снова налил водку до половины и выпил. Сморщившись и затаив дыхание, нашел на столе ложку, сунул ее в кастрюлю и зажевал выпитое кашей.

– Хорошо пошла, – погладил он себя по животу. Шутливо раскланявшись, он направился к двери. – Пойду искать этого придурка, найду, все рога ему пообломаю.

– Прикинь, да? Кружку одним махом, вот это мужик! – восторженно покачал Слава головой. – У нас, правда, в деревне один мужик был. Так вот он наливал водку в чашку, крошил туда хлеб и…

Слава затих, на лестнице вновь послышались шаги. – Да что такое сегодня, – пробормотал молодой человек.

В подсобку вошел Димыч.

– Здорово, – поприветствовал он собравшихся. – Миха тут не появлялся случайно? Димыч был явно под хмельком, но на ногах стоял крепко.

– Только что был, тебя искал, – сказал Володя.

– Я его уже минут десять жду. Вот придурок, а он, оказывается, в подвале сидит. Пусть, тогда постоит, померзнет.

Димыч осторожно поставил на пол объемный пакет, звякнувший стеклотарой.

– Он тоже тебя у гастронома ждет, – сообщил Володя.

– Сзади или спереди?

Володя пожал плечами и попытался сесть.

– Захворал что ли? – заметил Димыч.

– Есть немного.

– Я же ему сказал, что через черный ход выйду, он, что, спереди стоит?

– Скорее всего, – кивнул Сухих.

– Вот, пусть постоит, – взяв со стола бутылку, усмехнулся Димыч. – Московская, – прочитал он, – Особая. В подвале, что ли откопал?

– Откопал.

– Можно попробовать, не отравлюсь?

– Пробуй.

Димыч плеснул в кружку едва-едва, осторожно поднес ее к губам. Неспеша сделал глоток. – Резковатая, – заключил он. – Сейчас водка лучше.

– Не скажи, – не согласился с ним Слава. – С этой голова почти не болит.

– У вас, что ее много?

– Последняя, – кивнул на бутылки Слава, – Опохмеляемся вот.

– Ну ладно, – усмехнулся Димыч. – Пойду, а то этот придурок куда-нибудь ускачет, ищи его потом. Поправляйся, – подмигнул он Володе, кивнув на бутылки.

Володя сел на лавке. Дышал он с трудом, комната то плыла, то прорисовывалась резко. Слава выпил еще водки и что-то мурлыкал себе под нос. Володя поднялся, взял чайник. Его пошатнуло, и он едва устоял на ногах, поймавшись за верстак.

– Чай, что ли хочешь поставить?

– Малину хочу заварить.

– Давай, я сделаю. Лежи, – сказал Слава. Набрав воды, он поставил чайник на плитку. – Всю высыпать?

– Закипело уже? – открыл глаза Володя.

– Кипит.

– Так быстро? – удивился Сухих.

– Дядя Володя, – услышал он голос Оксаны.

Повернув голову, он увидел девочку и улыбнулся. Она сидела в расстегнутой курточке. Значит, когда пришла, он не слышал.

– Я тебе лекарство принесла.

– Ты что-то долго, – снова улыбнулся он. – Тут аптека совсем рядом.

– Тут центр, аптеки дорогие, я в нашу ходила.

Он понимающе хлопнул глазами. Собравшись с силами, сел. Открыл пузырек, высыпал на ладонь две таблетки, с трудом проглотил.

– Вот сдача, – протянула ему деньги девочка. – Двести три рубля.

– Спасибо.

– Сейчас с таблетками ты поправишься.

– Я еще малину попью.

– И с малиной, – согласно кивнула девочка.

– Слушай, Вов, я завтра первым автобусом в деревню хочу смотаться, – начал Слава. – Дай мне стольник на билет. Как я поеду-то? У меня, блин, представляешь, восемь тысяч у Ляха осталось. Я даже не вспомнил про них, до того загрузился этой бодягой с убийством, блин.

– С убийством? – покосилась на него Оксана.

– Да это я так, философски сказанул, – улыбнулся Слава.

– Ничего себе, – насторожилась девочка.

– Слушай, не бери в голову, лучше, вообще забудь.

Володя протянул ему деньги.

– Вов, я сразу верну. Ты мне вообще, как брат стал. Выкручусь из этой передряги и верну. Давайте, вам поговорить надо, я мешать не буду, пойду, прилягу, водочки, с вашего разрешения, еще макну и отвалю.

Выпив водки, он поспешно удалился.

– Дядя Володя, а он что, убил кого-то? – шепотом спросила Оксана.

– Свидетель.

– Он видел, как кто-то кого-то убил?

– У-у.

– Это, наверно твой Этот убил, – широко открыв глаза, сказала девочка.

– Почему Этот?

– Ну, он такой, такие, мне кажется, запросто могут убить.

– Я не знаю, Оксана, – покачал головой Володя. – Лучше скажи, как там дядя Слава, не бросался он больше на тебя.

– Нет, он плачет, – сжала она губы, будто готовясь заплакать вместе с дядей Славой.

– Плачет?

– Да, и тебя он хотел видеть, только я сказала ему, что ты заболел.

– Меня? – еще больше удивился Володя. – Странно, но мне кажется, это не он плачет, а водка. У меня отец пил и тоже плакал, когда напьется.

– Нет, дядя Слава трезвый. Он этот ящик водки в коридор выставил. Ее всю мужики растащили.

– Интересно, – задумчиво произнес Володя.

– Мне его жалко, дядя Володя. Я хочу отдать ему документы, – сказала Оксана.

– Дурой будешь.

– Ну и что. А когда ты поправишься, мы сходим к нему. Он сказал, что надо в ближайшие дни.

– А документы зачем отдавать?

– Я так хочу, мне его жалко, он же маму любил.

– Понятно, – вздохнул Володя. – Только я тебе их не отдам.

– Не отдашь?

– Нет.

– Как? – растерялась Оксана. – Это же наши документы.

– Не хочу, чтобы ты осталась на улице.

Оксана замолчала. Сжав губы, она тяжело вздохнула. – Я тогда к тебе больше не приду.

– Даже так, – усмехнулся Володя.

– Ты не имеешь права не отдавать мне мои документы.

– Не имею, – согласился Володя. – Но так для тебя лучше.

– Я уже большая, я сама знаю, как надо делать.

– Налей мне чаю, пожалуйста.

– Не налью.

Усмехнувшись, Володя поднялся. То ли таблетки подействовали, то ли этот нешуточный спор вернул его к жизни, но ему действительно стало чуточку легче. Он сам налил себе отвар и сел обратно на лавку.

– Я не хочу с тобой ссориться, Оксана, – сказал он после небольшой паузы.

– Тогда и не ссорьтесь, – заметила она.

– Но если ты поступаешь, как неразумное дитя и потом будешь об этом жалеть, как мне быть?

Оксана вздохнула.

– А откуда вы знаете, как я поступаю?

– Я? Я так думаю.

– Я же тоже думаю. А вдруг дядю Славу убьют, если мы не отдадим документы?

– Не убьют, – не очень уверенно возразил Володя.

Оксана молчала. Володя пил малиновый чай мелкими глотками и мучительно соображал, как ему поступить. Имеет он право или не имеет…

– Хорошо, возьми. Там в шкафу пиджак, они во внутреннем кармане.

Оксана встала и подошла к шкафу. – Тут еще ваш паспорт.

– Паспорт оставь.

Она вздохнула. – Сразу-то не мог что ли отдать, – укоризненно произнесла она. Помолчав, она поджала губы и заявила:

– А я больше не курю. Бросила.

Володя едва не подавился кипятком.

– Молодец, – прохрипел он.

– Ты пойдешь со мной к дяде Славе? – спросила Оксана после довольно длительной паузы.

– Сходим, как только поправлюсь немного, – пообещал Володя.

– Я пойду тогда?

Он согласно кивнул головой.

– Я завтра зайду.

– Подожди, ты опять в школу не ходишь?

Оксана отвела глаза в сторону. – Я целыми днями уроки учила, все равно одни тройки, да двойки.

– Ну и что? В школу надо ходить.

– Я буду… с новой четверти.

Она убежала. Стукнула входная дверь. Девочка захлопнула ее на замок. Володя допил отвар и лег. В организме нарастал жар. Вскоре стало нестерпимо душно. Жар все усиливался. Сухих вдруг стало страшно. Он сел на лавке, снова налил себе отвар, съел очередные две таблетки и запил их угасшим кипятком. Попробовал полежать, но лежать в этой нестерпимой духоте было неуютно. Неужели это и есть смерть? Он попробовал подвигать руками, взять сигарету, даже сунул ее в рот и поднес зажигалку. Легкая затяжка закончилась приступом кашля. Горло перехватило так, что, казалось, в него впились тысячи колючек. Погасив сигарету, Володя налил отвару, долго пил его мелкими глотками, глотая медленно и стараясь смазать больное горло. Дышал он с трудом. Наконец приступ страха отпустил его. Немного успокоившись, Сухих лег, постарался сделать дыхание плавным, но воздуха не хватало. Он быстро сбился с ритма и снова задышал учащенно. К тому же он очень устал, эта усталость такой свинцовой тяжестью налилась в ноги, что он не мог пошевелиться. Глаза закрылись сами, через пару минут Володя впал в забытье. Сквозь сон он слышал, как по подвалу прошелся Слава, заглянул к нему и ушел вверх по лестнице, оставив дверь открытой. Встать и закрыть ее сил не было.

Неожиданно сон оборвался. Словно какая-то пружина подбросила Володю с лавки. Тело горело так, как будто он лежал на раскаленных углях. Натянув поверх курточки телогрейку и сжавшись в комок, Сухих заходил по коморке. Пять шагов вдоль, поворот и обратно. Быстрее, быстрее, голова пошла кругом, и вдруг крупные капли пота проступили на лбу. В следующее мгновение все тело стало мокрым, как после бани. Сразу спал жар и исчезла пелена, сквозь которую слышал Володя окружающий мир. Прояснился взгляд, и просто стало легче дышать. А пот катился по спине в три ручья. Володя сел на лавку, привалившись спиной к теплой трубе отопления. Ему было хорошо и почти спокойно. Надо выпить таблетки. Рука к ним потянулась сама. Даже ладонь оказалась влажной, на коричневом стеклянном пузырьке ампициллина осталось матовое пятно его пота.