Город П. был крохотным провинциальным уголком, где каждый знал каждого, а слухи летели от одного конца до другого со скоростью света, будто ветер шептал их по крышам. Согласно древнему преданию, ещё в античные времена этот город играл значимую роль как морская гавань, основанная греками. Говорят, сюда приставали и сами аргонавты — герои мифов, отправившиеся в Колхиду, чтобы украсть золотое руно, а в середине XIX века был возведён в статус города при царской России. Лицом города стали старая османская башня, уцелевшая после изгнания завоевателей, и возведённая рядом с ней церковь Святой Богоматери, построенная в неовизантийском стиле как миниатюрная копия храма Святой Софии в Константинополе. Эти здания были самыми старыми в городе, его визитной карточкой.

Остальная застройка состояла в основном из советских пятиэтажек и девятиэтажных домов. Когда наступила советская эпоха, церковь закрыли, а в её стенах открыли городской театр. Но, как говорится, время расставляет всё по своим местам. В начале 2000-х годов здание вновь передали Грузинской православной церкви, провели реставрацию, и богослужения возобновились. Двор храма окружили высоким забором с массивными металлическими вратами под аркой.

Город и вся страна медленно поднимались после тяжёлых лет — гражданских войн, потери территорий, десятков тысяч беженцев. Недавние времена без газа, воды и света, отключаемых по графику, ещё жили в памяти людей. Но шаг за шагом всё приходило в порядок: появлялись магазины, бутики, кафе, работа, и безработица постепенно снижалась. Люди обретали быт, но теряли духовное.

Единственным по-настоящему тёплым и живым местом долгое время оставалась церковь. По выходным и праздникам здесь собирался весь город, и особенно много было прихожан на Пасху и Рождество. И всегда — возле входа — стоял один человек.

Старик. Немой. Ему было около шестидесяти пяти. Невысокий, плотный, с белой короткой бородой и седеющими волосами. Он ходил странно: мелкими, быстрыми шагами, будто его кто-то завёл ключом. Но главное в нём были глаза — синие, как море, добрые и ясные. Он не говорил, только благодарно кивал, слегка касаясь плеча тем, кто клал монеты в его пластиковый стакан. Я всегда давал ему железные два лари. Он узнавал меня, радовался по-особенному — дотрагивался рукой до моего плеча и постукивал в знак благодарности. Однажды он подарил мне маленькую икону святого Георгия. Вероятно, её дал ему священник, а он передал её мне — с тихим светом в глазах. Я поцеловал её и положил в нагрудный карман пиджака, ближе к сердцу.

Со временем город изменился. Газ, вода и свет стали частью жизни. Открылись новые магазины, кафе, рестораны. Люди меньше ходили в церковь — только по большим праздникам. Я и сам стал реже заглядывать туда: семья, работа, заботы…

Потом, прямо напротив храма, на месте старого кинотеатра построили супермаркет известной сети. Люди потянулись туда, а перед собором стало пусто. И однажды я заметил: старика нет. Спросил — сказали, он «сменил локацию». Теперь он стоял у нового супермаркета.

Так и было. Я увидел его у стеклянных дверей, всё в той же одежде, с той же кружкой. Он узнал меня, поклонился, коснулся груди, что-то бормотнул — по-своему, без слов. Всё было как раньше. Почти всё.

Но когда я снова посмотрел в его глаза — они были всё те же синие… но уже не сияли. В них не было того света, который был, когда он стоял у храма и подарил мне икону. Что-то исчезло. Я сел в машину, посмотрел на него через стекло — и стало тяжело на душе. Мне стало жаль его… и жаль храм. Старик потерял свой храм. А храм потерял старика. И не только его.