“Да ну её!
Ямбись она хореем…
Поэзия и это…
иже с ней!” —
Поэт воскликнул
как-то бреясь,
Решив, что быть
пора мудрей.

Устал дарить слова
нам гений.
Душой умаялся
он торговать.
Грехи, замаливать,
пытая жребий
За нас, и к милосердию
взывать.

Сердца реанимировал
он наши,
Дух, спящий, в мыслях
пробуждал,
Почувствовав усталость
страшную:
“Я ж не свою дистанцию
бежал!

-Взревел, влача, сей
жалкий жребий.
-Мне, кроме рифмы,
чуждо всё:
На бытовой взбираться
гребень,
А мусор выносить?! —
был потрясен.

-Оплачивать счета… —
рычал он тихо.
-Не вынесу я бытовой
нужды!”
Не мог найти в вулкане
выход,
Из гнёта, болью
давящей вражды.

Он мне признался сгоряча
однажды,
А я ему ответила:
“Послушай, ты!
Ты дружбой бы с трудом
себя уважил.
В злобЕ не прячься
от него в кусты

Свое унынье  лучше бы
не слушал.
И это, слышишь…
не руби сплеча
Чуток ты, братец рифмы
перекушал…
Поверь, ещё  горит
твоя свеча.

Попробуй к быту подходить
иначе.
Палитрой  свежей заиграет
жизнь,
Нюанс новейший, принесет
удачу,
Хандру пошли… Или скажи ей:
“Брысь!”

И выползешь из депрессивной
пущи.
Переусердствовал, видать,
чуток,
Увязнув в амфибрахиевой
гуще,
А вовсе даже не устал,
браток.

Увидишь – мир не так
уж мрачен.
Не страшен больше
мусоропровод.
И  муза ждет в объятиях
удачи.
Вливайся в бытовой
водоворот.

Глядишь,  забьешь и в
стену гвозди.
К народу  постарайся
ближе быть.
Работой разминай
почаще кости,
Чтоб было веселей
писать и жить.

Ты вылезешь из вязкой
тины злющей,
Впредь осторожным будь лишь,
голубок
С четырёхстопным ямбом
вездесущим,
И воздуха вдохнёшь
опять глоток.

Там в гамаке, доверившись
Морфею,
Заляжешь под развесистой
сосной,
И отдохнув, рванёшь  с дружком
Хореем,
Навстречу Дактилю вновь
в вечный бой”.

Гляжу, а вечерком в окне поэта, зажглась, и  мается  опять свеча,
рождая новые  на свет сонеты. И снова жизнь свежа, и горяча!