Архив рубрики: Рассказ.

Многоточие заполненное жизнью

-Аленка, отгадай скорей, кто приехал? – Юлька, обхватив за плечи подругу,   закружила вокруг себя, но, потеряв  равновесие, обе  рухнули в крапиву.

-Вот сумасшедшая! – отряхиваясь и растирая обожжённые ноги, Алена незлобно отчитывала взбалмошную соседку.

-Да  ладно тебе,  это мы сейчас помажем, и все пройдет.  Первый раз что ли?   Помнишь, как  в детстве на крыжовник дед Степан нас усадил, когда мы набег делали на его сад?

Девчонки заливисто засмеялись, и эхом им ответила вишнёвая роща, молоденькими деревцами, на которых стайками сидели птицы и подслушивали разговор  девчонок. Деревня Вишнёвка, потому так  называлась, что  испокон  века  здесь   буйно цвела дикая вишня,а теперь и того пуще – многоцветьем  радовала сельчан.
Местный агроном Степан Михайлович совершал с ней невиданные кульбиты  селекции, и  она ему ответила чудом, необычайным для привычного понимания – изысками цветения.
-Ну и  кто это там приехал?
-А-а-а-а!  Зацепила-а-а.  А  вот  отгадай.
-Да ладно тебе. Мне больше делать нечего.  Я сегодня    иду помогать  Марии Сергеевне. Она заболела, а  огород у нее не вскопанный стоит.
– Ну, ты даешь! У нее же есть сын, он в городе прохлаждается, а ты копать ей  будешь?
-Сын  уже давно не приезжает, и не пишет, а мне совсем  нетрудно. У нее небольшой   участок, так что…  Так что, если тебе нечего больше сказать, я побежала. А то, может,вместе, а?
-Лешка приехал на побывку, – выпалила Юля,  вглядываясь  в     подругу  с  лукавой хитрецой, ожидая увидеть    непомерное   удивление, но…
Алёнка залилась вишнёвым  румянцем  и, задохнувшись от непонятного смятения, побежала в дом, оставив  Юлю с широко раскрытыми глазами, ошарашенную  эффектом неудовлетворенности.

Два года назад к ним в посёлок приехал новый ветеринарный врач на конный завод вместе со своей семьей: женой и сыном. Алеша – высокий парень с чистыми голубыми  глазами, сразу влился в местный  коллектив  молодежи, хотя  это было  не так просто. Вишнёвцы всегда держались  особняком. И было понятно почему. Их статус на небывалую высоту поднимал конезавод, делая недосягаемыми перед близлежащими поселками. Здесь все были заражены  неподдельной  любовью  к лошадям. Устраивали соревнования и наперебой рвались купать своих умных друзей.

Этот захватывающий процесс был достоин кисти нескольких гениальных художников, а не только Петрова–Водкина… с его красным жеребцом. И те, кто не разделял  их страсти, не мог претендовать на  дружбу, а Леша  не просто это все любил всей душой, но и имел даже собственного скакуна. Подарил отец к совершеннолетию, и как результат – множество наград, принимая участие в скачках. Мечтал поступить в Московскую сельскохозяйственную академию, но отец не пустил. Сказал, что прежде его сын должен отдать долг Родине, а вот тогда и принимать решение, кем стать:«К любому решению надо подходить вдумчиво и осмысленно», – сказал, как отрезал тогда. И теперь он ждал призыва в армию.

На всех вечерах в местном клубе, новенький сразу же был востребован всеми девочками, но к их великому огорчению, Леша не любил танцевать, а все больше говорил с ребятами о лошадях, обсуждая планы, и рано уходил домой. Говорят, что его любимым занятием было читать и заниматься спортом. В своем дворе, он поставил себе турник, и еще какие – то снаряды. На девушек, казалось, не обращал внимания… Возможно не имел намерения лишать их покоя перед армией, да и себя… Кто его знает, о чем тогда думал, но вскоре все прояснилось с неожиданной для односельчан стороны.

Алена, училась тогда в девятом классе. И ее иногда тянуло на танцы вместе с другими девчонками, но мама держала в строгости, особенно после смерти отца. Усилила свою ответственность за нее. Похоронив мужа, она сама стала понемногу таять от тоски, и девочке часто приходилось ухаживать за беспокойным хозяйством из кур, гусей и двух козочек. Она их очень любила, и с радостью общалась с милыми животными, только беспокоила мама… Стала какой-то притихшей и всегда с грустной улыбкой, словно прощалась.

С  появлением в селе новой семьи, Алена сразу изменилась,  превратившись  из хохотушки и попрыгунью в тихую  мечтательную девушку. Могла часами смотреть  на   лес вдалеке, с особенным пристрастием, прислушиваться  к соловьям, чье пение раньше и не замечала, а сейчас они волновали ее маленькое неискушенное сердце и  тревожили… Тревожили так, что иногда  хотелось плакать без всякой причины. Она  никак  не могла понять, что это с ней, но мама  заметила сразу. На то она и мама.

Ее догадки подтвердились, когда  конезавод провожал свою молодежь в армию.
При всем честном народе, к ней подошел Алексей и громко сказал:
«Алена, я тебя прошу ждать меня из армии,– потом отвернулся и, поборов смущение,- ты… ты только  дождись. Мне это очень важно. Понимаешь. Не знаю, как сказать, но ты мне  будешь нужна всегда, всегда. Понимаешь, всегда, – и пошел к ребятам, вдруг резко обернулся, словно забыл самое важное, и договорил дрожащим голосом:«Алена, только, если и я те… тебе буду  нужен. Только  тогда… хорошо?»
Она, не говоря  ни слова, молча кивала головой, а по лицу  текли  слезы от невозможности  понимания  происходящего. Он никогда не обращал на нее особенного внимания…
А теперь… … … … … … …

Вот как вышло.
… … … … … … … … …

Прошел  год.

Они  не писали друг другу. Не было договора. Но мысленно… Мысленно с ним разговаривала каждую минуту,
час
день,
год… … … … … …
“А он?” – спрашивала себя со страхом, но ответить было некому, а потому была в большем смущении, когда услышала о его приезде. Аленка забилась в угол, свернувшись клубочком на кровати и затихла. От страшного, немыслимо страшного ожидания. Мама испугалась, не заболела ли, но соседка ей сказала, что приехал Алексей на побывку — она сразу все поняла. Подошла и обняла свою семнадцатилетнюю дочь, и ласково погладила по голове.
-Аленочка, миля моя! Не пугайся ничего. Прими все как будет, не теряй свое душевное равновесие. Вы еще оба так молоды, что может быть всякое, и не надо ломать в себе маленький росточек вашего стержня жизни. Он должен крепнуть и распускаться, чтобы могли выстоять в дальнейшем. Жизнь длинная, хоть и говорят, что короткая.

Аленка вспыхнула и прижалась к маминой груди, заплакала навзрыд. Вместе с ней и Мария Петровна.
-Здравствуйте! Дома есть кто-нибудь? – Алексей мялся у порога, не решаясь пройти дальше. Аленка подскочила и лихорадочно спрятала лицо в шарфик, висящий на спинке кровати.
-Лешенька, здравствуй! Приехал на побывку? Какая радость родителям! – хлопотала взволнованная Мария Петровна.
-Почему только родителям, а… – он не договорил, как из комнаты вышла Алёна и распахнутым взглядом прямо посмотрела в его синь.
-И для нас… для меня, – ответила просто и естественно.
-Мне не надо было проверять себя. Я был уверен в своем чувстве, но тебе дал время подумать, поэтому не писал. Теперь могу тебе сказать и вам, Мария Петровна, что я люблю всей душой вашу дочь. Тебя, моя Аленочка!

Влюбленные бросились в объятия, а потом, взявшись за руки, выбежали в сад…
Мария Петровна со счастливой улыбкой вышла на крыльцо и, только хотела присесть на скамеечку под деревом, как увидела бегущих мимо дома односельчан… по направлению к центру. Она тихонько пошла вслед за ними, и не успела еще подойти к конторе, как вдруг из громкоговорителя, что на конторе, сквозь хрипловатые помехи раздалось:
«Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну … … … … …»

В саду о чем-то пели соловьи, а дети знакомились с самым важным чувством начинающейся взрослой жизни — первой любовью.
… … … … … … … … …

Алена сразу записалась на курсы медсестёр, и прошла всю войну, вытаскивая раненых бойцов из огня, и через минные поля тащила в полевой госпиталь. Конец войны встретила под Берлином.
Леша встретил врага в танковых войсках и гнал его до самого конца. Погиб при подходе к Берлину в 1 945 году.
Прошло… семьдесят девять лет… … … … … … … … …

Подмосковная дача.

-Бабуля, мы уже в полной готовности и нетерпении, наконец, поближе познакомиться с прабабушкой, а для кого-то прапра…- в руках Илоны нетерпение выражал румяным личиком годовалый бутуз – Никитка.
-Заточение закончилось! Как же все устали от этого карантина. Неужели уже прошли целых три недели?! Бедная моя мама, зная ее непоседливый характер, трудно даже представить, что она испытывала, разглядывая через стекла террасы долгожданного праправнука, – Оксана, бабушка Илоны, горестно вздохнула. – Так ведь она и тебя, Лоська, не видела уже три года. Как увез тебя в Испанию дед, так и… Хоть вот вирус… загнал вас в родные пенаты.
-Ба, а я давно уже тебя хотела спросить. Еще… тогда, перед отъездом в Испанию. Почему у бабушки – Алены в комнате, весит портрет другого мужчины, а не деда. Ведь он же… ее муж?! И почему дед живет в Испании со своей дочерью, – мамой… без Алены?! Она только бывает иногда в гостях. Он разошлись из-за того…? Да?

-Понимаешь, это очень сложная и, на мой взгляд, неповторимая история, – чему- то улыбаясь, Оксана решала внутри себя задачу, как все объяснить внучке.
А объяснить было необходимо уже давно, но что-то ей мешало, и она не разрешала отцу пока ничего рассказывать внукам: Илоне и Игнату. Сейчас он служит Родине – летчик истребительной авиации.
-Выпусти Никитку, пусть по траве побегает. Не бойся у нас все обработано безопасными средствами. Природными. Ты должна была, вероятно, это знать давно, хотя, я в этом не совсем уверена. Ты рассудишь сама. Но дело в том, что твой дед, а мой отец – Михаил Сергеевич, не является мужем моей мамы – твоей прабабушки.

-Как?! Он, что же, мне не родной да?!
-Нет, нет! – поспешила опередить взволнованную внучку,- нет, тебе и мне еще какой родной. Он родной брат того мужчины, который на портрете — Алексея. Это первая и единственная ее любовь. Они должны были пожениться после войны,( думаю она тебе все расскажет лучше меня), но перед самым Берлином его танк был взорван. И с тех пор она жила только с памятью о нем и полностью посвятила жизнь мне и твоему дяде —Максиму, взяв нас на воспитание после смерти моей мамы. Она умерла вовремя родов, и нас – двойняшек, забрала к себе Аленочка.

Папа тогда был очень болен и почти год лежал в госпитале. Не приживался протез. Потом он учился на дипломата. Война обрушила все мечты, и приходилось наверстывать, а она ему позволила получить образование, сказав, что  теперь единственная возможность не расставаться никогда с Алёшей – это вырастить и поставить на ноги его племянников, в которых течет его кровь.

Отец, несколько раз впоследствии предлагал ей жить вместе. Он всем сердцем ее полюбил, и любит, по сей день. Никогда не женился больше, как и она. Но они остались очень близкими и нежными друзьями. Не знаю, смогли бы они сохранить это чувство, поженившись? – в задумчивости тихо спросила сама себя Оксана. – Она нас всех поставила на ноги, а отца – в буквальном смысле, и помогла получить достойное образование. Любимее и роднее человека трудно себе представить. Во всяком случае, для меня.
«Моя жизнь – многоточие, в полном смысле этого слова»,- говорила она, когда ее просили что-нибудь рассказать о себе, и добавляла, словно спрашивая себя,-А вам  никогда  не приходило в  голову, что  журавлиная стая похожа  на многоточие?”

Илона, словно изваяние, в застывшей позе долго глядела на молоденькую сосну, котору она посадила перед отъездом в Испанию.
-Бабуля,- очнувшись, она подошла к бабушке,- пойдем к ней… я очень хочу ее увидеть, и через одеяло обнять, если нельзя сейчас без него. Ей же так одиноко и плохо! – Илона навзрыд заплакала.
-Кому, ей?! Ага! Сейчас! Посмотри — ка туда, – Оксана указала рукой в сторону калитки…
В нее бодрячком входила Алёна Викторовна со скандинавскими палками, улыбаясь во весь рот.
-Как?! В девяносто шесть лет?! – вскрикнула Илона.
-А что ей 96? Она меряет старость, своим мерками, как сказал ее любимый Юрий Никулин: «Старость не возраст, а когда не можешь помыть ноги в раковине».
Так наша Алена попросила раковину ей повесить еще чуть выше положенного, и моет ноги только в ней, поочередно поднимая каждую ногу. И вообще ее девиз:
«Любить детей, это значит держаться на собственных ногах до последних дней жизни, чтобы не стать им обузой, испоганив жизнь».

-Бабуленька, родная, наконец мы может тебя обнять, хотя бы через какие-нибудь тряпки, -Илона, укутавшись широким шарфом, обхватила прабабушку, и долго стояла прижавшись, тихонько плакала.
-Покажите мне скорей моего праправнучка.
Но его уже, итак, несли ей навстречу, а он заливисто смеялся, как когда-то она в юности.
-Бабуленька, милая моя, ты не боишься коронавируса, так смело ходишь в лес?!
-Ну, вот еще! Перед врагом всю войну не пасовала, а тут перед какой-то соплей… Да никогда! Лес очищает мои легкие, и движение. Вот моё лекарство. Чтобы не было стыдно перед ним… моим любимым, погибнуть от этой … тли. Мы будем стоя смотреть ему в глаза, пусть даже в масках.
Ну, что пошли завтракать и праздновать победу — семья!
Прапрабабушка в перчатках вела малыша за ручку, и что-то ему рассказывала, а он смеялся, словно все понимал.

И был май 2020 года.

Дню победы посвящается!

Audio — сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор — sherillanna – Надежда.
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
https://poembook.ru/id76034
http://novlit.ru/maksa

Философы…

-А вот я вас сейчас крапивой-то отхожу! – Варвара Васильевна, гналась за мальчишками, одновременно на ходу пыталась натянуть рукавицу, чтобы ухватить шмат крапивы.
Один из них зацепился штаниной за штакетину, и тут же был захвачен  жертвой  ограбленного сада.
-А-а, так   это опять  Гринька,  со своими лазутчиками.  Вот я тебя сей…
-Нне-е!  Не отходите,- авторитетно заявил  главарь местных налетчиков.
-Это, почему же – не  отхожу?! – удивилась жертва  грабителей.
-Да вы добрая. Только кричите всегда, а глаза  улыбаются.
-Ах  ты, сорванец!  Все-то он видит.  А чего ж это вы  к   доброй     зачастили набеги на сад совершать?! К другим-то не пробовали?!
-Да-а-а,  они как раз и надерут нам задницу…     Это уж точно.
-Разве можно так говорить? – возмутилась было…
-Ну  а как еще это место  обозвать?!   Ни штаны же…  Их снимают когда прикладываются крапивой к зад….  Ну, к этой,  чё сзади  у человека – конфузливо поправился  Гринька, соседский пацанчик .

-Так,  чего ж воровать-то?! Попросили, я бы и угостила…
-Да…а, а вот можно  спросить?  Только  не ругайтесь, ладно?
-Да уж, спрашивай, что с тобой поделаешь…
-А вот почему, когда домой мамка приносит сливы, – они невкусные, а вот когда у вас сворую, так прям…  одно объедение.
-Ах ты, философ этакий! – рассмеялась Варвара Васильевна. Это же надо, с какой стороны подвел меня  к решению проблемы. И что тут скажешь?!  Ведь придется  рассуждать, а глядишь и весь гнев отойдет.  Ну, раз так, пойдем, что ли, чаем угощу, да и сливами…  Не успели же, пади, наворовать?
-Не, не поспели…   Вы  нас   уже стали быстро вынюхивать…   0й, я опять чей-то болтанул,  да?!
-Да уж, сболтнул, чего там… – улыбнулась учительница младших классов средней школы села – «Аистово гнездо».
Так,  назвали, потому что много лет назад  здесь коренились  аисты  почти возле каждого  дома,  теперь уж  об этом помнят только старожилы. Не появляются больше аисты, хотя гнезда еще остались во многих местах, как напоминание о гармонии между человеком и природой. А вот название прижилось.  Уж больно доброе и обнадеживающее.

Пока Варвара Васильевна поила чаем  плененного воришку и вела беседу,  позвонили в колокольчик, что висел на калитке. Вошел молодой мужчина, представился  корреспондентом из Москвы и спросил, не здесь ли живет   Федор Степанович Горюнов?
-Так, это же мой папка! – закричал, почему-то радостно, Гринька.
Наверное, потому  что каждый новый человек здесь своим появлением сулит   необыкновенное приключение. Происшествие,   возможно, невиданных масштабов,  а  в атмосфере  застоявшегося болота,  ох, как  много  значит.

-Только  это не здесь, а рядом…- продолжал натиск.  Через забор можно…
-А почему  же через забор, а не в калитку?! – удивился  очень журналист.
-Так,  это ему  привычнее через забор, – улыбалась Варвара Васильевна.
-А вы чё, про спасение, небось,  будете расспрашивать папку, да? – прищурив хитрющие глазенки,  пытал журналиста Гринька.
-Ну, давай знакомиться.  Меня зовут Валерий, а тебя?
-Я, Гринька, – протянул  ободранную ручонку для приветствия.
-Очень приятно, но почему Гринька, а правильно как звучит  имя?
-Так,  уже  и не помню…   Уже давно начали так звать, – почесав грязную белобрысую голову, задумался…

-Гриша, Григорий – его имя, – добавила Варвара Васильевна.
-Не…е! Мне Гринька больше нравится, – резюмировал мальчишка и тем самым поставил точку в этом животрепещущем вопросе.
-Ну, Гринька, так Гринька.    Тогда веди  к своему отцу.
Мальчонка   задумался и, показалось,  что немного помрачнел…
-Не получится у вас, наверное, сегодня с ним поговорить, – с трудом, словно поднимая тяжелый груз размышлений, тихо произнёс Гринька.
-Это почему же?!  Отца, что же, нет дома, что ли?   Так,    подождем, если можно.
-Нет… Он в хате… Просто  сегодня собрался  уйти в запой…  А когда он так говорит, то всегда пьет почти целый месяц…
-Вот оно ка-а-ак! – с пониманием протянул Валерий.
Варвара Васильевна только горестно кивала  и при этом тяжело вздыхала…
-Это что же получается, что твой батька, как настоящий мужчина умеет держать слово, – пытался пошутить корреспондент.  Сказал – в запой, и сделал…
-Ну да… Получается так… – было видно,  что не клеится что-то, эта  вроде похвала  в адрес отца, с тем ощущением, что было в сердце у мальчонки.
Валерий  заметил смятение Гриньки и быстренько сменил тему.

-Я думаю, нам  не стоит заранее  настраивать себя  на отрицательный результат. Как  думаешь? Пойдем и все увидим на месте.
Их встретила на крыльце мать Гриньки  – Клавдия.  Бутон цветка нераспустившийся, но уже увядающий. Так, и не успел  познать очарования расцвета… Как много  можно встретить людей, никогда не испытавших молодости, но уже – угасшие… Вот именно такие чувства вызвал у Валерия образ Клавдии.
-А Федора  дома  нет, он топит баню, – ответила  на вопрос Валерия.
Гринька сразу повеселел лицом и, схватив за руку гостя,  потащил его к бане.  То, что  называлось  баней, скорее напоминало  полуразвалившейся туалет на даче нерадивого хозяина. Под огромной сосной, на ящике сидел, подперев голову руками, о чем-то тяжело соображая,  мужчина…  Думы почти все были  видны по  напряженно мыслящей спине.  Она воспроизводила все переживания и движения мысли.

-Здравствуйте,  Федор Степанович!  Я приехал написать  о вас очерк.
-Обо мне?!  Что, правление ужу накатало телегу, как на самого нерадивого члена  команды механизаторов?  Ну, давай…  Строчи.
-Да нет! Рассказать о героическом  спасении людей из автобуса, ушедшего под лед.
-А-а-а-а.  Так, а чего тут героического?!  Помог  и все.  А кто бы это ни сделал…– не спрашивал, а просто размышлял вслух. Правда, были рядом такие, – пробурчал Федор. Не настроен я что-то сегодня разглагольствовать. Вот хотел напиться, но и от этого процесса спасения не нахожу… Что-то стало воротить…   Не легчает,  а только еще хуже…  Думал истопить баньку. Может,  хоть она чуток очистит душу…- в никуда произнес  мини-монолог. Валерий понял нежелание общаться  и с пониманием подсел рядом, – закурил, предложив Федору. Тот не отказался.  Так,  они просидели почти полчаса.

Воздух  опьянял  хвойной свежестью и пением птиц.   Природа упорно   втягивает   в другую,  живую, чистую жизнь.  Без разрушительных пороков. Но мы   упорно не слышим,  будто она  вовсе не окружает бережно со всех сторон, как заботливая мать. Да, когда же  поймем что в ней  все  наше спасение и то,  что называется – вкусом жизни. Ответы,  на все   вопросы и претензии к бытию.  Гринька  почти на цыпочках отошел в сторону, чтобы не спугнуть момент, сохранивший  трезвого отца. Он, казалось, внутри молился,  бог его знает, на   откуда взявшегося корреспондента, чтобы тот уберег от этой пропасти отца.

-Когда я вернулся из Афгана после плена в Москву, – внезапно  начал говорить Федор.
Валерий обомлел…  Чутье журналиста обещало, такое откровение, на  которые  их братия просто молится.
-Казалось, что сейчас все будут благодарить за то, что  взял на себя то, что не досталось их сыновьям и мужьям, – продолжал воспоминания Федор, как бы внутри… про себя. Но они не замечали меня вообще… Как будто даже и не знали об Афгане… О том, что там гибли пацаны, которых родная страна вырвала из  мечты, и направила под пули во имя справедливости. Но сейчас меня  совсем  наоборот – обвиняли даже. Пока  переломил это несовпадение внутри себя,  чтобы как-то начинать жить – прошло почти два года. Началась перестройка. Мне предложили работу в процветающей фирме по починке автомобилей. Еще  в  Афгане   пришлось много ремонтировать технику – от машин, до танков. Мои руки оказались для них золотыми. Они  их почти изъяли у меня. Я не принадлежал самому себе…

Однажды  попытался подняться во весь свой  почти двухметровый рост, но  меня осадили так прикладом,  что  до сих пор не могу толком разогнуться. Отобрали квартиру… Родительский дом не успели отнять,  хотя уже начали обработку… Спасло чудо… Они перестреляли друг друга при разделе своих зон владения. В это время у меня умирал отец – старый партиец, а мать-преподаватель консерватории – слегла…  Они были как одно целое существо совсем неприспособленное к жизни на земле.  Отец, с его непоколебимой верой в справедливость, которая непременно восторжествует, а мать,дочь своих родителей. Ее отец – известный скрипач, которого забрали ночью, и больше  его не видели, а через некоторое время  пришли за матерью и забрали за связь с врагом народа.

Бабушка была близкой приятельницей Елены Боннэр – жены Сахарова.  Еще девчонками начинали учиться музыке у бывшего ученика знаменитого  Александра Борисовича Гольденвейзера, который  впоследствии стал крестным отцом  Андрея  Дмитриевича Сахарова. Они тогда жили в  Ленинграде. Потом  судьбы разошлись: Боннэр поступила в Ленинградский медицинский институт, а бабушку дед увез в Москву. Там же она поступила в консерваторию. У нас часто  бывали известные музыканты, артисты, ученые. Я никогда не видел ни единого  из них, чтобы он себя ощущал великим  либо звездой. Привык   с детства  к  такой скромности в проявлении  жизни, что попав  в  Афган, в эту мясорубку чувств, мыслей, стремлений надежд… сник, как обрубили стержень внутри…  Четыре года воевал  здесь, бегал по горам, что между Кабулом и авиабазой Баграм. Потом контузия. При возвращении домой меня раздели почти до трусов, а  металлоискатель все звенел и пел… Осколки от мин напоминали о себе…

Моджахеды и те  говорили, что было интересно  воевать с нами, поэтому, наверное, и ненависти не осталось. Уважали  за то, что по-честному воевали. Мать не отпускала, когда случайно узнала, что, наверное,  в Афган. Я помню, как она кричала:”Посмотрите, какой он худенький! Он же скрипач и пианист… Ему руки надо беречь… Он очень талантливый!”
-Ей тогда ответили, что здесь все талантливые, и у всех руки… Рядом был парнишка  тоже – музыкант… Теперь он воплощен  в гранитном обелиске… Мать погибшего, несостоявшегося гения  так и не увидела сына. Привезли в цинковом гробу. Даже не давали открыть. Думал, что во мне уже нечего ломать, но оказалось, был самонадеянно неправ.  Можно было…  И крушили… Мать ушла вслед за отцом, оставив меня  наедине с миром, который  уже почти разрушил, а в душе   звучит,  по сей день музыка и слова матери:”Играй сын! Сражайся скрипкой! Ты должен помнить из философии музыки: ” Если хочешь узнать, благополучно ли обстоят дела с правлением какой-то страны и здоровы ли её нравы, то прислушайся к её музыке!” Ты мельчайшая частичка своей страны. Помоги ей. Она гибнет… Играй!”  После смерти отца продержалась мать всего год. Больше на этой земле я никого уже не интересовал.

В такое смутное время  и увидел девчонку на вокзале… Сидела  на скамейке возле здания, съежившись, на морозе… У нее не попадал зуб на зуб…  Спросил, не нужна ли какая  помощь, но  еще больше вжалась в себя и испуганно прохрипела срывающимся голосом,  что один такой уже помог… Вначале немного разозлился, и хотел было уже отойти, но в ней показалось  что-то, до боли в теле,  знакомым… Я также  воспринимал всех тех, кто пытался  предлагать помощь, а меня  это не только оскорбляло, но вызывало приступ звериного гнева. Несправедливости, унижающей  меня –  жалости.  Вернулся, молча взял под руки и повел  к вокзалу.  В помещение. Девчонка не сопротивлялась и почти теряла сознание. В медпункте ее привели в себя и вызвали скорую помощь. Навещал  ее в больнице почти целый месяц.  Над ней, оказывается, надругался  друг и выбросил на улицу… Полтора месяца лечили воспаление легких. Потом мы вместе уехали  в её отчий дом, оставшийся от бабушки. В «Аистово гнездо». Сама-то она из детдома…

Там сложная история, каких по России-матушке тьма-тьмущая. Оставаться в Москве уже не мог. Видеть, как она жиреет,не замечая боли человеческих судеб. Стали жить, как два болванчика, которых из одного измерения перенесли в другое, и они,  не шевелясь, продолжали стоять там, где их поставили… Вроде существовать, не сходя с места. Даже незаметно как-то родился Гринька. Это белобрысое чудо.  Ремонтирую трактора, баржи плоты, а ведь я скрипач, пианист, когда-то подающий надежды… Все  промчалось в таком далеком прошлом, что, кажется, даже  было не со мной. А вы говорите:”автобус”… – немного помолчав, резюмировал Федор.  Вырезал  верх  крыши, что торчала из-подо льда автогеном… Потом  вытягивал, как мог… Пять детишек так и погибли вместе с  училкой…
-Но вытащили – то двадцать?
-Ну, да двадцать…- нехотя  произнес Федор, о чем-то мучительно думая…
Слушай, а ведь я должен был сегодня уйти в запой?! Но вот она, стоит передо мной, а смотреть на нее не хочется… Это, что же великая сила беседы?! Беседы, да-а-а. Когда есть о чем говорить, люди пьют мало, только для поддержания беседы. А  сегодня появился слушатель, такой, какого я не встречал  уже  столько лет, сколько нет  моих родителей и их друзей.

-Да-а, теперь я понимаю в  кого Гринька такой философ. А вы оба – мыслители,- задумавшись, машинально проговорил Валерий. Знаете, Федор как вас там, Степанович, кажется. Так вот, Федор Степанович! Я, пожалуй, не стану писать о вас очерк. Сейчас напрошусь на квартиру к  Варваре Васильевне, переночую и   утром в редакцию.
-А что так?! Можно и у нас заночевать, да и в баньку сходить… – искренне недоумевал Федор. Я вроде ничем вас не обидел… Что о себе много рассказал, так  и сам не понял, как это получилось?! Прорвалось, что ли?! После длительного  молчания…
-Да  не вините себя. Вы говорили вполне искренне, но спать у вас  не  стану. Вы мне не нравитесь. Недостойны вы  такого сына, как Гринька…
И  вообще… Знаете, как он за вас переживает?! А, а вы – мелкий,  жалкий нытик.
Сколько людей, сколько событий были в вашей жизни! Какие люди! Необыкновенные, пусть сложные – вехи  мига жизни, а он все ноет, нудит, огрызается… А проживать  в полную силу, в ответственности за близких людей,  не пробовал?!

Я недавно писал об одном инвалиде… Афгана не было в его судьбе, но инсульт приковал к креслу. Так, он каждый день на коляске ездит в детский дом и обучает детей вырезать по дереву. Мы только недавно смогли выбить вакантное место учителя труда, чтобы  ему можно было платить хоть  немного. А, знаете, сколько таких по стране, миру?! Тех же Афганцев, которые не сводят счет с людьми, правительством, обстоятельствами, а просто действуют в поставленных условиях. Обитают как все. Заботятся о своих близких… Даже инвалиды. А вы?!  С руками и ногами… Посмотрите, в каких условиях существует ваша семья! Заваленный забор, ржавые бочки, банька ваша, вот-вот обрушится набок… На жене почти девчонке, лица нет – одна маскам беспредельной тоски. Вы солидный мужик…  За полтинник,  поди? А она еще совсем молодая, но уже повадки  старухи, которая  ничего  уже не  ждет  от жизни… Гринька вылезает на природном оптимизме и  невероятной любви к вам,  неблагодарному отцу. Да если  бы у меня могло быть такое чудо! Но  бог лишил такой возможности – иметь собственного ребенка. Мало того, я еще и трус.  Да, представьте, трус! Я бы никогда не смог спасти людей из  автобуса при таких страшных условиях. Никогда в жизни. И в Афган, мои родители,  ни при каких обстоятельствах  бы не отпустили. Всеми правдами и неправдами отмазали  бы. А я бы и не сопротивлялся. Мне кажется,  что просто грохнулся  от страха  в обморок.   Никогда не поехал бы ни в одну горячую  точку.

Но я хороший журналист и с огромным уважением, и почитанием пишу о своих отважных коллегах, которые там бывают. И погибают… Да! Да! Так, случается. Высоцкий тоже никогда не поднимался высоко в горы, но как писал  и пел о них.  Судьба не наградила такими  событиями, как у вас. Мне приходится  наблюдать за жизнями других людей. Школа, институт, благополучные родители – вот и вся биография. Но зато добросовестно и  дисциплинированно. Да, о вашей судьбе  можно написать трилогию, если  бы вы продолжали быть человеком. Играл бы сам, как завещала мать, учил своего сына, других детей.  Делал вокруг себя мир таким, о котором мечтал. Жене помог бы вновь почувствовать вкус жизни.  Заставил ее улыбаться.  А что творишь ты?! Вообще, недостойны, чтобы я тратил свое драгоценное  время на вас. Желаю  благополучного запоя.  Только Гриньку отдайте государству, возможно, попадет в хорошие руки. Толковый ведь парень. Может,  я его возьму к себе. А сейчас  бывайте… – договаривая свой обвинительный монолог уже почти на бегу, Валерий пошел к соседке.

Варвара Васильевна  с готовностью согласилась принять на ночлег гостя.  Накормила его и  не о чем не спрашивала.  Было видно, что  сама все понимает.  Хотя мало что знала о прошлом Федора, но было понятно, что настоящее его – не одобряет.
………………………………………………………………………

Утром, молча накормила квартиранта завтраком.  Потом тихо так, попросила протянуть руку помощи Гриньке.
-Не знаю как, но если бы можно было, как-то подсобить.   Уж больно парень-то хороший.
Валерий кивнул, дескать,  подумаю. Он вышел за калитку старенького,  но   покрашенного, веселенького забора, да и дорожки по всему двору выложены из камушков.  Домик ветхий, но свежевыбеленный.  Валерий тяжело вздохнул…  Ему навстречу буквально  вывалился из своего палисадника Федор. Взлохмаченный…  Но не  с похмелья, а как-то странно взъерошенный…
-Ты  это…  Говорил вчера, что  трус…   Нет, ты не  трус. Трус так не смог бы,  сознаться, в этом. Ты себя просто не ведаешь.  В Афгане тоже мальчишки со слезами  от страха совершали героические поступки. И  мне дай шанс…   Поверь в меня…  Поддержи,  что ли…    Приезжай    через полгода…    Может,  еще что-то смогу из себя  выжать.  Приезжай.  Это меня поднимет с колен, – подумав – быть может.   Валерий уныло кивнул и пошел к остановке.

Через полгода приехать  в ” Аистово гнездо” не удалось…  Сам от  себя, не ожидая, Валерий укатил с группой журналистов в Японию – освещать события после разрушительного цунами.  Фукусима  была его главным местом репортажей.

………………………………………………………………………

Только через год получилось, но с опаской, какой  не ощущал даже при поездке в  Японию.  Страх был  еще больше – волнительный.  Боязнь разочарования, беспредельной пустоты, какая его могла там ждать. Водитель   местного  автобуса  довез его до самого дома Федора. Валерий   не поверил своим глазам…   Белоснежный забор, сверкал лакированным штакетником, а бочки  были выкрашены во все цвета радуги.  Крыша из какого-то  красного  шифера напоминала болгарские домики.  Радостные и уютные. Сам  же  Федор сидел на крыше нового сруба баньки и что там прибивал. Навстречу Валерию уже мчался Гринька,  весь перепачкан во что-то меловое.

-Здравствуйте!  А мы  с Варварой Васильевной белим деревья.  Сначала у нас, теперь вот у нее.
-А где же ваша мама, – спросил удивленный Валерий.
-Так,это папка  заставил  ее гаммы учить на скрипке. Чтоб ребеночек уже  привыкал к музыке.
– Какой ребеночек?!
-У меня скоро братик, или сестричка будет, – радостно сообщил счастливый Гринь…  Гриша.
-Это очень хорошо, Валерий, что вы приехали, а то они ведь собираются скоро в город переезжать, – приветствовала своего квартиранта Варвара Васильевна. Тут    к ним  уже подходил Федор… -А-а, вот он и сам вам расскажет.

Баня у Фёдора еще не совсем была готова, поэтому растопили у Варвары Васильевны маленькую баньку. Да и теперь – это не банька, а банища-а.  Ночь незаметно прошла за разговором…
-Вот, пока подправлю здесь родовое  гнездо Клавдии, и поедем в город. Гриньке надо учиться, как следует. Парень толковый.  Обещали помочь  в кадетский корпус. А Клавушка  родит ребеночка  и   хочет обучиться на парикмахера. Нравится ей это дело. Родительский  большой дом-то  продал. Немного сюда денег   ушло,  и купил двухкомнатную квартиру.
-Федор, я тоже хочу сделать вам предложение.  Поработать немного  у меня. Я теперь главный редактор, и мы создали свой фонд “Внимание! Дети!”  Хочу, чтобы вы помогли в одном детском доме  организовать маленький оркестр.  Дети там одаренные. Специально собирали.
-Пока не обещаю…   Это когда она  родит.  Сейчас мне надо работать.   Плотно.   Хочу маленькую мастерскую открыть.  Вот решаю вопрос с кредитом. Может, еще компаньонов найду,  из своих старых приятелей.    Вроде что-то намечается.    Кажется – жизнь набирает обороты.    Они  крепко пожали друг другу руки.
-Сделаем и оркестр, и мастерскую.  Эх, только бы  еще пожить!
Хочется ведь! – вскрикнул Федор, а  Валерий лишь улыбался.

Послесловие автора:
Здесь все философы… Но с разными мыслями…
Мысли задают вектор нашей жизни.
Валерий чуть-чуть помог Федору изменить мысли…
Нам иногда очень не хватает этого ЧУТЬ-ЧУТЬ…
Но мы, окружающие их люди, должны быть более внимательны к таким,
но и вообще, к тем, у кого явная проблема со стержнем.
Зачастую близкие не поддерживают друг друга.
Но и сам человек, – должен хотеть изменить себя.
Именно -ХОТЕТЬ.
Без этого понятия – невозможно помочь человеку.
Этому нужно обучать с детства.
Стержень закрепляется с малых лет.

Все мои истории – это реальные события из жизни людей, так или иначе проходящих через мою судьбу.
И мне показалось, что их жизненные истории могут быть полезные еще кому-то.
Порой для решения какой-нибудь проблемы не хватает маленького толчка, или простого слова… но правильного.
И ты, вдруг находишь ответ в чужой судьбе, которая подсказывает тот единственный выход, решение.
Или, и того важнее: обнаруживаешь, что никакой проблемы-то, собственно и нет,
но ты совершенно запутался, вгоняя себя в губительное напряжение суетой:
сотканной из тревоги, непонимания, неспособности увидеть, что вот же ОНО, рядом… на поверхности.
Только поддержи тазом голову и на миг задумайся, как тут же: глаза увидят радугу, уши услышат тишину,ноздри буду раздуваться под напором ароматов природы, на языке появится апельсиновый вкус жизни(у меня лично – сервелатовый, потому что его – то и нельзя).
Все это не что иное, как ДЫХАНИЕ. Основа нашей жизни.
И прямая спина, соединяющая головной мозг со спинным – Центральная нервная система. Когда человек, хотя бы в вкратце будет знать строение своего организма, который пашет на него и денно и нощно, тогда ему будет легче понимать самого себя, ощущая, а отсюда и понимание других.

 

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
сайт novlit – Эхо наших поступков

Твоя награда…


Концерт закончился почти в четыре утра. Пока музыканты собирали аппаратуру, Лена вышла на улицу хлебнуть воздуха. У неё в процессе ночных бдений, выработался ритуал: прежде чем отправляться домой, во сколько бы ни закончился концерт — непременно подъехать к морю. Хотя бы на полчаса. Стряхнуть с себя чужую энергию и освежить свою. Почти всегда это удавалось, и возвращалась домой новым человеком, способным, что-то слышать и понимать. Но сегодня… Сегодня не чувствовала совсем ноги. Их просто нет… Всё это новые туфли… Восемь часов на этих самых ногах, зажатых в ласковые тиски концертных туфель. Но винить некого, и от этого на душе совсем не СЕРДИТО, а просто УСТАТО. Наконец, появились музыканты, разчмокавшись на прощание друг с другом, расселись по машинам, и… по дома-а-ам.

Раннее утро. Пустынная дорога устлана свежим снегом: пушистым, пушистым… Лена ехала вальяжно, наслаждалась тихой грустью, так ощущала состояние езды по ночной, заснеженной дороге. Ты в машине, звучит лёгкий джаз, а сверху летят пушистые крупные снежинки. Ка-а-а-айф!
Причалила домой к шести часам утра. Машину ставить в гараж не оставалось сил, поэтому забросила на стоянку. Рядом с домом.

Попугайчик Кешка, с нерадивой хозяйкой не разговаривал, а только с укором косил одним глазком-черничкой: «Тоже ещё, — молча, говорил Кешка! Ходишь тут по ночам, а я вынужден сидеть с открытой клеткой, когда прямо в глаза светит фонарь! Как будто не знаешь, что я так не могу уснуть!»
 Она извинилась, протянув к нему руку. Кешка, нехотя так, снизошёл и взгромоздился на тёплую, родную маленькую ладошку — позволил себя поцеловать в клювик. Почесав под крылышком комочек счастья, накрыла клетку покрывалом и нырнула в душ. После водной процедуры к ней постучался консенсус, и они завалились с ним в обнимочку баиньки.

И вот, субботнее утро! И можешь ты, или нет? Выспалась, али не выспалась? Это не обсуждается. В десять утра у тебя на кухне как штык — в пеньюаре сидела Катька… Соседка. Любимая соседка. Её муж, врач скорой помощи — на вызове, ребёнок ещё в животе, а она у Лены на кухне в ожидании чайного церемониала.
Вот такой расклад. Церемония, в самом деле — ритуал. Самовар, прочие атрибуты этого мероприятия… Самовар, правда, электрический, и сами мы неискренние, если верить Жванецкому… А она не только полагалась на мнение сатирика, но жюила по-Жванецкому. Всё остальное у них отменно качественное: настоящий Японский чай гёкуро (Gyokuro). Его привезли именно из того места — восточной плантации Киото. На столе в вазочках были разложены аппетитные вкусняшки. Орешки всевозможных сортов, мёд, вишня, черника, боярышник, курага, инжир, чернослив и чеснок. Медный красавец пыхтел всеми форсунками, а они готовились вкусить дары природы.

Пока Катюша разливала чай по чашечкам, Лена подошла к окну посмотреть, как там её «боевая подружка» под снегом на стоянке? Метель повелевала так, как она может распоряжаться только на Дальнем Востоке и Камчатке с Сахалином. Машина, конечно же, была укрыта снегом вся: «Брр-р-р! Глядя на эту картину из окна, предстоящая чайная церемония, кажется, ну просто раем в аду, — подумала ёжась девушка».

Предвкушение удовольствия от чаепития, направило к столу, но она тут же, подскочила, как будто какая-то неведомая сила вытолкнула… До сих пор не понимая, что это было… Перед домом Лены идёт длинная дорога, уходящая далеко в гору… С правой от  стороны нет ни единого дома, а только глубокий спуск к гаражам. Чтобы с неё попасть в какой-нибудь близстоящий дом, пришлось бы: или высоко подняться к верхним домам, или с крутизны спуститься  к гаражам. Владивосток, одним словом… Рельеф-мама не горюй. Горы, море, спуски и подъёмы… Но, зато воздух свежайший, скажу я вам.

Когда она разглядывала свою машину, мельком заметила, как два человека сгорбившись, едва передвигались по тротуару к верхним домам… Ветер трепал их в разные стороны, сбивая с ног. Ещё подумала тогда: «Куда вас несёт?! Ведь объявили же, чтобы не высовывались. Люди! Мощный циклон!» И сейчас, сидя за столом, подскочила, как ужаленная от мысли, что это, вообще… старики. Да конечно же — два пожилых человека, видно по тому, как они передвигались. А точнее, сказать, почти топтались на месте. Один из них, висел на другом, а у того ещё и что-то в руках болталось…

-Лен, ну, чего ты там застряла?! — взывала в нетерпении Катя. Чай остывает.
В очередной раз уселась за стол, взяв в руки хрупкую чашечку, приступила к чаепитию, но в горло не лезли вкусняшки… Та же неведомая сила почти катапультировала со стулом вместе, направила снова к окну… Парочка не продвинулась и на метр, а впереди ещё шагать и шагать до первого дома: «Куда же им надо?! — мысленно спрашивала Лена».

Сердце сжималось от боли. Ещё раз сделала попытку погрузиться в чаепитие и расслабиться, но не получалось… Катя, вообще, ничего не понимала, а Лена и не знала, что надо сказать… У неё внутри всё кричало, и куда-то гнало…
«Кто же вас отпустил, чудики вы?! Куда несёт нечистая?! — обругивала про себя этих неугомонных. Что вам не сидится дома?!»

-Катя, я быстро… Мне надо… Потом всё объясню, — проговаривала на ходу, натягивая на пижаму дублёнку. Выскочила на стоянку, размышляя: «Так! Даже если мне греть минут пятнадцать, они не уйдут далеко».
Ребята-стоянщики помогли очистить машину от снега, ругая девушку…
-Ты что?! Нельзя сейчас выезжать на дорогу! Скользко.
Но… Леной уже овладел амок, всецело охватив. Выехала со стоянки и юзом подкатила к тротуару, с которого сбивало пургой двух, прижавшихся друг к другу старичков. Открыв дверцу, браво так скомандовала:
-Ну-ка быстренько ныряйте в машину!
Старики встрепенулись и прижались, друг к другу. Она пристально посмотрела на них сквозь метель, продолжая взывать:
-Давайте, давайте, садитесь, а то совсем замёрзните.
-Это вы нам, — вдруг спросила женщина тихим испуганным голосом.
-Да, да! Вам…
-Но у нас нет денег, заплатить.
-Да не надо оплачивать, садитесь быстрее, — командовала Лена, не выходя из машины, как ей казалось, из лучших побуждений — скорее их уже обогреть.

Только потом, со стороны прошедших от события тех дней, представила, как всё это выглядело… Как они себя чувствовали на пустой дороге в круговерти пурги, а тут благодетельница выискалась… Требует срочно выполнять её команду и не задерживать исполнение благодеяний: «Курица самодовольная! -Аж, зубы сводило от стыда, когда вспоминала эту себя…».
Но как говорится: «Поздно пить Боржоми».
– Но мы не можем скорей, — ответил тихий голос женщины.
У неё зуб на зуб не попадал от холода. Немой вопрос застрял в глазах Лены?! И тут она, наконец, изволила внимательно присмотреться к этой парочке.

Старушка, в одной руке держала тортик, а на другой висел, видимо, муж — полупарализованный мужчина… У него не работала рука и волочилась нога… Лене стало невыносимо стыдно за свой командно-повелительный тон: «Мессия тут выискалась, чёрт возьми! — выругала себя». Наконец, изволила выйти из машины, а не руководить из неё беспомощными людьми, но сквозь пургу мало чего можно было  понять. Забрала из рук старушки тортик, поставив его на переднее сидение. Вместе с ней медленно усаживали мужчину, и только потом, дрожащей от усталости рукой, держась за дверь, уселась она сама. Старики молчали, испуганно поглядывая на, непонятно откуда появившуюся помощь.

-Вам куда? — спросила совершенно растерянных стариков.
-Нам к двадцать третьему дому…
-О, мой бог! — взвыла Лена. Да это же на самой высоте! Машины оттуда просто слетают вниз по скользкой дороге. Что же вас туда гонит-то?! — не унималась. Как же собирались добраться по такой погоде?! У вас есть какие-нибудь дети?! А откуда идёте?!

Когда они ответили, откуда, ошеломлённая девушка чуть сидя не упала в обморок. Оказывается, бедолаги шли снизу от своего дома уже больше часа, а ещё часа два добирались бы к дочери, если бы совсем не замёрзли… Сколько таких случаев. И ведь ни единая машина не остановилась рядом. Даже вездеходы.
-Дочь не могла такси заказать и оплатить?! — негодовала Лена, считая, что гнев относительно нерадивых детей вполне праведный.

Пожилая женщина говорила с такой интонацией и паузами, что можно было в ней определить бывшую учительницу, или что-то в этом роде.
– Наша дочь инвалид. У неё нет денег на такси. Она совсем не ходит, — прошептала женщина.
Лена просто обмерла…
– А её муж?! — уже без всякого праведного гнева робко переспросила.
– Муж лежит парализованный. Дочь за ним ухаживает на коляске.
– Извините меня за допрос, — тихо буркнула, глотая слёзы гнева.

Гнева на того, кто сидит в канцелярии… Да, да! Той самой, из кабинета, которой рассылают нам людям наказания за какие-то грехи… Это как же надо нагрешить, что бы так тебя наказали?! Обложили со всех сторон, что невозможно понять… Как люди могут ещё дышать при таком наказании?!
КАК?!
Но у Лены к небесной канцелярии, и, помимо этого, полно других вопросов.

-Ну, что же, поехали на день рождения! Про себя прокручивала возможную ситуацию, что делать, если машина начнёт пробуксовывать на подъёме: «Тогда я забираю их и возвращаюсь домой. Заказываю такси-вездеход туда и обратно, — мысленно готовилась к худшему повороту событий».

Включила медленный джаз, и… поплелись. Она была уверена в своей резине, но тем не менее ползла очень тихо. Когда, наконец, подкатили к дому, Лена повернулась к ним сказав:
-Ну вот! Мы и приехали. Сейчас помогу выйти.
Старики не шевелились, глядя та-а-кими глазами! Умными, всепонимающими и одновременно — ничего не понимающими… И вовсе даже не старики оказались, а достойные, солидные люди… Качество уходящих лет жизни, которых – должна быть КОМФОРТНОЙ…
– Разве так бывает?! — тихо спросила женщина.
– Как? — ответила вопросом Лена, хотя прекрасно понимала, что она имеет ввиду… Но просто не была согласна с таким понятием в принципе.
– Ну, так как вы сделали, — дрожа всем телом, почти прошептала бедная женщина.
– Раз это случилось с вами, значит, бывает. Почему нет?! Вы разве не заслужили такого отношения к вам?!

У мужчины из глаз текли скупые слёзы. Он молчал: «Такие слёзы могут быть только у человека — сильного духом, но поверженного жизнью, — подумала Лена под аккомпанемент щемящей грусти».
-А как вы поедете обратно? — спросила.
– Мы не поедем, а пойдём.
Ещё некоторое время помолчала, пытаясь проглотить комок в горле.
– А телефон у вашей дочери есть?
– Да есть.

Написала на бумажке свой номер телефона и попросила, чтобы они позвонили, когда соберутся домой. Старушка заплакала навзрыд. Проводив их до подъезда, Лена попрощалась. Женщина, вдруг развернулась и, глядя ей прямо в глаза, с достоинством сказала:
-Спасибо вам! Мы сегодня получили такой подарок, какого у нас не было за всю жизнь.
Тут уже Лену буквально прорвало… Разревелась  в голос, обняв её, ответила, что это ОНИ ЕЙ сделали подарок, не позволив поступить по-свински.
ПОЗВОЛИЛИ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПРАВО – НАЗЫВАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ.
Да, да! Сидеть пить чай, когда старикам на твоих глазах требуется помощь, и ты в СОСТОЯНИИ её оказать?! Имеешь полную возможность для этого?! Это ли не свинство?!

Вернувшись, они с Катей ещё долго чаёвничали и молчали. Она умная и всё поняла, тем более эпопею наблюдала в окно, пока подруги не было дома.
Весь день Лена занималась делами. Вдруг обратила внимание на то, что постоянно ловила себя на мысли: «Позвонят или постесняются?».

Ждала звонка, как награду для себя. Сама не понимала, за что, но ждала…
И они позвонили.
Какие же это были счастливые люди!
Как будто манна небесная на них снизошла!
А ведь всего-то: получили чуть-чуть той теплоты, внимания, коими просто обязаны быть окружены.
По статусу — ЧЕЛОВЕК преклонных лет — НУЖДАЕТСЯ В НАШЕЙ ПОМОЩИ.
ЛЮДИ!
На любом отрезке своего следования по жизни. И неважно: ваш ли он, не ваш ли…

Лена их встретила у подъезда и помогла сесть в машину. А как же было спокойно на душе, когда усадила СВОЮ НАГРАДУ в машину, как непослушных родителей, которым не сидится в такую погоду дома.
В суете жизни мы перестаём себя ощущать.
Ненужные дела и разговоры всё об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, наилучшие силы, и, в конце концов, остаётся какая-нибудь куцая, бескрылая жизнь, такая чепуха, что и уйти и бежать нельзя…
Да простит меня Антон Павлович Чехов…
Позаимствовала его удивительную способность, гениально формулировать состояние. Никогда не стыдно учиться, но надо быть благодарным своим учителям, называя ИХ ИМЕНА.

Старики улыбались, как родному человеку. В глазах светилась защищённость. В машине ждал пакет с вкусняшками для чая, а по дороге Лена заскочила в овощной магазин и накупила  им целую корзину фруктов.
– Это от меня в честь дня рождения вашей дочери.

1999г.

Цвет любви…

– Какое одухотворённое лицо! Палитра эмоций, отражает любовь к жизни с невероятными переливами! Такое чудо и встретилось мне.
Женя оглянулась по сторонам, определяя, кто счастливица или везунчик, вызвавший своим явлением эти вдохновенные слова, исходящие от молодого человека в элегантном драповом пальто и кепи, того же тёмно-серого цвета. Шелковый шарф, завязанный французским узлом, завершал образ. Но, не увидев, кто мог соответствовать необыкновенным эпитетам, направилась по своему маршруту. Вдруг осторожно её тронули за рукав…
-Девушка, к вам обращаюсь, так что не ищите глазами никого.
-Ко мне?! – смущённо спросила Женя.
-А вы оглянитесь… Разве от кого-нибудь ещё струится такая светлая улыбка?! Вокруг бесцветные, унылые лица на фоне таких же улиц, стен, домов.
-Какие же они хмурые?! В них столько тайны, исторических событий.
– Вот, вот! Именно. Разве это ещё кто-то замечает кроме вас в такой ненастный день?!

-Меня же вы заметили, значит, и улицы не могли обойти вниманием, — Женя, улыбнулась, и незаметно для себя, вовлеклась в игру слов.
-Да, да! Это так. Я как раз вышел из метро, размышляя, куда уходит радость из людей?! Жить в таком городе и не испытывать счастья…
-Но, вероятно, они к нему просто привыкли. Привычка съедает все оттенки радости, оставляет лишь дымку ощущений, но со временем и она растворяется в пространстве.
-Как же вы хорошо и точно отметили: «дымку из ощущений». Я с самого утра предчувствовал, что сегодня особенный день. Хотя, ничего такого не предвещало. Рядовые будни, в которых мне как раз не хватало неуловимого торжества… И вы мне его подарили.
-Это вы сами излучаете праздник, поэтому и увидели во мне то, чего, вероятнее всего, нет. Либо не так ярко светится, — улыбалась Женя. И тут вдруг заметила, что они в разговоре ушли уже далеко от станции метро, ей же надо было на автобус… Но остановка оказалась позади, а на улице появились, зажжённым светом гостеприимные хозяева-фонари. Пошёл снег крупными хлопьям, мгновенно окутав Петербург зимней сказкой.

-Меня зовут Даниил.
-Евгения,— протянула руку молодому человеку, и он нежно прикоснулся к ней губами. Женя, почему-то испугавшись, отдёрнула. -Мне… мне надо в обратную сторону. Я заговорилась и прошла остановку.
-Куда вам ехать? Разрешите,  я  доставлю к месту назначения на такси, если позволите?
-Нет, нет! Не стоит.
-Женя, можно вас так называть? – держа за руки и умоляющим взглядом ясных, как голубые озера – глаз, смотрел прямо на девушку, отчего у неё кружилась голова. Неужели оставите меня одного, в такой красоте, — высказал вслух то, что она говорила себе внутри.
-Давайте вместе послушаем зимнюю Питерскую симфонию. Знаете, Женя, я сам из Болгарии. Учился здесь когда-то в Нахимовском училище, затем — военная академия… Теперь вот завершаю аспирантуру. Столько лет уже живу в Питере и не привыкнуть к энергетике этого города. Много путешествовал, но не испытывал такого чувства, как здесь. И что самое интересное, всегда жду от этого города особенный ракурс своей судьбы. Помните у Ахматовой:

«Оттого что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес,
Вмиг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес».

-Ну, просто о нас с вами… Мы сейчас как раз идём мимо Летнего сада. Женя только заметила, где она находится. -Или вот ещё Фет, — продолжал восторженный Даниил:

«От ресниц нависнув в очи
Серебристый пух,
Тишина холодной ночи
Занимает дух».

-Но у Пушкина были такие, например, — вошла в азарт ощущений Женя:

«…Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит».

-Не только восторг вызывал этот величавый город у Великих поэтов, а вы укоряете простых смертных людей за их унылый вид.
-Ах, Женя, но это зависит ещё и от того, в какое время писали любимые наши поэты. Если они испытывали то, что и я сейчас, то возникали такие строки, как у Блока:

«Петербургские сумерки снежные.
Взгляд на улице, розы в дому…
Мысли — точно у девушки нежные,
А о чём — и сама не пойму».

-Питерцев, я люблю безгранично. Среди них много близких друзей. Это люди необыкновенной души, ума и энергетики. Женя, а давайте попробуем сами сочинить сегодняшнюю сказку… Начинаю:

-Насупленные  брови
Петербурга снежного. 
-Над пышными ресницами
Из сосен вековых.
-Неву ласкающих десницей,
И Фонтанку нежную,
Под звуки колыбельные
От песен мостовых.
-Окутан светом,
Фонарей от Пушкина –
Её надёжных часовых,
Здесь летний сад царит.
-Чугунные решетки
Сказочными завитушками,
Его неповторимый лик 
В веках хранит. 

-Женя, да вы поэт!
-Ну, что вы! Какой я пиит. Поддалась вашему таланту — вовлекать в игру. Вы так хорошо знаете русскую поэзию…
-Думаю, что это неправильное определение. У поэзии не должно быть национальности, как у искусства вообще… Со мной в академии учатся офицеры из многих государств. Среди них уже легендарные личности для своей страны. Один прекрасный офицер из Нигерии, насвистывает полностью все симфонии Чайковского. Особенно любима им шестая.
Для морского офицера духовность — это крылья души. Без них ему невыносимо принимать ответственные, серьёзные решения и наставлять молодых коллег. Спасение, что ли, — размышляя, сам себе ответил Даниил. Женя всё больше хотела молчать и с упоением слушать, слушать, слушать…
-Даниил, я начинаю вас бояться. И фатально опоздала уже везде, где ждали, и, кажется, вы замёрзли. На вас совсем лёгкое пальто, а я всё-таки в дублёнке. И туфли ваши, от снега совсем мокрые. Вы что же, живя в Северном городе, так легко одеваетесь?!
-Женечка, если честно, то не собирался гулять, тем более так долго. Просто ехал из гостей, с лёгкими перебежками по станциям метро. У друга Славко, день рождения малышей-двойняшек, а мне выпало счастье стать их крёстным отцом.
-Все, я катастрофически должна ехать. Просто необходимо уехать… — твёрдым голосом, неожиданно для себя заявила Женя.
-Хорошо, я вас посажу на такси. Ничего не отвечайте, но завтра буду ждать на этом же месте… Вон под тем фонарём. В шестнадцать часов. Что бы ни случилось: ни у вас, ни у меня… Посадил в такси, заплатив водителю, и с грустной улыбкой смотрел вслед отъезжающей машине.

В недорогой гостинице академии наук в центре у Эрмитажа, кое-кто уже просто не находил себе места… Этим «кое-кто» был научный руководитель Жениной диссертации и, надеясь, почти что — женихом. Надеялся на это Вадим Петрович, приглашая аспирантку Евгению Кручинину на конференцию, потому что, как ему казалось, у них начинались развиваться романтические отношения. Но поскольку он значительно старше, то особенно не располагал временем на ухаживания, да и чего его впустую тратить, так рассуждая, был уверен, что девушка должна благодарить судьбу за такой подарок, каковым себя считал. Вот сегодня готовился сделать ей предложение, и заказал место в ресторане, но она куда-то запропастилась, сказав, что прогуляется по любимому городу, а ему не хотелось мочить ноги.

-Женя, вы куда исчезли?! Весь изволновался, — суетился вокруг непривычно молчаливой Жени… Это показалось странным, потому что ранее не видел её такой — задумчиво отрешённой. Обычно это вечно улыбающаяся милая девушка с доброжелательным взглядом. Сейчас же смотрела сквозь него, и, казалось, не слышала, о чём он вещает. -Женечка, нас ждёт столик в ресторане. Я голоден. Завтра начнутся многочасовые заседания, доклады, и могли бы слегка отдохнуть… И думаю, что мы с вами…
-Мы с вами?! — удивлённо протянула Евгения. А почему «мы с вами» должны отдыхать?! Вы разве не можете без меня отдохнуть?
-Но мне казалось…
-Ну, разве есть моя вина, что вам кажется невесть что?! Мне же вот ничего, относительно вас, не привиделось. Простите, но я очень устала. Пойду в номер.
-Женя, завтра ваш доклад на дискуссионной площадке, не забывайте…
-Во сколько? – заволновалась не на шутку…
-Как во сколько?! У вас вся программа… В шестнадцать, кажется…
-В шестнадцать?! — встревожилась так, что на щеках вспыхнул яркий румянец.
-Женя, а вы здоровы?! Что с вами?! Я не узнаю…
-Я… Я сама себя не узнаю… Извините, пойду спать…

Конференция проходила как во сне… Женя, сказавшись нездоровой, не задумываясь ни на секунду, отменила доклад в шестнадцать часов, и уже наблюдала со стороны за тем фонарём, под которым её ждал Даниил. Внутри все полыхало, сердце рвалось к чужому человеку, но уже ставшему вопреки здравому смыслу — несказанно близким. Она боялась не совладать с собой и броситься к нему в объятия… Взяв, в руки волю как можно спокойнее подошла и тихо произнесла косноязычное приветствие. Он молча, прижался губами к холодным ладошкам… Не отпускал так долго, что прохожие стали оглядываться на них… Все, оставшиеся две недели, после заседаний — целыми ночами совершались сумасшедшие прогулки по Петербургу с поцелуями возле каждого фонаря, которому выпала честь освещать ещё революционную историю России, а теперь их восхитительную историю-любви. Встречи и прощания происходили у домика Петра. Здесь же, неподалёку в уютном кафе каждый вечер ужинали, а потом бродили, бродили. Даниил знакомил со своим Петербургом. Разбирали на домах мемориальные таблички… Декламировали стихи… Ни единого раза не произнесли слова «Люблю», но все вокруг ей дышало. Пели, целовались возле каждого фонаря. Через два дня надо было уезжать…

-Женя, мне кажется, что-то произошло… СЛУЧИЛОСЬ. Я это понял окончательно… Думаю мы имеем право позволить перевести наши встречи в другой ранг. Нас сегодня ждут в гости: Славко и его семья. Хочу познакомить тебя с ними. Женю встретили, как давнюю знакомую и близкого друга. Славко, жена-Милена, очень красивая женщина и двое сорванцов: Добре, и Дана. Вечер прошёл в смехе и радостной суете, но для Жени и Даниила, как во сне. Хозяева это заметили и внезапно объявили, что срочно должны ехать к каким-то друзьям на дачу. Дескать, возникла проблема и требуется их вмешательство… И это-то ночью?!  Женя думала, что была влюблена… тогда  в институте, но, оказывается, ничего не знала и даже не читала о НЕЙ. О любви… О ТАКОМ, что испытала сама этой ночью… Не надо осыпать лепестками роз дорогу к ложу любви, чтобы испить её. Лепестки сами распускаются в каждой клеточке кожи от одного только прикосновения человека… И больше ничего не надо… Даже страшно, что могло быть ещё нечто большее, чем мгновения, которые они ощущали от прикосновений…

-Женя… Женька… Женя… Я приеду за тобой в Новосибирск. Через год получаю направление и мы…
-Не надо! Ничего не говори… Все не имеет значения… Время покажет… Важнее — настоящий момент… Понимаешь? Сейчас… Невозможно было расцепить руки -они сплелись, как ветви вековой виноградной лозы, источавшей терпкий сок.

Новосибирск.
Письмо 1.
-Женя… Женщина моя… Виноградная гроздь… Не могу ничего путного написать…
Просто все стонет внутри без тебя…

Петербург.
-Ты… есть… Только ты… Не могу мыслить, работать, творить… Живу на ощупь…
Ослепла, оглохла, онемела…

Новосибирск.
2-е письмо.
-Слушай! Какое это потрясающее состояние, когда на цвет воспринимаешь нудное дело. Таким я его видел раньше… А сейчас оно сияет. Понимаешь? Сегодня завершил работу, к которой не решался прикоснуться целый год. Это все ты. Будь. Вечно будь. Слышишь, неизменно.

Петербург.
-Я не буду… Я нахожусь… Я в тебе… Все что совершаю сейчас — произвожу тобой, не отпуская ни на секунду из сознания. Через полгода защита… Одна надежда на тебя… Только живи внутри.

Новосибирск.
3-е письмо.
-Женечка! Кажется, смогу вырваться весной на два дня. Мне страшно. Страшно, что с тобой сделаю, а вернее… ты со мной… Тебе передают привет: Славко, Милена и дети. Славко сказал, о как только тебя увидел, понял сразу, что только ты можешь зацепить занудного холостяка, как я. Да, представь! Таковым меня все друзья считали. Да и сам себя не узнаю теперь.

Петербург.
-Передавай привет этим замечательным людям. Спасибо, что подарил с ними знакомство. Я всегда любила Петербург, но теперь он близок каждым фонарём, мостом и… Петербург – это ты… Наш домик Петра-символ НАС.

Новосибирск.
4-е письмо.
-Я тяжело болею… Болею неизлечимой болезнью… У меня серьёзный диагноз… Отказываюсь дышать без тебя… Где ты? Не знаю, о чём писать, кроме того, что хочется молча прижаться к твоим коленям и не отпускать. Неподвижно… Умереть, уткнувшись в них.

Петербург.
-Что же ты вытворяешь?! Зачем так?! А как же я?! Что же мне остаётся?! Как-то ведь надо держаться, и при этом ещё что-то делать, а ты выбиваешь из-под меня землю. Я и так тащу себя за волосы из топкого болота жизни. Ещё немного, солнечный мой. Озеро моё глубоководное.

Новосибирск.
5-е письмо.
-Женя, уже купил билеты. В мае брошусь твоим ногам. Отмени все дела. Запасись продуктами для поддержания энергетического баланса. Помнишь, как у Жана Кристофа – Ромена Роллана? Пищу только некому будет нам подавать под дверь…

Петербург.
-Горный воздух мой! Ромен Роллана, к стыду своему, не читала, и сейчас, благодаря тебе навёрстываю упущение. Потрясена  открытием такого писателя для себя. Как же это отвечает на твой вопрос: «Куда у людей исчезает радость?!»
«Через подобные же испытания прошёл и Оливье, но никогда не мог примириться с ними – ни с теми, что выпадали на его долю, ни с теми, что выпадали на долю других. Его ужасала нищета, в которой зачахла милая его Антуанетта. Женившись на Жаклине и поддавшись разнеживающему влиянию богатства и любви, он легко отстранил от себя воспоминание о тех грустных годах, когда сестра его, и он сам выбивались из сил, отвоёвывая день за днём, право на существование и не зная, удастся ли им это. Теперь, когда ему уже не надо было оберегать свой эгоистический любовный мирок, образы эти вновь всплывали перед ним. Вместо того, чтобы бежать от страдания, он пустился в погоню за ним. Чтобы найти его, далеко ходить не понадобилось. В том душевном состоянии, в котором пребывал Оливье, он видел страдание всюду. Оно наполняло весь мир. Мир — эту огромную больницу… О муки агонии! Пытки раненой, трепещущей, заживо гниющей плоти! Безмолвные страдания сердец, снедаемых горем!

Дети, лишённые ласки, девушки, лишённые надежды, женщины, соблазнённые и обманутые, мужчины, разуверившиеся в дружбе, в любви и в вере — скорбное шествие несчастных, пришибленных жизнью людей! Но самое ужасное – не нищета, не болезнь, а людская жестокость. Не успел Оливье приподнять люк, закрывающий земной ад, как до него донёсся ропот всех угнетённых – эксплуатируемых пролетариев, преследуемых народов, залитой кровью Армении, задушенной Финляндии, четвертованной Польши, замученной России, Африки, отданной на растерзание волкам-европейцам, – вопли обездоленных всего рода человеческого. Оливье задыхался от этих стонов; он слышал их всюду, он не понимал, как могут люди думать о чем-нибудь другом».

– Даниил! Какие же усилия воли, силы духа и, конечно же, духовной пищи – необходимы для радости в этом несовершенном мире. Я кожей прочувствовала, что ты имел в виду, сравнивая с нами… Но что особенно поразило, так эти понятия… Их в романе множество.
«И вдруг — молния! Кристоф чуть не завопил от радости. Радость, радость во всем своём неистовстве, солнце, льющее свет на все, что есть и будет, — божественная радость созидания! Одно только и есть счастье: творить. Живёт лишь тот, кто творит. Остальные — это тени, блуждающие по земле, чуждые жизни. Все радости жизни — радости творческие: любовь, гений, действие — это разряды силы, родившейся в пламени единого костра.

Даже и те, кто не находит себе места у великого очага, — честолюбцы, эгоисты и бесплодные прожигатели жизни, — пытаются согреться хотя бы бледными отсветами его пламени. Творить — новую плоть или духовные ценности, значит, вырваться на волю из плена своего тела, означает ринуться в ураган жизни, значит, быть Тем, кто Есть. Творить, значит, убивать смерть. Горе-существу бесплодному, что осталось на земле одиноким и потерянным, что озирает своё увядшее тело и всматривается в обступивший его мрак, где никогда уже не вспыхнет пламя жизни! Горе-душе, которой не дано производить, почувствовать себя отягчённой жизнью и любовью, как дерево в вешнем цвету! Люди могут осыпать её всеми почестями: они увенчают труп».
-Только в одном случае человек может быть счастлив, если неравнодушен к боли других. Я это хорошо поняла. Как много приобрела с появлением тебя во мне. Мой воздух! Защита назначена на двадцать пятое мая. Надеюсь, твой приезд раньше. Иначе провалю.

Новосибирск.
6-е письмо.
-Не волнуйся! Я же тебе не враг. Приезжаю девятого мая. Кажется, не выдержу двойной весны: и на улице, и в душе. Взорвусь…

Петербург
7-е письмо.
–Даниил! Что случилось?! Напиши, чтобы не стряслось… Схожу с ума…

Петербург
8-е письмо.
-Не знаю, как относится к твоему молчанию, но защита прошла вместе с тобой… Ближе, чем могла предполагать. Теперь я кандидат наук. Отзовись. Только живи… Слышишь? Живи. Пусть даже без меня, но живи!

Петербург.
9-е письмо.

-Могу приехать сама к тебе… Мой приезд ожидаем? Или…

Новосибирск.
10-е письмо.
-Нет. Не приезжайте. Все изменилось… Простите, но вы его должны забыть, — писала чужая женская рука.

Прошло пять лет.

Новосибирск.
-Мама, а мы едем сейчас к бабушке в Ялту?
-Нет, солнышко, в Санкт-Петербург. Бабушка будет ждать нас у своей сестры – твоей тёти Даши. Ты потом поедешь с ней в Ялту, а я на конференцию в Финляндию — поработаю. Позднее приеду за тобой.

Петербург.
-Мама, погуляйте с Даней в этом сквере, а я подойду к домику Петра, посижу там немного.
-Доченька, я понимаю… Иди… – Валентина Игнатьевна тяжело вздохнула и пошла за внуком. Она чувствовала, что для дочери это место очень дорого.
-Мамочка! Я тоже хочу к домику Петра.
-Ну, хорошо, идёмте вместе. Постойте, постойте, постойте! – Женя вся напряглась и пошла по направлению к скамейке недалеко от домика.
-Славко?! Не ошибаюсь, это вы?!
-Женя? Нет, не заблуждаетесь. В самом деле, я. Не так уж много времени прошло. А вы, смотрю здесь со своей семьёй?

-Да, а как же, без неё, — улыбнулась, как могла равнодушно.
-Может, представите меня своему очаровательному сыну.
– Да, да, пожалуйста. Даня, иди сюда, я тебя познакомлю с очень хорошим дядей.
-Даня, — малыш протянул руку.
-Дядя Славко… — и поднял высоко над собой… -Какой ты орёл… Подожди… так… — вопросительно посмотрел на Женю… -Это же… Это же… Вылитый…
-И что теперь?! – Женя, растерявшись, заносчиво, пыталась парировать удивление Славко.

-Женя, а ты думаешь, чего я здесь сижу?! — загадочно возбуждённо заговорил Славко.
-Да, я удивляюсь, что вы тут один делаете?!
-А я и не один. Вон там, видите, у домика стоит мужчина? Каждую неделю его сюда привожу.    Он совершенно слепой. Спасал мою жену и детей от пожара. В нашем доме, помните  этот дом? Малышей спас, а Милена… — голос дрогнул… -Милена погибла… Даниил ослеп. В апреле… Все случилось… Он должен был ехать к тебе… – голос сорвался и Славко заплакал навзрыд, как ребёнок.

-Воздух мой! Наконец, я могу снова дышать! – Женя обняла за плечи высокого седовласого мужчину в элегантном пальто и чёрных очках, прижавшись головой к спине.
-Мама, мама — это кто?! — удивлённый Даня не мог понять странного поступка мамы.
-Это главный человек в нашей жизни! Это дядя, из-за которого летит в тартарары уже вторая конференция! Это твой папа, Даня.
-Ты же говорила, что он военный моряк?!
-Так, он и есть военный моряк. Вот таким бывает цвет любви, сынок.

Даниил дрожащими руками прижимал сына, а из глаз текли крупные мужские слезы…
Через год ему делали ещё одну операцию — седьмую по счету. Теперь он мог полностью видеть одним глазом любимого сына и вкушать гроздь винограда-любви не только прикосновением, но и взглядом. Сын гордится морской формой отца. Даниил преподаёт в Военно-морской академии на чёрной речке в Санкт-Петербурге.

Шёл 1980 год...

 

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
сайт novlit – Эхо наших поступков
samlib – sherillanna

Счастья в бедности не бывает…

 -Ксенька, Ксенька приехала! — скашивая острыми коленками заросли крапивы, вопил во все маленькое горло соседский мальчишка, Филиппок.

Так, прозвали ВаськА, за любопытный, пронырливый характер. Ни одного значимого события в леспромхозе не происходило, о каком не оповещал первым из всех именно он. На роковом отрезке для пятилетних тоненьких ножек пути, оказались густые заросли крапивы. Их вполне  можно было обогнуть, то есть, спокойно пройти к дому по камушкам, со знанием дела выложенными хозяином, и любовно выкрашенными в белый цвет — хозяйкой, но какой там…  этому только напрямую пробираться доставляло удовольствие.

– Филиппок, ты, что  так кричишь?! Посмотри, как изодрал ноги крапивой, иди  я тебе смажу их, бедолага непоседливая.
-Так, ваша  Ксенька приехала, — не унимался…
-Какая это Ксенька?!
-Ой, это ты, что же, Ксюшу мою так называешь?! – не веря ушам и мальчишке…
Из материнской груди наружу рвалось сердце…
-А, где, где ты её видел-то?! – засуетилась Мария Петровна, а лицо её покрылось румянцем, цветом неожиданного счастья…
Может, и не привирает, может, и вправду, приехала! Уж целый год не видела свою единственную любимую дочь… Сыновья-то все рядом. Определились, а вот младшенькая, ещё учится, и, кажется, тоже на пути определения… В прошлый раз, по телефону, все время, запинаясь, говорила, что есть новость, но вслух, ещё боится озвучивать: “Потом, потом, мама! Ты первая все узнаешь… Я пока… Я сама должна ещё всё осознать…- успокаивала мать, отнекиваясь.  – Серьёзная девчонка получилась… Рассудительная – с нежностью и заботой вспоминала о дочери взволнованно”.

Филиппок  деловито задрал до самых трусов разорванные штанины и подставил остренькие коленки Марии Петровне, одновременно рассказывая:
-Меня мамка послала за буханкой, а я по дороге в магазин,  зашёл к Петьке, дядьки Свирида, который сын. У них кошка окотилась. Петька сказал, что ему нужны пятьдесят рублей, и предложил купить котёнка. Он так смешно лизал меня в лицо, ну, я и купил его за пятьдесят рублей. Вот, — бережно достал из-за пазухи маленький рыженький комочек…
-Ну, надо же, прямо под цвет волос подобрал, — подумала с улыбкой Мария Петровна, погладив по рыжей взлохмаченной шевелюре милого мальчонку. – Ой, ты его едва не придушил! — забеспокоилась…
-Да, нет! Я его берег… Вот, — с любовью поглаживая котёнка, продолжал Филиппок… – А ваша Ксенька…
-Да, что ты её так называешь?! Какая ж она Ксенька?! — пыталась шутливо возмутиться, но тут к дому лихо подкатила чёрная легковая машина.
Из неё выскочила стройная девушка и бросилась к матери. Мария Петровна едва тихо вскрикнула и, обхватив дочь обеими руками, разразилась рыданиями. Так, они простояли несколько минут…   Машина тихонько отъехала, а Филиппок поплёлся держать отчёт перед матерью: з а хлеб не купленный, котёнка и ободранные коленки.

-Глаза-то грустные, опустошённые,— с беспокойством оглядывая дочь со всех сторон, определило материнское сердце, и как позже выяснилось – безошибочно.
-Мама, ты сейчас ни о чём не спрашивай… Вижу, что не терпится засыпать вопросами…
-Да, нет, доченька, — Мария Петровна, немного обидевшись, парировала любя. Ты, видно, успела забыть… Я ведь и не задаю вопросы вам, пока все сами не рассказываете…
-Да, да, мамочка! Прости! Это мне, отчаянно хочется прижаться к тебе и все рассказать, но, главное… понять. Понять, как научиться жить дальше, — Ксюша, закрыв лицо руками, села на любимую скамеечку под сосной, и не замечала, что к ней подошёл оленёнок Гоша и тыкается носом.
Его, раненного браконьерами, в прошлом году вместе с отцом они нашли в лесу.  У Марии Петровны внутри все окаменело…  Не…  неуж…
-Неужто беременная?! Но, тут же, испугавшись своего глупого волнения, заулыбалась, отмахнувшись от чёрной мысли…
-Ксюшенька, хочу тебя предупредить и успокоить, если ты о ребёночке… так и не мучайся. Мы с отцом об этом только и мечтаем. Нам же все одно: с мужем ли, без мужа…  Лишь бы он был… — суетливо успокаивала дочь, казнясь за первоначальное переживание по этому поводу…

Ксения подняла голову и пристально посмотрела на мать…  Потом расхохоталась заливисто, как могла только она, когда ей весело. Её заразительный смех раскатился по всему лесу и посёлку.
-Мам! Ты что? Ну, понапридумала! Я, чья дочь-то?! Ваша: твоя и папкина. А вы у меня кто?! Лесные Человечищи-и! А не какие-то там — мелкие человечки.
У Марии Петровны, словно какая-то пружинка отпустила сердце, и тут же напряглась хотя с внуками уже грустно было расставаться, пусть даже в мыслях, но, с другой стороны… вроде все в порядке, раз так смеётся…
-Ладно, мама. Хочу твоих вареников с вишней и мочёных яблок с арбузами. А, папа где?
-Ой, а папка-то наш за наградой поехал.
-Наградой?! Какой наградой?! – удивилась и одновременно обрадовалась.

Ксюша самозабвенно любила отца: мужественного, сильного человека. У Георгия Ивановича косая сажень в плечах и открытый острый взгляд, если он пристально на кого посмотрит, так тот и под землю может уйти от страха, коль чувствует за собой вину. Браконьеры больше смерти боятся лесничего. Спят и видят, как бы от него избавиться. Когда мама   говорила о своем муже, её лицо выражало свет   женской  любви  и гордости:
-На прошлой неделе вместе с участковым леспромхоза,   ваш отец арестовал целую банду приезжих браконьеров. Причём – высокопоставленные шишки какие-то там. К тому же ещё ухитрились устроить пожар, и едва не пострадал заповедник с маленькими олешками, которые осиротели, оставшись без родителей. Лесничий сам пытался погасить, пока ехали пожарные, а потом пролежал целый месяц в больнице… Ожоги, и бревном перебило ногу. Ну а теперь вот, его вызвали в область за наградой. За мужество и гражданскую принципиальность. Братья-то твои в это время были на лесосплаве. Лес отправляли по Шилке. Собрали по всему леспромхозу неравнодушных мужиков и решили создать деревообрабатывающий комбинат в посёлке… Скооперировались все вместе, и уже документы подали на оформление.
-Мама, а что, и Петруша тоже с ними на сплаве?! – удивлённо спросила Ксения. А как же, он ведь…
-Ох, Ксюша, ты и не представляешь, что мне тут пришлось пережить! – смеясь и одновременно охая, вспоминала мама.
Ксения заволновалась, но Мария Петровна успокоила:
-Да, ты не волнуйся, все обернулось как нельзя лучше. Твои- то братья-близнецы навели, как они говорят — порядок, в танковых войсках.  Когда Алексей и Никита вернулись из армии, Максим уж поступил на службу в МЧС, а за Петром – то приглядывала одна я. Отец, сама знаешь… Его звери в лесу чаще видят, чем я. Так вот они мне и объявили, что, мол, кончилось твоё время, Мария Петровна! В трухлявый пень превратила Петра, своей материнской жалостью. Бледный, как поганка, даром что живёт в лесу. Двигаться ему надо.  Я, собралась было, открыть рот, чтобы напомнить им о его неподвижности, так они вместе с отцом, так на меня зыркнули, что я тут же его и прикрыла, присев. Батя твой, потом чуток сжалился… Подошёл, обнял за плечи и говорит: “Отдохни, родная! Ты уже, итак, навозилась  с ним  по больницам, да по санаториям… Пускай теперь мужики все в свои руки берут”.

-Ой, Ксюшенька, что тут началось! Эти изверги постелили на медвежью  шкуру клеёнку, а поверх насыпали снега и туда Петра в одних трусах, да давай его растирать… Итак, каждый день… Я уходила, чтобы не видеть ихнего  изуверства. А через месяц и того, хлеще… Братья его обливают зимой холодной водой, растирают и таскают из бани в сугроб, из сугроба в баню…  Так, ты знаешь, Петька — этот паршивец, ржал, как конь… Зарозовел весь-то…  Сча-а-а-стливы-ый! Ему мои-то «оханьки», да «аханьки» не нужны, оказались теперь… С чаёчками да тёплыми носочками, а вона чего ему надобно было! Натащили целый двор железяк каких-то, и сами их тягают: вверх и вниз, и этого приохотили.
Так, вот хоть Петр, твой младший из братьев – инвалид колясочник, но старшие браться его не оставляют ни на минуту в покое. По полной загружают — это они так любят говорить. Не щадят и себя… Оно ведь не так-то просто повсюду возить с собой колясочника, а тот только хохочет во все горло. Ну, я совсем разболталась… Сама, поди, все потом узнаешь и увидишь. Через месяц будут твои братья дома. Доченька, ты пока займись мочёными арбузами, помнишь, где они обитают, а я баньку налажу…

“Да, банька у них всем банькам – банька”, – ласково взглянув на мать, подумала Ксюша.
Отец её строил по каким-то там Финским проектам. Он когда-то ездил на конференцию по лесничеству в Финляндию, и у своего нового друга парился в бане. После этой парилки — буквально заболел такой же идеей. Ему прислали из Финляндии оборудование и вот теперь — это гордость семьи. С наступлением ночи, женщины – мать и дочь, в обнимку, лежали на большом топчане и разговаривали. На нём помещалась обычно вся семья. Он был устлан хорошо выделанной медвежьей шкурой, а сверху настилали большую рубленую холстину и отдыхали после баньки. Тело излечивалось от всех недугов медвежьей энергетикой, исходящей из шкуры. Топчан срубленной отцом специально для валяния всей семьи после баньки… А, тут же, рядом с топчаном – аэродромом стоял столик широкий с аппетитными арбузами из кадки и яблоками. Мужчин сейчас нет, и мяса не хочется, а будь они дома, так здесь бы было… У-у! Да-а!

Марию Петровну  точила непонятная червоточинка, омрачающая приезд дочери…  Ожидание чего-то такого, отчего пульсировала боль в сердце матери…
-Мама! Я, кажется, люблю… Нет, не кажется, а люблю, — как бы убедившись в точности определения этого состояния, обыденным голосом, без намёка на торжественность объявила о высоком чувстве дочь.
-Так, это же, хорошо, доченька, но почему с такой тоской в голосе мне это говоришь?!
После затяжной паузы, измучившей мать, Ксения продолжила…
– Отец Егора, академик… Кардиолог с мировым именем… Две недели тому назад он пригласил меня познакомиться с родителями… Я не хотела… боялась хотя мы встречаемся уже год, но поцеловались только через полгода… в мой день рождения. Знаешь, как он надо мной трясётся,  просто пылинки сдувает. Говорит, что бережёт для себя. Нет, тогда, он ещё не собирался делать мне предложение, но говорил:”Родители должны знать, что есть ты, и никакая другая мне не нужна”.
Я почувствовала, что он что-то не договаривает, но поддалась на уговоры и поехала. Мне, ведь тоже никто не нужен, кроме него.     За обеденным столом  меня давила ужасом молчаливая напряжённая обстановка… Просто кусок не лез в горло… От волнения, я пролила себе на платье красное вино, и немного на скатерть… Юрий Александрович посмотрел на жену так, будто этого они и ожидали, а Егор сразу заволновался… Потом он пытался объяснить это волнение, дескать, оно было вызвано тем, что он понимал, как на эту маленькую незначительную оплошность отреагируют родители. Уговаривал  не  обращать внимания,  говоря:”Понимаешь, Ксюша? Постарайся их понять и простить… Два года назад они потеряли любимую дочь, а я сестру. И вот я остался у них один. И все свои помыслы направили только на моё благополучие. Тема стара, как мир. Отец все уже для меня определил. Моё будущее расписано по минутам: и обучение, и работа, благосостояние, а тут возникла ты…   -Но почему же ты об этом раньше не говорил?  – Потому что ещё не знал, кто ты для меня. Теперь вот убедился окончательно: ты моё будущее и настоящее – вспоминал их разговор с Егором, а глаза выражали такую грусть, что у матери сердце холодело от боли  за дочь”.

-Когда мы прощались, — продолжала Ксюша, — мать попросила Егора, что-то там ей помочь подержать, а отец, глядя пристально мне прямо в глаза, сказал:  “Вы, Ксения, бесспорно красивая девушка, но я должен сказать, что счастья в бедности не бывает. Поверьте, я знаю, о чём говорю. Да, можно слышать, что бедность не порок и прочее. Но не порок для других… Для меня же и моей семьи — это неприемлемо. Поэтому сын наш должен связать свою жизнь с девушкой из состоятельной семьи, чтобы ничто им не мешало творить с увлечением в выбранной профессии, не задумываясь о куске хлеба. Надеюсь, вы умная девушка и все прекрасно понимаете. Всех вам благ. Кажется, там где-то на Алтае у вас брат инвалид, так и всей вашей семье желаю терпения.  Смею надеяться, что вашего имени больше не назовут в моей семье” – это все он мне говорил, пока Егор, что-то там помогал матери.
Думаю, они устроили так специально, чтобы без него мне все это сказать. Надолго задумавшись, тяжело вздохнула и продолжила…
-Я Егора попросила пока не приходить в общежитие ко мне. Сказала, что мне необходимо готовиться к экзаменам, а он отвлекает. Мама, но я совершенно ничего не могла запомнить… Мама! Мама! Меня так унизили… Никогда ещё не ощущала себя так ничтожно… Как червяк, на который просто наступили, и его нет… Главное, мне показалось – он всех вас, моих любимых людей унизил. Я всегда себя ощущала сильной, уверенной, а после это разговора мне показалось, что мы все зря живём на этой земле… Она не для нас… Не для таких, как мы. Зачем от так странно спросил меня: “У вас, кажется, отец лесничий, и брат-инвалид?”  — неожиданно вспомнив, продолжила Ксения. -Я не поняла к чему это?! Добить, окунуть душой в грязную лужу, подчеркнуть моё ничтожество в сравнении с их сыном?! Неужели он не понимал, что мне, итак, уже больно, стыдно, и ещё много страшных чувств, убивающих все светлое в сердце?! Мама, он же врач-кардиолог?! Как, как так можно с людьми?! За что?! Мама, я взяла академический отпуск… Не могу больше находиться в Москве… Ноги не несут в университет. Мне все время кажется, что все об этом происшедшем знают и насмехаются надо мной… Мама, мне теперь нужно научиться жить… дышать без Егора. Я ему позвонила и сказала, что не люблю его… Выхожу замуж и уезжаю… Он чуть с ума не сошёл у телефона, а я не могла это слышать и положила трубку.
-Доченька! – Мария Петровна обняла Ксюшу и…
-Мама! Пожалуйста, не говори сейчас ничего… Сегодня хотя бы… Очень хочу спать. Не сплю уже несколько дней. Папа, когда приедет?
-Так, сегодня вот должен. Ночью вроде. Его привезёт сосед, он как раз будет на станции. Так, а если Егор тебе позвонит?
-Нет,  не сможет. Я поменяла симку, а адреса он не знает. Спокойной ночи.
Ксения поцеловала мать и ушла в свою комнату.

Проснулась среди ночи от какого-то стука… Мельком посмотрела на ходики – четыре часа утра… Вдруг издалека услышала обрывок разговора отца с матерью…
-Значит, говоришь, не бывает счастья в бедности? – басил отец.
У Ксюши защемило сердце от любви к отцу, и желания броситься ему на шею… Но интонация их разговора с матерью остановила её… Она почувствовала всем дочерним чутьём, как сильно отца зацепило мамино сообщение.
-Так, не я это говорю, а тот академик, — оправдывалась мать…
-Э-эх, мать! Это ведь смотря, что этот бестолковый Московский народ считает бедностью. Я так думаю, что бедность — это когда в мозгах такие проблемы, как у них. Наш Максим меня бы поддержал, как-никак он у нас психолог. Бедное мышление, то есть узкое соображение — это самая настоящая бедность. Оно им не позволяет быть счастливыми.   Деньги, богатство материальное, что им всем даёт? Ни-че-го! Глаза пустые, сердца израненные, головы забиты всякой материальной ерундой. Не могут радоваться от всей души: ни детям, ни увлечениям, ни друзьям. С природой, так, вообще, не якшаются. Родных: мать и отца не признают. Что им остаётся? Дырка от бублика. Пустота кромешная в душах. Вот она где БЕДНОСТЬ непролазная.

А мы! Что мы? Нас окружает вон, какая природа. Она же и кормит. А как мы все любим, друг друга. Мы  глотку перегрызём за каждого из нас. У всех есть интересная работа, увлечение. Вон наши сыны, только пришли из Армии, и уже задумались, как жить дальше. А счастье, так оно ведь многолико. Из всего этого состоит. Что-то одно из счастья захворало, другие его стороны поддержат. Подхватят в критические моменты… итак по кругу. Счастье, оно ведь, как круг, поделённый на сегменты, в которых хранится все, из чего состоит жизнь. Один захворал, другие подлечат. Так-то! Все давай спать. Пожалеть надобно того академика с его понятием — счастье. Это он бедный.

-Так, может, он не такой уж и плохой… За сына своего ведь переживает, — мама
пыталась найти хоть что-то положительно-оправдательное в людях, обидевших дочь. -Вот ведь и Максим наш мог бы после университета зацепиться в Москве… Ему же предлагала эта… его девушка, Нина, кажется. Кто-то там мог им помочь.  Свой кабинет открыть и приёмы, что ли, вести…
-Мать! Ты все никак не успокоишься. Максим правильно тогда рассудил. Не имеет он права копаться в психике людей одними знаниями, приобретёнными в университете. Должен прежде ближе познакомиться с ней на практике. Вот и пошёл он в МЧС психологом, а она, его не поддержала. Кстати, мать, он тебе тогда рекомендовал почитать “Драматическую медицину”, чтобы ты ликвидировала свою материнскую близорукость и хоть немного понимала, чем занимаются твои дети?! Так, ты читала? – смеясь, спрашивал отец.
Ксения почувствовала по интонации голоса, что он в это время обнял маму.
-Да, ты же мне кости поломаешь, медведь, — с любовью шикала она в ответ… Читала про Коха… Туберкулёзную палочку выявил. Сам себя заразил, чтобы испробовать на себе вакцину против туберкулёза, и сам заболел…
-У-у-у! Мать! Так, ты у нас теперь похлеще того горе-академика будешь! Кстати хоть он и кардиолог, а сердце у него нечувствительное, иначе б знал, что заботясь о благе сына, нельзя убивать нежное сердце девочки. Походя, втаптывать в грязь её мечту о нормальной, счастливой жизни.  Хренов кардиолог! — заключил отец. Ну а этот отпрыск, если любит – найдёт. Разгребёт весь свет и найдёт, а коли не любит… Цыц мне! Об этом больше ни слова в доме. Ещё и при братьях.

У Ксении от слов отца совершенно прошёл сон. Она буквально физически почувствовала, как унижение отпустило маленькое сердце, а вместо этого ощущения появилась щемящая жалость к Егору. Даже показалось, что он достоин именно того счастья, о котором говорил её любимый отец. Ведь она его и полюбила за эти качества, о которых с таким достоинством говорил он. Повторила дважды про себя эту фразу, испытывая невероятную гордость за отца, и семью.

Петух заливался так, словно специально готовился поразить воображение любимой девчонки. С Петькой у Ксюши давнишняя любовь. Их с петухом  называли «н е разлей вода». Он всегда ходил за ней по двору, как хвостик, а когда она садилась к отцу в машину, то залетал на капот и его не могли никак согнать.
-Папка!
-Доченька!
На этих восклицаниях закончились все приветствия отца и дочери. Он схватил её в охапку и закрутил по комнате.
-Доченька! У меня возникло твёрдое решение. Ты едешь в Финляндию к моему другу… Помнишь, Хансена,  помогал мне баньку делать? Они уже давно нас приглашают, но я сейчас никак не могу оставить без присмотра лес. Мои пятнистые олешки готовятся для отправки в Европу, и я должен контролировать этот процесс, чтобы не взяли больных, слабых малышей. Через неделю улетаешь. Там развеешься, отдохнёшь. У него четверо детей почти твоего возраста. Чуть, правда, постарше. Поедешь с матерью. На недельку или две, как получится. Возражения не принимаются. Отец все сказал, — он поцеловал в голову дочь и вышел из комнаты.

Прошел месяц…

-Ай, яй, яй! Кто приехал?! Мои милые финочки явились! — отец схватил своих женщин в одну охапку и почти понёс в машину. – Ну, как, отдохнули?
-Спасибо, папа! Ты  правильно сделал, что отправил нас в эту замечательную, дружную семью. Я там много передумала и поняла.
Мать лишь молча все время улыбалась, нежно разглядывая мужа. Не исхудал ли? Когда подъехали к дому, им навстречу со всех ног нёсся Филиппок…
-Ксенька, Ксенька! Мария Петровна, а к ва-а…— но ему не дали договорить, потому что из бани вывалились гурьбой, раскрасневшиеся братья, во главе с двумя экзотическими личностями.

Впереди всех выступал Егор и его отец-академик –   оба в банных цветастых халатах Марии Петровны и Ксюши. На головах у них красовались войлочные финские шляпы, а из-под халатов кокетливо мелькали красные трусы в белый горошек.

-Ксения, простите! Простите меня, старого дурня! Потом вам Егор поведает, как мы вас долго разыскивали, но нашли, как видите… Да разве это, главное?! Ксения, у тебя необыкновенно красивая семья! И счастливая! Да, со всей очевидностью я теперь вижу, в каких надёжных руках будет мой сын, если ты, конечно же, возьмёшь его… — он извиняюще приобнял девушку за плечи.
Вместо ответа, Ксения, барахтаясь в объятиях братьев, любовно прицыкнула на Егора.
-На кого ты похож?! Иди, оденься… Мама тебя первый раз видит, а ты тут…
Егор счастливый улыбался всеми горошинками на жизнерадостных трусах.

 

Audio — сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор — sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
https://poembook.ru/id76034

Снегурочка, или наваждение…

Снежинки – это молекулы и атомы нашей жизни… Наваждение…
(Sherillanna).

Легкие, пушистые снежинки кружились, заигрывая и увлекая за собой в волшебный снежный карнавал. Было удивительно уютно и тепло от прикосновения этих первых ноябрьских шалуний. Кружевные волшебницы проникали вам за воротник, щекотали в носу и удлиняли ваши ресницы, делая их фантастически роскошными. Прохожие безропотно позволяли делать с собой все, что им вздумается, получая от этих шалостей несказанное удовольствие.

ОН стоял, жмурясь от удовольствия, внимая ласковому прикосновению снежных фей. Подставлял ладони, прикасаясь к снежным кружевам губами нежными, и снежинки согревали своим теплом заснеженным. Очнувшись от зимнего волшебства, Глеб, отряхнул с себя снежных принцесс и вошел в фойе аэропорта. Регистрация на рейс Лондон — Москва шла полным ходом. Избавившись от чемодана, нашпигованного до отказа подарками, взял чашечку кофе, отыскивая взглядом столик у огромного окна, выходящего на лётное поле. Дымок, исходящий от ароматного кофе, соединялся в душе с изящным вальсом снежинок за окном. По телу разлилось внутренне умиротворение. Глеб прикрыл глаза от удовольствия ощущения жизни.

Воркующий гомон пассажиров совершенно не разрушал речевым многоголосием удовольствия восприятия жизни,  напротив, делал его яснее и очевиднее. Приоткрыв на мгновение глаза,  мгновенно закрыл их вновь, пытаясь отмахнуться  от  наваждения…
“Что это?! Ему привиделось?!” — мысленно задал вопрос в никуда.

Волшебницы снежинки вызвали в воображении удивительную картину… Наваждение не исчезло, а даже наоборот, шло себе по залу, не подозревая о том, что оно — наваждение. Слегка покрутив в разные стороны очаровательной головкой в беленькой шапочке, из-под которой развевались золотые волосы, наваждение, наконец, заметило свободное кресло и уютно расположилось в нем, ожидая приглашения на свой рейс.
“Снегурочка! Ка-ка-я Снегурочка!” — восхищенно промямлил про себя Глеб. Он, как зачарованный, смотрел на девушку, не смущаясь, тем более что его столик, стоящий за колонной, позволял быть незамеченным.  Девушка сладко зевнула и прикрыла глаза, на которых, как ему показалось еще оставались снежинки на ресницах. Нестерпимо захотелось подойти и снять их языком… Невыразительный, равнодушный к прелестям жизни голос, объявил о начале посадки на рейс Лондон — Москва. Снегурочка продолжала сидеть с закрытыми глазами, безучастно относясь к этому приглашению.

“Как жаль, что они не на один рейс”, – разочарованно подумал Глеб, проходя мимо нее на посадку. Пока самолет не начал набирать высоту, он пристально вглядывался во всех пассажиров, входящих в салон, надеясь увидеть Её. Но… Увы! Надев наушники, Глеб погрузился в любимые звуки джаза, заглушая в душе новорожденную тоску по Снегурочке. В Москве, как обычно, его встречал брат-Костя…
– Глеб, как здорово, что ты, наконец, вырвался. Тебя все ждут.   Каждый день меня звонками донимают твои друзья:” Когда приедет? Когда приедет?”  Максим с Илоной уже успели второго бэбика завести. Сыночек теперь у них. Мак-Маком зовут.
– Почему Мак-мак? — удивился Глеб.
– Потому что Максим Максимыч, — продолжал выкладывать все новости Костя, но тут увидел, что Глеб, как хищное животное перед прыжком на добычу напрягся и смотрит совсем в другую сторону…

Перед Мерседесом стояла Снегурочка, а стареющий Мачо суетился, укладывая ее чемодан в багажник. Потом подошел к ней, обнял и ласково усадил на переднее сидение. Глеб с досадой чертыхнулся в адрес безмозглых дур, дарующих свою молодость этим старым козл…
– Глеб, ты это чего? — удивленно спрашивал Костя. Это что твои знакомые?
– Да, нет, это так… просто наваждение, — буркнул он. -Поехали.

Костя недоуменно покрутил головой, и ударил по акселератору. Москва закружила в вихре встреч с родственниками, друзьями, деловых встреч. Время пролетело почти незаметно. Глеб собирался  слетать на две недели в Питер. Там надлежало решить  одно важное  дело, обещающее заманчивые перспективы для развевающегося маленького бизнеса в Англии.
Вернувшись из Северной столицы, Глеб с ужасом вспомнил, что еще не посетил двоюродного брата, которого не видел уже почти два года, а уж пора возвращаться в Лондон.
” Чёрт! Он же еще должен был в шесть утра встретить рейс из Лондона!” – вспомнил  с досадой. Приезжает друг Вадим. Будет продвигать их совместный проект в Москве. Позвонил Максиму домой. Дома была Илона с малышами.
– Ой, Глеб! Как я рада! Пожалуйста, приезжай к нам сегодня. Максим будет очень рад. Мы  ждем тебя!

В восемь вечера, нагруженный всевозможными пакетами,  сверточками из детского мира, Глеб буквально ввалился в прихожую брата. С его появлением, кажется, в доме загорелось солнышко, так светилось от умиления лицо дяди Кости. Наповал сразили дети Максима и Илоны: четырехлетняя Ксюша, и двухгодовалый Мак-Мак. Улыбчивые  и  озорные.  Разбор подарков перевернул всю квартиру вверх дном.
Глеб быстро нашел общий язык с детворой, которая совершенно не собиралась идти спать, а с удовольствием висела на своем обаятельном высоченном дяде. Наконец, угомонив шалунов, ребята зажгли свечи и за бокалом любимого всеми вина из Бургундии -Cote Chalonnaise , перелистывали красочные листки воспоминаний.

Время неумолимо летело… было уже за полночь, и Глеб засобирался уходить, сетуя на то, что рано надо ехать в аэропорт.
– Как? — удивленно воскликнула Илона. -И тебе в аэропорт?! Мы ведь тоже встречаем шестичасовой рейс из Лондона. Ко мне приезжает моя давняя подруга. Лена должна ехать во Владивосток и на один день задержится у нас.
Решили Глеба оставить у себя. Заказали такси.
– Послушай, Глеб, — с воодушевлением воскликнула  Илона.  – А что, если мы познакомим твоего друга с моей подругой прямо в самолете?
– Ну, все! Пиши, пропало! В Илонке проснулся, сидящий в декретном отпуске режиссер, – с шутливым сарказмом отпарировал Максим.
– А что? Действительно, почему бы не устроить этакое внутрисамолетное шоу? Такие совпадения величайшая редкость. Что, впрочем, может оказаться интересным сюжетиком.
На том и порешили.
Глеб позвонил Вадиму в Лондон и посвятил его в их план. Пока  они с  Максимом курили на балконе, Илона,  по телефону обрисовала Вадиму Лену, попросив ей ничего не говорить об этой авантюрной задумке.  Все были  в приподнятом настроении,  в предвкушении предстоящего маленького приключения и никак не могли уснуть. Будильник прозвонил, спустя, два часа после их отхода ко сну. Максим с Глебом начали собираться в аэропорт, но тут позвонила Лена и сказала, что познакомилась в самолете с очень интеллигентным приятным молодым человеком, который любезно взялся ее подвезти к ним домой.

“Можете не суетиться и еще чуть-чуть поспать”, — великодушно разрешила девушка.
Компашка заговорщиков  с ехидненьким лукавством  заулыбалась, радостно отменив такси.  Все  находились в предвкушении небывалого удивления,  представляя,  что будет с Леной, когда увидит, что они со своим новым знакомым заходят в одну и ту же квартиру, где их, к тому же еще и ждут  с распростертыми  объятиями.. Звонок Вадима добавил некоторой пикантности этому ожиданию. Друг радостным голосом благодарил Глеба за неожиданное знакомство с такой очаровательной девушкой. Он уже был без ума от нее…   Интрига принимала нешуточные масштабы…

Наконец, раздался звонок. Банда заговорщиков выстроилась в прихожей в ожидании шоу, но то, что произошло — сместило все акценты удивления, и превратила их сценарий в скомканный клочок бумаги в одном присутственном месте…  Когда вошли: ничего не понимающая — Лена, и введенный в курс их авантюры — Вадим…  все взгляды были немедленно устремлены на оседающего по дверному проему Глеба с выпученными глазами. Он безмолвно открывал, как рыба рот, и не мог произнести ни слова…  Наконец, из глубины его души вырвалось хрипловато – попискивающее…
– Сне-гу-гу-роч-ка!
– Где Снегурочка?! Какая такая Снегурочка?! — в один голос завопили в полном замешательстве от поведения человека- праздника: Максим, Илона и Вадим. У Лены,  и без того большие глаза, стали в два, а то и в три раза шире от удивления…

И как тут можно было  не сойти  просто ума от удивления?!
Ну, во-первых, Вадима, оказывается, тоже здесь ждали, а во-вторых, еще больше смущали  сознание бедной девушки, болезненно – возбужденные глаза молодого человека,  просверливающего ее насквозь сумасшедшим взглядом, и казалось, готов был проглотить. Никто, ничего не мог понять,  но Глеб и не пытался им ничего объяснять, чем еще большую сумятицу внес в мышление остолбеневших людей.
– Но, ведь вы же только недавно прилетали в Москву? Не так ли? Я не мог ошибиться? — удивленно-восхищенный Глеб схватил девушку за руку и до боли сжимал, не замечая, что приносит ей некоторые страдания, вел дознание…
Но и Лена тоже не замечала этих страданий, находясь в шоковом состоянии от напора незнакомого человека, который, впрочем, говорил о достоверных вещах.
– Да, я действительно приезжала, чтобы проводить своего папу, — робко пытаясь освободить руку из железного пожатия.
– Ка-а-ак! Так, этот стареющий мачо… Это не козё… То есть извините… это ваш папа?! — завопил Глеб во весь, наконец, прорезавшийся,  голос.
Глаза людей стоящих в прихожей выражали один, но бо-о-оль-шой вопрос?
– Кто-нибудь, что-нибудь  здесь понимает?! Что, вообще, здесь происходит?! -взывал ошеломленный Максим.
– Какой мачо?! А тем более, как вы хотели сказать — козёл, кажется?! Вы о чем? — еще больше удивлялась поведению молодого человека Лена. -И почему вы меня называете Снегурочка?!

–  Старик! Ты это… — попытался начать разгадывать ребус Вадим, но Глеб его мягко отодвинул ближе к Максиму, а тот, в свою очередь, вынужден был еще ближе прижаться к жене – Илоне. Чем втроем красноречиво стали напоминать монолитную скульптурную группу «Они стояли за Родину».
– Он вас усаживал в машину тогда в аэропорту, а я подумал, что это ваш… – уже смущаясь и одновременно радуясь своей ошибке, мямлил Глеб, все еще удерживая в своей руке, руку Лены.
– Ах, вот оно что? — засмеялась Лена. Оказывается, мы тогда вместе с вами тоже прилетели. Да, это был мой папа, я его провожала в длительную командировку, и сразу же вернулась опять в Лондон. У меня были срочные дела. А теперь я еду в гости к маме во Владивосток, – наконец, расслабившись, но, еще продолжая борьбу с удивлением сложившейся ситуацией,  проговорила Лена…
– Ну, ты это, друг мой! Освободи, в конце концов, мою попутчицу из своего плена, — решительно направился к другу Вадим, улыбаясь во весь белозубый рот, начиная понимать, что ситуация попахивает водевильчиком…

Глеб, с любовью отодвинув своего друга от Лены, произнес:
– Ты даже не можешь себе представить, Ваденька! Как я тебе благодарен за мою Снегурочку! – закрутив друга в объятиях.
Все странно закашляли, одновременно поперхнувшись новым сумасшествием  друга…
– К твоей маме мы поедем вместе, но только немного позже. А сейчас… сейчас я тебя больше никуда не отпущу одну, — решительно, и, вместе с тем, необыкновенно нежно заявил Глеб. -Ребята, где там шампанское? Сейчас здесь в прихожей, прямо на чемоданах, мы с Леной объявляем о своей помолвке. В этом месте должен был  бы появиться ревизор… Но, видно задержали сани в пути, меня лошадей. Мы его ждать не будем.
На  новый год  Лена и Глеб поженились.

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448
сайт novlit – Эхо наших поступков
samlib – sherillanna
.

Ну что, деточки! Поговорим о сексе

 

       -Ну что, деточки! Поговорим о сексе?
Кобыла, так между собой называл одиннадцатый «Б» Лидию Нестеровну – новую учительницу биологии, так вот она и обвела насмешливо-невинным взглядом лица ошарашенных деточек.   Я дам вам немного времени прийти в себя, а пока приготовлю наглядные пособия, — раскрывая на столе три ноутбука, хитро поглядывала на них. Открыв нужные страницы, отложила в сторону красную флэшку, и демонстративно вынула из портфеля какую-то смятую бумажку. Класс дружно задохнулся от немого ожидания и удивления, а деточка двухметрового роста, Василий Мамочкин, срочно попросился выйти…
– А что так?! – удивилась Коб… Лидия Нестеровна.
– Если честно, то мне лучше совсем уйти… Чего доброго, ещё сорву вам урок, Лидия Нестеровна. Я за себя, не ручаюсь. Могу наговорить тут такого… Вы и секс… Это, знаете ли, не для слабонервных, а мои нервишки чего-то сдают последнее время. Наверное, отсутствие секса отражается так, — купался Мамочкин на вершине своего, как ему казалось, остроумия. Класс зашёлся в гоготе, напоминающем ржание лошадей. Первоначальное оцепенение спало, и все приготовились к шоу…
– Как, я вижу одиннадцатый «Б» готов к цирковому представлению?! На манеже предполагается «дрессированная Лошадь», так, кажется, вы меня нарекли? Вольно, деточки. Санкций не предполагается. У всех в сопливое время была своя: «грымза», «лошадь»… У меня когда-то тоже имелась «Медуза» — учительница математики.

Однажды, когда мы находились на колхозных работах с классом, эта самая медуза вытащила из воды ученика, который ей же и прилепил такую кличку: за медлительность, спокойный тон, приводящий всех, как нам казалось, в сонное состояние. Так, называемые живчики бегали по берегу, заламывая руки, а она бросилась в холодную реку, не умея плавать. Сама зацепилась за корягу, торчащую из-под воды, и пыталась распутать его… Балагура… Его — то  освободила и слава богу выплыл, а сама… не смогла… Барахталась, пока от холода не случились судороги и она погибла, не дождавшись помощи. С тех пор мы на всю жизнь запомнили, что  и  под «лошадиной мордой», Мамочкин, а она у меня такая и есть… с этим не поспоришь… ничего  тут  не поделаешь, да и ростом  могла бы быть пониже, но и с таким лицом жить можно… только с чувством юмора. Что, я и делаю, чего и вам желаю. И поняли мы тогда, что и под «лошадиной мордой», — повторилась в определении Лидия Нестеровна, может жить: живое, нежное, отважное сердце.
Над классом повисла звенящая тишина… Только было слышно взволнованное дыхание одиннадцатого «Б». Ну, и что же такое ты способен тут наговорить по теме? — обратилась она к Мамочкину. Вероятно, накопилось, что сказать? Изложи, пожалуйста, нам свой взгляд на эту животрепещущую тему.

Мамочкин, ссутулившись ещё больше чем обычно, стал похож на вопросительный знак.
– А чего это вдруг на уроке биологии должны говорить о сексе?! Вы сами-то, знаете, что это такое?! – ляпнул по привычке, не подумав, и тут же сам пожалел. По нему это было заметно.
– Видит бог, я добросовестно готовилась к уроку, — продолжила учительница, не реагируя на высказывание, знающего толк в сексе, Мамочкина. Сегодня хотела предложить знакомство с литературой, помимо обязательной. Цель у меня была благая: помочь вам слегка раздвинуть горизонты понимания «Взаимодействия человека и природы». Хотела предложить дополнительные источники по этому удивительному, жизненно важному вопросу, на который с блеском отвечает биология. Но это никуда от нас не уйдёт, — как бы о чём-то мучительно размышляя, машинально взяла в руки флэшку и ту странную бумажку, вглядываясь пристально в каждого.  Вообще, класс, как-то немного размяк и, кажется,  отихоньку перестал видеть в новой учительнице, заменившей любимицу-Зою Терентьевну, ушедшую из школы по болезни, ту самую — кобылу.

Лидия Нестеровна — доктор биологических наук никогда прежде не преподавала, но её уговорили попробовать себя ещё и в этой роли.
-Пожалуй, одно из самых трудных состояний для взрослых — это говорить с детьми о сексе, — продолжила озвученную тему Лидия Нестеровна.  Вы, наши дети… Глаза её, из смешливо-вопросительных, мгновенно превратились во взволнованно-материнские. Нет, даже бабушкинские. Никто не знал, сколько ей лет, но  в лице отражалась, светилась, направленная к ним, взрослым деточкам, такая любовь, какую могут дарить только бабушки: всё понимающая и всё прощающая. Когда я сегодня решилась с вами поговорить, мне казалось, что и слов-то не сумею подобрать для такого, невероятно сложно разговора, но сейчас почувствовала — нет ничего проще. Для этого всего лишь надо вас любить. Любить как родных внуков. А вы для меня, как мои любимые внучата. Я сейчас это почувствовала в сердце.

Вчера в своём портфеле я обнаружила вот эту флэшку в сопровождении записки. Клочок бумажки, краснея от стыда за форму, предупреждал меня, заботливо ликвидируя мою сексуальную безграмотность: «Ушла на пенсию, кобыла, ну и сиди там. Куда ты лезешь?! Вот взгляни, чем мы сейчас живём, и что ты можешь дать?! Гляди, только выпей… что вы там пьёте? Валидол, что ли? Перед просмотром… С флэшкой ты, конечно, ни бэ, ни мэ… Попроси своих деток, если они у тебя есть, пусть подключат. Надеюсь, после этого пропадёт желание совать к нам в душу свой длинный нос. Давай познавай жизнь на закате своих серых будней». К моему счастью, вероятно, и к недовольству написавшего, я, как оказалось: и бэ, и мэ в компьютере. Даже имею огромный собственный сайт. Им пользуются мои аспиранты — младшие коллеги при подготовке диссертаций. А на флешке… на ней была нарезка отборнейшей порнографии… — щегольнула невероятными познаниями в терминологии компьютерных взаимоотношений. И что самое удивительное, я не рассердилась, как, вероятнее всего, сделали бы большинство из тех, кто получил такое…

Нет! Я  расстроилась… Да, да! Неимоверно расстроилась за всех: за взрослых и детей. В какую грязь взаимоотношений вогнала нас РОДИНА, в лице управляющих ею людей, и вместе с ней мы: педагоги, родители… просто граждане своей страны. Ничуть не обиделась на того, кто писал эти строки… И даже не обнаружила в них оскорблений, распущенности… нет. Для меня в них прозвучала забота обо мне… Просьба, если хотите. Класс сидел обалдевший запиской, и содержимым флэшки, но ещё больше реакцией Лидии Нестеровны. Некто хотел избавить, а я знаю кто, от ракурса жизни,  который вы только ещё начинаете познавать, а старые люди, как вам кажется, в этом возрасте, уже должны лишь доживать в маразматических мечтах о прошлом. Не так ли? Я знаю о порнографии, с тех пор, как она появилась в жизни нашей страны. И именно так подумала, увидев в первый раз этот ужас, вывернутой наизнанку самой грязной сущности человека.

Писал мне это послание ошарашенный, испуганный исковерканным началом жизни тот, кого она уже окунула в самое отвратительное видение, не предложив, начинающему свой путь — юноше, ещё не имеющему в душе мировоззрения, ощущения, способного его защитить. Чтобы он мог увидеть разницу. В его хрупкой душе расцветала нежная весна: с пением птиц, с летящей, по васильковому полю девчонкой в ситцевом платьице… Возможно, которая ему нравится ещё с детского сада, а тут на тебе: реальность в лице планетарного масштаба, монстра – интернета с вывернутой, извращённой, навязчивой картинкой безобразной стороны жизни… Как будто на его глазах мерзкая реальность превратила его чистую девчонку, в некую уродливую субстанцию, сожравшую птиц с василькового поля его мечты. Обронила в его душу зерно вечной грязи, неправды, безысходности.

Порнография нанесла непоправимый вред, погубив институт брака. Растерялись и взрослые, и дети… Не в состоянии поднять друг на друга глаза, не говоря о том, чтобы ещё и посметь объясниться. Она вытащила на поверхность все самые гнилые стороны человеческой психики. Пробудила дремавшие инстинкты, не образованных невежественных людей, направленные на разрушение. Появилось невероятное количество маньяков, педофилов, недочеловеков с больной психикой, но получивший доступ к пугающе — пошлой развёрнутой информации, которые уже не оставляют психике никакой возможности для тормозов, уж, не говоря хотя бы о малейшем выздоровлении. Всё это блюдо «демократии», приправленное горьким соусом порнографии, полностью ломают психику человека. И только духовность в силах противостоять страшным разрушительным факторам. Путём сравнительного анализа, дать возможность выкарабкаться из морально-нравственной пропасти, в которую мировые политики загнали свой народ. Я хочу вам предложить заняться некоторым интереснейшим анализом. Вы знаете, анализ — это удивительная гимнастика для мозга, чувств. Вот картины великих художников, — Лидия Нестеровна повернула ноутбуки к классу. Внимательно рассмотрите их, познакомившись, с манерой художников и попробуйте составить собственное мнение о каждом. В чём разница, что они рождают в вас: какие переживания, чувства, ассоциации. Можете делать наброски ответов на бумаге. Даю вам несколько минут, пожалуйста.

Ребята окружили ноутбуки, а в это время в класс заглянула обескураженная директриса — её глаза округлились до максимальных размеров от удивления, непонимая, что здесь происходит. В классе стоял тихий, восторженный гомон-гул. О чём-то спорили, переговаривались, шушукались, хихикали… Лидия Нестеровна с тёплой улыбкой наблюдала почти за детским любопытством. Ещё недавно сидевшие перед ней взрослые  люди, теперь же — это были совсем юные девочки и мальчики с детским выражением взгляда, думающих, оценивающих глаз. Чистота, струящаяся из них, пронизывала сердца. Мамочкин, заразительно, как ребёнок спорил с Асей, разглядывая Курбе… «Интересно, что они мне сейчас будут говорить?» — мысленно задавала вопрос и волновалась, как перед экзаменом. Улыбнувшись, подумала, что сама же себе и устроила — это испытание. Её не волновало, что скажет директор, другие учителя, но было важно лишь как она сумеет сделать этот, непосильно трудный разговор продуктивным… Хотя бы не сожалеть о том, что завела его на свой страх и риск.

-Можно я? – подняла руку Ася Куликова.
-Да пожалуйста! — Лидия Нестеровна искренне обрадовалась инициативе девочки.
-Странно, да, но они меня не смущают. Наоборот, возникает какое-то любопытство, будто я заглядываю в другой век и наблюдаю бытовые сцены. А вот природа сильно отличается, но я ещё пока не могу понять… почему. Пока ещё посмотрю.
-Лидия Нестеровна, а я увидел в природе, изображённой на картинах Курбе, то же самое, что и  в его портретах… На них деревья немного пугают человеческой страстью, а «Спящие» будто уснули после секса… Захотелось сразу перевести внимание к Брюллову, Рафаэлю, Дега, Беллини. А Левитан, природой, кажется, успокоил что-то внутри… — смущаясь, но с твёрдой уверенностью восприятия, объяснял юноша.
-Браво, Лёша! Браво! – Лидия Нестеровна была поражена искренностью и глубиной анализа юноши.
-Ну, ты даёшь, Лёшка! – с восхищением воскликнула Наташа Зайцева.
-Так, он же посещает изостудию, — внесла поправку Лиля Галкина.
-Да, хожу, но нас никогда не просили так анализировать сравнивая. И про таких художников я и не слышал. Только Рафаэля знаю, и то немного, — оправдывался запальчиво Алексей Сазонов.

-Лёша, ты очень близок к истине в своём анализе. Курбе как раз этим и отличается ото всех художников: он был участником героической борьбы Парижской коммуны. И тогда возглавил Федерацию художников (1819—1877). Создал новую эстетику, утверждая в искусстве: будничное, повседневное, чувственное. Критический реализм. Он сам так говорил в 1855 году: «Быть в состоянии передавать нравы, идеи, облик эпохи, согласно моей оценке… одним словом, создавать живое искусство — такова моя цель». Ребята, кто-то ещё хочет сказать?

-Когда Лёша говорил, он… передавал то, что чувствовала я… Я смотрела на «Борцов» Курбе и «Спящих» и мне было немного стыдно… Они сильно страстные, а природа там, как будто задыхалась, а вот на другие портреты совсем не так… Там только радость была… чистая…— робко почти прошептала Надя Сажина: скромная и тихая девочка. У неё в семье недавно умерла мама, и теперь она помогает отцу растить маленького братика.
-Наденька, ты сказала так прекрасно, что лучше просто невозможно это выразить. ЧИСТОТА. Да именно — целомудрие. И вот когда вы научитесь давать вашей душе такую пищу: читая хорошие книги, слушая великую музыку, наслаждаясь картинами грандиозных мастеров — это вам поможет делать правильный выбор. Но для этого, разумеется, необходимо, чтобы кто-то, знающий, помог определиться: какие книги предпочтительно почитать в первую очередь для умения ориентироваться дальше в искусстве, музыке, жизни. Я так делаю часто сама. Когда мне очень плохо, или окружающая негативная информация зашкаливает, включаю прекрасную музыку: Баха, Вивальди, Генделя и путешествую по картинным галереям мира. Очищаюсь душой и набираюсь положительной энергии, чтобы дальше противостоять всему, что разрушает наше существование. В этом значение интернета как раз неоценимое.

Но в нём много и разрушающей информации, которая и стала причиной нашего сегодняшнего разговора. Ощущать, как бурлят ваши гормоны – это нормально, но не позволяйте им управлять вами. Можете так поломать собственную жизнь. Увянуть, не успев расцвести. Такое множество способов показать отношение, нежность, не занимаясь сексом. Родители должны были бы помочь вам разобраться в сложных вопросах, выпуская во взрослую жизнь. Милые! Не допустите, чтобы вас разрушили эти страшные пороки, которые придуманы нечистоплотными людьми и поддерживаются такими же, извергами. Секс не всегда подразумевает любовь, а вы ещё не научились видеть разницу между влюблённостью и сексом. Между красотой, чистотой и порнографией, надеюсь, уже можете видеть разницу?

Ребята сидели притихшие и задумчивые, совсем, совсем родные. И только сейчас все заметили, что урок давно закончился, прошла перемена и в класс заглядывает взволнованная Наталья Петровна-учительница физики. Все ребята, я с вами прощаюсь, — тихо сказала Лидия Нестеровна, торопливо укладывая в портфель ноутбуки, незаметно смахнув слезу, но это ей казалось, что незаметно… класс увидел.  Ребята не отводили от неё глаз. Возможно, больше и не буду преподавать после такого нестандартного урока… Нарушила все нормы педагогики.
-Лидия Нестеровна, а, знаете, что?! — воскликнул искренне удивлённый Мамочкин, как будто его только что  осенило, когда учительница уже выходила из класса, чтобы позволить начать урок физики. Знаете, а ведь мы  всегда всё снимаем на телефон…
-Да, я об этом знаю. Ещё и  тут же выкладываете в сеть. Ты это хотел сказать? Значит, я теперь ещё и буду прославлена на весь мир? — грустно улыбнулась.

-Нет, так вот в том-то и дело. Вы нас так уболтали, что никто даже и не вспомнил о фотографировании, а ведь собирались! — засмеялся во всё горло.  А ещё… откуда вы узнали про девчонку?!  Ну, ту, которая по полю…
-Так, по тебе же видно. Стало быть, угадала?
-Да, особенно когда вы картину с ромашковым полем показали. Сразу понял, — это для меня, чтобы понял разницу. Попали в самую сердцевину. Да и вообще… С нами так ещё никто и никогда разговаривал… Класс согласно закивал. Лидия Нестеровна улыбнулась.

Спустя четыре дня, перед самым уроком биологии, в учительскую вошла Мария Фёдоровна — директор школы и попросила Лидию Нестеровну зайти в кабинет.
-Лидия Нестеровна, я вам предлагаю классное руководство в одиннадцатом «Б», как вы на это смотрите?
-Так, у них же Нина Васильевна?! – удивилась…
Думала, что сейчас получит выволочку за срыв урока, и прощание «Славянки» а тут…
-Ну, знаете, тут, вообще, такое дело… Даже не понимаю, чем таким вы там опоили этот бунтарский класс, но они принесли петицию – единогласную, с просьбой назначить вас классным руководителем. Совсем нет желания воевать, разбираться, да и Нина Васильевна не очень с ними справляется.
-Ну, я попробую. Не знаю, получится ли?!

Робко вошла в класс, а ребята уже стояли и ждали результата.
-Сегодня не ждите никаких разговоров на свободные темы, а вот в субботу, если захотите, поедем на речном трамвайчике, пока не замёрзла река и поговорим на волнующие темы. Сами, выбирайте какие. Класс облегчённо вздохнул.
-А на всякие темы можно будет говорить? – интересовался Мамочкин.
-На самые разные, иначе, зачем было меня заманивать? — озорно улыбнулась Лидия Нестеровна. И учтите, спуску я вам не дам, деточки.

 

Audio – сопровождения произведений
вы можете услышать на Fabulae.ru
автор – sherillanna
http://fabulae.ru/autors_b.php?id=8448