Он брел глубокой ночью, уже практически в безрассудстве, осознавая, что может не дойти. Но это было единственным выходом в сложившейся ситуации. Собственно, была вероятность того, что и это не выход, а лишь вход в пустоту, шаг в пропасть, но сама попытка гарантировала получение определенности, а, вместе с тем – одной из разновидностей душевного покоя – пожизненного или посмертного.

Все его родные и самые близкие были убиты. Организация постаралась на славу – жена, дочь, престарелая мать, жившая в отдалении – даже на собаку матери они не пожалели пуль. И теперь ему оставалось идти только в одно место – туда, где ОНИ не будут его искать, туда, куда ОНИ не смогут добраться. Он шел в стан былого врага – и это было единственно разумным решением. Последние дни окончательно отделили его от реальности, в которой он жил до событий семьдесят седьмого года – реальности, в которой он имел нервную, но довольно престижную работу в крупной компании и перспективу спокойной пенсии, на которой его прошлое должно было стать книгой за семью печатями для всех, включая, пожалуй, и его самого – по крайней мере, внешне. В течение почти шести лет он умудрялся сохранять конфиденциальность своего места пребывания, пользуясь старыми связями. Особенно трудно удавались, конечно, первые годы – после неожиданной и поистине фантастичной ротации власти в империи Барышникова и корпорации Игнашевича, общая система обеспечения безопасности превратилась в некую вялую субстанцию, которую разбавляли новые люди и приводили в должное состояние новые руководители. Тогда Сергей Степанович был вынужден сменить имена – свое, своей жены и ребенка, – и, фактически, пуститься в бега. Он понимал, что никто не погладит его по головке за былые заслуги, а притвориться, будто он ни в чем не виновен, а просто наблюдал за происходящим все эти годы, не выйдет. Для него это был своего рода страх эдакого Нюрнбергского трибунала, устроенного новыми хозяевами обслуживаемых когда-то его службой компаний, и он понимал, что никакое уничтожение документов не поможет скрыть его преступления, хотя вполне мог их также, как и нацисты, назвать исполнениями приказов руководства. Он просто работал, и его совесть не сильно возмущалась, когда он вспоминал наиболее жестокие расправы во благо империи  Барышникова, но на тот момент его никто не спрашивал – Александр Полкин и Андрей Никитин занялись переустройством захваченных богатств со всеми присущими им энергичностью и жестокостью – и самое интересное в этом то, что именно стараниями Степановича в Полкине была воспитана его норма жестокости.

На тот момент Степанович не подозревал, что за всем этим процессом кадровых перемен в системе внутренних служб стояли не только прямые и опосредованные их руководители. Первый тревожный звоночек поступил через три года, когда был убит его хороший приятель и бывший подчиненный – координатор уральского сектора обеспечения безопасности Дмитрий Хворин. Его просто расстреляли, без каких-либо прикрытий, и для Степановича было очевидным, что это не могло быть работой служб – они никогда не действовали в столь щепетильных вопросах  так грубо. Однако же, он решил списать все это на случайность и продолжил жизнь, как ни в чем не бывало – у него были новая, лишенная риска, хотя и куда как менее прибыльная – трудно было найти что-то более достойное бывшему военному – работа, семья, и казалось, что все наладилось, и он уже отбросил все сомнения. Тем более, что он еще в семьдесят восьмом несколько раз вежливо отклонил приглашения определенных личностей вступить в некое сообщество, планировавшее восстановить структурную целостность былой Службы – идея безумная и совершенно не прибыльная – и отстоял этим, как ему казалось, право на свободную жизнь. Не уточнил он на тот момент только того, кто распространял эти приглашения, и, как оказалось позднее, совершенно напрасно.

А стояла за этим всем, как ни удивительно, Организация Порядка. Степанович, конечно, знал о ее существовании, более того, в свое время он насыпал на хвост Организации, искренне пытавшейся, потеряв шанс своими руками убрать Барышникова-старшего, найти подход к Барышникову-младшему, немало соли в паре-тройке операций по отражению сомнительных попыток перехвата. Узнал он о причастности Организации к устранению залегших на дно «спецов» только год назад, и тогда его мысли свелись к праведному гневу Организации, преследовавшей врагов до последнего, а потому он поспешил сменить место жительства и укрыть все данные о себе и семье, насколько смог. Но столь патетичное объяснение актуальных целей Организации имело мало общего с действительностью, хотя, если учесть изначальную ее направленность, от ее активистов этого можно было ожидать. Тем не менее, все оказалось несколько более прозаично – Организация попросту мутировала из подобия благотворительной команды палачей в команду ветеранов спецслужб, которые, впрочем, тоже занимались далеко не вышиванием крестиком. Они сделали Степановичу еще одно предложение сотрудничать, но он попросту проигнорировал его – он боялся и нос высунуть, не очень понимая, с какой стороны – а, быть может, и с каких сторон – ждать опасности. Свою ошибку он осознал только тогда, когда, вернувшись домой, обнаружил два трупа. Он не очень сильно любил жену – иногда бил, иногда игнорировал, иногда изменял. Иногда он ненавидел дочь, подсевшую как раз в семьдесят седьмом на синтетические наркотики и благополучно вылеченную отцовскими нагоняями, домашними арестами и ударами по голове. Но когда он увидел их расстрелянными, лежащими лицом в пол и окруженными лужами собственной крови, он заплакал, а затем ощутил, как глубоко в душе зародилась и начала расти истерика. Принял дозу мощного успокоительного. Сел в кресло. Обдумал все и понял, что нужно снова уходить в бега, на этот раз – без балласта из двух женщин.

О матери он узнал позже, и именно эта новость объяснила ему многое. Ему здорово повезло – активисты, расстрелявшие его семью, имели цель убить всех, кто окажется в доме, включая его, и рассчитывали на его присутствие, но он уехал по срочному делу, и все пули достались жене и дочери. Иногда он думал, что это было сделано намеренно, чтобы вынудить его стать рабом новой Организации, да и убийство ни в чем не повинной матери намекало на то же, но после одной встречи с активистом, лишь секундное замешательство которого дало ему шанс вытащить свое оружие и проделать в голове парня дыру размером с яблоко, а потом сбежать, Степанович понял все.

И сейчас, после нескольких дней скитаний без сна, с сознанием, заполненным паранойей и постоянно дремлющей внутри истерикой, он подошел к внешнему терминалу рядом с дверью в высотное здание Компании. Было около трех ночи, и девушка-оператор рисепшна, лицо которой появилось на дисплее, не ожидала чьих-либо звонков на входе – она сидела на этом дежурстве, в основном, с целью поддержания связи с партнерами из других часовых поясов – вместе с дневной напарницей они составляли этакого единого круглосуточного секретаря центрального офиса.

– Слушаю Вас, – с машинальными дружелюбием и улыбкой произнесла девушка.

Степанович быстро поморгал – от изображения на экране у него почему-то заслезились глаза и сперло дыхание.

– Я хочу поговорить с главой Компании. Срочно.

– Простите, но вы можете только записаться…

– Я не могу никуда записаться, – огрызнулся Степанович. – Если я не увижусь с Вашим боссом в течение часа, я, скорее всего, увижусь с ним только будучи дохлым.

 

Александр Полкин когда-то давно оставил указание диспетчеру – будить его, не стесняясь, если дело срочное, пусть и посреди ночи. Это было его бзиком с определенного времени – он боялся упустить нечто важное только из-за желания подрыхнуть лишний часик, а потому был морально готов встать посреди ночи, как сейчас, аккуратно снять с себя руку спавшей рядом очаровательной девушки по имени Марина, и отправиться по месту вызова.

Андрей Никитин называл его за это параноиком и не представлял себе, что в этой жизни кто-то осмелится его – миллиардера и партнера Полкина в руководстве крупнейшей компанией-монополистом, – поднять посреди ночи по прихоти какого-то голодранца, требовавшего аудиенции. Тем не менее, звонок Полкина не дал ему выбора, и он, громко употребив в адрес партнера десяток отборных матерных эпитетов, чем немного испугав проснувшуюся жену, задал команду системе дома подготовить ему одежду и чашку кофе, да побыстрее – иногда он искренне верил, что грубость и резкость с машинами может помогать, как и с большинством подчиненных-людей.

Когда Никитин приехал на место, Полкин уже ждал его в маленьком отсеке технически грамотно оборудованного подвала, где гнездилось местное подразделение службы безопасности Компании. Он стоял у широкого тонированного окна, через которое была видна слабо освещенная камера со столом, за которым сидел понурого вида человек.

– Похудел малость, судя по старым фоткам, – не здороваясь, начал беседу Никитин.

– Определенно много занимался спортом, – ухмыльнулся Полкин. – Пойду поговорю.

– Да, спасибо, что поднял меня ради этого говнюка, – в спину ему заявил Никитин.

– Но ты же сам рад на это посмотреть, не? – Полкин не дождался ответной реакции и вошел в камеру, а дверь автоматически захлопнулась за ним.

Освещенность в камере автоматически поднялась, и Степанович сильно зажмурился – недосып явно сказался на его зрении, он стал боязлив к свету и внутренне содрогался от любых резких изменений снаружи.

– Ну, здорово, начальник службы безопасности Его величества, – с ухмылкой произнес Полкин. – Какими же судьбами?

– Я все понимаю, – Степанович постарался открыть глаза и посмотреть на усевшегося на стул рядом Полкина. – Вы готовы убить меня прямо сейчас, и…

– Если бы тебя хотели убить – поверь – это сделали бы, только открыв тебе двери офиса. Давай покороче, я еще не выспался.

– Хорошо? – Степанович попробовал было облизнуть губы, но обнаружил, что язык тоже почти высох, как и весь рот. Немного подождав, пока спадет нервное напряжение, и язык снова станет более податливым, он продолжил. – Я долго находился в бегах. За мной гоняется Организация. Они убили всех, кто был мне дорог.

– Не удивительно – они же специализируются по тварям, – пространно повел рукой Полкин.

– Наверное. – Степанович выдавил из себя некое подобие дружелюбной улыбки. – Но теперь это не та Организация, что была раньше, понимаете?

– Я и раньше их не очень знал, – пожал плечами Полкин, и это было чистой правдой – он знал об Организации только понаслышке, в основном, от своих «спецов» и из коротких случайных упоминаний Никитина об этой структуре.

– Ваше счастье. Теперь власть в Организации и общая инициатива принадлежат беглецам из Службы Барышникова, и они правят бал – в своих интересах, конечно. А я отказался сотрудничать с ними, и они вычистили мою семью, а меня упустили по случайности Я ответственен за случайное убийство против Вашей женщины. Я знаю, Вы это понимаете. Но мне остались два пути – «пропал» или «пропал». И из двух зол я выбрал это. Меня убьют или они или Вы – и разницы, мне кажется, немного. Только Вам я могу предложить еще и себя живого – любые услуги, любую помощь, если Вы укроете меня. Я не знаю, что мне нужно для этого сделать, но я готов на все – хоть душу продать, мать ее – я просто хочу жить, несмотря ни на что. Понимаете? – Степанович понял, что его монолог затянулся, а Полкин как-то неоднозначно задумчиво уставился в стену позади него.

Несколько секунд в камере царила тишина. Степанович ощущал на себе всю ее тяжесть, словно воздух был налит свинцом, и даже вдыхать ему, казалось, было больно.

– Вы поможете мне?

Полкин ухмыльнулся, резко выйдя из внешнего оцепенения.

– Странный вопрос, конечно. С другой стороны, я тебя понимаю. Наверное, я тоже не хотел бы умирать вот так глупо – от рук своих же. Но я не стал бы и похищать человека, чтобы достать сраный чемоданчик с тем, что теперь все равно не принесло тебе счастья, ага?

Степанович уперся взглядом в стол и молча кивнул.

– С другой стороны, что уж тут обсуждать прошлое – мы были молоды и глупы, а?

Степанович не понимал и не хотел понимать сомнительного юмора Полкина, а потому просто молчал.

– Хорошо, давай поступим так, – Полкин быстро вскинул левую руку, сжал с ладони упавший в нее из рукава кофты тонкий металлический предмет, напоминавший пружину, и махнул им в сторону шеи Степановича.

Степанович замер, ощутив укол. В течении доли секунды, которая оставалась ему между состоянием относительного владения своей волей и полной подчиненностью внешним приказам, он осознал, что все, на что он надеялся, рухнуло, и теперь он, вероятнее всего, умрет от того же меча, с каким ходил по жизни.

Далее он окунулся в бездонную пустоту, посреди которой пульсировало ядро голоса Полкина.

– Это крайне интересная вещь – смесь вашего любимого скоростного вещества, оксибутирата и еще чего-то там. Дает крайне интересный эффект – ты подчинен, но ядро сознания тебя не покинет, как и физические чувства – ты раздвоишься. Сейчас ты понимаешь, как чувствовала себя она, когда твои суки уносили ее с собой. А теперь еще кое-что…

Полкин достал маленькое тонкое лезвие и сделал быстрый, но аккуратный надрез на запястье Степановича.

– Эта смесь проверит твою тягу к жизни и твое везение. Ты будешь истекать кровью, пока не сможешь пробраться через блокировку мотивации.  Не убиваю тебя, как ты убил ее – я даю тебе шанс. И наставление – думай, борись. Выполняй

Полкин встал и медленно вышел из камеры, не оглядываясь на окаменевшего и истекающего тонкой, уже сползшей со стола и устремившейся к полу струйкой крови Степановича. Он был почти уверен, что Степанович умрет. Но отдал, на всякий случай, указания разместить его в другой камере, если он сможет выжить.

 

Марина Королева была немного недовольна тем, что пришлось заезжать в Управление в этот редкий полноценный выходной, когда они с Полкиным решили, наконец, съездить на несколько дней на море и просто, по-человечески, без лишнего миллиардерского пафоса отдохнуть на элитном средиземноморском курорте  с полным пакетом обеспечения по высшему разряду. Но она не могла оставить в кабинете маленький жетон информационного модуля, которым хотела воспользоваться в процессе отдыха, а просить кого-то его привезти, с учетом того, что к месту вылета они с Полкиным решили прокатиться на машине через развязку рядом с Управлением, сочла баловством и нахальством.

Она прошла проверку приборами идентификации внешнего вида и голоса на входе и вошла в коридор, ведший к первому лифту. Спустившись на два этажа под землю, она обнаружила, что ее жутко раздражает медикаментозный, в сравнении с обычным городским, запах воздуха, проходящего через мощные локальные фильтрующие установки, хотя в городе, несмотря на повсеместно распространенные очистные сооружения, воздух был далеко не так чист и полезен.

Она не собиралась задерживаться на работе, и была одета в обычное гражданское, а потому ее дополнительно подтянутая топиком умеренно пышная грудь, упругие ягодицы, утянутые синтетической тканью и элегантная короткая прическа вызвали прилив нежности и романтизма у тройки рабочих, активно ремонтировавших напрочь накрывшийся гидропривод одной из дверей Управления, что нашло выражение в их милых, почти детских репликах, полных восхищения.

– Вот это сиськи! – рабочий ухватился за губы, поняв, что произнес это слишком громко, и теперь его друзья смотрят на него с ухмылкой.

Марина также ухмыльнулась, но больше никак не отреагировала на несколько хамскую реплику и зашла в центральный зал координации. Будучи старшим координатором службы безопасности Компании, она имела нправо появляться здесь когда угодно, с кем угодно и в каком угодно виде, а потому работавшие на своих местах сотрудники просто вяло приветствовали ее, не обращая внимания на вызывающий наряд.

– Привет. Вот твой модуль, растяпа, – руководитель Управления Михаил Линде протянул Марине искомую вещь.

– Спасибо, – Марина немного подтянулась вверх – несмотря на каблуки, рост Линде имел решающее значение – и поцеловала в щеку слегка покрасневшего при этом руководителя. – Теперь точно не соскучусь на этих несчастных островах.

– А вы с Сашкой так скучаете? – хохотнул Линде – формальное обращение к одному из глав, святых отцов и богов Компании было необходимо только в его присутствии, в обычных обстоятельствам динамичные человеческие отношения  и соответствующая манера общения ставились во главу угла.

– Временами. Этот работяга временами не хочет меня больше десяти раз кряду, – Марина положила модуль в карман. – Все, пока, – и, элегантно развернувшись, пошла обратно, на выход, привычно расслабленно виляя ягодицами.

– Десять раз. Ее. Каждый день, – покачал головой Линде, сделав сожалеющее лицо, хотя и понимал, что это была чистейшей воды шутка. – Несчастный человек.

 

Владимир Демьянов вспоминал все двадцать четыре года, как один день. Частенько ему начинало казаться, что практически ничего не изменилось – он был почти также молод внешне и неплохо ухожен гормональной терапией внутренне. Однако стоило обратиться к фактам – и весь груз старости начинал давить на его сознание. Когда-то ему казалось, что большую часть его тяжелой ноши принес переходный период между внезапным самоубийством его, как ему казалось, хорошего друга и миллиардера Евгения Барышникова и становлением новой системы взаимоотношений между ним – основным ведущим политиком страны, меняющим позицию с президентской на премьерскую, – и наследником престола Барышникова. Сын почившего миллиардера не отличался покладистым нравом, и тогда Демьянову пришлось пойти на некоторые уступки, чтобы дело встало на знакомые рельсы. Тем не менее, наиболее тяжелым оказалось время перемен, когда империя Барышникова рухнула начисто. Тогда Демьянов пытался восстановить справедливость, найти виновников этого пира во время чумы, начавшегося после гибели Барышникова и старика Игнашевича, привлечь преступников к ответу. Но бардак, устроенный разбегавшимися «спецами» Барышникова и неприятная ситуация с внезапно проснувшимися после десятков лет анабиоза оппозиционными структурами не позволили среагировать достаточно оперативно, не позволили взять процесс раздела имущества и активов усопших под государственный контроль, национализировать собственность, а когда такая возможность, вроде как, появилась, на арену уже вышли эти двое мошенников – Полкин и Никитин. Демьянов не представлял себе, что и как они провернули втайне от всевидящих служб, но, осознавая дерзость их  маневров, решил, что следует попытаться договориться. По первости, их предложения и требования были крайне скромными, но уже спустя три года, когда было развернуто обширное производство двигателей нулевого перехода и сопутствующей продукции, давшее возможность родившейся в хаосе раздела империи Барышникова Компании стать монополией, стало ясно, что эти парни далеко не так просты, и теперь они будут требовать власти – при Барышникове и прочих толстосумах старой школы все решалось тонкими намеками и личными переговорами. Эти били в лоб и шли напролом, заранее зная, что имидж и уровень влияния каждого из политиков этой страны – карточный домик, разрушить который с помощью обширных ресурсов, ставших доступными Компании, не составляет труда. С ними приходилось договариваться на невыгодных условиях. Приходилось ругаться. Демьянов вспоминал иногда Барышникова-старшего, вспоминал, как сквозь согласие миллиардера сквозили нотки недовольства, как иногда выходило наружу открытое хамство, но не помнил ни одной настоящей ссоры по какому-либо из вопросов лоббирования интересов, присвоения имущества и прочего. Полкин и Никитин не стеснялись ничего. И он ненавидел их за это.

– …поэтому мы не можем не видеть в этом проблемы, но не можем и сосредотачиваться на этом в открытую, – министр внутренних дел Расул Мирзанов обратил внимание на некоторую задумчивость Демьянова, но решил не прерывать беседы, пока президент сам не сочтет нужным.

Демьянов уловил этот кусок фразы Мирзанова и осознал, что уже несколько секунд витает в своих мыслях о Полкине, Барышникове и прочем, а потому не слушает министра внутренних дел.

– Да, извини, Расул, я отвлекся. Так что там по этой организации кого-то там?

Мирзанов ухмыльнулся. Если бы встреча шла при камерах, они оба произнесли бы выверенный корректорами-политтехнологами текст, пожали руки и разошлись. В неформальной обстановке Демьянов был рассеян и излишне расслаблен.

– По Организации Порядка. В сущности – ничего. Ничего из того, что можно назвать стройным фактом, но масса подозрений.

– Так, быть может, мы планируем войну с ветряными мельницами? Обычная преступная группа, в масштабах страны… – начал рассуждать Демьянов.

– Простите, что перебиваю, – вклинился Мирзанов. – На сегодняшний день мы контролируем оргпреступность на более высоком уровне, чем когда-либо. Мы сотрудничаем с криминальными авторитетами, как с братьями по оружию, если того требуют обстоятельства. И мои люди опрашивали всех, кто в курсе событий и изменений обстановки по регионам. Никто не знает, что это за Организация, но все знают, что происходят определенные убийства – схематично, планомерно, с признаками множественных взаимосвязей. Мы имеем бесконтрольную группировку – а это значит, что она только появилась, либо успешно игнорировала наши предложения о сотрудничестве когда-то.

– Возможно, предыдущий министр в теме? Жданов, конечно, – предположил Демьянов.

– Жданов давно занят только образованием, у него в голове аппарат для гипнопедии, и только. Он не в курсе, и мне кажется, он и о том, что строилось к моему сроку, не в курсе, – с издевательским оскалом ответил Мирзанов и почесал щеку. – Пока мы можем только ждать их промашек, нужные люди в регионах уведомлены, указания руководителям подразделений в нужной форме розданы. Мы беспокоимся, по большому счету, за безопасность ключевых персон системы. Вашу – в том числе.

Демьянов поморщился, будто откусил огромный кусок лимона.

– Сомневаюсь, что мной кто-то заинтересуется. Я слишком добр нынче к людям. И совершенно напрасно. Кстати, я так понял, что дело об убийстве Стоцкого замяли?

– Ну да,- пожал плечами Мирзанов. – А как иначе? Мы знаем, кто заказчик, но не в наших интересах поднимать бучу. В любом случае, он слишком активничал по лоббированию интересов табачников. А нынче курить вредно, хе-хе.

– Ну да – курение ведет к раку всей жизни, – ухмыльнулся Демьянов, немного нервно сжал и разжал кулак правой руки и достал из портсигара черную сигариллу. – В общем, надеюсь, ты найдешь решение, Расул. Пока мне этой информации достаточно. Но не забудь – официальная встреча все так же, и пусть эти суки из Отдела агитации напишут тебе текст, который мы сможем подтвердить, а не как в прошлый раз.

– Проконтролирую, – кисло улыбнулся Мирзанов – он не любил, когда к нему на работе обращались на «ты» и когда при нем курили примерно одинаково. А потому поспешил встать.

– До встречи, в таком случае.

– Всех благ, – не вставая, поднял руку и затянулся поглубже вишневым табаком Демьянов.

У него было множество поводов волноваться в ближайшие недели. По результатам этих выборов он, вопреки традиции взаимного смещения лидеров, планировал остаться в своем кресле, поскольку знал, что второго такого же шанса не будет.

Но самым неприятным было то, что он, опять же, вопреки традициям, не знал, есть ли у него этот шанс сейчас.

 

Вячеслав Игонин нервничал. Несмотря на обширный, казалось бы, опыт политической работы – от рядового активиста правящей партии, пропихнутого хорошими знакомыми дальше и глубже в ее дела, и до премьер-министра, были вещи, к которым он до сих пор не привык на новом посту. Он пытался ощутить себя целиком и полностью во власти, но что-то мешало ему расслабиться и начать править вовсю. С самого момента, когда он уселся в это кресло, его начали ставить в интересные условия – то одни олигархи, то другие. Ему мило и скромно напомнили о том, кто его поставил и почему, и он предпочел делать хорошую мину, нежели начать рвать и метать по поводу того, ч то его ущемляют в возможностях проведения жизненно важных для государства реформ толстосумы. В любом случае, он рассчитывал развернуться в политическом плане за ближайшие шесть лет, и ему казалось, что времени предостаточно.

И при этом, он все равно нервничал. Полный хищных инстинктов взгляд Андрея Никитина напрягал его, заставлял усаживаться поудобнее в бежевом кожаном кресле, время от времени попивать стоявшую на столе минеральную воду и делать как можно более спокойный вид, несмотря на царивший в голове кавардак. Никитин говорил – много, но по существу. Игонин чаще всего кивал, делал пометки в электронном планшете, задумчиво отхлебывал «нарзан», выдавал краткий, ничего не значащий комментарий, снова делал пометки и так далее. Формально, это был своего рода доклад Никитина, как бизнесмена национального и транснационального уровня о предположительных перспективах взаимодействия государственных структур и мощностей с предприятиями Компании. По факту, это были новые условия для работы Игонина на ближайшие годы – очередной набор условий, без соблюдения которых проблемы могли начать сыпаться ему на голову уже на следующий день после получения должности.

Но он обещал себе размахнуться в течение срока правления, занять политическую позицию, построить авторитарное «я», и каждым глотком «нарзана» словно бы обозначал немой тост на эту тему – это несколько отвлекало от напора исходящей информации от Никитина.

– Собственно, если все перечисленное не вызывает нареканий… – пространно помахал в воздухе рукой уже немного уставший от такого течения беседы Никитин.

– Позвольте, но момент с Северо-Западным регионом мне не очень понятен. Вы уже согласовали технологические рамки перестройки участков? – наконец вклинился в речь Никитина премьер.

– Мы решим данный вопрос непосредственно на уровне местного самоуправления уже сегодня. Это для нас приоритетная задача, так сказать. А почему это Вас особенно беспокоит? – поднял брови Никитин, ощутив, как между ним и Игониным повисло напряжение.

– Да нет, все в порядке, просто мне казалось нецелесообразным выносить экспериментальные мощности в метрополию. Я не уверен, что Лариса Геннадьевна это одобрит, – ухмыльнулся Игонин и снова отпил из уже третьего выданного системой стакана минеральной воды.

– Повторюсь – мы решим этот вопрос, – отмахнулся Никитин от попытки Игонина намекнуть на возможность прямо сейчас обратиться к нему за поддержкой. – Я бы на вашем месте больше беспокоился о ротации второй ячейки тандема.

– Хм, – Игонин отставил подальше стакан с уже забившей вкусовые рецепторы минералкой и сцепил руки в замок. – Интересный момент. У Вас есть идеи на этот счет?

– О да, мы решили, что уже готовы высказать свое мнение на этот счет – ровно одного срока в работе нам хватило, – Никитин принял более расслабленную позу и скрестил руки на груди. – Надеюсь, Вы понимаете – только попрошу без формальностей – мы не на телевидении, – что Компания на сегодняшний день играет ключевую роль  в поддержании национального инвестиционного климата, да и шансов еще у кого-то на это нет?

– В какой-то степени понимаю. В какой-то не очень – например, мне не понятен вопрос с переходом в собственность Вашей так называемой Компании ультимативных активов управленческой структуры Барышникова – в то время я не имел дела с Вашим сегментом рынка, а потому не наблюдал всех процессов.

– А в чем вопрос? – нагловато усмехнулся краем рта Никитин. – Вас беспокоит легальность этого процесса? Так не Вас первого, не Вас последнего. Но факт налицо – после событий шестилетний давности климат на рынке сменился, и круто. Барышников вносил сумятицу во взаимоотношения между конкурирующими структурами, его агрессия ломала рынок, заставляла его биться в лихорадке, снижала, кстати, темпы внешней торговли – только об этом не принято было говорить, поскольку… – он покачал головой из стороны в сторону, как бы уточняя – обязательно ли продолжать объяснение причин. Игонин понимающе кивнул. – Таким образом, Компания сама по себе является главным стабилизирующим фактором рынка – вся – производства, управленческие структуры, торговая сеть, исследовательские центры – все это делает львиную долю промышленности, создает рабочие места, позволяет развивать высокотехнологичные отрасли в совершенно новом ключе. Сегодня, благодаря внедрению ряда хорошо известных в массах технологий, именно мы говорим Америке и Европе, что сделать, дабы дружить с нами – в период структуризации империи Барышниковых об этом и мечтать никто не мог. Мы превращаем деньги в дело, а не прячем их в дальний карман.

– Хорошо, исходя из известных мне фактов, я соглашусь с Вами, – устало покивал Игонин – потрясающе спокойный, ровный тон тирады Никитина несколько утомил его. – Да, Вы не открыли мне большого секрета, и я понимаю, в чем суть вашего предложения. Но я хочу, чтобы Вы сами объяснили мне все.

– Без проблем, – Никитин оживился. – Вы новый человек в этой части структуры, я, можно сказать, тоже – можете не верить, но еще шесть пресловутых лет назад я не имел общего с верхушкой власти, а просто развивал промышленный концерн в меру возможностей и спотыкаясь о препоны власти раз за разом. Сегодня мы – я и мой партнер Александр – развернули совершенно новую структуру, и нам необходимо укрепить определенные позиции. Договариваться с каждым по отдельности мы не готовы – это крайне утомительно и никогда не входило в наши планы. У нас есть свой кандидат, и у нас есть огромное желание прекратить игры в кошки-мышки с господином Демьяновым – он оказался плохим приспособленцем…

– Грубовато, – быстро пробарабанил пальцами по столу Игонин. – Мне потребуются определенные подготовительные меры.

– Безусловно. Мы не предлагаем переворот или еще какое-нибудь дерьмо в этом духе. Мы предлагаем сотрудничество в Ваших интересах, – Никитин немного изменил тон. – Но в качестве альтернативы мы можем предложить курс на экспорт. Это больно и дорого для нации, но в случае с Демьяновым, остающимся еще на шесть лет, это гораздо приятнее, нежели постоянно ждать подвоха со стороны прикормленных им регионалов.

– Вы явно не доверяете мне, как второму лицу, – задумчиво изрек Игонин.

– А Вы бы на нашем месте доверились самому себе? – повел ладонью Никитин. – Да и потом, нужно ли Вам сотрудничество с Демьяновым? Он уже выдохся. В Службах его не любят, в народе тоже – он утомил всех, кого мог, за эти годы. Он не признает это и на страшном суде, но он был фанатично предан интересам стратегии Барышниковых, хотя он и Барышникову-старшему, по некоторым слухам, не нравился.

– Хорошо, готовьте свою программу и приносите мне, – слегка рассеянно покивал Игонин. – Но знайте меру, Никитин. Я уважаю Вас, как крайне энергичного лидера, но не потерплю новой волны беспредела, если таковой настанет. Я был поддержан не теми людьми, которые служили Барышникову, а альтернативной фракцией, а потому окончательный уход власти одного империалиста я не хочу менять на приход власти других.

– Ваше право, – сдержанно кивнул Никитин, внутренне расхохотавшись. – Нам нужно лишь добротное поле для бизнеса. Я перешлю Вам готовые материалы конфиденциальным и шифрованным письмом, ключ к дешифровке – «эм-ю»-модуль – у Вас на столе, в этой папке.

– А почему не взяли с собой? – снова отпив из стакана, едко спросил Игонин.

– Есть нюансы. Буду ждать ответной реакции, – Никитин поднялся, показав, что разговор закончен.

– Хорошо, – Игонин тоже встал, дабы попрощаться с бизнесменом. – Я перезвоню Вам сам, когда ознакомлюсь. Вот только еще момент, ответьте мне на один вопрос.

– С радостью, задавайте, – Никитин хотел было снова сесть, но Игонин стоял, слегка опершись о стол кончиками пальцев, и рухнуть в кресло было бы попросту неприличным.

– Насчет технологий – в частности, по Вашему «нулевому переходу» – Вы действительно считаете, что это все принесет больше прибыли, чем проблем с жаждущими получения технологии зарубежными партнерами? Или вы делаете ставку на туризм или еще что-то? Я до сих пор не понимаю – даже производство ароматизированной туалетной бумаги лично мне кажется более прибыльным делом.

Никитин добродушно ухмыльнулся – он ожидал услышать это вопрос именно от Игонина, исходя из очевидно невысокого уровня ухватистости новоявленного премьер-министра.

– Пожалуй, отвечу подробно, если Вы не против, – начал Никитин, и, получив утвердительный кивок Игогнина, продолжил. – Знаете, многие рискованные инициативы часто оправдывают себя, несмотря на скепсис окружающих. Вот Вам пример – контора «Селениум Констрактингс» не так давно перестроила приличную часть культурного и исторического центра Санкт-Петербурга в районе Большой Морской и так далее – местность того даже требовала, поскольку понемногу превращалась в динамично зарастающую историческим убожеством помойку, но местные жители и  консервативные власти были строго против такой инициативы. У «Селениума» же были обширные планы на тему этого переустройства. Так вот, им пришлось купить чуть ли не половину правительства и всю администрацию города, чтобы получить все необходимые разрешения, через вторые руки и так далее – и это при том, что их директор – молодой наглый хлыщ – регулярно вылизывал промежность у дочери самого Демьянова, а через нее – конечно, и у самого папочки. Денег ушло не меряно – и что же они получили,  в итоге? – вопрос, несмотря на паузу, был явно риторическим, и Игонин только приподнял брови. – А получили они потрясающие прибыли с аренды в точках, от которых никто, имевший финансовую возможность туда попасть, не мог отказаться. И уже в течение шести месяцев – а это феноменальная по меркам растрат цифра – модернизация этого участка окупила себя, причем вместе со всеми откатами, о которых отлично знали все те, кто худо-бедно следил за обстановкой. А Вы говорите – космический туризм, дорогие корабли. Дело техники.

– Черт с вами, – махнул правой рукой Игонин и тут же предложил пожать ее Никитину. – Созвонимся.

 

Лариса Алязьева не любила такие деловые беседы никогда – ни в бытность помощником депутата городского законодательного собрания, ни теперь – будучи губернатором второго по величине города государства. Ей предложили этот пост как-то внезапно, без предварительной подготовки, и на то были свои причины, а потому долго думать не пришлось, и теперь все вопросы касаемо судьбы города и области были в ее компетенции. Формально, за областью сохранялся некий статус местного самоуправления, но уже который год подряд это было нечто схожим со статусом муниципального образования – свобода организации мероприятий вроде бы предоставлена, но за всем следит зоркий глаз центра, и любой неверный шаг приводит главу области на ковер к губернатору. А поводов хватало, и Алязьевой давно уже искренне хотелось, чтобы область снова выделили как самостоятельную административную единицу, закрепив за ней самобытность принятия местных законов и права свободного распределения территории. По крайней мере, сейчас это позволило бы не говорить с глазу на глаз с этим напыщенным самодовольным молодым толстосумом. Алязьевой было привычно отсылать электронные письма и почтовые уведомления таким хищным дельцам крупной руки, но она жутко некомфортно чувствовала себя в их непосредственной компании. В ее актуальном собеседнике даже было что-то симпатичное, что-то притягивающее, вызывающее доверие, но осознание того, кто он на самом деле есть, сводило на «нет» все эти нюансы.

Около получаса они обсуждали нюансы взаимодействий Компании с городом в ключе социальной поддержки и прочих благостей, которых город всегда ждал с нетерпением – ровно с тех пор, как были модифицированы принципы формирования бюджетов метрополий  с целью оптимизации расходов, что означало на практике уменьшение возможности подавать выгодные для кармана местных чинуш требования к главной казне. Инициатива казалась благой и идущей в разрез с многолетними традициями поощрения местной коррупции, но, с учетом того, что годами до этой реформы эта самая коррупция съедала приличную часть бюджета, а аппетиты так просто не спадают, и ресурсов для проведения реальных улучшений в жизни разросшегося ввысь и вширь за последние тридцать лет города становилось все меньше. А выполнять заданные бюджетом планы, разумеется, требовалось все также.

– Итак, что касается Вашего запроса двухдневной давности, – отбросив текущую тему, начал новую Полкин.

Алязьева нервно сглотнула. До этого момента разговор шел довольно плавно, но теперь она поймала в голосе Полкина странную, нервирующую ее ноту, и, будь она мужчиной, у не точно сжалась бы мошонка от этого ощущения.

– Да, я ждала, что Вы подойдете к этому вопросу.

– Не сомневаюсь, – повел краем рта в подобии улыбки Полкин. – Я понимаю, что наш запрос касаемо портовых и приближенных территорий ввел в недоумение Вашу администрацию, но здесь мы, вроде, все выяснили. И теперь ваш недвусмысленный намек на некую взаимосвязь между запросом на частичное обеспечение интересов реконструкции инфраструктуры со стороны Компании и получение Компанией же разрешений на работу на требуемых территориях выглядит как-то блекло, Вам не кажется?

– Мне казалось, это не такой сложный вопрос, и это в любом случае, как я и писала, будет вложением в будущее и города, и Компании – Компания в любом случае базируется одним крылом в метрополии, хотя это и вызывает некоторое недоумение со стороны Москвы… – начала робкую попытку наступления Алязьева.

– А мне кажется, что Вы не совсем понимаете сути вопроса, Лариса Геннадьевна, – проищнес Полкин в том тоне. Который, по его наблюдениям, был наиболее неприятен Алязьевой. Это сработало – она медленно, гневно вдохнула, высокомерно приподняв крупную не по годам грудь. – Наши вопросы с Москвой решаются нашими же стараниями. И мы найдем с ней общий язык, особенно в свете грядущих выборов. После того, как на посту встал господин Игонин, Вы автоматически могли забыть о проблемах с Москвой, но Вы упорно продолжаете давить на них, не замечая, что это – фантом, некий артефакт, оставшийся лишь в памяти города. – Полкин сделал небольшую паузу, но Алязьева не стала этим пользоваться, а продолжила его слушать, отодвинувшись от стола и безвольно сложив руки под своим пышным бюстом. – Я прекрасно понимаю ваше мнение по поводу того, что Компания располагает значительными прибылями по результатам последних двух лет, и что наши филиалы растут, как грибы после дождя. Вы видите в этом потенциальный источник прибыли для города, и не зря – Компания часто дает повод так думать, показывая, что мы и город, мы и Москва, мы и Екатеринбург – и так далее – симбионты, и нам хорошо вместе, а будет еще лучше. Но мы не делаем денег из воздуха, не печатаем их – мы их зарабатываем, а потому готовы тратить только в своих интересах. Город никогда не вкладывал ни копейки в инвестиционные фонды компании – несмотря на то, что возможности. Я уверен были – просто целевые средства для регионального финансирования уходили во вполне определенные карманы. Мы никогда не просили дополнительных инвестиций, и наша позиция на бирже – это не результат чьих-то подачек. Мы вкладывали в социальные программы и исправно платили налоги по всем подразделениям, и при этом не остались без штанов, хотя малому бизнесу, например, в вашей новой схеме кабальной повинности уготована именно эта участь, – Полкин приподнял брови, ожидая ответной реакции хотя бы на этот  выпад.

– Продолжайте, я ловлю Вашу мысль, господин Полкин, – изобразила миролюбие и улыбчивость Алязьева, хотя в ее раскосых глазах было черным по белому расписано желание швырнуть в Полкина стеклянную вазу  с синими цветами, стоявшую рядом на столе.

– И теперь, когда из-за Вашего повального воровства, никаким образом не контролируемого и по сей день – простите меня великодушно за грубость при Вашей милой персоне – просрали где-то денег на огромную, как у бегемота, дыру в бюджете, вы хотите снять с Компании комиссию за услугу, которую она сама готова оплатить? Увольте, мы устали кормить Ваших депутатов.

Алязьева побелела. Полкин не знал наверняка, какой будет ее реакция на последние, наиболее жесткие и не вписывающиеся ни в какие рамки делового этикета реплики, но он знал, что попал в точку – в самое сердце проблемы, которая была наиболее болезненной для Алязьевой и которая когда-то беспокоила ее сильнее всего при вступлении на пост губернатора.

– Что ж, – Алязьева поджала губы, – я услышала вашу позицию. Значит, Вы готовы решить вопросы с расселением жилых кварталов на территории у залива?

– Безусловно. Мы уже готовы к реализации этого плана, осталось только получить от Вашей администрации электронные подтверждения на формах запросов. Вы устроите это? Мы, со своей стороны, гарантируем городу небольшой подарок, в районе нескольких миллионов, в том числе – кое-что лично Вам, как от меня – частного лица – Вам – частному лицу, когда наши производственные комплексы вступят в активную фазу.

– Не заговаривайтесь. Я дам соответствующие распоряжения. Ведите себя спокойнее, Александр, это не приказ, конечно, скорее просьба. Все нюансы с вашими вложениями обсудим, когда до них дойдет дело. Идет? – Алязьева посмотрела, наконец, в лицо Полкину и тут же отвела взгляд.

– Спасибо за понимание.

 

Когда Полкин зашел в наполненный свежим, очищенным и ионизированным, словно после грозы, воздухом кабинет, Никитин вялыми движениями пальца по экрану электронного планшета листал крупную новостную ленту интернета – эта привычка появилась у него сравнительно недавно, раньше он пользовался исключительно новостями из проверенных каналов, лишенных шелухи агитации и социальной психологии, теперь же ради интереса изучал и ту форму подачи информации, которая повсеместно применялась к широкой публике.

– Отдел пропаганды писался кипятком от счастья от этих новостей о накрытой секте, – с места в карьер начал Никитин, не отводя взгляда от очередной занятной страницы.

– Правда? – Полкин сел в кресло рядом с кожаным диваном, на котором вальяжно восседал Никитин и прикрыл глаза – он ощущал легкую резь после множества увиденных им за последние часы снопов искр сварки. – А до меня как-то не доходило ниче такого.

– Конечно, – пожал плечами Никитин и ухмыльнулся. – ты же долбанный инженер, связи с общественностью тебя мало интересуют.

Полкин на пару секунд приоткрыл глаза, с укором и улыбкой одновременно посмотрел на Никитина и снова их закрыл, откинув голову на эргономичный гелевый подголовник кресла.

– А история действительно занятная – оказывается, уже год как в районе Саратова с филиалами уже и в метрополии – правда  небольшими – работала одна секта, организаторы которой рассказывали, что они имеют связь с хозяевами уже построенных межзвездных кораблей и готовы помочь всем страждущим осуществить групповой полет с целью просвещения и соединения с высшим, мать его, разумом, живущим где-то в глубине вселенной – типа, у них были его координаты .

– Прикольные ребята. Дорого брали? – без особого интереса спросил Полкин.

– Не очень. Но со временем скопилось. Надо ли говорить, что до межзвездных перелетов им было как бабуину до тригонометрии? – Никитин отложил в сторону планшет и хрустнул пальцами. – А к нам пошли вопросы – мол, не принимали ли вы, уважаемые, участие в этом «кидалове», и все в этом духе. Но наши молодцы, вроде, отбились.

– Ну, ведь нужно же кому-то в это все верить – уже сотни лет люди усердно дрочат на христианство, муслимство, лесбиянство, саентологию, в конце концов – каждый на свое, каждому что-то да надо. Пусть бы молились дальше, авось, их «админы» и накопили бы на перелет куда-нибудь в район Сириуса, – Полкин зевнул и закинул ногу на ногу.

– Так-то оно так, но есть нюанс, – помахал пальцем Никитин. – Вот тебе пример – есть что-то вроде буддийском темы, если не ошибаюсь, какой-то тип мировосприятия, в котором базой является утверждение, что мир вокруг иллюзорен, то есть существует только одно человеческое «я», а мир вокруг создается силой его разума. И все, вроде бы ничего – ну, условно, я считаю, что ты ненастоящий, ты считаешь, что я – твоя больная фантазия и так далее. Нормальный такой сбор шизиков. Но лет пять назад была накрыта одна организация, основавшая культ на этой почве – мол, каждый, кто вносит в общий котел бабок, является одним из первоначальных разумов и приобщается к какому-то там дерьму, в итоге – получаем такой вот сбор идиотов, считающих, что они пользуются некоей «матрицей», генерируемой их, избранных, мозгами. Мило. Невинно. Но было так до тех пор, пока святые отцы не решили дать установки – конечно, не без помощи веществ, – на то, что некоторые из создаваемых этой «матрицей» объектов подлежат уничтожению во имя просветления картины мира и возвышения самих посвященных. Как ни странно, подлежащие уничтожению объекты оказались персонами, крайне нежелательными для влиятельных спонсоров секты, и только после очередного – к счастью, неудачного – покушения их взяли за яйца. Так что любые такие шайки следует….

– А, слушай, избитая тема, – раздраженно перебил Полкин. – Религии априори не могут быть мирными, мир несут только здравый смысл и человеческая организация. Религии всегда создавались для направления мозгов серого быдла в нужном ключе – работать, воевать, жить по канонам. Только те, кто побогаче и повлиятельнее, религиями пользовались и развлекались, а те, кто попроще, на них работали. И по сей день, кстати, церкви строят за подаяния.

– Они еще думают, что индульгенции трехсотлетней давности не просрочены, – широко улыбнулся Никитин. – В любом случае, если такой шлак зарождается в чьей-то голове, вне зависимости от качества, он распространяется еще быстрее, чем новая реклама «кока-колы».

– Такие дела, – вяло покивал Полкин. – Все хорошо, что хорошо кончается.

Никитин взял со столика рядом стакан, демонстративно приподнял и отпил небольшой глоток виски. Традиционный алкоголь, с учетом регулярных повышений акцизов, давно стал роскошью, а тот алкоголь, который относительно высоко ценился еще в старые-добрые времена общедоступности, и вовсе стал недоступен широким массам. Куда как доступнее были наркотические таблетки, некоторые из которых именно в связи с этими нюансами стали повторять примерные эффекты опьянения определенными напитками. Впрочем, желающие могли употреблять относительно дешевые алкогольные коктейли с минимальным содержанием спирта, но и в составе тех процент алкоголя был ниже, чем в самом легком пиве, а опьяняющий эффект чаще всего достигался за счет все тех же синтетических дополнений. Поколение, рожденное во второй половине века, и вовсе не рассуждало на тему употребления алкоголя – однозначно, в качестве средств для повышения веселья компании применялись таблетки, порошки, растворы по сходной цене и далеко не всегда безопасного качества, но от желающих приобрести такой товар из-под полы всегда было предостаточно, а прикрытие этого обширного поля для бизнеса было отлично обеспечено органами правопорядка.

– Ну что, развела тебя эта сисястая на бабки? – разглядывая содержимое стакана – виски и лед – поинтересовался Никитин.

– Конечно, – кивнул Полкин. – Вот, прямо сейчас побегу выписывать индивидуальный чек, только носки зашнурую. Насколько я вижу, проблем с развертыванием второй площадки не будет.

– А я уж думал, город будет рвать на себе лифчик, но без отката дело не пропустит, – с некоторым удивлением отметил Никитин.

– Ну, я ей пообещал немного подкинуть на карманные расходы. А обещаниями мир полнится, – Полкин вытащил смартфон, включил проекционный экран и начал легкими прикосновениями к высветившейся над аппаратом световой резистивной панели вводить данные. – Надо подкорректировать планы на день запуска.

– Значит. У тебя там все в порядке, на первой площадке, – отставив стакан, задумчиво произнес Никитин.

– Да, в полном. Более того, срок запуска – на день раньше. Я буду на месте, дождусь, пока дойдут до зоны перехода и поеду праздновать, – ухмыльнулся Полкин.

– Да ладно – не в первый раз. Подумаешь, разница в гравитации при входе в «нулевой канал», – махнул рукой Никитин.

– Дорогого стоит, – покачал головой Полкин. – Пан или пропал – на это будет смотреть весь мир. В том числе, наш друг из Америки – как там его?

– Джонни, козел драный, – Никитин хохотнул. – Я тут ему звоню вчера, по поводу сроков рассмотрения последнего договора, и звоню через селектор, поскольку лень было искать личный номер – так это чудовище заорало на секретаршу – мол, «I am fucking busy, I don’t care who…», потом секретутка ему впихивает, что это, мол, господа из России, по поводу импорта комплектующих, так он тут же «Oh sure, its big deal, connect me, faster!»

– Ага. Еще добавил бы «dirty bitch» или что-нибудь в этом духе. Забавный мужик, только нервный немного.

– Но полезный, и понимает это – а это дорогого стоит, – кивнул Никитин. – Мне тут на днях сообщали, что старый друг нашего мертвого императора из Следственного Комитета все еще переживает, и ему уже третий раз подряд намекнули. Что не стоит бередить былые раны, а он все не унимается. Я дал предварительные указания поприжать его, но рекомендовали обратиться к тебе.

– Да, Линде мне звонил по этому поводу, спрашивал о стратегии, – Полкин закончил с заметкой и приказал через сенсорный экран в подлокотнике системе приготовить ему газированную воду с клубничным льдом и подать на ближайший столик.

Он несколько секунд молчал, вспоминая это разговор с руководителем Управления безопасности. От него осталось двоякое впечатление – ощущение уверенности в своей правоте и горький осадок вины за то, что вот-вот произойдет. Но его нынешнее «я» плевать хотело на второе, рудиментарное чувство. Приоритетным было осознание того, что попытки этого следователя развивать дело, открытое сразу после смерти Барышникова и Игнашевича из-под полы, вне официального канала, могли привести к неприятным для имиджа и судьбы Компании последствиям – страха быть раскрытыми под ноготь практически не было – разве что самая его малость, – были лишь опасения за возможность всплытия мелких нелицеприятных фактов.

«Этот парень не хочет успокаиваться. У  него и по сей день есть те счета, на которые он получал вознаграждения за «правильные» дела, и далеко не пустые, но ему неймется. Более того, мы трижды его предупреждали. У него жена  и двое детей»

«Ясно, – Полкин стоял, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел мимо Линде на стену. – Значит, убирайте его»

Линде постарался поддерживать бесстрастный тон, но у него получилось довольно скверно.

«А что касается его семьи?»

«Мало ли. Не трогать. Обеспечением их займется человек по прямому приказу. С вас ликвидация»

Линде кивнул, пару секунд помешкал, как бы уточняя, нет ли еще каких-то указаний или уточнений, и когда Полкин кивнул и отошел в сторону, разговор был зкончен.

– Парень, видимо, заигрался – не очень понимаю, что он хочет доказать и кому, но главное – от кого он ждет поддержки – от духа Барышникова или, быть может, теперь уже от Организации Порядка, – Полкин отпил из стакана и немного огорчился из-за того, что газация была уж слишком жесткой. – Кстати, я тут на досуге рылся в копии архивов Интрасети, а там, как ты знаешь, есть даже цвет трусиков последней шлюхи Барышникова, а вот упоминаний об Организации нет. Можешь что-то сказать на этот счет?

– Все даже слишком просто, – Никитин снова отхлебнул викси, на этот раз глоток побольше. – В свое время Барышников-старший – основатель всех тех благ, которые мы разворовали, – счел, что вся информация об организации должна быть монопольно в его собственности, а потому хранил ее довольно бережно на своих внутренних серверах. После смерти папаши, сынок благополучно засунул эту информацию поглубже в архивы, а потом, за давностью лет и внешней бесполезностью, ее вычистили при инвентаризации архивов, поскольку обновлений в массивах взаимосвязей тех баз данных не поступало годами – младшенький совершенно забил на Организацию, поскольку его служба занималась всеми локальными проблемами, и даже если были попытки войти за оградительный контур, они, как видишь, ни к чему не привели. Так и получилось.

– Занятно, – Полкин посмотрел в окно на очаровывающее багровое вечернее небо. – Ну, что касается того  мужика из Комитета – он скоро уйдет от нас. С концами.

– Хм, а что с его семьей? – вопрос Никитина вызвал у Полкина дежа-вю. Ему на долю секунды показалось, что он один во всей Компании настолько жесток, что не вспомнил о семье жертвы.

– Мало ли что, – выплюнул фразу Полкин. – У меня тоже могла быть семья. – секунду погодя, добавил, посмотрев на Никитина. – И у тебя она могла быть другой.

Никитин замер, взглянул в лицо партнера, затем открыл было рот, чтобы что-то ответить, но передумал и отвел взгляд в сторону окна.

– Пока будем помогать им при необходимости. Все равно они унаследуют отмытые доходы былых достижений. А нам проблемы с этого направления совершенно не нужны, – прокомментировал свою позицию Полкин.

Никитин лишь молча покивал. Реплика Полкина о его другой, возможной семье вызвала дикий приступ душевной боли, странное ощущение потерянности, поражения, а поверх всего этого было еще одно чувство, которое вызвало упоминание Организации, но оно было слишком личным и строго конфиденциальным. Недопустимо было раскрыть одно чувство при раскрытии другого, и Никитин решил закончить на этом разговор, допить виски и предложить разъехаться по домам.

Уже на входе в свой аэрокар, обернувшись к аэрокару, в который входил Никитин. Полкин неуклюже попытался извиниться, но в ответ получил только отмашку и не очень связное «все нормально». Он посмотрел в сторону, нервно сплюнул прямо на бетон пусковой площадки и залез в готовую к взлету машину.

Тяжелые чувства, исходившие в эти последние секунды от Никитина, заставили Полкина погрузиться в воспоминания о последних годах жизни. Если бы кто-то рассказал ему еще лет семь тому назад, что его жизнь так круто изменится, он расхохотался бы и пошел дальше по своим делам. Теперь ему было не до смеха. Изменилось все. Иногда он с сожалением думал о тех временах, временах беззаботной, по сути, жизни с вполне обыденными целями и желаниями среднестатистического гражданина – работа, семья, возможный бизнес, связь с родными и их благополучие. Любимая женщина. Изменилось практически все. Он мог сожалеть о потерянном – не о былом темпе жизни, не о былом уровне достатка, а о наличии в жизни человека, ради которого он мог пойти на что угодно и гибель которого, у сущности, и привела его в это настоящее. Любовь к Оксане была подобна пуле в его голове – ее полное извлечение могло привести к серьезным нарушениям работы мозга, но и факт ее наличия иногда мешал нормальному течению мыслей, а потому он был вынужден извлекать ее понемногу, частями, раз за разом в одиночестве проводя очередную тонкую операцию по стиранию кусочка эмоциональной памяти из мозга. Ему больше ничего не оставалось – у него не было времени на банальные сожаления, да и прибыли они не несли. А он стал гораздо холоднее и расчетливее за это время. Период реконструкции захваченных в семьдесят седьмом году активов был сущим адом на земле, и он вспоминал первый год с содроганием. Тогда он почти терял сон на недели, часами решал с Никитиным вопросы тех или иных перестановок, совершал поездки на объекты в окружении свиты из службы безопасности Никитина. Сказать, что в структуре подразделений Барышникова и Игнашевича после внезапной кончины авторитарных лидеров своих компаний царил бардак, значило ничего не сказать. Отдаленные региональные офисы напоминали лошадей с отрубленными головами, продолжавших конвульсивно носиться и терять остатки мощностей, не видя курса. Так называемая «авторитария», которую построил Барышников-старший и в силу поддерживал его сын, не терпела отсутствия лидера и его ближайших помощников, а былые силы поддержки лидера империи иссякли после первых же двух вооруженных штурмов центральных офисов Барышникова. Но на этом проблемы не только не кончились, а увеличились в разы. Цены на активы захваченных компаний скакали по биржам, как взбесившиеся кролики, не даваясь в руки даже самым грамотным брокерам – как только новость о смерти Барышникова и Игнашевича появилась в первых же СМИ, началась паника. Инвестиционные фонды сходили с ума от заявок на внесения и погашения взносов, биржи плавились от темпов электронных торгов, и во всем этом бардаке Полкин и Никитин были должны навести порядок, либо пустить друг другу пулю в лоб, поскольку отступать после содеянного ими было попросту некуда. Разумеется, сразу же появились вопросы от компетентных органов – массивные перечисления денежных средств неизвестно куда не прошли незаметно, а объясняться за нелегальные оффшоры сразу Никитин совершенно не горел желанием. После первого десятка звонков с предупреждениями от налоговых служб, он проклял тот день, когда связался с этой авантюрой и ушел в суточный запой, но вернулся бодрым и полным сил и смог отложить все  вопросы налоговых органов на последний день – а в последний день он говорил с властями уже не как мелкий промышленник, а как один из учредителей Компании – ультимативного масштаба корпорации, в уставной капитал которой чудесным образом вписались все активы Никитина и все юридически оформленное на тот момент добро, полученное по ИИК-сертификатам у живых еще на тот момент Барышникова и Игнашевича. Далее были массовые сокращения с целью ротации персонала и статусов тех или иных предприятий и управлений, и лишь потом – новые наборы того же персонала на свои  места.

Полкин долго приходил в себя после того, дня, когда провернул небольшое представление для Никитина с приводом двоих деятелей и благополучным их приведением в готовность выполнять приказы посредством вещества. На тот момент он не знал, что будет дальше с его жизнью – его вела слепая месть, он был не уверен даже в том, что Никитин не убьет и его заодно, поскольку он не знал тогда о личной мотивации своего будущего партнера. В сущности, вся эта потрясающая по своей дерзости задумка должна была привести его, как главного зачинщика, прямиком в могилу – от тех или иных рук. Тем не менее, все сложилось так, как сложилось, и схемы передачи имущества и активов через ИИК-документацию, изученные в свое время через планшет в гостях у старого друга Альфреда Зинкевича, здорово помогли привести все именно в это состояние.

Дальше было раскрытие для производства технологии «нулевого перехода». Не сказать, что мир был в шоке от этого открытия, да и от того, что его сделали в Федерации, от которой все по привычке ждали огромных затрат ради жалкого пшика, как ни странно, тоже. Но уже год спустя, после того, как были проведены первые испытания, и началась постройка кораблей дальнего полета, мир зашевелился – осознание того, что теперь космические перелеты из сказки, здраво звучащей только для любителей научной фантастики и сугубо теоретической физики, стали реальностью, наступило, и средства, потраченные на секретную разработку уникальных технологий на базе современных компьютерных серверов и самого принципа «нулевого перехода», начали активно окупаться – за маленький, мало что дающий на практике кусочек знаний о технологии Компания требовала приличные деньги, но при этом, ни военные, ни кто-либо за рубежом так и не видел картины в целом, а без этого любые разработки были обречены на провал. Довольно быстро материализовавшиеся волны коммерческого шпионажа со всех сторон перекрывала зверствующая зачастую служба безопасности Компании – отобранные Полкиным и Никитиным после окончательной чистки рядов бывшей барышниковской службы специалисты высокого класса на отменном обеспечении отрабатывали вкладываемые в них средства по полной. Компания строила новые корабли и осуществляла запуски в целях колонизации – этот резкий переход дал мировым биржам увидеть стратегический рывок, и цены на акции подразделений Компании, оставшиеся по старому авторитарному принципу, только в руках  двоих учредителей, подскочили до небес. «Нулевой переход» позволял без затрат на тонны топлива для полетов длиной в пол-жизни преодолевать световые года и получать все необходимое из глубин вселенной, а также организовывать колонии в целях постоянной добычи ископаемых, ну, и, конечно, в перспективе – запускать в космос уже страждущих до боли в зубах космических туристов, которым теперь необходимо было только потерпеть перегрузки при взлете и посадке, зато увидеть воочию то, что раньше было доступно только с отставанием по космическим расстояниям и только в телескоп. Реклама этого направления также была запущена. Ну, и Компания, разумеется, развивала традиционную ресурсно-сырьевую базу, строила технику различных профилей, производила товары народного потребления и даже держала ряд предприятий пищевой отрасли а потому даже неудачи в ключе окупаемости космической программы могли быть с лихвой перекрыты обычными земными прибылями. Более того – Компания, из-за широкого спектра укрепленных позиций в разных зонах рынка становилась все самобытнее и свободнее в своем расширении, хотя и скромно не отказывалась от партнерской поддержки, а это пугало и восхищало партнеров за рубежом одновременно.

Полкин энергично растер лицо руками и посмотрел через выгнутое окно аэрокара на проносившийся внизу вечерний город. Иногда он просто не верил, что все это происходит с ним.

 

Твари. Мелкие твари…

Демьянов растекся по дивану, сливаясь телом с ритмом микромассажа и стараясь изгнать из головы сверлящие мозг изнутри мысли о событиях этого дня. Он включил канал гипносессий, уточнил баланс средств на счету, и, удовлетворившись этим, запустил очередную сессию. Сюрреалистические смеси цветов, форм, переменных яркостей заполнили его сознание и начали проникать в самые потаенные уголки его души, где-то глубоко, посреди черепа, приятно кольнуло – это было знаком того, что процесс внедрения передаваемых изображений пошел. Каждое очередное техническое поколение людей создавало свои наркотики – когда техника была на низком уровне, использовались брожение для добывания алкоголя и свободно растущие травы для курения, со временем появились более сложные синтетические наркотики – это характеризовало другую стадию технологического развития, теперь относительно новым веянием были гипносессии, состав которых позволял создавать в сознании принимающего не отличимые от настоящих ощущения радости, грусти, блаженства, страданий – каждому хотелось своего. Каждый считал, что это совершенно безопасно. Поскольку связано всего лишь с просмотром изображений на стереоэкране высокой четкости и прослушиванием потока странных, неописуемых звуков. В иные времена точно также совершенно безопасными казались людям алкоголь, вдох кокаина, поедание таблеток – все это большинству казалось безвредным и не вызывающим зависимости даже в тот момент, когда возможности отказаться от наркотика уже не становилось, когда обязательное употребление «здоровой» или «нездоровой» дозы становилось необходимым, но на сознательном уровне каждый считал, что делает выбор вполне осознанно и всего лишь реализует желание своего целомудренного и непорочного «я». Каждое очередное поколение принимало тот или иной наркотик за допустимый и легализовывало понемногу определенные вещества – алкоголь и никотин оказались на планке безвредных структур, продаваемых вместе с чипсами, шоколадками и стиральным порошком, возможности приобретения синтетических наркотиков с годами стали только шире, а теперь и гипносессии, об опасности привыкания к которым что только не говорили, были доступны за определенную плату каждому желающему. Они бурили скважину в сознании, проникали внутрь и оставляли там заряд, таймер которого необходимо было переводить не менее раза в трое суток – иначе последствия становились чрезвычайно неприятными – головные боли, гипоксия мозга, припадки паники, ну, и, в самых интересных случаях – МДП, превращавший жизнь гипно-наркомана в сущий ад.

Демьянов не беспокоился о таких последствиях – он был одним из тех, кто искренне считал, что, откажись он от этого бестелесного наркотика, ничего не случится. То, что это утверждение несколько входило в разрез с силой того воздействия, которое оказывали гипносессии на мозг, его не беспокоило. Так ему было легче.

Ублюдки. За кого они меня принимают…

Он погрузился в мир странных видений и ощутил, как волна ощущения оргазма поднимается откуда-то из глубин психики – почти незнакомая, странно набухающая, болезненная. Он не мог успокоиться после услышанной им речи Игонина перед Парламентом и после разговора с ним на эту тему. Реплики, отпущенные Игониным в его адрес – едкие, выданные ему с кажущимся спокойствием и беззаботностью, избыточно серьезные – они делали ощущения, порождаемые гипносессией, колючими и болезненными. А слова из речи Игонина – напыщенные, полные несоразмерного обстановке пафоса – и вовсе выводили из себя президента.

«На данный момент назрела реальная необходимость критических перемен в политическом курсе страны – вы это должны понимать не хуже меня…»

Засранец,  где ты был, когда я вытягивал эту страну на планку… Правильно, в детском саду…

«Мы не должны думать только о личных интересах, понимаешь? Мы с тобой многое могли бы сделать, но твоя позиция сводит на «нет» самое важное на сегодняшний день – взаимодействие с теми, кто готов помочь в переустройстве страны…»

Да как они посмели, мать их, так плюнуть в рожу мне – действующему президенту, человеку, который столько лет терпел плевки с запада и востока, держался на курсе стабильности – на самом святом, что нынче есть у этой страны…

«Необходимость  вывода страны из эпохи постимпериалистического застоя, который возник с переменой климата в бизнес-сфере, очевидна – мы не сможем и шагу вперед ступить, если будем постоянно ставить подножки друг другу – мы бизнесу, а бизнес – нам…»

О да, я выпестовал все, что они имеют, а теперь им захотелось перемен, и они решили насрать мне на голову…

Демьянов раздраженно переключил сессию на другую, подписанную как «Покой и умиротворение» и попытался сосредоточиться на ней, заодно заказав у электронной прислуги стакан водки со льдом.

«Володя, пойми – ты путаешь интересы прошлого с интересами будущего. Если ты против перемен климата, то климат сметет тебя, а я этого не хочу – гораздо проще будет сдать позицию, чтобы получить достойные отступные, согласись?»

Да ты охерел, щенок, в голову тебе конский хер… Кто ты вообще такой?  Отступные – мне – вот что предлагает этот обсосок, поднятый каким-то леваками с Сибири… или с Урала, мать его… Ну ладно, я вам устрою кампанию, подождите…

Демьянов ощутил, как тонкая, подлая боль взорвалась прямо посреди его черепа, и наотмашь дал команду выключить экран. Выпив залпом стакан водки и с криком выдохнув, он рухнул на диван, в надежде уснуть и с намерениями уже завтра начать действовать против тех, кто его хочет убрать с его места. Но после получасовых попыток уснуть, он сдался и решил просто лежат и тупо смотреть в потолок.

Он жил один уже давно – жена и дети жили в отдельном доме и были вполне обеспечены, а он какое-то время имел пару связей с молодыми людьми, приезжавшими к нему домой для потехи, а затем и вовсе отказался от каких-либо интимных связей – любая мысль о сексе вызывала у него боль. Он прекрасно помнил, как журналисты пытались соорудить против него казавшуюся им ультимативной кампанию террора публикациями, основанную на его гомосексуальных связях, но они поставили не на ту лошадь – времена давно поменялись, и общественное сознание относилось к бисексуальности совершенно безразлично, а потому никаких эмоций ни у общественности, ни у самого Демьянова эти попытки поломать ему имидж не вызвали. Жена, конечно, обиделась на измену, хотя долго рассуждала – можно ли назвать изменой измену с мужиком. В итоге, они сошлись на том, что ей лучше жить отдельно, а всем журналистам при первой возможности рассказывать, что все у них с мужем прекрасно, хотя у нее уже образовался вполне себе стабильный любовник.

Демьянов перевернулся на живот и  уперся лицом в спинку дивана. Боль не отпускала его ни на секунду. И он просто пытался наслаждаться ей, умоляя утро явиться как можно быстрее.

 

Полкин зашел в дом и приказал системе включить охранный режим. Когда дверные замки защелкнулись за его спиной, он облегченно вздохнул, постоял несколько секунд, потом разулся и пошел в столовую. На стол было накрыто – ужин ждал его под термоколпаком и обещал оставаться благодаря этому техническому приспособлению свежим и горячим еще часов пять.

Марины не было видно, и следующим пунктом он решил проверить спальню. Угадал с первого раза. Открыв винтажную деревянную дверь, он увидел ее дремлющей на огромной тахте, занимавшей треть большой комнаты. Как только он сделал шаг вперед, она проснулась и подняла голову.

– Ну наконец-то, – Марина кротко улыбнулась. – Я уже решила, что ты остаешься ночевать у Никитина.

Полкин закусил нижнюю губу. Очевидным было, что сейчас на Марине не было ровным счетом ничего, кроме тонкого атласного халатика, и тот не представлял из себя большой помехи.

– Наверное, я еще недостаточно выжил из ума для этого.

– Определенно. Поужинаем? Или… – Марина кокетливо согнула одну ногу, оставив при  этом уголок халата прикрывать интимную зону.

– Определенно поужинаем, – Полкин подошел к ней, и она тут же присела, приблизившись к нему. Он положил свои ладони на ее – прохладные, упирающиеся в поверхность постели – и поцеловал ее слегка пухленькие губы. – Но «или» сейчас мне кажется ближе. И желаннее.

– И что ты, в итоге, выбираешь? – Марина элегантным движением скинула с рук халат, и теперь осталась совершенно нагой.

– Тебя, – Полкин энергично снял с себя футболку и, обняв Марину за талию, губами обхватил сосок ее правой груди.

– Хороший выбор. Мне нравится, – хихикнула Марина и закрыла глаза от наслаждения, когда язык Полкина стал массировать ее сосок.

Возбуждение захлестнуло Полкина и заставило забыть о той тяжести, которая одолевала его по пути домой. А когда он, спустившись языком по напряженному животу Марины, нежно обхватил губами ее слегка набухший клитор, заставив ее тихо застонать, все проблемы рабочего дня окончательно остались позади.

 

Тишина в агрегатной зоне казалась слепленной из вязкой, не до конца застывшей глины. Она была омерзительна и, казалось, была готова застыть намертво, стоит температуре обстановки подняться хотя бы на градус. Он немного боялся, что его удушит этой застывшей тишиной – он не сможет объясниться, если его схватят за руку, но ведь если все пройдет гладко, он просто продолжит работу в нужном ключе – и все.

Он не был уверен, не стоит ли сигнализация в режиме готовности на накопительных стержнях двигателя и, тем не менее, дороги назад с пустыми руками не видел. Заранее извлеченный из маленького герметичного пакета микрочип размерами сантиметр на два, мгновенно стал тяжелым и значимым, когда стержень, повинуясь пружинному механизму и освободившись от крепежа в верхней части, выскочил на несколько сантиметров вверх, из блока, словно бы предлагая забрать себя.

Быстро расправившись с защелками,  он открыл стержень, извлек микросхему и заменил ее своей. Без эмоций, без раздумий. Закрыл обратно и ввел стержень на штатное место. Тихий писк из динамика локальной компьютерной точки обслуживания двигателя известил его о том, что контакт со стержнем обнаружен, и осталось только снова закрепить его сверху. Второй сигнал оповестил его о том, что двигатель скомплектован верно и готов к эксплуатации. Но запускать механизм он точно не планировал.

Теперь оставалось только сделать ноги и терпеливо ждать завтрашнего дня. Он не мог не признать, что боится всей этой операции – страх смерти еще не до конца был выбит гипнопедическими уроками, но основная задача виделась ему куда как более перспективной – опять же, постарались механизмы гипнокодирования, – а потому он был готов ко всем последствиям своих действий.

Даже к собственной смерти ради интересов воротил бизнеса и сомнительной компашки отступных «спецов».

 

Лысый кареглазый мужчина средних лет в кожаном плаще с непроницаемым выражением лица. Именно так, как ни удивительно, один в один, представлял себе этого человека Мирзанов. Он впервые виделся с ним, хотя их голосовые переговоры были довольно часты в последнее время. Их общие интересы сошлись где-то в районе власти и денег, но если в случае с Мирзановым было четко ясно, за чьи интересы выступает министр внутренних дел, то представитель Организации Порядка, предпочитавший называть себя просто Сашей, предпочитал скромно держать свои подробные планы и стратегические замыслы за семью печатями.

– Очень приятно, – приподнял уголок рта и протянул руку Мирзанов.

– Терпимо, – ответил Саша и вялым, лишенным какой-либо энергетики движением пожал руку собеседника.

Они встретились здесь, в обширном складском помещении на окраине Московской области, принадлежавшем кому-то из активистов Организации, чтобы обсудить последние нюансы предстоящей операции.

– В сущности, мне остается только увидеть более четко наши с вами общие цели, не так ли? – предпринял дипломатический шаг Мирзанов. Результат его резко расстроил.

– Сомневаюсь, что наши планы имеют так уж много общего. Ваши люди готовы действовать с нашим координатором?

– Безусловно, – Мирзанов махнул рукой в сторону огороженной площадки в нескольких десятках метров от него – там переговаривались между собой десять мужчин и четыре женщины одинаково невзрачной внешности в одинаковом черном камуфляже. – тем не менее, на данном этапе я прикрываю вашу работу, как могу – исключительно в стратегических целях, конечно, но это партнерство должно быть равноправным.

Саша ухмыльнулся и погладил украшенной массивным перстнем рукой блестящую под светом ламп лысину. Он молчал, а Мирзанов устал ждать ответа.

– Так что – Вы серьезно считаете, что у Компании начнутся проблемы без ее второго лидера? Мне кажется, что их двуглавый орел вполне себе жизнеспособен и с одной головой.

– А почему Вы, собственно, интересуетесь? – Саша скрестил руки на груди. Его начинал изрядно раздражать этот человек, с которым он имел дело исключительно из тех же «стратегических соображений», только другого порядка. – Вы не доверяете моим планам, или Ваши люди могут подвести?

– Чушь какая, – отмахнулся Мирзанов и снова взглянул в сторону тренинговой площадки. – С этими людьми проблем не будет. Я вообще не о том, если вы не заметили – я просто не очень понимаю конечную цель. Хотя мне и ясно, что раскачать лодку Компании гипотетически возможно таким путем, я не уверен в том, что из этого можно много вытянуть.

– Знаете, в свое время, Компания вылезла из помоев, в которые превратила богатства тех, кто стал жертвой подобной акции, но куда как более дерзкой, – резко развел руки и положил их в карманы плаща Саша. – Наш подход куда как эстетичнее, а люди грамотнее, ну, и так далее. Мы сделаем свое дело, и – я Вас уверяю – ваши интересы – точнее, интересы Вашего президента – будут соблюдены. А с вас за это потребуется всего лишь продолжать в том же духе.

– Я в курсе, – покачал головой Мирзанов. – Но меня все равно беспокоит конечный результат.

– А, может, Вам немного заняться работой и побеспокоиться, например, о том, что в Чеченской республике пятерых граждан славянской внешности смеху ради распяли местные радикалы?

– Хе, – Мирзанов, в свою очередь, занял оборонительную позицию, плотно скрестив руки на груди и положив сверху украшенную шрамом от пулевого ранения левую ладонь, выдав этим тот факт, что он левша. – А что я могу сделать с этими зверями? Их не изменишь, можно только выдерживать дистанцию, подкармливать и держать наготове на случай проблем с теми, кто может начать волноваться некстати. Да и потом – разве такие дела не входят в специфику Организации?

Едкий тон Мирзанова был рассчитан на то, чтобы уязвить Сашу, но это копье разломалось о бетонную стену сашиного спокойствия.

– Не переживайте, Организация сменила профиль окончательно и бесповоротно. Теперь мы с Вами, можно так сказать, на одной стороне бардака, – в свою очередь, съязвил Саша.

– Спасибо и на том. Давайте проверим личный состав, – предложил Мирзанов и, не дожидаясь ответа, развернулся и направился к тренинговой площадке.

Саша молча улыбнулся и медленно, вальяжно проследовали за ним, даже на расстоянии ощущая ауру беспомощного гнева Мирзанова.

 

Ужин прошел незаметно, и Полкин уже минут двадцать после завершения секса просто лежал и смотрел в потолок, ощущая тепло прильнувшей к нему справа Марины. Положа руку на сердце, он мог признаться, что с Оксаной он никогда не испытывал такой интенсивности страсти, такого потрясающего вожделения плоти и не попадал под такой обстрел трудногасимого желания, как сейчас с Мариной. Иногда у него создавалось впечатление, что Марина хочет секса постоянно – круглыми сутками, и каждый вечер она сбрасывала напряжение, скопившееся с каждой секундой прожитого дня. Она была ненасытна, и он отвечал ей взаимностью. Для них не было никаких ограничений в сексе – всевозможные позы и вариации сменяли друг друга самопроизвольно, в порядке безоговорочного взаимопонимания партнеров, и каждый оргазм приносил потрясающий приток гормонов счастья, уносил в далекий, отброшенный от реальности мир блаженства и покоя. Но покоя не было ровно до тех пор, пока не ощущала себя удовлетворенной или попросту уставшей Марина. К счастью, время подхода к этой точке у нее и Полкина обычно совпадало.

С Оксаной некоторую скромность в сексе замещало ощущение потрясающей духовной близости, ощущение единства и гармонии, которого сейчас Полкин, пожалуй, не испытывал и наполовину. И каждую весну и лето это ощущение недостатка Оксаны в этой жизни усиливалось. Зиму и осень он проводил спокойно – эмоции не перехлестывали, воспоминания забивались в свой потаенный уголок и вылезали только при наличии жестких ассоциативных связей с чем-то извне. С приходом же первого весеннего беспокойства, у иных порождавшего буйства или гиперактивность, к Полкину приходила вся масса негатива, грусти, боли и страданий, которые были отложены в своеобразный ящик Пандоры в его сознании. Ящик открывался, и каждый день приносил хотя бы немного воспоминаний о Ней – той, кого он считал единственной для себя и кого не уберег от рук службы безопасности Барышникова. Все, происходившее с ним за последние годы, могло здорово помочь забыть о ней напрочь – перемены были настолько существенны, что он сам менялся под воздействием внешних обстоятельств, но память настойчиво бурила скважины в его сознании с первыми лучами весеннего солнца и закладывала заряды, способные многократно взрываться до самой осени, и ему оставалось только стараться не обращать внимание на припадки душевной боли, одолевавшие его зачастую довольно неожиданно.

– Ты все думаешь о ней, – раздался тихий голос Марины, немного напугав Полкина, предполагавшего, что она уже спит.

– С чего ты взяла? – хмыкнул Полкин, но сыграть должную уверенность в голосе не смог.

Он не знал, как она это делает – читает его мысли или ощущает что-то, исходящее от него в такие моменты, но она всегда обращала внимание на его грусть и всегда угадывала ее причину. Было это телепатией или просто качественной работой интуиции – он понятия не имел, хотя иногда ему хотелось это узнать наверняка.

– Ты для меня прозрачен, как стекло, – улыбнулась Марина, приподнялась и начала гладить ладонью его скромно покрытую светлыми волосами грудь. – Или как рисовая лапша, – она хихикнула. – Неважно, из меня паршивый поэт, я никогда не умела делать сравнения. Но я знаю тебя, я вижу тебя – мне этого достаточно, чтобы понять, что у тебя внутри. Так не со всеми, только с тобой.

– Здорово. Наверное, – продолжая смотреть в потолок, ответил Полкин.

– Мне все это знакомо, – Марина опустила руку ниже и начала медленно поглаживать напрягшийся пресс Полкина. – Время не лечит. Ты можешь до конца дней хотеть все исправить, а можешь забыть за минуту – но дело не во времени.

– Лечат люди, – утвердительно кивнул Полкин и ощутил, как от ненавязчивых манипуляций Оксаны у него снова проснулась эрекция. – А ты, наверное, мое лекарство, а?

– Не знаю. Лучше мне об этом не знать, – Марина опустила руку еще ниже. – Лучше пусть будет все, как есть. Ты сам для себя сделаешь выбор – помнить и страдать или просто отложить в сторону. Я тут бессильна, как бы ни хотела помочь. Но кое в чем я помочь могу. Посильно.

Она откинула одеяло, прикрывавшее Полкина ниже пояса, немного переместилась и обхватила ртом его напрягшийся член. Когда, спустя десять минут, горячая тонкая струя ударила в ее рот, Полкин понял, что у него больше нет сил куда-либо передвигаться, и он готов на что угодно, лишь бы лежать на месте. А спустя еще несколько минут он благополучно заснул с ощущением блаженства и покоя.

Тем неприятнее было пробуждение от телефонного звонка в восемь утра вместо планировавшихся двенадцати. Звонил Альфред Зинкевич – Полкин за прочими делами совершенно забыл о том, что в частном разговоре договорился встретиться с ним этим утром, пока его график был свободен от важных дел.

– Рад, как никогда, – облизнув пересохшие со сна губы, ответил Полкин, глядя на экран видеофона, где красовалось бодрое и вечно отображавшее скепсис и готовность к бою одновременно лицо Зинкевича.

– Надеюсь, я не рано – вся страна работает, а ты, смотрю, дрыхнешь, – заявил Зинкевич. – Забыл про наш уговор?

– Я не внес тебя в планы, mi scusi, amico, – Полкин почесал лоб. – Ты дома?

– Ну, типа того, – кивнул Зинкевич. – О, спящая красавица, здорово.

Марина положила голову на плечо Полкину.

– Че так рано-то? Выходной как-никак, засранец ты такой, – возмущенно произнесла она.

– Я попрошу, – Зинкевич помахал пальцем. – Скажите спасибо, что я еще вам камеру не поставил в рамках контроля безопасности частной жизни сотрудников. Хотя соблазн был велик, – он оскалился и поводил бровями вверх-вниз, как бы намекая на что-то пикантное.

– Ага, – Марина кисло улыбнулась и отчетливо протянула в сторону камеры видеофона левую руку с выразительно вытянутым средним пальцем. – И слушал бы всю ночь, как мы возбуждающе храпим. Еще чего не хватало.

 

Перейти сразу к делу было бы для этих двух старых друзей слишком просто и в каком-то смысле оскорбительно. После событий семьдесят седьмого года, в которых Зинкевич сыграл далеко не последнюю роль, их отношения стали еще ближе – по многим вопросам в устройстве информационных сетей уже зачатой, но еще не готовой к рождению и тем более – активному действую – Компании, Полкин обращался именно к Зинкевичу, поскольку более авторитетного специалиста по информационным сетям, современным средствам связи и оборонным технологиям для него не было. Когда Компания встала на ноги, Полкин неоднократно предлагал Зинкевичу постоянную работу во благо его бизнеса, но Зинкевич всегда отвечал крайне уклончиво, и по факту делал для Компании немало добрых дел, получая неплохие сдельные, однако основную своб занятость оставлять не хотел. Хотя мог бы жить припеваючи и на оклад и обширный бонус старшего специалиста или начальника отдела информационной безопасности – именно эти позиции предлагал ему Полкин. Более того, постоянная работа в структуре избавила бы его от необходимости постоянной конспирации и изменила бы его образ жизни, как казалось Полкину, к лучшему, но выбор Зинкевича оставался все тем же, а на их взаимоотношения это все равно не влияло никоим образом.

– Ну, не мог я знать этого, не мог. Спасибо, кстати, что все-таки отодвинул этих ребят – не ожидал я такой подставы, – Зинкевич эмоционально описывал свои впечатления от произошедшей с ним недавно истории – он был вынужден обратиться за правовой помощью к Полкину, когда оказалось, что проститутка, которую он по привычке снял через интернет, оказалась несоответствующего законодательству возраста, а за ней прятался «хвост» организаторов подставы.

– А ты на будущее проверяй, че заказываешь, чтоб потом не орать – мол, у нее же сиськи пятого размера, откуда мне было знать, что ей пятнадцать, и все в том духе, – Полкин отпил газированной воды и посмотрел на часы. – Времени, кстати, в обрез. Сегодня запуск.

– Нет, ну ты посмотри, куда катится этот мир, – вроде как не обратив внимания на последние слова Полкина, задумчиво, но с усмешкой в голосе начал Зинкевич. – Уже стало нормой жить шведскими семьями, гомосеки, который десятки лет встречали сопротивление менталитета, наконец, расслабились и живут всласть, а малолетки по четырнадцать лет уже ставят себе импланты в сиськи, чтобы стать более сочными самками, ну, и долбятся в три дупла без меры. Мне кажется, наши недалекие предки плакали бы кровью от такой картины.

Полкин рассмеялся.

– Жгешь, Альф, жгешь.

– Не, ну серьезно – лет пятьдесят так назад такой херни не было, я тебе серьезно говорю, – возмущенно стал доказывать свою точку зрения Зинкевич.

– Херня была всегда, говорю тебе, – перестав смеяться, ответил Полкин. – Только в разной мере и в разных местах, это ведь что-то вроде закона сохранения энергии – где-то прибывает, где-то убывает. Просто ты традиционалист, своего рода консерватор, как ты когда-то сказал, а консерваторам всегда трудно привыкать к новым условиям. Я лично смотрю на это сквозь пальцы.

– Ага, толерантность проповедуешь – терпеть и не нервничать? – Зинкевич не без сарказма изображал гнев, потрясая руками. – А как жить нашим детям?

– Я боюсь представить, каким будут твои дети, – Полкин отпил еще воды. – Ну, в конце концов, надо сказать спасибо Демянову – это ведь он прикрыл эру традиционного шовинизма, если так уж быть честным.

– Вот то-то и оно – нам нужен президент, который мигом прекратит все это… эээ… блядство, что ли, – щелкнул пальцами для большей уверенности речи Зинкевич.

– Слушай, прекрати. Я ща лопну, или мочевой пузырь лопнет – из твоих уст это звучит, как «Аве Мария» из уст сатаниста, честное слово.

– Да ладно, я практически святой человек, между прочим, мученик и апофеоз добродетели, – махнул рукой Зинкевич, едва не опрокинув стоявший рядом на столе уже пустой бокал. – а почему б тебе самому не влезть в президенты? Я бы за тебя проголосовал, честное слово – первый раз в жизни проголосовал бы.

Полкин снова расхохотался – тон немного выпившего Зинкевича вызывал смех даже если он пытался говорить о серьезных вещах.

– Не, очень правильная мысль, я считаю – так и скажем – «С Полкиным в светлое будущее космической эры» – и какой-нибудь там спецэффект, и телку в облегающем скафандре – все, этого будет достаточно, – красочно жестикулируя, продолжал высказываться Зинкевич.

– По-моему, это слоган первой предвыборной кампании Демьянова, кстати – или типа того, – заметил Полкин.

– Да, только у него было – «в светлое будущее сверхиндустриальной эры», как-то не по-русски звучит, да и произносится с трудом. Но в тем времена это проканало, между прочим, – Зинкевич откинулся в кресле и тяжело выдохнул. – Мечты, мечты.

– Не говори, – Полкин размял затекшую от смеха челюсть, покусав воздух. – Ладно, расскажи-ка мне, на что ты там хотел пожаловаться по сети Компании.

– Да ничего особенного, – уже несколько серьезнее и с меньшим опьянением в голосе начал Зинкевич. – На вашу основную сеть совершается около двадцати атак ежедневно – и все изнутри, конечно, через спайуэйр. Но твои ребята здорово справляются, можешь повышать им оклады – виртуозно работают с тем, что уже пришло. Однако они не всегда видят то, что еще только на подходе, а это неприятно – это увеличивает нагрузку на персонал, ну, и на мощности, конечно. Более того – самое интересное – в сети есть жучки, которые прячутся в системе и попадают по итогу в Интрасеть.

– Не очень понял – Интрасеть вроде как в офф-лайне, – вставил реплику Полкин.

– Ага. Но я ж тебе и говорю – через оновную, соединенную с внешним миром сеть, которую пока что не научились перекрывать полностью, да и не научатся никогда, залетают безобидные, на первый взгляд файлы – основная программа, с которой воюет программер, заносит их, а сама умирает – ну типа камикадзе, что ли. Далее они прячутся на каком-то носителе, который впоследствии попадает в интрасеть при  регулярном обновлении локальных баз – а это ежедневная практика. Более того, на новых носителях от поставщиков также могут лежать такие файлы – при форматировании они прячутся в отдельный сектор, который железно блокируется и не затирается, но в дальнейшем подключается к основному массиву – сложно до дури, поэтому объяснять не буду, ищи сам, если что, – Зинкевич широко улыбнулся и продолжил. – Такие файлы выглядят как вполне себе рутинные текстовики и системники и спокойно культивируются по всей системе. Но при совершении определенных действий в системе – а эти действия совершаются наверняка и довольно быстро, никак иначе – содержимое файлов активируется – тоже не буду объяснять, как, очень сложно по технике. Это своего рода сверхструктура вируса, троян, наполненный совершенством, лет пятьдесят о таком и не мечтали.

– Ну, вообще,  я смотрю – лет пятьдесят назад хорошо жилось, – усмехнулся Полкин.

– Естественно, – пожал плечами Зинкевич. – Вот лет тридцать назад было дело, все ломанулись скупать «касперского» – тогда именно эти парни первыми продумали комплекс защиты от многоступенчатого спайуэйра, а весь мир был на грани истерики – тогда образовывалась так называемая Мировая Гиперсеть – несколько объединений хакеров хотели сплести своего рода вторичную паутину по всему он-лайну, чтобы контролировать в меру необходимости все мировые серверы, и у низ неплохо выходило, между прочим. Ходят слухи, что «касперские» сами организовали эту истерию, но это уже совсем другая история. Так вот, уже после этих событий, лет через десять, были созданы новый вариант кода и новая шифровальная модель для спайуэйра – от нее тащились все те, кто в теме, и молились всем святым те, кто не очень. Теперешние комбинированные трояны-спаи приходят только в виду такого десантного файла и, активировавшись, используют для внутренних операций слежения, а также компиляции и отправки информации несколько поочередных процессов в системе – процессов, конечно, обычных и невинно хлопающих глазками, разумеется, получивших от пользователя или по «дефолту» одобрение для выхода в мировую сеть. Антивирус – даже самый хитрожопый – практически обречен на поражение в работе с таким материалом, поскольку комбинация процессов, с помощью которых функционирует исходник, всегда разная, вариантов много тысяч, и антивирус попросту сломает систему, прежде чем угадает, какой процесс прервать. Вариант типа «отключить ток» тоже редко помогает – после включения все будет выглядеть также невинно, и необходимая последовательность процессов будет также запущена, хочет того юзверь или нет.

– Солидно. Но – повторюсь – Интранет Компании полностью автономен, – почесал висок Полкин.

– Мало ли, – махнул рукой Зинкевич, быстро протер глаза и продолжил. – достаточно одного блядского коммерческого шпиона, который прошмыгнет к любому терминалу Интрасети – а для своих они все доступны – и все – он сможет на внешний носитель получить всю скопленную нашим гостем информацию, то есть всего лишь за несколько секунд и быдучи незамеченным он получит все, что вы хотели узнать об Интрасети, но боялись спросить.

– Неплохо, – ухмыльнулся Полкин. – Ну, значит, вся надежда на психотехников.

– На них то – да, и еще какая, – с сарказмом ответил Зинкевич. – И их методы можно обойти.

– Твою же мать, ты мне говоришь, по сути, что Интрасеть – святилище Компании –  дырява, как гнилой дуршлаг, и в то же время, не хочешь пойти и встать у руля системы, – возмущенно вознес руки у потолку Полкин.

– Да ладно, буду пытаться вам помогать в меру возможности, но в тему я не пойду – у меня и так есть официальная работа, – улыбнулся Зинкевич.

– Слышали мы эти сказки. Жаль, тебя здорово не хватает, – Полкин уставился в пол. – Здорово было раньше.

– Когда еще не было семьдесят седьмого года? – печально произнес Зинкевич.

– Наверное, – Полкину показалось, что он снова резко провалился в темную яму скорби. – Многое поменялось. Спасибо тебе, что остаешься тем же, старый хакер.

– Стараюсь.

– Ладно, суть понятна, а теперь мне пора бы и честь знать, – Полкин встал из кресла и протянул руку Зинкевичу. –

– Заходи, как освободишься. Чайку попьем, повспоминаем за жизнь, – ответил рукопожатием Зинкевич.

– Гарантирую, что зайду, – уверенно ответил Полкин.

 

Никитин с раннего утра читал последние суточные отчеты регионов, хотя обычно оставлял эту обязанность своему верном у адъютанту и заместителю Говорову. Он пытался сосредоточиться на максимуме информации, чтобы скрыть от самого себя легкую нервную дрожь, заявившуюся к нему ночью и заставившую встать и уехать в здание офиса Компании раньше обычного. Что-то беспокоило его, грызло изнутри, и он понимал, что здесь налицо взаимосвязь с его маленькими секретами, которые он таил от всех, включая жену и партнера, но прямых поводов для беспокойства не было – люди, с которыми он раньше имел дело втайне от всех, молчали, и он не знал об их судьбе ровным счетом ничего. Тем не менее, тишина в данном ключе не была поводом для беспокойства, его нервировало что-то другое.

Демьянов. Игонин. Определенно, он ждал новостей со стороны этих игроков большой политики, догадывался о том, что может услышать с наибольшей долей вероятности и уже продумал ответы на все возможные вопросы в связи с его предложением. Одновременно с тем, он беспокоился и о том, не будет ли прямого звонка от Демьянова – поступи такой звонок, это могло бы означать лишь одно – Игонин отверг предложение Компании, и быть войне. А войны Никитин не хотел. Не то, чтобы он не был к ней готов, просто он понимал, что однозначных победителей в этой войне не будет, и, возможно, он это понимал лучше, нежели Полкин, который все еще двигался, ведомый тем импульсом агрессии, которым зарядили его события шестилетней давности. Сам Никитин уже давно успокоился о том, чего было не вернуть, завел семью и лишь изредка ощущал боль и опустошенность, когда случайное воспоминание о смерти его возлюбленной стараниями Барышникова-младшего волновало его рассудок. Все это было проходящим и оценивалось с его высокой колокольни, как пустое проявление эмоций.

Звонок от Игонина поступил в девять утра. Пару минут премьер расшаркивался, пытаясь придать этому акту капитуляции подобающую форму, а Никитин ему подыгрывал, ровно настолько, чтобы самому не было слишком противно. В итоге, ответ был получен.

– Ведите своего кандидата, Андрей, Вы получите мою поддержку и поддержку большинства парламента.

– Я знал, что мы сможем сотрудничать. Нам надо будет встретиться и обсудить первичные нюансы, – спокойно, без тени бравады ответил Никитин, хотя внутренне он был чертовски доволен таким исходом. Первый блин не вышел комом.

Они договорились о ближайшей встрече, завершили разговор на мажорной ноте, и Никитин откинулся в кресле так грузно, что механизм под ним застонал – в последнее время он здорово прибавил в весе.

Теперь вопрос с предоставлением президентства представителю Компании был скорее техническим – механика выборной работы была неплохо отточена, причем. В первую очередь, стараниями таких деятелей, как Демьянов. В данном случае, как и с Валентином Барышниковым и ИИК-передачей собственности, организованной его отцом, Демьянов должен был стать жертвой своего же меча.

И главным было то, что война отменялась. Компания в принципе избегала войны и в целом сменила тактику взаимоотношений крупной структуры и партнерских компаний. Во времена Барышникова, ряд компаний, официально не приписанных к «Северо-Восточной Индустриальной Сети» и не являвшихся ее собственностью или дочерними компаниями, вынуждены были платить своего рода дань империи Барышникова лишь за то, что тот не нажимал на курки пистолетов, приставленных к головам их руководителей. Рейдерство напропалую и беспредел пол прикрытием властных структур поселили в душах бизнесменов страх физической расправы, и потеря части дохода в этом ключе не смотрелась так же ужасно, как внезапная смерть в подстроенном недорого несчастном случае при неповиновении корпоративной политике «Сети». Когда к рулю пришли Полкин и Никитин, они не стали напрочь отпускать вожжи таких мелких компаний, но изменили подход к работе с ними – ни у одного, ни у другого из новоявленных боссов империи не было желания марать руки принудительными акциями, а потому всем компаниям-сателлитам – так они значились в архивах «Сети» – были разосланы предложения партнерства в ключе той сферы, которую они представляли. И условия были довольно выгодными, а потому, при поддержании таких взаимоотношений, Компания имела постоянные дополнительные ресурсы и опору в ряде сегментов бизнеса, а сателлиты были счастливы, как подростки-девственники, впервые увидевшие голую девушку – партнерство вместо постоянного оброка были для них манной небесной. Более того, Компанией стройно поддерживалась иллюзия благополучия таких организаций – ведь для поддержания авторитета Компании в среде простого населения было важно дать возможность забыть о временах застоя, когда у большинства были регулярные проблемы – у кого с зарплатой, у кого с доходами, а у кого – вовсе с законом, с которым активно играли барышников сотоварищи. И люди, видя перемены к лучшему, начинали всерьез доверять Компании – не власти, которая бестелесно попустительствовала всему происходившему в последние десятилетия, а именно Компании, которая пришла и начала наводить порядок там, где все катилось в бездну очередного экономического кризиса – кризиса не в пользу бедных, разумеется. По существу, иногда думал Никитин, если сейчас, опираясь на общественное мнение, выдвинуть на президентский пост самого Полкина, большинство добропорядочных граждан смело проголосовали бы за него, а в нынешнее времена это играло весомую роль – фальсификации понемногу становились дурным тоном с тех пор, как стало ясно, что размягченным от годов застоя мозгом обывателей можно управлять с помощью банальной массовой психологии, применяя лишь сущий пустяк – минимум аккуратных, эстетичных махинаций.

Многое менялось к лучшему,  вот только какую цену, возможно, придется заплатить за это самому ему, Никитин думал в последнее время все чаще и чаще.

 

По существу, прибытие Полкина на эту площадку расселения жилых домов постройки первой половины века было просто любезностью и не имело никакого функционального содержания. Задания ответственным за процесс были розданы заранее, а потому все было подготовлено к тому, чтобы в этот официальный выходной день расселить четыре жилых дома, оставшихся в плане для переориентирования площади под новые мощности для космической программы Компании. Компания организовывала этот переезд, договаривалась с людьми, согласовывала сроки и брала на себя материальную ответственность за проведение всего ряда сопутствующих мероприятий – от прописки на новом месте жильцов и организации их быта в новом районе до непосредственно качественного сноса уже уставших и частично поврежденных зданий. С учетом того, что на эту землю пыталась претендовать одна крупная финская компания, и переговоры в этом ключе уже дошли аж до уровня Демьянова, не миновав, разумеется, губернатора, суть дела была не только в стратегическом материальном вложении, но и в престиже местной, национальной компании-гиганта, а потому Полкин и Никитин решали этот вопрос, не считаясь с расходами. На эту площадь делались обширные ставки, и именно на базе нее планировалось, помимо всего прочего, организовать первый полноценный туристический пусковой комплекс – своего рода небольшой городок, в котором все желающие и способные оплатить услуги Компании, могли получить массу знаний и впечатлений о технологиях полета в дальний космос – разумеется, в строго развлекательном ключе, без каких бы то ни было технических подробностей – ну и, разумеется, осуществить вожделенный полет на световые годы от Земли за считанные секунды. Проект также требовал солидных вложений, но, судя по неутихающей шумихе в СМИ касаемо полетов с использованием «нулевого перехода», обещал окупиться крайне быстро.

Полкин сидел в аэрокаре, кружившем над жилой зоной и наблюдал с помощью камер нижнего обзора, а также через дверное стекло за тем, как идет процесс выгрузки и перевозки вещей; за суетой жильцов, боящихся что-нибудь потерять, оставить на старом месте; за спокойным методичным перемещением по площадке координаторов процесса; за раздачей указаний грузчикам; работой погрузочных механизмов; потоком стандартных коробок, заботливо предоставленных, как и услуги грузчиков, Компанией. Сама суть процесса поначалу казалась далекой от реальности – теперь же людей подняли с насиженных мест, пусть и в обветшавшем жилом фонде, построенном во времена раздолья коррупции с соответствующим качеством материалов и работы, дали новое жилье, организовали весь процесс переезда, устроили на новые места в коммерческих детских садах и школах детей и так далее, но главное – координаторы смогли договориться с теми, кто клялся и божился, что ни на шаг не сдвинется с привычного места и будет до последней капли крови защищать свое жилье от посягательств буржуев Компании. Кровь, видимо, кончилась довольно быстро, поскольку уже в течение трех месяцев все согласия были получены. Впрочем, с учетом того, что в это районе даже отсутствовали широко распространенные по городу турбинные установки фильтрации воздуха, а потому жить было далеко не так уютно, как в новом, и не сильно отдаленном районе, куда переселялись жильцы, это было вполне логично.

В принципе, процесс перестройки города шел постоянно – новые, инновационные стройки регулярно находили места в области и тех районах города, где жилой фонд прошлых коррупционных эпох уже сдавал позиции. Это же касалось и прочих крупных городов – всегда находились новые и новые идеи – разумеется, в расчете на окупаемость – и стройки шли постоянно. Появлялись новые варианты старых жилых кварталов, новые торгово-развлекательные комплексы – чаще всего на месте старых, новые небоскребы на окраине, да и центр претерпел немало изменений – отдавать дань истории коммерция хотела все меньше, а власть политическая год за годом все сильнее зависела от мнения бизнес-структур, хотя и делала для народа хорошую мину при плохой игре.

Полкин дал указание пилоту спуститься в требуемую точку и стал ждать приземления. Он не сильно любил летать на таких аппаратах – он и сам не знал, с непривычки это или по сути его природы, но ему ближе были поездки на обычных автомобилях, однако загруженность дорог не всегда оставляла время разрешать все необходимые вопросы с помощью наземного транспорта, а потому аэрокар стал одним из основных транспортов как его, так и Никитина – но тому это было уже вполне привычно.

 

«Саша» – Алексей Емельянов, нынешний глава подчиненной выходцами из структур обеспечения безопасности империи Барышникова Организации  Порядка – получил последний доклад от наблюдателей и уже собирался направить подтверждение начала операции, как вдруг его отвлекли какое-то смутные ощущения – недовольство чем-то, о чем он понятия не имел и печали о том, что было ему безразлично. Спустя пару секунд он ухмыльнулся, закрыл глаза и сосредоточился на своих мыслях. Все было просто – он в очередной раз вспомнил о конечной цели всей операции и ощутил, сколь печальна эта ирония судьбы – тот, кого было невозможно уничтожить или склонить к сотрудничеству, когда Служба была на коне, окажется доступен после ее гибели и реинкарнации в лице Организации. Емельянову было даже немного жаль, что теперь все так закончится.

Он привычным движением погладил лысину, слегка задержав ладонь на старом послеоперационном шраме около макушки, включил коммуникатор и отдал приказ начать операцию.

 

– А почему не аэрокаром? – поинтересовался у Полкина один  из координаторов, когда к одной из посещенных площадок подъехал скромный кортеж из трех внедорожников, и из одного навстречу Полкину вышел водитель.

– Проблемы с воздушными коридорами, – с явным безразличием в голосе ответил за Полкина водитель.

– На самом дел, я люблю кататься по старинке, как наши далекие предки, – вяло улыбнулся Полкин и снова обернулся к координаторам, стоявшим рядом с избыточно серьезным видом. – Спасибо за обзор, продолжайте.

Координаторы покивали в ответ, но этого Полкин уже не увидел – он отвернулся и направился в центральную машину кортежа вместе с водителем, услужливо открывшим ему дверь. Следующим пунктом назначения была стартовая площадка, и там Полкин ожидал улицезреть процесс куда как менее прозаичный, нежели суета расселения. На стартовой площадке все должно было происходить, как раз таки, строго согласно регламента – дороговизна оборудования и рабочего времени персонала обязывала проводить весь комплекс мер строго по часам.

Три машины Компании выехали из жилого района и понеслись к Верхнему Транспортному Кольцу, чтобы, опоясав своим маршрутом полгорода, выехать в область к точке расположения стартовой площадки, выкупленной Компанией у правительства и ей же заботливо перестроенной согласно тенденций времени.

Полкин дважды пристукнул пальцем по спинке переднего сиденья, и над его поверхностью появилась голографическая сенсорная панель. Быстро проверив почту на нескольких ящиках и разослав пару указаний, Полкин выглянул в окно и обнаружил, что машина с ним уже вовсю несется по Верхнему Кольцу. В свое время, когда стройка этой скоростной автомагистрали еще только начиналась, она поражала воображение – высота, принятая для нее, казалась потрясающей для связанной с городскими  дорогами трассы с ограничением скорости в двести километров в час, но строить дороги на одном уровне со старой Кольцевой Дорогой или расширять ее проезжую часть было сочтено недопустимым, а транспортный коллапс метрополий – как Москвы, так и Северной столицы, – обозначил необходимость постройки усиления в помощь Кольцевой еще с десяток лет до начала постройки Верхнего Кольца. Дополнительные скоростные диаметры оказались недоброкачественной панацеей от главной транспортной болезни большого города, и в середине века было решено повторить инженерный подвиг московских властей, причем, на этот раз, не проводя ветку скоростной трассы через Кронштадт – обычной Кольцевой ему хватало сполна, – а сосредоточив строительство строго вокруг городской территории.  Масштабы строительства, включавшие в себя не только возведение собственно трассы вокруг города, но и перестройку мелких улиц, установку множества надземных переходов и техническое оснащение трассы средствами контроля скоростного режима, были потрясающими, а традиционная манера распределения бюджета сделала Верхнее Транспортное Кольцо Санкт-Петербурга, наравне с Пятым Скоростным Уровнем Москвы, самой дорогостоящей дорогой во всей Европе.

Полкин снова обратил взгляд на дисплей, рассеянно прошелся по надписи в заголовке электронной газеты, открывшейся для него по запросу, и снова посмотрел в окно. Машина Компании ехала в третьей полосе, и под этим углом было отлично видно небо надо городом – небо теплого летнего дня, яркого и беззаботного. Полкин поймал себя на мысли, что давно, с самого детства не обращал внимания на то, сколь огромными и тяжелыми выглядят массивы облаков, неторопливо пролетающих над городом в полнейшем безразличии к людям внизу. А сейчас его почему-то поразило это зрелище – ярко-голубое небо и белые нагромождения облаков, а соусом ко всему этому был повсеместно разлившийся солнечный свет. Конечно же, он понимал, почему не обращал на это внимание – людям вообще не свойственно за громадой дел, событий, мелких проблем, споров, возможностей обогащения и прочей повседневной мишурой любоваться естественной и доступной красотой окружающего мира. Выискивая эстетику в искаженном искусстве, смерти, извращениях, боли и скорби, люди постоянно забывают о том, сколько прекрасен в своей сложности мир вокруг, сколь много возможностей он может открыть, сколько эмоций он может принести совершенно доступными и очевидными вещами – глубиной неба, раздольем полей, превращением птенца в свободную гордую птицу. Человек усложняет простые вещи, чтобы придать им значение – предать значение своему решению в личной жизни, своему мелочному поступку, своему выходу агрессии, но не хочет видеть прелести кажущейся простоты в потрясающе сложных и прекрасных в этой сложности вещей. А когда-то, когда эти вещи исчезают, начинается пора скорби. Люди просто не способны ценить то, что имеют. Истинное понимание ценности того, что рядом и несет тепло и радость, приходит уже после потери, но осознание того, что потеря необратима, и придется переучиваться жить по-новому, без того, что было важно и ценно, редко приходит до момента этой потери. Осознать, ощутить, чего стоит важный человек, зачастую возможно только тогда, когда он уйдет, но тогда будет уже поздно, и здесь круг замыкается – невозможно понять истинную ценность, не потеряв, но невозможно и вернуть утраченное, осознав его истинную ценность. Видимо, в этом суть природы человека, подумал Полкин. Иногда он тоже думал, что не ценил Оксану, когда она была с ним, что, знай он, каково ему будет, когда она уйдет навсегда, он берег бы каждую секунду рядом, каждое прикосновение, каждое сказанное слово, и никогда не сказал бы ей ничего, что могло бы ее обидеть…

«She couldn’t stay with you»

Почему-то Полкин вспомнил эту песню – она была среди тех, которые хранил его отец в своей электронной коллекции – он называл их классикой века, великими произведениями, по сравнению с которыми «ваше электронное шумящее  барахло и рядом не стояло»…

Полкин определенно помнил, что были моменты, когда он был груб с Оксаной, были моменты, которые он хотел бы пережить заново, исправить, но исправимость прошлого была хорошо известна, а потому он мог только предполагать, как все могло быть, проигрывать сюжет в своем сознании и оставлять его там, потому что никому, кроме него самого, до этого больше не было дела.

«No matter what you think you did wrong…»

Но ему все равно казалось, что он что-то сделал не так. Возможно, ошибся, приняв ключ от ячейки. Наверняка ошибся. И все то, что сделало его таким, какой он есть – то, что принесло ему богатство, относительную известность, уважение, благосостояние, возможность изменять мир – именно это забрало у него любимого человека. Шутка судьбы. Сомнительный юмор, но его никто не спрашивал, когда все это случилось. Все просто прошло само собой, а пост-фактум он сделал то, что мог сделать. Возможно, даже больше.

Вот только это не вернуло ее. Он понял, как много она для него значила. Когда ее не стало. Понял больше. Чем понимал раньше. Но был бессилен что-то изменить. И замкнутый круг для него стал петлей, которая часто сжималась вокруг его шеи в течении всех этих лет, и не давали ей успешно сжаться только люди, которые старались всячески поддерживать его.

«Wont be long till everybody knows…»

 

Предполетный осмотр показал нормальный уровень адреналина, нормальный тонус мышц, но пульс его был немного приподнят. Перед входом в зону невозврата – за ограничительный контур вокруг готового к старту корабля – он поднял руку к красному глазу сканера Индивидуальных Кодов и получил мгновенный отклик. На экране рядом появились его данные.

«Ярослав Жеманов, личный номер 2658-GI,  бортинженер, вторая секция»

С некоторой горечью он приподнял краешек рта, увидев свое застывшее лицо на фотографии, негромко кашлянул и нарочито неторопливо прошел между сканирующих стоек. Теперь он был одной ногой на борту. Он и закрытая до поры до времени ловушка, которую он же поставил. Он шел в силок, установленный им же самим.

 

На площадке было решено не злоупотреблять становившимися понемногу модными силовыми щитами, и Полкин вместе с представителями службы безопасности и специалистами Технического корпуса и Сектора контроля отправлений стоял за огромным тонированным стеклом в нескольких десятках метров над поверхностью стартовой площадки. До старта оставалось около минуты, и весь наблюдающий сектор был охвачен предвкушением грядущего зрелища.

Полкин и раньше присутствовал при запусках кораблей дальнего хода. Специалистам Контрольного сектора также были до боли знакомы все стандартные процедуры запуска, и собственно процесс подъема корабля на реактивной тяге, выход из атмосферы и переход  в «нулевую фазу» не могли удивить и поразить никого  из них. Но каждый раз, когда в процесс вносили новые вводные, что-то менялось в каждом из этих мужчин и женщин, следящих за экранами компьютеров, выдающих показания внешних датчиков, приборов контроля и пока еще подключенных к Земле систем корабля. Новая искра интереса, появившись даже в сознании одного из них, быстро поджигала весь коллектив, заставляла каждого продумывать возможности в той части работы, которую он выполнял, заставляла восхищаться решениями, которые реализовывались прямо на руках каждого из этих ученых.

– Тридцать секунд, – объявила женщина – старший контролер, предпочитавшая делать такие объявления самостоятельно, а не давать работу электронному голосу. – Доклады.

На ее экране полились стройные полосы отчетных сообщений с каждого из работающих терминалов. Данные ее устраивали, и она подняла взгляд на стартовую площадку, где современные реактивные двигатели корабля уже закончили прогрев и были готовы к запуску.

– Ваше слово, – с улыбкой обернулась она к Полкину.

Полкин увидел, что на висевшем позади контрольной группы мониторе из крупных красных цифр остались только пять нулей и двойка, пожал плечами и ответил.

– Поехали, что ли, – и обернулся к стартовой площадке.

Рев двигателей, даже будучи отфильтрованным шумоизоляцией сектора контроля, наполнил пространство в радиусе нескольких километров и помещение, где стояли Полкин сотоварищи. Море огня заполнило нижнюю часть площадки, и  корабль успешно оттолкнулся от поверхности и начал поднимться.

Полкин очарованно смотрел на то, как громада в сотни тонн покидает поверхность планеты и устремляется ввысь, к точке «нулевого перехода». В этот момент все сомнения, страхи и боли, актуальные, казалось, всегда, ушли далеко на второй план, и он просто созерцал, ощущая дрожь, исходившую от стартовой площадки и разносившуюся по всему комплексу. Где-то в глубине души сейчас он и сам рвался в высоту, которую должен был набрать этот корабль, но сознательно он мыслил более приземлено, чем, пожалуй, все, кто сейчас окружал его.

Корабль поднялся на высоту, на которой за ним можно было следить только с помощью спутников, и за стеклом больше было не на что смотреть. Раздались указания старшего координатора, вопросы, ответы…

– Все по плану? – несколько рассеянно осведомился Полкин у старшего координатора.

Крашенная в рыжее женщина тут же сменила суровую маску менеджера, приготовленную для подчиненных на улыбчивую, украдкой строящую глазки Полкину физиономию.

– Все как по маслу, параметры в норме, прыжок будет осуществлен через две минуты.

– Прекрасно. Значит, я свободен, – улыбнулся Полкин и, кивнув троице представителей службы безопасности, неотступно следовавших за ним согласно внутреннего регламента, направился к выходу из контрольной зоны в коридор, ведущий на уровень ниже, на парковку и, по совместительству, посадочную площадку комплекса.

Он вышел на парковку, бросил беглый взгляд на все еще не остывшую стартовую площадку и услышал окрик сзади. Из коридора выскочил руководитель комплекса.

– Господин Полкин,  наши радары засекли странную активность с двух направлений, Вы не приглашали каких-либо гостей, партнеров?

Полкин отрицательно покачал головой и поймал взгляд Андрея Бикетова – водителя его машины и, по совместительству, личного контролера Полкина в службе безопасности Компании. Взгляд этот однозначно выражал призыв быстро сесть в машину и уехать.

– Ладно, действуйте по инструкции… – Полкин не договорил – его речь прервал острый, высокочастотный короткий сигнал тревоги и голос из громкоговорителя.

– Опасное сближение! Возможно нападение! Общая тревога!

– Мать вашу, – Бикетов подбежал к замершему от внезапности Полкину и схватил его за плечо. – Бегом, уходим.

Не успели они пройти и метра, комплекс вздрогнул от двух идеально синхронизированных взрывов – три маленьких и потрясающе маневренных самолета без опознавательных знаков обстреляли слету громадное здание комплекса из бортовых пулеметов и заодно скинули два мощных дистанционных заряда на крышу. Еще один заряд был явно управляемым – пролетев по неестественно выгнутой траектории, он влетел на парковку и взорвался прямо между двумя автомобилями Компании. Красочный оглушительный взрыв отбросил Полкина и троих охранников на бетонный пол, а руководителя комплекса – в дверной проем, из которого он вышел на парковку.

Один из самолетов аккуратно опустился на уровень парковки и завис. Охранники Полкина вскочили, пытаясь добраться до оглушенного и шатающегося даже на карачках подопечного, но двоих из них тут же поразила мощная пулеметная очередь, и их обезображенные тела рухнули на тот же бетонный пол площадки. Полкин смог-таки удержать равновесие и увидел, как  Бикетов, достав пистолет, пытается стрельбой отвлечь внимание медленно приближающегося самолета.

– Беги! – рявкнул Бикетов и сделал еще несколько выстрелов. – В комплекс.

Полкин ощутил, как  по всему телу прошлась леденящая дрожь, резко ощутил прилив невесть откуда взявшихся сил, и, пригнувшись, побежал в сторону второй, находившейся с другой стороны двери в комплекс – ее повредило взрывом, но она еще могла открываться. Сзади раздался короткий, с элементом хлопка, взрыв – легкий бортовой гранатомет самолета превратил в воспоминания жизнь Бикетова. Полкин едва удержал равновесие, на пару секунд обернулся.

Его поразила мысль о том, что только что трое парней, которых он видел почти каждый день, за несколько секунд превратились из живых людей с эмоциями, мыслями, родными и близкими в разрозненные куски обожженного мяса. От этой мысли его посетила тошнота, и на долю секунды ему показалось, что он ощутил какое-то неестественное тепло на шее. Дальше он ощутил укол в место, где появилось тепло, и мир замер. В последнюю секунду, которая отделяла его обычное восприятие от восприятия команд программирования, он успел понять, что это за укол и горько пожалел о том, что на надел прозрачный защитный воротничок, оставив беззащитной ту часть тела, в которую всегда целили иглы с веществом. Он не ожидал такого поворота событий. Он вспомнил Оксану, которую затащили в смертельный круговорот ровно таким же образом, и на этом его мысли прервались. Он попросту отключился.

 

Линде почувствовал, как левый уголок рта начал самопроизвольно подергиваться с периодичностью секунд в двадцать. Старый тик, от которого он не хотел избавляться принципиально, хотя мог это сделать за несколько визитов к хорошему врачу, напомнил о себе сразу, как только он получил приглашение явиться на контрольный пост – в святая святых Управления службы безопасности Компании. Обычно доклады по тем или иным ситуациям поступали сразу на коммуникатор, и он тут же раздавал указания, где бы ни находился. На этот раз непосредственно для передачи информации по экстренной ситуации ему предложили прибыть самому, а это не сулило ничего позитивного.

– У нас Интрасеть еще пока не прослушивают, могли бы и так доложить, – сразу отчитал он старшего специалиста по связи – Никиту Елкина, от которого и пришло приглашение на контрольный пост.

– Чересчур солидная проблема, – Елкин немного отодвинулся в кресле от своего терминала. – Нападение на стартовую площадку. Ряд наших на том свете, а господин Полкин неизвестно где – приемная точка радара была разрушена взрывом, и самолеты не успели отследить.

– Проверяйте спутники, – Линде быстро подошел к своему терминалу, сопряженному с кожаным руководительским креслом и начал торопливо тыкать в сенсор наманикюренным пальцем.

– Так ведь уже, – откликнулась с правого фланга контрольного поста Альбина Седова – пухленькая  блондинка, специалист по навигации и спутниковому слежению. – Мы потеряли их. По записям, мы увидели три самолета пометили их, но, во-первых, они сделали несколько грамотных маневров, чтобы спутать, в каком из них пленник, а во-вторых – разлетелись по настолько запутанным траекториям, что трудно понять, где из них какой. Сейчас пытаюсь сверить по свежим записям.

– Бейтесь, – кивнул Линде и потер начавшую поднывать из-за усиления тика щеку. – Объявляйте подъем служб по тревоге. Экстренный сбор, третья степень важности.

– Руководство? – вопросительно приподнял брови Елкин.

– Доведу сам. Лично. Пусть Никитин порвет меня одного, – без тени улыбки произнес Линде и начал искать на экране контактные данные второго главы Компании.

 

Открыв глаза, он увидел только мутное, безобразное, бесцветное пятно, но это его даже не напугало. Он вообще не испытывал никаких чувств, а просто плавал в ментальном вакууме, не подвластный силе притяжения. Пятно мерцало, и на какую-то долю секунды ему показалось, что он видит самого себя со стороны. Потом снова. И снова. Он попытался закрыть глаза, но веки стали судорожно дергаться, появилась и тут же исчезла тошнота. Действие вещества немилосердно сдерживало его собственное «я», и сейчас он был никем, совершенно ничтожной частицей, потерянной во вселенной, лишенной смысла существования. Ему показалось, что он должен страдать. Показалось, что ему больно. Показалось, что он чувствует вибрацию транспорта, в котором его везут. Но это ему явно казалось – ведь сам по себе он не существовал.

Пятно расплылось еще сильнее, и снова воцарилось бездонное ничто бессознательности.

 

Капитан корабля Компании Денис Джуманаев – сорокапятилетний темноволосый мужчина русско-казахских кровей, космонавт со стажем, державший дома солидную горку наград за участие в различных научных испытаниях в космической сфере, – впервые за долгую практику космических перелетов ощутил, как в сознание ворвался страх, и как к горлу подступил омерзительный, душащий комок.

– Проверьте снова статус двигателя, – Джуманаев провел ладонью по лицу сверху вниз и обнаружил, что по лбу незаметно текли ручейки пота.

– Молчит. Режим готовности, и все, – спустя несколько томительных секунд откликнулся старший инженер Антон Диц. – Система утверждает, что мы просто вышли из «нулевого перехода», как ни в чем ни бывало.

– Навигационная связь? – требовательно обратился Джуманаев к молодой темноволосой девушке в очках – Алине Скворцовой – бортовому связисту.

– Ошибки нет. Я проверила по всем базам, в том числе архивным. На этом участке нет зондов, нет ни одного сигнала, а это значит, что мы не менее, чем в нескольких световых часах от края… – Скворцова запнулась – ей было трудно произнести последние слова, они пугали ее сейчас, хотя дома, при тренировках на базе и в частных беседах, они показались бы ей всего лишь чем-то поэтично-высокопарным. Она не предполагала, что столкнется с этим когда-либо в реальности.

– Прекрасно. Диц, Жеманов – проверяем двигатель по железу, каждый шов, каждую кассету, каждую колодку, – не откладывая в долгий ящик, начал раздавать указания Джуманаев. – Скворцова – подготовить по любым ориентирам гипермодуль, вывести на мой терминал.

– Простите, а как нам им оперировать? – предугадал вопрос Скворцовой бортовой программист и навигатор Алексей Горман. – Я не смогу вбить программу полета с несуществующими координатами.

– Ах, черт, – Джуманаев облизнул губы и снова обратил взгляд в сторону Скворцовой. – Вопрос понятен?

– Безусловно, – не переставая набирать команды на своем терминале, ответила Скворцова. – Есть шанс, что я смогу попробовать пробить местность по старым, идущим издалека сигналам, но для этого потребуется покидать гипермодуль челночным пробегом по сетке координат, выставив ноль от борта. Если сможем поймать хоть какой-то ориентир, навигация сможет построить новую относительную структуру координат, и мы сможем отправить модуль по имеющимися ориентирам расстояния на Землю.

– А можем кинуть его в пустоту, и тогда он к нам никогда не вернется, – задумчиво заметил Горман.

– Значит, будем играть в бильярд, пока не попадем в лузу. Модулей три. А не один, – уверенно ответил Джуманаев. – Почему я еще вижу инженеров на мостике?

Диц и Жеманов, уже вставшие и просто слушавшие этот разговор, одновременно кивнули и отправились прочь с пункта управления в один из двух коридоров, ведущих в недра корабля – к каютам, небольшой лаборатории и непосредственно двигателю и агрегатам. Слабая искусственная гравитация делала их движения несколько более медленными, чем на Земле, но и этот темп был результатом длительных тренировок – непосвященный мог бы просто плавать в воздухе, борясь с понижением собственного веса.

Спустя полчаса непрерывной работы в связке со Скворцовой, Горман тяжело выдохнул.

– Есть сетка, капитан.

– Отлично, – Джуманаев еще раз проверил текст сообщения, описывающего сложившуюся ситуацию.

«Провели «нулевой переход». Перед выходом произошла пауза, в результате которой  кратковременно оборвалось бортовое питание. Самовосстановление прошло успешно. Потеряли базовую сетку координат. Двигатель не отвечает на запросы, ведем проверку систем. Зависли в неизученной точке Вселенной, сигналов зондов нет. Используем имеющиеся гипермодули, надеемся на Ваш ответ и техническую поддержку. Конец сообщения»

– Есть риск небольшого отклонения, но в световых пределах, – заметила Скворцова. – Модуль будет орать вовсю на нужном языке, надеюсь, его не проигнорируют.

– Я тоже надеюсь, – кивнул Джуманаев. – Отправляйте, текст у Вас.

– Принято, осуществляю программирование курса, – получив уведомление о готовности гипермодуля связи к отправке, доложил Горман. – Помолимся господу, чтобы наши пробы коммуникаций не были ошибочными.

– Мои пробы, – серьезно ответила Скворцова. – Если модуль пропадет, за ним отправлюсь я.

– Храбрая зайчиха, блин, – усмехнулся Джуманаев и встал, обратив взгляд на огромный обзорный экран, отображавший безграничный  и безликий космос прямо по курсу корабля.

Несколько секунд постояв так, он развернулся и молча направился в агрегатную зону – он знал, что при появлении новостей его уведомят, и уведомят своевременно – эта команда сложилась довольно давно и отвечала всем требованиям, которые предъявлялись к компактным функциональным группам исследователей. Помимо его самого, Диц, Гормана, Скворцовой и Жеманова на борту присутствовал научный сотрудник – Джон Лукьянов, представитель рода русских иммигрантов в США, даже говоривший на родном, казалось бы, языке с легким американским акцентом – само его присутствие на борту символизировало успешное сотрудничество между Компанией, как национальной структурой Федерации и Соединенными Штатами, как государством в принципе. Большую часть времени Лукьянов проводил в лаборатории и не являлся на мостик даже в процессе «нулевого перехода», несмотря на то, что это предписывалось правилами. Однако его организованность и квалификация, как исследователя, химика, физика и биолога со стажем, были столь ценны, что никто даже не пытался предъявить ему такого рода претензии. Но сейчас Джуманаев хотел основательно поговорить с ним, по пути в агрегатную зону. А перед этим проверить на терминале в коридоре камеры видеонаблюдения агрегатной зоны и секции двигателя. Мало ли что там могло случиться.

 

Никитин прибыл в Управление довольно быстро, с учетом того, что воздушные коридоры были на редкость забиты, и пришлось срочно перекупать быстрый путь в точку назначения у одного банкира. Линде встретил его у входа в центральный коридор, и после молчаливого рукопожатия принялся на ходу – они следовали на контрольный пост – описывать ситуацию настолько, насколько ей владел.

– Короче, ни хера неизвестно, я правильно понял? – подытожил Никитин все услышано, когда перед ними открылась дверь в помещение контрольного поста.

– По сути, да. Мы потеряли треки самолетов, потом снова нашли, но оказалось, что они просто сели на штатной базе оборонщиков, вроде как относятся к сегменту внутренних дел, но опознавательных знаков нет, и никто не может сказать, где они были и что с ними происходило в последние часы, – объяснил Линде.

– Значит, кто-то прикрывает жопу одного из министров. Умно, – Никитин вальяжно прошелся к центру контрольного пункта и уселся в кресло, смонтированное рядом с руководительским. – А самолеты проверили?

– Проверили и самолеты, и треки навигационного маячка, – ответил Линде. Стоя рядом со своим креслом он чувствовал себя несколько неловко, да и тик еще не совсем отпустил. – Маячок извлекли, и довольно быстро.

– Ну, в этом-то я и не сомневался. Пусть кто-нибудь притащит мне стаканчик кока-колы, жажда мучит. Лучше со льдом. И с виски, – с едкой улыбкой произнес Никитин. – Люди отправлены на районы?

– Разумеется. Проверяем по секторам, проверяем область по все подозрениям. Ползаем по спутникам, – отчитался Линде.

– Господин Линде, тут у нас сообщение от городской администрации, – прозвучал голос Елкина, – пишут, что уведомлены от наших источников о нашей пропаже.

– Недоумки, – Никитин медленно потер висок, словно пытаясь сбить головную боль. – И что у них есть вкусного?

– Утверждают, что готовы почти безвозмездно помочь нашим поискам, – начал отвечать Елкин.

– Я давал распоряжение по-тихому провести информацию через город, чтобы выяснить, нет ли с их стороны интереса, ибо мог быть, – пояснил Линде изображавшему полнейшее внимание к речи Елкина Нитикину.

– И готовы предоставить данные «джипиэс»-треков по городу, – едва не начиная смеяться, добавил Елкин.

– Ну, если у города есть инфа, то это инфа в сто сорок шесть процентов, – заметил другой связист, Игорь Михайлов, восседавший за терминалом рядом с Елкиным.

– Однозначно, – кивнул Никитин. – Ну, пусть пришлют треки, сверьте с нашими.

– Провел симиляцию, – спустя несколько секунд поступил ответ от Михайлова. – У нас больше остаточных треков.

– Отлично, – Никитин не дал раскрыть рта Линде, уже собравшемуся скомандовать подчиненному. – Передайте городу в доступной форме, пусть засунут свою помощь себе в задницу, поближе к простате – пусть будет от нее хоть какая-то польза. Ты не против, – обратился он к Линде снизу вверх, – что какое-то время ты будешь у меня типа как мальчиком на побегушках?

– Сочту за честь, – искренне улыбнулся Линде и ощутил, как угасает тик – аура, окружавшая явно уверенного в себе Никитина заставляла ощущать себя рядом с ним спокойно – пожалуй, все, кто работал с ним непосредственно, могли обратить внимание на эту его способность внушать доверие ему и уверенность в результативности его приказов.

 

Беседа с научным сотрудником, как и просмотр записей, не дали Джуманаеву ровным счетом ничего. Никто не прикасался ни к едином узлу в агрегатной зоне или в зоне работы двигателя «нулевого перехода», а Лукьянов проверял себе готовность и состояние функционирования внешних измерительных приборов, более сложных, нежели обычные сенсоры, с помощью которых получали информацию об окружающем мире навигаторы.

Джуманаев прошел в агрегатный отсек и обнаружил там корпеющих с небольшими диагностическими приборами над огромной агрегатной площадкой Дица и Жеманова.

– Рассказывайте, – уперев руки в боки, потребовал капитан.

– Да, все печально – диагносты на двигателе ничего не дают, сейчас проверим по агрегатке, но дело пахнет керосином, – вставая и разминая спину, ответил Диц. – не очень ясно, слетела ли система диагностики, или просто ошибка вне зоны поглощения датчиков…

– Такое в принципе невозможно, – усевшись на корточки и опершись спиной о стенку, огораживающую площадку, – поскольку нет ни одной зоны, не соединенной с датчиком, и любое замыкание локальной цепи, даже выделенной из общей, взаимозаменяемой и так далее, вызовет появление сигнала в системе самодиагностики. Дальше – монитор, звук и прочее.

– И нет риска, что мы что-то упустили, сигнал почему-то не дошел до мостика, либо пришел во время перехода, а потому его не увидели и не услышали,  а здесь, в системе, затерся? – не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Джуманаев.

– Вряд ли. Архив уведомлений не мог очиститься, даже при скачке напряжения – все архивные модули защищены от перегрузок еще похлеще самого двигателя, – ответил Диц, нервно взъерошив длинные темные волосы. – В любом случае, система сама нам ничего не дает, утверждает, что все прекрасно, но программно подключиться к двигателю невозможно. Поэтому будем тестить вручную узлы, как только поймем, где пробой, сообщим. Мне почему-то кажется, что проблема со стержнями энергетической синхронизации, потому что именно в этом случае двигатель мог сойти с ума – слишком высокий ассиметричный выброс мощности – и компьютер не справляется.

– Но в этом случае мы бы уже получили сигнал с датчика на одном из стержней, – торопливо вставил Жеманов, поймав себя на том, что его тон сейчас мог бы сдать его с потрохами.

Тем не менее, Диц на эту реплику только безразлично пожал плечами.

– Работаем, – холодно кивнул Джуманаев.

Он начал разворачиваться, чтобы уйти, на секунду замер и хотел было высказать еще  одно предположение, но что-то его заставило отказаться от этой идеи, быстро убрать уже упавшие на язык слова обратно и молча уйти из агрегатной, направившись в свою каюту.

– Погнали к первому терминалу, – Диц нетерпеливо хлопнул замершего на пару секунд Жеманова по предплечью и направился к входу в зону обслуживания двигателя.

Жеманов словно очнулся от столетнего сна, огляделся, кивнул сам себе, собрал диагностический инструмент в ящик и медленно пошагал вслед. Вдалеке, на другом конце коридора, ведущего почти через весь корабль от пункта управления к агрегатной зоне, послышался голос Джуманаева, и это заставило Жеманова замереть перед самой дверью в зону обслуживания.

– …переведи дополнительный модуль на меня, прямо в каюту, – капитан отчетливо произносил слова приказа в коммуникатор, и приказ явно предназначался корабельной связистке. – Я наберу сообщение, а вы отправите уже загруженный модуль.

Жеманов свободной рукой потеребил массивную круглую серьгу-тоннель, слегка потянул ее, едва не взвыв от боли – явно перестарался, – затем нервно сглотнул и вошел в дверь. Ситуация могла измениться, вот только как засечь момент изменения, он не знал. Но уже четко представлял себе, как будет действовать в этом случае.

 

Джуманаев открыл окно набора сообщения и задумался. Затем отодвинулся в кресле и посмотрел в прямоугольный иллюминатор, в котором все также были видны только бесконечные мириады звезд – холодные, далекие, не говорящие ни о чем сейчас даже сложной вычислительной технике – астрономическим анализаторам и прочим устройствам, – не то что обычным смертным людям.

Дужманаев некоторое время ловил четкий образ той мысли, которую планировал передать в сообщении. Он сомневался между парой-тройкой вариантов, но один ему все-таки пришелся по душе, и он решил опробовать его. Щелкнул пальцами, заставив голографический дисплей-проекцию придвинуться к нему, и начал набирать сообщение.

«Прошу уточнить всю возможную информацию о последнем предпусковом состоянии корабля. Прошу уточнить, какие должностные лица и с какой целью прибывали на борт за последние сутки перед запуском»

Посмотрел, оценил. Решил исправить кое-что.

«Прошу уточнить, какие должностные лица и с какой целью прибывали на борт за последние двое суток перед запуском»

Этот вариант его устроил. Парой прикосновений к сенсорной проекции Джуманаев отправил сообщение прямо в память гипермодуля связи и приказал Скворцовой осуществить отправку. Теперь ему оставалось только ждать. Ждать решения вопроса со стороны технической части, а также ждать ответов с Земли. Он верил, что, будь проблема в пределах человеческих возможностей, эти двое – худощавый паренек с белой козлиной бородкой Диц и его черноволосый молчаливый товарищ с огромной втулкой в ухе Жеманов – справятся с ней. Однако именно качественного понимания проблемы пока что не было, а его еще и терзали подозрения, что кто-то на Земле мог где-то напортачить и смыться, и теперь понять, что и как сломано, возможно было только с помощью этого деятеля. Джуманаев признался себе, что его злит весь этот расклад. Он был человеком действия, а сейчас ему приходилось себя убеждать, что ожидание – тоже действие.

 

– Принято! – оповестил техник Никитина и заодно всех, кто присутствовал в помещении контрольного поста Управления.

– Что там у них? – старательно скрывая нетерпение за деловитостью и хозяйственным видом, откликнулся Никитин.

Техник вывел текст сообщения на экран главы Управления, но сам Линде читал сообщение на экране, пристроенном к дополнительному рабочему месту техника. Никитин прочел текст, нервно потер глаза.

– Да что ж за непруха, – он обернулся к Линде. – Возможно, диверсия, господин Линде, вторая за несколько часов.

Линде сглотнул, но комок в горле не спешил исчезать. Исполнительность главы Управления славила его не один год, и два провала меньше, чем за сутки, здорово били по его репутации. И если его реплика о том, что Никитин  порвет его за первый доклад, была наполовину шуткой, то теперь ему было совсем не до смеха – проблемы безопасности Компании были его проблемами даже тогда, когда они появлялись за пол-вселенной от Управления.

– Нам необходимы технические сведения с борта, возможно, о диверсии речи нет, позволю себе заметить, – нашелся Линде. – Ведь они смогли прислать это к нам по четким координатам.

– Но модуль какое-то время крутился около Луны и вопил, как черт, а ведь мы могли его и не перехватить — это явно некорректная отправка, – задумчиво вставил Елкин.

– Я уже верю, что это чисто техника. Почти, – усмехнулся Никитин. – Елкин — запишите первично в ответный гипермодуль, чтобы передавали техническое сведения по системе контроля корабля, всю самодиагностику. И оповестите всех инженеров, специализирующихся на «нулевом переходе», о срочном сборе в техническом отделе Управления, где бы они ни были — все теоретики мне нужны здесь. Линде — устроить сбор в подходящем месте.

– Да, пожалуй, аудитория двести тридцать подойдет, – кивнул Линде, ощущая, как под кожей хлещет, но понемногу начинает остывать кипяток волнения. – Я дам распоряжения. И, повторюсь, средства контроля не дали бы шанса для диверсии. Психоинженеры проверяют всех, кто поступает на борт прямо перед запуском.

– И не дай бог, хоть одна тварь не приедет — я лично за ним сгоняю, – не обращая внимания на оправдания Линде, добавил, на всякий случай, Никитин.

Такое развитие событий не казалось случайным, но и усмотреть простую, очевидную взаимосвязь пока не представлялось возможным. Вцепившись на несколько секунд мертвой хваткой в мысль об этой взаимосвязи, Никитин одернул себя осознанием того, что его разум понемногу начинает сдавать паранойе, поселившейся в него довольно давно – пожалуй, с тех самых пор, как начались его контакты с теми, кто мог, теоретически, быть во всем этом замешан. одновременно с тем, здравый смысл отвечал на эти выпады подозрительности вполне основательно – тем, что прошлое позади, и тех людей попросту нет в живых. Глупая попытка. Это только вызывало появление новой почвы для параноидальных мыслей — ведь кто-то другой мог быть еще опаснее. Делать спокойный вид. Держать себя в руках и убеждать себя, что все под контролем. А что еще он мог делать? Не мог же из-за сомнительных подозрений удариться в панику руководитель крупнейшей промышленной империи-монополиста Федерации.

– Мы засекли сигнал маячка Полкина, – словно за тысячи километров от Управления, раздался теплый голос блондинки Седовой.

– А не подстава ли это? – неожиданно для себя самого выдал Никитин в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Служба координации проверит, – отозвался Линде и легонько стукнул пальцем по торчащей в ухе блютуз-гарнитуре. – Королева уже на выезде, она слушает нас через внешний канал с момента общего подъема.

– Оперативно. Наверное, сердцем чувствовала, что что-то стрясется, – кивнул Никитин и увлажнил губы глотком кока-колы с капелькой виски.

 

Мирзанов искренне обрадовался, услышав немного измененный голос Саши из Организации.

– Приступили ко второй фазе, все синхронно, – выдал без приветствия Саша и отключился, не попрощавшись.

– Отлично, – ответил в никуда Мирзанов и зачем-то подтвердил завершение вызова нажатием на сенсор.

Он не любил ощущать себя пешкой в чьей-то игре, а в общении с этим Сашей это ощущение подкрадывалось к нему регулярно, но осознание цели игры помгало забыть о глупом, детском чувстве обиды. Мирзанов переключил экран на платный новостной канал и присмотрелся к выступающему на так называемом публичном собрании Демьянову.

В молодости он определенно смотрелся эффектнее, подумал Мирзанов. Тогда он был энергичнее, был подкован, казалось, по всем вопросам, какие только могут ему задать журналисты и другие политики. На него обратили внимание в администрации Северной столицы, приблизили к контактным кругам спецслужб и финансовых воротил, познакомили с тогдашними властителями страны — тогда этот круг включал Барышникова, Малинкевича, Горгадзе, Киприевича и прочих честных работяг. Нынче все с открытым ртом смотрели на поднявшуюся из объедков с царского стола Компанию, и те, кто вчера были властителями, стали всего лишь компаньонами двух засранцев, возомнивших себе невесть что. Одно осознание того, что внутри Компании прозвучит громкий «бум», и его эхо достигнет СМИ, само по себе вселяло в Мирзанова уверенность в необходимости терпеть манеры Саши.

А Демьянов… Ну, что ж, ему недолго оставалось, но Мирзанову было просто необходимо это время — он не успел сделать важные дела, которые позволили бы ему уйти на покой, и именно в этом, а не в собачьей преданности делу президента-гомосексуалиста, уставшего от излишне бурной молодости и собственной тупой жестокости в зрелом возрасте, была суть сотрудничества с Организацией.

По крайней мере, Мирзанов хотел так думать.

 

На него катилась волна. Огромная, мощная, застилающая небо. Она образовала стену между его усталым, уже неуправляемым телом и миром впереди. А позади была только тишина. Волна приближалась, грохоча, и он не мог ни отойти, ни, разумеется, остановить эту подвижную стену воды. Волна подступила. Ударила. В ушах повис грохот. Он резко открыл глаза и сразу же ощутил жуткую боль со сторны глазниц. Болели глаза. Или голова? Или все тело? Неважно, ведь волна исчезла. Страх пропал. Была лишь тускло освещенная серая стена впереди.

Он немного поднял голову, остановившись в этой инициативе на том месте, где боль в шее становилась нестерпимой. Он слишком долгое время провел под веществом в неудобной позе, и сейчас тело сообщало ему, что больше так делать не надо.

Серый потолок, серые стены, серая дверь, контур которой ограничивала черная пластиковая полоса. Или не черная? Он мог видеть дверь только краем глаза, ведь она находилась за его спиной. Он почему-то вспомнил, что раньше у него были руки, а сейчас их как-то не видать и через пару секунд осознал, что руки никуда не делись, были попросту стянуты на запястьях толстым пластиковым хомутом.

Мысли понемногу выстраивались в логические цепочки — от простейших к многоуровневым. Он понял, что его просто привезли сюда и посадили в камеру. Впрочем, нет — левый бок ныл, в районе нижних ребер. Там определенно ковырялись хирургическим, а, может, и не совсем профессиональным инструментом — очевидно, никакие органы не вырезали, зато добрались до важной маленькой вещички, которая могла бы, теоретически, здорово помочь ему не потеряться.

Итак, он собрал все воедино — он был похищен, но не убит. Он был просканирован, и с него срезали лишние причиндалы, благо, вроде как не отрезали природный. Он сидел со связанными руками… а, ну, и со связанными ногами, разумеется — вдруг что не так. И он находился в металлическом кубе, в одной стене которого лишь виднелось круглое, забранное решеткой отверстие, через которое работала скудная вентиляция. Это помещение могло находиться на земле, под землей, под водой — да где угодно. Но атаковали его и базу в целом самолеты, довольно приличные, вертикального взлета и неплохо вооруженные. С неплохими пилотами. Значит, все сводится к тому, что похищение выполнила некая неплохо финансируемая террористическая группа.

Цели? А черт его знает…

В любом случае, кроме как ждать ответов от самих похитителей, делать ему было нечего. Тело все также ругалось на его неосмотрительную податливость обстоятельствам, тошнота сообщала о том, что метаболизм еще не пришел в норму. Оставалось только ждать.

Ждать пришлось недолго. Спустя минуту после его пробуждения, дверь с легким шипением открылась, и в помещение вошел некто в черном костюме и в черной маске.

– Не темно? – сразу поинтересовался вошедший и, нащупав на стене рядом с дверью диммер, выкрутил его примерно наполовину, из-за чего освещенность в камере порядком поднялась, и боль со стороны глаз у Полкина усилилась вдвойне.

– Спасибо, так гораздо лучше, – прерывисто жмурясь и пытаясь привыкнуть к яркости, ответил Полкин.

– Бодрый же ты малый, – с явной ухмылкой в голосе продолжил незнакомец, и теперь его голос показался Полкину вроде как знакомым. – Все борешься за статус, за хорошую мину, так сказать. Херово?

– Удовлетворительно, – процедил сквозь зубы Полкин, стараясь игнорировать не угасающую боль во всей передней части черепа.

Незнакомец встал в двух метрах от него и снял черную синтетической ткани маску.

– Какими же судьбами? – хохотнул, насколько хватило сил, Полкин.

Безусловно, он сразу узнал этого человека. Виктор Молодцов, некогда один из сотрудников службы безопасности северодвинского филиала «Норд-Десижнс», компании, в которой работал Полкин до перехода в партнерскую фирму, базировавшуюся в Петербурге. Он, его руководитель Хромов и еще несколько человек, сделавших немало добрых дел на благо «Норд-Десижнс», были переведены в комфортные офисные условия, а служба безопасности переформирована еще задолго до событий семьдесят седьмого года, и встретить Молодова снова Полкин не надеялся. Рядовой охранник, Молодцов мог смело претендовать на место в списке наиболее результативных неудачников своего дела — за долгий срок службы на терминалах компании, он достиг лишь небольшого повышения, став старшим контролером приемно-погрузочного сектора, и даже теми скромными полномочиями, которые имел на этом месте, пользовался чересчур отъявленно и дерзко, а потому терпел периодические провалы, но старался загладить все дружескими предложениями то одному, то другому ответственному лицу — выпить за компанию после работы, преподнести презент, и все в этом духе. Итогом его работы стали увольнение при переформировании службы безопасности и переход в государственные органы правопорядка — ровно с тех пор, как Полкин переехал в Петербург, Молодцов стал полицейским аж в Москве, и чего он достиг на этом поприще, Полкин был не в курсе, да и в списке того, что меньше всего интересовало его, этот пункт мог бы занять почетное место — Молодцов был совершенно неинтересным и довольно неприятным человеком даже для халдея-охранника.

– Вот видишь, как оно бывает, – ухмыльнулся Молодцов. – Судьба, не иначе.

– Уволился из органов в пользу возврата к коммерции? – по возможности дружелюбно поинтересовался Полкин.

– С чего ты взял? – Молодцов манерно скрестил руки на груди. – Все служу интересам родины. А ты, вроде как, интересам собственного кошелька. На «Норде», в логистике ты смотрелся поскромнее.

– Ну, и ты тоже, – покивал Полкин, ощутив при этом, придавило в голову избыточное давление. Организм бунтовал.

Спустя пару секунд тишины к ощущению давления и боли в голове добавилась резкая боль в лице, и Полкина чуть не откинуло назад вместе с металлическим стулом, на котором он сидел — Молодцов ударил без предупреждения и вложился в удар неплохо. Из разбитого края губы брызнула кровь, видение мира окантовал причудливый калейдоскоп.

– Вот ты ж паскуда, – заявил Полкин, немного отдышавшись. – Еще вчера, казалось… – он снова немного отдышался, – …бегал мальчиком на побегушках, а сейчас без всяких объяснений — и по морде…

– Что поделать — ты слишком расслаблен, – легкомысленно ответил Молодцов, хрустнув кулаком другой, еще не пущенной в ход руки. – Вообще, я сторонник быстрых мер, но те, кто планировал это все, предпочитают демократичный подход, и все в этом духе.

– Ну, рассказывай тогда… – Полкин сплюнул подтекшую в рот кровь, немного не попав на тяжелый армейский ботинок Молодцова.

– Итак, ты на секретном объекте, обнаружение тебя здесь невозможно, даже твоими супер-гениями из твоей вшивой Компании, – начал расхаживать взад-вперед Молодцов. – Как ты понимаешь, современные средства позволяют быстро и безболезненно взять все, что от тебя может быть нужно, но, повторюсь, моим опосредованным руководителям необходимо твое сотрудничество, дабы не иметь избыточных проблем с веществами в твоем организме — я не знаю, с чем это связано, да это и не важно.

– Важно, солдат, – ухмыльнулся Полкин.

Молодцов подошел к нему и резко поставил ногу в ботинке прямо на стул, на котором он сидел — едва не наступив на причинное место Полкина.

– Рекомендую выслушать, Саша, иначе придется повторить тебе внушение, и не раз, – глядя в лицо Полкину, продолжил Молодцов. – Нам необходимы ключи доступа к Интрасети Компании. Необходим удаленный доступ, который ты поможешь организовать нашим инженерам — все прямо здесь, не отходя от кассы. Мы могли бы отдать тебя психоинженерам, но есть подозрения, что от стандартных средств у тебя психогенный код, поэтому пока что мы ждем от тебя сотрудничества…

– Так это ты сам догадался о причине, почему меня нельзя трогать? – встрял в одухотворенную речь Молодцова Полкин. – Ты ж только что сказал, что ниче не знаешь.

– А я просто вспомнил, как мы раньше легко общались, и решил рассказывать тебе все, как есть, – прокомментировал Молодцов. – Ведь все можно уладить по старой дружбе, а?

– Была бы дружба, можно было бы и обсудить, – съязвил Полкин. –  Так ты тут за начальника, или, как обычно, шестеришь?

Молодцов дал Полкину пощечину с другой стороны, и теперь его левая щека горела, добавляя свои ноты в игравшую во весь оркестр симфонию дрянных ощущений.

– После того, как ты нам поможешь, мы поговорим с Компанией о мерах, которые потребуется принять для твоего возвращения, – нарочито ровным голосом добавил Молодцов.

– Отлично. И компания будет с вами торговаться. Я уже верю. Вижу этот искрометный пиздец, и твой неживой организм посреди него, – неловко, превозмогая боль, изобразил широкую улыбку Полкин.

– Ха, – дернулся Молодцов и убрал ногу со стула. – Ну, а, может, мне прямо сейчас, по старой памяти, опять же, тебя грохнуть? А то ведь ты будешь наизнанку выворачиваться, когда психоинженеры будут ломать твои оцифрованные мозги, а так – «бамс!» – и все, тишина и покой.

– Пошел ты на хер, – Полкин снова сплюнул, на этот раз в сторону — горький привкус во рту был омерзительным и казался ядовитым. – Потому что ни хрена ты мне не сделаешь, иначе не получишь ни шиша, кроме своей обширной зарплаты. Сколько там нынче платят в органах?

– Достаточно, – усмехнулся Молодцов. – Ну ладно, у тебя уйма времени — очень много, как я считаю — целых пять часов. Увы, обед и ужин в этот пакет не входят, так что можешь пока посидеть, посмотреть стену, почитать маркироку стула или циферки на диммере.

– Мне сильно мешает то, что руки связаны, – заметил Полкин. – Мешает думать.

– Без проблем, – пожал плечами Молодцов, достал из кармана выкидной нож и двумя жесткими движениями разрезал толстый пластиковый хомут на руках Полкина. – Время пошло, большой начальник.

Полкин промолчал, разминая затекшие руки, ощущая, как покалывание в предплечье и ладонях перерастает в новую боль, обещающую, правда, быть кратковременной. Молодцов тем временем подошел к двери и открыл ее, намереваясь выйти.

– А кто заказчик? – вдруг прозвучал вопрос Полкина, и Молодцов застыл. – Явно ведь вы играете за государственный счет, но в чьих-то интересах. Кто главный игрок?

– Хм, – Молодцов оперся о косяк. – Ну, тебе затрут память по итогам нашего небольшого дела, так что сильно тебе это не поможет. А вообще — Организация Порядка, друг мой. Так что ничего хорошего тебе не светит, если ты задумываешь какой-нибудь блеф.

– Я в ужасе, – не оборачиваясь в сторону собеседника, нарочито вяло ответил Полкин.

Ему больше ничего не нужно было знать сейчас, и Молодцов мог быть свободен. Дверь закрылась. Освещение осталось прежним. Сейчас Полкин уже мог распознать сквозь плотную тишину комнаты легкое, невесомое гудение вентилятора за маленькой круглой решеткой. Больше никаких звуков, способных дать понять, где он, все-таки, может находиться — по крайней мере, относительно уровня моря, – не было. Руки понемногу отходили от перемены давления, и сейчас тот факт, что они были развязаны, был скорее моментом психологического комфорта, не более того. Идея побега виделась ему примерно столь же результативной, сколь попытка запихнуть выдавленный секундный супер-клей обратно в тюбик — даже справься он с путами на ногах и найди способ вырваться за дверь, в любой момент он мог замереть от меткого попадания иглы с веществом — никакой стрельбы, никакого лишнего шума. Даже сверх меры ловкого и хитрого беглеца можно было за долю секунды остановить таким образом, а Полкин сейчас в себе сверхспособностей не ощущал. Ощущал он теперь разве что тошноту, горечь во рту, нытье со стороны всех частей тела и понемногу растущий голод — он припомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел, только выпил чашечку натурального кофе, от которого его в свое время отговаривала Оксана из-за его больного желудка. Стресс менял формы, и принимал наименее зловредные и знакомые — например, форму голода…

Оксана…

Почему сейчас, в самый, казалось бы, неподходящий момент она снова всплывала в его сознании, вырывалась из памяти, словно пытаясь сообщить ему что-то. Впрочем, это не могло быть больше, чем иллюзией, которую он сам себе строил — сейчас ему могли помочь только снаружи. Или нет?

Он откинулся на спинку стула, насколько это было возможно и дал шанс памяти побуйствовать немного, пока не настанет черед здравому смыслу принимать новые решения — когда снова придет его тюремщик. Память принесла красочные картины. Когда он приходил домой уставший, почти убитый, поздним вечером, а она приходила со своей работы в его дом, чтобы ночевать у него, он мог по привычке рухнуть на диван, прокрутив в голове сценарий остатка вечера — полуфабрикаты, немного кино через интернет, отключка, и только потом понимал, что с кухни навевает чем-то съестным, а через минуту в комнату заходила она. В одном нижнем белье, немного напряженная, но излучающая радость от его прихода. Потом что-то еще. Потом, он положил голову ей на колени, и она чесала его за ушком, как кота, а он пытался мурлыкать. Получалось довольно скверно, так долго продолжаться не могло, и поэтому через какое-то время начинался быстрый, эмоциональный, ведущий по наикратчайшему пути к двум оргазмам секс.

За ушком…

Мысль была столь простой, что даже поразила его. Он ощупал правое ухо, ощупал голову вокруг него. Не обнаружил никаких следов вмешательства. Убрал руки. Определенно, за ним могли и должны были следить через скрытую камеру в каком-то из углов этого помещения. Он склонился вроде как мучаясь от головной боли и начал вспоминать.

Когда-то, год или полтора назад, он согласился внедрить себе вполне безопасную и милую штуковину прямо за ухо — индивидуальный передатчик с ментальным активатором. Внешне он не имел никаких выходов, никаких кнопочек и микрофончиков — сигнал на отправку ловился из голосовых связок, сигнал на прием проходил через среднее ухо, а само устройство было столь мало и анатомически корректно собрано, что не всякая проверка на «жучки» могла помочь его обнаружить, если не знать заранее, что искать. Активация этого коммуникатора производилась посредством введения определенного кода, получение которого замыкало систему и посылало пробный сигнал прямо в Управление службы безопасности Компании. Код — стройная и чертовски сложная комбинация звуков — частично произносился в голос, частично просто проговаривался в мыслях — датчик коммуникатора ловил определенные заряды с полушария мозга и синхронизировал их с полученными с голосовых связок сигналами. Оставалось только найти в разбитом, затуманенном и вращающемся вокруг под веселые ритмы тошноты сознании способ откопать в памяти код, который Полкин просто выучил в свое время наизусть. Он начал вспоминать.

 

Марина выругалась так громко и отборно, что стоявший рядом техник Компании едва не подавился жвачкой. Щелкнув на голографической панели по кнопке выбора канала контрольного поста Управления, она деловито кашлянула и стала дожидаться ответного сигнала.

– Рассказывай, – Никитин брал первое слово в ответ на все внешние сигналы — Линде носился, организовывая небольшой консилиум специалистов Компании по «нулевому переходу», и там ему было явно комфортнее, чем в обществе Никитина, который ему сейчас казался хладнокровным, хотя и безоружным убийцей.

–  Ни хрена тут нет, датчик просто скинули под виадук, лучше бы городских отправили проверить!

– Дохлый номер. Хорошо, – Никитин почесал лоб.

– Ни хера хорошего, я уверяю! – продолжала возмущаться Марина, уже направляясь в аэрокар Компании. – Какие еще удачные наводки есть?

– Слушай, у нас заодно еще и корабль встрял неизвестно где, так что я подумываю, как это все связать, так что…

– У тебя там несколько сотен моих отвязных долбоебов, которые должны думать, уже пора бы за столько времени что-то изобрести, – разъяренно оборвала его Марина. – Я на облет, спецы со мной. Отбой.

– Милая женщина, однако, – изображая стойкое впечатление от услышанного, покивал Михайлов.

– Ни о чем меня не спрашивайте, – ухмыльнулся Никитин и щелкнул пальцем на кнопке выбора канала связи Линде. – Линде, что там с инженерами?

– Направляю одного специалиста к вам, остальные в готовности, уже разрабатывают примерные варианты решения проблем. Еще десять человек должны прибыть через полчаса, – отозвался Линде, старательно изображая в голосе бодрость и боеготовность.

– Неплохо. Ждем.

 

Джуманаев выслушал техников, машинально выругался и машинально дал указание работать дальше. Все эти стандартные реакции и стандартные приказы начинали его бесить — он сам начинал бесить себя же. Они потерялись. Не столько пространственно, сколько технически — все системы говорили о готовности, но центральный компьютер отказывался запускать двигатель «нулевого перехода», а о том, чтобы дрейфовать на реактивной тяге в неизвестном направлении, и речи не шло — в глубоком космосе имело смысл либо перемещаться мгновенно, через нерелятивистские правила, либо не двигаться вообще — ни один путь, даже через одну лишь Солнечную систему, не представлялся доступным покорению с помощью обычной реактивной тяги. Они могли всю жизнь плыть сквозь пространство, но не прошли бы и половины намеченного пути. Наибольший страх каждого сейчас заключался в том, что модуль связи мог не достичь Земли, также могли не достичь ее и оба резервных, включая тот, что уже был отправлен с дополнительным запросом Джуманаева. Отсутствие связи могло означать, что, даже если их будут искать на современных кораблях, с «нулевыми» двигателями, на поиски могут уйти годы, а ресурсов на корабле, при экономной их эксплуатации и отсутствии проблем с системой циркуляции воздуха, хватило бы, от силы, на три месяца. Корабль утверждал, что все в порядке, а экипаж имел шансы попросту умереть с голоду.

Джуманаев ударил кулаком по столу,  пролив на полированную поверхность часть усиленного кофе из широкой круглой чашки. Кофе медленно, не по земному стандарту гравитации, потекло по столу.

Джуманаев молился всем известным ему богам на успех гипермодуля.

 

– А почему я, старший координатор, узнаю об этом последней?! – истерически взвыла Марина и наотмашь отключила связь.

Ее аэрокар с ревом изменил курс, едва не сломав огромный штырь антенны, украшавший высотный дом, и понесся в Управление.

 

Никитин довольно ухмылялся даже тогда, когда связь с «госпожой старшим координатором» после сообщения ей новости о появлении связи с Полкиным, пропала. Сейчас, наконец, у него появилась надежда на то, что вскоре все прояснится.

– Ты точно не ранен? – еще раз спросил он Полкина.

– Нормально все. Только «джипиэсник» вытянули, суки, – шепотом ответил Полкин. Он понимал, что в любой момент могут войти и поинтересоваться, с самим собой ли он болтает — вряд ли чувствительность стоящей где-то камеры не позволила бы заметить его шепот. – Ищете меня?

– Нет, блин, в гольф играем, – съязвил Никитин. – Че они хотят?

– Данные для входа в Интрасеть. Могут начать меня ломать, так что давай команду техникам менять или перешифровывать пароли, вдруг че.

– Хорошо, – Никитин кивнул старшему специалисту Управления по «ай-ти», и тот встал и вышел, направившись в главный зал управления Интрасетью. – Надеюсь, у нас еще есть время.

– Мне было дано пять часов. Не знаю, сколько прошло, у меня с этим проблемы, – хрипло ответил Полкин и кашлянул — это вызвало боль в желудке. – Жрать хочу.

– Ниче не могу тебе транслировать. Подожди-ка, – Никитин отключил микрофон и жестом дал добро Елкину высказаться.

– Коммуникационные данные не очень. Мы имеем многоступенчатый шифр. Сигнал не глушится — это, кстати, странно, – но переводится через несколько локальных точек, и чтобы выяснить первоисточник, требуется пройти по всем ним пеленгаторами.

– Так проходите, – раздраженно махнул рукой Никитин.

– Я пыталась поймать физические координаты сигнала, но все впустую, – подключилась Седова. – Видимо, шифровка отрабатывает все, что исходит из сектора блокировки — там своего рода роутер, который пускает сигнал сложным путем.

– Ага. И сейчас наши ребята из коммуникационной видят семь точек перехвата, – через пару секунд отозвался Елкин. – Мне их уже передали, но здесь… черт, здесь только пустышки!

– Давай точнее, – нетерпеливо рыкнул Никитин.

– Каждая точка, в свою очередь, зашифрована, и нам нужно понять хотя бы ее характер, а это… господи, это может занять сутки, двое, трое… – Елкин старался не отворачиваться от терминала и продолжать процесс, несмотря на трагический тон голоса.

– Прекрасно. Работайте. Что по отправке гипермодуля? – Никитин обратился к молодому армянину — специалисту, присланному Линде.

– Мы не можем разобраться с координатами… С тем, к-как они были з-заданы… – армянин довольно солидно заикался, да и в целом побаивался сказать что-нибудь не то, и в сумме это могло вывести из себя даже довольно терпеливого индивидуума, коим сейчас Никитин не являлся.

– Давай, ты не будешь мямлить, как девственница перед первым разом. Докладывай по сути!

– Х-хорошо, суть в том, ч-что наш гипермодуль — это слепое устройство, он п-получает только цифры заряда квантования для прохода расстояния от точки до точки, мы пока не м-можем сделать так, чтобы…

– Короче, – Никитин уже тыкал в свой терминал, отдавая короткие указания другим сотрудникам управления и выискивая один важный телефонный контакт.

– Мы обычно задаем расстояние по заранее известной т-траектории, – продолжал инженер, – но сейчас у нас нет траектории, м-мы можем отправить модуль лишь с учетом известного ему одному расстояния…

– А в качестве вектора он может взять любые точки по всей сфере вселенной, – заключила за инженера Седова.

– То есть, шанс один из хер знает скольких миллиардов, что модуль сам угадает, куда его пнули? – уточнил Никитин.

– Именно, – кивнул инженер.

– Есть ответ на второе сообщение. Загружать в один модуль? – встрял в этот разговор связист Михайлов, занимавшийся подготовкой гипермодулей к отправке  и ожидавший активности со стороны инженера, который должен был подготовить координаты для запуска.

– Нет, разные. И кидайте их, согласно уже имеющейся информации. Надеюсь, гипермодуль и почтовый голубь — примерно оно и то же, иначе придется нам летать по вселенной и искать этих обормотов, – уверенно произнес Никитин и снвоа обернулся к Елкину. – Есть результаты?

– Мало времени, очень мало, я понимаю, что нам есть, на чем работать быстро, но вот пока у нас есть только две точки, да и они меняют выдаваемые «ай-пи» по своему усмотрению, мы не успеваем засечь реальные пересечения координат, и… – Елкин замялся и, наконец, отвернувшись от терминала, взглянул на Никитина, – …нам бы волшебника сюда.

– Ну че делать, – Никитин отправил нажатием на сенсор данные найденного контакта на терминал Елкину. – Будет вам волшебник. Звоните Зинкевичу по этому номеру.

 

Молодцов вошел в камеру, дожевывая что-то с особым, демонстративным смаком. Полкину показалось, что за его метаболизмом должны были следить — только тогда они могли понять, что он дико хочет уже не есть и не перекусить — он остро хотел жрать, а разговор с Управлением только подстегнул аппетит — чем больше спокойствия порождало нахождение на связи, тем сильнее стресс мутировал в голод.

Впрочем, подумал Полкин, тот факт, что он подолгу сидел сгорбившись, тоже мог играть роль в такой оценке.

– Ну как, есть идеи насчет нашего сотрудничества? – начал говорить, не дожевав еще, Молодцов. – Кстати, я бы предложил тебе пообедать, да мы уже все смели так что извиняй.

– Вот какой обед, такое и сотрудничество, – ухмыльнулся Полкин.

Результат не заставил себя ждать — удар все тем же тяжелым ботинков в спину едва мог бы опрокинуть стул, но вместо этого лишь немного шатнул его — передние ножки были приварены к полу. Мысль об этом породила ассоциацию с холодом металла, и по телу Полкина разошелся неприятный, колючий холодок. Сознание все еще шутило с ним, припоминая принятую дозу вещества.

– Ты какой-то слишком напряженный, – относительно спокойно продолжил Молодцов. – Может, тебе массаж сделать? Голову твою трогать нельзя, а насчет остального указаний не было…

– Вот скажи мне, правоохранитель, – перебил надзирателя Полкин, – почему вы, менты не следите за тем, чтобы люди на улице не разбрасывали хабарики от сигарет? Почему все вокруг так засрано, хотя на дворе уже далеко не потокинщина переходного периода?

– А с чего тебя-то это интересует? – Молодцов положил руки в карманы и выпрямился напротив Полкина, глядя сверху вниз. – Ты, вроде как, в основном летаешь или проскакиваешь по перекрытым улицам, или по Кольцу — ты ж персона особой важности.

– Ну, я ведь вижу, что вокруг меня происходит, – парировал Полкин.

– Да хрена ты видишь собачьего! – усмехнулся Молодцов. – Ты видишь все из своего дома, из своего офиса, из окна машины, самолета, с расстояния элитных курортов — откуда угодно — только не оттуда, где живут простые люди.

– Так объясни мне — какого хрена эти простые люди, за счет которых ты живешь, должны наблюдать, как горстка быдла загрязняет их улицы, легкие, мозги?

– Во-первых, горстка — это большинство. Во-вторых, есть дела и поважнее. Например, сделать так, чтобы тебе не пришлось все из мозгов выуживать через трубочку, а? – уже приподнятым голосом отчеканил Молодцов.

– Вот-вот, Витенька, такие дела, – покивал Полкин, не обращая внимания на повышенный тон, который сулил только очередной акт рукоприкладства. – Тебе попросту насрано на интересы этих людей. Ты считаешь себя приближенным к сильным мира сего лишь потому, что тебе заплатят немного больше за нелегальную операцию. Заплатят из средств тех, на кого тебе насрать. Вот так легко тебя купили — из служителя закона в шестерки самодуров. А меня не купили — поэтому меня волнуют хабарики на остановках транспорта, на котором я никогда никуда не поеду и в парках, в которых я никогда не буду гулять.

– Дурак ты, Сашенька, – скривился Молодцов и изобразил критическую по уровню идиотизма улыбку. – У тебя пара часов где-то, дальше будут работать «психи».

– Слушай, так ведь, – Полкин изобразил некоторое удивление, словно бы его осенило прямо сейчас, – это все для Демьянова, верно? Ну только не ломайся, а?

– Какого тебе вообще приспичило это знать? – Молодцов немного смутился, сейчас халдейство в нем активно соперничало с желанием плюнуть в лицо Полкину громкой разоблачающей репликой, содержание которой, как он планировал, тот не вспомнит после очистки памяти. – Допустим, и что?

– Значит вы, ребята, подчищаете местность для живого трупа? – Полкин попытался было рассмеяться, но удар пресловутым ботинком по колену заставил его сжать зубы и коротко, на пределе выдержки простонать.

– Глупое ты животное, – с чувством выполненного долга ответил Молодцов. – Да, он сделал для людей много, реально больше, чем вы, олигархи капитала. Он дал людям уверенность в завтрашнем дне, дал надежду, что все будет только лучше, что скачков, из-за которых кормильцы семей прыгали с мостов ради получения семьей страховки, больше не будет. А что даст ваш этот хлыщ-бизнесмен, стоящий на подсосе твоей сраной Компании? Гору обещаний, как «дедушка По»? Так нынче это уже не проканывает с народом, имей в виду.

– Боюсь тебя разочаровать, – Полкин растирал колено, онемевшее после того, как основной приступ боли от удара прошел. – Нынче с народом проканывает вообще ВСЕ, даже то, что раньше вызывало возмущение. Скажи спасибо твоему кумиру, мать твою.

– Ладно, не буду мешать твоей моральной мастурбации, – до смешного высокомерно заявил Молодцов и снова направился к двери. – Имей в виду, скоро новый разговор — и к нему ты уже будешь напичкан веществом повторно. Фишка лишь в том, что тебе могли бы дать и сейчас, но, по словам «психов», ты закодирован так, что и от той дозы чуть не сдох, хотя от нее даже конченые неврастеники спокойно идут и делают что надо. Что будет со второго за сутки впрыска — мало кому известно. Так что рекомендую помочь нам. А мы облегчим твою участь. И поедешь, – Молодцов замер в дверном проеме, – трахать свою сучку и гулять дальше по Канарам.

Полкин не стал ничего отвечать на это. Дверь захлопнулась. Молодцов выглядел так наивно, прозрачно — однозначно, он не стоял во главе даже практической части операции. Его выбрали этаким представителем, козлом отпущения для проведения разъяснительных бесед, предполагая, что его тупость и склонность к применению физической силы помогут достичь какого-никакого успеха, пока не настанет час для введения новой дозы вещества. Он подписал приговор себе этой последней репликой. Недостаток женского внимания в виде секса и недостаток денег, ощущения успеха по жизни — вот в чем состояли его простые проблемы. Он был слишком слабоумен, чтобы осознать суть проблем и начать решат их, и мог только играть по инерции — играть роль мальчика на побегушках у большого босса — только это помогало ему ощущать себя человеком. Комплекс придворного слуги. Он весь утонул в нем. О каких женщинах могла идти речь с таким сомнительным отношением к жизненным ценностям. Разве что о тупых уродливых домохозяйках, которые готовы хоть кому-нибудь на шею кинуться, лишь бы не бил слишком часто и не пил слишком много. Электорат Демьянова. О таких, как, например, Марина, и речи быть не могло.

Марина…

– Сучий сын, отзовись уже, я слышу, что ты один!

Где он слышал эту фразу? От Марины? Или еще от кого-то? И когда?

– Ты оглох там?!

Осознание того, что это в микрофон на своей стороны канала связи сейчас орала Марина, пришло к Полкину только спустя пару секунд тишины.

– Я тут заболтался с агитатором, – делая вид, что усердно растирает больное колено, ответил Полкин. – Как прогресс? Скоро найдут?

– Черта лысого они найдут, – заявила Марина. – Щас Зинка активизируется, со своими пиратскими спутниками, найдем тебя.

– Отлично, – Полкин вдруг ощутил себя слабым и беспомощным — один, в серой снова слабо освещенной камере, лишь с голосами в голове, которые обещали ему, что все будет хорошо.

На несколько секунд ему показалось, что его отнесло от окружающего мира, что волна некоего высшего осознания смыла его с берега, и его уносит течением. Он подумал — не безумие ли это? Свихнуться от вещества  было нетрудно — две дозы менее, чем в течении двух часов — и нате — овощ, вечно зовущий маму, писающий в штаны и отказывающийся кушать овсяную кашу. Легко и просто. Мозг не терпел таких шуток. Даже более простые «сыворотки правды», использовавшиеся еще в прошлом веке спецслужбами, могли до основания вскипятить мозг, особенно грамотно подготовленного шпиона, закодированного для защиты информации от врага. Вещество же ломало волю, сознание, разум настолько сильно, что малейшая передозировка в один заход могла сделать человека растением буквально за считанные секунды. С учетом всего этого, Полкин обнаружил глубоко в себе жуткий, животный страх этой смерти — превращения в яйцо из одной скорлупы. Мудрецы-ортодоксы считали таким превращением фотографию. Как мало они знали о том, что можно сделать с человеком при помощи знания химических формул, реакций синапсов, недорогого оборудования и реагентов.

– Поторопитесь, насколько возможно. Не хотелось бы быть поджаренным, – прошептал Полкин как можно тише.

– Чуть-чуть подожди, малыш, ладно? – реплика Марины вызвала тактичные покашливания на контрольном посту. – Я скоро приду.

– Тебе верю, – усмехнулся Полкин.

В передатчике прекратилось звучание голосов, находившихся рядом с микрофоном — их заменили тишина и редкие импульсы эфирного «белого шума». Полкин ощутил, как  страх ударил изнутри прямо в поджелудочную.

Кто-то перехватил или просто перекрыл канал связи.

 

Джуманаев немного корил себя за эту игру в конфиденциальность, но все равно предпочел выйти из общества экипажа в свою каюту, чтобы прочитать ответ на второе сообщение. Благо, на Земле догадались отправить на каждый гипермодуль индивидуальный ответ, и теперь первое устройство заполнялось технической информацией с главного компьютера корабля, а сообщение со второго ждало капитана на экране его индивидуального компьютера в каюте. Правда, чтобы поймать немного криво прилетевшие и отказывавшиеся выполнять дистанционную команду гипермодули, пришлось проделать около ста километров на реактивной тяге и перетащить устройства магнитными захватами, но возмущаться на эти нюансы было скорее блажью. По крайней мере, извечно суровый Джуманаев, по прибытию гипермодулей в зону видимости, клятвенно пообещал всему экипажу выпивку на Земле за свой счет, в первую очередь это касалось связистов.

На голографической проекции высветилась таблица, в которой были указаны все штатные визиты на корабль до отправки за весь период его пребывания в собранном виде на стартовой площадке — со всеми ссылками на данные о персоналиях. Но лишь один визит привлек  внимание Джуманаева, выделился ярче остальных без помощи выделения при нажатии. Визит практически накануне запуска с целью финальной проверки работоспособности двигателя. Интересный предлог. Вот только задачи его проверять в тот день точно никто не ставил. Тем более, в ту ночь. А не уточнить цель визита было нельзя — система записывала, в какой области проводились те или иные операции, в бортовой журнал, но если критических изменений зафиксировано не было, то дополнительных уведомлений техников, инженеров и руководителя экспедиции не производилось — корабль считал, что готов к полету, и все прекрасно, значит, нечего нервировать людей.

Ну, что ж, поговорим, мудило ясноглазое.

Он активировал коммуникатор на режим прямой связи и выбрал канал Жеманова.

– Подойди-ка ко мне, срочно, – и оборвал связь, не ожидая ответа.

Предъявив сканеру отпечаток пальца, Джуманаев открыл ящичек  и вытащил оттуда маленький, скромный «кольт» – его именное оружие, разрешение на служеюное использование которого он в свое время пробивал потом и кровью через все мыслимые и немыслимые инспекции — носить отечественный пистолет в качестве последней меры психологического воздействия при урегулировании сложных споров на борту он позволить себе не мог. Не то, чтобы он собирался стрелять на борту, в случае необходимости — от силы он мог механически оглушить, несмотря на то, что в обойме красовались все двадцать патронов. И дело было даже не в возможности разгерметизации — многослойный кузов корабля и нехилая внутренняя обшивка выдержали бы не один добротный выстрел из автомата. Просто он не принимал в принципе мысль о том, что с его бортом кто-то может вернуться домой мертвым. А сейчас Жеманов вполне обоснованно мог казаться ему тем, кто собирался дать такой уникальный шанс им всем. Возможно. И самому себе. Но почему?

 

Жеманов жестом показал Дицу, что отойдет, тот машинально кивнул и продолжил изучать многосложные показания тестера оборудования — от напряжения до синхронности работы всех цепей узла.

Ему все стало ясно по тону Джуманаева. Не следовало давать ему шанс отправить второй модуль. Надо было взять инициативу раньше. Но он почему-то все откладывал, ждал, пока обстановка накалится в достаточной мере, чтобы стресс начал сам по себе ломать людей. И тогда он выступил бы во всей красе. Но теперь все придется делать напролом. Он отщелкнул крепления футляра, в котором должен был лежать его химический анализатор и достал оттуда заранее припасенный дистанционный шокер. Вещь практически незаметная, не смертоносная, если знать меру, но крайне эффективная. Разряд доносился через воздух прямо к цели — ближайшему достойному проводнику энергии. Количество выстрелов ограничено скромным запасом энергии в аккумуляторе, но этого не могло не хватить.

Почти бесшумное срабатывание устройства — и Диц, не успев и вякнуть, трижды дернулся и осел прямо на пол сектора двигателя. Проверка работоспособности прошла успешно. Жеманов удовлетворенно ухмыльнулся краем рта, положил шокер вместе с рукой в широкий карман комбинезона и направился, согласно приказа Джуманаева, в каюту командира корабля. По дороге он заметил, что дверь в лабораторию открыта, и Лукьянова внутри нет. Либо он отошел по нужде, либо он со всеми впереди — второй вариант был гораздо приятнее, ведь это означало, что все, кто способен двигаться, будут по фронту, а, значит, под его, Жеманова контролем.

Дверь в капитанскую открылась. Джуманаев спокойно восседал в своем кресле, в пол-оборота к входу.

– Слушаю Вас, – учтиво, не вытаскивая руку из кармана, произнес Жеманов.

– Расскажи-ка мне, что у нас было не так с двигателем, когда ты решил его проверить? – в лоб начал Джуманаев, ощущая тяжесть пистолета, плотно улегшегося в открытую штатную кобуру на поясе.

– Я? – Жеманов изобразил искреннее удивление. – Чушь какая, я не нарушал инструкций, согласно которым запрещено…

– Давай ты мне сказки не будешь рассказывать, – нетерпеливо махнул рукой Джуманаев. – Колись, что наковырял там?

– Да говорю же Вам, ничего. Вот, я только что посмотрел, по данным с тестера… – Жеманов начал вытаскивать руку из кармана.

Джуманаев заподозрил неладное даже раньше, чем следовало бы и выдернул пистолет из чехла, но это сработало на Жеманова как красная тряпка — он одним затяжным импульсом вытащил шокер и наотмашь пустил разряд в сторону капитана. Пистолет опустился, но не выпал из руки Джуманаева, а ударил по столу, после чего капитан, в последний момент попытавшийся вскочить с кресла, рухнул на пол.

– Наивно, – осатанело прошептал Жеманов. – Спасибо за подарок, косоглазое чучело.

Он подошел к обширно разлегшемуся на полу массивному телу Джуманаева и, осторожно ударив по пистолету, высвободило его из руки. Притронувшись пальцем, он не обнаружил никакого дискомфорта — остаточного заряда не было. Проверив обойму и взведя оружие, он довольно хмыкнул и, сунув, на всякий случай, обратно в карман шокер, быстро подошел к компьютеру капитана и набрал короткое сообщение, адресовав его на терминал Скворцовой.

«Срочно подойдите ко мне в каюту. Есть проблема с полученным сообщением»

Дождаться гостьи он уже не мог — адреналин вовсю бурлил в крови, в висках стучал пульс, азарт перехода на очередные этапы успешного выполнения задания смешался с инстинктивным страхом, и этот коктейль понемногу отключал его самоконтроль, он лишь молился, чтобы его хватило до последнего шага, молился, чтобы скромная, осторожная кодировка психоинженеров принесла пользу, и он смог достаточно хладнокровно завершить начатое. Он вышел из каюты и встретил Скворцову, с озадаченным видом направлявшуюся в капитанскую, в двух шагах от пункта управления.

– Замерла!

Скворцова и без этого словесного указания замерла бы — прямо на нее смотрел о дуло вполне себе правдоподобного «кольта», а она огнестрельное оружие видела только на стрельбище в детстве, ну и пневматическое — на даче у брата.

– Развернулась! – новый короткий приказ Жеманова не вызвал у Скворцовой сомнений в намерениях приказывающего, и она не стала даже пытаться его обсуждать. Она только надеялась, что кто-то сзади сможет его остановить.

Жеманов подошел к ней сзади и чрезвычайно быстро, с должным профессионализмом смотал безвольно повисшие руки девушки толстым пластиковым хомутом. Затем приблизился губами к ее уху.

– Я бы с радостью сделал с тобой что-нибудь более приятное, но пока что — просто будь послушной, и, быть может, я не наделаю в тебе дырок этой железкой, ага?

– Ага, – глупо повторила Скворцова, ощущая, как похолодели пальцы на руках и ногах.

Жеманов толкнул ее сзади и, придерживая левой рукой, с правой, направляющей пистолет на ее висок, направился в этой связке на пункт управления.

– Что за?… – вскочил со своего места Горман, когда побелевшая Скворцова и осторожно держащийся за ней Жеманов вошли.

– Сидеть! Даже не думайте что-нибудь учудить. Слишком мало шансов, что она тогда выживет. И  вы оба — тоже – заявил Жеманов и демонстративно поводил пистолетом по всему радиусу возможного обстрела, затем вернул его к голове заложницы. – Лукьянов, пожалуйста, подальше, вон туда. – он показал научному сотруднику на место Скворцовой — там он нервировал бы его меньше, нежели в трех метрах справа. – Отлично. А теперь, Горман — набирай ответное сообщение во второй модуль.

– Он на капитане, я… – попытался было замедлить процесс Горман.

– Не еби мне мозги, сукин ты сын! – завопил неожиданно для самого себя Жеманов.

Черт, кодирование, кодирование, ну в чем дело?

Он немного успокоился, видя замешательство и явное нежелание идти на конфликт как у Гормана, так и у Лукьянова.

– Переключай модуль. Или используй первый, не заставляй меня начать стрелять здесь.

– Ладно, ладно, сейчас начну, – подняв руки в жесте согласия, покивал Горман и уселся за свой терминал.

– Ты отправишь этот модуль прямо по адресу, который я продиктую, благо наметка координат у вас теперь есть — там его перехватят определенные люди и отправят в СМИ, поэтому записывай все, что я говорю четко, дословно, а лучше — выведи проекцию на главный экран, чтобы я все видел, – уже более спокойно инструктировал Жеманов.

– Зачем это все? – не понял Лукьянов.

– Об этом эксцессе узнает весь мир. Авторитет Компании рухнет, и туристическая база свернется, еще не открывшись. Не ясно? – улыбнулся Жеманов и, ощутив легкое телодвижение со стороны Скворцовой, прижал пистолет к ее шее. – Я бы не стал. А на твоем месте, – он кивнул Горману, – я бы поторопился.

– Хорошо, диктуй, – выдохнул Горман.

 

Джуманаев не мог понять, сколько времени он пролежал так. Лицо ныло от довольно жесткого удара об пол. Но по сравнению с ломотой во всем теле, особенно спереди, между ребрами, это ничего не значило. Он с  трудом приподнялся, ощутил, что тело стало почему-то тяжелее обычного. Лег обратно. Затем, уже более решительно, уперся окоченевшими, почти бесчувственными руками и через силу уселся на пол. В голове стучали довольно неплохие. высококачественные большие барабаны, где-то со стороны ушей звенел высокочастотный синтезатор. В целом, музыкальная картины была бы довольно любопытной, если бы не последнее, что помнил Джуманаев перед падением.

Он стиснул зубы и поднялся снова. Очевидно, действие удара должно было быть дольше, но принцип передачи разряда как-то позволил части силы тока пройти в пистолет, и, возможно, в широкую металлическую кайму стола, в который пистолет уперся. Ток прошел через тело не так удачно, как хотелось бы стрелку. И теперь Джуманаев испытывал уже не столько физические страдания, сколько ярость. Попытался сделать уверенный шаг из каюты — и врезался в край двери. Ноги не сильно хотели слушаться, как и руки, да и вообще все тело. Ударив себя по щеке, но этим только вызвав приход тошноты, Джуманаев тихо прорычал что-то непонятное даже самому себе и, собрав волю, какой его наделила жизнь, вышел из каюты.

Шаг, второй, третий…

Он увидел Жеманова, у которого почему-то было четыре ноги, причем две более тонкие. Жеманов что-то надиктовывал, только непонятно, что и кому. Джуманаев как можно тише, мелкими шагами и осознавая, что второго шанса не будет, подбежал сзади и на ходу размахнулся.

Жеманов вскрикнул, пистолет ударил по голове Скворцовой, но не сильно, и она просто с визгом отскочила, воспользовавшись заминкой. Рефлекторно сжав курок пальцем, Жеманов прострелил один из терминалов и, с трудом сохранив равновесие, развернулся к своему обидчику. Пользы это ему, в общем-то, не принесло — теперь на него обрушился удар ногой со стороны Лукьянова, а Горман подоспел выбить из руки пистолет, а заодно и прижать ногой в ботинке ладонь теперь уже упавшего на пол Жеманова к полу. Жеманов орал от боли, ощущая, как ломаются пальцы руки под неслабой стопой Гормана.

– Нормально, парни, – ничего добрее от Джуманаева никто услышать и не мог. – Ну что ж, крысеныш, теперь будем говорить. Я же вызвал тебя на разговор, сука, что ж ты меня покалечил?

На голову Жеманова обрушился удар массивного кулака Джуманаева, и он прижался лицом к полу, вопя в истерике.

Джуманаев поднял свой пистолет и продолжил говорить, хотя теперь уже выброс адреналина в его крови рекомендовал сразу прострелить голову саботажнику.

– Значит так, слушай меня внимательно, чмо, – капитан приставил пистолет к макушке Жеманова. – Мы в открытом космосе, а потому закон, порядок и истина в последней инстанции здесь — это я. Поэтому у тебя нынче есть два варианта — и оба нам, – об обвел рукой Лукьянова, стоящего рядом, Скворцову, уже поднявшуюся на ноги и Гормана, аккуратно разрезающего ее путы, – одинаково выгодны. Либо мы тебя сейчас попросту грохнем и заявим потом, что другого способа остановить диверсанта не было — нам еще и медали за это выпишут, – либо ты содействуешь нам в поиске неполадки, мы все чиним, и на Земле тебя просто осудят за хуеву тучу преступлений, но казнь тебе за них явно не грозит. Собственно, во втором случае, как ты понимаешь, твоя продажная шкура останется жить. Даю пятнадцать секунд на размышление.

Когда тринадцать секунд из пятнадцати истекли, и именной пистолет капитана корабля плотно прижался к голове Жеманова, он понял, что психзоинженеры его все-таки слишком осторожно кодировали — боясь одного провала, они достигли другого.

Он жутко, до колик боялся смерти.

– Я все расскажу, – прошептал он.

– Отлично. Горман,сейчас идем к двигателю. Проверим, что там с Дицем, в крайнем случае, поднимем стандартной аптечкой, ниче смертельного точно нет, – Джуманаев убрал пистолет от головы Жеманова и поднялся. – Скворцова, Лукьянов, ждите, пока система даст согласие на запуск двигателя, включайте стадию подготовки.

– Что с этим? – осведомился Горман, кивая на Жеманова. – Вязать?

– Просто тащи его с собой, Джуманаев кивнул на пистолет в руке. – Никуда не денется. Пускай эта паскуда покажет нам, где напортачила.

 

– Затрахали сопли распускать, устроили тут мексиканский сериал, ей-богу! – возмущенно пробормотал Зинкевич где-то в голове Полкина.

Полкин выдохнул с такой силой, что, казалось, вместе с воздухом мог выронить сами легкие.

– Вот ты шутник, все традиционно по-доброму.

– А че такого? – спокойно ответил Зинкевич. – мне позвонили, попросили тебя найти. Ну, я и перехватил сразу сигнал со стороны Управления. Они, правда, еще об этом не знают, но я обязательно напишу твоей разлюбимой, чтобы не писала кипятком.

– Она тебе точно что-нибудь оторвет, – рассмеялся почти вслух Полкин. Голос Зинкевича внушал гораздо больше надежд, чем всех вместе взятых в Управлении — было в нем что-то особенное, какая-то тайная печать, которая обозначала качество подхода к любому делу, несовместимое с провалом.

– А мне оно не очень-то и надо — старый я уже стал для таких дел, – изобразил убитость горем Зинкевич. – В общем так, мне надо отработать семь спутников, или еще каких-то точек ввода-вывода, Управление работает только в лоб, а я буду пользоваться пиратскими перехватами, в общем, система довольно сложная, и для ее реализации мне нужен плотный инициирующий сигнал с твоей стороны, то есть больше речи — твой передатчик живет только приемом — передачей.

– Значит, будем говорить.

– Будем, – подтвердил Зинкевич. – первый уровень поймал, обычный спутник, мне очень знакомый, кстати, но в Компании такими прост не пользуются. Поехали дальше.

Следующие минуты, а, может, часы — Полкин не мог сказать точно, – пока Зинкевич упорно рыл в толще «ай-пи»-адресов, координат, исключал и перекрещивал данные, получаемые с разных источников, они просто болтали невесть о чем. Процесс мог быть бесконечным — это напоминало какой-то наркоманский галдеж на совершенно разные темы, без четких взаимосвязей между ними.

– А потом я этой телке говорю — мол, я же не Петя…

– Я бы на месте Марины вообще отрекся…

– Они точно проиграют в этом сезоне. Впрочем. Футбол — это дерьмо, и на самом деле я его не смотрю…

– Нет, лучше чай, крупнолистовой, его можно так грамотно заварить…

Множество реплик, множество вопросов с ответами и без — все это проносилось сквозь сознание Полкина, которое, как оказалось теперь, действительно еще далеко не отошло от запуска вещества через плотную сеть психоинженерных заграждений, возведенных в его мозгу для пущей безопасности. Они казались совершенно безобидными и ровным счетом никак не воздействовали на его нормальную жизнь — даже при сильных стрессах. Но стоило чему-то из внешней среды вломиться в его сознание — и все, защита активировалась, блокировала определенные каналы памяти, и вплоть до отключения этого аварийного режима в его голове царила несусветная мешанина мыслей и чувств. В беседе с Зинкевичем это состояние пришло к своему апогею.

– Твою мать, как же ты далеко забрался, – завил вдруг Зинкевич.

– Все? – несколько возмущенно заявил Полкин.

– Да, все, как два пальца об асфальт, – пробурчал Зинкевич — Полкин не мог видеть, как на том конце линии он с яростью захлопывает массивные сенсорные голографические панели, выросшие вокруг его рабочего стола за время обработки информации. – Вот только знаешь, что мне кажется странным?

– Ну, – Полкин все еще не верил, что процесс действительно завершился успешно.

– Они могли бы засадить тебя просто в каменную пещеру без приема каких-либо радиоволн. Но почему-то посадили во вполне себе вентилируемую волнами комнату-люкс, – задумчиво проговорил Зинкевич, уже отправив в Управление добытые координаты вместе с уточняющим снимком со спутника. – Либо они лоханулись с передатчиком и рассчитывали только на «джи-пи-эс»…

– Давай, на этом остановимся, – предложил Полкин. – У меня щас голова лопнет. Обсудим на воле, как говорится.

– Без проблем. Я погнал, у меня тут встречка небольшая, я уже запаздываю. Так что — пишите письма, – как всегда жизнерадостно завершил разговор Зинкевич и переключил Полкина снова на канал связи с Управлением.

– Долбаный гений, как же я тебя люблю, – прошептал Полкин и закрыл глаза.

Боль в районе лба обострилась. Что-то было явно не так. Но вот что? И не прав ли был Зинкевич в своих подозрениях? Что ждет спасательную операцию?

Черт, почему каждый успех несет только новые сомнения в успехе?

 

Три аэрокара и один маленький самолет Компании вынырнули из ангара и помчались к указанной точке. Время могло играть против них, и поэтому, кроме обычных анти-радаров, ни о каких мерах обеспечения безопасности никто и не задумывался. У них оставался шанс проиграть все. И, по крайней мере, Марина Королева точно не могла себе этого позволить.

 

Спутник меланхолично скользил по своей замысловатой орбите, машинально отбиваясь от попыток сканирования со стороны орбитального контроля. У него был один ответ, который удовлетворял все запросы. Да и потом, кого вообще волновал маленький спутник, да еще и приписанный к министерству обороны Федерации, по крайне мере, если судить по его отклику. Мало кто со стороны хотел бы сейчас лезть в космические дела Федерации, потому что эти дела ассоциировались, в первую очередь, с Компанией, а с Компанией ссориться не стоило — это могло дорогого стоить.

Но спутник к Компании отношения не имел. Он печально посылал лазерные лучи перехватов, получал отклик с перехватываемой линии, разочаровывался в отсутствии кодовых реплик в структуре сигнала и ловил сигналы дальше. Он ловил электромагнитные волны, натыкаясь на телевизионные передачи, интернет — дискуссии, передачу важных, но бесполезных для него сведений, он ловил…

Да, он определенно поймал то, что нужно. Все также печально моргнув красным глазом лазера, он скинул оператору-бездельнику пакет информации, который так беспокоил тех, кто контролировал этот спутник, спустя минуту получил подтверждение выполнения базового протокола, в последний раз уже донельзя грустно моргнул своим глазом и включил два маленьких реактивных двигателя. В течении нескольких секунд он должен был очиститься от всей информации на борту и, устремившись к Земле, благополучно рухнуть в океан. Или на сушу. Падение было неконтролируемым. Уже в атмосфере маленький спутник превратился просто в груду железа без целей и назначений.

 

Наиболее важная роль технического прогресса — в ускорении процессов. Многие технические средства, зарождающиеся в процессе прогресса, несут, конечно, и новые возможности — в наибольшей степени это касается компьютерных технологий. Но наиболее важен именно темп процессов. Информацию через пол-мира можно передать как угодно — пешим курьером, использующим примитивный транспорт, почтовыми голубями, традиционной почтой, которая уже использует примитивные технические средства и так далее, но все это на теории, поскольку каждый из этих процессов займет уйму времени и несет свои опасности для информации. В первую очередь — опасность потери и опасность, что информация перестанет быть актуальной, если вследствие какой-либо задержки сорвется срок ее поступления. Также и с прочими процессами — развитие вооружения порождает большую интенсивность уничтожения — от камня до ядреной бомбы суть одна и та же, меняются лишь масштабы и скорость разрушения, ну и добавляются некие побочные эффекты в виде ЭМИ и ионного заражения; развитие пищевой промышленности позволяет производить больше продуктов для больших людских масс, хотя и часто во вред качеству; развитие киноиндустрии позволяет создавать и выпускать больше фильмов и доносить до зрителей больше информации, опять же, часто — в урон качеству. И так далее — каждая ветвь прогресса просто ускоряет процессы.

Эти мысли промелькнули в голове наблюдателя, когда он получил информацию от оператора уже падающего на Землю спутника, и затухли сразу же, как только транспорт, к которому он был приписан, начал движение в направлении новой точки контроля. Он оказался ближайшим к этому району и был обязан прибыть на место и начать наблюдение.

Своевременное прибытие на место принесло успех уже спустя минут двадцать дистанционного наблюдения. Сканер местности определили соответствие ожидаемому облику искомой личности по записанному голосу — тембрам, атоналям, манере говорить — машина могла свести одни признаки к ряду других и выдать примерный портрет говорящего. Разумеется, портрет довольно неточный — она не видела точных черт лица исследуемого, но это было и неважно — дистанционное сканирование материала показало, что на лице вышедшего из дома человека была неорганическая накладка. Искусственное лицо. Разумеется, он не выходил на улицу в своем истинном облике.

Настало время действовать.

 

Космос не бывает пустым, как и все прочее пространство — так принято считать, исходя из постоянной наполненности пространства различными частицами — от обычных стабильных молекул до бешено несущихся сквозь вселенную фотонов и их сородичей — оторванных от источника кварков, бозонов, нейтронов…

Но разница между космосом долю секунды назад и сейчас была здесь слишком очевидна — теперь на месте полного разрозненных частиц вакуума образовался вполне себе стабильный по структуре корабль с живыми людьми на борту. Один из них благополучно спал, уложенный шоковым ударом — на случай, если в его голове вдруг поселится желание сорвать возвращение домой. Остальные облегченно выдохнули, когда на главном обзорном мониторе появился родной, радующий глаз голубой шар неправильной формы, покрытый облаком газа и испещренный массивными и не очень участками суши. Все системы корабля снова работали нормально — ремкомплект стержня, микропроцессор которого безбожно врал системе о своем благополучии, был найден Дицем незамедлительно, и это спасло голову Жеманова от очередных побоев — на это раз и от Скворцовой, и от Дица, и от самого капитана.

Они возвращались домой — без ожидаемых результатов экспедиции, но живые здоровые — и это Джуманаев считал для себя главным результатом. Да и потом, они доказали-таки, что переход в «нулевую фазу» допустим и из зоны слабого воздействия гравитационного поля Земли — а это уже могло дать почву для будущих исследователей.

 

Встретиться в это время суток, а не отложить дело до вечера Зинкевича и его приятеля вынудили особенности того маленького источника данных, который необходимо было передать из рук в руки. Приятель, опять же, несмотря на то, что довольно давно имел дело с Зинкевичем и когда-то неплохо знал его, не входил в круг лиц, при которых хакер показывал свое истинное лицо, а потому Зинкевич, выйдя из машины поодаль и дойдя до туннеля подземного перехода на глухой окраине города, где они договорились встретиться вдали от лишних глаз, не стал разоблачаться. Ем было достаточно самому знать в лицо того, с кем он имеет дело.

Прошел один случайный человек, дедок лет шестидесяти, вялый и не смотрящий никуда, кроме как вперед. Затем — девушка, или, точнее, то, что когда-то было девушкой — явно наркоманка или алкоголичка, неловко озирающаяся по сторонам, с почти синим лицом, бредущая покачивающейся походкой по своим неотложным делам. Наконец, послышались шаги мужских туфель на твердом, классическом каблуке. Зинкевич увидел знакомого на другом конце туннеля, коротко махнул рукой, обозначив себя, повернулся и неторопливо пошагал навстречу, стараясь контролировать местность короткими выстрелами взгляда назад и в стороны.

– Тебя нынче не выцепишь, – с улыбкой произнес приятель Зинкевича.

Между ними оставалось около десяти метров, когда, к удивлению Зинкевича, его клиент без видимых причин дернулся, замер и рухнул на бетонный пол перехода. Позади него стояли четверо невесть откуда взявшихся людей в черной униформе. Один с шокером, трое с автоматами вполне себе боевого вида.

Ух ты ж мать вашу!

Зинкевич оглянулся, и увиденное теперь уже не удивило его — сзади в туннель вбежали еще четверо человек в такой же униформе, а позади них шел лысый массивный мужчина в плаще.

– Какие проблемы, господа? – оскалился Зинкевич и активировал двумя короткими нажатиями на кнопки пульта управления на запястье индивидуальное силовое поле, питавшееся от аккумулятора, который крепился у него на поясе. Поле замыкалось само на себя — в отличие от предыдущих моделей, это генератор не требовал дополнительной точки контакта на расстоянии генерировал с помощью хитроумного алгоритма расхода энергии еще более плотный силовой экран.

– Ты и есть основная проблема, – послышался голос того самого лысого мужчины. – И ты пришел к решению этой проблемы.

– Может, договоримся? – Зинкевич начал было двигаться в сторону ближайшего выхода, намереваясь при помощи окутавшего его поля пробиться через пятерых противников и выбежать на поверхность, а там уже рассчитывать бегство дальше.

– Вряд ли, – лысый хлопнул по плечу одного из своих, очевидно, подчиненных, и первая очередь пуль пронеслась в сторону Зинкевича. Ударилась в силовое поле, создала яркую вспышку, затихла.

Зинкевич рванулся вперед, но теперь уже в него начали стрелять все четверо. Он развернулся, почти ослепленный вспышками выстрелов на поверхности силового экрана, и увидел, как целятся в него приблизившаяся за это время вторая четверка бойцов.

Ну не может же все быть так просто, не может!

Он мог признаться себе, что не верил в происходящее. Поле сияло вокруг него, принимая на себя энергию выстрелов. Пули ударялись, плавились, падали на пол бесформенными фигурками из металла. Индивидуальный компьютер завопил — остатка энергии для поля хватило бы, от силы, на пять минут такого напряжения. Нет, четыре. Три. Зинкевич не мог двинуться — сопротивление огневой мощи с двух сторон зажало его, вспышки слепили, удары выстрелов смещали его, но тут же ставили на место.

Ну, значит, так оно и будет. Черт, а ведь можно было не ехать.

Зинкевич попытался улыбнуться, но получилось не очень качественно — от жары, создавшейся внутри понемногу искривляющейся сферы поля, его искусственное лицо начало деформироваться, и он грубо сорвал его, поцарапав лицо настоящее. Маленький переносной аккумулятор, хоть и был чудом техники, соответствующим веяниям века, был далеко не бесконечен. А нагрузка на поле доедала то, что оставалось от расходования на его поддержание. Cтрельба не прекращалась, Зинкевич зарычал от ощущения беспомощности, ощутил, как первый ожог — на шее — заставил его рефлекторно сжаться от боли. Поле было на последнем издыхании, а стрельбы все не утихала.

Да пошли вы все…

И поле отключилось.

 

База, на которой держали Полкина, как оказалось, представляла собой ряд гаражных строений, грамотно переоборудованных когда-то Министерством обороны под свои стратегические нужды. В отдалении не меньше двух сотен километров от ближайшего населенного пункта, за удобным рельефом местности, этот наскоро построенный комплекс представлял собой идеальное место для проведения бесед по душам с наиболее интересными государству личностями — судя по глубокому анализу, проведенному со спутника Компании, в комплекс входили внешние постройки, слитые в два крупных сегмента, а также подвальный уровень, содержимое которого оставалось под вопросом, но в котором совершенно точно, судя по координатам Зинкевича, держали Полкина.

Марина, как старший координатор, взяла на себя руководство срочной тактической операцией, суть которой состояла в том, чтобы проникнуть внутрь, забрать Полкина и причинить максимум разрушений и увечий его похитителям или, по крайней мере, тюремщикам.

– Повторимся. Основная ударная группа под моим руководством проходит через эти два фланга, к центру. Здесь, – Марина тыкнула пальцем в точку на объемной голографической схеме, висевшей перед всеми высадившимися на местности и прошагавшими до ближайшего скрывающего от обзора со стороны базы подъема бойцами Компании, – если верить верхним сканерам, должен быть некий проход — связь между нижним уровнем и верхним.

– Проблема в том, что сила удара может оказаться недостаточной, чтобы не дать им успеть что-то сделать с нашим пленником, – заметил черноволосый парень со шрамом на лице — Богдан Климов.

–  Верно. Кто-то один должен рухнуть вот здесь, – Марина развернула голограмму и показала в другую точку, – прямо через складское помещение в вентиляционную шахту, проползти до точки выхода к пленнику — у нас его координаты прописаны на этом трекере, – она показала маленький прибор с экраном, на котором на трехмерной карте были обозначены точки местонахождения носителя и Полкина, – так что туда, как я уже сказала, пойдет…

– Я пойду, – заявил неожиданно для всех Степанович, – к черту Климова, он там всех распугает. А в такого старика, как я, и целиться не будут.

Климов усмехнулся и вопросительно посмотрел на Марину.

– Ты уверен? Твоя задницы разорвется на всю вселенную, если ты что-нибудь выкинешь — неважно, чего мне это будет стоить, – заявила Марина.

Она знала, что психоинженеры провели отменную обработку Степановича, прежде чем впихнуть его в список одобренных для проведения тактических операций, и только поэтому он сейчас находился в этой команде. Любая более-менее связная мысль о причинении вреда Полкину теперь убила бы Степановича на месте, взорвала бы его мозг и обрушила наземь. Вообще-то, Марина планировала пустить его в расход где-нибудь в момент перестрелки, но и судьба первопроходца была довольно предсказуемой, поэтому она решила не медлить и дать шанс молодому и здоровому Климову отличиться в основном бою.

– Хорошо. Держки трекер. И дыши ровно, – она передела прибор Степановичу. – За работу, ребята. Сейчас кому-то должно стать очень больно.

 

Откуда-то издалека послышался глухой удар. Полкин не мог точно сказать -= не было ли это шуткой его сознания. Управление молчало — ушло с линии связи, не дав никаких комментариев. Конечно, он был не заложником арабских террористов в супермаркете, чтобы успокаивать его душещипательными рассказами о том, как к нему идут на помощь, но они могли, по крайней мере, уведомить его о том, что будет дальше и что ему неплохо бы в связи с этим предпринять.

Шумоизоляция камеры была слишком хорошей, чтобы четко слышать происходившее снаружи, да и состояние восприятия Полкина оставляло желать лучшего. Места, куда бил Молодцов, по необъяснимой причине стали подавать рецидивные сигналы боли — своего рода артефакты психики, и это не могло быть добрым знаком. Если ему только показалось, что снаружи пошло какое-то движение, то дела его могли быть плохи — до часа вскрытия его мозгов психоинженерами, купленными Организацией, но оплаченными правительством, а точнее — очевидно, министерством внутренних дел — оставалось наверняка меньше, чем ему хотелось бы.

Из маленького вентиляционного отверстия послышался отдаленный шорох.

Крыса?

Даже крыса сейчас могла бы его порадовать — она, по крайней мере, разбавила бы его одиночество в ожидании казни. Вот только через лопасти вентилятора она не смогла бы пройти — скорее погибла бы. Да и что крысе…

Решетка и вентилятор вылетели вместе с кучей пыли и диким грохотом взрыва. Полкина оглушило. Но это было только цветочками. Следующий взрыв выломал в стене огромное отверстие, раздвинул серую металлическую обшивку, разбросал слои шумоизоляции и определенно улучшил вентиляционные качества местной инфраструктуры. Полкин отчаянно тряс головой и протирал глаза, пытаясь хотя бы осмотреться в густом облаке пыли, которое поднял взрыв. В голове звенело, гудело и трещало. Спустя несколько секунд из отверстия неправильной формы выпрыгнул Степанович. Увидев его сквозь облако пыли, Полкин ощутил, ка внутри все замерло — это зрелище скорее напоминало галлюцинацию, и он решил, что его, все-таки, перекачали лишней дозой вещества.

Но вполне себе подвижная галлюцинация подскочила к нему, разрезала путы на ногах, пробормотала «Пора уходить» и помогла ему подняться со стула, и этим укрепила веру в свою реальность. Ноги не слушались, но Степанович достаточно неплохо поддерживал его. Три небрежных выстрела из крепко сжимаемого свободной рукой Степановича автомата в замок двери сделали его бесполезным, Степанович перекинул автомат лямкой на плечо и открыл дверь легким, почти невесомым движением.

– Резкие вы, однако, – пробормотал Полкин, перебирая ногами.

Шум снаружи не был иллюзорным — в коридоре, в который они вышли, уже никого не было, и они пошли к лестнице, ведущей наверх, откуда доносились звуки приглушенной, но явно крупнокалиберной стрельбы — охранники базы отбивались от бойцов Компании, зашедших в лоб и не готовых на какие-либо компромиссы с противником.

– Слышь, я и сам могу, – раздраженно отпрянул от Степановича Полкин и, получив в ответ только молчаливое пожимание плечами, начал подниматься вверх по лестнице следом за освободителем.

– Вашу же мать! – вырвалось у Полкина, когда они поднялись и оказались в обширном зале, от которого вели другие коридоры, и Степанович сразу сделал четыре аккуратных выстрела по ближайшим противникам.

Очевидно, штурм вели еще с двух направлений — откуда-то со стороны коридора,  справа , также звучала приглушенная канонада. В этом зале никого не осталось, кроме того солдата, которого пристрелили Степанович, а массивная дверь на другом конце зала, через которую пытались прорваться штурмовики, только что опустилась, отрезав помещение от внешнего мира.

– Интере-есно, – прошипел Степанович и оглянулся на коридор справа. – Они перекрыли вход и сосредоточились на втором.

– Идем туда? – предложил Полкин — он четко понимал, что ему сейчас было противопоказано стоять на месте — можно было либо идти, либо лежать.

– Пожалуй, – кивнул, посмотрев на собеседника, Степанович.

Когда он обратил взгляд обратно, со стороны коридора, в который они намеревались двинуться, выскочил боец в черной униформе, быстро припал на колено и выпустил короткую очередь. Степанович взвыл, сделал выстрел в никуда, затем напрягся так, что это было заметно снаружи, прочертил длинной очередью линию, прихватившую ранившего его бойца и упал замертво. Полкин отскочил в сторону, едва не попав под прощальный выстрел врага и по инерции отбежал к ближайшему телу, на котором увидел оружие — телу первой жертвы Степановича.

– Стоять! – женский голос, до боли знакомый, врезался в сознание уже добежавшего до трупа и ухватившегося за пистолет в его кобуре Полкина.

На миг Полкин подумал о том, что голос чертовски знаком ему, вот только чей точно, он сказать не мог. Потом пришло осознание того, что на него, очевидно, смотрит чей-то прицел, а это чревато смертью или увечьем. С другой стороны, еще не стреляют, значит, можно поговорить.

Он медленно, осторожно встал и развернулся. И ему остро захотелось рассмеяться во весь голос или заплакать, что было сил.

– Блин, ну бывает же.

Он не мог поверить в такую шутку судьбы. Сейчас вся эта операция с похищением увиделась ему своего рода демонстрацией того, что призраки прошлого никуда не деваются, а следуют за ним по пятам. Этакой игрой на нервах, результат которой был слишком туманен, чтобы искать его

– Не ожидал, наверное? Ну, да ладно, – ухмыльнулась девушка, не опуская пистолета, дуло которого внимательно смотрело в лоб Полкину.

Ему казалось, что он ощущает тепло от лазерного прицела, красная точка которого пристроилась на его голове, но это было, конечно, иллюзией. Его ударило в жар. Темноволосая девушка с тонкими чертами лица и четко вырисовывающейся даже через униформу средней пышности грудью была Олесей Мельниченко, другой сотрудницей службы безопасности, с которой он имел недолгий и крайне неудачный роман в те же самые времена работы в Северодвинске. Неудачный — для нее, поскольку он на тот момент получил свою долю плотских утех, а разговоры о том, как неплохо было бы пожить вместе в метрополии разбились о суровую реальность его молчаливого отъезда. Сейчас он с внутренней усмешкой подумал — «черт меня дернул даже не объясниться с ней», но умом, конечно, понимал,  что сейчас ее мотивация вряд ли зависит от личной обиды. Впрочем, она была женщиной, и такого варианта нельзя было исключать. Полкин даже немного пожалел, что он не в старом классическом фильме, где всегда в самый последний момент заложника успевали спасти доблестные герои боевика.

– И как ты попала в эту компашку? – поинтересовался Полкин, стараясь вести себя по возможности непринужденно, хотя весь набор самых неприятных ощущений вкупе с пристроившимся на нем прицелом уже взял власть над ним.

– Через знакомого. Зуб даю, ты его знаешь. Как жизнь? – также изобразила непринужденность Мельниченко.

Тем временем, снаружи в массивную дверь ударил тепловой резак. Очевидно, перестрелка со стороны входа в соседний корпус затянулась, и бойцы Компании решили просто разрезать монолит этой двери — благо, технических возможностей для разрушения у них было навалом. Световое пятно двинулось сверху вниз, оставляя после себя продолговатое отверстие с обугленными краями.

– Может, просто уберешь ствол, и… – начал было переговоры Полкин.

– Вряд ли, – покачала головой Мельниченко.

Из правого коридора выбежал раненый Молодцов. В руках его был пистолет, но, судя по выскочившему флажку спускового механизма, патронов в нем уже не было. Из плеча Молодцова довольно усердно лилась кровь.

– Дерьмо! – проворчал он и, оценив ситуацию, обернулся к мельниченко. – Эй, грохни-ка его, срочно. Хоть что-то да закончим, как следует.

– А ты, смотрю, силу богатырскую потерял, – ухмыльнулся Полкин, ощущая, как из глубин уставшего сознания поднимается жуткий, истерический смех — он понемногу приходил в состояние готовности к смерти, состояние безумной агонии, совершенно незнакомое и неестественное. – Не дури, – он кивнул на уже  частично вскрытую дверь, – они не поймут.

– Ха, – Мельниченко поддержала второй рукой рукоятку пистолета. – Мало ли.

– Давай, я грохну, если ты по старой памяти не можешь, курица, – нетерпеливо, морщась от боли, заявил Молодцов.

– Знаешь, даже если они не поймут, отстрелить тебе яйца я сочту за честь, – заявила Мельниченко.

Тишина продолжалась секунду, две. Затем раздался тихий, обработанный встроенным глушителем выстрел. В момент, когда Мельниченко слегка дернулась, изготовившись стрелять, Полкин зажмурился посильнее, сам не зная, отчего — от страха, от напряжения, испытываемого при готовности принять боль, от отчаяния. Все возможные исходы ситуации пронеслись перед ним за долю секунды, и он ощутил себя повисшим в некой вязкой субстанции, в которую, казалось, превратился воздух вокруг. Но прошли три секунды, а он не ощущал боли и был, определенно, жив. Он открыл глаза.

Мельниченко опустила пистолет, затем, подумав, швырнула его на пол. Молодцов грузно, как мешок с картошкой, упал на пол, и из массивного отверстия в его голове текла кровь вперемешку с мозгом.

Полкин ощутил, как боль ударила в спину, согнулся и подбежал к Степановичу. Присел, якобы чтобы проверить, как он, хотя состояние этого перебежчика его мало интересовало — определенно, тот дышал и просто валялся без сознания, а этого было достаточно. В действительности, он больше не мог стоять и решил усесться на пол, рядом со Степановичем, глядя, как тепловой резак добивает несчастную дверь.

– Так, значит, я был все-таки не так уж плох? – тупо улыбаясь и не глядя на Мельниченко, спросил Полкин.

– Ты был полным мудаком, – спокойно ответила та, упершись спиной в стену и ожидая прихода штурмовиков, – просто грохнуть теюя сейчас было бы совершенно бесперспективно.

– Нами правят обстоятельства. Помнишь это? – мельком глянув на девушку, добавил Полкин.

– Ага. Этот, – она кивнула на тело Молодцова, – меня трахнул, не довел до оргазма, да еще и назвал после этого мнительной шлюхой. А теперь мне за него скостят срок. Может быть.

На это Полкин ничего не решился сказать, и они просто дождались момента, когда отряд во главе с самой Мариной Королевой вошел через вскрытую дверь в зал.

Когда Марина, предварительно ощупав и обцеловав его, вышла, ведя его под ручку, на божий свет, пилот ее аэрокара выскочил навстречу и заявил, что из Управления пришло сообщение для Королевой. Срочное.

 

Мирзанов набрал номер уже десятый раз. Он понимал, что бьется головой о кирпичную стену, но кроме этого не знал, что еще можно предпринять. В его руках было множество инструментов — поиски через спутник, объявление в розыск по извлеченной психоинженерами фотографии — впрочем, он не хотел бы извлекать ее из своего мозга, это было бы крайней мерой, – и многое другое, но он рничем из жтого не мог воспользоваться. Он ощущал бессилие, ощущал острую необходимость сообщить о ситуации хоть кому-то, что-то изменить в ходе событий. С одной стороны он понимал, что он сейчас в Москве, а бойцы, связь с которыми у контрольного оператора, посаженного на передатчик самим министром, пропала минут десять назад, слишком далеко. Чтобы их было легко связать с ним. С другой стороны, он осознавал, что никто не станет бросаться на амбразуру ради него, и кто-то из взятых в плен точно расскажет все, как есть.

Он ошибся, поставив против Компании столь неэффективные фигуры. Он ошибся, доверившись дополнительным возможностям этого сраного серого кардинала, о котором он обещал ничего не узнавать в целях взаимной конспирации. Он вставил себя круглы идиотом. И теперь ему срочно нужно было прикрыть свой статус. Более того, важно было не навредить статусу Демьянова. Он не знал, как все это сложить в одну мозаику.

Он снова набрал номер Саши из Организации и получил все ту же серию сигналов «занято».

 

Демьянов не знал, что в нем сильнее сейчас — ярость, презрение или апатия, легко поглощающая первые две эмоции. Игонин боялся говорить в лицо. Явно боялся. И это вызывало презрение. Но то, что он осмелился сказать ему в лицо…

Это вызывало дикую ярость. Он нес сущую чушь. Он пытался сделать хорошую мину. С другой стороны, у него могла сложиться неплохая игра. Что уж там говорить.

«Понимаешь, они взяли меня за яйца, я не могу ничего сделать. Конечно, со всеми возможностями я могу поприжать их немного, но даже это может вызвать проблемы»

Он ответил ему то, что должен был ответить. Плюнул в лицо через голосовую связь.

«Все. Можешь больше не объяснять. Ты продался. Теперь ты знаешь себе цену. Будь ты проклят, ничтожество»

И бросил трубку. И заблокировал, на всякий случай, номер.

 

Игонин выдохнул с облегчением. Он не горел желанием продолжать это разговор. Он перехватил оскорбления и отшвырнул их в сторону. Это все не играло роли. В любом случае, реализация его личных планов на плавание в одной властной лодке с  закисшим, окостеневшим Демьяновым представлялась сомнительной, а потому его планы и планы Компании сошлись слишком складно, чтобы сомневаться в правильности принятого решения. Конечно, то, как планировалось скинуть Демьянова с его уже протертого в районе контакта с задницей кресла, могло выглядеть несколько грубо и старомодно, но для народа все обещало пройти ровно и безболезненно, а ведь это самое главное.

Разумеется, Компания не ставила напрямую своего человека на выборный пост — пиар-кампания нового президента велась уже не один месяц, и даже не один год и была завуалирована под социальную и гражданскую деятельность успешного бизнесмена родом из Сибири, активно сотрудничающего на правах чистого партнерства с Компанией. Молодой, энергичный, деятельный лидер, уже вложивший немало средств — в том числе средств Компании, разумеется — в решение локальных насущных проблем своего народа, он четко соответствовал тому образу новой, реформаторской власти, которую изо всех сил старался олицетворять Игонин. Главным было не допустить осознание широкими того, что суть всех перемен — переход эстафетной палочки из одних рук в другие и просто давать конкретные результаты работы — цифры, показательные акции, народные праздники, расселения ветхого жилья, борьбу с мелкими коррупционерами — все это важно было преподносить на блюдечке через интернет и прочие СМИ, а дальше — дело техники. Игонин наконец-то мысленно расслабился и принял ту мысль, что все сложится отлично.

 

Новость об убийстве дошла в Управление довольно быстро. Опять же, сказалась скорость. С которой курсировала по миру информация. Даже если бы Зинкевича убили на другом коне света, контекстный поиск данных через полицейские базы выдал бы эту информацию в течении получаса, не более того. Никитин потребовал уточнить данные, получил фотоподтверждения, приказал уведомить ряд лиц. Потом снова прошелся по материалам на своем терминале.

Смерть…

Расстрел…

Морг…

Время смерти…

Он ощутил удушье. Глубоко вздохнул. Ничего больше не сказав, но сильно побелев лицом, он встал из кресла и вышел с поста управления, провожаемый вопросительными взглядами Линде и прочих сотрудников Управления.

Он понял, что проиграл.

 

Новость, сообщенная пилотом, ударила в мозг Полкина, как тяжелое копье. Он приказал лететь на место убийства, даже не уточнив, что точно произошло и когда. Марина попыталась его остановить, но кроме пары отборных ругательств и отправки ее в другой аэрокар ничего не добилась.

На месте убийства уже было прибрано. Туннель был огорожен, криминалисты завершали проверку места преступления, а тело было направлено в морг.

Полкин поразился тому, как быстро прошел этот процесс — за то время, что за ним летели, вытягивали его, Зинкевич успел прилететь сюда и был убит. Очевидно, о его убийстве сообщили сразу, если не заранее — анонимный звонок — и тот, кто надо, узнает о событии раньше, чем оно произойдет. Они явно хотели, чтобы Компания побыстрее узнала об этом. Они видели, как разворачиваются события. Они были хорошо подготовлены.

– В морг, – скомандовал Полкин, усевшись обратно в сиденье аэрокара тупо глядя перед собой. – Мне нужно убедиться.

Пилот хотел было что-то уточнить, но не решился и просто поднял машину в воздух.

Немного ругани, угроз и прочего, что прошло сквозь сознание Полкина, как песок сквозь пальцы — и он под надзором двух охранников и ответственного патологоанатома оказался в помещении, куда доставили тело Зинкевича.

Когда с вытянутого из холодильника тела сняли простыню, в глазах Полкина потемнело.

– Я же говорил, не следовало вам, – занервничал патологоанатом, увидев, как Полкина качнуло. – Его только привезли, еще вскрытие не проводилось, вы какие-то больные, я…

– Заткнитесь, бога ради, – прошептал Полкин и всмотрелся в обезображенное тело перед ним.

Расстрелянное и обожженное с ног до головы, оно мало чем напоминало того, кого он знал. Он не понимал этого — не понимал, как это  труп, лишь в частично уцелевшей половине лица которого можно было узнать его друга — может принадлежать Зинкевичу. Это совершенно не состыковывалось с его пониманием реальности, и сейчас все, что казалось нему незыблемым, стало тленом, ждущим своего часа. Зинкевич всегда был даже более живым, чем он сам, чем Марина, чем кто угодно — бодрый, подвижный, всегда знающий выход из всех положений, он не мог так просто умереть. Но больнее всего было от мысли, что он, возможно, умер из-за него, из-за Полкина.

Больше стоять с потрясенным видом смысла не было. Полкин молча развернулся и, не обращая внимания на недовольный озлобленный взгляд врача, ушел из морга.

– Елкина к квартире Зинкевича, координаты сейчас скину, – произнес он в коммуникатор в аэрокаре, включив линию связи с Линде. – Срочно и без комментариев. Лечу туда.

 

Проникнуть в квартиру Зинкевича, скромно запрятанную в рядах таких же, казалось, простых и ничем не примечательных жилищ, оказалось нетрудно — Полкину был обеспечен вход посредством сканирования сетчатки и ввода пароля, который он, насмотря на сложность, вспомнил еще быстрее, чем пароль от головного коммуникатора. Елкин, получив таким же образом доступ и к компьютеру Зинкевича, начал рыться в последних выполненных операциях, широко раскрывая глаза от удивления теми программными решениями, которыми пользовался Зинкевич. В течении получаса он проверял потрясающе сложную систему электронной связи, сверял потоки информации по журналу связи, и, в итоге, выдал резюме.

– Все ясно, – он устало протер глаза пальцами. – Один из сеансов связи, который проходил через последний, прямой спутник, был перехвачен — вот тут, – он указал на пункт в списке потоков передач данных, хотя Полкин уже не смотрел на экран компьютера, – видно, что сигнал уходит на сторону, дублируется. И с этого момента сеанс связи просматривался, то есть, он был как на ладони. Это странно — ведь система должна была уведомить, раз запись в журнале есть. Видимо, он слишком увлекся.

– Но считал, что правильно сделал, когда быстро ушел с линии, не попрощавшись, – покивал Полкин, уперся локтями в стол и накрыл лицо руками, ощущая, как начало щипать глаза.

– Мы можем… – начала было задавать вопрос Елкину стоявшая рядом, сложив руки на груди, Марина, но осеклась, поняв, что ей уже не хочется задавать вопросы. Ей было просто жутко больно. И она не могла примириться с реальностью, но была вынуждена.

–       Все это дерьмо — громкое дерзкое похищение, этот фортель на корабле — что там произошло, мне пилот рассказывал, – оторвав руки от лица, словно бы начал зачитывать приговор Полкин, – все это было проделано только для того, чтобы заманить его в ловушку, ведь он шифровался ото всех и всегда, но многоступенчатое подключение слишком заняло его, слишком загрузило систему, и они знали, что смогут незаметно подключиться, смогут вычислить его местонахождение, а мало ли в наше время нужно, чтобы найти человека, зная хотя бы временные координаты. Это все было еще и отвлекающим маневром для служб.

–        Ты так говоришь, будто знаешь, кто они, – несколько растерянно отметила Марина.

– Знаю. Это хер, Молодцов… – начал объяснять Полкин, но понял, что имена его старых знакомых Марине ничего не дадут, – …короче, урод один мне сообщил, что их заказала Организация. Организация, мать ее, Порядка — эти ублюдки теперь тупо режут всех, кого могут, и, конечно, наиболее опасным врагом для них всегда был такой персонаж, как Альфред — тот, кто еще конспиративнее их, кто может, при желании, достать их откуда угодно, если поставить задачу, – он немного пололчал, потом уверенно добавил. – Его убили из-за меня. Из-за моей сраной, ни черта не стоящей шкуры, – и после этих слов, не обращая внимания на робкую попытку Марины что-то возразить, встал и вышел из квартиры.

Ему было слишком больно, чтобы заглушить это какими-либо словами.

 

В отделе психоинженерии, куда уже привели двух задержанных — Жеманова и одного из сдавшихся не совсем добровольно бойцов с разгромленной в пух и прах базы, Полкин встретился со старшим медицинским специалистом Управления Юлиусом Ивановым.

– Мы проверили их, организовали с отделом расследований допрос под контролем психозондов, – рассказывал Иванов, – и выяснили, что диверсант с корабля был частично обработан психоинженерами, только большими любителями — они не выставили ни единого предохранителя, который сорвал бы его в нужный момент в фанатичное исполнение заданий. Второй вообще пока молчит, мы не начинали зондирование, как Вы и просили, до Вашего визита.

– Спасибо, – кивнул Полкин и зашел в довольно просторный кабинет, в котором, помимо двух психоинженеров в белых халатах, лениво ждущих команды старшего врача, сидели Жеманов и задержанный боец.

– Так как насчет того, чтобы расколоться, а? – сразу начал Полкин разговор со вторым.

– Я уже все сказал, – с удивлением глядя на Полкина, словно на живого мертвеца, заявил пленник.

– Напрасно ты рвешься стать героем, – Полкин нервно пошуршал челюстями. – Эти парни, – он кивнул в сторону психоинженеров, – могут устроить у тебя в голове такую сучью свадьбу, что ты даже когда мастурбировать начал и на какую актрису, им расскажешь. Более того, по итогу общения с ними ты просто сдохнешь, такие дела.

Пленник задрал голову, посмотрел на состоящий из однообразных квадратов рисунок потолка, потом опустил взгляд на пол.

– Я точно ничего не знаю. Спросите других — но я уверен, у них все то же самое. Я видел какого-то мужика, его называли Сашей, лысый такой, здоровый хмырь, – все же начал рассказывать пленник. – Но больше ничего не знаю.

– Второй наш клиент, пока был в отключке, бредил какой-то организацией, у него мы выяснили только исчерпанный контакт некоего нанимателя, и то, применив небольшое воздействие, – вставил Иванов. – Что дальше прикажете?

Полкин с отвращением посмотрел на обоих пленников — сжавшихся, покорно сидевших на белой скамейке в кабинете, явно уже не грезящих подвигами за скромную плату.

– Извлеките у этого, – Полкин показал пальцем на бывшего бойца с базы, – из памяти портрет этого лысого Саши и все, что только он знает об Организации Порядка и тех, кто организовывал их группу на эту операцию, – он отвернулся и пошел к выходу из кабинеты. – И вот еще, – он остановился и посмотрел в сторону психоинженеров. – Не церемоньтесь особо с его мозгами, никто не обидится, если эта тварь закипит.

Уже не видя ужаса, отпечатавшегося во взгляде пленника, он вышел из кабинета и пошел прочь из Управления.

 

Закончив телефонный разговор, Мирзанов ощутил, как изнутри, из глубины его тела, ко всем его уголкам начал пробираться потрясающий, мертвецкий холод. Он оставил попытки дозвониться до контакта в Организации и принял ту мысль, что все. Что он задумывал, рухнуло к чертовой матери, и никто за это не понесет ответственности, кроме него самого. Гораздо труднее было сейчас принять тот факт, что ему позвонил глава Компании, которого он едва не отправил на тот свет, живой и здоровый, и предложил ему добровольно снять с себя полномочия и уйти в отставку. В качестве альтернативы предлагалась долгая и проблемная разборка на тему того, как и по чьему приказу министерство внутренних дел направило своих сотрудников для работы по частному заказу, связанному с нарушением целой стопки законов.

«…в случае Вашего сопротивления, помимо того, что мы вывернем в массы все те помои, что у нас есть по сотрудничеству Вашего министерства с Организацией — а мы располагаем из мозгов Ваших людей обильной информацией на этот счет, – и создадим массу проблем Вам лично и вашему руководителю премьеру, который избавится от Вас также довольно скоро, мы еще и перекроем поставки обеспечения в подразделения министерства, а все былые логистические расходы перекинем на Вас лично. Это будет началом нашего ответа…»

Но безысходность его положения и обреченность сделать выбор в пользу первого варианта были продиктованы не страхом, что с него за его провал спросят закон и общественность. Скорее, он боялся того, что, в случае отказа, с него спросит Компания, руководство которой теперь вряд ли будет считаться с интересом угасающих политических фигур — все, за что боролся Мирзанов, все, что пытался отстоять заодно со своим шкурным интересом, рухнуло — Демьянова списывали в утиль, а Компания только выросла в глазах общественности после успешного завершения экспедиции. Которая была, по словам Саши из Организации, заведомо провальной их стараниями.

Наверное, еще сильнее Расул Мирзанов боялся, что с него за его провал спросит Организация. А если она спросит с него, то спросит и с его жены и детей. И от этого он не был застрахован нигде, даже на краю света. Разве что, где-нибудь на обещанной Компанией уже через пару лет общедоступной колонии далекого космоса.

Он вертел в руках пистолет — свое именное, табельное оружие, – вертел, клал в ящик, вытягивал, изучал линии корпуса, пытался себе представить, что может сделать, снова вертел. Он не мог себе позволить закончить все так просто, в этом кабинете, тихо и практически безболезненно. Ведь этого он тоже боялся.

 

Демьянов ощущал ломку. Жесткую, горячую, мешающую мыслить и не дающую проявлять инициативу. Он сам не знал, почему отказывался от гипносессий, но точно знал, что без них может сойти с ума, и, возможно, какой-то частью своего рушащегося на ходу «эго» именно к этому и стремился.

Он был оплеван, раздавлен, смешан с дерьмом. Его выперли, не предложив никакой альтернативы. Перед выборами он попытался обратиться к спецслужбам, но глава ФСБ лишь печально покачал головой и показал ему на лежащий на столе глянцевый лист — архаичный элемент халдейской почести — заготовку к портрету будущего президента. Демьянов хотел в этот момент рассмеяться и выплеснуть в лицо «старшему спецу» стакан виски, или воды, или кислоты, но понял, что у него в руке ничего нет, ведь он не пьет на людях. Он просто ушел. А потом стало просто наплевать. Он устал, и даже не стал напрягаться по поводу пиар-компании, тем облегчив задачу Компании и Игонину. Игонин лобызался с новым кандидатом, понемногу намекая народу, что вот он — президент моей мечты. Демьянов иногда смотрел на этот фарс со смехом, а иногда хотел просто ничего не видеть. Уйти. Забыться. Умереть.

«Общество гипериндустрии гражданину кажется чем-то,угрожающим его личной жизни, его личности, его покою. Нам предстоит нелегкая задача — избавить сознание нации от этих устаревших клише…»

Игонин бесподобно заливал на тему очередных перемен.

Избавить сознание нации от Демьянова… Убогие твари… Избавить сознание нации от сознания… мать вашу… Курс на перемены… Перемены пола… Перемены в школе…Ублюдки

Сознание Демьянова захлебывалось  в истерике, когда в памяти снова оживали эти реплики в очередной речи Игонина, произнесенной им уже после выборов.

«Мы должны уйти и от сохи, и от атомной бомбы столетней давности — уйти не на словах, как это делали наши предшественники начала и середины века, а на деле, создать совершенно новую структуру жизни, сделать жизнь каждого столь же насыщенной и яркой, как наша динамичная и смотрящая в глубокий космос эпоха. Мы обязаны уйти от черного прошлого кризисов и стать во главе самых передовых инициатив мира…»

Сдохни, тварь!

Демьянов вызвал телефонную книжку на главный экран дома, перед которым он сейчас развалился на диване, дистанционно, водя пальцем по воздуху в метрах от поверхности экрана, пролистал выведенный список контактов и нашел нужный номер. Номер старого знакомого, за которым был должок, который пора было отдать.

Он звонил, чтобы попросить главу ныне здравствующего промышленного гиганта «Сайбериа Индастриз» Геннадия Суркова о работе в компании. Ему нужно было что-то делать, иначе — он знал — он просто загнется под собственной тяжестью.

Он договорился о встрече, закончил разговор и уверенно выбрал экран гипносессий. Он не мог больше терпеть боль со всех сторон. Ему необходимо было получить взамен целой утраченной жизни хотя бы немного положительных эмоций, хотя бы немного удовольствия, неважно, синтетического или натурального. Главное, чтобы оно поступало стабильно, согласно оплаты.

Ему было жизненно важно верить в стабильность своего положения.

 

Когда-то давно в этой местности жутко воняло после дождя и не только. Вода по цвету была близка к грунту, и в ней вечно плавал мусор. Сейчас, после очередного дождя, здесь было свежо и спокойно — эта часть набережной Обводнго канала была давно закрыта для пешеходов, и Полкин попросил  пилота высадить его здесь, зная, что у него найдутся ответы на все вопросы правоохранителей о том, какого черта ему здесь понадобилось и почему было не постоять у какой-нибудь более приличной набережной.

Солнце светило ярко, покрывая тонкой пленкой бликов весь мир вокруг. Именно такой солнечный свет, каким он был после дождя, нравился Полкину больше всего. Бабье лето нагрянуло незаметно, и дни были заметно теплее, нежели обычно в это время. Полкин смотрел на очищенную годами фильтрации воду, на людей далеко на другой стороне набережной, на небо, ощущал вибрацию, исходящую  сверху от надземного скоростного участка дороги, своей длиной покрывавшего почти во всю набережную, и именно сейчас, три месяца спустя, он ловил тот покой, которого ему не хватало после смерти Зинкевича. Было это смирением или просто преобладанием здравого смысла — было неважно. Важно было то. Что ему стало легче.

А ответы теперь он мог найти практически для всех — от рядовых граждан до самого господа бога, если бы тот заявился к нему в каком-нибудь сне или наркотическом приходе. Компания, наконец, стала экономическим центром страны. Компания ставила и убирала фигуры на доске политических и экономических игрищ Федерации. Компании больше не нужны были компромиссы в властью, конкурентами, партнерами — возможности, которые развила Компания после летних событий, даже превзошли те, что стояли в ее планах. И сейчас оставалось только расти ввысь, туда, где можно было создавать новые земли, совершенно не зависящие от той бренной земли, где вечно кипели страсти и буйствовали конфликты.

– Тебя потеряли в Управлении, – услышал он сзади ставший родным и потрясающе близким голос Марины. – Но я заблокировала «джи-пи-эс», чтобы больше никто не мог использовать.

– Линде будет в панике. – ухмыльнулся Полкин.

– А не хрен следить лишнего, – Марина глубоко вдохнула, глядя на солнце. – А почему не Нева?

– Так и знал, что спросишь, – щелкнул пальцами Полкин. – Здесь спокойнее. Нет туристов и прочих идиотов.

Какое-то время они просто стояли молча.

– Тебе легче? – поинтересовалась Марина. – Или мне кажется?

– Ты меня видишь насквозь, как тебе может что-то казаться? – съехидничал Полкин.

– Ну да, я ради приличия спросила, – с улыбкой парировала Марина.

– Знаешь, я просто понял,  – Полкин уперся руками в старую металлическую ограду, – одну простую вещь. Память — это самое святое, что у нас есть.

Марина пожала плечами, показав готовность слушать дальше.

– И не только потому, что благодаря ей мы знаем, как пить, жрать, работать и трахаться, – продолжил Полкин. – Она делает нас, хранит нашу жизнь, но самое важное — она хранит для нас всех тех, кого мы любим, и кого не уберегли, хранит даже тогда, когда вся остальная вселенная отпускает их навсегда, – он сложил руки на груди и подставил лицо теплым лучам солнца. – Знаешь, пока все те, кого я потерял, здесь, – он легонько постучал пальцем по виску, – еще можно жить, – он посмотрел на Марину, скромно стоявшую позади в сторонке. – И нужно, иначе кто еще сможет хранить их?

Марина ничего не ответила, а только улыбнулась, подошла сбоку и мягко, нежно заключила его в свои объятья.

 

21.06.2013