1

– О прекраснейшая из женщин… Возлюбленная моя, – лениво потянувшись в кровати, мужчина повернулся на бок. – Что за ночные представления?! Закрой окно и скажи, что оваций не будет.

– Так весна ведь, милый. Кошки, собаки.… Все это волшебное пение любви, – нежно поглаживая ему волосы, ответила женщина.

Позевывая, мужчина обхватил руками подушку и продолжал сонно.

– Неужели я так же выл под твоими окнами в былые времена? Бедные соседи.… И за что ты меня полюбила?

– А что мне оставалось делать? Ты был так чувственен.

Откинувшись на подушку, женщина томно выгнула спину, согнула в коленях ноги, затем, выпрямив одну, залюбовалась ее плавно утончающимся силуэтом.

-О!… Тебя есть за что любить,- добавила она довольно хмыкнувшему мужчине, юркнула под одеяло и заскользила по напрягшемуся телу мужа.

Тем временем шум на улице стал походить на тоскливый волчий вой.

-Противные, несносные зверушки,- недовольно прошептала она на ухо мужчине, но все же встала и подошла к окну. Одернула задравшуюся рубашку, тряхнула густой копной волос и раздвинула занавески.

Первые секунды ее взгляд бессмысленно скользил по улице, но постепенно дремота отступала, по спине прокатился холодок, глаза округлились и, обхватив дрожащими руками голову, она с ужасом отпрянула назад.

– Никита!.. – нервно вскрикнула она, – Никита!

-Что? В чем дело? – подскочил в постели испуганный мужчина, но растерянная женщина, не в силах выдавить из себя и слова, только беспомощно разводила руками.

Не добившись от нее ничего вразумительного, путаясь в одеяле, он рванул к окну, оперся руками о подоконник и выглянул наружу. За несколько мгновений в мыслях он, казалось, перебрал все, что могло так напугать жену. Все, но только не то, что увидел. Внизу, под окном, в серебристом свете фонаря, стая бродячих собак окружила запоздавшего прохожего. Свирепо рычащее живое кольцо в слепой злобе терзало свою жертву. Человек, очевидно, был уже близок к шоковому состоянию; он перестал кричать, почти не сопротивлялся, лишь жалобно стонал, инстинктивно прикрывая голову руками. Одежда его превратилась в лохмотья, и даже издали были видны ее свисающие, разодранные клочья.

Опешивший на мгновение, мужчина, схватив подвернувшийся под руку складной стульчик, вскочил на подоконник и спрыгнул на землю.

Казалось, он сам был убежден, что это опрометчивый поступок. Что обезумевшие от крови животные не остановятся ни перед чем. Но, словно позабыв об опасности, мужчина приближался к разъяренной стае. Он сделал выбор, и теперь главное было не показать, что он не боится клыков и когтей всей этой рычащей, хрипящей, озлобленной своры. Она ведь когда-то служила людям; покорялась их воле. И если он не дрогнет, не даст им усомниться в своем превосходстве и силе, они, собаки, отступят. И у него появится шанс.

Он приближался…

Медленно, почти на ощупь, всем телом ощущая каждый шаг, и уже чувствуя каждой клеткой собачьи челюсти. Но тут, рядом, в двух-трех метрах от себя, мужчина увидел сидящую на задних лапах большую немецкую овчарку. И что-то знакомое показалось ему в ней, в том затаенном наслаждении, с которым она следила за происходящим.

В рое нахлынувших воспоминаний вдруг все отчетливее стала вырисовываться давняя картинка. И какие-то зловещие не свойственные его трезвому уму догадки, стали назойливо всплывать в его сознании. И он вспомнил…

Он вспомнил городской ресторан на берегу реки, узкую песчаную полоску под смотровой площадкой и группу нежившихся на солнце собак. Он вспомнил и понял то, что теперь так его поразило…

Овчарка повернула к нему морду, посмотрела долгим умным взглядом, подняла голову и завыла. Стая мгновенно отреагировала на этот зов, он прозвучал, как сигнал к отходу. Несколько самых крупных псов отбежали в сторону, и к ним, все еще возбужденно рыча, присоединились остальные. Овчарка подала очередной сигнал, в несколько мощных прыжков нагнала стаю, сделала круг в ее хвосте, рявкнула напоследок и скрылась за углом соседнего дома.

Ошарашенный такой организованностью, мужчина долго смотрел вслед исчезнувшим животным. Забыв о пострадавшем, оцепенев, ощущая всем телом неприятную скованность.

Желтыми пятнами стали расцвечиваться окна близлежащих домов. Отовсюду заспешила долгожданная помощь. Мужчины в спортивных костюмах, женщины в халатах с платками на плечах… Участок улицы на время оживился. Вокруг пострадавшего собиралось все больше людей. Сочувствие и участие тихим ропотом витали над толпой. Мужчины удивленно пожимали плечами, женщины жалобно причитали, и никто не расходился. Вскоре подъехала милиция, а вслед за ней скорая помощь. Пострадавшего подняли с асфальта, уложили на носилки и, разрезая ночную тишину воем сирены, машина с красными крестами на матовых стеклах, умчалась. На месте около десяти свидетелей выдавали молодому лейтенанту версии происшедшего. У каждого была своя, и одна страшнее другой.

На дороге у бордюра, человек с опущенной головой исступленно смотрел себе под ноги. Но вот к нему подошла женщина, накинула на плечи куртку и взяла под руку.

-Пойдем, Никита.… Пойдем…

Мужчина отрешенно посмотрел на нее, кивнул согласно и неторопливо, раскачивая складным стульчиком, пошел домой.

—————————————————

Багира уводила стаю по грязным задворкам колбасной фабрики. Ветер дул им в спину, и стоило немного повернуть голову, как целый букет запахов улавливал ее чуткий нос, но запаха опасности не было. Стая шла тихо, стараясь излишне не шуметь, и только Боксер, этот неугомонный балагур, то и дело, отставал, обнюхивая деревья, кустарники, урны, а затем во всю прыть догонял ушедших вперед товарищей. Чуть сбавив бег, Багира недовольно рыкнула на него, не зло, скорее укоризненно, и он тут же затерялся в середине стаи. Боксер уважал Багиру.

Через несколько минут, почувствовав запах бензина, Багира подала новый сигнал и повернула стаю влево. Она не хотела, чтобы их увидели с бензозаправочной станции. Теперь им лучше избегать людей, ведь для них наступили новые времена.

Да, новые. Они избрали свою судьбу. Каждый из них знал, на что идет и что сулит им будущее. Начиная большую охоту, они отрешались от всего, кроме единственной и, как им казалось, праведной цели.

Обогнув заправочную станцию, стая шла в густом кустарнике, тянувшемся вдоль железнодорожной насыпи. У оврага животные остановились, вперед вышла Багира, высоко подняла голову и потянула носом. Там, внизу, за пологим склоном, стелились нетронутые пойменные луга, маленькие островки редкого леса прижимались к широкой, не спеша несущей свои зеленые воды реке. Там, внизу, среди высокого камыша, сочных трав и благоухающих цветов они сегодня проведут остаток ночи.

После долгого бега стая быстро устроилась на ночлег. В охранение вызвался Риччи. Несколько последних ночей он почти не спал, стараясь найти себе хоть какое-то занятие. Багира неодобрительно посмотрела на него, она не видела ничего хорошего в подобном отношении к себе, но все же согласно вильнула хвостом и, отбежав на несколько шагов в сторону, легла на теплый сухой песок мордой к легкому ветру. Высоко вверху, над залегшей на ночлег стаей, ярким рожком светила луна, и небо усыпали яркие звезды.

Закрыв глаза, Багира задремала…

Они передавали условный сигнал по цепочке, и последней подала знак Арчи – Багира. Лишь одно тревожило ее в ту минуту. Их месть должна обуславливаться мерой обиды, а один только вид его оскаленных клыков мог на долгое время превратиться для человека в кошмарные видения.

Ох, этот Арчи… – сквозь дремоту думала Багира, – Единственный породистый пес в стае. Огромный, сильный, умный; и такой наивный – просто щенок. Он был гордостью, ударной силой, красой стаи, этот источающий энергию мраморный дог. Мощь его тела, устрашающие скулы, великолепный окрас – все в нем вызывало восхищение, однако при всех своих бесспорных достоинствах он был легко раним. Как мало надо было порой, чтобы он надолго замкнулся в себе. Но когда в минуты необузданного ораторского вдохновения, задрав к небу голову, он приглушенным хриплым лаем призывал к всеобщему господству любви, Багира, отвернувшись в сторону, добродушно посмеивалась над этим «не от мира сего» чудаком. И все же очень многое в нем для нее было загадкой: его мысли, его чувства, душа. Уж что-что, а место под солнцем эта собака могла завоевать себе с легкостью. Так что же заставило его разделить судьбу бродячих собак – не убежать от них, не отвернуться, презрительно фыркнув? Не столько обида и не только гордость. Так что же?

И Багира стала вспоминать, как Арчи попал в стаю. Какая растерянность царила среди собак при появлении эдакого красавца. Как они обнюхивали его, тыкались в него носами, словно желая удостовериться, что это не чучело и не мираж. А он стоял, не шелохнувшись, грациозно выставив вперед лапу и устремив свой независимый взгляд на Багиру. Он ждал ее решения…

Что-то потревожило Багиру. Открыв глаза, она увидела приближающуюся тень. Мышцы ее, изготовившись к прыжку, напряглись, губы вздернулись, обнажив белые клыки, но подувший в ту же секунду ветер принес свой запах. Это был Риччи…

Он подбежал к ней, постоял рядом недолго, лизнул жестким языком в глаз и неторопливо затрусил на большой охранный круг. Багира вновь задремала…

…Первое время она опасалась влияния Арчи. Не для того она собирала стаю, чтобы какой-нибудь щеголь здесь утешал свое тщеславие. Но скоро она успокоилась. Его амбиции были умеренны, и о власти он не помышлял. А вот облик стаи изменился. Не без удовольствия и с некоторой завистью Багира отметила, что, подражая манерам Арчи, многие из собак стали заметно опрятнее и даже с проблесками некоторой элегантности. Нет, о таких успехах и в такой короткий срок она и не мечтала. Что значит сила примера.… И все же главное она видела в том, что Арчи укрепил дух стаи. Теперь, когда за какую-нибудь захудалую дворнягу вставала стена во главе с чистокровным удальцом, когда крохотная болонка чувствовала поддержку и участие породистого дога, Багира не сомневалась, что он помог ей сделать шаг к настоящему собачьему братству.

Арчи также менялся к лучшему. И если рано было еще говорить о том, что от его надменности не осталось и следа, то и не заметить перемен тоже было нельзя. Его привязанности были искренними, а заботы о маленькой болонке Вете просто умиляли вовсе не склонную к сентиментальности Багиру. Облезлая, тоскующая болонка стала предметом поклонения и всяческих знаков внимания могучего родовитого пса.

Да, с его появлением стая как никогда окрепла, и это не могло не радовать Багиру, ведь она была ее любовью, ее надеждой, ее единственным детищем.

Вновь проснувшись, Багира приподнялась на передних лапах и оглядела кучно сбившихся собак. До холодов был еще далеко, но и в эти жаркие ночи ее собаки не отступали от потребности ощущать рядом друг друга. Какой-то немыслимый клубок из голов, лап и хвостов. Живая дышащая сфера, на которой выделялось белое пятно – болонка, спящая между передними лапами и шеей дога. Время от времени, поднимая ухо, Арчи, словно локатором, прочесывал местность перед собой и, не улавливая опасности, успокаивался.

Вся стая лежала сейчас за ней, с таким трудом созданная и так ею лелеемая. А ведь были и другие времена. Всякое было в жизни ее собак и в ее жизни тоже…

* * *

Уже издавна, почти с самого начала своей истории, город был поделен собаками на районы. Были районы плохие, терпимые и хорошие. Те, где находилось особенно много точек общественного питания – столовых, ресторанов, кафе – считались хорошими районами, и за них шла ожесточенная борьба. Еще в недалеком прошлом, когда собаки в основном ходили маленькими группами, власть в районах менялась по нескольку раз за ночь, но в последнее время появились зоны с четко помеченными границами. От былой свободы остались лишь воспоминания. Появление в зоне чужака, пресекалось, и дело все чаще и чаще принимало печальный оборот. И если раньше вылазка в чужую зону считалась не совсем безопасным озорством, то и теперь – граничащим с безумием лихачества.

Существовали строгие правила, регламентировавшие поведение каждого члена стаи. Кроме участия в патрулировании зон, ежедневных турнирах и драках, каждому члену вменялись и индивидуальные обязанности. В зависимости от положения в стае это было и попрошайничество, и воровство, и отыскивание пищевых отходов в мусорных кучах. Последнее не считалось презренным для собачьего рода делом, а в голодные месяцы никто не гнушался никакими методами поисков пищи. Трудными в основном, были зимнее месяцы, когда и завалящую кость отыскать становилось сложнее. К тому же нельзя было не считаться с морозами, которые хотя и не отличались в этих местах особой жестокостью, и все же допекали собак не меньше, чем голод.

Прирученные и брошенные, зимой они были наиболее уязвимыми. Истощенные, изможденные, они умирали под колесами машин, от усердия санитарных служб, от бесконечных болезней, эпидемий, голода. Слабые, как правило, погибали первые, а среди сильных и выносливых шла ожесточенная борьба за выживание. Но последние несколько зим природа была милостива к животным. Наступили относительно благоприятные времена. Сытые скучающие собаки искали развлечений. Стали обычными дневные вылазки в окрестные деревни, где они наводили ужас на всю домашнюю живность. Однако любимым занятием всех стай была охота на кошек. И горе любой зазевавшейся из них. Не помогали ни острые когти, ни вздыбленная шерсть, ни отпугивающее фырканье.

В центральных районах города держались крупные стаи с сильными вожаками. Единственное, что могло дать в них преимущество – это сила и хитрость. В зависимости от этих качеств собаки и располагались на иерархической лестнице своих организованных сообществ. Слабые едва утоляли голод, довольствуясь объедками со стола более сильных.

Любые споры решались в драках. Они редко приводили к гибели кого-либо из бойцов, чаще дело заканчивалось трусливым бегством с поджатым хвостом одной из собак. Вторая преследовала удиравшую, покусывая ее за ляжки и победно лая.

В большинстве своем стаи состояли из малоценных псов, по каким-либо причинам оставленных хозяевами. Реже попадались смеси с породистыми, ну а породистые исключительно редко. Это были либо больные, либо старые животные. Иногда, к стаям на окраинах города прибивались и шакалы, но в силу своего сварливого нрава долго в них не приживались.

В отношении человека у всех собак был единый закон: они старались обходить его, а в случаях неизбежных столкновений дело кончалось единичными укусами и быстрым исчезновением. Человек был чем-то вроде табу для всего свободного народа бродячих собак, и это табу нарушалось разве что в особых случаях.

Так они и жили: жалкие, отвергнутые, грязные, голодные и злые, и все же не покоренные и независимые. Трудно сказать, сколько времени понадобилось человеку, чтобы приручить к себе собаку. Еще труднее будет пройти этот путь повторно.

* * *

…Багира оказалась на улице совсем неожиданно. Еще вечером, добравшись до красного соска матери, она вдоволь напилась молока, сделала круг по комнате, повозившись с хозяйскими тапочками, и только затем, прижавшись к теплому материнскому брюху, задремала. Сквозь сон в ее сознание с трудом протискивались два нервных голоса: мужской и женский.

– А я не знаю, что мне делать, – устало говорил мужчина. – Не знаю…

– Конечно. Ты же такой недотепа, – выговаривала женщина. – Другой бы продал этих щенят и еще деньги в дом принес. А ты? Даже раздарить не можешь. Что у меня здесь, собачий питомник? Рук уже нет за всеми, вами следить.

– Хорошо! Я утоплю их, – вспылил мужчина.

– Папа…Папочка! Ты не сделаешь этого, – вмешался в разговор, встревоженный детский голос. – Я их в школу отнесу. Мы с ребятами выкормим их…

– А ты лучше лекарства пей,- прикрикнула на девочку мать. – Температура тридцать девять.… Топить? Да ты что? Тоже мне придумал, девочку пугать. В деревню отвезем, к тете Даше.

– Это не про мою честь, – подумала Багира и уснула.

На следующий день ее посадили в картонный ящик с дырками и куда-то понесли. В ящике было неудобно и страшно. Все новые и новые запахи проникали в него через щели и пугали своей неизвестностью.

Куда ее несут? И зачем? – думала Багира, а тряска все продолжалась, и, казалось, ей не будет конца. Но вот шумы стихли, стало спокойнее, и она услышала звонок, почти такой же, как у них дома, и все же другой. Потом она долго слушала два секретничавших детских голоса; непонятную возню и вслед за этим надолго наступила тишина. Когда крышка ящика открылась, ее ослепил яркий свет. Жмурясь и дрожа всем телом, она все же решилась осмотреться.

Это была огромная комната со светлой резной мебелью и блестящим, отдающим запахом мастики шахматным паркетом. Вдали, в дверном поеме, она увидела полнеющую моложавую женщину с совком и веником в руках. При виде выглядывающего из коробки щенка она изобразила обморок.

– Мама, мамочка! – подскочил к женщине мальчишка лет десяти и схватил за подол фартука. – Смотри, что мне Светка подарила. Пусть живет у нас, да?

– Что это, Стасик? Я тебя спрашиваю? Что это за зверь…и как он сюда попал?

– Я хотел… Я думал,- виновато опустив голову, оправдывался ребенок.

– Ясно, что ты! А ты спросил кого-нибудь – можно, нельзя? Нет.…Тогда, как принес, так и унеси. И не бери на руки, у тебя будут глисты. – Прислонив совок и веник к стене, женщина подошла к телефону. – Какой номер у твоей Светы? Молчишь? Я и сама помню.… Какая несносная девчонка… Собак мне только не хватало. – Женщина набрала номер и, дождавшись, пока на противоположном конце поднимут трубку, заговорила.

– Здравствуйте! Квартира Фиолетовых? Вас беспокоит мама Стасика.…Да.…Понимаете, ваша дочь оставила у нас щенка, как бы в подарок моему сыну, а у нас нет никаких условий для его содержания. Я буду вам очень обязана, если вы заберете его обратно.…Да.…Пожалуйста. – Положив трубку, женщина повернулась к сыну. – И никаких возражений. А пока приедут хозяева, ему не помешало бы принять воздушную ванну в подъезде.

И, не обращая внимания на протесты и слезы сына, она вынесла коробку со щенком за дверь.

В подъезде Багира просидела долго, ей показалось целую вечность. Потом, с трудом перебравшись через высокую стенку ящика и пытаясь спуститься по лестнице, скатилась к чуть приоткрытой двери подъезда. Поднявшись на ноги и отряхнувшись, она стала боязливо прислушиваться к какофонии доносившихся до нее звуков и принюхиваться к целому букету запахов, вливавшемуся в подъезд. Затем осторожно высунула мордочку на улицу…

То, что она увидела, было поразительно. Громады зданий, толпы людей, вереницы самых разных машин. И все двигалось, шумело – все пахло. Она была так поражена увиденным, что, присев на задние лапы, позабыла обо всем. О страхе, о холоде, о том, что голодна. Она все смотрела и смотрела, как волнуется людское море; как проносятся мимо, оставляя за собой синюю дымку, машины; как сыплются из-под длинных штанг троллейбусов искры, и удивлению ее не было конца.

Но вот от толпы отделилась женщина и подошла к Багире. В руках она держала сумку с продуктами. Багира увидела выступающую за её край палку колбасы, в носу защекотало, и она подумала, что неплохо было бы поесть. Нагнувшись, женщина погладила ей голову и заговорила ласковым голосом.

-Ах, ты дурочка! И не холодно тебе.… Замерзнешь, бедненькая.… А хозяева-то где твои? Никак бросили, а? – Женщина заглянула в подъезд и опять склонилась к Багире. – Пойдешь со мной? Замерзнешь ведь, а у меня какой-никакой, а все же дом.… А?

Женщина подставила свои ладони, и Багира, не понимая, чего от нее хотят, лизнула их. Это и решило ее судьбу. Через час, вдоволь напившись молока, она блаженно спала на коленях у своей новой хозяйки.

Женщину звали Анна Ивановна. Скромная, отзывчивая , очень добрая и потому беззащитная. Уже несколько лет как она вышла на пенсию и теперь занималась хозяйством. Жизнь ее сложилась не лучшим образом, но она научилась принимать все как должное. Ее судьба – это ее судьба.… И все бы ничего, да вот дочь стала приезжать все реже и реже, а тут еще муж угодил в колонию. Казалось, испытаниям, которые посылает ей судьба, нет конца, но она держала удары. Держала и была глубоко убеждена, что терпение и доброта – всесокрушающая сила.

Она нашла на улице и приютила маленького щенка. Он вырос в большую овчарку, которая платит ей любовью за любовь. Он так устроен, этот мир, и за добро он воздает добром, не сомневалась женщина. Вернется муж, и заживут они себе и всем на радость. Представляя это, она мечтательно закрывала глаза, и её воображение рисовало идиллические сценки…

А между тем, Багира, так назвала ее хозяйка за черный окрас, росла. Без забот и особых тревог. Вместе с хозяйкой ходила по утрам в магазин, а вечером на прогулки. А когда однажды ей устроили праздничный обед, оказалось, что пролетел год. Год ее жизни, ее молодости и любви. Она радовалась бытию, боготворила хозяйку, и никак по другому свою жизнь не представляла.

Опять потекло время, и в их жизни почти ничего не менялось. Оно было прекрасным образцом гармонии между животным и человеком, где каждый в силу своих возможностей окружал другого посильными заботами. Багира росла и мужала, испытывая к хозяйке неизъяснимую и ни с чем несравнимую нежность. Казалось, ей ничего не надо, лишь бы бесконечно длились эти неповторимые вечера, и никто не тревожил это несказанное время ее счастья.

К весне из колонии вернулся хозяин. Осунувшийся и злой.

С ним у Багиры не заладилось сразу. Нет, она не искала в нем недостатки, радовалась поначалу вместе с хозяйкой, но что-то настораживало ее. Может, неестественный блеск глаз, а может, запах, вызывавший в ней подсознательную тревогу. Хозяин скоро вновь вышел на работу, а где-то через месяц вернулся домой навеселе. Хозяйка долго плакала, уткнувшись лицом в подушку, а хозяин кричал на нее, употребляя при этом неизвестные Багире обороты.

С того памятного дня все и началось. Хозяин все чаще и чаще стал возвращаться домой пьяным. Он набрасывался на хозяйку, ругал, крушил все, что попадалось под руки. Перебесившись, падал в постель и оглушал квартиру невыносимым храпом. Так повторялось изо дня в день. Мучаясь от беспомощности, Багира не знала, чем помочь…

В тот день хозяин опять принес водку. Опорожнив в один прием половину бутылки, он развалился на стуле и хриплым, срывающимся голосом затянул песню. Убедившись в отсутствии реакции со стороны жены, он исполнился негодованием и стал требовать к себе внимания.

– Ну что это за дом, где поговорить не с кем, – кричал он. – Разве можно жить нормальному человеку сразу с двумя собаками?

– Виктор, ты же обещал, – плакала женщина. – Ты погубишь себя.

– Я бы не пил, чес-слово, – заплетающимся языком бормотал мужчина, – а посмотрю на твою рожу, и сразу невтерпеж… ну невмоготу… – и заходясь сатанинским смехом, хлопал себя по бедрам, высовывал язык и глупо гримасничал.

Не выдержав, Анна Ивановна заперлась у себя в комнате, а мужчина скоро заснул, навалившись всем телом на стол.

Свернувшись в прихожей клубком, Багира слышала его противное сопение, испытывая при этом невероятную ненависть. Сколько хлопот, неприятностей и огорчений приносило это мерзкое, вонючее существо. Эх, как все было хорошо… и на тебе.

Предавшись воспоминаниям, Багира забылась ненадолго, но тут скрипнула дверь, и в образовавшуюся щель проскользнула тень. Бесшумно ступая, чтобы не разбудить мужа, хозяйка подошла к столу, осторожно подняла бутылку и встала с ней над хозяином. Вид ее был угрожающим. Но тут же, словно спохватившись, отпрянула в сторону и вылила содержимое бутылки в раковину. Еще не до конца проснувшись, Багира забылась на секунду, когда раздался дикий вопль, переросший в ужасный рев. Обезумев, с расширенными в злобе глазами, хозяин наступал на жену.

И дальше случилось то, что Багира никак не могла себе простить, что жутким кошмаром вставало перед ее глазами каждую ночь. Хозяин подошел к растерявшейся женщине, схватил ее за плечи, тряхнул, что было сил, и толкнул на шкаф. Сделав шаг в ее сторону, он замахнулся для удара, но что-то остановило его…

Багира видела каждое его движение, каждый мускул на тупо исказившемся лице и, словно парализованная этой нечеловеческой ненавистью, не могла даже шелохнуться. Не дыша, окаменев, смотрела она, как, ударившись головой об угол подвесного шкафа, хозяйка, вскинув руки, вздрогнула испуганно и сползла на пол. Тело ее обмякло, голова безжизненно упала на грудь. Маленькая красная струйка, просочившись среди волос, потекла по щеке.

Не лай, не рык, не вой, а какой-то глухой стон вырвался из груди Багиры. Ее, застывшую над телом хозяйки, мучила одна только мысль: она не уберегла,… не спасла,… не защитила…

– Что уставилась, сучка, – привел ее в себя пьяный голос хозяина. – Что сверлишь звериными глазами? Она… она сама виновата. Она вынудила меня…

Но Багире было не до него. Опомнившись, она стала теребить хозяйку, толкала ее носом, тянула за платье, кофту. Она терлась об нее, подсовывала под мышки морду; она жалобно скулила, пытаясь умилостивить природу, ее высших духов. Они не дадут восторжествовать злу, они проявят милосердие…

Но хозяйка оставалась неподвижна. Она никак не реагировала на старания собаки: жизнь покидала ее. Жгучая, безграничная ярость охватила Багиру, и она набросилась на хозяина. Разорвала ему брюки, рубашку: несколько раз ее зубы впивались глубоко в тело мужчины, и она чувствовала его теплую кровь у себя во рту. Все сильней и сильней проникалась она неведомой ей до сих пор жестокостью и сейчас была готова до исступления рвать, терзать, кусать…

Не ожидавший от молодой собаки такого натиска, мужчина растерялся и упал. От боли и страха из него быстро выветрился хмель; едва отбиваясь от наседавшей Багиры, он оглушал комнату жуткими криками. Плохи были бы его дела, если б не сбежались соседи. Высадив двери, они оттащили собаку.

Багира кусала всех, кто пытался удержать ее. В тех, кто препятствовал ее мести, она видела врага. Но больше всего ее удивляло то, что люди не хотели справедливости – они защищали убийцу. Она, было, сделала еще одну попытку прорваться сквозь частокол рук, когда ее остановил плачущий голос хозяина.

– Люди! Люди! Что натворил я! Убил жену, любушку мою! Не со зла, но убил… – слезы душили его, но Багира не верила им. Она никому больше не верила. Весь в лохмотьях и крови, хозяин поднялся со стула, на который его усадили, и указал пальцем на Багиру. Оно было зловещее, это смотрящее на нее существо, и собака вся сжалась.

– Все эта проклятая собака, все она… – закрыв лицо руками, хозяин наигранно зарыдал. – Голубушка моя.…За тварь заступилась, а она чуть не разорвала меня.

Неведомая сила прижала Багиру к полу. Стыд за отсутствие каких-либо признаков совести у человека, обида за то, что не убило его громом, что не сожгло молнией? И боль за сочувственно вздыхающих хозяину людей? Не помня себя и не в силах вынести всего этого, Багира выскочила из дома и помчалась по улице. Долго, не останавливаясь и не замечая ничего вокруг, она бежала. Несколько раз чуть не попала под машину, спотыкалась, падала, вставала и вновь бежала. Это был бег от себя, от своей неизмеримой собачьей печали.

Ба-ги-ра, – летел рядом и, словно сладостное пение, звучал в ушах голос хозяйки.

Ба-ги-ра, – и все перед ее глазами кружилось, вертелось, постепенно выстраиваясь в какой-то ранящий хоровод воспоминаний. И только за городом, где-то среди леса, она упала в траву, зажмурилась от свалившейся на нее беды и горестно завыла.

Первые несколько месяцев после случившегося, Багира жила за городом, у прилегающей к нему небольшой деревни. Держалась обособленно, ни с кем не сближаясь, только пищу брала у сразу приметивших ее и взявших под свою опеку доярок.

Животноводческая ферма стояла на небольшом пригорке, от вершины которого, петляя, спускалась грунтовая дорога. По ней, поднимая пыль, гоняли машины за молоком, а чуть сбоку от дороги, у опушки леса, стоял старый заброшенный дом. В нем и поселилась Багира. Спала она на балконе, среди груды ящиков, и один раз в сутки поднималась кормиться на ферму.

Деревенские собаки встретили ее настороженно, особенно сучки. Но так как она никого к себе не подпускала, о ней стали быстро забывать. Несколько кобелей были более настойчивы, но и их она отвадила. Так и жила, одна со своей горечью, не желая ею ни с кем делиться. Она надеялась на время, но оно оказалось бессильным: не приносило облегчения, не залечивало ран.

Однажды мимо дома, где жила Багира, проходила парочка. Багира лежала в траве у колодца и заметила ее только, когда она остановилась у покосившейся ограды.

– А что, Ивановы не собираются возвращаться? – спросила женщина. – Жалко ведь. Дом-то еще не плохой, а пропадает…

– Да где там. Федор совсем городским стал. А здесь, говорит, у меня дача будет. Внуков на лето возить буду, – ответил мужчина, и сделал несколько шагов к ограде. – Глянь-ка, собака…

– Да ты что? Это же наша Чернушка. Она уж вон, сколько здесь живет. Красивая, правда?

– Кобель или сучка?

– Это все, что тебя интересует? – покачала головой женщина. – Сучка. Кобеля наши деревенские давно бы извели.

Прищурив глаза, Багира наблюдала за парочкой. Она слушала их, и ей даже стало смешно. Уж она – то знала этих деревенских псов, которые только и горазды, что побрехать, а как до дела дойдет – так первые сбегут , поджав хвосты.

– Плохо ей, видно, – надкусив соломинку, продолжала женщина. – Собака, а горе тоже знает.

– Ясное дело. По хозяевам тоскует. Надоела им, вывезли за город и бросили, – компетентно заявил мужчина.

– Жалости у людей нет. – Женщина отошло от ограды, и мужчина последовал за ней. – Лучше бы убили, чем так мучается животное.

– Да, – согласился мужчина. – Слушай, сегодня вечером в клубе концерт. Пойдем?

– Можно, – кивнула женщина.

Подбежав к калитке, Багира долго смотрела вслед удаляющейся парочке, пока две расплывчатые фигуры не скрылись за поворотом. В тот же день она вернулась в город.

Решение возникло сразу. Она поняла, что не может больше оставаться в деревне и выслушивать ежедневные сочувственные вздохи. Жалость этих людей вытеснит из ее памяти прошлое, и она даст втянуть себя в их тихую, размеренную, спокойную жизнь. А это значит услужливо вилять хвостом, прижав к спине уши, заигрывать и пресмыкаться перед теми, кого она больше не в силах любить. Нет, люди не возьмут ее жалостью, да и не нужны они больше ей…

 

* * *

 

Налетевший порыв ветра поднял Багиру. Стая по-прежнему спала неестественным, казалось, мертвецким сном. Один только Боксер, пробудившись на шум, опасливо огляделся по сторонам и, успокоившись, снова заснул. Потянувшись, Багира почесала лапой за ухом и затем растянулась на песке.… Еще совсем недавно рядом в ней лежал бы Кавказ… Ее Кавказ… Большой, лохматый, сильный, ласковый и до глупости влюбленный в нее пес. Она вспомнила две слезинки, скатившиеся из его глаз при расставании, хотя гордости в нем было на десяток собак. Но то были горькие собачьи слезы разлуки.

Он ушел – так она захотела. Все тосковал по своим горам, неприступным скалам, непроходимым ущельям, неистовым речкам; по синему небу и близким, потянись – достанешь лапой, звездам. Он бредил по ночам далекой родиной, хотя и видел ее всего-то… Через три недели после рождения огромный самолет унес его далеко от родных мест, но мысленно он с ними никогда не расставался.

– Интересно, где он сейчас, – думала Багира. – Дошел ли?..

Ей так хотелось, чтобы он дошел.

История с Кавказом была до банальности проста. Маленький забавный щенок, превратившись в огромную, с лоснящейся шерстью, к тому же не терпящую фамильярности собаку, стал явным неудобством в небольшой городской квартире. И, хотя ему было только предложено на ночь перебираться на просторную лестничную клетку, он с его болезненным самолюбием, предпочел улицу. Да и бродячая жизнь была ему больше по нутру.

Кавказ! Улыбнуться ли ему звезды над вершинами седоглавых гор? Звезды, о которых он так мечтал…

Багира перевернулась на спину и закрыла глаза…

Первый пес, которого она встретила в городе, был Корноухий. При виде молодой красивой овчарки глаза его вожделенно заблестели, и, не сдерживая желаний, он засеменил вокруг нее.

Корноухий был не последним псом в городе: немолодой, испытанный временем кобель. Исполосованная рубцами морда, разодранные уши говорили о том, какого рода опыт приобрел он за свою нелегкую жизнь. Среди собак он славился хитростью и жестокостью, поэтому, во избежание неприятностей, его старались обходить стороной.

Стая его была невелика, с ним трудно ладить, и потому на многое рассчитывать не приходилось. Да и район, где он обитал, хотя и был обширен, но скуден – не разживешься. Сам Корноухий довольствовался тем, что имел, и не искал большего. Он не был тщеславен и не нуждался в громкой собачьей славе. Казалось, он овладел чувствами и даже руководил ими к своей выгоде, но, встретив Багиру, понял, до чего слаб, и что не ему спорить с природой.

Багире было трудно совладать с напористостью и упорством вожака. Нелегко домашней, изнеженной овчарке, только попавшей на улицу и открывавшей для себя этот жестокий мир страданий и постоянных лишений, противостоять бесконечным и настойчивым ухаживаниям могучего пса. В конце концов, жизнь взяла свое, и она уступила. Пятерых мертвых щенят она восприняла как наказание за слабость. Еще одна ниточка оборвалась, вконец ожесточив ее. Корноухий стал настолько противен, что ей стоило больших трудов сдерживаться и не дать гневу выйти наружу. Подавляя раздражение и охватившую тоску, она ждала случая, чтобы уйти из стаи. И вскоре он представился.

Весной, когда все бродячее племя собак вновь охватило всесильное чувство любви, она перебежала в стаю Рыжего. Корноухий не ожидал от нее такой дерзости и оставался в полном неведении, пока не был поставлен перед фактом. Но больше всего его задело то, что Багира перехитрила его. Схватиться с Рыжим… клыки коротки, все одно, что обречь себя на гибель. И, затаив обиду, он уступил.

Рыжий хозяйничал в двух центральных районах, один благодатнее другого. Собаки двух групп его стаи были явно крупнее других собак в городе и отличались необыкновенной наглостью и самоуверенностью. Относительная легкость, с которой они добывали пищу, ставила их в некоторое привилегированное положение, однако в самой стае законы были жесточайшие.

Откуда появились в городе Рыжий и вожак его второй группы Мясник, не знал никто. Среди собак сложилась мнение, что они сбежали с пригородной бойни, но это были только догадки. Та быстрота, с которой они захватили власть, поражала. В старом районе, со сложившимися традициями, за несколько дней, были задраны все не пожелавшие подчиниться собаки, а остальные обрекли себя на беспрекословное подчинение. Особенно отличился в этой резне Мясник, за что и получил такую нелицеприятную кличку. В дальнейшем в стае была установлена железная дисциплина с безжалостным наказанием любого ослушника. При этом культ Рыжего был так велик, что даже неодобрительный взгляд в его сторону считался святотатством. Вот по отношению к другим собакам у членов стаи Рыжего запретов не было. Здесь они вволю могли вымещать скопившуюся в них злобу.

* * *

Тот год Багира провела в стае Рыжего. Он был противен ей не меньше, чем Корноухий, но другого выхода она не видела. Она задалась целью познать жизнь стаи изнутри: нелегкую жизнь ночного города: их правила и законы. И самое главное – она искала дорогу к власти, пути и способы ее достижения.

И второй ее помет оказался неудачным. Щенята снова родились мертвыми. Словно какой-то рок преследовал ее, ни на секунду не давая отвлечься, и приближая к зловещему финалу. Казалось он не оставлял ей выбора, как только покориться.

К лету, она ушла и из стаи Рыжего. Теперь, когда в городе ее знали все, и она не нуждалась ни в чьем покровительстве – это был первый шаг к намеченной цели. Она поселилась за бензоколонкой у оврага, в месте, уединенном и удобном для ночлега. Попасть сюда можно было только с наветренной стороны, а в случае опасности – уйти по реке. И хотя ей пока ничто не угрожало, она учитывала все.

Место считалось нейтральной зоной, на него не распространялась, чья либо власть, и тот, кто попадал сюда, фактически приходил к ней. Вначале это были случайно забредшие, обиженные или изгнанные из стай собаки. Потом появились перебежчики. И, наконец, повалили все подряд. Багира производила тщательный отбор. Ей нужны были особенные собаки – одержимые, гордые, решительные. За полгода отсеивания она отобрала всего восемь собак, зато на каждую из них могла положиться.

Для города стало неожиданностью появление новой, пусть небольшой, но сплоченной и дружной группы Багиры. И хотя она еще не заявляла о себе, о своих правах и интересах, хотя зона ее обитания не соприкасалась с зонами городских стай, было ясно: долго их терпеть не будут. Багира прекрасно понимала, однажды их подкараулят где-нибудь и без жалости расправятся. Она осознавала, нужен костяк из трех-четырех мощных собак, кулак, который гарантирует неприкосновенность. И сбить его надо в кротчайший срок. Иначе…

О том, что произошло дальше, она и не мечтала. Здесь судьба улыбалась ей.

Первым появился Кавказ. Повстречав однажды вечером одиноко бредущего пса, она сразу поняла – это тот, кто нужен. Он сам увязался за ней, ей не пришлось ухищряться. Но скольких трудов стоило удерживать его подле себя. Его все тянуло куда-то на юг, в горы. А ей так не хотелось его отпускать. Ведь как ни странно, ей было приятно его неназойливое, молчаливое внимание. Как тень, сопровождал он ее всюду, и ощущать его рядом стало для нее необходимостью.

Вторым стал Боксер. Они с Кавказом отбили его у передового отряда Рыжего, выбившегося из последних сил, искусанного, но возбужденно радостного и залихватски хвастливого. А как он дрался! Один против шестерых, да с таким азартом, с такой удалью, что, залюбовавшись, Багира невольно задержала помощь. Да и после того, как они с Кавказом отогнали противника, Боксер еще долго бросался в сторону давно убежавших собак. Едва живой, еле передвигаясь, он принимал боевые позы, пыжился и угрожающе лаял осипшим голосом.

Багира быстро поставила его на ноги. Дни и ночи без устали зализывала она ему раны, и он ожил. В стае он прижился легко, сразу же став всеобщим любимцем. Пока дело не доходило до драк, Боксер слыл дурашливым весельчаком, но в случае опасности или перед поединком подпрыгивал на месте, выгибая спину дугой, а это ей напомнило прыжки боксеров на ринге, которых она видела по телевизору.

Боксер оказался незаменимым псом в стае. В самые трудные минуты, когда бывало очень холодно или голодно, он находил единственный, неповторимо теплый и проникновенный тембр лая, что все невзгоды воспринимались легче. Ни на секунду не оставался он на месте и постоянно что-нибудь придумывал. А как дурачился он, когда узнал от Веты, что в какой-то там Франции есть рестораны, парикмахерские и даже кладбища собак.

Умора, – заливался он лаем. – Это же надо… Важно входит он в парикмахерскую, а там, услужливо суетясь, его встречают мужчины и женщины в белых халатах. Они обвязывают ему вокруг шеи белую простыню, моют голову и мылят для бритья морду. Женщины тем временем заняты педикюром – колдуют над его лапами. У входа в ресторан его, выхоленного и благоухающего духами, встречает официант с большой берцовой костью на подносе. На грудь ему вешают огромную блестящую медаль, совсем такую же, какую он видел на победителе смотра породистых собак, и уводят в сверкающий люстрами колонный зал. Его усаживают в мягкое кресло, и целый сонм проворных официантов то и дело меняет перед ним блюда. Куриные шейки, кости с остатками мяса и даже так любимые им сосиски. Эх, чудесная страна Франция, – весело лаял он, носясь вокруг разинувших пасти собак. – Жаль, далеко до нее…

Боксер был собакой самых, что ни на есть дворняцких кровей. Родился он под навесом у склада хранения овощей парникового хозяйства. Какая-то добрая душа бросила его матери, стареющей сучке Пальме, ворсистый мешок, на этой подстилке он впервые и увидел белый свет. Ни братьев, ни сестер своих он не запомнил: кто умер, кого унесли, но время, прожитое с матерью, навсегда врезались в его память.

Уже с первого дня, с первых сознательных минут, он был ошеломлен. Он не мог надышаться, не мог наглядеться, не мог впитать в себя всё больше напирающее разнообразие окружающего мира. Столько всего замечательного интересного вдруг навалилось на него: столько неожиданных и захватывающих событий; столько добрых и красивых людей. И редко кто из них не потрепал бы его за ухо, не угостил конфетой.

Все в поднебесье виделось ему прекрасным. И жгучий обод солнца, плывущего по небу огненным шаром; и голубое небо, все в белых ватных кляксах, игривых облаков барашек; яичная луна, светившая в чернильной бездне желтым фонарем. И ветер, этот волшебник балагур, в своих затейливых коктейлях открывавший необыкновенный мир ароматов его детства, чудесный мир неповторимых запахов, каждый их которых нес открытие.

Еще щенком он понял, в этом мире главная фигура человек, И от него зависит все – достаток, процветание или лишения и стеснения собак. Буквально все они стелились перед людьми, и кто больше всех усердствовал, пользовался наибольшими благами. К тем, кто не пресмыкался, относились грубо, в лучшем случае на них не обращали внимание. А внимание людей значило многое. Это и положение, и, что главное, – пища.

Еще Боксер заметил, что люди, прежде чем подкормить, любят подразнить собак. Обязательно заставят попрыгать на задних лапах или покрутиться вокруг оси. Интересно, зачем им это надо? – размышлял Боксер. – Наверное, чтобы прокормиться самим, им тоже приходится частенько проделывать эти неприятные процедуры, успокаивал он себя, подпрыгивая за очередной конфетой. И все же эти маленькие недостатки казались пустяками в сравнении с тем хорошим, что давали люди. И скоро наравне с другими собаками он боготворил их.

Парниковое хозяйство города было огромно. Сами парники, множество складов, подсобные помещения, управление – и все это было обнесено оградой. Собаки входили в штат охраны и не без успеха помогали людям следить за обширной территорией.

Судьба Боксера была определена местом рождения. Немного повзрослев, он уже бегал вместе с другими собаками на ночные дежурства и усердно голосил в общем хоре тревоги при появлении намека на посторонний запах. Как отрабатывать свой хлеб, собаки знали.

Отношения между самими животными были весьма натянуты. Словно соревнуясь, они выслуживались перед людьми, стараясь получить их одобрение. Обласканные становились врагами всего парникового четвероногого сообщества.

Пресмыкаться перед людьми было не в правилах Боксера, но из двенадцати состоявших на службе собак его выделяли. Трудно сказать за что: может, за общительность, или доверительность в отношениях с людьми, а, может, и за неизменные победы во всех турнирах. Для собак сообщества это оставалось неразрешимой загадкой, они никак не могли взять в толк; он меньше всех юлил перед людьми и незаслуженно, больше других пользовался их расположением. И в стае стали недолюбливать его.

Среди людей у Боксера недругов не было. Михалыч, пожилой охранник, два раза в неделю впускал Боксера в дежурку, кормил до отвала и разрешал понежиться на мягкой подстилке у своих ног. И летом, и зимой это было незабываемо! Летом сытым, в прохладе комнаты блаженно дремать, позабыв обо всем; зимой – короткие передышки от достающих повсюду колючих морозов. Но более всего в «Михалыче» Боксера привлекала простота. Он вел себя с ним на равных, как с другом. И хотя в их отношениях Боксер, как кобель гордый, старался сохранить внешнее достоинство, но в душе этот грубоватый человек уже давно был для него верховным жрецом и повелителем. С каким-то томительным наслаждением ждал он дни его дежурств и, когда они наступали, был по-собачьи счастлив.

Как-то раз, увлекшись преследованием чужой собаки, он с опозданием примчался к дежурке и толкнул дверь грудью. Того, кого он искал глазами, в комнате не оказалось. Вместо него, выпуская густые клубы дыма, на кушетке сидел незнакомый человек. Зло, посмотрев в сторону Боксера, мужчина выругался.

Пошла отсюда, тварюга.… Прочь… – но, убедившись, что собака никак не реагирует на брань, мужчина вскочил на ноги и заорал еще громче. – Кому сказал… мать твою… Пшел вон…

И Боксер убежал. Он не обиделся, ему не раз приходилось слышать кое-что и похлеще, он думал о старом друге. Неужели он бросил его? Неужели он больше не хочет его видеть? Но за что? Что он такого сделал?

И Боксер загрустил. Ходил сам не свой, не ел, не спал и без причины набрасывался на попадавшихся ему собак, словно они были в чем-то виноваты. А Михалыча все не было.

Немного успокоила его Валя, женщина из управления. Проходя мимо дежурившего у автобусной остановки Боксера, она вдруг остановилась и погладила его по голове.

– Что загрустил?.. Хороший пес.… Нет твоего благодетеля. Заболел. В больнице он лежит. Вот выздоровеет и обязательно вернется.

У нее был красивый голос, обнадеживающий.… И хотя Боксер не любил женщин из управления, эта стала для него вторым человеком в мире. И потекли дни ожидания. Каждый день он выходил к автобусной остановке, с надеждой всматриваясь в пассажиров.

Шло время, а охранника все не было. Зато чаще, чем надо, стал показываться его временный сменщик. Он все крутился, все высматривал и вообще вел себя подозрительно. В одну ночь он даже впустил и выпустил большую машину, хотя до него ночью машины не разгружали.

Охранник тоже приметил Боксера и все косился на него недобрым взглядом. Они с самого начала не понравились друг другу.

И вот в его дежурство, ночью, вновь появилась машина. Обходя здание склада, Боксер видел, как несколько человек грузили в кузов ящики с овощами. Скорее машинально, на появление посторонних на территории, он гавкнул пару раз и поплелся было дальше. Но это взбесило охранника, и он разразился дикой бранью.

Ах ты, пес шелудивый… дрянь поганая… гнида вонючая… – и кусок кирпича полетел в собаку.

Сносить такое было не в характере Боксера, и он вместе со сбежавшимися на его лай собаками, подняли такой гвалт, что людям пришлось срочно свернуться и уехать. Когда обидчики , наконец, скрылись из виду, собаки унялись, но еще долго в ночную тишину, разведенную мелодичными переливами сверчков, врывались глухие проклятия взбешенного охранника.

Следующий день выдался жарким. Высоко поднявшееся солнце палило нещадно, и к полудню напекло так, что только и оставалось спрятаться в спасительную прохладу густого кустарника. Неторопливо, с вывалившимся языком перебежав раскаленную асфальтовую площадку перед управлением, Боксер пролез в узкую щель зеленого куста к своему излюбленному в такие дни месту. По пути он бросил беглый взгляд на стоящего на проходной недруга, шерсть на загривке сама собой приподнялась, но жара не располагала к выказыванию злобы и обид. Он и так едва глотал обжигающий легкие воздух.

Его место оказалось занято. Любая другая собака их стаи, завидев его, поспешно убежала бы, но эта, приветливо махнув хвостом, вновь закрыла глаза. Это была его мать Пальма. Собственно, и место это было ее: еще щенка она укрывала его здесь от зноя. Пришлось пробираться дальше, в глубь кустарника. Облюбовав новый уголок, Боксер потерся шеей о сучок, повертелся волчком, улегся и закрыл глаза.

И он увидел сон. От автобусной остановки ему навстречу, радостно размахивая рукой, шел Михалыч. Позабыв обо всем, сорвался он с места и бросился другу на грудь. Какой удивительный свет излучали глаза человека, какими целительными, снимающими тяжесть с души, были прикосновения его рук и объятия, как ласковы и проникновенны слова, восторженным звоном врывающиеся в каждую клеточку его тела.

-«А вот и я, – откуда-то издали звучал родной голос, – Забыл, небось, меня, дружище…»

О…. Разве мог он его забыть… разве мог…

– «Вот такие, братец, дела, приболел я немного, – вновь зазвучал голос, но тут же к нему присоединился голос нового охранника. Даже в эти редкие минуты сладких грез он должен был вмешаться и все испортить. С трудом подавив в себе злость, Боксер лениво открыл глаза. Сквозь зеленую листву почти ничего не было видно, только пара сапог и качающаяся сбоку от них черная палка.

-Ну, где же ты, – позвал далекий голос, и опять перед глазами встал Михалыч. – Беги же сюда! Смотри, что я тебе принес! Твои любимые сосиски! Ешь…. Правда, про твою медаль я забыл, но ты не огорчайся. В следующий раз я принесу самую, что ни на есть настоящую…

И тут видение кончилось. Встревоженный Боксер резко вскочил на ноги. Лоб его покрылся глубокими морщинами – он напряженно думал.

В сапогах – это же новый охранник, и в руках у него не палка, а ружье…

– Удивляюсь. Новая двустволка – и не испробовать! – подтвердил его догадку гнусный голос.

И хотя для них было привычно оружие у охранников, Боксер все понял. Жалобно заскулив, он бросился к матери. Увести, он успеет ее увести!

Громкий хлопок пригнул его к земле. Предсмертный хрип, еще хлопок, и тишина. Одновременно с выстрелами что-то врылось в землю перед ним, и сорванная с ветвей стайка маленьких листьев медленно закружили в воздухе. Ужас, бессилие и дрожь охватили Боксера.

– В чем дело? Кто-то стрелял.… Да так, ружье проверил.… Нашел место… – как сквозь сон доносились до него голоса. И тут он услышал вой. Горестный, пронзительный, выворачивающий все нутро, разрывающий грудь и затмевающий сознание. Чуть приподнявшись, он сделал шаг и упал.

Он не терял сознания, он потерял самое себя. С открытыми глазами лежал он на земле, видел ноги удаляющегося охранника и слышал его последнюю фразу.

– Что, получил…

Он не бросился ему вслед. Дух матери витал где-то рядом, и он прощался с ним. Дух матери, которая дала ему жизнь и сейчас погибла вместо него. И пока не стемнело, он так и лежал там, рядом с ней. Ночью он поднялся, отряхнулся и побежал прочь. Какое-то безразличие охватило его. Ему стало все равно, что делать и куда бежать. Город, так город. Он поглотит, растворит его без следа – этот темный, сверкающий оскалом реклам монстр.

У шести собак из передового отряда Рыжего буквально отвисли челюсти, когда к ним приблизился, а затем, не обращая внимания, пробежал мимо, незнакомый им пес. Опомнившись, они бросились вдогонку, и шедшая во главе группы собака впилась Боксеру в ляжку. Это и привело его в себя. В голове замелькало, закружилось, и всей своей густой шерстью, кончиком каждого волоска он впервые ощутил такую неистовую злость. «Вот они, твои враги. Свора жалких кровожадных тварей. Как обрадовались! Как говорят их глаза, как торжественно блестят клыки в предчувствии добычи! Ничтожные безликие твари. Ничто не останавливает их: ни сочувствие к ближним своим, ни чужое горе. Все перенимают у людей. Крови им подавай, никак не насытятся. Что ж, получайте – только на мертвечину не надейтесь…

И, подпрыгнув на месте, он с боевым кличем бросился на собак. Это было безумием. Каждая из них была крупнее, к тому же намного безжалостней и опытней в драках. И все же красивой расправы не получилось. Боксер не только успешно защищался, но и наносил своими мощными челюстями чувствительные раны противнику. Он видел, как вышла из драки с перекушенной лапой, одна, отскочила и завертелась другая; он видел некоторое смятение в рядах нападавших, и все же силы были неравны. Пусть медленно, он стал сдавать. Пасть его набилась, шерстью, грязью и кровью, Нестерпимо жгло изодранные в клочья губы, израненные ноги отказывались держать. Силы покидали его, их оставалось ровно столько, чтобы стоя и умереть. Но страха он не чувствовал, скорее, это было опьяняющее, радостное упоение за избавление от дарованной судьбой, горькой собачьей доли. И, как истый пес, он только усмехнется смерти в глаза.

Когда появившиеся Багира и Кавказ отогнали свору Рыжего, он все еще продолжал рычать и лязгать зубами. Вид его, однако, был удручающим, и казалось, что, даже оправившись после всего этого, он еще долго будет приходить в себя.

Так считали все, но только не Боксер. Багира все еще без устали мучилась, вынюхивая для него лечебные травы, а он уже взялся доказать стае, что веселее и счастливее в мире пса не сыскать. И только с ней одной он поделился своим горем. Доверился, не раздумывая и не опасаясь, что она будет лаять об этом на каждом углу. Ну, а идеей Багиры он заразился сразу, лишь удивляясь, как ему самому такое в голову не пришло…

* * *

Третьим псом ударной группы Багиры стал Риччи. После выздоровления Боксера Багира вывела стаю с одной из запасных стоянок в лесу. Теперь, как обычно, они ночевали в овраге, а днем посещали традиционные места кормежек. В тот день путь группы Багиры к месту сбора стаи лежал через кладбище. Она всегда старалась пройти быстрее это место запахов скорби, – ведь здесь лежала та, мысль о которой приносила невыносимые страдания. Багиры спешила и потому лишь отметила для себя, что на пригорке у свежей могилы лежала собака. На следующий день собака лежала на том же месте. Прошел еще день, и никаких изменений. Багира изменила маршрут и провела свою группу под носом у кобеля в надежде хоть как-то расшевелить его… и никакой реакции. Когда на четвертый день переставшая подавать признаки жизни собака оставалась на прежнем месте, сердце Багиры дрогнуло. Она отобрала у Боксера палку колбасы и положила ее перед ней. Колбасу из-под разгружавшейся у магазина машины увел Боксер, и, конечно, он не до конца разделял такую щедрость вожака, но все же ничем не выразил своего несогласия и ни малейшим жестом не выказал недовольства. Правда, колбаса осталась лежать нетронутой, и больше похожая на тень собака даже не посмотрела в ее сторону. Полуживая от истощения, с впавшими боками и затуманенным взором, она, казалось, уже отрешилась от всего.

Багира не могла допустить, чтобы на ее глазах пропал, она уже не сомневалась, хороший пес. Оставив стаю в овраге, она вернулась на кладбище одна…

…В небольшой двухкомнатной квартире, в тихом переулке, царило радостное оживление. Одинокая старая женщина, наконец, дождалась так давно обещанного ей котенка. Закрыв за собой дверь, и с трудом добравшись на кухню, она с облегчением села на стул и успокоила насторожившуюся собаку.

-Фу, Риччи. На место. Не пугай малышку. Ну, дурочка… Что ж ты так испугалась? Ну, еще одну лапку.… Вот так…

Отцепив от платья выпустившего коготки котенка, женщина положила его на пол, поставила перед ним блюдце и налила молока. Сжавшись в маленький пушистый комочек, и испуганно озираясь, котенок то и дело с опаской поглядывал на застывшую над ним огромную зубастую собачью пасть. Но страх постепенно отступал, и, принюхавшись к знакомому запаху, он осторожно потянулся мордочкой к краю, заполненного блюдца. Не обманувшись в надеждах, он с жадностью стал лакать теплое молоко, выгибая дугой спину под поглаживающей ее рукой.

-Какая он лапочка, да? – присевшая на корточки женщина повернулась к стоявшей рядом собаке. – Посмотри, Риччи, разве это не прелесть? Такая забавная и смешная крохотуля.… А мурлычет, как…и молоко на усах.

Словно услышав ее, котенок поднял мордочку и облизнулся розовым язычком.

-О, Риччи! Это никуда не годится, – потрепала за ухо приревновавшую собаку женщина. – Как некрасиво. Сейчас же прекрати. Мы ведь не эгоисты. Вот увидишь, как здорово нам втроем будет. Один очень смелый и смышленый котенок, страшно умная и красивая собака и дряхлая, немощная, но любящая вас старуха.

А-ав, – коротко рявкнул пес и лизнул хозяйке руку.

– Умница. Какой ты умница. Я знала, что ты не будешь долго дуться. Пойди, принеси там, в дверях сумку, я приготовлю тебе что-нибудь поесть. Ты ведь тоже голоден.

Выслушав хозяйку, собака потерлась мордой о ее плечо, махнула хвостом и выбежала в прихожую.

Какое-то тревожное чувство закралось в грудь Риччи. Зачем ей эта кошка? Разве плохо им было вдвоем? Конечно, она не помешает, и раз хозяйка так захотела, придется смириться – и все же…

Подхватив зубами сумку, Риччи вернулся на кухню и поставил ее на пол перед хозяйкой.

Нет, они не такие плохие, эти коты. Характер у них несносный, а так ничего, терпеть можно, – размышлял Риччи.

-Спасибо, Риччи, – сказала хозяйка. – Тебе придется недолго потерпеть. Бедненький… Я же вижу, как у тебя глаза потухли.

Никак не отреагировав, собака забралась под стол и улеглась.

-А как мы его назовем? – вновь раздался голос хозяйки. – Конечно, не Васька и не Мурзик. Это слишком… Что же ему подойдет? Маленький, бедненький… как снег. Снег… снег… Снежок! Тебе нравится?

-А-ав, – лениво подал он голос, не отводя глаз от все еще лакающего молоко котенка.

-Вот обжора, – думал он.

-Ох, и аппетит у тебя, братец Снежок. Зверский, – сказала хозяйка. – Оказывается, вы оба у меня не дураки поесть. Первый щенком чуть миску не проглотил, а второму только и успевай подливать. Сейчас уже не говорят, что хороший аппетит – признак здоровья, и все же вы оба у меня молодцы.

– Ну вот. Я и этот жалкий котенок уже значим для нее одинаково, – подумал Риччи и закрыл глаза. Он был страшно недоволен таким сравнением хозяйки. Она ведь несравненно выше, чем кто-либо, так неужели он для нее значит столько же, сколько этот глупый котенок.

– …Вы только посмотрите на него, – раздался голос хозяйки. – Куда это годится? Он все еще сердится. А я думал, тебя надолго не хватит. Нет, если ты против, я, естественно, отнесу его обратно или выброшу в окошко.… Но ты лучше вспомни. Вспомни, когда я тебя самого вот таким же принесла. Ну, точная копия.… Даже могу тебя заверить, что котенок ведет себя намного интеллигентнее, чем ты тогда, четыре года назад. Ты просто-напросто залез в миску и опрокинул ее.… Да, да. Не улыбайся.

Четыре года. Неужели прошло четыре года? – подумал Риччи. – А ведь он все помнит. Все. С того памятного дня и по сегодняшний день, всю его необыкновенную жизнь. Ему так здорово повезло с хозяйкой, которая, несомненно, лучший человек на свете и которая так любит его. Вся его жизнь заполнена ею, ее делами, заботами и тревогами. Другой жизни он не знал и не желал.

Ох, эти люди. Они такие разные. Добрые и злые, равнодушные и одержимые. И ничем особенным они не выделялись бы, да вот эта удивительная способность любить и внушать любовь. Ничто так не покоряло и не обезоруживало, как это их всесильное чувство. Именно оно сделало их такими могущественными. Вот и он, озлобленный за первые два месяца жизни голодом, побоями и издевательствами, неожиданно испытал всю обескураживающую силу человеческой любви. Заботы, ласка, внимание они оказались пострашнее любого хлыста и любых клыков. И те, к кому он, казалось, воспылал непреодолимой ненавистью, вдруг пробудили в нем совершенно противоположное чувство, и он не противился ему.

Он был ошеломлен вдруг навалившимся на него дружелюбием, чутким ненавязчивым вниманием. Настолько, что когда пришел в себя, понял, что безнадежно покорен.

Да, его хозяйка была удивительной женщиной. От природы умная, разностороннее развитая, общительная, энергичная, спешившая жить, она страстно любила животных, считая, что человечество перед ними в неоценимом долгу. Она действительно видела в них своих меньших братьев и, по ее признанию, те маленькие радости, которые она им доставляла, были лишь толикой во искупление того большого греха, который лежит на человечестве.

– Чтобы в природе вымер какой-либо вид животных, – постоянно повторяла она, – требуются миллионы лет, а человек за свою короткую историю столько всего перегубил, да на погибель обрек, что если будет продолжать в том же духе, то скоро ему просто некого будет истреблять.

Вся ее деятельность была связана с защитой «тварей божьих» от самого страшного хищника – человека. Она признавала всю живность вне зависимости от ценности и красоты. Любить или не любить – дело вкуса, но право на уважение должно быть оставлено за всеми.

Шли годы. Женщина незаметно постарела, почему-то это всегда происходит незаметно, и вскоре сама стала нуждаться во внимании и помощи. И здесь незаменимым стал Риччи – ее близкий друг и помощник. Когда-то ей пришлось немало потрудиться над измученным, погибающим щенком, и она не только вытащила его из рук костлявой, не только исцелила его затравленную душу, но и вернула веру. Мир вновь стал для него добр и прекрасен.

Да, он помнил все четыре года. День за днем из этого удивительного и где-то волшебного времени.

В хозяйке ему нравилось все. И испещренное морщинками лицо, и тихий одрябший голос, и немощные старческие руки, и неуклюжая, вразвалку походка. Он принимал ее такой, какая она есть, так же, как она когда-то приняла его, израненного и неказистого. Он желал и стал для нее верной и надежной опорой. Все его дни были заполнены маленькими и приятными для нее услугами, а ее добрый, с оттенками любви голос был для него высшей наградой и похвалой.

Но больше всего он любил вечера. В ясную погоду, когда небо было свободно от туч, хозяйка выносила на балкон кресло, и он, устроившись рядом с ней так, чтобы ощущать ее руку, забывал обо всем на свете, и для него переставало существовать все, кроме ее тихого, чувственного голоса.

-О, небо… Звездное небо! Оно прекрасно, милый Риччи! Оно бездонно! Мириады маленьких, блестящих стежек сплетаются на нем необыкновенными узорами, жемчужным бисером вкрапливаясь в нетканую материю пространства. Алмазными гроздьями свисают с него кружева созвездий и ожерелья галактик. Он потрясающе неповторим,  он будоражащий, пугающий, зовущий – этот набросок бесконечности.

Безмолвное, загадочное поле битвы тьмы и света, сжав в ледяных объятиях, зорко хранит свои нескончаемые тайны. Хранит и манит. И пусть мы на заре своей истории, пусть еще дети, но взгляды наши обращены к небу, к звездам; все наши помыслы как магнитом тянет к ним.

И это зов, мой, славный Риччи. Зов неодолимый и неистребимый…

Уже древние – египтяне, греки – пытались осмыслить и приблизить эти далекие и загадочные миры. Они вознесли на небо свою фантазию, и оно стало ареной борьбы и жизни их героев: ареной вражды и ненависти, любви, добра и зла. И оно сразу ожило, заговорило с нами языком сказочных персонажей, по земному близких, понятных и прекрасных. И как наглядно расписали они на застывшем небосводе красоту своих устремлений. Ведь их не покидало убеждение, что небо является не чем иным, как незыблемым символом торжества мужества, доблести и справедливости. И послушай, как группы разрозненных звездочек были объединены единым сюжетом.

Смотри, там, высоко над горизонтом, царственная корона блистательной гордячки Кассиопеи, а чуть правее слабое свечение созвездия ее блеклого и слабовольного супруга – царя Цефея. Гордость и слабоволие, блеск и блеклость… Сочетания противоположностей еще ярче высвечивают преимущества одних и недостатки других. Такие союзы – всегда в ущерб одной из сторон. Так было – так остается и сейчас…

Вон по бескрайним просторам небесного океана, плывет чудовищный Кит, готовый проглотить красавицу Андромеду.… Поверь, мой Риччи, и сейчас на свете достаточно самых разных чудовищ, правда вот, наивные и беспомощные красавицы перевелись. Нынешние  и сами могут кого угодно проглотить.

А вот и сама Андромеда, уронив голову, бессильно повисла на цепях.… Здесь природа вдохновенно сотворила еще и маленькое звездное облачко из миллиардов далеких светил, дающее необыкновенный простор фантазии.… Еще немного, и несчастная девушка станет жертвой ненасытного чудовища. Вскипело море, страшный Кит разинул пасть с огромными зубами.… Но что это?

Спешит, спешит на помощь ей красавец – непобедимый Персей. Вьется над морем его крылатый конь, крепко сидит в седле прекрасный юноша. Видит Андромеда, как достает он из сумки голову Медузы Горгоны с ядовитыми змеями вместо волос и направляет на Кита. Ведь от одного взгляда Медузы все живое превращается в камень. Смолкает Кит и серой глыбой уходит на дно.

Да, мой дорогой  Риччи, древние герои всегда поспевали вовремя. И это только один миф, герои которого ожили на небе. А сколько их там?

Свитой из сверкающих звезд окружено созвездие мифического охотника Ориона, готового сразиться с могучим быком. А слева от него созвездие Большого Пса украшает Сириус. Это самая яркая звезда на нашем небе. Она величественная и красива. Уже издревле ей поклонялись и приносили жертвы. При ее появлении в лучах утренней зари египтяне устраивали празднества. Оно предвещало разлив Нила. Египтяне называли ее Сотис-Лучезарная. Красиво, да? А римляне – «Стела Каникула» – Собачья звезда»!

И так изо дня в день. Затаи вдыхание, слушал Риччи о подвигах героев древней Эллады, и взгляд его терялся среди бесчисленных скоплений звезд. Казалось, он уже знал всю древнегреческую мифологию и даже мысленно пытался влиять на ход ее событий. Он любовался зодиакальными созвездиями, узнал про красные гиганты и белые карлики. Ломал голову над тайнами нейтронных звезд и черных дыр, и когда, казалось, запас историй хозяйки готов был иссякнуть, приходила новая звездная ночь, и Риччи узнавал что-нибудь новое.

-Квазары, славный мой пес, необыкновенные объекты. Обладая небольшими в сравнении с галактиками размерами, они излучают в сотни раз больше энергии. Это удивительно.… Как и у людей, когда среди миллиардов жизней-вспышек вдруг развернется какая-нибудь, да засияет, словно тысяча солнц. Загадка? Да! Но без них, как скучен, был бы этот мир? А впрочем, каждый человек, каждое живое существо – это загадка, а вся наша жизнь – поиски ее разгадки.

Раньше, когда мы еще не знали телескопа, звезд хватало только на богов, но теперь их столько – хватит каждому. Каждому из нас там вверху светит пусть маленькая и невидимая, но его звезда. И если только повезет, обязательно ее увидишь. Слышишь, Риччи? Может, нам и повезет? А?

О, да! Он был уверен – ей непременно повезет. Не может у такого человека не сбыться такое простое желание.

-Кого это принесло, – оторвала его от воспоминаний хозяйка. – Не поздно ли?

-Да это я, мама, – раздался в прихожей голос дочери. – Ехали с Володей мимо, дай, думаю, на минутку заскочу.

-А суженный где? – Закрыв дверь, женщины вернулись на кухню.

-В машине остался. Покурю, говорит. Ах, мама, – всплеснула руками дочь. – Что это? Зачем тебе еще котенок? Ну, скажи на милость?

– Как тебе объяснить, бедненькая моя девочка. Мне легко с ними. Мы знаем, чего друг от друга хотим.

-Мама, сколько раз просила, не называй меня бедненькой.

-Так я за твоим мужем повторяю. Он только твердит «моя бедненькая, несчастная женушка», и тому виной, конечно, я. Никак не перепишу на твое имя дачу, чтобы ты поправила здоровье. Неужели трудно подождать немного? Я-то долго не протяну.

-Ты сразу же невзлюбила Володю, а он только хорошего тебе желает. Он так заботится о тебе.

-И не говори. Все из дому потаскал. Коллекцию твоего отца разбазарил… Ладно бы дома держал, так он ее продал. А ты вспомни, сколько лет отец твой ее собирал. И все для того, чтобы он за один день все спустил? А так конечно. Заботливее и внимательнее зятя не сыщешь. Только сдается, не обо мне он печется, а о нашем фамильном серебре.

-Опять ты за старое, мама. Просто мы думаем, что с такими ценностями в доме ты подвергаешься некоторому риску. Одна.. В такой большой…

-Я не одна. У меня есть Риччи.

-Эта дворняжка? Но это несерьезно. Когда Володя хотел принести тебе хорошего породистого щенка, ты ведь отказалась и сделала по-своему. И что? Пожалуйста, вон он твой защитник. Да его самого защищать надо… Соловей…

-Скажи мне, чем отличается породистая собака от непородистой? Чем был бы колли или пули лучше моего Риччи?

-Как же, мама?! Во-первых, престижнее, во-вторых, скажем, ты же не берешь в магазинах плохой товар, стараешься, что лучше…

-Собака – это не товар. Что там говорить, я посоветовала бы вам взять кого-нибудь, да знаю, не послушаете. А жаль… Животные делают человека добрее. Да ладно. Я слушаю тебя. Не скажешь же ты, что приехала проведать меня в одиннадцать-то часов!

-Зачем ты так, – замялась дочь. – Я… Мы…

-Смелее, смелей…

-Ты же знаешь, что Оленька окончила институт, и они…

-О боже… Внучку хоть не вмешивайте. Я ведь все вам отдала. Оставила только то, что мы с папой решили передать в дар городу. Дача и серебро перейдут твоему брату, ты почему-то забываешь о его существовании. Так что вам еще? Твой муж просто ненасытен. Чувствуется купеческая жилка.

-Мама! Выслушай меня, пожалуйста…. Оленька, и Игорь решили расписаться…

-Я очень рада. Поздравь их от меня. Как она выглядит? Повзрослела, наверное?

-Сомовы к свадьбе дарят молодоженам машину, и мы что-то должны, понимаешь?

-Догадываюсь, – Риччи видел, как хозяйка подошла к шкафу, порылась в нем недолго, задумалась на секунду и повернулась к дочери. – Конечно, не мне жаловаться, я сама во всем виновата. Только одно мне скажи. Разве этому мы тебя с отцом учили? Так учили жить? Или сами так жили? Мне страшно смотреть, в кого ты превращаешься. Лишь бы урвать что, да под себя. Обидно мне, Наташа. Ты к матери без дела перестала заходить…

– Ясное дело… Вы с папой блаженные. Вам легко с вашей принципиальностью и честностью. А как же нам, простым смертным? Мы ведь без лишней гордости и со слабостями. А что если нам пожить хочется, красиво и для души? Чтобы никому не завидовать. Один раз ведь живем. Вот и приходится изворачиваться и крутиться. Ты наивный человек, мам, и не знаешь, что место под солнцем так легко не дается.

-Просто тирады из репертуара твоего мужа. Ты бы еще цитатник с его изречениями завела. Все же легче будет.

-Мама, это мое мнение.

-А-а.… Ну-ну. Вот книжка на предъявителя. Здесь все, что у меня осталось. Возьми.

-Ты не так меня поняла. Как тебе объяснить… Игорь пишет диссертацию, да и Оля собирается, а условий у них нет. Одним словом, им негде жить.

-И что? Не томи, прошу тебя.

-Володя решил, что ты могла бы пожить на даче или переехать к нам. Временно, разумеется.

-Ах, вон оно что. К вам! И как ты представляешь меня с твоим мужем под одной крышей? Не-ет. Боюсь, вынуждена буду вас огорчить.

-Но, мама. Ты подумай, об Оленьке. Им отсюда до института рукой подать и…

-Почему бы ей обо мне не подумать. Она, в конце концов, молода, к тому же теперь у нее будет муж, пусть он беспокоится. Есть еще один вариант. Они вполне могут жить у меня. Я постараюсь им не мешать.

-Молодежь предпочитает жить одна. Нет, мама, ты не хочешь Оленьке счастья.

-Можешь считать так…

-Значит, ты отказываешься? Мы все просим тебя – твоя дочь, внучка, зять…

Улучшив момент, Риччи вылез из под стула и встал между дочерью и матерью. Хозяйка положила ему на голову руку и ласково погладила.

-…Так я и знала. И Володя предупреждал меня, что с тобой невозможно будет по-хорошему договориться. Ты вынуждаешь нас к крайним мерам. Не забывай, что Оленька прописана здесь и ей положена определенная площадь.

Впившись в мать холодным и злым взглядом, дочь долго, испытывающе смотрела на нее и, не дождавшись ответа, резко повернулась и вышла из кухни, громко хлопнув входной дверью.

-Никому не пожелаю дожить до таких дней, – всхлипнув, вздохнула хозяйка и, опустившись на стул, уперлась лбом о сжатый кулак. – Горгоны нет, а от таких взглядов каменеешь.

Положив голову ей на колени, Риччи притих. Он дал ей время выплакаться. Слезы иногда заглушают боль.

Через несколько минут хозяйка встала, вытерла фартуком глаза и кивком подбодрила собаку.

-Выше голову, Риччи. Выше голову.

Но не успела она закрыть дверь на ключ, как вновь раздался звонок. На этот раз вместе с дочерью появился и зять.

-Здравствуйте, дорогая Лидия Ивановна, – с порога затянул он. – Здравствуйте. Я вижу, вы не очень рады, но хоть впустите нас…

-Не выгонять же, раз пришли…

Мужчина прошел в зал, сел в кресло и закинул ногу за ногу. Женщина каменным монументом встала у него за спиной.

-У вас все по-прежнему. Так же мило и уютно, – слащавым голосом сказал мужчина.

-Давно ли ты здесь не был? Неделя как прошла…

-Правда? Время как тянется! Я-то думал, что давно. Да-а.… Как ваше здоровье, Лидия Ивановна?

-Спасибо. Бог милует. А ты никак не дождешься…

-Что вы, Лидия Ивановна. Наташа вот все жалуется. Плоха, говорит, мама стала. А я смотрю, неважно выглядите. А то, как же?! Годы идут и берут свое! Уход за вами нужен…

-Спасибо. Я ни в чем не нуждаюсь.

-Не стесняйтесь, мы вам не чужие. Лекарства, какие или еще там, что… Мы все для вас сделаем. Мы не всякая прочая дрянь, которая родителей в дома престарелых сдает. Правда, не так там, говорят, и плохо. Один мой друг свою старушку туда пристроил – так она страшно ему благодарная. Души в нем не чает, так ей там понравилось.

-Я никогда не сомневалась, что у тебя именно такие друзья, душевные…

-Ох, зря вы так, с иронией. Это нервы… Вам кажется, что вас окружают одни негодяи и подлецы, и отсюда состояние тревоги. Мы друзья вам, поверьте. Не замыкайтесь в себе – вам необходимо общение. Чем могут помочь эти безмолвные твари, когда недостает человеческого внимания. Вам просто необходим присмотр и свежий загородный воздух. И мы готовы взять на себя…

-Благодарю. Я не нуждаюсь в ваших советах. И уходите оба. Мне пора отдыхать.

-Ты только посмотри, Наташа. Какой черной неблагодарностью отплачивают здесь за чуткость. Вы издерганы заботами, Лидия Ивановна. Вам, я бы сказал, необходимо понаблюдаться у…

-Убирайтесь, вы… благодетель…

-Вот видите, – спокойно продолжал мужчина. – Беспричинная повышенная возбудимость.

-Зато причины вашего появления мне хорошо известны! Совести у вас нет!

-Заботы о родной дочке, кстати, вашей внучке, вы называете отсутствием совести. Как же тогда охарактеризовать ваши действия и поступки?

-Как будет угодно…

-Риччи видел, как хозяйка встала и отошла к окну. Он чувствовал, что она сердится и больше не хочет разговаривать с этими людьми.

-А теперь уходите немедленно.

-О нет, – вспылив, вскочил мужчина, однако, заметив насторожившуюся собаку, несколько сменил взятую тональность. – Вы старая женщина, не хотите подумать о счастье девочки, о ее будущем. Скажите, зачем вам эта дача, на которой вы никогда не бываете, эта огромная квартира, заставленная всякой рухлядью. В могилу все это не заберешь, так не лучше ли по-хорошему, что полагается, передать своим преемникам и…

-Уходите, прошу вас, – в бессилии застонала хозяйка, и Риччи подал голос. Она не должна волноваться, он здесь и никогда ее не покинет.

-Уйти? На радость скряжной, выжившей из ума старухе.…Устроила, понимаете, зоопарк.

-Володя, не надо, – бросилась к мужу женщина. – Пойдем отсюда. Ее ничто не тронет.

-Моя мамочка, моя мамочка, передразнил ее мужчина. – Вот она, твоя мамочка, – и, оттолкнув жену, направился к выходу.

От стыда и беспомощности Риччи закрыл глаза. Он не имел права вмешиваться в дела людей, а сносить такие наскоки на хозяйку ему было трудно. Ругань мужчины все еще доносилась из прихожей, и тут ее заглушил крик дочери хозяйки.

-Володя… Володя… Скорее…

Вбежавший в комнату мужчина застал жену над телом потерявшей сознание тещи.

Последующие полчаса промчались перед глазами Риччи в какой-то суматошной беготне, топанье мелькавших ног и звяканье, доносившем все новые и новые запахи склянок из-под лекарств. Когда хозяйка пришла в себя, у него сразу отлегло на душе. Все нормально.

Врач скорой долго качал головой и цыкал языком.

-Сердце у вас, голубушка, ни к черту. Надо беречь себя. Покой, сон,… и еще раз покой. Думаю, пару деньков в кардиологии вам не помешает…

-Спасибо, доктор, только, если можно, я уж дома.

-Почему нельзя. Вон у вас какие внимательные дети, а это лучшее лекарство для нас, стариков.

Сделав укол и выписав рецепт, врач уехал.

Ночью, когда в доме все спали, до Риччи стадии доноситься тихие, приглушенные звуки. Подняв голову, он долго наблюдал за уткнувшейся в подушку плачущей хозяйкой.

Наутро вновь приехала скорая, и хозяйку увезли.

-Прости меня, Риччи, – только и твердила она, подняв голову на носилках. – Прости, Риччи. Сбежались волки, не спасти мне ни тебя, ни себя.

След машины он скоро потерял и, не зная, где искать хозяйку, вернулся домой, где терпеливо ждал ее возвращения.

Первые несколько дней в доме ночевала дочка хозяйки, потом она появлялась только, чтобы покормить его.

Так промелькнуло много дней, он потерял им счет. И вот однажды вечером они появились сразу все: дочь, зять и внучка. Они снимали со стен картины, звенели посудой и серебром и уносили все это вниз, в машину. А когда на следующее утро собрались люди, открыли дверь и молчаливо стали ждать, он понял, что произошло непоправимое. И если какое-то время в нем еще теплилась надежда, то резкий, жестокий голос безжалостно перечеркнул ее.

-Да вышвырните кто-нибудь отсюда эту псину, – поймав на себе его вопросительный взгляд, вскричал зять хозяйки.

Будь она жива, он бы этого себе не позволил, – подумал Риччи и выбежал на улицу.

Два дня, не смыкая глаз, встречал и провожал он всех, кто приходил проститься с ней, и только на третий день на кладбище, когда все разошлись, он лег рядом с могилой и закрыл глаза.

Мир перестал существовать для него, осталась одна пустота, и он медленно угасал среди ее серого безбрежья.

… Багира легла в нескольких метрах от Риччи на землю и стала ждать. Прошло пять… десять минут, и никакой реакции на ее присутствие. Она подползла ближе, еще ближе и, наконец, прижалась телом к его боку, слегка придавила зубами его ухо и затем лизнула в морду.

Сознание медленно возвращалось к Риччи. Кому понадобилось разжигать уже потухший огонек в его глазах? Чтоб всполохнулся напоследок яркой вспышкой и угас?

Но вот, забрезжил свет, и из темноты стали проступать расплывчатые силуэты. Свет, быстро набирая силу, рассеивал мрак, резал глаза, вливаясь в них своей живительной, жгучей энергией. И скоро вновь на небе засияло солнце, звонко запели птицы, и задрожал воздух. Из мрачной бездны возвращался старый мир, к которому, казалось, нет возврата. Но вот зачем он ему? Зачем, когда в нем не будет той, ради которой он жил?

И тут Риччи почувствовал себя щенком. Ему вспомнились те несколько дней, которые он пробыл рядом с матерью. Теплая приливная волна прокатилась по его телу, и он ощутил невыносимую жалость к себе. Заскулив, он уткнулся в шею лежавшей рядом собаки, и впервые за пять дней ему стало легче.

Еще через час к группе резвящихся на небольшой поляне собак подбежали Багира и едва живой от истощения Риччи.

* * *

А потом в стае Багиры появился Арчи…

Дом Шугаевых, словно крепость, возвышался над округой. Сложенный из красного кирпича, поблескивающий на солнце алюминиевой крышей, он был, бесспорно, а архитектурном отношении одним из наиболее примечательных строений в городе. Построенный неторопливо, по индивидуальному проекту, он отличался тщательностью и безупречностью форм. Внутренний аккуратно ухоженный дворик, был засажен цветами; фигурный бассейн, выложенный мозаикой; в глубине, исполненная под старую избушку русская баня.

Попасть в этот дом было необычайно трудно. На воротах его не висела табличка «Осторожно злая собака», но нрав и замкнутость хозяев действовали эффективнее всех устрашающих и отпугивающих средств.

Хозяин дома уже не молодой Александр Павлович Шугаев, был человеком неординарным. В семнадцать лет он в первый раз был отлучен от дома за участие в вооруженном ограблении. И, хотя срок был наполовину сокращен его неистовым, подгоняемым не южными морозами и тучами комаров трудом, по освобождении он долго не находил согласия с законом. Однако, будучи человеком, не глупым, после очередного возвращения из мест заключения, он твердо решил не искушать более судьбу. Крупные финансовые махинации с фантастическими прибылями, именно в этой сфере полностью раскрылись его недюжинные способности. Он твердо для себя усвоил, что пути к материальному благоденствию не обязательно прокладывать с помощью черных масок, пистолетов и ножей, и времена воровской романтики для него канули в Лету.

Время торжества его новой философии продолжалось долго! Но как только он почувствовал, что грядут большие перемены, то без колебаний свернулся, да так, что все концы к источникам поступлений были искусно и навсегда упрятаны. В дальнейшем, уйдя на заслуженный отдых и обращаясь к трудно определимому своему капиталу, он решил, что пришла пора и для вкушения плодов земных радостей.

Деньги… Их сила не вызывала у него сомнений. Они обеспечивали ему спокойную старость, почет, уважение и прочие, и прочие блага.

Жена Шугаева, будучи женщиной, не отягощенной интеллектом, не доставляла ему особых хлопот. Вся ее деятельность не простиралась дальше ублажения гастрономических капризов мужа, но вот сам Шугаев… Он стал терзаться в поисках выхода все еще кипевшей в нем и требовавшей выхода энергии. Да, денег у него было в избытке, их было так много, что становилось скучно, и он впадал в хандру.

Как-то раз, когда Шугаев, развалившись в кресле у бассейна, попивал холодное пиво, до него донесся звонок, и скоро домработница сообщила об ожидающем госте.

-Попроси подождать. Я только переоденусь, – поднявшись, бросил через плечо недовольный Шугаев.

-Не стоит утруждаться, дорогой Александр Павлович, – раздался знакомый голос. Это был директор казино, с которым в прошлом он вел дела. – Как видите, я уже здесь и, с огромным удовольствием, присоединюсь к вам. – И гость многозначительно посмотрел на поблескивающую гладь бассейна.

Накинув халат, Шугаев направился ему навстречу. В душе он ругал домработницу, которую предупредил, чтобы его не тревожили, но на лице играла добродушная улыбка.

-Рад вас видеть, Сан Саныч. Сколько лет, сколько зим.… Пожалуйста, прошу. Вода, вам скажу, что надо. В такую-то жару, грех не освежиться, – только теперь он бросил взгляд на домработницу, и внимание его привлекло темное пятно в ее руках.

-Интересно, – подумал Шугаев и достал из кармана халата очки.

Пятном оказался щенок дога. Серый с черными пятнами. На руках у женщины он чувствовал себя неуютно, но, опущенный на землю, смело ринулся на гулявшего рядом павлина.

-Вот, Александр Павлович. Встретил вашу Светочку, просила помочь. С трудом достал… элитная и родовитая псина. Я и документы принес. Его пра-пра-пра-прадед с канарисовской псарни, говорят.

-Ох, спасибо, Сан Саныч. Такой подарок. Вечно я у вас в долгу, – рассыпаясь в благодарностях, Шугаев тем не менее не спускал глаз со щенка, который, подбежав, встав в грациозной позе, прислонился к его ноге. – А он, я смотрю, парень не промах. С ним нам скучно не будет, – нагнувшись, он потрепал щенка за ухо. – Дорогой Сан Саныч, это единственное, что привело вас сюда?.. Теряюсь в догадках об истинных причинах…

-Как вам сказать? – закачал головой гость. – Есть у меня некоторые соображения, да не знаю, заинтересуют ли они вас. Я прямо в нерешительности.

-Слушаю вас внимательно. Соскучился я, честно говоря, по делу.

Как только гость ушел, Шугаев ринулся в дом. Теперь он мог дать волю чувствам. Не столько щенок, сколько своеволие дочери разгневало его.

-Светлана, – не сдерживаясь, закричал он. – Что за выдумки? Собак мне только не хватало. Ты же знаешь, я их терпеть не могу.

-Папа.… Сейчас во всех порядочных домах держат собак.… И лучше догов. Это как отличительный признак.

-Глупости. Значит, если нет пса – ты дерьмо поганое…

-Папочка! Что такое ты говоришь?

-Кому нужна эта псина? Подожди – лезть начнет, весь дом в шерсти будет…Кому? Ты вон даже смотреть на нее не хочешь.

-Маша отлично с ним справится, он не будет тебе докучать. Папочка.… Не злись, пожалуйста…

-Хорошее дело – не злись…. Я тебя очень прошу, впредь, прежде чем что-нибудь сделать, посоветуйся со мной…

-Обворожительно улыбнувшись, дочка чмокнула отца в щеку и убежала в свою комнату.

-…Вот так, – развел руками Шугаев и повернулся к дверям. Серый в пятнах щенок, сидя на задних лапах, пристально смотрел на него. Так пристально, что это даже смущало. – Маша, унеси его куда-нибудь, – крикнул он домработнице и ушел в свой кабинет.

Щенка назвали Арчи. Уже потом, когда он вспомнил свое детство, ему казалось, что с первого дня в этом доме у него не сложились отношения с хозяевами. Ему не нравилась кличка, место, которое ему отвели. Его, породистого дога, сажали на цепь и подолгу держали в темном подвале. С ним никто не играл, и лишь, когда в доме были гости, его выводили в роскошную гостиную, где лапы скользили на блестящем паркете, и после полумрака подвала он жмурился от яркого света люстр. Ему не нравился этот дом, где все блестело, все кричало, словно на витрине магазина. Он не любил хозяев, бахвалившихся на людях белизной его зубов и кровью родителей, а на самом деле абсолютно безразличных к нему. И он страдал. Страдал от тоски и пренебрежения. В большом многолюдном доме он оставался один, без друзей, без привязанностей, среди нестерпимой мещанской показухи хозяев.

Кормили его хорошо, рос Арчи быстро. Не прошло и трех месяцев, а он уже доставал до края стола на кухне. Лапы его вытягивались, кости крепли, мышцы наливались силой, и еще через шесть месяцев он превратился в сильную молодую собаку. Великолепная осанка, полные изящества движения, грациозный бег.

К весне младшая хозяйка начала выгуливать его. И где бы они ни появлялись, всюду перед ними почтенно расступались и люди, и собаки. Трудно было не залюбоваться стройностью и элегантностью его форм. Младшая дочь хозяев вела себя вызывающе. Все ее экстравагантные туалеты были подчинены одной цели – привлечь к себе внимание. Казалось, разнаряженная кукла с подрумяненными щеками свалилась вдруг с новогодней елки. Арчи внешне спокойно относился к ее причудам, но вот ошейник, сверкающий всеми цветами радуги, и эту ужасную звякающую цепь он терпеть не мог. Смирялся, когда на него ее цепляли, но не терпел. Да и как дополнение к её туалетам он тоже не подходил. И если вид хозяйки в погоне за оригинальностью вызывал нескрываемые смешки, то его – полный достоинства и независимости – восхищение и зависть. Когда же младшая хозяйка убедилась, что не на ее изысках и стараниях в пропаганде последних криков моды, а на ее гордого пса в большей части обращается внимание, прогулки тут же прекратились.

-Эта несносная собака пыжится, точно индюк, – пожаловалась она отцу. – Просто какой-то самовлюбленный монстр. Папа, я начинаю бояться его. Иногда мне кажется, что он насмехается надо мной. Уйди прочь, зверина.… Прочь. Зачем вообще он нам нужен?

-Я думаю, он незаменимое дополнение к сигнализации. Да и, мало у твоей матери объедков со стала? Нет, пусть живет.

Прогулки прекратились, и это огорчало Арчи. Опять замелькала бесконечная череда ничем не отличавшихся друг от друга дней. Опять на несколько минут его показывали гостям и после этого вновь запирали в подвале. Скучно и монотонно тянулось время, и он не знал ни особых радостей, ни особого горя. Уверовав, что такова его судьба, он покорился ей. Пусть он не так представлял свою жизнь, и людей не такими. Но что теперь? Позади безрадостное детство, а впереди не предвещающее ничего хорошего будущее. И будь, что будет.

Арчи рос. И мало было сказать, что он прибавил, он стал по грудь мужчине среднего роста. Он превратился в необыкновенно могучую собаку, силу которой трудно было преувеличить. Клыков своих он в ход не пускал, не представлялось случая, а иногда его так и порывало. Казалось, попадись кто под лапу и…

И вот однажды ночью, когда в доме все спали, а он без дела слонялся по двору, до него донеслись посторонние шорохи. «Не померещилось», – подумал он в начале и тут же ясно почувствовал запах чужого человека. Он был рядом, за оградой или гаражом, совсем рядом. И Арчи замер. Он чувствовал, как горячей волной, по телу прокатилось возбуждение, и инстинкт далеких предков-охотников все естественней стал пробуждаться в нем. На новый шум он оглянулся и увидел на балконе человека. Включив фонарик, тот склонился к замку. Дверь приоткрылась, и вор проскользнул в дом.

Ему понадобилось три прыжка, чтобы настичь грабителя и сбить с ног. Фонарь упал на пол, и в наступившей тишине Арчи слышал свой негромкий и незлобный рык. Тот, что лежал под ним, ошеломленный и трясущийся, вызывал в нем отвращение и неприязнь. Он не успел решить, что делать дальше, как двери спальни распахнулись и оттуда, молнией мелькнула фигура хозяина. Он подскочил к отползающему от Арчи грабителю и что было сил, ударил его ногой в голову. Затем неторопливо включил свет и стал безжалостно избивать человека.

-Сука… Мразь… – в сопровождении проклятий удары сыпались по корчащемуся телу. – Кто тебя послал…. Нюх потеряли.… Подохнешь здесь, собака.… Удушу падлу.

Минуты через три, казалось, хозяин выдохся и вот-вот прекратит терзать несчастного воришку. И вправду он сделал шаг назад и властно крикнул Арчи.

-Фас, пес.… Возьми его.… Перегрызи ему глотку.… Выпусти кишки… Фас…

Лишь на мгновение Арчи опешил. В его сознании сработала команда – вон твоя добыча, и он бросился на нее. Он видел страх в глазах человека, зубами ощущал его тело, но челюсти не сжал. Его остановили крики ужаса. Они сопровождались невнятным бормотаньем и нервными всхлипами. И Арчи не тронул его. Толкнул носом в шею и сел на задние лапы.

-…Возьми же.… Кусай.… Грызи…- рыча, натравливал хозяин, но он не двигался.

От злости Шугаева подкинуло на месте. Вся его яркость переключилась на собаку. Схватив лежавший на перилах поводок, он набросился на Арчи.

– Ах ты дрянь поганая… Безмозглая псина… – заорал он, стегнув дога по ребрам. – За это я тебя кормлю? Да на тебя одних костей целая гора уходит, скотина ты такая!

Воспользовавшись секундным замешательством, грабитель кинулся из дома. Шугаев не бросился вдогонку, а только крикнул вслед:

-В следующий раз убью, запомни…

Ошеломленный Арчи был в не состоянии сообразить, что же произошло. Все тело его горело, но не от боли, а от нанесенного оскорбления.

-Папа, он укусит тебя – испуганно завизжала в дверях, дочь хозяина, увидев обнажившиеся клыки Арчи.

Но он сдержался. Лишь зло, сверкнув глазами, убежал во двор. Всю ночь в доме не гасили свет. Под утро домработнице Маше было велено запереть его в старом сарае и «посадить на воду».

Такое наказание обрадовало Арчи. Ему просто необходимо было побыть одному, решить, как быть дальше. Жизнь в доме стала невыносимой. Что делать ему здесь? Кому он нужен? Разве только по-своему любившей его Маше. Душа малограмотной женщины была открыта для него шире, чем души хозяев.

В сарае Арчи просидел два дня. За это время к нему несколько раз приходил сам Шугаев.

-Ну, как дела, дружок, – насмешливо вопрошал он. – Диету держим? Ничего, не помешает. Еще дня три-четыре поголодаешь, а там завоешь у меня по-волчьи. Я с тебя спесь собью! Ты у меня шелковым станешь. – Погуляв недолго по саду, он вновь возвращался к Арчи. – Я сломаю тебя.… Посмотрим, что останется от твоей надменности…

Через большие щели в дощатой двери Арчи хорошо видел удаляющуюся фигуру, переливающийся на солнце атлас халата, заложенные за спину руки и колесообразные ноги. Он смотрел ему вслед и думал…

«Мое предназначение, как и моих собратьев, – служение человеку, но и у человека перед нами должны быть обязательства. И они заключаются не только в том, чтобы не забыть вовремя бросить кость. Если нет любви, хотя бы доброта должная же быть?»

За полночь, когда в доме все стихало, а соседние кошки только начинали свои многоголосые концерты, к сараю крадучись подбиралась женщина и подсовывала ему под дверь еду. Затем она быстро скрывалась, мелькая голыми ногами под поднятыми полами ночной рубашки.

Это была Маша. Уже издали он узнавал ее по запаху. Он был благодарен ей всей своей немаленькой собачьей душой, но еду не трогал. Не позволяло достоинство, оно было сильнее голода. От своих родителей он унаследовал не только благородную кровь, но и твердость характера. Ему бросили вызов, его унизили, и хотят еще покорить, заставить забыть о гордости и чести. Нет! Только не это!

Прошло еще два дня…

Арчи не вставал. Его перестало интересовать то, что происходило за дверью, во дворе, лишь перед глазами кружилась карусель из лиц. Кто смеялся над ним, кто тыкал в морду пальцем, а кто жалел и гладил по спине. Но и эти видения прекратились, и он стал подолгу забываться. Он словно провалился в темноту, не чувствую ничего, кроме щемящей тоски и боли в груди.

В себя его привели громкие крики во дворе. Затуманенное сознание выхватило обрывки фраз, но затем все отчетливее и, наконец, вполне ясно он начал понимать суть происходящего. За дверью, не сдерживаясь, ругались Маша и хозяин.

-Пустите меня, слышите! Я не позволю вам больше мучить его.

-Маша, ты не смеешь! Его, необходимо проучить…

-Что он вам такого сделал? Не жалко вам? Уйдите! Сколько он там стоит? Я заплачу.… Сто долларов или сколько?

-Дело не в деньгах. Он черти знает, что о себе возомнил. Хозяев признавать он должен или нет? На что я его кормил, если он дом стеречь не хочет? Иди на кухню, Маша. Я знаю, что делаю…

Но женщина не уступала.

-Или вы сейчас же выпустите собаку, и я накормлю её, или я сама это сделаю. Уйдите с дороги…

-Ты в этом доме больше ничего не будешь делать, – взорвался мужчина. – Убирайся отсюда, жалкая посудомойка.

-Пусть так, но никуда я не уйду…

– Он издевается надо мной, понимаешь?! Я деньги за него заплатил, деньги! Я его хозяин! Я! Захочу, убью, захочу – нет!

– Я куплю его у вас, – срывающимся голосом говорила Маша. – Вам нельзя держать животных. Вы… – она искала слова. – Вы…

-О, бог ты мой! – засмеялся мужчина. – Да ты вчера у меня деньги занимала для своей доченьки. Забыла, сколько ты мне должна. Ступай в дом, Маша. Не клади грех на душу. Мы с этим зверем разберемся раз и навсегда. Чтобы ему неповадно было.

Арчи хотел закрыть глаза, чего еще ждать от Маши ее совесть и без того чиста, но тут раздался громкий крик, и он вскочил на ноги.

-Уйдите, слышите…

-Маша… Марш на кухню! – раздался издали голос жены Шугаева.

-Да пошла ты! – выругалась домработница и бросилась к дверям, но Шугаев преградил ей дорогу. – Пустите же. Пустите… Люди вы или нет. – Беспомощно опустив руки, она присела и заплакала. – Неужели жалости у вас нет…. Сердца нет…

Возбужденный Арчи, часто задышав, заметался по сараю. Сердце его взволнованно забилось, кровь хлынула к голове и застучала в висках.

-А ну, – неожиданно вскочила Маша и бросилась на Шугаева. – Посторонись…

Но мужчина словно ждал этого и резким ударом свалил ее на землю. Закрыв ладонями лицо, Маша зарыдала.

Видеть такое было выше сил Арчи. Сделав для разгона круг в сарае, он грудью вышиб дверь с петель, и буквально вылетел наружу. Во второй раз ему пришлось увидеть такой страх на лице человека. Поднявшись на задние лапы, он оперся передними о плечи хозяина и хрипло залаял в его исказившееся лицо. Шугаев попятился назад, споткнулся о керамический горшок с цветком и упал рядом с изумленной Машей. Видевшие всю эту сцену домашние подняли невообразимый крик. С ужасом, боясь приблизиться, сотрясая воздух воплями, они глазели на застывшего в раздумье над поверженным хозяином Арчи. Шугаев, постепенно приходя в себя, выставил вперед руку и, как в бреду, твердил одно и то же.

-Он взбесился…. Он взбесился…. Света, Аня, Ли-за, скорее ружье, – и младшая дочь быстро побежала к дому.

-Беги, Арчи. Они убьют тебя, рукой отгоняла его Маша. – Беги же, глупое животное…

Он не обиделся. Потерся мордой о ее щеку, набрал скорость, проскочил мимо близкой к обмороку хозяйки и легко взяв бетонный забор, стал быстро удаляться от дома.

Свою первую ночь на улице Арчи провел в парке, под скамейкой. Напился из фонтана воды и завалился в густую траву. Рано утром он вернулся в свой район и у хлебного магазина дождался Машу.

-Арчи, мой Арчи, – прижал она его к груди. – Ты не возвращайся туда, больше… Он убьет тебя. Всю ночь с ружьем спал, все тебя дожидался. А ты не приходи, понимаешь? Не приходи… Я не могу тебя к себе взять. У меня…

Добродушно виляя хвостом, он радостно смотрел на нее. Затем лизнул ей руку, чего раньше за собой никогда не замечал, и побежал прочь.

-Не могу я взять тебя к себе, – размахивая сумкой, кричала ему вслед Маша. – Сдаю я свою комнату, чтобы дочери помогать. Некуда мне…

Только один раз он остановился, повернулся к ней и, словно прощаясь, подал свой хриплый, густой голос.

Жить он стал в парке, у озера. Добродушный толстяк, повар кафе на пристани, кормил его в надежде приручить, но каждый раз, поев, он уходил на лодочную станцию и отлеживался там под одной из перевернутых, поставленных на низкие козлы, лодок.

Он не искал встреч с людьми. Единственно близкий человек был, как и он, несчастен и затравлен, а остальным он не верил.

Ночной город стал для него откровением. Это был целый мир со своими, может быть, еще более жесткими, чем у людей законами. Он не пугал, размеры собачьих челюстей гарантировали относительную безопасность, но и не радовал.

От любопытства, со стороны бродячих братьев, которые никак не могли взять в толк, почему этот холеный, породистый пес показывается в столь подозрительных и непристойных статусу местах, отношение к Арчи стало меняться на враждебное. Может, из зависти или за неопределенное положение – противопоставив себя улице, он был ни с кем и стал против всех. Так долго продолжаться не могло.

Первым пойти против дога, его устрашающих клыков, решился Корноухий. Парк считался зоной его влияния, там не один уголок был помечен его знаками, но дог пренебрегал ими, тем самым ставя авторитет Корноухого под удар.

Однажды вечером, почуяв чужой запах, Арчи вылез из-под лодки и понял, что окружен. Около десяти собак, образовав полукруг, отрезали все пути для отхода. Стольких бойцов, решил Корноухий, будет достаточно для любой собаки, какой бы она ни была. Стоя позади группы, он не подавал сигнал к атаке, нарочито растягивая удовольствие,… Он еще увидит смущение этого гордеца и еще окропит землю его кровью.

Арчи не стал дожидаться организованного нападения. Тогда ему придется трудно, понял он. Надо внести смятение, разметать противника и, пока он будет приходить в себя, еще можно на что-то надеяться. В один прыжок он достиг передовых собак Корноухого, одного сбил грудью, другого полоснул по плечу и, пока свора опомнившихся собак пыталась заскочить ему за спину, резко отпрыгнув в сторону, распоров на лету бок еще одному псу. За десять секунд драки, не получив ни одной царапины, он вывел из строя двух лучших собак Корноухого и теперь, прикрывая тылы, стоя у большого дуба, он выставив вперед одну лапу, грациозно повернулся к ним боком, демонстрируя свою великолепную осанку и бесстрашие. Это была бравада, но в ту минуту она пошла на пользу.

Корноухий не решался повести стаю в новую атаку. От тяжеловатого на вид дога он не ожидал такой резвости. Он понял, что упустил преимущество, лишился внезапности, и теперь ему придется трудно. И лучше всего под каким-нибудь предлогом вообще увести стаю, а уж в следующий раз он все организует так, что этот дог и глазом не успеет моргнуть, как окажется с перегрызенным горлом. Он, Корноухий, обид не прощает…

И повод увести стаю у него появился. К деревянному домику лодочной базы подошла парочка.

-Ключ не забыл? – спросила девушка.

-Нет, что ты…- последовал ответ.

Быстро сообразив, Корноухий подал сигнал, и стая бесшумно ушла вокруг озера в город.

Оставшись один, Арчи присел у дерева. Он не обольщался, понимая, что происшедшее на сей раз, вряд ли повториться, и, хотя он дорого заставит заплатить за свою жизнь, судьба его решена.

Решив сменить ночлежку, Арчи углубился в парк, к летнему кинотеатру. Он как-то переночевал под его деревянной сценой, но место не понравилось ему: сырое, неуютное. Да и соседство, с каким-то подозрительным объектом, круглой обнесенной частоколом площадкой, почему-то называвшейся ямой, настораживало, Не менее двух раз в неделю оттуда доносились возбужденные человеческие голоса, жуткий собачьи визг, и валящие с ног запахи, но выбора не было. Скопление публики могло на время обезопасить его от стаи Корноухого.

И план, действительно, сработал. Очень скоро люди засекли место его лежки, и вот одна машина за другой стали подъезжать к кинотеатру и пассажиры, не покидая салон, подолгу и с любопытством любовались Арчи. Скоро он стал чем-то вроде туристического объекта, на который подтягивались поглазеть местные зеваки.

Когда, отпугивающий всю живность парка, убойной музыкой огромныйджип, как разродился двумя закованными в кожу, обвешанными железными побрякушками, байкерами, Арчи и глазом не повел. И, только подняв ухо, лениво наблюдал сквозь узкую щелку глаз, за присевшей в шаге от него парочкой.

– Ну, что скажешь? – победно заговорил один. – А ты не верил!

– Зуб даю, он из породы трусливых, – не сдавался другой. – Не может быть, чтобы без изъянов.

– Да я за ним уже неделю наблюдаю. Говорю тебе, сам видел, как он целую стаю один отогнал. Мы с Зинкой на лодочной станции трахались, а тут на него целая свора. Да ты у Зинки спроси. Она все видела. Вот его с Мясником поставить, чем черт не шутит. Вдруг одолеет? Бабок срубим!

– Иди ты! С Мясником! Ни один питмен с нами и разговаривать не станет. Теперь это святое питы, только с питами. Да и впрямь остальное не интересно.

– А что если? – подтолкнул один другого в бок. – Что мы теряем?

– Не знаю, – зачесал висок партнер. – Его еще и в яму надо как-то затащить.

-Это я на себя беру! Что? Рискнем?

Ударив по рукам и оставив Арчи палку колбасы, приятели ушли, но с этого момента, каждый день подкармливали его.

Для Арчи не было секретом, что подношения имеют некий смысл и, принимая их, он всё же соблюдал дистанцию. Но знать об истинных намерениях незнакомцев он не мог. Даже таким, как он собакам не было дано заглядывать в людские души.

В безоблачное, залитое светом воскресенье, в прекрасный и благословенный богом день, вновь появились незнакомцы. По очень многим признакам, набравшимися за неделю, Арчи понял, что он причина охватившего их возбуждения. И на него возлагаются некие надежды, которые он должен оправдать. Когда один из сотоварищей защелкнул на его ошейнике поводок, он не противился. Как бы он не любил свободу, все же он не бродячий пес. Но повели его не в машину, решили прогулять по парку. Дали исправить нужду, а затем осторожно к так настораживавшей его, яме.

Яма, так яма, – думал Арчи, приближаясь к заставленной машинами площадке. По мере приближения к загадочному объекту, людей становилось все больше и больше. Все они являлась владельцами собак, он чувствовал это по запахам, и все оценивающе любовались им.

– Кажется, все идет отлично, – услышал он голос одного из товарищей, надевшего ему странный намордник. Теперь он ничего не видел.

– Не нравится мне его спокойствие, – поделился своими подозрениям партнер. – Я думал, пес задергается. Занервничает. Ну, зверь, давай, не подведи.

Еще через несколько секунд его бесцеремонно, втолкнули в загон, одновременно сдернув маску. Так он очутился в яме.

Она была около шести метров диаметром и напоминала круглую беседку во дворе его бывшего хозяина, только чуть больших размеров и с чашеобразным углублением. Вокруг толпились зрители, Плотно утрамбованное, песчаное дно ямы находилось на метр ниже уровня земли. Её серую поверхность сплошь покрывали бурые пятна.

Быстро освоившись, Арчи огляделся. Дико орущая толпа, не вызвала в нем других эмоций, кроме недоумения. «Порой людей охватывало сумасшествие, – подумал он, – и настораживает то, что это состояние может стать для них естественным».

Легкой трусцой, сделав круг, Арчи встал посередине арены. Он ждал развязки, и только изредка встряхивал головой, чтобы отогнать приторно-сладкий запах крови, поднимавшийся от песка.

Когда рев публики усилился, и сзади, в паре метров от него, раздался глухой собачий лай, он понял что события идут по наихудшему сценарию.

Конечно, он слышал про собачьи бои, но разумом отказывался верить. Словно все эти грязные, кровавые забавы проходили в другом измерении. Но жизнь порой крайне жестока, и вот он провалился в этот ад.

Представив на секунду гладиаторов, он твердо для себя решил, что не прольет кровь на потеху публике. Он не собирался становиться ни палачом, ни жертвой.

Вдохнув полную грудь воздуха, Арчи повернулся. В нескольких метрах от него, стоя на задних лапах, раскачивая по сторонам с трудом удерживающих его качков, в спортивных костюмах, красно-коричневый комок из злобы, мышц и неземной энергии, как бык, вспахивая под собой землю, рвался на Арчи.

Такой животной, беспричинной злобы, Арчи еще не встречал. И он был ее объектом. Казалось, не знающая жалости, взбесившаяся бестия, с залитыми кровью, хищными глазами, всплыла из пекла и зловоний ада, с единственной целью, уничтожить его.

-И это вот, мой черный ангел? – промелькнуло сожаление в голове.- Нет!

Но времени на раздумья ему никто не давал.

– Бой, – раздалась команда, и словно выпущенный из клетки тигр, питбуль опустив голову, как молния бросился в атаку. В секунду он развил немыслимую скорость, и не было сомнений, препятствий для него в загоне нет. Слепая ярость, в уродливом оскале хищных челюстей, машина сокрушения плоти, восставший из преисподней мопс, слепым мечом судьбы был занесен над Арчи.

Но Арчи был непростым догом. Природа своевольно пробудила в нем былую мощь, всю силу и энергию, далеких родичей. Как будто легендарный боевой молосс, пробравшись сквозь века, поднял поникшие знамена боевого племени. Он мог бы встретить своего противника широкой грудью, мощный костяк которой, без труда позволял бы отбросить зарвавшегося пита. Не прибегая к челюстям, он мог бы придавить его своим огромным весом. И сами челюсти, которые когда-то сокрушали кости кабанов, волков, и прочих хищников, были готовы впиться в остервенелого питбуля…. но Арчи сделал выбор. Кровь на потеху – зрелище для жадных до нее людей.

Он выбрал тактику, которая не воспринималась публикой. Он не вступал в бой, уходил от жесткого противостояния, лишь сбрасывал с себя без устали атакующего пита.

Его противник не уступал ему в характере. Упрямство было его главной силой. Он дрался ради драки, само сражение было главным призом для него. В азарте боя он не ощущал ни боли, ни усталости, лишь эйфорию чувствуя во рту чужую плоть и кровь.

В его клыках затихла не одна собака, он часто видел угасающий блеск  глаз. Были среди них и доги, надменные и гордые, до времени смотрящие свысока.

Но участь их, как и собак любых других пород, была заранее предрешена. Судьба словно открещивалась от всех попавших к нему в яму. И этот, странный дог, с кошачьими манерами, тоже обречен. Он знал, что их хватает ненадолго. Они другой породы, не питбули, разнеженные, развращенные заботами, декоративные игрушки, забывшие о своем предназначении – убивать. Нет, он не чувствовал никакого раздражения к догу. Такой была его порода, завидев жертву, кровь закипала в них. И сопротивление лишь распаляло, лишь обостряло ощущение витавшей рядом смерти; непреодолимой жажды, заглянуть вечности в глаза.

И он настырно преследовал, как мячик прыгавшего дога. Вот-вот он выдохнется, и тут придет его черед. Пусть каждый раз он утыкается в его плечо, пусть этот хитрый дог, так бережет лапы, он рано или поздно ошибется, чтобы до дна испить свою судьбу.

И тут его постигло страшное разочарованье, разрушившее все его планы. Сделав короткий разбег, с изящной легкостью преодолевая путы гравитации, дог выпрыгнул из ямы и, следующим прыжком, оттолкнувшись от перил, очутился за спиной зрителей. В образовавшийся узкий коридор расступившихся людей, Мясник видел, как Арчи отряхнулся и побежал неторопливо прочь.

-Трусливый пес, – ошеломленный бегством жертвы, подумал про себя Мясник. – В следующий раз он ни за что от меня не уйдет.

Слух о не «делавшем честь» бегстве Арчи быстро распространился среди собак. И это пошатнуло его статус. Теперь он вряд ли мог рассчитывать на магию своих форм и габаритов, пусть даже относительные привилегии. И что еще важнее на снисхождение со стороны Корноухого, такого же злопамятного и кровожадного, как Мясник вожака.

И действительно, со следующего дня на него началась охота. Две, а то и три собаки не сходили с его следа ни днем, ни ночью. Спать удавалось только днем, урывками, в очень людных местах. Но и там псы Корноухого доставали его. Они провоцировали его на драку, но, разозлив не на шутку, поспешно отбегали на безопасное расстояние. И вот, когда он выдохся, и травля шла, казалось, к неизбежному финалу, случилось неожиданное. Избавившись ненадолго от «хвостов», он заскочил в темный проходной двор отдышаться. Место хорошо продувалось, запахи шли отовсюду, и он легко ориентировался.

-А вот и опекуны, – почувствовал Арчи. – Ну что ж.… Хватит бегать.… Здесь подходящее место.

Не успел он принять боевую стойку, чтобы достойно встретить противника, как перед глазами мелькнуло белое пятно и, остановившись, превратилось в маленькую болонку. Ее грустно поблескивающие, полные отчаяния глаза были устремлены куда-то вперед, вдоль улицы. Наполовину облезшая, она выглядела жалко и беспомощно.

-Конечно. Волки уже близко, – подумал Арчи, учуяв запах Корноухого и его собак. – Поэтому она так дрожит. Но чем он может ей помочь? Единственное, подольше задержать бродяг и дать ей время уйти…

Этот благородный порыв так вдохновил Арчи, что, почувствовав необыкновенный прилив энергии, он решительно выступил из темноты….

Долей секунды раньше, словно с неба, рухнула тень и над болонкой, навострив уши, уже возвышалась черная овчарка. Чуть выше ее плеча показалась морда еще одной собаки и, не раздумывая, Арчи встал рядом с ними.

Вдвоем им будет проще, а если и лохматый поможет, они без труда отгонят стоявшую напротив них, ощетинившуюся в злобе свору.

Яростные сверкающие взгляды скрестились в ночи, не предвещая ничего хорошего. Казалось, еще мгновение и…

Появление Багиры взбесило Корноухого. Какого рожна она лезет не в свои дела? И что вообще она возомнила о себе? Пусть лучше убирается подобру-поздорову. Сегодня он сполна должен получить свое. И эту плешивую болонку и доведенного до изнеможения дога. Никто ему не помешает…

Когда рядом с Багирой встал Кавказ, это не смутило Корноухого, но выбежавший из темноты дог привел его в смятение. Три мощных, сильных бойца против десяти раздирающихся за его спиной крикунов.… Нет! Он был хитер и старался избегать проигрышных ситуаций. Да и открытый бой не его стиль. Пришлось, скрепя сердце, дать сигнал к отходу, но с этими тремя он посчитается. Не в силах сдержать клокочущую в нем ненависть, он оскалил клыки и, лязгнув, убежал.

Проследив, как уходит свора Корноухого, Багира нагнулась к болонке, обнюхала ее и лизнула в морду. Она чувствовала на себе взгляд дога, но не знала, как себя вести. О нем ходило так много слухов, и все были так противоречивы.

Дело решил Кавказ. Оббежав Багиру, он приблизился к догу. Враждебности ни с чьей стороны не чувствовалось, и вскоре они коснулись друг друга носами, как бы выражая симпатию. Не так он и плох, как о нем лают, обрадовалась Багира. Надеяться на что-то большее она не смела, слишком неприступным казался ей Арчи. Подтолкнув болонку носом, она подала знак Кавказу, они уходят, и побежала.

Секунд десять Арчи смотрел им вслед, подавляя желание кинуться вдогонку,… и не сдержался. Быстро догнав, он пристроился сбоку от Багиры и, не глядя в ее сторону, затрусил вровень. Подняв голову к небу, Багира удовлетворительно залаяла, Кавказ сделал кульбит, и они весело продолжили путь дальше, за город, к стае.

Так Арчи попал к Багире…

* * *

А вместе с ним болонка Вета. …

Ее судьба во многом была схожа с судьбами собак из стаи Багиры…

Жизнь с самого начала предстала перед ней во всем великолепии, и здесь хозяевам была отведена роль сказочных чудотворцев. Могла ли она о таком мечтать? Еще вчера крошечный, боязливо жмущийся к телу матери, беззащитный щенок, а сегодня уже могучая хозяйка великолепного особняка. В считанные дни она покорила сердца всех его обитателей, став всеобщей любимицей и баловницей.

Главной ее привязанностью была дочь хозяев. Они посвящали друг другу все свое время. Их расставания были вынужденными и чрезвычайно редкими. Днем они носились по комнатам и коридорам, прятались в подвале и на чердаке, а ночью, свернувшись в маленький клубочек, Ветка устраивалась в ногах у девочки, высунув из-под одеяла свой влажный, черный нос. Родители первое время противились таким проявлениям нежности, но потом смирились.

Летом вся семья выезжала на море, а зимой в горы. Море Вете нравилось больше. Она любила валяться на песке, рыть в нем норы, врезаться со всего разбега в воду. Она совсем не боялась воды. Хозяин ежедневно катал их на катере, а после этого она получала свою обязательную порцию эскимо. Ох, как она любила мороженное…

Зимой, в горах, хозяева ходили на лыжах, и ей было намного скучнее. Из-за глубокого снега она чаще всего просиживала дни одна, а вот по вечерам… Вечером вся семья усаживалась у камина, и под треск горящих головешек она погружалась в полные приключений и опасностей романтические истории своего мужественного хозяина. Но больше всего в такие дни ей нравилось рассматривать журналы. На иллюстрированных обложках красовались самые разные собаки, охотничьи, сторожевые, но главным был отдел с декоративными. Некоторые из них так походили на Ветку, что казалось – это она сама устало позирует перед фотографом. В такие минуты ее радости и радости хозяев не было конца.

О, как несправедливо быстро пролетало ее время?! Как скоротечно…

Тот день ей запомнился в мельчайших подробностях….

Как обычно, возвращаясь с хозяйкой с вечерней прогулки, она увидела трущегося о дерево черного терьера. Вел он себя безобразно. На глазах у них валялся в грязи мордой пропахивая землю. Это было верхом неприличия, оскорблением ее и хозяйки.… Да еще кем? Этим самонадеянным Тобби, которого однажды приводили к ней женихаться. Нет, хорошо, что в тот раз хозяева отказали ему. Он так невоспитан. Оставив хозяйку, Вета подбежала к все еще безобразничающему терьеру и задала ему нешуточную трепку. Напоследок, она бросила на него презрительный взгляд, и в нем было столько укора, что этот нахал, несомненно, должен был сгореть от стыда. Но он только грустно взглянул на нее и, жалобно тявкнув, убежал.

С того дня прошел месяц. Казалось, все идет по-старому, но у нее все чаще стал повторяться зуд по всему телу. Она напрашивалась на ежедневные купания, но и это ей не помогало. Зуд не проходил. Он приносил ей самые настоящие страдания и мучения. Для неё, знавшей, что такое хорошие манеры, чесаться, кусать шерсть, словно ты гоняешь блох, было невыносимо.

Однажды вечером, когда вся семья смотрела телевизор, она по привычке забралась на колени к хозяйке, почувствовав у себя на спине знакомые, ласковые руки. Закрыла от удовольствия глаза и задремала. Пришла она в себя от боли. Она лежала на полу, а в нескольких шагах вскочившая хозяйка стряхивала с платья клочья ее шерсти.

-Мама, мама! Что это? Она вся лезет. Она больна, мама… – кричала девушка. – У нее на коже язвы…

-Мама, – громко позвала старшая хозяйка.

-Бабушка, – вслед за ней младшая.

– И последовал долгий, придирчивый осмотр, во время которого, брезгливо отодвигая от себя, Вету осторожно ощупывали.

-Да, – подтвердила подошедшая бабашка. – У нее дано шерсть лезет, больна она.… Так я думала, вы об этом знаете.

Но хозяева ничего не знали. Их любимица больная?! Она в опасности?! Она может погибнуть?! Нет, они спасут ее!!!

И со следующего дня к ним зачастили ветеринары. Они давали Ветке всевозможные лекарства, втирали мази, а скоро дело дошло и до уколов. Но ничего не помогало, шерсть продолжала лезть, а зуд не спадал.

Из комнаты хозяйки ее перевели под лестницу, ведущую на второй этаж; затем и вовсе переместили в подвал, куда бросили подстилку и миску для еды. Там было темно и спокойно. Там скрытая от посторонних глаз, она могла вволю погоревать о выпадавших на ее долю испытаниях.

Как-то, выбравшись из своего темного убежища, она поднялась на второй этаж в комнату хозяйки. На обратном пути, зажав в зубах свою любимую тряпичную куклу, она наткнулась на хозяйку с каким-то юношей. Смеясь, он прижимал ее к себе.

-А это что за облезлая кошка? – заметив Вету, спросил парень. – Вот уродина. Ее что, кипятком ошпарили?

-Не знаю. Это не наша. К бабушке столько старушек с собаками ходит, – ответила хозяйка и увлекла его в свою комнату.

Не шевелясь, долго стояла болонка, уставившись на закрытую дверь. Затем выпустила из зубов куклу и спустилась в подвал. Все правильно – это все во искупление. «Ничто не может продолжаться вечно», – вспомнила она слова старшей хозяйки, когда они уезжали с очередного курорта. Вот и ее безгорестной жизни пришел конец, пришла пора платить за все свои беспечные и безмятежные годы…

Но почему? В чем ее вина? Что она любит их – а шерсть все лезет; что она видит их и все ее нутро ликует; а эта шерсть все лезет, лезет. Что все, что есть в ней, все до последнего она хоть сейчас, хоть когда, в любую секунду… Проклятая шерсть… все лезет и лезет. Ну а то, что под ней, им уже не нужно?

Нет, нет.…Это не так! Все по-прежнему, все остается, как было. Только ее страдания передались им, они прониклись ее горем, и не до радости им сейчас. Но любят они ее по-прежнему, и их объятия, распростерты для нее всегда. Пусть она в этом убедится, когда угодно, хоть сегодня, в эту же секунду….

Не в силах сдерживать нахлынувшую радость, Вета вихрем понеслась в дом, забралась в гостиной под диван и в упоении замерла. Она дождется, пока они соберутся все вместе, выбежит и все прочтет по их глазам. Их свет бальзамом прольется в ее душу, и улетучатся все страхи! Она, достойно выдержала удар судьбы, и будет за это вознаграждена…

И они собрались поздно вечером, когда терпение собаки, казалось, иссякло, и тут же заговорили о ней.

-Павлик, оставь свою газету! Ты будто не замечаешь, как девочка страдает, – укоризненно сказала старшая хозяйка.

-А что я могу сделать? Всех лучших ветеринаров пригласил… и что? Лекарства, какие только возможно достал, чуть ли не консилиум устроил.… Не знаю, не знаю.… Да и лучше она, говорят, стала.

-Кто говорит? – всхлипнула младшая хозяйка. – И что у нее может стать лучше? Ты посмотри на нее.… На кого она стала похожа? В кого превратилась? Лучше бы она умерла.… И я бы меньше мучилась…

-Какие страсти…

-Папа…

-Нет, это действительно невыносимо. Она как укор.… Эти ее глаза… брр, – съежилась старшая хозяйка. Да и сама она так страдает.

-Хорошо, – кивнул головой мужчина. – Я попрошу ветеринара, чтобы он… безболезненно… Укол или еще как-нибудь…

-Отец?! Мог бы при девочке и не объяснять. Возмутилась жена такой нетактичностью супруга. – Да! Я вчера была у Ковалевых.… У них такие щенята. Очаровашки.

-Мама, ты пока не приноси никого. Они могут заразиться. Пока, пока… ну, ты понимаешь, – не отрываясь от телевизора, сказала младшая хозяйка.

О чем они говорили дальше, Вета не слышала. Не боясь, что ее заметят, она вылезла из-под дивана и, не чувствуя лап, вышла из комнаты. Выбежала на улицу и, не соображая ничего, все дальше и дальше стала удаляться от дома. Скоро совсем стемнело, город опустел, и она почувствовала страх. Ее так и порывало повернуть назад, домой, заскулить под окнами, взывая к состраданию.…

Вот, позади остался мост, замелькали витрины магазинов, площадь, и впереди уже возвышалась стена деревьев на входе в парк.

Корноухий вырос перед ней словно из земли, и она остановилась. Вновь полыхнули искорки страха, но через секунду она уже была спокойна. Именно так, по книжкам ее хозяйки, все и должно было быть. Злодей не заставил себя долго ждать, и его белые клыки уже проступали в темноте. Сейчас ей хотелось только одного. Чтобы все скорее кончилось.

Жалость не была известна Корноухому. Ведя свою группу на дога, он неожиданно наткнулся на белую болонку. Сверни она, спрячься в кустах, он пробежал бы дальше, но она стала на его пути и должна за это поплатиться. До болонки оставалось несколько метров, один прыжок, и он нанижет ее на один клык. «Фу ты, как скучно!», – подумал он и изготовился для прыжка. Но тут мелькнула тень, и над болонкой он увидел Багиру.

* * *

С появлением Арчи стае Багиры некого было бояться в городе. Но не о власти думала она. Всех ее собак объединяла другая, являвшаяся единственным условием пребывания в стае, цель. Ей посвящалось все. Жесткий порядок ставил главной задачей, вытравить из собак предательскую жалость к кому бы то ни было. При нападениях предлагалось отступать от соблюдаемых в таких случаях ритуалов: прохаживаний друг перед другом, рычаний, угрожающих поз; и без промедления наносить удары в самые уязвимые места – шею, брюхо. Это было жестоко, но именно ее и не хватало, в большинстве своем, бывшим домашним собакам. Нельзя было допустить, чтобы в решающие минуты, какая нибудь из них дрогнула. И вот, когда, казалось, пришло время, ради которого они и собрались вместе, произошли события, чуть не нарушившие все их планы.

Без каких-либо причин они стали подвергаться нападениям собак всех стай города. Это было объявлением их вне закона, и стало ясно, что надо готовиться к трудной и безжалостной борьбе.

Те несколько дней, которые Багира провела в нерешительности, были единственной слабостью за весь период ее бродячей жизни, но за это время в стаю не вернулись три собаки – Агат, Хан и Брек. Они кормились одной группой, их и подстерегли где-то в зоне Корноухого. Как и обещал, он отомстил ей.

К трем изуродованным, едва присыпанным землей трупам собак, Багиру привел Боксер. Он нашел их на третьи сутки после исчезновения. И вот она стояла на месте жаркой, неравной схватки, смотрела на закоченевшие лапы, и жгучая обида томила ее грудь. Всего этого могло и не произойти, будь она решительней. Но видит Бог, она не хотела войны со своими собратьями. Теперь же она вынуждена отстаивать свои интересы до конца…

———————————–

Корноухий был взбешен, он потерял дар лая, когда метрах в ста от своей лежки увидел белую болонку. Сомнения отпадали, это была она. Да вон, как припустилась во все ноги. Все старые обиды вновь всколыхнулись в Корноухом, и он с наслаждением представил, каким будет его второй удар по стае Багиры. Он знал, что будет означать для дога потеря болонки; он выведет его из себя, дезорганизует эту стайку домашних выскочек и уничтожит всех поодиночке.

Болонка тем временем скрылась за углом дома, но Корноухий не беспокоился. Они ее догонят, далеко ей не уйти. Подняв всю свою стаю, он пошел по следу. Через несколько кварталов он уже не выпускал ее из виду, сокращая с каждым прыжком расстояние между ними.

Ох, эти глупые болонки! Как хорошо, что они есть! Как много проблем порой они решают. Он даже любил ее в ту секунду, удирающую во всю прыть, но, он не сомневался, обреченную. Что делать? Он должен принести ее в жертву ради общей удачи, ради своего благополучия.

Болонка постепенно сдавала, и теперь их разделяло не больше тридцати метров. Осталось приложить немного усилий и.…

Вперед метров на десять вырвался Трезор, самый быстрый боец стаи. «Ну, уж этот своего не упустит, – подумал Корноухий. Враз достанет».

В надежде найти хоть какое-то убежище, болонка свернула в переулок, и тут же за ней скрылся Трезор. Когда туда вошла остальная группа во главе с Корноухим, никого видно не было. «Значит, опять свернули, – подумал он. – А там стройка, котлован и пустырь. Там ловушка… Дурочка, она сама себя загнала ловушку!!! Туда, где совсем недавно они задрали трех бойцов из стаи Багиры.

Его не насторожило это совпадение, и он уверенно повернул стаю в тупик. Вот-вот он ожидал увидеть в зубах Трезора трепыхающее белое пятно, услышать предсмертный визг. И вдруг в самую последнюю секунду, тревога и беспокойство охватили его, а переменившийся, подувший со спины ветер объяснил все. В ловушку попал он сам. Он, Корноухий, клюнул на такую нехитрую уловку, в своей же зоне и так глупо.… По инерции, выскочив на пустырь, он проскочил мимо конвульсирующего тела Трезора, а сбоку на него надвигалась неумолимая, как рок, тень ненавистного дога.

Багира учла все – и время, и место, и ветер. Особое значение она придавала месту. Сейчас, когда они вершили свое первое возмездие, оно приобретало символический характер. Когда мимо нее и застывших в засаде собак промчался Боксер, шедший в охранении болонки, а следом проскочила и она сама, Багира поняла – похоже, план удался. Пропустив серую легавую, а затем Корноухого и еще нескольких собак, часть ее группы захлопнула ловушку; другая, увела оставшихся собак Корноухого от пустыря, чтобы вернуть обратно, через некоторое время.

Багира не знала, как поведут ее собаки, когда придет время убивать, но беспокойство оказалось напрасным. Когда она вбежала на пустырь, Кавказ после слабого сопротивления легавой вспорол ей брюхо, и она с диким визгом каталась по земле, а Арчи, словно железными клещами, вцепился Корноухому в горло и, хотя его трепало сбоку несколько собак, не отпускал до тех пор, пока его тело безжизненно не обмякло.

Как только Корноухий испустил дух, его собаки в испуге заметались в поисках выхода, но бойцы стаи Багиры настигали их и безжалостно разили. Весь пустырь был залит кровью, клочья шерсти, вырванные вместе с мясом, усеивали его, а воздух оглашали предсмертные хрипы из последних сил, волочивших по земле свои внутренности несчастных собак. Акт возмездия превратился в откровенную бойню, но Багира не останавливала ее.

Через час все было кончено. На пугающе затихшем пустыре лежало около пятнадцати мертвых собак. Еще девять бойцов Корноухого попали в ту же ловушку и, обезумев от ужаса, разделили участь своих товарищей. Оставшаяся часть стаи разбежались кто куда.

На следующее утро на пустыре строители нашли около двадцати истерзанных трупов. Причина такой жестокости никак не могла уложиться в сознании людей; на лицах всех без исключения строителей читалась крайняя озабоченность. И тут же прекратился слух, что в городе появился живодер-садист, глумящийся над животными.

Со стаей Рыжего пришлось труднее. Она было намного крупнее, а сам Рыжий редко оставался без охраны. Узнав о судьбе Корноухого, его собаки стали без предупреждения нападать на любого бойца стаи Багиры, будь то день или ночь, и в любом месте. Началась настоящая война, где, несомненно, преимущество было на стороне Рыжего. К тому же вожаки окраинных стай взяли его сторону.

Мало кто верил в успех Багиры в борьбе за власть, да и неизвестно было, что он нес с собой. Они предпочли жить по-старому, когда ценой уступок все же гарантировали себе жизненные зоны. К тому же, Багира отпугнула их своей неслыханной жестокостью, поэтому надеяться на чью-то помощь или даже нейтралитет, ей не приходилось.

В лесопарке города на берегу реки стоял ресторан. Он располагался в живописном месте, на каменном уступе. Со смотровой площадки открывался хороший вид на впадающие в основное русло, расчлененные утопающими в зелени островками, протоки реки. Повара ресторана не скупились на отходы, то и дело, швыряя их в многочисленные широкие окна кухни. Здесь можно было поживиться деликатесами, и потому место считалось личной вотчиной Рыжего.

Именно в нем Багира видела главную опасность, покончив с которой, она решала главную проблему. Зная характер Рыжего, Багира не сомневалась, что в случае малейшей опасности он спрячется за спины своих собак, поэтому необходимо было действовать наверняка.

Она разделила стаю на три группы. Две из них, ее и Риччи, шли по реке навстречу друг другу; третьей группе вменялось, наделав шуму, увести от ресторана как можно больше охранных собак. В случае неудачи обе группы нападения уходили вплавь, по реке.

Операцию наметили на вечер, ко времени наиболее интенсивной работы кухни. Теперь все зависело от слаженности их действий.

Группа Багиры по протоптанной людьми тропинке подошла к ресторану к заходу солнца. Донесшийся издали лай возвестил о том, что план по отвлечению начат, и оставалось только дожидаться подхода группы Риччи. Удостоверившись, что Рыжий на месте, он должен был подать условный знак. Долго и томительно тянулись минуты ожидания. Багира стала впадать в отчаяние. Ей уже казалось, что все сорвано, что группа Риччи обнаружена. И тут, словно тоскливый волчий вой разнесся над рекой. Это был сигнал. Полдела они сделали. Внезапность была достигнута, предстояла вторая половина. В секунду поднявшаяся группа Багиры, что было резвости, помчалась вдоль реки…

Вечер выдался на удивление красивым. Стоявшие на смотровой площадке парочки, облокотившись на перила, любовались открывавшимся пейзажем. Зашедшее за горизонт солнце, багровыми мазками разукрасило гирляндами подмешанные на голубом своде, причудливые облака. Чуть ниже, бархатная крона леса очерчивала замысловатые зигзаги. Прохладный, легкий ветер, резвясь над малахитовой водою, взлетал сквозь бастионы взбудораженной листвы, к верхушкам потревоженных деревьев. Он словно щекотал гигантские стволы, без устали дразня ворчащих от его проказ добродушных исполинов; он изводил метавшиеся ветви, дурашливо взъерошивая их изумрудные наряды. И словно дирижер, творил симфонию из цвета, звука и движения; из солнца, слившегося с лесом и водой; тревожной арии взбудораженной листвы; из пенья птиц, заполнивших пространство; из щедро расточаемого, неповторимого аромата его странствий.

Из ресторана на смотровую площадку вышло трое мужчин. Один из них расслабил стягивающий воротник рубашки галстук и глубоко вдохнул. Его взгляд упал на противоположную сторону реки, туда, где она описывала плавный поворот, и заскользил вдоль берега.

И тут мужчина услышал странный вой. Он повернул голову в сторону, откуда исходил этот срывающийся голос, и сразу же заметил, как из-за бугорка на берегу одна за другой выскочили несколько собак. Они бежали так, будто за ними кто-то гнался.

Мужчина посмотрел вниз, где у воды развилось около десятка собак, повернул голову вправо и удивился. Еще пять псов, выскочив на этот раз из леса, так же быстро стали приближаться к животным, что кормились внизу, под смотровой площадкой.

«Забавные у них игры», – подумал мужчина, наблюдая за животными. Это было красивое, завораживающее зрелище. Вытянутые вперед морды и мелькающие перед ними лапы. Восхищали, пластичность движения, природная гармония бега.

Впереди стаи несся огромный, мраморный дог. Он отличался от других не только мощью и размерами. В нем жила красота, чувствовалась сила, внутреннее напряжение, словно все тело, источало энергию.

На секунду отвлекшись, мужчина повернулся к своим спутникам, как вдруг женщины, стоявшие у перил, с громкими криками отпрянули от них, указывая при этом вниз. И все, кто был поблизости, тут же бросились на смотровую площадку…

Внизу две мчавшиеся навстречу друг другу группы животных на полном ходу врезались в поздно спохватившихся собак третьей группы. Огромный дог, пролетев после стремительного прыжка метров пять, свалил на землю и, придавив своим тяжелым телом бесхвостую рыжую собаку, вцепился ей в горло. Из другой нападавшей группы первыми в драку вступили белая лохматая и черная овчарка. Белая лохматая быстро подмяла под себя первую попавшуюся ей собаку; противник овчарки, сумев увернуться, повис на ее плече…

Первые секунды на смотровой площадке царило молчание. Затаив дыхание, люди следили, как там внизу три стаи схлестнулись в единый рычащий, хрипящий, визжащий комок. Как по непонятной им причине одни собаки убивали других. Свирепые, забывшие свое природу, псы рвали мясо на телах противников. Сверкающие белыми клыками пасти, вгрызались в шеи жертв; из под нанесенных ран хлестала кровь.

Первыми опомнились повара. Окна кухни располагались немного ниже смотровой площадки и сейчас, были сплошь усеяны белыми шапочками.

-Ставлю четвертак на дога! – кричали оттуда.

-Дураков нашел…

-Тогда на лохматого…

-А тот черный? Смотри, как прыгает.… Во дает, а…

За кухней оживилась и верхняя площадка.

-Да, тому рыжему, кажется, хана, – сказал мужчине товарищ.

-Уже ногами дергает.

-Концы отдает, – весело раздалось рядом.

Женщины не переставая вскрикивать, хватались за голову; в мужчинах же проснулся охотничий азарт.

-Давай, давай,- кричали они. – Бей его.… Хватай же.… Да за горло…

Происходящее внизу поражало тем, что мало походило на драку, скорее на резню. Хотя количественно противники были равны, скоро за явным преимуществом стали одолевать нападающие группы. Они не ограничивались нанесением ран. Взяв в плотное кольцо защищающихся, они хладнокровно и беспощадно расправлялись с ними.

Там, внизу, на распростершейся арене смерти, будто гладиаторы, одни собаки убивали других, а вверху обезумевшая, жаждущая зрелищ публика, опустив палец вниз, требовала крови.

Когда подоспевший Кавказ полоснул прицепившегося к ней пса, Багира почувствовала, как на какую-то долю секунды расслабилась его хватка. Этого оказалось достаточно. Она резко дернула всем телом, и отброшенный пес с клочком ее шерсти и мяса в зубах покатился на песок. Не помня себя от злости и боли, Багира подскочила к нему и, не дав опомниться, задрала. Затем лизнула горевшую рану и стала выискивать среди дерущихся Арчи. Упусти он Мясника, и тогда все впустую, тогда им предстоит еще один виток борьбы за власть в городе….

Покончив с Рыжим, Арчи быстро отыскал питбуля. Каким бы ни было его отношение к Мяснику, но дрался тот самозабвенно. Поджарый, скроенный из мышц, яростный комок, он будто бог войны носился в упоении над полем битвы. Бросаясь в гущу схватки, он не жалел клыков; он рвал, кромсал, и задыхаясь от восторга, вновь бросался в гущу из израненных собачьих тел. И он не дрался, он словно жил среди ожившей ярости; среди страданий, боли, крови.

Чтобы привлечь внимание питбуля Арчи залаял. Он понимал, на этот раз их поединок будет знаковым и настоящим. Не шоу для любителей собачьих игрищ, не зрелище – обыкновенного убийства; а бой самцов, без правил, без сюжета, без прикрас.

Расставив лапы, он оскалился, и не залаял – зарычал как лев; дабы не оставалось никаких сомнений в его намерениях. Он атакует – под звуки зазвучавшей в памяти былых времен, боевой флейты; под лязг оружия, взятого наизготовку; под воинские кличи боевых товарищей, за честь и за достоинство всего собачьего племени, он бросился на Мясника.

Вложив всю мощь своего тела в прыжок, Арчи сбил питбуля с лап и мертвой хваткой вцепился ему в горло….

Багиру, наблюдавшую за этой сценкой, так и подбивало броситься на помощь Арчи. Казалось, в зубах дога бьется не одна, а дюжина взбесившихся собак. Как будто многоголовый, многопалый монстр, как пойманный в силок, вот-вот разорвет путы и сбросит с себя дога. Но пристальней всмотревшись, она остановилась. Поймав холодный, ледяной взгляд дога, она поняла, что нет на свете силы, которая разожмет его челюсти. Лишь несколько раз он перехватывал хватку, лишь для того, чтобы добравшись до шеи, сомкнуть их с еще большей мощью.

Медленно, но неуклонно силы оставляли питбуля. И вот он захрипел и перестал сопротивляться. На его морде не было ни сожаления, ни страха, лишь разочарование, вызванное невозможностью продолжать бой. А ведь, он только вошел в раж, только ощутил вкус крови и… угодил в капкан. Как жаль…. Ведь это было настоящее сражение, и он был его главным действующим лицом. Еще хотя бы за один час такого счастья он без сожаления отдал б жизнь. И если кто не понял, кто тут воин, он с радостью докажет это, умерев с улыбкой счастья в глазах.

И если бы Мясник, смог увидеть в ту секунду себя со стороны, он только подтвердил бы, что в его затухающих зрачках не было и тени страха. Скорее за незнакомым ему выражением достоинства, и даже благородства, в них угасал огонек, когда-то всесильной, но далеко несчастливой собаки.

Выждав для верности некоторое время, Арчи расслабился. С каким-то ледяным спокойствием, он стал приводить себя в порядок. Его палевая шкура казалась красной от крови. Все же питбуль успел его потрепать. Кровоточили уши, но более всего досталось лапам: благо кости были целы. Но только дыхание его окончательно выровнялось, Арчи поднялся, недолго постоял над телом поверженного противника, он вновь ринулся в драку.

Теперь Багира могла, успокоилась. Все складывалось даже удачнее, чем можно было предполагать. Только четыре собаки продолжали оказывать сопротивление; покончить с ними, было вопросом времени. В нескольких метрах от нее лежали бездыханные тела Рыжего и Мясника; рядом, прижавшись боками, Боксер с Риччи, кончали легавую. Вот, еще одна собака упала на песок; едва оправившись, Арчи догнал и сбил другую, пытавшуюся удрать…

Кавказ уже не принимал участия в драке. Отвернув голову от кончавшего последнюю собаку Арчи, он недовольно поглядывал на Багиру. Она знала, что он был противником таких вот побоищ. И тут среди прочих человеческих голосов ей послышался знакомый окрик. Внутри нее что-то дрогнуло, она вскинула голову, но осмотрев кривлявшихся на смотровой площадке людей, не нашла, кого искала. До странности знакомый зов, напомнил ей голос хозяина.

Подав сигнал к отходу, Багира первая вошла в воду. Уходить она решила по реке. Вся стая незамедлительно последовала за ней, и скоро отнесенные к середине реки, торчавшие из воды головы собак, по одной стали скрываться из виду.

Вверху, на смотровой площадке, вновь воцарилось молчание. У людей, словно поотнимало языки. Возможно, они думали о том, что будет, если такая вот стая нападет на кого-нибудь из них; а может, вдоволь насмотревшись крови, теперь жалели оставшихся лежать внизу собак. Молча, с чувством неловкости, расходились они, виновато опустив головы. Потом, с опозданием, прибежал сторож с ружьем и, обнаружив, что не поспел вовремя, все же пальнул в небо, так, для острастки. И этот глухой, эхом прокатившийся над рекой выстрел, прозвучал как зловещий салют, в честь победы стаи Багиры.

-Ребята…. Никита, – позвал из номера голос женщины.- Мы вас ждем. Хватит на сегодня крови.

Мужчина еще раз бросил взгляд на стремнину реки, окликнул товарищей, и они вернулись в ресторан.

 

 

* * *

Когда последняя собака, кроме оставшейся в охранении болонки, устало положила морду на лапы, Багира тоже прилегла. Плечо ныло, во рту оставался неприятный привкус, и не спалось…

Вот и пришло ее время. Теперь осуществлению их планов никто не мог помешать. Не по своей воле они пришли к нему, не свою волю будут вершить, они лишь порождение воли тех, кто озлобил их, кто обрек их на страдания, мучения, скитания и лишения. Кто словно каленым железом вытравливал из их душ любовь и преданность, дружбу и доверие. Они – порождение человеческой черствости, пренебрежения, эгоизма.

Прежде чем задремать, Багира подумала, что теперь самая пора расстаться с Кавказом. Это было трудное решение, но другого выхода она не видела. Незачем ему принимать участие в том, что будет дальше. Да и должен же он хоть раз взглянуть на свои горы…

«Итак, решено»,- подумала она и задремала.

Еще долго в ночи слышался жалобный скул израненных собак. То и дело какая-нибудь вскакивала, настороженно оглядывалась и, успокоившись, укладывалась на недолгий отдых.

Кавказ ушел через неделю, откормившись и залечив раны. Вся стая обхаживала его, и он налился на глазах. Провожали его далеко за город, и там он попрощался с каждым членом стаи в отдельности. Подойдя к Багире, положил морду ей на плечо и долго так стоял, не проронив ни звука. В последнюю секунду ей показалось, две слезинки выступили на его глазах, но словно почувствовав и устыдившись этого, он быстро отвернулся и побежал. Когда от стаи его отделяло метров пятьдесят, за ним с громким лаем бросился Боксер. Догнав, он описал вокруг него большой круг и, вернувшись к стае, еще долго выл тоскливо, задрав голову на неблагосклонные небеса.

Кавказ ушел, и Багира начала действовать.

В следующие три дня стая провела ряд дерзких нападений на людей. Они совершались в основном вечером. Несколько укусов, угрожающее рычание над поверженными людьми и быстрый отход. Но это было репетицией, малой отместкой за мелкие прегрешения бывших хозяев. Главное было впереди.

* * *

Первым определили отмщение Риччи.

Дом, где жили дочь и зять хозяйки, взяли под постоянное наблюдение. Вначале они вели дневную слежку, но время шло, удобный случай не представлялся, и стая перешла на вечернее патрулирование. Все переходы к дому тщательно контролировались, были обусловлены специальные сигналы, оповещающие о появление объекта. Оставалось только запастись терпением.

Услышав передаваемый по цепочке сигнал, Багира испуганно вскочила. Сколько она ждала этой минуты, сколько выстрадала ради нее и вот, когда она наступила, отчего она так растеряна? Откуда эти сомнения, откуда эта предательская дрожь в ногах? Нет. Прочь секундную слабость, она справится с ней…

Напротив нее, в кустах притаился Риччи. Замерев, он напряженно всматривался в сторону, откуда должен был появиться их объект. Он представил, как отовсюду, с точек дежурств потянулись на сигнал его друзья, чтобы совершить возмездие. Жалобный стон Веты удивил и на секунду отвлек его, но уже в следующее мгновение он припал к земле. Он почувствовал, как горячий жар прокатился по телу, как зашумела в голове кровь, и учащенно забилось сердце. Никогда он не думал, что близкое торжество справедливости вызовет в нем такую противоречивую бурю чувств. «Но справедливость ли это, и праведен ли такой суд?» – мелькнуло у него в голове, и он вспомнил хозяйку…

-«Природа не разделима, мой милый Риччи. В ожесточении своем мы уподобляемся свирепым волкам, и если оно не будет преодолено, мы рано или поздно перегрызем друг друга».

– Нет, – осенило его. – От того, что они задумали, люди не станут лучше и не исправятся. В них не прибавится любви, добра, они не перестанут ненавидеть и причинять боль. Все будет продолжаться по-прежнему, и только минуты пережитого страха еще одной каплей озлобленности упадут и, в без того переполненную чашу их жестокости. Он порочен – этот круг отмщения. Порочен,… но не в его силах разорвать его; и не в его силах опровергнуть. И он, и Багира, и Арчи – все упростили до предела. Они придумали пространство, где за любовь воздают любовью, за зло оплачивают злом. Он их фантазия, мираж.… Не будет отмщение одновременно и очищением, не будет после него раскаяния…

Но отступать поздно. Теперь остается только возрадоваться в своем заблуждении, и пусть будет, как будет.

Подвыпивший мужчина средних лет подходил к своему дому. После затянувшейся дружеской пирушки он решил прогуляться и отправился домой пешком. Уже виднелись погашенные окна его квартиры, и в предвкушении теплой постели слипались глаза.

Когда дорогу ему загородила собака, он не испугался. Мало ли их, бездомных, бегает по городу? И всех бояться? Его бесстрашие, подкрепленное не одним бокалом вина, проявилось в форме снисходительной усмешки и небрежного, ленивого окрика.

-Пошла отсюда…

Когда рядом с первой собакой встала вторая, мужчина немного смутился. Его путь и путь этих двух зубастых овчарок явно перекрещивался.

-Ну, так, умный в зубы не пойдет, умный зубы обойдет,- подумал мужчина и спустился с тротуара на дорогу, чтобы обойти собак. Но, не успев сделать и нескольких шагов, увидел еще двух бежавших на него животных. Протрезвев немного и попятившись назад, он подумал, что дело принимает серьезный оборот и неплохо бы забраться куда-нибудь повыше от всей этой зубастой братии.

-Искусают еще, да того гляди, бешеные…

Неожиданно он почувствовал позади себя чье-то присутствие, услышал частое прерывистое дыхание и, оглянувшись, протрезвел окончательно. Отступать было некуда, со всех сторон он был окружен.

-Что им от меня надо,- заговорил он вслух дрожащим голосом. Внутри все сжалось, и к горлу подступил комок. – Чего вам надо, жучки? – едва сумел он выдавить из пересохшего горла. – Пропустите хорошего дядю…. Он вам конфетку с балкона бросит.… А? Нет! Не хотите? Тогда колбаску? – ласковым голосом он пытался задобрить животных. Испуганный взгляд маленьких глаз на полном лице метался от одной собаки к другой.

Кольцо животных сужалось. Молча, не издавая лишних звуков, они приближались к уже начинавшему терять над собой контроль человеку.

-Да вы что, звери? – не на шутку струхнув, стал отмахиваться он. Особенно его пугал огромный пятнистый дог и его страшные челюсти. – Вы что? Взбесились.… Убирайтесь сейчас же, кому говорю…

Все члены его слабели, жуткий холодок разливался по телу и леденил душу. Страх парализовал волю. – О, Господи! – в оцепенении пролепетал мужчина. – Это не может быть реальностью. Сейчас он упадет на землю, обхватит голову руками, и растворится, исчезнет из этого невыносимого кошмара. Но что это? Ему показалось, что он узнал одну из собак. Конечно! Это же Риччи! Облегченно вздохнув, мужчина закрыл глаза, словно сбросил тяжелый груз. На сердце отлегло. Вот он, его спаситель, так преданно смотрит на него.… Да, собака, все же настоящий друг человека…

-Что, Риччи? – осмелев, заговорил мужчина. – Узнал хозяина? Куда же ты исчез? Мы столько искали тебя…. Нам было плохо без тебя. Да… Ты бы увел своих друзей, а то у меня как-то не очень получается при них…

С надеждой и тревогой ожидал он реакции собаки, но она оставалась недвижимой.

– А потом ты возвращайся! Для тебя у нас всегда место найдется. И Наташа будет рада…

Они не шевелились. С нескрываемым презрением смотрели они на это ничтожное существо, именующее себя человеком. Всем им известен был страх, но и достоинство тоже. А тут…

-Уведи их! – срывающимся голосом закричал мужчина.- Я не могу больше! – и заплакал.

Достаточно, решил Риччи. Он увидел его унижение. Когда собака взвилась в прыжке, мужчина в полуобморочном состоянии, закрыл лицо руками и затрясся, как в лихорадке. Он жалобно стонал и даже не пытался сопротивляться. Все худшее, о чем он и помыслить не мог, стало для него явью.

Кровь… Риччи видел кровь своего врага. Он рвал его мясо, слышал его обезумевшие крики: и он, казалось, отплативший за все зло, что причинил этот человек, чувствовал себя крайне несчастным.

По мере того, как мужчина ослабевал под укусами, Багира заметила, что Риччи не решается нанести последний удар. Перекусить горло было не трудно, а он все медлил.… И, отбежав в сторону, Багира стала наблюдать за ним. Нет, он не убьет его, поняла она. Теперь не сможет, да и не захочет. Обмерив долгим взглядом появившегося из темноты пораженного мужчину, со складным стульчиком в руках, она вытянула вперед голову и завыла. Оставив жертву, стая животных отбежала в сторону и, дождавшись вожака, неторопливо скрылась за углом дома.

Уводя стаю на ночлег, Багира не могла понять, что же она испытывает? Ни радости, ни удовлетворения не было. И лишь одно ей было ясно – мосты сожжены, и дороги назад нет.

* * *

На следующий день, после многочисленных жалоб населения, в кабинете начальника милиции было дано указание на отлов бездомных собак.

А в городе между тем прошли слухи.

-Вы слышали, рысь на человека напала! Подкараулила у дома и…

-Да не рысь, а медведь. Я сам видел…

-Кого, медведя? Будет сплетни городить…

-Ну, что вы, впрямь.… У меня достоверные факты. Родственник в органах работает. Волки это были…

-Не медведи и не волки. Хулиганы это все. Вон их сколько развелось. У нас в прошлом году, в деревне, точно такой случай был…

Врачи городской больницы обладали более достоверной информацией. К ним в состоянии тяжелого шока, с большой потерей крови и множеством рваных ран был доставлен мужчина. Две бригады врачей трое суток боролись за его жизнь: было сделано две операции, множество переливаний крови, и только через два месяца мужчина выпишется из больницы.

* * *

Через три дня наступила очередь хозяйки болонки Веты.

Здесь все прошло без неожиданностей. Молодая, стройная, красивая девушка, возвращаясь вечером домой, уже вставила ключ в замок и повернула его, когда позади себя услышала лай собаки. Сначала она не обратила на него внимания, но потом он показался ей знакомым. Повернувшись, она стала всматриваться в темноту. Повесив спортивную сумку на ручку двери, девушка сделала несколько шагов в сторону дороги и присела у бордюра.

-Это ты? – она сразу узнала болонку и протянула к ней руку. – Бедная моя собачка.… А я думала, ты уже умерла. Я так переживала.

Тонкая кисть с длинными изящными пальцами едва коснулась шерсти болонки и тут же отдернулась. На секунду, всего на какой-то миг, маленькую собаку охватило опьянение, дурман сладостных воспоминаний. Знакомые руки, знакомые запахи перенесли ее в то радостное время, когда дороже сидящей напротив девушки ни кого не существовало. Но сверкнувший в темноте злобный взгляд Арчи привел ее в себя.

– А облезла-то как? – жалостливо продолжала девушка.— Может, ты голодна? Так подожди, я принесу что-нибудь…

Она встала и, повернувшись, хотела войти в дом, но большой мраморный дог преградил ей дорогу. Вздрогнув, девушка отскочила от него и прижалась спиной к каменной ограде. Нижняя челюсть ее отвисла, глаза расширились от ужаса. Из темноты со всех сторон стали выступать собаки…

– Что это,- никак не могла сообразить она. – Чудовищный сон с грязными вонючими псами; оскаленные пасти, слюна, стекающая со сверкающих клыков… – Почувствовав, как что-то коснулось ее ноги, она зажмурилась и вскрикнула, но преодолев страх, вновь открыла глаза и увидела внизу свою болонку. Присев на задние лапы, та помочилась ей на ногу и отбежала в сторону….

Вета не подала сигнала. Заметив, что вся стая застыла в нерешительности, Багира первой бросилась на девушку. Но через минуту, когда та потеряла сознание и, услышав, молящий вой болонки, Багира подала сигнал к отходу.

– Конечно, с нее и этого хватит, – подумала она.

Еще через час искусанную девушку доставили в больницу.

* * *

Тем временем в городе забеспокоились. Комиссия, созданная по поводу участившихся случаев нападений собак на людей, доложила о результатах проведенных работ. Разбросанная на местах предполагаемого кормления бездомных собак отравленная приманка осталась нетронутой.

* * *

Подстеречь Шугаева оказалось делом более трудным. Хотя вечерние прогулки он совершал, чуть ли не ежедневно, в последние дни они прекратились – никак не выдавалась передышка от нахлынувшего потока гостей. Возвращаясь домой, не выходя из машины, он въезжал прямо в гараж, а провожая гостей, далеко от ворот не отходил. Положение ухудшалось еще и тем, что новая собака во дворе, уродливый, готовый за миску похлебки на все пес, голосил своим истеричным лаем на всю округу при появлении даже слабого духа своих уличных собратьев. Ничего не оставалось делать, как дежурить на подходах к дому. Так продолжалось неделю, а удобного случая для нападения все не представлялось.

Помог случай.

Вечером, после очередного шумного разъезда гостей, когда Багире грустно подумалось, что и на этот раз все их старания пройдут впустую, она заметила – заслышав знакомый голос, Арчи насторожился.

-Нет, нет, Василий Иванович! – доносился со двора разговор. – Вы уж обессудьте. В таком состоянии я вас за руль не допущу. Я тоже в какой-то мере несу за вас ответственность перед Еленой Анатольевной. Машину мы поставим в гараж, места хватит… Я вызову такси…

– Дорогая Елизавета Петровна…. Вы прелесть.… Только не надо вызывать. Я похищаю вашего мужа, пусть проводит меня до стоянки.… Заодно немножко разомнем наши старческие косточки….

-Не знаю, как ты, а я пока в форме, – засмеялся Шугаев.

Мужчины вышли из дома и неторопливым шагом спустились к проходящему рядом проспекту. Такси долго не было, они закурили и вспомнили о деле.

-И как нам насчет Федотова? Опасаюсь я его, честно говоря! – гость взял под руку Шугаева.

Что вас беспокоит? – спокойно спросил тот.

-А если он не… – Гость очень выразительно покачал головой.

-Василий Иванович! Вы заставляете меня повторять старые банальные истины. Нет людей, которые не берут, есть те, кто мало дает. Вот вы и не поскупитесь.

-Но он только и трубит о борьбе с коррупцией и взяточничеством. Очистим, освободимся, обновим… Сплошные лозунги, подступиться страшно.

– Поверьте моему чутью – он наш человек. Его поведение диктуется складывающимися обстоятельствами. Чем туже будут закручивать, тем лучше он будет маскироваться. Такие люди легко подстраиваются под любую ноту, взятую наверху….

Вскоре, подошло такси, и гость, помахав в заднее стекло рукой, уехал. Шугаев отправился обратным маршрутом. У него было прекрасное настроение, и он весело насвистывал легкую мелодию. Иногда он останавливался, чтобы отдышаться. Почти у самого дома его обогнала собака.

-Бог ты мой, здоровая-то какая! – подумал он.- Просто слон.

Собака остановилась, повернулась к нему, и он узнал Арчи.

– Вот так сюрприз! – недовольно пробурчал мужчина. Встреча несколько испортила настроение. – Возвращение блудного пса.… И что тебе надо? Гребанный аристократ! А? На что ты, собственно, надеешься? Не вели, хозяин, казнить, вели миловать? Забыть, что ты, грязная скотина, чуть не цапнул меня?

-Не медли же! – бесшумно подкравшись со спины, подумала Багира. Словно услышав ее, Арчи угрожающе зарычал.

-Так мы не с повинной?!! Мы все еще гневаемся… Да-а! Говорили мне, что доги злопамятны, не верил.… И вот вам, получайте…. Он мстить явился, – слегка присев и хлопнув по коленям ладонями, Шугаев задорно рассмеялся.

От удовольствия он закрыл глаза и не заметил, как подскочивший Арчи толкнул его в плечо. Потерявший равновесие Шугаев упал на ягодицы. Веселость, как рукой сняло.

Он не привык к такому обращению. Подняв на собаку злобный взгляд, мужчина пошарил вокруг себя рукой и, не найдя ни чего пригодного для защиты, медленно встал и отряхнулся. Он не боялся собаки, но перспектива быть покусанным его не радовала.

– Даже так, дружок,- сквозь зубы процедил он и про себя подумал: «Ох, где его ружье?!! Он бы не промахнулся»!

Нож,- мелькнула мысль. – У него есть нож… в правом кармане пиджака.… Но, это на крайний случай.

Сунув руку в карман, Шугаев ощутил приятный холодок металла. Коротко щелкнувшее, выброшенное лезвие придало ему уверенности.

-Что же мы стоим так, – натянул он на себя недобрую улыбку.- Прошу в дом.… Все же друзьями были… почти родственниками. Пойдем, я накормлю тебя… Я набью твою пасть свинцом… Ужрешься.… Пойдем…

Нетерпеливый лай Багиры заставил Шугаева оглянуться для того, чтобы понять: об отступлении думать поздно – он окружен. Смелости поубавилось, но паники не было.

Неестественная молчаливость такой большой своры настораживала его больше, чем что-либо другое. Собаки не лаяли, не бросались на него, и только их глаза недобро горели в ночи.

– Уж не галлюцинации ли это? – подумал Шугаев и ущипнул себя, но ничего не изменилось. Случаи, когда он ощущал такое полное бессилие, были крайне редки, и он растерялся. Его разум, его хладнокровие и находчивость отказывались служить ему. Сколько раз он попадал в самые невероятные и безнадежные ситуации?! Но каждый раз из беспорядочно роившихся в голове спасительных идей, выбирал единственно правильную. А сейчас? Глупейшее положение, и ни никакого выхода! Неужели судьба таким вот образом решила воздать ему за прегрешения? Неужто так распорядилось провидение? Глупо… глупо.…

Переминаясь с ноги на ногу, Шугаев потихоньку стал продвигаться в сторону Арчи. Звать на помощь он побоялся – это могло спровоцировать собак к немедленному нападению, да и некого было звать – как назло, вокруг ни одного прохожего. Оставалась одна надежда – попробовать взобраться на бетонную ограду дома. Достав из кармана нож, Шугаев прижал его к ноге.

Блеснувшее в слабом свете фонаря лезвие, привело Арчи в себя. Больше ждать было нечего. Но тщетно призывал он свою ярость, тщетно пытался разжечь болезненные воспоминания – все в нем было на удивление спокойно. Сейчас, когда кровь должна была вскипеть от ненависти к этому человеку, он ничего, кроме отвращения не чувствовал. Даже, когда увидел нож, и когда зубы впились в руку хозяина и под ними хрустнули косточки – злости не было….

На Шугаева, кроме Арчи, никто не нападал. Так он захотел, да и не было в этом нужды. Он один должен был воздать ему за все и легко справлялся с этим.

Превозмогая боль, Шугаев упал на колени и потянулся к выроненному ножу. Но когда дог перехватил вторую руку и прокусил ее, он не выдержал и закричал. От боли, от страха, от беспомощности. Он чувствовал, что собака быстро одолевает его; постаревшего, одрябшего. Он чувствовал на себе ее дыхание, зубы, и вдруг ему показалось, что животное – это видимость, на самом деле его хлещет время своим безжалостным хлыстом. И под каждым ударом его распущенной кисточки, оно обнажает его, Шугаева, истинную суть.

Фьють – это твоя жестокость, твоя черствость; ненависть, двуличие… злоба… высокомерие… Красными рубцами ляжет все это на твоем теле, и не спрятать тебе больше своего лица.

Через несколько минут, уже не чувствуя боли и теряя сознание, он успел подумать: «Наверное, неспроста этот пес с таким усердием выколачивает из меня душу. Неспроста…»

Когда руки мужчины, закрывавшие лицо, бессильно упали на землю, Арчи остановился. Шея Шугаева находилась, чуть ли не под его клыками, и было достаточно легкого движения, чтобы распороть артерию. Высунув длинный язык, он посмотрел на Багиру, поднял голову к небу, проглотил слюну и отбежал в сторону. Большего он не хотел…

* * *

Когда председатель комиссии по отлову бездомных животных узнал об очередном случае нападения собак на человека, о панике раздутой СМИ, он срочно созвал совещание. Кроме уже задействованных сотрудников был приглашен известный кинолог. Ожидалось, что его доклад может пролить свет на загадочное поведение животных.

-Что я могу вам сказать, – встал из-за стола и поправил очки лысеющий мужчина.- При бешенстве, конечно, повышается возможность нападения на людей, но случая такого массового заражения собак я что-то не припомню. Да и, простите. О какой организованности может идти речь у больных животных? А что мы имеем со слов пострадавших? Если учесть, что все они узнают своих бывших собак, можно предположить, что это месть. Хотя вряд ли это серьезно…

-Абсурд,- раздался рядом насмешливый голос.

-Боюсь, больше ничем не смогу помочь, – сел на стул ветеринар.- А собак нужно отлавливать, и как можно скорее. Люди по вечерам из дома боятся выйти. Просто комендантский час…

Город действительно полнился страхами. Слухи озадачивали население, раздуваясь неимоверно и обрастая небылицами. Во всех районах, во всех концах города только и было слышно…

– Вы знаете? Вчера еще двух человек загрызли.… И девочку унесли. У них там целая стая, и во главе ее собака Баскервилей…

Человек не может жить в состоянии постоянного страха, и быстро приступил к активному противодействию. В городе стихийно начали устраивать облавы на собак. Группы охотников с ружьями за плечами, с наступлением ночи бродили по пустынным улицам и стреляли по всему четвероногому. Теперь по ночам больше не слышался собачий лай, и кошки, забившись по чердакам, старались не высовывать оттуда носа. Ночную тишину то и дело нарушала беспорядочная пальба. Но нападения продолжались. За последнюю неделю еще три человека с укусами разной степени были доставлены в больницы.

* * *

Охранник Левашов заступил на работу воскресным утром. В выходной никого из начальства не было и, завалившись на кушетку, он проспал до обеда. Спал глубоко, без снов и пробуждений.

За последний год, с переходом на парник, дела Левашова значительно поправились. Он не представлял себе, каким доходным окажется его новое место. Немножко сообразительности, организации, и деньги сами потекли ему в карман. Он не сомневался, от того маленького ущерба, который он наносит работодателю, тот беднее не станет. И вообще хватит с него этой честной жизни. Достаточно с него унижений, подхалимства, заискиваний и зависти. Довольно быть изгоем. Вон ведь, как живут другие – те, что без ангельских крылышек за спиной. Не на честные же деньги? Так почему ему нельзя?

Хорошо изучив складские помещения, он понял, что поживиться тут есть чем, и он просто обязан воспользоваться чужим ротозейством. Пропажу товара здесь просто невозможно заметить. Надо только наладить его вывоз и сбыт. И он наладил. Готовил загодя товар, поджидал машину и, получив причитающийся ему процент прибыли, отгружал товар.

Проснувшись к двум часам, Левашов встал и протер глаза. День выдался пасмурным, моросил мелкий дождь, но было жарко. В такую погоду спать бы не вставая, да надо обойти базу. Случись еще, что в его дежурство. Потянувшись руками к потолку, он зевнул, набросил на себя старый брезентовый плащ и вышел из будки.

-Фу, какая слякоть?! – выругался он и поплелся по узкой асфальтовой дорожке вдоль ограды. – Даже собаки все попрятались, будто вымерли. Ан, нет. Вон показались и несутся навстречу….

С утра, с начала засады, Боксер не находил от нетерпения места. Будто специально, назло ему, зарядил мелкий осенний дождь, а этот чертов охранник, не высовывал носа из своей будки. Покараулив несколько часов под дождем у главного входа, промокнув до костей, он вернулся под козырек одного из складов и, не глядя в сторону примолкших собак, лег на асфальт.

-Какой это должен быть день? – грустно думал он. – Солнце и небо, вся природа, все живые твари должны были стать свидетелями того, как он отомстит за кровь матери. А что получалось? Все попрятались по норам, на небе сплошное серое пятно. И лишь со стороны холмов, медленно сползавшая, низко стелившаяся туча, будто облизывала землю своим мохнатым языком. Нет, он представлял себе это не так.… Не так обыденно.… Без праздничности, без торжественности.

Не переставая терзаться упреками Боксер стал вслушиваться в шум дождя, не сводя глаз с приближающейся тучи. Словно выворачивая из себя чернильные клубы, она накатывалась на него, заслоняя собой светлые облака. Погода необыкновенно угнетала, и единственным его желанием было, чтобы скорее все кончилось. И тут, услышав условный сигнал, он возбужденно подскочил на месте и, сбросив все томившее его напряжение, помчался на зов. Стая бросилась за ним.

– Чужаков гонят, – подумал Левашов, разглядев во главе стаи незнакомых собак. – Какого… им здесь надо? Пожрать не больно разживешься.… Тьфу ты, сейчас пронесутся по луже, забрызгают всего, – мелькнуло в голове и, сдвинув руками полы плаща, он поднялся на лежавшую рядом трубу. Потом он никак не мог припомнить, что же заставило его в последнюю минуту поднять голову. В десяти метрах от себя он увидел собаку, и она показалась ему до странности знакомой, но искаженная в невыразимой муке морда мешала вспомнить, откуда. Он так и не смог оторвать от нее глаз…

Когда Боксер, вложив все свои силы в прыжок, был в воздухе, сверкнула молния, и следом прогремел гром. Это были предвестники грядущей грозы. Через несколько мгновений над поверженным на землю Левашовым небо вновь зашлось натужным стоном, и полил ливень.

– Рр-р, – рычал Боксер, сдирая с Левашова плащ-палатку.

И, если б мог, сказал ему: «Ты должен вспомнить меня. Меня, пса шелудивого, гниду вонючую и как еще там ты меня называл. Ты должен дать ответ за все, что столько времени мучило меня; за то, что ты, человек, царь природы, ее сила и могущество, позавидовал судьбе бездомной собаки. Что она сделала тебе, чем не угодила, что ты из прихоти, пристрелил ее? Убил ради убийства, чтобы потешить себя, ублажить гордость. Да, у тебя много прав, но не всеправие, как тебе возомнилось. И не тебе распоряжаться судьбами тех, кто тебя окружает. Уничтожая их, ты уничтожаешь самого себя. Слышишь, это я тебе говорю, жалкий, шелудивый пес. Да, я воскрес из небытия, чтобы воздать тебе за кровь, за ту тупую ненависть, которой от тебя разит: за горе, что ты принес и еще можешь принести. Ты отверг разум и любовь, и решил, что главное сила.… Но видишь, сегодня сильнее я, и ты ответишь мне за все…»

Он бы сказал ему все это и еще многое, если бы мог, но с проступающими на глазах слезами он только рвал одежду и мясо своего врага.

Через полчаса мужчина открыл глаза. Грозовая туча прошла, но слабый дождик все еще накрапывал. Вдали, над городом, в просвете облаков выглянуло солнце, а над игрушечными, словно нарисованными белыми коробками высоток, дугой сверкала девственная радуга.

Обессилевший, весь мокрый, мужчина снял с лица упавший листок, сплюнул в сторону запекшуюся кровь, вдохнул полною грудью отдающий озоном воздух и пополз по дороге.

* * *

Нервно теребя коробку спичек, капитан Нечаев едва сдерживался, чтобы не давать воли гневу. Уже пятый день прочесывал он город, и все безрезультатно. Вот и сегодня, как в воду канули эти собаки! Они, словно, появлялись из пустоты и в ней же исчезали. После последнего нападения в городе началось что-то невообразимое. Власти чуть ли не в набат бьют, начальство давит, грозится, требует. И звонят, звонят.… А он, Нечаев, не собаколов он, следователь. Он преступников привык ловить, а не взбесившихся псов. Рыскаешь, понимаешь, и днем и ночью, и хоть какой бы след! А выйдешь из машины – вообще житья нет: если не от начальства, то от расспросов…

УАЗик подпрыгнул на очередном ухабе, и, не выдержав, капитан громко выругался вслух.

– …Ночуют они где-то за городом, но вот где? Все окрестности заросли кустарником, пойди, отыщи. Разве, наехать?..

– Бензин на исходе, – устало бросил шофер. – Небось, опять всю ночь колесить будем?

– Давай на колонку, – ответил Нечаев и, закрыв лицо руками, вздохнул.

В половине девятого вечера к окраинной бензоколонке подъехала машина. Пока шофер заправлял ее, пассажир, выйдя огляделся по сторонам и, не найдя того, что искал, неторопливо побрел к проходящей рядом железнодорожной насыпи. Зайдя за густо растущий куст, он опустил змейку брюк и в предчувствии облегчения, закрыл глаза. Заслышав неподалеку шорох, он поднял одно веко и повернул голову в сторону, откуда исходил шум. В следующую секунду, застыв, будто вкопанный, боясь пошевелить пальцем, он не отводил взгляда от мелькавших невдалеке силуэтов животных.

– Это они, – сразу сообразил капитан. – Дог, овчарка, болонка…Они… – Выждав, пока стая скроется, капитан Нечаев, поспешно вернулся к машине и приказал шоферу гнать к милиции.

Шли они в направлении города, значит.…Значит, можно ожидать нападения, – размышлял капитан. – А что? Может, ветеринар был и прав? А? Ну, нет,… нет! Это уже усталость. Когда готов схватиться за любую версию, – и, положив руку на плечо водителю, он задорно сказал. – Давай, Сашок, давай! Того гляди, и повезет нам.

* * *

Идя на последнее дело, Багира встретила Седого, старого вожака одной из окраинных стай. Он поджидал их на пустыре, у входа в убежище, где они собирались отсидеться до глубокой ночи. Завидев чужака, Риччи и Боксер хотели отогнать его, но Багира остановила их. Она хотела слышать его. Приблизившись вплотную, Седой сел на задние лапы, и глаза его выразительно заблестели.

– Что вы делаете? – словно говорили они. – Люди озверели! Они стреляют, травят, ставят капканы… Вы не в силах с ними бороться. Вы хотите, чтобы они уничтожили весь наш свободный народ? Чего вы добиваетесь?

– Мы не волки, мы собаки, – праведно заблестели в ответ ее глаза. – Мы рождены служить людям. Тем, кто больше им не верит, лучше умереть, чем, будучи выброшенными на улицу, тоскливо выть по ночам на луну.

На том они и разошлись, даже не попытавшись, понять друг друга.

Хозяин Багиры оказался последним в их черном списке. Подстеречь его у дома виделось ей делом не трудным, гораздо сложнее было определить меру его вины и меру ответственности за нее. И если раньше она не знала сомнений, то теперь от прежней безудержной злобы не осталось и следа. Она, Багира, создавшая, слепившая стаю, поставившая перед ней цель, в последнее время все чаще и чаще думала о прощении. Ни кровь, ни стоны, ни плачь, ни унижения не вызывали более в ней чувство торжествующего гнева. Она не смогла до конца ожесточить своих друзей, не смогла подавить вековые инстинкты привязанности к людям, отвратить от любви к ним. Она слаба, бесконечно слаба… Она всего лишь жалкая, обиженная сучка. Наблюдая за страданиями своих друзей, она страдала сама и уже наверняка знала, что их месть не приносит долгожданного облегчения.

…Путь, по которому он вела стаю, был знаком до боли. Здесь все было связано с ее прошлым. Каждая дорожка, каждая скамейка, каждое дерево, каждый дом… Не хватало самой хозяйки, ее духа, ее тихого, доброго голоса, ее теплых рук.

Перебежав через дорогу, стая бесшумно шла вдоль теснившихся друг к другу двухэтажных домиков. Напротив одного из них, за клумбой небольшого сквера собаки залегли. Скоро встанет солнце, заснуют по улицам машины, потянутся к автобусным остановкам толпы людей. Но тот, кто был им нужен, появится раньше. Они проверили: он постоянно выходил так, чтобы попасть к первому автобусу. Может, от бессонницы или по каким-то другим причинам, но правилу своему он не изменял.

И он появился. Крепко сложенный, самодовольный, с нагловатой улыбкой. Остановился на углу дома, распечатал пачку сигарет, закурил и не спеша, пошел по тротуару. Улица была пуста, только дворник где-то вдали, поднимал клубы пыли.

Мужчина шел, ни о чем не думая. После вчерашней попойки голова трещала, тело ломило, во рту стоял отвратительный привкус. Проблема, мучившая его, была проста – опохмелиться. Ничто другое его не волновало…

Как только он прошел мимо укрытия, Багира приподнялась над травой и, неслышно ступая на мягких подушечках лап, вышла из-за цветочной клумбы. Вслед за ней, крадучись, появился Арчи. Он должен был помочь ей. Словно набирая недостающую злобу, две пары собачьих глаз буравили спину человека. Что-то, почувствовав, он остановился, поежился тревожно, и обернулся.

Две здоровые собаки, преодолевая расстояние длинными прыжками, неслись на него. Кусты зашумели, как деревья под порывами ветра, и из них, одно за другим, выпрыгивали все новые и новые животные. Поначалу мужчина подумал, что это первые симптомы так страшивших его похмельных видений. Но, узнав в одной из собак Багиру, он с диким криком бросился бежать.

Первым настиг его Арчи. Он прыгнул на спину человека, вцепился зубами в плечо и повалил на землю. Покатившись вместе с собакой на асфальт, мужчина сумел схватить его за ошейник и придавить к земле, но подоспевшая Багира рванула зубами незащищенное горло хозяина и отскочила в сторону. Все продолжалось не более пяти секунд.

Бросив последний взгляд на обезумевшего от ужаса мужчину, на его окровавленные шею и руки, Багира заскулила, сорвалась с места и побежала. Не о такой судьбе она мечтала, не для жестокости и ненависти готовила себя. Но ничего другого ей не оставили. Да и в ее жизни больше не осталось ничего….

Она бежала, и на глазах ее проступали слезы. Точно такие же слезы она видела на глазах у Арчи, Боксера, Риччи. Почти всех собак ее стаи. Это были слезы беспомощности и отчаяния. Они, рожденные любить и служить человеку, столкнулись с таким бездушием, с такой беспричинной враждебностью, что решили: зло восторжествовало в мире. И по наивности своей решили, что отомстив за зло, смогут улучшить этот мир. Но этого не произошло…

 

* * *

У железнодорожной насыпи они выждали проходящий состав, перебежали через полотно пошли кустарником. Первым почуял неладное Риччи. Не сбавляя бега, он подал сигнал Багире. Все вокруг было скрыто сплошной зеленой массой колючек, ветвей и листвы. Но запахи и предчувствие безошибочно говорили: там, впереди их поджидает опасность.

Багира остановилась. Она села на задние лапы и завыла. Она распускает стаю. Она им больше не вожак…. Теперь у каждого из них свой путь.

Она легла на землю и закрыла глаза. Еще долго к ней подходили ее друзья, еще долго она чувствовала их шершавые языки у себя на морде и слышала удаляющийся бег. Когда же она вновь открыла их, рядом с ней остались четверо – Арчи, Боксер, Риччи и Вета. Прощание их было недолгим и молчаливым…

Первым пошел Боксер. Высоко подпрыгнув, с громким лаем, он бросился вперед. Никогда еще бег не был так красив. Резко пружиня, ноги несли его над землей, и ему казалось, что он бежит по переполненному стадиону под удивленными взглядами животных и людей. Возбужденный и радостный, подбегает он к пьедесталу, и там его друг – охранник, надевает на него огромную, во всю грудь, блестящую медаль. Он поправляет ему ленту, ласково треплет за ухом и крепко обнимает. Так крепко, что…. перед его глазами все плывет и исчезает….

Едва раздался выстрел, пошел Риччи. Отбежав на несколько метров от оставшейся группы, он остановился, вильнул на прощание хвостом и залаял. Бежал он спокойно, без спешки и все смотрел в небо.

-Жаль, что это не ночь, – думал он. – И я не увижу ту звезду, на которой все может быть иначе. Наверняка на планетах, озаренных его звездой, все по-другому…

Но он увидел ее. В самую последнюю секунду, когда сознание застилал мрак, он увидел звездное небо. Оно рассыпалось перед ним мириадами маленьких сверкающих точек, и посреди этого фейерверка сияла большая голубая звезда. Звезда его надежд и устремлений…

После второго выстрела побежал Арчи. Гордо кивнув на прощание, и глухо рыкнув, он скрылся за кустами.

-Смотри, какой красавец! Стрелять жалко! – раздался голос едва он выбежал на небольшую поляну.

-Да он же бешеный… Нашел, кого жалеть…

Они могли бы мной гордиться, мои знатные родители. То, чего все так панически боятся, он встречает с достоинством, присущим всему его роду, – подумал Арчи и побежал на голоса. Падая, он увидел рядом с собой болонку, и едва заметная улыбка застыла на его морде.

-Вон, смотри… еще плюгавая. Ах, ты… – выругался мужчина и разрядил второй ствол.

Багира побежала вслед за болонкой. Последние, оставшиеся в ее жизни метры, она думала о хозяйке. Вся ее жизнь была связана с ней, все самые прекрасные минуты и каждое следующее мгновение приближало ее к ней.

Багира выбежала на поляну и остановилась. Ей показалось, что солнце, спускаясь с неба, стало приближаться. Почти над ней оно застыло и засверкало, ослепляя и обжигая близким дыханием. «Ба-ги-ра, – услышала она знакомый и дорогой голос. – Иди ко мне». Багира собралась из последних сил и прыгнула….

Через двадцать минут на поляну вышло трое мужчин с ружьями наперевес. Переговариваясь, они стянули за ноги собак в кучу и побросали в кузов подъехавшего грузовика.

– Вот и все! – сказал показавшийся из кабины капитан Нечаев. – Комедия окончена.

 

* * *

Через два дня в местной газете появилось короткое сообщение: «В течение двух дней в городе проводилась санитарная операция по выявлению бездомных собак. Животные, представляющие опасность для населения, обезврежены».