Читать далее →

Читать далее →

Читать далее →

Пожилой профессор задумчиво помешивал капучино в кофейни. В натёртой до зеркального блеска посеребрённой чайной ложке, слегка позвякивавшей от помешивания, отражался почти весь интерьер. С разных направлений то и дело доносились отдалённые разговоры немногочисленных посетителей заведения. Забавно, подумал профессор. Сколько раз он был в этой кофейни? Прежде ни одного, хотя и выпил в общей сложности сотни чашек кофе. Читать далее →

Круг небес ослепляет нас блеском своим.

Ни конца, ни начала его мы не зрим.

Этот круг недоступен для логики нашей,

Меркой разума нашего неизмерим.

Омар Хайям

Я сделал ещё пару шагов и оказался тут.

Ещё недавно проблемы и нерешённые дела не давали покоя. Сейчас же, единственное, что меня заботило – это как не нарушить тишину. Она заполняла здешнее пространство. Казалось, её можно потрогать.

Я шел медленно и оглядывался, пытаясь ничего не пропустить. Слабый еле уловимый ветер обтекал стволы деревьев. Шуршание листвы, обсыпавшей ветви, походило на шептание  влюбленных. Читать далее →

Эту зовут Анджелика. Скорее всего, не зовут, но так написано над её фотографией на сайте. Классного руководителя моего брата тоже зовут Анджелика. Анджелика Антоновна. Странно, если подумать. Хотя, если не думать – тоже странно, даже страннее. А если подумать хорошенько – наоборот, совсем не странно. И всегда так. Читать далее →

Читать далее →

Он не захотел.

Кто бы только поверил… Первый в своем роде. И такой уверенный. Вот уж лежит молча, претворяется спящим. Словно обижен. Уже оставлен мною, один и, наверное, разочарован. Читать далее →

Эпиграфа не было. Обычно же, как шло: идея, эпиграф, схема. Само собой и сразу, «по ходу пьесы» обрастая мини сюжетами, дополнительными персонажами, оборотами, моментами и фразами. Вся эта гамма, постепенно расширяясь и тяжелея, начинала давить и распирать будущего автора. Он, конечно,  ходил на работу, общался, ел, пил, спал, все как у людей. Но, занимаясь обычной рутиной, писал. Писал. Сначала в уме, собирая и накапливая постоянно, как снежный ком увеличивающийся объем будущего текста. Его свербело и грузило до тех пор, пока он не начинал, наконец, медленно перебирая клавиатуру, делиться с миром своими мыслями и переживаниями. И не будет ему покоя, пока он не скажет всего, что должен. Читать далее →

Наблюдения за Жизнью в образе

Композитор предвкушает наслаждение, которое вскоре получит от создания своего детища, своего творения. Он комфортно устроился в просторном зале, в мягком кресле с красными подушками и подлокотниками, и, несмотря на приобретенную с годами уверенность в силе своего гения – силе, способной обратить в бегство десятки римских легионов, – он всё равно немножко побаивается неудачи и ёрзает по сидению. Читать далее →

Камешки. Когда-то величественные и незыблемо слитые, затем образумленные, мелкие, но все разные, теперь же погребенные по макушку во тьму битума. Питают, интересно, они к ней сыновни чувства? Если взять с упреждением – можно различить каждого. Но лишь только глаза устают, никнут – все без отсрочек сливается в липкий, чуть расцвеченный шлейф. Читать далее →

Читать далее →

Венок.

Я однажды обещала,
Заплести из слов венок,
В реку лепестки роняла,
Уносил их вдаль поток.

И ромашки  мне дарили,
Пьяный аромат весны.
Птицы над водой парили,
Разнося цветные сны.

Ветер воду разгоняя,
В волосах смеясь шалил.
Кольца дымные пуская,
Запах трав костёр сулил. Читать далее →

Читать далее →

Авиалайнер «Люфтганзы» «Эйрбас-A340-300» летел на автопилоте сквозь непроглядную ночь над Японским морем. Нос самолёта рассекал густую облачность, обволакивающую его тёмным сплошным покрывалом со времени входа в воздушное пространство Северной Кореи. Мрак по ту сторону иллюминаторов скрашивали лишь мигающие  бортовые огни – красный на левом крыле и зелёный на правом. Погода уже ничем не напоминала ту, что была при вылете из Франкфурта. По мере погружения в грозовой фронт иллюминаторы всё чаще и чаще стала застилать пелена дождя и салон стал казаться самым уютным местом в мире. Я решил, что пора заснуть, хотя обычно редко спал долго в самолёте, предпочитая глазеть в иллюминатор или пользоваться бортовой системой развлечений. Читать далее →

Фигуры в угрюмой массивной экипировке бежали трусцой, словно в такт невидимого дирижёра, предчувствуя ритм друг друга. Матовое покрытие чёрных нашлемных визоров и тёмно-зелёных бронекостюмов практически не отражало солнечный свет. Высокие ботинки с металлическими вкладками для пролома дверей глухо постукивали по дощатому полу. Штурмовые многокалиберные винтовки с наручными фиксаторами и глушителями, словно маятники, слегка раскачивали бегущие фигуры из стороны в сторону. Режим огня винтовок был переведён в поточный самозарядный, с автоматическим выбором боеприпаса и калибра по лучу, сканирующему окружающие материалы. Внутри шлемов коллиматорные дисплеи ненавязчиво отображали расстояние до цели, текущие запасы амуниции и медикаментов в индивидуальных боекомплектах, степень исправности оружия и степень повреждения бронежилета и шлема. Миниатюрные камеры возле шеи передавали изображение всего, что не попадало в поле зрения. В шлемах были одновременно включены миниатюрные наружные микрофоны для окружающей обстановки и интерком – внутренняя оперативная связь, неслышимая извне. Облачение придавало фигурам вид высоких и массивных роботов, которым удавалось передвигаться почти что с кошачьей грацией. Читать далее →

Читать далее →

Читать далее →

Они крепко дружат в ранней школе. Она растет, растет и он. Они очень добры друг к другу. Она в десятом классе замечает, что влюблена в него беспросветно, но он любит сук и каждую любит недолго и не замечает разбитых сердец. Она говорит, когда на дворе лето между классами –  предпоследним и последним: “Я больше тебя не люблю. мы можем снова дружить”. Он отвечает: “Давай”. Она находит другого. Она выглядит счастливо с этим другим. Читать далее →

Читать далее →