Тренировка младшей группы подходила к концу. Ребята постарше лениво разгуливали по залу, оглядывали себя в большие зеркала, развешанные вдоль стены и с видом истинных чемпионов, коротко врезали кулаки в набитые песком тренировочные мешки. Некоторые собрались у теннисного стола. Весело переругиваясь и пытаясь выхватить друг у друга ракетки, они оспаривали право первым вступить в игру. На высоком ринге спарринговались сразу несколько пар. Вдоль канатов прохаживались тренера́ и выкрикивали молодым боксёрам свои замечания. На лавках внизу, сидели ещё несколько мальчишек в перчатках, внимательно следили за происходящим на ринге и ждали своей очереди подняться на помост. Ещё пара человек из старших, возилась у шведской стенки. В руках у каждого был баскетбольный мяч. Парни колотили мячами о дощатый пол и, красуясь друг перед другом, пытались выделывать ими различные трюки.

Народ пребывал. Все звуки: смех, крики, удары мячей, кулаков и перчаток смешивались в один непрерывный гул. Те, кто занимался индивидуально, не спеша начинали разминочную пробежку и, постепенно ускоряясь, наматывали круги вокруг ринга. В зале появились совсем взрослые спортсмены.

– Время! – громыхнул тренерский голос, и ребята на ринге, поблагодарив друг друга за спарринг, весело переговариваясь и путаясь в канатах, стали выбираться и спускаться вниз.

Им навстречу, уже без болтовни и сосредоточено поднималась новая смена.

– Последний раунд! Время! – снова скомандовал тренер, и мальчишки пружинисто закружились по рингу, энергично выбрасывая руки вперёд и пытаясь насадить противника на перчатку.

Те же, кто закончил тренировку, сами или с чьей-то помощью, стягивали с себя перчатки и, связав их вместе, скидывали в большой деревянный ящик. Затем, они срывали со своих пылающих жаром рук огрызки пропитанных по́том эластичных бинтов и развешивали их на батареях. Обдувая горячие ладони и искусанные конским волосом пальцы, ребята отправлялись в раздевалку. Некоторые продолжали резвиться.

Но вот, словно кем-то выпущенная на волю бушующая стихия, в зал ворвался огромный, странного вида человек. Длинные, почти до плеч, спутанные волосы. Лицо густо заросло бородой. Из одежды лишь что-то вроде спортивных штанов неопределённого цвета. Одного взгляда на этого дикаря было достаточно, чтобы понять, какую колоссальную мощь он в себе заключает: руки и грудь точно высечены из камня, живот выпирает, но не висит, туго обтянут кожей, как барабан.

Ни секунды не раздумывая и ни на кого не обращая внимания, он сразу же бросился бегать по залу на большой скорости, громко топая босыми ногами. Казалось, что он вот-вот начнёт кружиться волчком, как ураган, сметая всё на своём пути.

Как ни странно, появление такого, не совсем уместного в боксёрском зале персонажа, никого не смутило. Наоборот, многие завидев его, стали ухмыляться и с интересом наблюдать за ним. Здесь его знали все.

– Здорово, Леопольд! – крикнул кто-то из ребят постарше.

Ничего не ответив, только еле заметно кивнув головой, здоровяк с совершенно серьёзным видом пронесся мимо.

Впереди, на лавке стоящей напротив ринга, сидел мальчонка в уже развязанных перчатках. Заметив своего большого друга, он радостно закричал:

– Леопольд, Леопольд!

Но тот, как будто и не услышал.

– Леопольд… – уже тише и немного разочарованно позвал мальчонка.

И тут, словно звуки знакомого голоса дошли до него с опозданием, здоровяк затормозил и развернулся.

– Леопольд, привет! – снова улыбнулся мальчик и помахал перчаткой, радуясь не только встрече, но и тому, что он, такой маленький и хрупкий, может позволить себе называть такого огромного и сильного, уже совсем взрослого человека не по имени, а по прозвищу.

– Здравствуй, – коротко ответил здоровяк и широко улыбнулся из бороды, а затем, изобразив серьёзный и даже суровый вид, сказал: А ну-ка, – и упал на колени, чтобы сравняться ростом с мальчиком.

Сразу же вспомнив их с другом игру и поняв, чего от него ждут, мальчик принял стойку и осторожно, как котёнок, двинулся на Леопольда. Подкравшись совсем близко, он едва ощутимо коснулся перчаткой косматого лба. Здоровяк грохнулся на пол и замер. Мальчишка расхохотался и, вскинув руки в победном жесте, запрыгал рядом с поверженным противником. Многие в зале, наблюдавшие поединок, тоже рассмеялись. Ребята на ринге, чей последний раунд уже подходил к концу, зашушукались.

– Так, Паша, хватит кривляться. Пришёл заниматься, занимайся, – сделал замечание тренер. – Концовочку работаем! – обратился он уже к своим подопечным.

Виновато поднявшись, Паша потрепал мальчишку по голове и вихрем ринулся дальше.

На следующем круге, в том же месте, где его поджидал мальчишка, Паша нагнал парня повзрослее, прямо на ходу выполняющего разминочные упражнения. Чтобы не мешать и не сбавлять темп, Паша с грохотом запрыгнул на стоящую у стены лавку и, пробежав по ней пару метров, спрыгнул уже впереди.

Закончив разминку, Паша выбрал себе место перед зеркалом и, пристально всматриваясь в своё отражение, стал молотить кулаками воздух. Затем, он перекинул внимание на силовые упражнения. Схватив двухпудовую гирю, он легко поднял её над собой и, перехватив прямо в воздухе в другую руку, снова поставил на пол. Подбрасывая гирю то одной, то другой рукой, Паша управлялся с нею подобно цирковому силачу. Приземлив гирю в очередной раз, он подтянул к ней ещё одну, полегче. Обхватив рукояти обеих гирь своей лапищей, Паша закинул их себе на плечо и несколько раз выжал. Некоторые ребята наблюдали разинув рты. Взрослые поглядывали, снисходительно улыбаясь: мол, силён, конечно, но всё равно ж дурачок. Что толку-то с такой силы.

В спаррингах Паша принципиально не участвовал. Причиной такого отношения к тренировочным боям был его страх. Страх, конечно, не за себя, а за тех, кто мог реально столкнуться с мощью сокрытой в его кулаках.

Сбросив с себя гири, Паша схватил стоявшую здесь же, неподалёку, большую, почти в человеческий рост дубину и принялся колошматить ею, установленную в специальной металлической конструкции покрышку колеса грузовой машины. Каждый раз, приземляя своё орудие на упругую поверхность массивных протекторов, он издавал громкий выдох и размахивался по новой. В зале послышались смешки. Грозный, косматый, с корявой дубиной наперевес, Паша напоминал своим видом пещерного человека, вышедшего на охоту.

Отставив дубину и даже не переведя дух, Паша направился к тренировочным мешкам. Выбрав самый большой, тяжело свисающий почти до пола, Паша прошёлся вокруг, словно готовящийся к схватке зверь.

Тренировки Паши всегда носили спонтанный характер. Он переходил от одной формы нагрузок к другой, затем к третьей, а после, мог вернуться к предыдущей. Делал он это, не следуя никакой чёткой системе, а так, как ему хотелось и чувствовалось в данный момент. К тому же, он никогда не давал себе ни минуты на отдых.

Погуляв вокруг мешка, Паша поднял руки к груди и привстал на цыпочки. Замерев на мгновение и вдруг на что-то решившись, он нанёс первый удар. Тяжёлый, доверху набитый песком мешок качнулся. Следом раздались глухие звуки ещё нескольких ударов. Паша наращивал темп. Удары становились сильней и сыпались градом. Мешок отлетал всё дальше. Паша входил в некое подобие боевого транса. Он неуклюже пританцовывал около мешка, что-то бормотал себе под нос, нырял под руки невидимого противника и всё яростнее врезал кулаки в кожаную поверхность. Теперь его удары сопровождались громкими выдохами, практически выкриками. Неумелые, но яркие и шумные действия Паши привлекали внимание тех, кто работал с мешками и грушами рядом с ним. Некоторые останавливались и с интересом наблюдали. Боксёрской техникой Паша почти не владел, но он умел сильно бить. Мешок раскачивался и уже чуть не складывался пополам от пушечных ударов. Крепёжная цепь громко позвякивала.

– Так, Паша, хватит! Ты мне его точно порвёшь когда-нибудь! – требовательно вмешался тренер.

Паша очнулся и прекратил избиение.

– Всё, хватит, хватит, молодец. Пойдём, я тебя лучше в шахматы обыграю, – подбивал тренер Пашу, остановив качающийся мешок.

Паша радостно принял вызов.

После нескольких, в том числе и победных, партий в шахматы, Паша не спеша прогулялся по залу, сделал пару быстрых кувырков и, подойдя к стене, встал вверх ногами, уперев голову в жёсткий деревянный пол. Вытянув руки вдоль тела и хитро улыбаясь, он несколько минут наблюдал за перевёрнутым миром.

Напоследок, он степенно напился чаю в тренерской и, накинув прямо на голое тело старую шинель, вышел на улицу.

Втянув могучей грудью свежий морозный воздух, он не спеша двинулся к дому. Под ногами приятно похрустывал снег. Было совсем тихо и безветренно. Стояла зима. Хо́лода Паша не чувствовал и шинель не застёгивал. Порой, он бродил по заснеженным улицам города даже без обуви, но сегодня, в связи с походом в спортзал, натянул стоптанные армейские ботинки.

Мимо прошла небольшая компания молодёжи. С интересом оглядев странно, не по сезону одетого прохожего, ребята весело зашептались:

– Леопольд, Леопольд… это Леопольд…

Паша был кем-то вроде городского сумасшедшего. Этакий безобидный во всех смыслах дурачок: и он никого не обижал, и его никто не решался обидеть. Жители часто видели его гуляющим по улицам города. Многие даже знали его имя. Но большинство же звали его Леопольдом. Почему Леопольдом? Возможно, потому, что он хотел, чтобы все жили дружно. Во всяком случае, сам Леопольд создавал впечатление человека не желающего проявлять к окружающим ничего, кроме дружелюбия. Не смотря на его порою странные выходки, Леопольда никто не боялся. Людям он нравился, он действовал на них как магнит, хоть и имел довольно отталкивающую, по сравнению с обычными горожанами, внешность. Внутреннее обаяние этого человека делало тех, кто встречался с ним не восприимчивыми к тому, что они видели снаружи. Это обаяние нельзя было спрятать ни под драной шинелью, ни в спутанных, давно не стриженных и не мытых волосах. Особенно Леопольда любили дети. Им нравилось наблюдать за ним, нравилось видеть, как поблизости бродит такой большой, неуклюжий, но совершенно безобидный здоровяк, который развлекает их, показывая различные атлетические трюки. Все знали, что Леопольд не всегда был таким странным и раньше мало чем отличался от большинства обычных людей. Но что именно его таким сделало, и как он впал в своё состояние простоты и наивности, точно не знал никто. Одни поговаривали о контузии, другие о драке. Третьи упоминали неудачно выполненный трюк. Четвёртые уверяли, что он просто устал от мирской суеты и теперь притворяется, чтобы держаться подальше и не иметь с ней ничего общего. Но о том, что же случилось на самом деле, знал только сам Леопольд.

Держа руки глубоко в карманах шинели, Паша вышел из парка и направился к остановке. Ехать, естественно, он никуда не собирался, просто хотелось подышать свежим воздухом, понаблюдать за людьми. Облокотившись плечом на ствол молодого дерева, он молча стоял и, насупившись, поглядывал на ожидающих. Поймав на себе несколько любопытных взглядов, он отстранился от дерева, поднял руки и, немного выгнувшись назад, ухватился за ствол. Затем, выгибая спину ещё сильней и перебирая руками, он стал медленно опускаться вниз, пока не добрался до того места, где корень уходит в землю. Послышались восхищённые вздохи и возгласы.

– Мама, смотри! – пропищала какая-то девочка.

Простояв несколько секунд в положении «мостик», Паша так же, цепляясь руками за ствол, выпрямился. Повалил крупный снег. Паша скинул шинель на поясницу и запрокинул голову, подставляя лицо, грудь и плечи, падающим с неба хлопьям. Снежинки мягко касались горячего лба и сразу же исчезали, оставляя после себя прохладную влагу. Резко опустив подбородок и повернувшись корпусом влево, Паша ударил открытой ладонью ствол дерева, под которым стоял. Дерево качнулось, и с его веток осыпался снег. Фыркая и тряся облепленной снежными перьями гривой, Паша пробормотал:

– Уф, хорошо.

Освежив себя, он снова набросил шинель на мокрые плечи и как-то лукаво осмотрел окружающих: вот, мол, как умею, а вы, несчастные всё прячетесь в своих куртках и шубах. Народ снова стал перешёптываться. Подъехал автобус. Паша проводил пассажиров взглядом и отправился своей дорогой.

Уже недалеко от дома, он зашёл в магазин. Завидев постоянного клиента, знакомая продавщица сразу ощерилась и спросила:

– Паша, тебе как обычно?

– Угу, – скромно ответил Паша.

Продавщица выложила на прилавок вафли. Рассчитавшись и поблагодарив продавщицу, Паша сунул вафли в карман и снова шагнул в искусственный мёртвый свет уличных фонарей и неоновых вывесок.

На детской площадке около дома, Паша заметил лежащего в снегу человека. Он не двигался и не подавал признаков жизни. Паша подобрался к нему и потормошил за плечо. Человек пробормотал что-то в ответ, явно был пьян. Утоптанный снег вокруг него, покрывали чёрные пятна. Даже в темноте, Паша догадался, что снег пропитался кровью. Он перевернул лежащего; снова послышалось бормотание. Лицо тоже заливала кровь. Распухшие, в кровавых трещинах губы выдавали какое-то нечленораздельное рычание. Пашу обдало запахом спиртного. Вздохнув, он приподнял бедолагу, тот стал приходить в себя и замычал ещё громче. Закинув его руку себе на плечо, Паша поволок раненого к подъезду. Видимо, понимая, что ему пытаются помочь, несчастный не сопротивлялся. Затащив истекающего кровью незнакомца на второй этаж, Паша оставил его сидеть на верхней ступеньке и стал открывать дверь.

– Заходи, – сурово предложил он.

Незнакомец попробовал привстать. Подхватив и придерживая рукой, Паша завёл его в квартиру. Проводив незнакомца в комнату, Паша усадил его в старое, глубоко продавленное кресло, а сам вышел. Вернувшись, он протянул гостю мокрое полотенце.

– На, утрись.

Гость взял полотенце и промокнул вымазанное кровью лицо.

– Зачем ты это? – спросил незнакомец, вытирая кровь с лица. Его явно удивляло, что кого-то могла озаботить судьба такого ничтожного существа как он. Озаботить настолько, чтобы привести его в дом.

– Так, замёрз бы ты, – простодушно ответил Паша.

– Ну, спасибо, брат, – поблагодарил незнакомец и протянул руку.

– Всё нормально, так и должно быть, – ответил Паша и в своей манере стиснул протянутую ему руку.

– Ого! Клешня у тебя крепкая. Кхе. Николай, – посмеиваясь, представился гость.

– Паша. Давай, может, чаю?

– Да, да, брат, давай чифирнём. Мне сейчас, как раз, не помешает.

Паша пристально вгляделся Николаю прямо в распухшее, покрытое лиловыми пятнами лицо. Было что-то наглое в этом пьяном человеке, что-то недоброе. От таких людей лучше, вообще, держаться подальше, не то что приводить их домой. Даже если они попали в беду, никогда не стоит ждать от них настоящей благодарности за спасение. Слова их дёшевы и лживы. Души их скользкие, как черви. Они хитры и подлы и с радостью растопчут того, кто помог им, если почуют даже самую мелкую и незначительную выгоду. Но Паша не мог пройти мимо страданий даже такой мелочной мрази. Тем более, он не мог позволить себе отступить. Он считал себя просто обязанным придти на помощь, ведь как он сам сказал: Так и должно быть.

– А ты чё это? Кхе- кхе! – спросил Николай показывая пальцем на Пашу.

Паша всё ещё был в своей шинели.

– Ай… так… – смутился Паша.

Николай ещё раз усмехнулся и, стерев последние кровоподтёки с лица и рук, отдал Паше полотенце. Скомкав полотенце, Паша ушёл на кухню.

Странное, совершенно неприемлемое для обывателей поведение, местами наивная, почти детская манера речи, экстравагантный наряд хозяина – всё это вызывало у Николая подозрение и даже уверенность, что он попал к человеку не совсем обычному, может, даже не совсем здоровому. Подленькие, гаденькие мыслишки уже зашевелились в его предсказуемо примитивно работающем мозгу. Покачивая головой, он осмотрелся, очевидно, выискивая, чем бы здесь поживиться. Ни аппаратуры, ни техники, ни дорогих вещей и драгоценностей, ни даже намёка на их присутствие. Только стол, пара кресел, диван да сервант с кое какой посудой. Возможно, в квартире есть деньги…

Мысли Николая прервал вернувшийся Паша. В руках он держал две кружки с горячим чаем. Поставив кружки на стол, он достал из кармана пакет с вафлями. Снял шинель и бросил её на диван. Николай взял себе чай, зацепил из пакета вафлю и снова уселся в кресло.

– Ну, чё, Паша, за счастливую встречу и за приятное знакомство. Кхе-кхе, – усмехнулся Николай и подул себе в кружку.

Паша ничего не ответил.

– А ты тут один живёшь что ли? – спросил Николай, отхлёбывая чай.

– Один, – кивнул Паша.

– А чё так? Привёл бы себе бабу. Кхе-кхе.

Паша замялся.

– Нет… не нужно.

– Слушай, Паш, а есть чё бухнуть? А то чай хорошо, конечно, но мне…

– Ммм, – перебил Паша, отрицательно мотнув головой, – не пью.

– Ясно всё с тобой. Чё-то какой-то ты странный, баб не водишь, не пьёшь… Ну да ладно, не моё это дело, я ж всё-таки гость. Спасибо тебе ещё раз, Паш, хороший ты человек. Если б не ты, я бы, в натуре, сдох там в сугробе.

Глядя себе в кружку, Паша кивнул.

– Слушай, кентуха, у меня к тебе просьба одна большая. Выручай. Эта… может, я останусь у тебя на ночь? А то мне ща, реально, некуда податься. А завтра с утра – я ушёл.

Особо не раздумывая, Паша согласился.

– Ооо, спасибо, братуха, ты, в натуре, хороший человек. Отвечаю.

Паше были глубоко безразличны благодарности Николая. Он сам привёл этого человека в дом и теперь, зная, что тому негде переночевать, не мог выставить его обратно на улицу. Конечно, Паша понимал или только догадывался, что перед ним сидит существо лукавое и доверять словам такого не стоит, но если бы он по-настоящему за себя опасался, то изначально прошёл бы мимо.

– Вот диван, – предложил Паша своему гостю место для сна, забирая с дивана шинель. – Я там лягу. – Паша махнул рукой в коридор, имея ввиду вторую комнату.

– Слушай, братан. Не в службу, а в дружбу. Добавь денег на курево. А я завтра вечером тебе занесу, по любому. Или словимся где-нибудь. Бабки завтра у меня будут, мне отдать должны.

– Сколько?

Николай назвал нужную сумму, Паша вышел и вскоре вернулся с деньгами.

– Только здесь курить нельзя, – строго предупредил он Николая.

– Конечно, конечно, какой базар. Я, если чё, в подъезд выйду или на улицу. Ща я быстренько сгоняю. Ты только дверь мне открой потом, а то, в натуре, в сугробе спать придётся. Кхе-кхе.

Паша проводил гостя, вымыл посуду и закрылся во второй комнате. Николай пропадал около часа. Всё это время Паша не выходил. В комнате было тихо. В щель между полом и дверью проникал мерцающий свет.

Примерно через час раздался стук.

Паша вышел и впустил Николая. Обдав Пашу запахами табака и перегара, Николай торопливо заговорил:

– Слушай, брат, тут, короче, дело такое… я ща пока в магазин бегал… ну и, короче, корешка своего старого встретил. Срок вместе мотали. Ну, там, ещё много чего было. Кхе. Давно, в общем, не виделись. Пообщаться бы надо, за жизнь перетереть, ну, там, выпить. Ну, сам понимаешь. Кхе. На улице, ваще, не вариант. Есть, короче, хата, но там хозяин только часа через два появится. Давай мы, короче, у тебя пока перекантуемся, а через два часа свалим. Выручай, братан, как-нибудь сочтёмся.

Нужно было решать: или выставить ультиматум и всё прекратить, или продолжать двигаться дальше, к той точке, в которой неизбежно случится конфликт. Опустив голову, Паша задумался. Он прекрасно понимал к чему всё идёт и чем всё может закончиться. Но словно желая что-то проверить, в чём-то ещё раз убедиться и, уже заранее насмехаясь над этим, он опять согласился.

– Только тихо.

– Хаа! Спасибо, Павлик, ты настоящий друг! – радостно воскликнул Николай и хлопнул Пашу сразу по обоим плечам.

Николай высунулся в подъезд и позвал:

– Димон, всё ништяк, подымайся.

В квартиру вошёл высокий человек. Он тоже был пьян. Лицо его выражало презрение ко всему окружающему и затаившуюся, но готовую в любой момент показать себя подлость. На губах гуляла едкая ухмылочка. Весь его облик нёс на себе глубокую печать мерзости и гадливости. Паша почти физически ощутил, как его жилище наполняется инфернальными потоками, незримо источаемыми тёмными безднами душ обоих его гостей.

– Дмитрий, небрежно представился вошедший и, протянув руку, осмотрел коридор погаными глазами, не выражающими ничего, кроме вечной жажды лёгкой наживы.

Паша стиснул протянутую руку и тоже представился.

– Паш, у тебя стопари есть? – уже совсем по-свойски спросил Николай, когда они прошли в комнату.

Паша угрюмо мотнул головой.

– Тащи тогда кружку, одной хватит.

Паша вышел. Николай выставил на стол бутылку. Дмитрий продолжал брезгливо озираться.

– Слышь чё, ты с нами-то выпьешь? – грубо спросил Дмитрий, когда Паша вернулся.

Он был уверен, что незнакомец впустил его к себе не потому, что проявил заботу или понимание и не по какой-то другой человечной причине, а только потому, что боялся. В представлении Дмитрия, Паша проявил слабость, и теперь он считал, что имеет полное право вести себя грубо, развязно и всячески выказывать своё презрение хозяину.

– Не пью, – спокойно, даже кротко ответил Паша.

Внутренне он был готов к чему-то подобному и даже радовался, что всё пошло именно так, как он и предполагал. Вопреки убеждённости Дмитрия, Паша не испытывал страха: ни тогда, ни теперь. И не смотря на внешнюю кротость, внутри он улыбался улыбкой юродивого, раскрывшего замыслы подступивших к нему лжецов, но добровольно идущего на боль и страдания, ради того, чтобы показать своё бесстрашие перед лицом подлости этого мира. Показать готовность пойти до конца, даже зная, что конец будет мучительным. А дойдя, разразиться хохотом победителя.

– А чё, в падляк с пацанами выпить? – продолжал грубить и искать повод Дмитрий.

– Димон, не гони, ну, не пьёт человек, чё, не видишь что ли? – ввязался Николай.

– Колян, ты в чужой базар не встрявай. Человек сам за себя ответит, если надо. – Дмитрий выдержал напряжённую паузу. – Ладно, не пьёшь, нам больше достанется.

Приятели рассмеялись.

– Только не шумите, – ещё раз напомнил Паша.

– Да ладно ты, всё нормально будет, не кипишуй.

Паша оставил своих в конец обнаглевших гостей и снова закрылся в комнате. Конечно, он мог бы вышвырнуть обоих прямо сейчас, но сама мысль об этом вызывала у него внутреннюю усмешку. Усмешку брошенную в лицо своим страхам, инстинктам, рассудку. В лицо всему тому, что могло сделать его нормальным, обыденным, таким же, как все. Всему тому, от чего он так долго бежал, пытаясь освободиться, и что-то внутри продолжало властно толкать его туда, где ждала эта свобода. Он чувствовал, что может обрести её уже сегодня и был готов добровольно встать на мученический путь её достижения.

Приятели методично наполняли стакан и по очереди осушали его.

– Ну, чё, ты осмотрелся уже? – спросил Дмитрий.

– Да, по ходу, глухо, сам видишь. Хотя хата двухкомнатная, я только здесь был, туда я не заходил.

– Ну, так пошли, зайдём, глянем чё там.

– Да ты видел его? Думаешь у такого есть чё-то ценное? Стопудово, там тоже самое, рухлядь какая-нибудь.

– А насчёт бабок не пробивал?

– Ну, на курево он мне занял, мож и есть чё, не знаю.

– Так давай тряханём его.

– Ага, тряханёшь такого – здоровый кабан. На такого даже вдвоём прыгать опасно.

– Да ну, ты брось. Чё, думаешь вдвоём не ушатаем? И не таких вбивали.

– Да он, по ходу, недоразвитый какой-то. Давай развести попробуем. Чё зря шуметь.

– Короче, давай накатим пока, там видно будет.

Они по очереди выпили, и Николай предложил пойти покурить.

– Чё, ты реально собрался на улицу идти? – возмутился Дмитрий.

– Ну, а чё? Он же сразу учует. Зачем провоцировать, кто знает, чё у него там на уме.

– Да ну, ты брось. Чё у него там может на уме быть, откуда там, вообще, ум. Давай сигарету, заодно и посмотрим, как он себя покажет.

Николай сунул Дмитрию сигарету, вторую достал себе. Прикурили. Вскоре запах табака проник в другую комнату. Паша вернулся к гостям.

– Ну, я же просил, – сурово обратился он к ним.

– Да ладно, чё ты. Вон, мы форточку открыли, ща всё выветрится, – настаивал Дмитрий и демонстративно вставил сигарету промеж губ.

Николай помалкивал. Паша подошёл ближе к сидящему в кресле Дмитрию. Дмитрий, задрав лицо и прищурив один глаз, выжидательно уставился на Пашу.

– Ну, и чё ты? – промычал Дмитрий.

Резким движением Паша выдернул у него изо рта сигарету и сразу же смял её в кулаке. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Да ты, ваще, серьёзный, – сказал Дмитрий, тоже не шелохнувшись.

– Уходите, – спокойно попросил Паша, посмотрев на Николая.

– Да ладно, чё ты сразу, Паш. Димон, успокойся, – оправдывался Николай, вскочив с кресла и швырнув свой окурок в форточку. – Ну, забыл я, в натуре, забыл, что ты просил не курить. В натуре, попутали, ну, с кем не бывает. Извини, брат, больше не повторится. Дай мы хотя бы водяру допьём.

Паша тоже выкинул зажатый в кулаке окурок в форточку, осторожно стряхнул пепел с ладони и кивнул.

– Последний раз.

– Да какой базар. Всё нормально будет, отвечаю.

Паша взглянул на притихшего Дмитрия и снова оставил своих гостей.

– Я ж тебе говорил, – причитал Николай.

– Ой, да ладно, расслабься. Лучше налей. Ща, он там успокоится, пойду гляну чё у него там.

– Давай, только аккуратно будь, а то не охота мне связываться с этим бугаём недоразвитым.

– Всё, будь на фоксе.

Выпив водки, Дмитрий неровным шагом вышел в коридор и остановился перед дверью в другую комнату. Он прислушался. Изнутри доносились еле слышные звуки похожие на шёпот, прерываемый вздохами и всхлипами. Дмитрий тихонько приоткрыл дверь. В почти пустой комнате, только на стенах, слева и справа, висели две небольшие книжные полки, на которых горело несколько церковных свечей. На полу, прямо на ни чем не покрытых досках, неумело был вырезан огромный восьмиконечный православный крест. В центре, на коленях, спиной к двери сидел Паша и, прижав руки к груди, бормотал молитвы, словно от плача, вздрагивая всем телом. Осмотревшись, Дмитрий подумал, что лучше бы плюнуть на этого больного сектанта и поскорее убираться отсюда. Но в следующий момент, о себе дала знать доходящая в своей противоречивости до непробиваемой тупости натура. Не мог он себе позволить действовать по кем-то, кроме него, заведённым правилам. А тем более по правилам психа, вырезавшего на полу в квартире огромный крест. Он не уйдёт отсюда, только потому, что ему сказали уйти. Не уйдёт потому, что пришло время. Сначала он сделает то, что замыслил, чего бы это ни стоило и к каким бы результатам не привело. И пусть он не получит того, на что рассчитывал. Пусть уже сейчас очевидно, что он не получит даже доли того, на что рассчитывал, он всё равно поступит по-своему.

Паша продолжал молиться. Дмитрий осмотрелся и вошёл в комнату.

Услышав постороннее присутствие, Паша обернулся и резко вскочил на ноги.

– Ой, извини что помешал, – промямлил Дмитрий, разглядывая крест у себя под ногами.

– Уйди, – попросил Паша. В голосе его, впервые за вечер, появились нотки раздражения.

– Да ладно, чё ты, дай заценю художество. Ты чё, верующий? Я тоже верующий. Ха-ха!

Паша подошёл ближе и, выставив руку вперёд, упёрся ладонью Дмитрию в грудь. Дмитрий окинул Пашу таким презрительным, полным отвращения взглядом, как если бы пред ним стоял не начинающий свирепеть богатырь, а таракан, которого он мог размазать в любую секунду, но не делал этого только потому, что ему было противно мараться.

– Уйди, – снова повторил Паша, ещё больше раздражаясь.

– Да ладно ты, дай посмотрю, чё тебе в падлу что ли? Мне ещё с тобой побазарить надо, – ответил Дмитрий и попробовал шагнуть вперёд, но не смог.

Казалось, в грудь упёрлась не рука живого человека, а бетонная свая. Паша не шелохнулся, не сдвинулся ни на сантиметр. Тогда, Дмитрий оттолкнул от груди его руку и отскочил к стене.

– Ты чё, ещё не понял, я сам решаю, когда уходить! – выпалил он и стал метаться из стороны в сторону от наступающего на него Паши, но быстро попался.

Паша схватил его за плечи и пристально посмотрел в глаза, давая понять, что пока ещё есть возможность уйти самому, на своих ногах. Не сопротивляясь, Дмитрий сразу поднял руки.

– Всё, всё, понял, ухожу.

Паша отпустил его и немного отодвинулся, давая дорогу. Всё так же, не опуская рук, Дмитрий засеменил было к выходу, но тут же, внезапно для Паши, ударил его кулаком в лицо и оттолкнул. Паша подался назад, а Дмитрий принялся яростно плеваться на крест.

– В Бога, падла, веруешь?! Тьфу! Вот твоему Богу, сектант грёбаный!

Николай сидел в соседней комнате и настороженно прислушивался к возне, происходящей за стеной.

При виде кощунства учинённого Дмитрием, Паша взревел. Дмитрий попытался ударить его ещё раз, но Паша увернулся и, схватив за одежду, швырнул его в сторону двери. Дмитрий кубарем вывалился в коридор и застонал. Вальяжно, как артист на арене, Паша вышел из комнаты и набросился на лежащего на полу Дмитрия. Резко встряхнув и подняв на ноги, Паша схватил его за горло и прижал к стене. На шум выглянул Николай, но вмешиваться опасался. Дмитрий хрипел. Теперь Паша чувствовал, что имеет полное право наказать подонка. Лучше бы он плюнул Паше в лицо… Придерживая Дмитрия за горло, Паша ударил его по рёбрам. Дмитрий фыркнул от боли и застонал ещё громче. Следующий удар пришёлся в лицо. Паша ударил открытой ладонью – даже теперь он жалел своего врага. Но тут, стоящий позади Николай, воспользовавшись моментом, выхватил из кармана нож и, лязгнув выкидным лезвием, вонзил его Паше в спину. Вскрикнув от неожиданности, Паша отпустил Дмитрия и, обернувшись, посмотрел на Николая. В глазах его не было страха, лишь удивление. Испугавшись расправы, Николай сначала попятился, но потом, резко дёрнувшись вперёд, ещё несколько раз ударил Пашу ножом в живот. В горле у Паши что-то противно булькнуло, и изо рта хлынула кровь. Он медленно осел на колени, а затем повалился на бок.

– Валим отсюда! – скомандовал массирующий себе горло Дмитрий.

Николай бросился в комнату. Схватив свою и Дмитрия одежду, он выскочил обратно. Переступив через скорчившегося на полу Пашу, он сунул Дмитрию куртку, и они вылетели в подъезд. Уже внизу до них, вдруг, донесся хриплый, срывающийся на кашель смех. Паша смеялся им вслед. Друзья на мгновение застыли и недоумённо переглянулись, но тут же пришли в себя и выбежали на улицу.

А Паша продолжал смеяться. Изо рта летели алые пузыри и брызги, на полу хлюпала кровь. Он смеялся всё громче. Смех его превращался в хохот. Хохот безумца. Хохот юродивого, смеющегося над миром и его грехом. Он смеялся вслед не только двум жалким ничтожествам, но и вслед всему окрысившемуся человечеству с его мелочностью, злобой и трусостью. Вслед тому человечеству, от которого он всегда держался в стороне. Человечеству, к правилам выживания которого так и не смог приспособиться. Вслед человечеству, которое так и не принял, и которое отвергло его. Он смеялся над человечеством, оно отвечало ему презрением. Он обрёл свободу от мира, мир продолжал смердеть и копошиться.

Вдруг, Паша внезапно умолк, и в его помутнелых глазах снова мелькнуло что-то лукавое: вот, мол, как умею, а вы, несчастные, всё прячетесь в своей душной рассудочности.

Из последних сил Паша перевернулся и, оставляя за собой смазанные кровавые полосы, медленно пополз в комнату, где на маленьких книжных полках мерцали догорающие свечи. Добравшись, он распластался прямо поверх креста, раскинув руки, словно пытаясь обнять его, и замер. Кровь медленно расползалась по полу, просачиваясь  в щели и заполняя собой прорезанные в досках глубокие линии…

А где-то, в другой части города, в своей тёплой, уютной постели, спал маленький мальчик. Возможно, будущий чемпион. Сегодня он был особенно счастлив и улыбался во сне, ведь он снова победил большого и сильного Леопольда. Но почему же все звали его Леопольд? Может потому, что он просто хотел, чтобы все жили дружно?

 

(«Ребята, давайте жить дружно» – жизненное кредо кота Леопольда из советского мультсериала «Приключения кота Леопольда»(1975-1987гг.))

 

Самойлов П.С. 09.01.2018 – 23.01.2018