Куряне, дежурившие за нас в ДС и те, что помогали нам на полигоне, отбыли на родину. В ДЗ звено заступили мы. Ко всему на аэродроме начался ремонт. Говаривали, что полк перевооружат на Су-27. Для них наши обвалования были тесноваты. С них и начали ремонт. Эскадрилья стала квартироваться на ЦЗ, самолёты ДС на газовочной площадке ДС. Прибыл инженерный батальон (инжбат) из Вышнего Волочка со своей техникой. Бульдозеры, скреперы, грейдеры, самосвалы, экскаваторы быстро сровняли с землёй старое обвалование и начали набрасывать новые валы карманов. Рулёжку от ЦЗ до ДЗ тоже снесли. Вырыли котлован глубиной метра полтора и засыпали его песком. Потом поставили по бокам рельсы, на них установили огромный скребок, который тянула пара тракторов. За скребком оставалась идеально ровная поверхность, на которую укладывали аэродромные железобетонные плиты. Плиты сваривали между собой, стыки герметизировали гудроном. Всё вроде бы просто. Но нюансы были. Как рассказали нам офицеры инжбата, что захаживали к нам в гости, то водички испить, то просто поболтать, плиты должны укладываться на подушку из смеси цемента и песка в соотношении один к трём. Смесь должна была адсорбировать влагу из атмосферы и стать монолитом. Цемент на стройку не завозился. Ни грамма. Можно прикинуть, сколько цемента не дошло до рулёжки. Полтора метра глубины, на девять метров ширины, да на пятьсот метров длины – 6750 м³ подушки. Это около 10 тыс. тонн. Из них треть должна быть цементом, приблизительно 180 вагонов или четыре-пять эшелонов. Первая шутка нарушения технологии выявилась при стыковке новой и старой рулёжек. На стыке копалась траншея с укладыванием асбестовой трубы под кабели. Стык у дежурного домика, где и старую рулёжку укладывали вышневолочковцы, бойцы инжбата мётлами размели за полчаса. А чё там – чистый песок. Зато стык с боковой рулёжкой со страшными матами, ломами и кирками долбили три дня. Боковую рулёжку клали другие воэнные строители, и эти гады зачем-то добавили цемент в песок. Вторая шутка проявилась весной, а инжбат ушел ещё до зимы. Зимой роль цемента выполнил лёд из той же атмосферной влаги, сконденсировавшейся в чисто песчаной подушке. Весной лёд растаял и, когда по рулёжке шли самолёты, плиты качались на разбухшем от воды песке, фонтаны песчано-водяной смеси взмывали из щелей в стыках на высоту до метра. Красиво! Но не правильно! Голову никому не отрубили.

В городке навели красоту. Как положено, по весне все бордюры, или поребрики, выкрасили в радикально белый цвет извёсткой. Той же извёсткой побелили деревья. Похорошело. Через неделю пришла директива: белый цвет бордюров нынче не в моде, нужно перекрасить в цементный цвет как более практичный – немаркий и более износостойкий. Если бы директива пришла раньше, бордюры красить не пришлось бы: их родной цвет – цементный. Кому неведомо, в армии грязь не убирают, а закрашивают. Цемент, разведённый на воде, нанесли поверх извёстки. Деревья в цементный колор красить не стали. Через пару недель очередной залётный генерал отменил цементный колор и повелел вернуться к традиционному белому. Так за месяц бордюры трижды меняли цвет, подтверждая народную расшифровку аббревиатуры ПВО – «Погоди Выполнять – Отменят». Еще веселее вышло с окрасом крышек люков – канализационных, водопроводных, электро- и телефонно-кабельных. Где-то далеко-далеко, но не в нашем гарнизоне, кто-то из малышей попытался нырнуть в такой люк. Сверху решили, что такое произошло из-за того, что дитё не заметило люк. Приказали сделать люки заметными. У нас в городке их выкрасили под мухоморы – в ярко-красный цвет с белыми пятнышками. Результат оказался прямо противоположным. Если ранее ребёнок мог не заметить люк и пройти мимо, то теперь пройти мимо такого «мухомора» шансов у детей не было. А учитывая природное любопытство, сами понимаете, появилось резонное желание поинтересоваться, что там под ним? Мухоморы закрасили краской цвета «хаки», расстроив всё детское население городка.

В первое моё дежурство в звене, при проверке самолётов на газовочной площадке что-то не заладилось с РЛС на моей машине. Мы отгазовались, но машина в ДЗ не заступала, оставался самолет с техником предыдущей смены. РЛОшники долго-долго возились, разобрали весь нос. На бетоне перед машиной валялись крышки люков, блоки 02 и 12. Меняли блоки с других машин, что-то мудрили, но РЛС упорно не хотела работать. Витала мысль, что заступать придётся на запасном самолёте. Прибывший после ужина, часам к восьми Бирюк – ДСЧ из вновь прибывших студентов нашей эскадры – поинтересовался, можно ли закрывать стоянку второй. Вся компания техноты в один голос сообщила ему, что пока не нужно, может, запасной придется выдёргивать. Когда ближе к часу ночи решили, что нужно тащить запасной, я схватил водило, пристегнул к тягачу и помчал на ЦЗ. Расчехлил запасную машину, прицепил водило. Уже собирался тащить, как из-за хвоста с автоматом наперевес вышел часовой грузинской национальности. Картина маслом! Я увидел чёрное дуло ствола автомата Калашникова (АК). Жизнь пронеслась вихрем в голове, вспомнил фразу Семёнова из «Особенностей национальной рыбалки», которые тогда ещё не вышли на экраны (дежавю называется): «Эх, и не пожил-то совсем». Я живо представил, как боец с медалькой, а я в цинке едем каждый к своей маме. Несмотря на кажущуюся безвыходность, решил побороться за жизнь. Боец ещё рот не успел открыть для его реплики: «Стой! Кто идет?», а я уже рухнул на бетонку с криком: «Родненький, только не стреляй!» Боец оказался добрым и толковым. Вальяжно подошёл, попросил встать, привести самолёт в исходное состояние и сделать с этой цифры всё как положено: поднять Бирюка с кровати, отправить его в караулку, вскрыть стоянку, выставить ДСП. После этого хоть все самолёты утаскивай. Зачехлив самолёт за секунду, я на тягаче с прицепленным водилом, унёсся как ветер в ДЗ. По телефону доложил дежурному по полку ситуацию. Стали ждать, когда вскроют стоянки. Из меня со всех дыр начал капать адреналин. Опчество обсуждало инцидент, не понимая, как такое могло произойти. Ведь русским языком объяснили юному ДСЧ не закрывать стоянку. Все сомнения развеял Бирюк: «Так мне дяденька капитан Пухов сказал закрыть». Добрый мудрый Валера Пухов догнал его и тихонечко на ушко сообщил: «Сынок, закрывай вторую, иди спать. Самолёт мы починим». Хорошо сказал! Чинить-то не ему. Сынок и закрыл, только мы этого не знали. Все посмотрели на Пухова. Все посмотрели, а я с налитыми злобой глазами пошёл на него, как Матросов на амбразуру. Не успел дойти. Удержали. Но осадок остался. Пишу и дрожу, когда вспоминаю. Как говорит новая генерация, меня колбасит. От ужаса и ненависти. Чтобы как-то отвлечься, расскажу пару караульных баек. Первая произошла в нашей первой эскадрилье. По тревоге бежит инженер первой эскадрильи в расположение собственно эскадрильи. Добегает до забора с колючей проволокой и видит весь личный состав, который через сорок пять (уже намного меньше, уже время потрачено, чтобы одеться и добежать сюда) минут должен отправить самолёты на защиту Родины, развалился в различных позах на траве и грубо саботирует понятие «тревога». Он им: «Мужики, война! Чё лежите?» А мужики ему: «Валентиныч, там человек с ружжом». Оказалось, по тревоге не нашли ДСЧ, загулял где-то за пределами гарнизона или спит крепко, сирены не слышит, громкой связи не слышит. В общем, некому снять часовых, выставить ДСП. Валентиныч рванул к часовому, который спокойно себе стоит у таблички на заборе «Граница поста», с агитацией на тему: «Мужик, ты чё не понимаешь? Война!» и угрожающе приблизился к часовому. Часовой, истративший свой лексикон из слов «стой, кто, идёт, стрелять, буду» на техсостав, что подходил ранее, недолго думая шарахнул очередью поверх головы инженера. Инженер тут же присмирел, отошёл в сторонку и нервно закурил. Не знаю, выделился ли у него адреналин, не буду говорить – они кадровые – у них нервы покрепче. Хотя… Рассказывал мне Николай Анатольевич, он же Птица Говорун Отличается Умом И Сообразительностью, что и он в училище, стоя на часах, тоже нервничал. Училище на краю города, пост самый удалённый. За забором автобусная остановка. Самый короткий путь в деревню от остановки – через территорию училища. Женщины и дети, конечно, через забор не полезут. Зато отслужившие и прилично выпившие – запросто. Инцидентов по этому поводу было предостаточно. Поэтому, кроме того, что в ночное время автомат положено носить наперевес, Птица-курсант на всякий случай загнал патрон в патронник. Подъезжает автобус, за забором его не видно, но слышны пьяные голоса, какая-то ругань. Птица Говорун напрягся, палец на спусковой крючок положил и ждёт. Тут внезапно с соседнего поста раздался выстрел. Говорун он неожиданности нажал спусковой крючок, и над забором ушла очередь. Маты на остановке утихли. Через минуту на пост принеслась караульная машина с начкаром: «Чё стрелял?», Птица: «А у вас там чё?», а те: «Да дело-то житейское, при разряжании оружия, остался патрон в патроннике, при контрольном спуске в трубе и грохнул. А ты-то чего?» За это время Николай Анатольевич уже сообразил, что сказать: «Услышал стрельбу на соседнем посту, и, как положено по Уставу, поддержал огнём». За бдительность отцы-командиры вынуждены были объявить благодарность, а хотелось дать по попе, как и в случае с ефрейтором Захарченко. По слухам, больше пьяные не пытались сокращать путь в деревню через училище.

После выхода из ДЗ снова занялись РЛС. Оказалось, недоохлаждалась станция. Виновата была система охлаждения РЛС. За систему отвечал дирктор самолёта – я. Сам себя под расстрел подставил. Промыли фильтры, заменили охлаждающую жидкость, не спирт, а маслянистую жидкость М-65, стирающую рисунок на пальцах – хоть банки грабь.

В пятницу инженер, на построении эскадрильи, объявил, что личный состав снят с довольствия на ужин, который выдадут сухпаем. От руководства эскадрильи выделено две двадцатилитровых канистры со спиртом на обмыв почти пятёрки за полигон, ужин – туда же. Столы выстроили над керосиновой балкой в Роще. Прошу обратить внимание – Роща с заглавной буквы – имя собственное. Первый раз за общим столом собралась вся эскадрилья и пилоты и техсостав. Из высоких гостей был замкомандира полка по боевой подготовке
п. п-к Полянов, бывший комэск второй эскадрильи.

Тостов было много, было весело, пели песни. Запевалой был Полянов, он обладал сильным и красивым голосом, а мы подпевали, как могли. А могли громко, но может чуть-чуть невпопад. Праздник без песни превратился бы в тривиальную пьянку. В бытность комэском второй, да и сейчас, Полянов настойчиво прибавлял к номеру эскадрильи характеристику – поющая. Конечно, после «В бой идут одни старики…» это было почётно и красиво. К несчастью, после ухода Полянова на повышение, запевал в эскадрилье сильно поубавилось. А прозвище у эскадрильи было – неофициальное – пьяная. Не потому, что пили много. Упаси боже. Не много, как все. Но скажите, много ли ума нужно дать такой титул эскадрилье, если инженер – Трезвых, да ещё механик САУ – Паша Трезвов. После посиделок в Роще ребром стал вопрос, но так для меня и не разрешился. Вторая: поющая или пьяная, или поющая пьяная, или пьяная поющая, или поющая, когда пьяная. Возвращение из Рощи помню смутно. Шёл я уже сильно нетвёрдо и активное участие в моей поддержке принимал почему-то Валера Пухов. Помню, меня это сильно раздражало – я ещё не забыл по чьей вине я заглядывал в дуло автомата с боевыми патронами. В районе склада ГСМ произошёл конфликт с Пуховым, надеюсь, я его ранил не сильно – в таком состоянии, я только себя поранить мог. Проснулся утром. Выходной. Пытаюсь в памяти сложить пазлы. До ГСМ помню – дальше нет. Ощупываю себя. Всё на месте, даже галстук с зажимом. Как пришёл, так и прилёг, на правой руке косточки слегка-слегка сбиты. Лежу в ботинках. В ботинках – это нехорошо. И в роте нехорошо. Я специально написал в «роте», чтобы прицепить армейский анекдот, не авиационный, у нас рот нет, у нас эскадрильи, игра слов не выйдет. А в сухопутных частях получится: Генерал заходит в казарму в расположение роты, за ним семенит старшина роты. Генерал, потягивая носом воздух, спрашивает: «Старшина, а что это в роте так дурно пахнет?» Старшина отвечает: «Товарищ генерал! Правильно говорить не «в роте», а «во рту». Второй анекдот больше гражданский, но с армейским уклоном: Встречаются два профессора – филологии и лингвистики. У филолога два разноцветных фонаря под глазами. Лингвист вопрошает:

– Что это с вами профессор?

– Отметил День Воздушно-Десантных Войск (ВДВ).

– Но Вы же не служили в ВДВ.

– Зато сосед служил. Возвращаюсь из университета, а их там с десяток в тельняшках на лестничной клетке курят. Хором зазвали в гости. Налили, выпил, чтоб не конфликтовать. Сижу, слушаю. Говорят о марш-бросках, о прыжках с парашютами, рукопашных боях. Не мои темы. Речь у них не правильная, засорённая нецензурщиной – слух режет. А тут один начал очередной рассказ словами: «Был у меня один член в роте…» Ну, тут я не выдержал и поправил: «Правильно говорить, не в роте, а во рту». Тушите свет.

Только в понедельник выяснилось, что не всё донёс до дома. Кителёк куда-то запропастился. Пришлось на построении изображать моржа. Все в кителях, а я по-летнему в рубашке. С вопросами никто не лез, все меня загорающим в Сары-Шагане видели, когда народ в зимних куртках мёрз. А форму одежды я не нарушил, поскольку определяется она головным убором. Фуражку я не потерял. Три дня я искал китель. Велосипедом объездил всю округу. Понимал, что украсть не могли. В городке у каждого такого добра – хоть отбавляй. На четвёртый день заметил странный след ковша бульдозера от тропинки до свалки. Как следопыт пошёл по следу. Нашёл! Сильно подпачканый, без поплавка, но мой. Постирал. Китель заметно сел. Одеть я его мог, только выдохнув, соответственно, носить мог, только не дыша.

На этой весёлой ноте закончился для меня полигон. Служба превратилась в рай. Я второгодка. Уже не зима. Что делать, я знаю, умею и мне это нравится. Свою второгодность я чувствовал сердцем, да ещё помогали второгодки-срочники. Дал инженер, к примеру, задание подмести в карманах – мету. Подъезжает воздушка. Водитель предлагает не метлой, а сжатым воздухом сдуть грязь и пыль. Удивляюсь, помню водителя, у него воздух на заправку не выпросишь, как снег зимой – бережёт. Откуда доброта появилась? Он объясняет, что раньше он как молодой, сам должен был машину воздухом заправлять, а теперь, он черпак – ему духи заправляют. После этого за пять минут струёй воздуха под давлением в сто восемьдесят атмосфер были сдуты грязь, пыль и лишний бетон с покрытия кармана, тот, что плохо держался. Так служба стала малиной, да и событий памятных не связанных со службой становится всё больше и больше. Ну, ещё случай произошёл – дал генералу по голове. Да не просто генералу, а целому генералу-лейтенанту Ефремову. Он прибыл к нам на аэродром поддержать/восстановить лётные навыки. В плановую таблицу его поставили на мою машину. Усадил без проблем. Он отлетал, зарулил, носовое колесо уложил в центр белого круга. Я молнией поставил стремянку и птицей взлетел, фонарь открылся, я потянулся вставить чеку в серьгу фонаря. С большой скоростью, а потому ненадёжно установленная стремянка уехала из под ног. Я полетел вниз. Вы тянутая рука, всё ещё удерживающая чеку, врезала по голове, точнее по ЗШ-7, генерала-лейтенанта Ефремова. Ничего себе не повредив, я быстро вскочил, восстановил стремянку на прежнее место. Воткнув две чеки, спрыгнул со стремянки, освобождая дорогу генералу. Встречала его приличная компания: все эскадрильские спецы, полковые инженеры и инженеры из корпуса. Одеты все одинаково – руки в карманах, овчинный воротник поднят. Так ходят все, не взирая на лица и ранги. У грамотных, правда, как у меня, в карманах ещё вложены меховые варежки, но внешнего вида это не меняет. Такая техническая мода дала повод считать, что для уничтожения аэродромов (а это одни из важнейших стратегических целей) не нужны ядрёное оружие. Зашить техникам карманы и отрезать воротники – сами вымрут, как динозавры. Ефремов спустился со стремянки, сделал запись в ЖПС: «Без замечаний» и произнес короткий спич. Я съёжился, ожидая «похвалу» за неловкость и избиение генерала, но он говорил о другом: «Что, суки, выстроились толпой, руки в карманы, технику стремянку поддержать некому?» Обрадованный, что секут не меня, я хватал генерала за локоть и просил успокоиться, мол, сам виноват и не ушибся даже.

Повторюсь, для меня главное событие года – прибытие Пеплова и других молодых пиджаков. Сдружились мы быстро. Пеплов очень рассудительный, не залётчик, но и скука ему не свойственна. Первое направление, что он сформулировал – питание на дому. До этого никто из нас додуматься не мог – кормят же. Мы долго обсуждали меню. Модные в те времена варианты приготовления курей на банках и на бутылках с водой, при которых курица и тушилась, и парилась, и не пересыхала, и ещё бульон в банке оставался – отпадали. Офицерам в общежитии не положена была газовая плита, а соответственно и духовка. Положена была только двухконфорочная электроплита. Тут я вспомнил, как будучи в стройотряде, мои бойцы спёрли двух уток и мы подались в горы их вкушать. Одну, насмотревшись фильмов о Робине Гуде и других разбойниках, решили зажарить на вертеле. Всё внимание было ей. Насадили её, голубушку, на вертел из ветки и давай крутить. Со второй, чтобы не возиться, поступили проще. Разрубили на куски и бросили в ведро, вперемешку с овощами и фруктами, со всем, что было – картофель, помидоры, свекла, сливы, персики, яблоки – не помню, что ещё, но всё. Ведро, придавили вторым ведром, вставленным внутрь телескопически, во второе ведро положили камень, никто не знал, зачем, и поставили на угольки рядом с костром. А на костре – вертел! Мы его крутим, жирок стекает, костёр вспыхивает – красота. Запах – до потери сознания. Запах нас и сбил с толку. Все единодушно решили, что с таким запахом может быть только готовая птица. Сняли с огня, начали её рвать на куски. Горячущая, сырая, жир течет, жилы не рвутся, кровь брызжет, салфеток нет. Обожглись, испачкались, сожрали сырую – вкусили разбойничьей еды, туды её в качель. Когда успокоились, вспомнили о второй утке, в ведре. Вынули камень, верхнее ведро. От дна сантиметра два всё сгорело – чистый антрацит. Но всё что выше – выше всяких похвал. Красное утиное мясо стало белоснежным, в рот (не в роту) кладёшь кусочек – жевать не нужно – сам тает. Стоптали утку, аж за ушами трещало, принялись за гарнир – объедение. Рассказ на сослуживцев впечатление произвёл. Несколько недель экспериментировали, сложился алгоритм. Начинался он в четверг. Нужно было до или после полётов зайти в магазин, улыбнуться до ушей продавщице, жене нашего старшины, я с ним лазарете лежал, и, как учил Андреевич, сказать: «Теть Зин, оставьте нам завтра пару курочек (иногда три, от жадности), батон докторской колбаски и блок «Явы» явовской (к тому времени кубинские «Монте-Кристо» уже закончились)». В пятницу, вместо ужина, мы всё это забирали, заходили в овощной и брали не по списку, а всё что на этот день было в магазине по чуть-чуть. Потом шли в молочный и брали трёхлитровую банку сметаны. Дальше всё ещё проще. В ДОС-раз-квартира-раз всё из овощного чистили, нарезали очень не мелко и – в пятилитровую кастрюлю. Курицу шашкой на куски и бросали поверх овощей-фруктов. Все ЭТО заливаем тремя литрами сметаны и на «Рось». Если не приходит Кадавр (прапорщик из автороты базы, прозванный Кадавром за прожорливость) у нас праздник живота. Если приходит Кадавр и начинает скулить, мол, угостите, отсылаем его за спиртом. Он, поинтересовавшись хватит ли 0,5 чистого, уходит и возвращается через десять минут. Понятное дело, для ускорения процесса, я разрешаю воспользоваться велосипедом. После таинства разведения спирта, праздник живота превращается в праздник души. Пятничные посиделки стали традиционными.

Второе новшество, что ввёл Яблоков, стали походы на природу. До этого казалось, какая к чёрту природа, и так круглые сутки на аэродроме, на природе. Оказалось, нет – природа нужна. Первый раз вышли со спиртом. Но после этого долго мечтали о шашлыках с вином, как в Грузии. Немцы помогли – Рудольф Рудольфович Демьян. Как-то он нас позвал помочь перенести из ДОС-3, что он нас через дорогу в ДОС-5, куда Рудольф переезжал, диван и кресло. Мы пошли и перенесли, ждём, что ещё перенести предложат, но тут выяснилась разница между немцами и евреями. У евреев, наверное, предложили бы потаскать еще две софы, пару шкафов и пяток тумбочек, а у немцев – сказано диван и кресло – даже телевизора в нагрузку не было. Зато пригласил отобедать. Закуска была чисто немецкая яичница на сале, видно чему-то и украинцев немцы научились. А почему бы не подучиться, хорошему-то? А вот выпивка была уникальная. В обычные гранёные стаканы Рудольф хлебосольно наливал из огромной бутылки тёмно-рубиновую жидкость. Пилась легко. Мы давай расспрашивать, что за напиток, а он – отгадайте. Мы так и не отгадали. Выпили-закусили и домой – ноги не идут. Хорошо день был выходной – отоспались. На следующий день Демьяна или Рудольфа, или обоих, за грудки, отвечай, немчура русская, что за напиток? Он и рассказал секрет. Оказывается, основа напитка – варенье из черноплодной рябины, которого в нашем овощном завались. Не хватало пары ингредиентов и оборудования. Главным оборудованием была двадцатилитровая бутыль. Её мы добывали на полётах. В таких бутылях база вывозила дистиллированную воду для системы кондиционирования. Двое заговорщиков беседуют с базовским куском, а третий выливает воду и волокёт в укрытие бутыль. Делали всё с понятием, чтобы не нарушить обороноспособность полка, ближе к концу полётов. Кому нужно, воду залил, да и кусок подустал – бдительность не та. Дрожжи искали по всему Советскому Союзу – и в Киеве, и в Москве, и в Харькове. Первую партию поставили бродить – каждый день проверяли бульканье, и каждый день консультировались с Рудольфом. Он наши ёрзанья не приветствовал, говорил, не торопитесь, вино должно отбулькаться, отстояться, но терпение угасало быстро. Убрали водяной затвор и давай пробовать. А жадность-то через край. Хлестали, курицей заедали, а вина всё много и много. А допить-то хочется. Чувствуем – не осилим, надо делиться. Опять же присказка: вставка – сестра щедрости. Взяв бутыль и стаканы, красиво вырулили на централь. Всех прохожих зазывали на стаканчик. Тут же созрел рекламный слоган: «Черноплодная рябина – кладовая витаминов». Там на Централи я познакомился, до этого только видел издалека, с Игорем Насдраковым. Он прогуливался с женой и в отличие от многих, воротивших от нас нос, подошёл с супругой и отдегустировал слегка недобродившее и неотстоявшееся вино. Уважил. Ну и мы же его не отравили. Предлагали то, что сами пили. Будучи в стройотряде в Крыму, я чётко узнал, что вино, сделанное местными для себя и на продажу – две большие разницы. А у нас, что себе, что людям – одно и то же. Да и не продавали мы, а угощали от чистого сердца. В тот же вечер, не приходя в сознание, заколотили новую партию. Уже зная, как долго вино делается, а как быстро расходуется, решили увеличить производительность производства. Для начала экстенсивно. Тут же спёрли у базы ещё одну бутыль. Следом добавили производительности интенсивно, путём усовершенствования технологического процесса (техпроцесса). Повысили температуру, повышающую скорость ферментации. Производственное помещение у нас было оборудовано на антресолях в коридоре на кухню, сразу за дверью в комната-3. Справа, под антресолью был встроенный шкаф, там висели наши шинелки – это важно, запомните. Я залазил на табурет и внутри антресолей включал нагреватель рефлекторного типа, минут на 15-20 вечером, и на столько же, утром, перед уходом на службу. Процесс пошел веселей. Единственное, что мы не освоили в техпроцессе – отстаивание. Цвета рубина, как у обрусевших Volksdeutsche, нам добиться так ни разу и не удалось. Один раз, правда, отстоялось. Это было поздней осенью. Кто-то нам сказал, что справа от КПП, есть терновник. В конце ноября, самое время сбора тёрна, мы с мешками пошли на сбор урожая. Лазили по терновнику полдня, ободрались, обцарапались, но насобирали килограмм уже сушеного тёрна. Замочили на пару-тройку дней – тёрн разбух, нам показалось, что разбухшего количества хватит, чтобы больше ничего не добавлять. Притрусили сахаром, от дрожжей отказались – через неделю процесс пошёл. Как обычно, окончания процесса не дождались. Вернувшись в пятницу со службы и уже где-то накатив, захотелось продолжения банкета. Достали терновку, она ещё побулькивала. Я залихватски хряпнул стаканяру. Через минуту покрылся красными пятнами и начал задыхаться. Что делать, никто не знает. Тут ещё грамотный Славик, напомнил, что он предупреждал, нужно косточки достать, а то в них синильная кислота. От его замечания мне стало ещё хуже. Вот дела – не застрелили, так от вина погибнуть придётся. В ушах звенело и трещал куплет песни, неизвестно где и как мне запомнившийся: «Мой папаша пил как бочка и погиб он от вина. Я одна осталась дочка и зовут меня Нана». Я начал повиноваться инстинктам, мне очень хотелось принять душ. После холодного душа дыхание установилось, пятна начали сходить. Сейчас я знаю, то была аллергия, до сих пор не известно на что. Тогда этого не знал никто. К терновке больше никто не прикасался, о ней забыли, но вылить я не дал, опять сказалась национальная черта – бережливость. Вспомнили мы о терновке уже в следующем 1990-м году. Отлично отстоялась, была прозрачна, как слеза, вкуснющая и обошлось без синильной кислоты и аллергии. Но это был единственный случай в нашей практике виноделия, когда осадок окончательно осел. Я всё-таки оправдал свою фамилию. Многие пытались сделать меня виноватым, типа, фамилия произошла от слова «вина». Но, в те времена, я уже нашёл в справочнике «Фамилии народов СССР» указание о том, что винник, винокур и винодел – слова синонимы.

Конечно, с нашим новым продуктом мы ходили на шашлыки. Правда и беленькую брали. Из-за этого вышел казус. Когда мы сворачивались, обнаружилось большое количество недопитых стаканов. Мы после себя оставляли полнейший порядок и чистоту. Всё сжигали, вино из стаканов я тоже решил плеснуть в догорающий костёр. Плеснул – и взвились кострами синие ночи – наше вино вспыхнуло в костре, как бензин. Мы были слегка взволнованы, не смогли проанализировать, поэтому решили, что это у нас вино такое крепкое, прямо спиртоносное. Потом сообразили, что кто-то смешал вино с беленькой, скорей наоборот, не заметив беленькой, плеснули в стакан вина, а после эту гремучую смесь, с виду похожую на вино, пить не стали. Поэтому и остался стакан недопитый, поэтому и полыхнуло. Возвращались поздно ночью, втроём – Пеплов, Митя-Толмач и я, строевым шагом по централи, неся царственные атрибуты: топор, как флаг, у топороносца и два ассистента с шампурами наголо. Но Якову Александровичу на ясны очи не попались.

В те же времена прибился к нашей компании ДОС-раз-квартира-раз и Юрий Юрьевич Лабдин. Он был не правильного призыва. Основная масса пиджаков приходила сразу по окончании ВУЗа в апреле, как и я. Но были сильно невезучие сезонники, которых призывали уже от гражданской службы. Их могли призвать и осенью. Так было и с Юрием Юрьевичем, Тимофеем Владимировичем, Валентином Зверевым и Олегом Зерновым. До этого мы с ним встречались мало, тоже только на полётах. Он служил в третьей эскадрилье, а жил в финском домике, как женатый. Многие женатые получали жильё в одноэтажном городке, но жён не выписывали. Что москвички не видали в воэнном городке? С Лабдиным мы тоже сошлись быстро – дух у нас был общий. К духу полагались точки соприкосновения, кои тоже быстро обнаружились. Я ему пожаловался, что я человек без паспорта и без прописки. Паспорт отобрали в строевом отделе, взамен выдав удостоверение личности офицера. Временная прописка в хаёвской общаге, закончилась за год до выпуска, так как я учился на год дольше из-за академки. Что-то похожее рассказал и Юра. Тут же в продвинутых мозгах всплыло, только-только входящее в обиход выражение «без определённого места жительства» (БОМЖ). И мы решили организовать неформальное движение БОМЖи, по аналогии с питерскими Митьками. Взяли себе креативные бомжевские псевдонимы: Юра – БОМЖ Yes, я – БОМЖ O’Key. Разработали бомжевский дресс-код. БОМЖу полагались, исключительно, жилетка, шорты и кепка. Шорты, в зависимости от погоды, допускалось заменять джинсами. У Юры была джинсовая жилетка. Я себе пошил из лоскутков замши, купленных в магазине «Юный техник». На груди была вытравлена надпись «O’Key». Кепку тоже пошил из старых джинсов. Кепка состояла из козырька, обода и полосы идущей от козырька верхом к тылу обода. Во лбу, где положено звезде гореть, было вышито «БОМЖ», по периметру обода хлоркой вытравлен алфавит. Алфавит тут же побудил создать бомжевский пароль, который стал паролем ДОС-раз-квартира-раз, составленный из букв алфавита в их алфавитном порядке, но облечённый в мудрую фразу: «Где ёж Зийкл?», понятно, что найденного и прикормленного живого ежа тут же окрестили Зийкл. Многие недоумевали, что за странное имя? А это просто кусочек известного всем с первого класса алфавита. На отзыв осталась ещё более загадочное сочетание букв, не несущее смысловой нагрузки: «Мнопр Стуф». Никто и никогда не узнает, где живёт Мнопр и кто такой Стуф. Поскольку в пароль и отзыв входило подавляющее количество букв алфавита, было решено рекомендовать Министерству образования внедрить наш пароль как считалочку в Букварь. Если перед паролем добавить первые и самые известные буквы – А, Б, В, а за ним самые трудновыговариваемые и труднозапоминающиеся – Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Ь, Ы, Ъ, Э, Ю, Я – получится весь алфавит. Концовка выходила трудноватая. Мы даже прорабатывали второго персонажа, кроме ежа – змейку по имени Эюя, но она не прижилась. Как произносить многосогласное буквосочетание мы тоже не придумали. Особенно мы ломали головы над пассажем Ьыъ, как-то никто не смог даже приблизительно обозначить звучание. Кроме как глухонемое «ы» ничего не произносилось. Но поскольку мы БОМЖи, а там министры, мы разрешили заниматься этой задачей Министерству образования, тем более что основная часть уже разработана.

Главное, у неформального объединения была своя теория устройства Мира. Мы для себя раз и навсегда решили, что всё в мире состоит из трёх субстанций в различных их сочетаниях: из кахеля, цуллалоида и …уидла (это что-то вроде джема). Первую букву в третьей субстанции не привожу, так как все, кому мы высказывали свою теорию, к первым двум словам относились просто с недоумением, а последнее считали матерным. Мы с этим в корне не соглашались и аргументировали тем, что из теории слов не выбросишь. Не мы первые придумали сократить составляющие мироздания до трёх.

Ещё у Оноре Бальзака в «Философские этюды» один фламандец искал абсолют (ныне такую водку «Абсолют» можно купить в любом супермаркете…). Нашел четыре компонента-субстанции: водород, кислород, азот и углерод. Но был уверен, что субстанций должно быть три!!! Тогда получится “Трис-мегист” – “Великая троичность» (кстати, у них, у умников, “Трис-мегист” был паролем». Короче, фламандец пытался разложить азот на составляющие – кислород и углерод, чтобы добиться троичности… И не знал он дурачина, что два БОМЖа с инженерно-техническим образованием, в Ефремове-3, в 1989 году, не напрягаясь, нашли эти три краеугольные субстанции мироздания.

Леонид Филатов в стихотворении «Первый снег», как основу мира, тоже упоминал именно три субстанции: кафель, крахмал и снег. Ты улавливаешь суть? Тут полная аналогия чувствуется. Кроме нас с Юрой в неформальное объединение никто не вошёл, да мы и не упрашивали. Это не мешало другим носить шорты, играть с нами на улице в Монополию и ходить на пленер делать нестандартные и неформальные фото. Выход на пленер (на природу) созрел спонтанно. Быстро подобрав реквизит – всё, что под руку попало: парадная шинель, утюг, детский надувной круг, пара зонтиков, зимняя шапка из крошки енота, мы в бомжевском прикиде, кроме Пеплова, он не был членом неформального объединения и был одет абы как, вышли к пруду перед ДОС-раз. Там мирно паслась конячка, немедленно, получившая кличку Пленер. Конячка была мирная спокойная и фотогеничная. Мы с ней сделали чудесную фотосессию. Потом продолжили без неё с различным вариациями использования нашего реквизита. Получилось креативненько. Был у нас ещё один неправильного призыва Тимофей Владимирович. Он, как и все женатики, жил в «финском» домике. Часто бывал на выходные дома в Москве, поэтому виделись мы с ним редко, выпивали, в смысле культурно общались, ещё реже. С дембелем крупной партии пиджаков, стал он у нас бывать чаще. И за полгода до его осеннего дембеля мы сдружились, как за два. Да ещё он меня спас, вытащив «морковки» из закабинного на техпосту. Дружба прошла испытание временем. Сейчас, через четверть века, мы рады нашим встречам – бывал Владимирович в Киеве, я бывал в Москве, созваниваемся на Новый Год, Дни рожденья и наши профессиональные праздники, а их хоть греблю гати: День Авиации и Космонавтики, он же День полка; День ПВО, День МО ПВО, День Авиации, День Авиации ПВО, 23 февраля и День энергетика (они же из МЭИ, а я проектировал и строил солнечные фотоэлектрические электростанции). Заодно, поздравляю друзей и коллег со всеми перечисленными праздниками. Ну, и чтобы два раза не вставать, за присутствующих здесь дам. Офицеры пьют стоя, женщины до дна!