… Обхватив голову руками, он сидел перед двумя свежими могильными холмиками.

…Божия коровка – вертолётик! – царапнула кончик носа, побежала щекотинкой по губам, по подбородку – нелепо! ненужно! – Михаил стряхнул её с лица, и вздрогнул от неожиданности: рядом с ним стоял высокий худощавый светловолосый человек, в каком-то нелепом, как будто на несколько размеров больше нужного, ярко-синем костюме.

– Это твои родители, – не спросил, сказал утвердительно незнакомец.

– Да.

Божия коровка, – оранжевый вертолётик, – чиркнула, вспыхнула спичечным огоньком между ними…

Бах!…

Превратилась в искорку, исчезла…

Михаил даже не понял сразу, что произошло – незнакомец залепил ему звонкую оплеуху и стремительно удалялся прочь по кладбищенской аллее, и нелепый костюм его развевался, как плащ…

– Стой!

Михаил задохнулся, вскинулся, врезался ногой в угол скамьи, отлетел к железной ограде.

– Стой!

Не было больше ничего – только нахлынувшая ярость и удаляющаяся синяя фигура.

– Не уйдёшь…

Бешенство, синий креп, сердце – задохнувшееся, заполнившее всю грудь, готовое взорваться, вырваться, разлететься с гулом на мелкие кусочки.

– Не уйдёшь…

И он, хрипя, нагнал обидчика у кладбищенской церкви. Но плащ – синее крыло – махнул, дунул ему в лицо голубым ветерком и скрылся в храме. И чувствуя, что не успеет, что сердце, хлынувшее горячей волной в горло, разорвёт его прежде, чем он схватит человека в синем, он закричал, упал, обрушился в несущиеся ему навстречу белые двери…

Колокол?

Незнакомец, с неожиданной для своего, достаточно субтильного, телосложения, силой, сжал и бросил его на скамью….

Звон множества колоколов?..

– Брат мой, прости, я хочу тебе только добра.

Михаил оттолкнул его руки. И покинул этот мир. Но синий купол, но приблизившиеся лики святых – они не дали уйти ему из этой странной жизни. И он рухнул вниз и почувствовал вдруг, что безжалостное, беспощадное, накапливающееся в нём последние месяцы и уже готовое задавить, уничтожить его – отпустило, оставило, разлетелось вдребезги!.. И сердце вздохнуло свободно!..

Всё тело бил озноб, липкий пот струился по спине, по груди, но он уже пришёл в себя…

Пахнет ладаном. В церкви темно и пусто. Только перед алтарём мерцают светлячки догорающих свечек.

– Смерть подошла к тебе слишком близко, я побоялся, что не успею вырвать тебя из её объятий.

Михаил закрыл глаза. Необыкновенное блаженство, какого он, кажется, никогда не испытывал в жизни, разливалось внутри. Синие птицы пели. Синие, как плащ незнакомца. Розово-белый туман, золотые искорки в нём, надвинулся толчками, и он снова поплыл, полетел было в эти молочно-розовые волны, и снова вернулся, пришёл в себя уже окончательно.

Сразу заболела нога, которой он ударился об угол скамейки.

– Знаешь, родители вообще-то умирают всегда раньше детей, плохо, когда наоборот, – лицо незнакомца было мягким и добрым, совсем не такое, как на кладбище. Он присел на корточки, теперь абсолютно ясно – собеседник Михаила не в безразмерном костюме, а в плаще, или какой-то накидке по всей фигуре. Положил на ноющее колено ладонь – и боль прошла. Да-да, словно и не было ничего!

– Они умерли неожиданно, они погибли, – хрипло выдавил Михаил, закашлялся, не узнал своего голоса.

– Нет ничего неожиданного, – выпрямился незнакомец, голос его вновь потвердел. – Нет неожиданного даже во внезапной гибели – люди о ней знают и задолго её предчувствуют, просто не хотят мириться с этой мыслью. – Запнулся, опустил голову. – В чём их, конечно, винить нельзя. – Помедлил. – Винить можно только в одном – в предательстве.

– В каком предательстве? – Михаил поднял удивлённый взгляд на собеседника.

– Как в каком? – развёл руками незнакомец. – А как же назвать ещё твоё нежелание жить в этом мире, в который ты когда-то сам пришёл по собственному желанию? Каков смысл всех твоих духовных поисков, путешествий на Тибет, в поисках Шамбалы и Магического кристалла, в Аркаим и ещё Бог знает куда; как женщина, которую ты любишь; как твоё творчество, твой роман наконец, если ты готов был сейчас плюнуть на всё и устроиться навсегда возле здешних могил?!

Михаил понурил голову.

– Один писатель сказал мне однажды, что любой художник терпит в своей жизни поражение. Ибо стремится сделать мир лучше, а мир становится всё хуже и хуже… Все мы – сказочники.

– А что плохого быть сказочником, – раздражённо передёрнул плечами человек в синем, – плохо не верить в сказки!

Задумался.

– Есть такая легенда. В далёкой древности могущественнейший император позвал к себе художника и попросил написать его на стене своего дворца горный пейзаж. Когда работа была закончена, о, это было чудом! Никто никогда не видел таких прекрасных, удивительных, манящих гор! Даже настоящие горы выглядели гораздо бледнее в сравнении с тем, что сотворил на дворцовой стене художник. Император долго любовался картиной, не в силах от неё оторваться, и вдруг робко произнёс:

– Здесь я вижу одну тропинку, интересно, куда она ведёт?

– Мы можем пойти и посмотреть, – ответил художник.

Они ушли и больше не вернулись.

Собеседник Михаила помолчал.

– Не надо пытаться изменить мир, человеку, на самом деле, это не подвластно. Но если ты сумеешь проложить свою тропинку туда, что выше тебя, в те прекрасные и чудные обетованные края, где объединяются земля и небо, в обруганную тобой сказку – считай, что жизнь свою ты прожил всё-таки не зря.

И он протянул Михаилу неожиданно появившуюся в его руках синюю пухлую папку. Михаил изумлённо принял её – это была рукопись его незаконченного романа!

– Читай, думай, пиши, – продолжал незнакомец, – ищи свою тропинку. Нелепо было бы умирать, когда мир готовится воскреснуть. Меня попросили передать тебе рукопись те, кого ты считаешь исключительно плодом своей фантазии. – Рассмеялся. – Хорошо, что ты в работе над черновиками обходишься по старинке без пишущей машинки и тем более без компьютера – с ними было б неудобней.

Михаил теребил папку, не решаясь почему-то её раскрыть. Вновь вопросительно вскинул взгляд на незнакомца:

– Кто ты?

– Твой ангел хранитель, тоже сказочный персонаж, – с улыбкой ответил тот. И тихо прибавил: –     Времени почти не осталось. Пространства звенят и вибрируют и ждут. Ты готов?

Михаил встал.

– Да.

И ещё раз оглянул церковь. И ему показалось, что святые на стенах – живые, смотрят на него одновременно строго и ласково…

–   В путь!

И он подошёл к двери и толкнул её…