«Когда ты проснёшься, увидишь,

Что сна больше нет.

И синие волны,

вскипая сверкающей пеной,

Тебя поднимают

В жемчужное таинство слов

Господней Вселенной.

И ты осознаешь, что сон

Как смерть – продолжение жизни:

Мы любим, грустим и живём,

Но только неслышно… Неслышней.

 

Взлетая к небесной земле

И крыльями света коснувшись,

Мы вдруг вспоминаем во сне

О том, что забыли, проснувшись…

 

О том, что забыли, проснувшись,

Проснувшись, ты вспомнишь во сне».

 

«Она читает мои стихи?» – подумал Дингвис.

Золотой луч летел на него. Он ведь сейчас как треснет!

Дингвис открыл глаза – и обнаружил, что стоит на блестящей светлой дорожке. Фантастичекие сгустки, слепки, капища тумана сдавливают, громоздятся с обеих её сторон, растут, вытягиваются клубами дыма вверх, к небу, и там, наверху, бледнеют, смешиваются с белыми облаками, и скачут, скачут в голубых прорывах белые всадники, летят белые птицы!

Дингвиса переполнил восторг.

«Как всё сложно и как всё просто!» – подумал он. Сунул руку в туманистый пузырь, надувшийся над дорогой прямо перед ним. Выдернул обратно – неприятно. Обтёр об курточку, ставшую влажной, ладонь.

– Я тоже пробовала – мокро и холодно, – услышал он за спиной.

«Что такое, все появляются неожиданно»!

Дингвис обернулся.

Тоненькая симпатичная девушка радостно улыбалась перед ним. Лицо её показалось флею знакомым… Да точно! Это она – девушка в ромашковом платье! Они сидели рядом на поэтическом турнире, потом, кажется, она дарила ему цветы… Вот только платье на ней теперь не ромашковое, а простое, без узоров и вышивок, белое, с голубоватым оттенком.

– Ты откуда здесь? – удивлённо проговорил Дингвис.

Девушка, продолжая радостно улыбаться, пожала плечами.

– А где Иваньюшка с Аркадьюшкой?

Дингвис тревожно озирался по сторонам, вглядываясь в туманные навалы… И вдруг глаза его округлились. Флей ошарашено уставился на девушку.

– Ты?!

И как будто голос царевны Воды прозвучал внутри него: «Пусть рядом с тобой на пути в Мир спящих будет тот, чьё сердце всех сильнее стремится к тебе».

– … сердце стремилось, – промямлил Дингвис, от изумления проглатывая слова, – чем Иваньюшки и А…

Слова иссякли. Он замолчал. И вдруг – ужасное раздражение обжигающе полыхнуло в нём. Не раздражение – разочарование, злость – на себя, на царевну Воду, на девушку, на Иваньюшку с Аркадьюшкой, которые были бы ему сейчас гораздо нужней, чем эта улыбающаяся пигалица…

Лицо его перекосилось.

– Но ты не здесь, ты сон!

Он подпрыгнул к девушке.

– Сон! Сон!

И дёрнул её за косичку – сильно. Голова её дёрнулась.

– Ты что? – спросила она тихо.

Дингвис резко опустился на корточки, зажмурился, обхватил голову руками – рухнуло что-то в голове. Все впечатления, всё увиденное за последнее время, всё услышанное и пережитое загудело, ударило набатом в его мозг, взорвалось ревущим шквалом звуков и красок…

Но Любовь, но Сказочник, но белый свет Туэры, но Бог…

– Дингвис, Дингвис, что с тобой? – девушка склонилась над ним, гладила, теребила ему плечо.

– А?! – он взвился пружиной и отшатнулся от неё.

Девушка выпрямилась. Вид у неё был каким-то замкнутым, напряжённым, и беззащитным, – она словно испытывала какую-то внутреннюю вину перед ним. Какую вину? В чём?

И Дингвису стало невыносимо стыдно – перед собой, перед девушкой, перед царевной Водой… Перед стоиками, перед Углём, перед всем миром!.. Он не должен был так злиться… Он – ведь – дёрнул девушку за косу, – и голова её – дёрнулась… Отчаяние охватило флея.

– Я… сильно – дёрнул?… Больно?

Девушка виновато пожала плечами:

– Нет.

Ком подкатил к горлу. Дингвис крутанулся и стремительно пошёл прочь по блестящей дорожке. И вдруг ладонь её вновь легла ему на плечо – она догнала его.

– Дингвис, всё хорошо.

– Да? – он остановился, еле сдерживая слёзы.

– Да. Мне было не больно совсем. И вообще всё это пустяки. Ты хороший и добрый. Я знаю.

Что-то страшное и мучительное, готовое разорвать Дингвиса, отпустило его. Ноги вмиг ослабели – он снова присел на корточки.

– Ты прости меня, – подбородок у Дингвиса дрожал, – я – переутомился, наверное… Я не хотел, нет, не хотел тебя обидеть. Я ведь поэт, я, знаешь…

– Гениальный поэт, – не дала досказать ему девушка.

– Да?

– Конечно. Это всем известно. И мне тоже – известно.

Дингвис посмотрел в глаза своей нежданной спутницы, и вдруг что-то необычное, странное шевельнулось в его груди.

– Спасибо… Я…

Он смущённо коснулся руки девушки и смутился ещё сильней. Она опять помогла ему:

– Тут на небе облака, как птицы, летают.

– Ага, – сказал Дингвис. Ему стало хорошо и спокойно с ней. – Я это тоже сразу заметил. Знаешь, тут со мной такого наприключалось… Пойдём, я тебе расскажу всё.

И вместе они двинулись по светящейся дорожной ленточке. А по бокам туманные глыбины – причудливые нагромождения, волшебные замки кренились над их головами. И пока они шли, Дингвис рассказал Фее, а девушку, как выяснилось, зовут именно так, и про свой сон о стоиках, и про то, как ночью в дом Аркадьюшки в Кивеже, у которого они с Иваньюшкой гостили, явился неожиданно таинственный фиолетовый витязь. Затем он рассказал о своих видениях на поэтическом турнире, про путешествие к духам земли – гномам, на которых напали злые гниммы, пробив лаз в горе; о царевне Воде и о том, что они сейчас направляются на Дикое поле к хранителю времени – Харону, а потом пойдут к Сказочнику в Мир спящих. И поведал он наконец о волшебных Кристаллах Счастья, которые они должны взять вместе со Сказочником в загадочной горной стране Шамбале и отнести после к стоикам. И когда он закончил, мир неуловимо изменился, наполнился каким-то новым смыслом. И Дингвис не мог понять, что произошло.

Он остановился.

– Да, а ещё знаешь что? – посмотрел в глаза девушки. – Мне ещё надо понять, всем надо понять, что такое – Любовь. – И стушевался от своих слов, и обругал себя за сказанное.

И вдруг:

«Поспешайте, жду вас», – вздохнули громоздья тумана.

«Жду вас», – сплющились, расквасились чародейные замки, лаптями махрястыми пошвакали над тропинкой.

– Ты слышала?

– Да.

Они прибавили шагу. Туман рассеивался. Смутные очертания холмов начали угадываться по сторонам, а дорога пошла под уклон. Гоп – выступ скалы. Они обогнули его; скользкий на ощупь, как будто слизью покрытый…

Неровная, затянутая лёгкой дымкой тусклая долина лежала внизу. Спит она, усталая, укрывшись драным одеялом из чахлой травы, и высохшее тело её, изувеченное шрамами давних сражений, – растрескавшиеся, с бороздами, серо-коричневые проплешины голой земли, – выглядывает жалко сквозь полуистлевшие травяные заплаты.

Стало как-то душно. Напряжение повисло в воздухе.

– Вот оно, Дикое поле, – прошептал Дингвис.

Они начали спускаться вниз. Дорога полиняла, посерела. Слежавшийся песок и глина. Напряжение усиливалось. Они спустились в долину. И как будто сотни невидимых глаз впились в них. Резко заболела голова. Дингвис, в очередной раз, остановился. Остановилась и Фея. Боль нарастала с каждым мгновением. Дингвис диким взором обвёл поля вокруг… Мёртвая тишина… Но это только кажется… Тревожные багровые видения мечутся и стонут по полям; это, вот! – на него мчится в кровистых пожарищах чёрный всадник с развевающимися рыжими волосами, в камзоле, украшенном золотом и алмазами… Дингвис яростным усилием сбросил с себя наваждение. Боль становилась нестерпимой, боль разламывала ему череп и мигала в голове серыми совиными веками… Господи, откуда же здесь столько глаз – блестящих и пронзительных… Еле сдерживаясь, чтоб не упасть, не покатиться по земле от боли, Дингвис посмотрел на Фею: неясное белое пятно вместо лица. И какими-то остатками сознания он догадался, что ей тоже очень плохо. Из последних сил он взял её за руку:

– Пойдём, – голос прозвучал хрипло и глухо, – не его голос.               И неожиданно Дингвису полегчало.

– Пойдём, – повторил он твёрже.

Они вновь пошли по дороге. И чем дальше, тем лучше им становилось. Ещё немного – и от головной боли, от бредятины всей, от чувства слежки не осталось и следа.

– Фу, – выдохнул с силой Дингвис. – Что это было?

– Не знаю, – ответила девушка. – Тебе было очень плохо.

– Нет, – соврал Дингвис, оглядываясь по сторонам. Поля, поля во все стороны. Лёгкая мгла. Неясное голубое небо сквозь серую пелену облаков. И странное ощущение пустоты – а ведь только что всё металось, и стонало, и глядело на них в тысячу глаз! Дингвис собрался было поделиться какими-то своими соображениями обо всём со спутницей, но не успел.                           – Смотри!

Из-за холма впереди выглядывал луковичный купол – прям как на храме возле Кивежа! Только этот не золотой, а какой-то серый. У флея радостно и тревожно забилось сердце.

– Наверное, это Мир спящих.

И за руку он потянул Фею за собой – вперёд! вперёд! вперёд! они почти взбежали на холм… Нет, не было ничего необычного, что представлял, хотел увидеть Дингвис. Средь голого поля одиноко стоял храм, действительно похожий на храм возле Кивежа. Да весь обшарпанный, неухоженный, с осыпавшейся штукатуркой, с вырванными окнами и пустым дверным проёмом. Покосившийся тёмный крест на ободранном куполе. Всё. Никаких миров, никаких городов… Но разочарование, нахлынувшее было на Дингвиса, тут же и улетучилось: возле церкви, на большом камне сидел, сгорбившись, седобородый старец в длинной белой одежде.

– Это хранитель времени Харон, – зашептал он Фее, – пошли.

Постепенно замедляя шаг, они приблизились к старику. Дингвис выступил вперёд.

– Здравствуй, Харон. Меня зовут Дингвис. Я, (он хотел сказать – «лучший», но не сказал), я – поэт из долины флеев.

Старик поднял голову. Удивительное дело! Лицо у него всё было изборождено глубокими морщинами, а серо-голубые глаза – яркие, молодые. Харон внимательно взглянул на флея, и тот даже как-то оробел от той внутренней мощи, какая обнаружилась во взгляде хранителя времени и совсем не сочеталась с его внешней физической немощностью.

– Я иду к сказочнику в Мир спящих, – поспешно прибавил флей, – меня послала царевна Вода.

Старик перевёл взгляд на девушку, и тихо:

– А ты куда идёшь, милая?

– Я иду с Дингвисом, – улыбнулась Фея, – здравствуй, Харон.

– Здравствуйте, – сказал старик.

Помолчал.

– Я давно почувствовал что вы идёте, вы даже ещё не подошли к долине…

Закрыл глаза. Казалось, ему трудно было говорить.

– Путь ваш труден. Слишком много противоборствующих сил в Мире спящих. Всё запутано, неясно. Высокие сны снятся праведникам. Сказочник далеко не праведник. Его сны, как правило, тяжелы. Держитесь вместе. Остерегайтесь иллюзий. Они – властвуют над тем миром. Далеко не каждый может противостоять им. Берегитесь, когда демоны Мары зашепчут вам свои сладкие заклинания, ибо если вы поддадитесь им, то навсегда останетесь в мире обмана и заблуждений.

– А у нас были, вроде, уже какие-то иллюзии, как только мы спустились сюда, – осторожно вставил Дингвис.

– Сновидения из Мира спящих врываются иногда в долину, – после паузы проворил Харон. И тихо-тихо, как будто совсем о другом: – И так из века в век.

– Тебе здесь не плохо одному? – неожиданно спросила Фея.

Старик словно очнулся от забытья, удивлённо посмотрел на нее.

– Мне? Нет. Я здесь не один.

И в сторону:

– Друг! Друг!

И тут из-за камня, на котором он сидел, тяжело пыхтя, показалось покрытое короткой коричневой шерстью хвостатое чудище на четырёх лапах. Башка кадкой, нос чёрный приплюснутый, странное существо свесило из клыкастой пасти длинный красный ломоть языка и уставилось на флеев круглыми, как плошки, добрыми карими глазами.

Дингвис попятился, а Фея воскликнула восторженно:

– Какой хороший!

– Это мой пёс, мой друг, – сказал Харон, гладя чудище по толстому в складках кожи загривку. – Люди прозвали его Цербером, превратили в своих россказнях в свирепое страшилище, но это на их совести… Мы всегда вместе встречаем гостей. Просто, на этот раз, я попросил его спрятаться, чтоб не напугать вас.

– А мы не напугались, – возразила Фея. Смело подошла к псу и тоже погладила его по загривку, по широкой голове, – хороший, хороший, как можно бояться такое чудо?

Пёс остался совершенно спокоен, разве что несколько удивлённо и грустно поглядел на девушку.

Харон тяжело поднялся с камня.

– Оставайся тут.

И к Фее:

– Пойдём, милая… Дингвис, пойдём.

Втроём они медленно вошли в храм. Внутри – тот же хаос и запустение. Следы копоти под куполом. Всё порушено, выщерблено. Но кое-где на стенах угадываются следы росписи – какие-то фигуры в длинных одеждах, а на полу, под грудами золы и осыпавшейся штукатурки, проглядывают местами узорчатые синие и зелёные плиты.

– Когда-то здесь была жизнь, – глухо сказал Харон.

Помолчал, словно прислушиваясь к своим мыслям.

– Так я и знал, они движутся на Дикое поле.

Приблизился к дальней стене полукругом. Камешки скрипели у него под ногами. Поднял вверх руки и голос его прозвучал с неожиданной силой:

– Добрый путь!

И стена перед ним растаяла, потоки света хлынули, и флеи увидели серебристую реку, словно вытекающую из храма, и серебристый чёлн, и ослепительное сияние впереди.

– Идите и садитесь смело. Чёлн сам довезёт вас куда нужно. Потом вытащи его на берег, Дингвис. Пусть он навсегда останется там. Мне пора уходить. Новому времени нужен новый хранитель.

Он взял флеев за локти и подтолкнул вперёд:

– Идите, идите.

Но Фея не слишком поторопилась. Она вдруг обняла старика и поцеловала его в щёку:

– Спасибо.

И затем только шагнула вслед за Дингвисом в серебристое сияние. Вновь возникшая стена скрыла их от Харона.

Старик чуть заметно улыбнулся. Покачал головой. Тяжело ступая, вышел из церкви. Пёс его поднял голову к небу.

– К нам новый гость?

В серых облаках возникла белая точка. Она приближалась… Ясно – это всадник на крылатом белом коне, фиолетовый плащ развевается на ветру… Уголь, а это был именно он, придерживая Пегаса, плавно опустился рядом с храмом, соскочил с коня.

– Здравствуй, Харон.

Старик кивнул. Пёс завилял толстым хвостом. Уголь выглядел озабоченным и хмурым.

– Харон, сюда ещё не приходил флей, его зовут Дингвис?

Старик пристально посмотрел на него.

– Нет.

– Странно, – задумался Уголь. – Мне показалось, он идёт к Дикому полю… Значит, я ошибся. Сейчас всё ещё больше запуталось.

В упор уставился на хранителя времени:

– К Дикому полю движется мёртвое воинство Горуна. Ещё дня три, и они прорвутся в долину.

Харон отвернулся, размышляя о чём-то своём. Уголь пожал плечами:

– Не могу понять. Не могу понять, где Дингвис. Ладно.

Вскочил на Пегаса.

– Завтра утром сюда начнут подходить первые отряды света. Мы ещё увидимся, прощай.

Взмах крыльев – и только клубочки пыли вьются по земле, а всадник – в небе уже белой звёздочкой, точечкой, пятнышком неясным, нет его…

Прошло несколько минут. Вдруг короткая шерсть на загривке пса поднялась дыбом. Над полем по воздуху мчался к ним новый всадник, но конь его на сей раз был – чёрным. Вот он резко бросил скакуна вниз, осадил его перед церковью. Снял запылённый шлем и вытер пот на гладко выбритом лбу.

– Здравствуй, Харон. Здесь не появлялся флей, его зовут Дингвисом?

– Нет.

Горун недоумённо покачал головой:

– Но ведь он, кажется, двигался именно сюда… А Уголь, или Санаил, или Отшельник?

– Я не видел их.

Горун врубился железным взглядом в Харона.

– Я спешу в Шамбалу, но я всё проверю, старик. Если ты солгал про флея, ты пожалеешь.

Вновь надел шлем.

– Ты мне угрожаешь? – глаза хранителя времени блеснули, пёс напружинился, как для прыжка, оскалил зубы и глухо зарычал.

Но мысли Горуна были уже не здесь.

Конь взвился на дыбы – молния чёрная! …

… Пёс фыркал – песок набился в ноздри. Успокаиваясь, сел возле старика, положил морду ему на колени. Харон сидел неподвижно. Взгляд его бродил по Дикому полю.

– Суета сует всё суета. Кто сказал это? Когда?.. Нам пора уходить, друг.

Вскоре стало темнеть. На расчистившемся небе тускло заблестели первые звёзды. А старик всё ещё смотрел на поле, на туманные еле различимые холмы, окружавшие долину, на небо, словно желая запомнить всё это навсегда. И рядом с ним, положив на колени ему свою огромную голову, всё так же сидел, подрёмывая, Цербер, его верный пёс.