«Деис»…

Он открыл глаза. И увидел над собой голубое глубокое небо. Всё покачивалось вокруг и лёгкий свежий ветерок приятно обдувал лицо.

Он слишком поздно почувствовал опасность. Он думал о Деис… Он забыл… Он пришпорил Пегаса и хотел развернуться, но было уже поздно. Он не ощутил удара, только вдруг дикая боль прошила грудь со спины и разметала сердце… И резкая липкая слабость – ладони сразу стали мокрыми, меч выскользнул из них. Он упал на гриву коню – и конь понёс… А он в стремительно темнеющем мире всё пытался удержать ускользающий образ Деис, и не мог его сохранить…

– Деис…

Уголь открыл глаза. Синее небо. Плеск воды. Свежесть. Лодка покачивается. Она большая. Он лежит во весь рост, но не занял даже её половины. А это… Это флеи. Это Аркадьюшка с Иваньюшкой налегают на вёсла… Он случайно попал к флеям. Он пролетал над долиной и вдруг увидел храм. Такой же, как на Диком поле, как у стоиков… Потом был поэтический турнир. Дингвис… Слово! Птица-слово летело по небу! Золотой звездой. Вихрем звёздным!.. И сердце его стиснуло снова, как ночью…

Уголь пошевелился. Приподнялся на локтях, слабое тело, слабые руки. Озеро. Лес по берегам, а далее за лесом сверкающей стеной туман от земли до неба.

– Слава Богу, – голос Аркадьюшки донёсся откуда-то издалека, – как ты себя чувствуешь?

Уголь кивнул:

– Где Дингвис?

И не узнал своего голоса – так он прозвучал глухо и неестественно.

– Дингвис плывёт следом. Не двигайся, пожалуйста. Он сказал, что передохнёт на повороте, – озеро галочкой… Отдохнёт, и следом за нами. Лодка у него поменьше, да и гребёт он один, – трудней ему.

– Старушка Болгер тебе поможет, – добавил отдуваясь и шмыгая носом Иваньюшка. Раскрасневшийся, без шапки. Ветерок смешно взвивает длинные русые пряди на его макушке. – Сердечко твоё, Уголь, полечить надо, оно совсем у тебя расшалилось…

– Мы боялись, что ты умрёшь, – признался Аркадьюшка. – Прямо с турнира бегом донесли тебя сообща до Днеа. В лодку тебя положили. Мы с Иваньюшкой как на вёсла налегли – всех обогнали… Слава Богу, ты пришёл в себя… Я сразу сказал: раз до речки не умер, дышит, значит, уже не умрёт. Вода особые силы даёт. Я когда плаваю по Днеа, или по этому озеру, или ещё где-нибудь – всегда замечаю. – Сделал паузу. – А Болгер тебя обязательно вылечит. Я однажды по лесу тут бродил, ногу расшиб. Дополз до Болгер – она мне травку к колену приложила, пошептала что-то – боль как рукой сняло.

Уголь улыбнулся через силу – к месту ли? Облизал пересохшие растрескавшиеся губы и понял вдруг, что очень хочет пить. Попросить у флеев? Пересилить слабость и зачерпнуть воды из озера самому? Но –

Чух-чух! Чух-чух! Чух-чух!

Это Пегас, шлёпая копытами по воде, помахивая огромными белыми крыльями, нагонял, нагнал лодку.

Уголь обнял его голову тяжёлой непослушной рукой.

– Всё хорошо, друг.

Ура! Конь радостно взвился вверх, обдав всех ветром с водяными брызгами, сделал широкий пируэт над лодкой и, опустившись, побежал рядом, еле касаясь копытами зеркальной глади озера, заглядывая время от времени в лицо Углю.                               – Эх, коник бы тебя сразу до старушки Болгер довёз, – сказал Иваньюшка, – а мы-то не знаем, – боязно с ним обращаться.         – Мы встретились на изумрудных берегах млечного пути, – произнёс Уголь, лёг, закрыл глаза. – Ещё до похода на Землю.

Но конец его фразы никто не расслышал: что-то стукнуло, проскрежетало по днищу лодки.

– Шпынь-голова! – воскликнул Аркадьюшка с силой загребая веслом. – Плавун! Возле этого берега всегда коряги плавают. Давай тихонько!

– Тихонько, – кивнул Иваньюшка.

Лодка замедлила ход. Флеи осторожно пошевеливали вёслами. Тёмно-зелёная стена хвойного леса – сосны, ели – вырастала за их спинами, охватывала, обступала лодку с боков, вот мохнатые густые ветви нависли над бухточкой, закрывая небо. Лёгкий толчок.

– Всё, приехали.

Уголь готовился к этому: он легко вскочил на ноги, лодка качнулась, и тут же положил руку, а на самом деле облокотился на Пегаса. В глазах потемнело. Флеи, лодка, берег – всё отодвинулось в какую-то другую реальность и в той, другой, реальности Иваньюшка сказал:

– Ох.

Аркадьюшка не сказал ничего, лишь встревоженно заглянул ему в лицо. Опустив голову, полез из лодки, дёрнул товарища за руку. Флей промолчал, ибо он, Уголь, – стыдится своей беспомощности, потому что он горд и, следовательно, глуп. Потому что он дойдёт до Болгер сам, сам! – что бы это ему не стоило.

– Спасибо.

Он шагнул на берег следом за флеями.

«Помоги мне, Господи».

Флеи, помешкав, двинулись по тропинке, озабоченно оглядываясь на него. Уголь, опираясь на Пегаса, – за ними. Лес расступился и тут же сдвинулся, стиснул их. Уголь налетел на невысокий куст можжевельника.

– Нет, – отстранил руки флеев, я не заметил – темно. – И Пегасу: – Жди меня здесь.

«Помоги мне, Господи».

… Чёрно-синяя чаща. Туман стелется в гнутых заскорузлых сучьях, ползёт между лишайниковыми стволами. Затягивает тропинку и флеев.

… Полянка. Покосившаяся избушка с соломенной крышей. Узенькое окно. На крылечко нельзя ступить – оно рассыплется. Но Аркадьюшка ступил, – постучал, толкнул неприметную дверцу и посторонился, пропуская Угля вперёд. И Уголь вошёл по прогибающимся половицам в тёмный проём, открывшийся перед ним.

Пряно пахнуло травами и воском. Горела свеча на столе. И маленькая сухенькая женщина смотрела на него огромными сияющими глазами. И вот она вскочила, замахала руками на флеев за его спиной: «Уходите, уходите!» Дверь захлопнулась где-то далеко позади, а он сделал ещё один шаг, рухнул на скамью у стены… Мир исчез. Сердце бухало в груди. Струйки холодного противного пота текли по лицу… У него не осталось больше воли сопротивляться. Он умрёт сейчас. И не встанет больше никогда. Но твёрдые и, в то же время, ласковые руки расстёгивали ему рубашку, гладили, растирали грудь. И сердце отозвалось на эти ласки.

– Деис…

Маленькая женщина испуганно отпрянула от него. Он поднялся на скамейке.

– Я не сделаю ничего дурного… Просто, у каждого свой путь.

Тело было ещё слабым. Весь он мокрый от холодного пота. Но всё же он приходил в себя.

– Деис – твоя любимая? – тоненьким, робким, каким-то жалостливым голоском спросила Болгер.

– Да. Я потерял её. Я ищу её много-много времени. И не могу отыскать.

Он разглядывал комнату. Дверь слева, похоже, в чулан. У двери – стол. Оплывшая восковая свеча горит, потрескивая, в блюдечке. Рядом со столом приземистая табуретка. Сундуки по углам. В самом дальнем от него – самый большой. С ворохом тряпья на крышке. Связки трав на бревенчатых стенах. На подоконнике единственного окна – дощечка, с каким-то неясным выцветшим рисунком.              Ну, а хозяйка – маленькая, тоненькая, как девочка. Не сгорбленная по-старушечьи – стройная. Лицо, прикрытое тёмным платком, изрезали глубокие морщины, но огромные глаза – молодые, сияющие… Она пристально смотрела на него, сквозь него… И только тут Уголь обнаружил, что сидит в одной белой рубашке – лат на нём нет, – очевидно их сняли флеи…

– Твоё сердце просит помощи, – вдруг тихо сказала Болгер.

Уголь потёр грудь ладонью.

– Это старая рана. Она не беспокоила меня раньше, только в последнее время.

Целительница покачала головой:

– Рана залечивается, и след от неё может разгладиться. Но рана духа – остаётся. И сила продолжает вытекать из неё. И в какой-то момент человек становится, как пустой глиняный кувшин. Лишь усталость смертельная. Пустота.

Болгер помолчала.

– Тогда человеку остаётся только два пути: умереть или родиться вновь.

Взглянула прямо в глаза Углю.

– Я помогу тебе отодвинуть срок. Но он снова придёт. И выбор делать тебе одному.

Голос целительницы потвердел.

– Закрой глаза и расслабся… Смотри и слушай. Сначала будет тьма. Но она будет недолгой. Ибо свет и во тьме светит. И когда неумолимое подойдет к тебе и ты почувствуешь холод его прикосновения, как тёплыё взгляд Ангела – откроется тебе с другой стороны коридор, залитый мягким янтарно-белым светом. И ты пойдёшь по нему. И нежностью, и силой наполнится твоя грудь. И ты поймёшь, просветлённый, что Любовь – это Бог. И пока ты любишь Бога – тьма не сможет победить тебя. И когда осознание этой истины отзовётся стоном в каждой клеточке твоего естества, ты окажешься в светлом зале с неясными размытыми стенами –  бело-розовое молоко пролилось с неба. И увидишь посередине зала чёрный неровный камень. И этот камень будет дышать. И ты почувствуешь, какая страшная усталость и опустошение возникает в тебе от его дыхания, как опускаются руки, как исчезают краски в мире и свинцовая скука расплющивает тебя и погружает в небытие сна. Но ты не сдавайся. Вздохи разочарования – не твои. Это чёрный камень тьмы толкает в твои лёгкие пепел. Это он высасывает твои силы и твою радость. Не сдавайся ему. Прошепчи:

 

Где моря зелёные

И хребты прозрачные

Светят звёзды новые –

Как сердца горящие.

Дарят нам стремление,

Силу наднебесную

И выздоровление

Чистому и честному

 

И в потоках молочных звёздных вдруг окажешься ты… И омоют они тебя всего. А пламя в твоём сердце будет нарастать, оно станет нестерпимым – и лопнет с визгом пронзительным чёрный камень и разлетится на горящие куски, и запылает сверкающим белым огнём чёрная тень на месте камня, и выплюнет из себя чёрную стрелу. Лови! Сжимай её в своих ладонях. И всей силой, всем существом, всей грудью своей огневой крикни:

Дай, Господи, мирозданий Творитель, спасение мне в Любви Твоей!

И вспыхнет ослепительно белая звезда и исчезнет всё вокруг тебя в белом сиянии – сломится в ладонях чёрная стрела, по рёву далёкому поймёшь – свершилось, так брось, брось эти останки тёмной власти в сияние, в кипящее молоко – пусть уйдёт из тебя навсегда чёрное острие тьмы! Да будет так!

Уголь увидел выжженную пустыню и высохшие русла рек.

– Я помогла тебе. Вновь наполнить русла водой и посеять на берегах семена трав, чтоб вновь ожили и расцвели берега, должен ты, воин.

Уголь очнулся, открыл глаза. Он чувствовал себя свежим и совершенно здоровым. Он пошевелил рукой, ногой – и даже рассмеялся от той лёгкости, какая вернулась в его тело. Болгер протянула ему деревянный ковшик.

– Выпей.

Уголь принял ковшик, залпом выпил холодную и какую-то очень вкусную воду, и хотя посудинка-то была небольшой, жажда сразу прошла, а голова удивительно прояснилась.

Он возвратил ковшик женщине.

– Спасибо тебе за всё.

– Спасибо Богу – он помог тебе и мне. Посиди ещё немного, воин.

Болгер отвернулась, сама села за стол, перед горящей свечой.

Уголь улыбнулся:

– Откуда ты знаешь, что я воин?

– Это видно, – тихо ответила женщина, глядя неподвижно на язычок свечи, – ты несёшь на плечах войну.

– Ты говоришь, как она.

– Деис? – снова как-то робко, изменившимся голосом спросила Болгер, по-детски беззащитно и открыто взглянула на него.

– Деис.

Уголь задумался.

– У каждого свой путь. Я не разглядел сразу, что на Дингвиса возложена миссия света. Я понял это только на поэтическом турнире… Он начал читать стихотворение… И я увидел Туэру, и Авериту под белым светом её…

– Война, опять война, – прошептала Болгер.

– Что ты знаешь о войне, – так же тихо сказал Уголь, продолжая думать о чём-то своём. И вдруг лицо его смягчилось. Он посмотрел ласково на женщину, всю съёжившуюся перед свечой, придвинул к столу скамейку …

– Спасибо тебе, добрая колдунья.

Улыбнулся.

– Я думал раньше, что добрых колдуний не бывает. Теперь я понял, как ошибался. Чем я могу помочь тебе?

– Ты ничем не можешь мне помочь, – сказала Болгер с каким-то трудом. – Я много лет жду одну девушку, которая должна прийти ко мне… Я должна сказать ей, что Любовь в мире всё-таки существует.

– И опять ты говоришь, как она, – Уголь внимательно посмотрел на целительницу. – Ты знала Деис.

– Знала, – и Болгер опять как-то затравленно взглянула на него и тут же отвела взгляд. – Я должна сказать тебе кое-что, воин…

Она старалась держаться спокойно, но это ей плохо удавалось.

– Я не из рода флеев, – проговорила она сдавленно. – Ты догадался, я знаю. Ты много видишь и много знаешь – больше, чем я. Ты ничего не спрашиваешь – тебе известно многое. И то, что я должна сказать тебе, ты тоже…

Она судорожно перевела дыхание.

– Не волнуйся, – сказал Уголь, – я слушаю.

– Я не волнуюсь.

Болгер помолчала, и уже спокойней:

– Когда-то долина флеев не была изолирована. Разные миры на Земле, существующие ныне обособленно, составляли раньше единый огромный мир… В этой долине жила тогда большая община рода человеков. Они были в те времена ещё не такими, как сейчас, в Мире спящих. Они не утеряли до конца сокровенные знания. Небо находилось близко от них… Я была тогда ещё совсем маленькой девочкой, но я помню, какая яркая и весёлая жизнь кипела в этой долине… Господи, как давно это было!

Она помедлила.

– Но вот настал час – и все мужчины одели доспехи и ушли. А женщины плакали, провожая их. Я помню эту синюю-синюю ночь. Мой отец – красивый и сильный, в железной рубахе, поднял меня на руки, поцеловал… А я обнимала его и не хотела отпускать: « Не уходи».

Но он ушёл. Я плакала, вырывалась из рук матери… Маленькая я была, глупышка – ей, моей лучшей-прелучшей, тоже ведь было очень тяжело. Тяжелей, чем мне. Я спрашивала:

«Куда он ушёл?»

А она гладила меня, целовала. И сквозь слёзы:

«На войну».

«Что такое война? Я не хочу, чтобы он уходил на войну».

«Он скоро вернётся».

Но он больше не вернулся.

А на следующее утро было то, что мне никогда не забыть. Сквозь огонь, дым, крики неслись страшные всадники на вороных и чёрных крылатых конях. Это полчища с тёмной стороны Вселенной вторглись на Землю. Бежала моя мать со мной на руках, бежали женщины и дети, а на них обрушивались сверху тёмные воины… Может, моя мать осталась одна в живых? Я помню, она одна бежала уже к лесу, прижимая меня к груди… Вот тут и появился тот всадник на огромном чёрном коне. Он мчался прямо на нас. Он был без шлема, абсолютно лысый, или просто гладко выбритый… Он поднял копьё и метнул в нас. Мать отшвырнула меня в последний момент, я ударилась больно о землю, и не увидела ничего, услышала только крик, пронзительный крик, который стоит до сих пор у меня в ушах… Мать хотела спасти меня, она успела крикнуть: «беги!» Но я не могла бежать. Я только кричала от боли и страха. Всадник как гора навис надо мной. Мне показалось – лицо у него чёрное. На самом деле, он был просто очень смуглый. Он посмотрел на меня… Я никогда не забуду этот страшный безжалостный взгляд, эти горящие глаза, прожёгшие меня насквозь…

Болгер задохнулась от волнения…

– Он бы убил меня, сейчас я понимаю это. Но мне повезло. С неба вдруг обрушился витязь в фиолетовых доспехах на прекрасном белом коне и крикнул:

«Горун, нас атакуют, летим!»

И они унеслись оба…

Потом я плакала над своей матерью. Я не могла понять, что она умерла. Всё казалось мне – вот она встанет сейчас, обнимет, утешит, приласкает меня. Ведь она всегда говорила, что будет рядом со мной… И вот – она лежит, – холодная, чужая, с ужасной раной на груди… И молчит. Странно, я чувствовала тогда больше обиду, чем жалость к ней. Я не встречалась до той поры со смертью и не знала, что это такое… Конечно, я тоже умерла бы.

Но вдруг прекрасная золотоволосая женщина в длинном белом платье подошла ко мне. Слёзы стояли в её глазах. Она подняла меня, прижала к себе, как мама. И унесла в край золотых звёзд и белых гор, и с той поры ангелы и феи растили и воспитывали меня… Но когда пришёл срок, я снова спустилась в эту долину. Её было теперь не узнать. И жили тут теперь флеи… С тех пор и я живу здесь вместе с ними. Я состарилась, позабыла многое, чему учили меня в обители золотых звёзд – я ведь принадлежу роду человеков, а они давно потеряли связь с небом и утратили секрет вечной молодости… Но что я всегда буду помнить – это последний завет Деис, а именно так звали золотоволосую женщину, Деис, когда она провожала меня сюда:

«Что бы не случилось, мы всегда с тобой и все мы любим тебя, ибо Любовь всегда жива во Вселенной, и победить её – нельзя. Жизнь земная – только мгновение. Только сон. А жизнь небесная – бесконечна. Скажи это девушке из рода флеев, которая придёт к тебе в свой черёд. Так же как ты скажешь это фиолетовому воину на белом коне, который явится к тебе перед ней. Которого ты видела уже когда-то… Может быть, эти слова будут началом его нового рождения»…

Болгер прямо и открыто посмотрела на Угля.

– Я запомнила и твоё лицо, воин. Твой шлем был без забрала. Фиолетовый всадник – это ты.

Оба долго молчали. Свеча затрещала, выпустила сиреневый клубочек дыма.

– Прости меня, – сказал Уголь.

– Не надо, я всё знаю, зла во мне нет, – замахала руками маленькая женщина. – Но тебе надо спешить. Погоди-ка…

Болгер поспешно спрыгнула с табуретки. Метнулась в чулан, тут же вынырнула из него с маленьким ларчиком в руках, обитым зелёным сукном. Подлетела к самому большому сундуку в углу, сбросила ворох тряпок – да это и не тряпки, оказывается, а махрястое, сшитое из разноцветных кусков покрывало, прятавшее, как выяснилось, пузатый глиняный горшок с двумя дугообразными ручками. Поманила пальцем Угля.

Горшок был доверху наполнен водой.

– Особая вода, заговорённая, – пояснила целительница. Открыла, тут же закрыла зелёный ларчик: в маленьких проворных ручках её сверкнула звёздочка – крошечный кусочек хрусталя.

– Хрусталь – это глаза. Я собираю его в горах.

И бросила кристалл в воду. И тут же ярко и отчётливо Уголь увидел картинку на поверхности воды: полуразрушенный храм с луковичным куполом.

– Это Дикое поле, вход в Мир спящих, – сказал он.

– Да, именно сюда силы тьмы направят главный удар.

В следующий момент картинка задёрнулась плотной серой занавеской. Болгер кинула ещё один звёздный камешек – никаких изменений.

– Дальше смотреть бесполезно, – сокрушённо посетовала женщина, – эта завеса мешает мне уже несколько дней. Я не могу узнать, кто предводительствует тёмным воинством, где Дингвис, когда мне ждать девушку, которая должна прийти после тебя…

Уголь задумчиво смотрел на пелену, закрывшую изображение в воде.

–   Храм возле Кивежа остался с прежних времён?

– Да. Как и на Диком поле, он был полуразрушен, но флеи, придя в долину, восстановили его. Внутри всё было выжжено – ни алтаря не осталось, ни фресок… Поэтому церковь флеев внутри пустая. Только икона на моём окне – Мадонна с младенцем – чудом уцелела в пожарище.

Уголь медленно приблизился к окну. Взял дощечку с выцветшим рисунком и некоторое время разглядывал её. Бережно поставил на место.

– Мне пора идти, Болгер.

– Вы обязательно встретитесь с Деис, – вдруг снова как-то сдавленно проговорила та, – встретитесь, чтобы не случилось, – в глазах её, кажется, блеснули слёзы? – она тоже – ждёт тебя.

Уголь подошёл к маленькой женщине, обнял её.

– Спасибо тебе за всё.

Поцеловал в лоб.

– Мы ещё увидимся.

И стремительно вышел из дома.

Болгер, изумлённо распахнув и без того огромные глаза, долго смотрела на дверь, словно ожидая, что она откроется вновь. Затем перевела взгляд на горшок с заговорённой водой… Страшное тёмное лицо с гладко выбритым черепом и пронзительными жестокими глазами смотрело на неё из воды. Она вскрикнула, толкнула горшок, он упал с сундука, разбился на несколько черепков, вода разлилась по всему полу, промочила ей ноги… Болгер бросилась было к выходу, но в самой двери остановилась, замерла… Подошла к окну, и перед иконой – Мадонна держала на руках младенца – долго стояла, крестилась и неслышно шептала молитвы.

А Уголь быстрым шагом миновал лес и вышел к озеру. Флеи кинулись к нему:

– Ну как, всё хорошо?

– Всё хорошо.

– Дингвис пропал, – Аркадьюшка нервно махнул рукой. – Я даже сплавал, где он отдыхать остановился, – нет его! Он сон накануне рассказывал: там за лесом есть ход в горе – к стоикам. Он, наверное, к ним пошёл.

Уголь посмотрел вдаль.

– А это не он?

Но это был не он…

– А я ведь знаю эту девушку, – сказал Иваньюшка, – она живёт в Снежтиче. Её зовут – Фея. Я её сегодня на поэтическом турнире видел, она рядом с Дингвисом сидела. И платьице на ней такое же – с вышитыми ромашками.

Все трое прыгнули в лодку. Уголь споткнулся о свои латы – так и лежали, видимо, здесь, а он и не заметил. Аркадьюшка с силой оттолкнулся веслом от берега.

– Осторожней, тут плавуны.

– Да… Плавуны эти, – пробормотал Аркадьюшка. И на вёсла с Иваньюшкой они налегли так дружно, что огромная лодка, корабль почти, буквально вылетела из бухты и через минуту они встретились с девушкой-ромашкой посередине озера. Девушка бросила вёсла, закрыла лицо ладонями и заплакала.

– Ты почему здесь, красавица? И плачешь чего? Устала?

– Тебе ведь было плохо.

– Ну теперь-то, видишь, жив-здоров. Неужели ты вот так всё одна и гребла?

– Одна, – девушка вытерла слёзы, голос её потвердел.

– У лодки механизм хитренький, – объяснил Иваньюшка, указывая на замысловатую конструкцию из колёсиков, цепочек и рычажков к которому были прикреплены вёсла. – Вот за эту ручечку крутишь – вёсла сами гребут, усилий вчетверо меньше.

– Так-то так, – Уголь взял Фею за запястье, – да ладони до волдырей кровавых истёрла.

– Где Дингвис? – отнимая руку, спросила с тревогой девушка.

– Сами не знаем, – ответил Аркадьюшка, и к Углю: – порядком времени прошло. Если к стоикам навострячился, наверняка уже к горе вышел. Не догоним.

– Ничего, Пегас где-то рядом, он нас всех мигом куда нужно донесёт.

Уголь перешагнул в лодку к Фее.

– Ты пересядь, пожалуйста, на корму, я буду грести.

Дёрнул блестящую металлическую рукоятку – колёса крутанулись, вёсла ударили поводе.

– Здорово. Сама придумала?

– Мне помогали.

– В Снежтиче вообще умненькие изобретатели все, – заметил Иваньюшка. И все вновь дружно навалились на вёсла…

Вечер. Свежо. Темнеющее синее небо. Фиолетовая вода и почерневший лесистый берег. И там, в глубине леса, за корягами, за одетыми в мох вековыми елями, на полянке под шапкой тумана – избушка Болгер.

«Спасибо тебе, маленькая кудесница».

Чух-чух! Чух-чух!

Едва касаясь копытами воды, помахивая огромными белыми крыльями, навстречу им бежал, летел – крылатый скакун – Пегас.