Андрей Харламов. Слово, летящее белой птицей (повесть). Глава 1. Встреча в Кивеже

– Когда ты проснешься, увидишь,

Что сна больше нет.

И синие волны,

вскипая сверкающей пеной,

Тебя поднимают

В волшебное таинство слов

Господней Вселенной.

И ты осознаешь,   что сон,

Как смерть – продолжение жизни:

Мы любим, грустим и живём,

Но только неслышно… Неслышней.

 

Взлетая к небесной земле

И крыльями света коснувшись,

Мы вдруг вспоминаем во сне

О том, что забыли , проснувшись…

 

О том, что забыли, проснувшись,

Проснувшись, ты вспомнишь во сне.

Читайте журнал «Новая Литература»

 

Ночь. Тонкие свечи тихо потрескивают в старом в каплях воска бронзовом подсвечнике. Тянутся кверху огневейные нити.Тени на потолке задрожали. Яблоня заглядывает в окно, прижала к стеклу ушки листьев – тоже слушает его.

– Это я ещё не про свой сон рассказываю, – сказал Дингвис.

Всё-таки забавно смотрятся его друзья рядом друг с другом. Иваньюшка тонкий, Аркадьюшка широкий, один длиннющий, как жердь, другой роста среднего. У первого пакля на голове, у второго волосы аккуратно подстрижены. Но оба некрасивые.

Дингвис тряхнул своими каштановыми кудрями. А он красивый.

– Вот. Это я ещё не про свой сон.

– А про кого же? – нерешительно поинтересовался Иваньюшка.

– Про кого же-про кого же! (вопрос был безусловно дурацкий). Это же стихи, музыка! Музыка приходит неожиданно, она налетает, охватывает… Как я могу объяснить музыку?!…

Дингвис раздражённо постучал костяшками пальцев по столу.

– Ну ты нас извини, – виновато попросил его Аркадьюшка.  – Извини…

Отхлебнул квасу из деревянной пузатенькой кружки – яблоко и пряные травы, – изумительный квас! И, успокаиваясь, обвёл взглядом комнату, в которой они сидели. Да, у Аркадьюшки дома всё-таки здорово. Резные скамеечки, резные стульчики, резные полочки. На полочках – каких чудесинок только нет. Вон, слева, у окна – Горун, трёхголовый змей из кореньев. Пасти клыкастые, из каждого свисают длинные языки – нанизанные на ниточки жёлуди. А напротив, на стене – кругленькое, ножки кривые, нос пуговкой, хвостик тонюська, спиралькой. Говорят, такие существа вправду живут где-то в Запределье, зовутся – свини. Но самое главное – стол, вот этот самый стол, за которым они сидят. Дингвис бережно поставил кружку на блестящий жёлто-розовый кругляш с концентрическими тёмно-коричневыми разводами. В сущности, это и не стол вовсе, а огромный пень от великанова дерева. Великановы деревья росли по преданиям тут. Да все куда-то перевелись. Вот остался один пень, на который Аркадьюшка случайно наткнулся в лесу у самых белых гор. Кто, кстати, спилил дерево – непонято-с. Воистину железную древесину его ни топоры ни пилы не берут. Возможно, это дело рук древнейших племён, живших когда-то в долине задолго до того, как сюда пришли предки флеев? Так вот. Аркадьюшка пень выкорчевал, здоровый он, упрямый. Сплавил по Днеа до Кивежа. Вычистил, отполировал, покрыл отвердевающей защитной пастой. Чудо, а не стол!                                    Э-эх! Дингвис щёлкнул пальцами. Так было дело. Жил-был великан. Он срубил великаново дерево, сделал из него чашку, налил в чашку яблочный квас, и вдруг ему стало жалко загубленное дерево. Он заплакал, слеза упала в чашку, пошли разводы – и тут всё окаменело.

Дингвис вздохнул с силой, перебарывая волнение, аж голова закружилась.

– А вот теперь мой сон.

Сцепил перед собой ладони и, собираясь с мыслями, некоторое время смотрел на подрагивающие, бело-оранжевые язычки свечей.

– Этот сон мне приснился вчера. Я плыл на лодке. По Дальнему озеру. Небо было голубым. А вода тихой. Спящей. И лёгкий туман стелился над ней. Там, где озеро заламывается галочкой, лодка вдруг остановилась. Разве мы плывём не к целительнице Болгер? Нет! – лодка моя развернулась сама и без всяких моих усилий заскользила под нависающими сосновыми ветвями вдоль берега, вплыла в крошечную бухточку, заросшую каким-то кустарником с маслянистыми листьями и блестящими сизыми ягодами. И внутри меня вдруг сказал кто-то: «Иди». И я, не раздумывая, послушно; словно бестелесный я – пронёсся в мгновение ока сквозь кустарник, сквозь лес и очутился у подножия горы. И я вспомнил: да, тут начинаются белые горы, их ведь не видно с озера с озера из-за облаков, которые всегда висят здесь очень низко. И сейчас я вершины горы не видел: прямо над верхушками деревьев – белая мгла. Но внизу видимость была нормальной и я увидел огромный плоский камень, приваленный к самой горе. И вновь кто-то сказал внутри меня: «Отодвинь его». – «Я не могу, он слишком большой». – «Сможешь». И рука моя против моей воли поднялась, ладонью прикоснулся я к камню – и вся эта махина вдруг легко, бесшумно отъехала в сторону, и – и открыла ход в горе. Да, ход в горе! И снова голос: «Иди, иди»! Я шагнул в ход, и очутился – в неописуемо красивом коридоре. Изломчатые неровные стены, пол, потолок сияли, переливались зелёными, синими красками с невообразимым количеством оттенков разной глубины, разной цветовой насыщенности; такого богатства, такого буйства красок не видел я никогда в нашей долине. «Иди, иди». И я пошел в этом волшебном сиянии, и вот вдруг ярко вспыхнуло у меня перед глазами, я ослеп на миг, а потом – увидел на фоне голубого неба, усыпанного золотыми звёздами, – белую гору и белый храм на её вершине, как возле нашего Кивежа! Со сверкающим золотым куполом и золотым крестом. И в груди моей возникло ощущение, что кто-то ждёт меня в храме, ярким и светлым вдруг наполнилась моя грудь. Голову повело. И где-то внутри себя, а может – перед глазами – возникли люди с золотыми волосами, в длинных белых одеждах, с лицами просветлёнными, светящимися словно изнутри небесным светом. И голос, тот же голос: «Мы, стоики, ждём тебя, Дингвис. Ибо знаете: когда полетит слово белой птицей, и золотой звездой, и чудной мелодией, преодолевающей пространства, даст росток золотое зерно и вновь расцветёт Земля на берегу Млечной реки древом жизни»…

Но дальше он ничего не успел сказать. Всё вдруг грохнуло, полыхнуло багряно и я почувствовал, что несусь или падаю с какой-то бешеной скоростью вниз, и голос бился и затихал внутри меня: «Поспешай, поспешай».

И я проснулся.

Дингвис замолчал. Налил квасу, залпом выпил, на сей раз со стуком брякнул кружку на стол. Прищурившись, посмотрел на друзей:

– Ну?

– Необычный сон, – изрёк задумчиво Иваньюшка. – Ты был в Запределье.

Дингвис, состроив недовольную гримасу, резко встал, прошёлся взад-вперёд по комнате, остановился у окна, постучал нервно костяшками пальцев по подоконнику.

– Да, это было Запределье, – согласился Аркадьюшка. – У нас никто, по-моему, не был ещё во сне у стоиков. Что думаешь делать?

Дингвис подскочил к столу, отчеканивая каждое слово:

– Завтра я поплыву в то место на Дальнем озере и отправлюсь в Запределье к стоикам. Меня ждут. Я решил.

– А поэтический турнир? – робко спросил Иваньюшка.

– Да, сначала я выиграю поэтический турнир, а потом поеду.

И Дингвис почему-то сразу успокоился. Сел, развалился на стуле.

– Конечно, и речи быть не может – сначала я выиграю поэтический турнир. А там – посмотрим.

В комнате вдруг возникло какое-то неловкое молчание.

– Я знаю ту бухточку, – сказал Аркадьюшка. – Никто из флеев в яви ещё не путешествовал за пределами нашей долины. Никто не знает, что там – за белыми горами.

Воздух синий. Он весь пронизан тайной. И от этого жутковато и необычно. Сердце забилось тревожно-сладко: что-то произойдёт сейчас. Вот дёрнулись язычки свечей, а все трое сидят неподвижно. Тени на стенах и потолке задрожали. Качнулся желудёвый язык Горуна… Да, да, именно сейчас должно что-то произойти – Дингвис почти знал это!

И вдруг – шорох. Явный шорох за окном.

Флеи застыли, прислушиваясь.

Снова шорох. Ветви яблони кивнули, ударились в стекло. И глухой звук – как будто кто-то упал в саду, возле крыльца.

Аркадьюшка вскинулся из-за стола. Хлопнув дверью, сбежал с крыльца. Дингвис метнулся к окну.

– Что там? – спросил Иваньюшка, вытягивая шею.

– Не знаю, не видно… Яблоня мешает!

На крыльце раздались шаги. Тяжёлые шаги. Дверь распахнулась и в комнату ввалился Аркадьюшка. На руках он держал безжизненно обвисшую фигуру – мужчина, тёмная блестящая одежда, плащ свисает до пола.

– Осторожно, – Аркадьюшка отпиннул скамейку на дороге, приблизился к кровати у стены и тихонечко, аккуратно опустил в неё незнакомца. Дингвис выдернул из подсвечника свечу и все трое склонились над ночным гостем.

Тонкое красивое лицо. Очень бледное. Глаза закрыты. Длинные белые волосы разметались на подушке. А одежда – чёрно-фиолетовые латы. На груди светлый диск – солнце всходит и распускает лучики.

– Вот почему он такой холодный и жёсткий, – сказал Аркадьюшка, – я и не понял в темноте, что он весь в железе. Он прямо возле крыльца лежал.

– Он бледненький, – заметил Иваньюшка. Потрогал незнакомца за тонкое запястье. – Но сердце бьётся, значит живой. Смекается, надо бы вот эту клёпку, – он показал на выступающую на ключице неровную пластинку, – расстегнуть.

Все трое потянулись к застёжке, но тут незнакомец глубоко вздохнул:

– Деис…

Флеи даже слегка отпрянули от неожиданности. Свеча в руке Дингвиса болтанулась и капли воска расшиблись на груди фиолетового воина, прямо на восходящем солнышке. Незнакомец открыл глаза и спросил тихо, но твёрдо:

– Кто вы?

– Мы флеи, – ответил за всех Иваньюшка, снимая с головы свою высокую остроконечную шапку, (когда успел нахлобучить её? вроде, всё без шапки сидел). – Это город Кивеж. А есть ещё Юрюзань и Снежтич.

– Флеи… Я рад.

Веки незнакомца сомкнулись. Но в следующий момент он уже сидел, а не лежал. Да, он очень бледен. Но лицо его посуровело, потвердело, а взгляд глубоко посаженных тёмных глаз стал ясным и строгим.

– Я рад приветствовать вас, флеи. Меня зовут – Уголь. Я светлый воин и не принесу вам никакого зла.

Помедлил.

– Я пролетал над этой чудесной долиной и вдруг увидел храм возле вашего города.

Вновь запнулся, словно раздумывая, продолжать или нет.

– Что это за храм?

– Наши предки построили его, – объяснил Аркадьюшка, – когда пришли в эту долину.

Уголь задумчиво посмотрел на него.

– А почему он пуст?

– А разве там что-то должно быть?

– Там никогда ничего не было, – дополнил друга Иваньюшка, взволнованно прижимая шапку к груди, – храм – это память о наших предках.

Уголь опустил голову, он как будто думал об одном, а говорил совсем другое:

– И вот я оставил моего крылатого коня отдыхать за воротами, а сам вошёл в город. Я долго бродил по спящим улицам… И вдруг увидел светлое окно. И пошёл к нему. И вот сердце моё вдруг прыгнуло – и я потерял сознание…

Вскинул глаза на флеев.

– Простите меня за столь поздний и столь неудачный визит. Спасибо, что вы подобрали меня и принесли сюда.

– Пустяки, – Аркадьюшка махнул рукой. – Вы, наверное, проголодались с дороги, – торопливо пододвинул к столу опрокинутую скамейку, стул, – у нас тут мёд, квас…

– Нет, я сыт.

Уголь прислонился к стене и опять закрыл глаза. Поднял руку, как-то хитро, с нажимом повернул застёжку на ключице – латы лопнули, ослобонив шею и грудь, ворот белой рубашки вырвался из-под разъехавшихся металлических пластин.

– Ничего не надо. Сейчас я приду в себя.

– Вам надо лечиться, – наставительно изрёк Иваньюшка, всё так же тиская шапку на груди. –У нас на Дальнем озере живёт мудрая целительница Болгер, хотите, мы вас до неё проводи

Уголь покачал головой.

– Храм… Такой же храм… Судьба? Нет, нет.

Он оттолкнулся от стены и открыл глаза. Улыбнулся. Бледность уходила с его лица.

– Мы уже столько разговариваем, а я ещё не знаю, как вас зовут.

– Дингвис! – вздёрнув голову, гордо объявил Дингвис, томившийся до этой минуты в молчании.

Уголь внимательно взглянул на него и флею отчего-то сделалось неловко от его взгляда.

– Аркадьюшка, – поклонившись, представился вслед за ним Аркадьюшка. – А это Иваньюшка.

Уголь вновь улыбнулся. Улыбка у него всё-таки немного грустная.

– Ну вот, теперь я знаю вас по именам.

Все четверо помолчали.

– А вы путешествуете в Запределье? – немножко стесняясь, поинтересовался Аркадьюшка.

– Да, я был во многих мирах. Мой крылатый конь, мой Пегас, умеет преодолевать пространство и время… Он очень умный и добрый. Когда вы его увидите, он вам обязательно понравится.

– А в мире стоиков вы тоже были?

– Я был в стране стоиков! – выпалил Дингвис. – Я лучший поэт долины флеев! Стоики вчера во сне пригласили меня к себе в гости!

Уголь даже не посмотрел, а, скорее, покосился на флея.

– Путь к стоикам опасен и труден. Никогда нельзя доверять полностью снам. Если стоики ждут в гости, они дадут знак не во сне, а наяву.

На Дингвиса словно вылили ушат холодной воды. А Уголь уже обращался к его друзьям:

– А вы ведь тоже поэты. Я слышал, флеи все пишут стихи.

– Я плохо пишу, – сказал Аркадьюшка.

– Я… тоже, – смущённо поддакнул Иваньюшка, – я на тему покушать пишу… Вот, Дингвис…

– А я как раз люблю стихи на тему покушать, – не дал договорить ему Уголь. – Вот скачешь порой, так есть захочется, что готов поэмы о еде писать.

– Да? – обрадовался Иваньюшка. – Так оставайтесь у нас погостить. У нас завтра как раз поэтический турнир будет. Я на нём тоже стихи читать буду.

– Правильно, оставайтесь, – подхватил Аркадьюшка и сел на кровати рядом с гостем. – Знаете, как мы вам рады… Или вы – спешите?

– Спешу, но… – Уголь улыбнулся. – Не сильно. И если я вам не обременителен, хорошо, я останусь на поэтический турнир.   – Здорово! – Аркадьюшка даже прихлопнул в ладоши. – Вы увидите, вам у нас понравится. Вам все, все будут рады. Может, и вашего Пегаса сюда привести? Я ему место в доме найду, а если хочет, может в садике погулять.

– Ему за городом и боязно одному, – поддержал его Иваньюшка. – У нас вот флеи из Снежтича Горуна – опасаются. Но мы, правда, не боимся, он у нас не водится, – добавил он неуверенно.

Уголь внезапно посерьёзнел. Пристально посмотрел на флея.

– Какого – Горуна?

– А вон, – оробев от его взгляда, ткнул пальцем на деревянную игрушку Иваньюшка.

В комнате повисла напряжённая тишина. Уголь некоторое время разглядывал языкастое трёхголовое чудо из кореньев на настенной полочке.

– Это Горун?

– Горун.

И вдруг фиолетовый воин весело рассмеялся. Всё, напряжение исчезло, растворилось без следа.

– Нет, пусть Пегас отдыхает за городом – он любит простор. В ваших краях Горун, точно, не водится.

«А в каких краях, интересно, Горун водится?» – хотел съязвить Дингвис, обида которого на гостя сменилась ужасным раздражением. Но свечка, которую он всё ещё держал в руке, неожиданно фыркнула колечком дыма, плюнула – и раскалённый воск брызнул ему на ладонь. Флей ойкнул и уронил свечу на пол.

– Ой, поздно уж как, – вскочил, заохал, засуетился Аркадьюшка, – а вы с дороги, устали…

– Давно уже пора спать,- проговаривая каждую буквочку, холодно произнёс Дингвис, подобрал с пола размякшую свечку и с хлёстом припечатал её к столу. – А мы тут сидим, разговариваем непонятно о чём.

– Да-да-да, я сейчас, – Аркадьюшка отпихнул в очередной раз скамейку с дороги, присел возле красно-коричневого шкафчика в углу – там лежали у него подушки и одеяла.

– Спокойной ночи, – подчёркнуто вежливо, ни к кому не обращаясь, глядя в потолок, присовокупил Дингвис. – Завтра трудный день.

И с достоинством, не спеша прошествовал по витой лестничке с гнутыми перильцами на второй этаж дома. Плюхнулся на широкий диван с толстым тряпичным матрацем. Он всегда спал здесь, когда гостевал у Аркадьюшки.

Довольно долго внизу доносились шум передвигаемой мебели, скрип, ходьба, хлопанье дверей, громкий голос хозяина дома… Какого хозяина? – хозяйчика. А потом всё как-то сразу стихло.

Дингвис продолжал лежать и, сжав губы, ожесточённо сверлить потолок глазами. Неутихающее раздражение гнало прочь сон.

Как он обошёлся с ним! Как он безразлично отворачивался! Как будто не он, Дингвис, первый поэт долины флеев, которого стоики даже приглашают в гости, а Иваньюшка с Аркадьюшкой… «Люблю стихи на тему покушать»… Да он ничего не смыслит в поэзии!… А как сон, сон-то его Уголь принизил: мол так, доверять не надо – чепуха!… Это его, Дингвисов сон, чепуха! Его – Дингвисов – сон!

Флей яростно колотнул по матрацу кулаками, взвился пружиной… И вот тут что-то необычное произошло с ним: словно невидимая волна нахлынула на него, обдала с ног до головы прохладой и свежестью, прояснила мысли; раздражение на гостя растворилось в ней! И флею ни с того ни с сего – ну прям сил нет! – захотелось посмотреть на ночное звёздное небо. Но в доме Аркадьюшки на втором этаже окон нет. Дингвис, стараясь не шуметь, спустился по лестнице обратно вниз, ступенька, вторая от пола, тоненько скрипнула. Он замер на мгновение – нет, никто не проснулся. В углу похрапывает Аркадьюшка, в другой комнате через перегородку Иваньюшка сопит, подсвистывает ему… Как пахнет воском. Уголь спал тихо, в кровати, куда бесчувственного ещё положил его Аркадьюшка вначале. Он был в свободной светлой рубашке до пояса, чёрных брюках. Рядом на скамейке тускло блестели его фиолетовые доспехи.

«Странный визит. Странный человек. И имя у него странное, совсем не подходящее к его внешности – Уголь»…

Флей толкнул створки окна – яблоневые ветви и свежий воздух ворвались в душную комнату. Он вздохнул всей грудью – голова слегка закружилась…

Темно… Таинственно… Поют цикады. А там, наверху – звёзды. Звёзды без конца и края, – подними руку – и ты смешаешься, полетишь в их потоках… Деис!

Дингвис вздрогнул. Какая Деис? Он ли это сказал? Флей обернулся к фиолетовому витязю – спит. Когда Аркадьюшка принёс его сюда, первым словом Угля было – Деис… А может быть Деис, Деис – прекрасная золотоволосая женщина, которую их таинственный гость любит и тоскует о ней?… Конечно, вот он скачет во сне на своём крылатом Пегасе где-то там, в чудных звёздных мирах, и зовёт, и думает о ней – Деис… А он, Дингвис, просто слышит его мысли. Ведь мысли – птицы, они не рождаются в нас и не принадлежат нам…

Дзиньк! Ночной жук врезался с налёта в деревянную раму прямо возле Дингвиса, фиолетовой искрой отлетел в темноту. И что-то опять случилось с флеем. В голове щёлкнуло, уши заложило, словно ватой, и он услышал где-то внутри себя и в то же время извне – приглушённый нарастающий гул тысяч копыт, и крики, и рёв… Всё задрожало перед глазами Дингвиса. Он зажмурился, стиснул голову ладонями… Всё. Всё прошло.

Ночь. Тишина. Звёзды. Кажется, небо на горизонте за яблоневыми ветвями начинает светлеть.

«Я переутомился».

Зуб на зуб не попадал у Дингвиса. Он закрыл окно. И сразу в комнате успокаивающе своей обыденностью обозначился храп Аркадьюшки.

«Я просто очень сильно переутомился».

Флей на цыпочках протрусил к лестнице, перепрыгнул через скрипучую ступеньку, вторую от пола, взбежал наверх…

Вскоре в доме Аркадьюшки все спали.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.