Наступила зима. Давно уже наступила. Трактор с широким ковшом уже по нескольку раз расчищал поселок от снежной кутерьмы, которую навалило тут из-за повышенных осадков. Ранним утром он возился на маленьких улочках, двориках, тарахтел, пускал черные клубни выхлопа и знал себе цену. Работу свою он любил и выполнял ее всегда аккуратно и вовремя, даже несмотря на то, что его водитель и верный друг – полноватый веселый татарин – уже с самого утра бывал частенько пьян (слегка, конечно). Но трактору это не мешало, наоборот – ему даже веселей работалось, потому что татарин, выпимши, всегда горланил песни и такие веселые, что у него с головы постоянно слетала шапка от непрестанных подпрыгиваний и ужимок, а баранка ктрутилась так легко и чутко, что Трактору самому хотелось пританцовывать и он чувствовал себя безупречно исправной машиной, способной откликаться на тончайшие повороты и переключения. Хотя, иногда ему было досадно и больно, что татарин так часто пьет и у него до сих пор нет ни жены, ни детей. Трактор про это знал, потому что татарин часто выговаривался после вечерней смены, когда оставался один в гараже и ему совсем не хотелось вылезать из кабины. Трактор слушал, наматывал на шестеренки и у него ни стого, ни сего вдруг что-то пробивалось и густые капли масла тяжеловесно падали на бетон. Но потом успокаивался и масло уже не капало. Послушно открывал дверь татарину, провожал его взглядом погасших фар и оставался в полной темноте. Думал и остывал. Думал и остывал…
А утром нужно снова в бой и снова вся эта кутрьма, и все должно быть сделано, а вчерашнюю грусть нужно изжить рагребающим ковшом и вместе со снегом оставить на обочине. “Вот так! Весело и прытко! Весело и прытко!..”
Трактор работал, а в страхых хрущевках по-тихоньку зажигались окна и там, в тепле, кто-то начинал ходить, стучать дверьми, что-то помешивать в кастрюле, громко кричать в соседнюю комнату и посматривать в заладенелое стекло – не идет ли снег, не случилось ли там чего-нибудь, да и вообще – все ли на месте? Вон одно окно, второе; потом уже четыре; потом еще несколько зажглось; и еще потом.
А трактор все работает – им с татарином сейчас хорошо, работы много и нужно успеть. Кроме них на улице пока никого нет. Только изредка проедет мимо какая-нибудь легковушка, или еще что-нибудь, но трактор их не знал и поэтому не останавливался. Ах, нет, притормозил… А что это там? А! Так это ж старинный приятель грузовичек – хлебовоз! Вон он едет, кузовок трясется! Видно, только что из пекарни – хлеб в кузове у него еще теплый, хрустящий; сейчас он развезет его по магазинам, а потом поедет за следующей партией. Но эта первая. Грузовичек немного свернул к обочине и почти вплотную – кабина к кабине – подъехал к Трактору. Водители знали друг друга давно и часто виделись по утрам. Водитель грузовичка как всегда забывал купить сигарет и спрашивал их у Татарина, Татарин как всегда ему протягивал пачку и от него принимал теплую буханку хлеба, которая и была для него приготовлена. Такое повторялось часто и если бы у одного не нашлось хлеба, а у другого сигарет, то оба бы сильно расстроились.
– Ну как сам? – спрашивал водитель грузовичка
– Уставать начинаю за зиму – отвечал татарин
– Ничего-ничего – закуривал водитель Грузовичка – потерпи, недолго осталось.
– Да как-нибудь. Ты как?
– Все так же.
-Ну бывай.
– Бывай.
Машины тоже гудели о чем-то своем. Трактор наверное гудел о том, что из-за мороза ему было трудно завестись сегодня утром и что татарин для этого употребил добрую груду мата и резких телодвижений, чтобы справиться; грузовичек в свою очередь тоже делился с ним своим беспокойстовом: говорят, что скоро придут новые машины и не известно что с ним теперь будет. Ведь он уже “ведро ржавое”, как выражаются другие водители; не посмотрят, что сердце еще бьется, возьмут да и на свалку кинут. Тракотор уверял, что не кинут, что таких как он, “матерых”, еще поискать нужно. Ведь он каждую кочку здесь в лицо знает; знает как нужно ехать, чтобы хлеб не растрясти и чтобы поспеть во время; и в какой момент борт опустить и в какой закрыть; и вообще он все здесь уже знает и потому с ним работать легко. Да и сам водитель не отдаст свой грузовичек – прикипел, столько пройдено вместе. Раненых возили, когда взрыв на АЭС был; через такие дебри продирались…
Водители махнули друг другу рукой, машины тоже что-то сказали на прощание и Грузовичек поехал по своим делам, а Трактор заглушил мотор – теплая буханка белого хлеба разыграла у Татарина неимоверный аппетит и вот он уже достал крынку молока, надломил сразу пол булки и с удовольствием начал все это кушать, смотря при этом на дорогу и думая, что, наверное, ему б лучше бросить пить и начать обливаться холодной водой по утрам. Почему то теплая булка с молоком всегда наводила его на эти мысли. Может, потому что и этот и хлеб и молоко это – они откуда-то из детства и в детстве было хорошо, а сейчас как-то все не то, и поэтому нужно что-то с собой сделать, чтобы хоть на чуть-чуть туда вернуться, в это свое “хорошо”.
Он кушал, отпивал крупными глотками , смотрел по сторонам, а из подъездов уже выходили люди – дерявянная дверь, обшитая фанерой порывисто открывалась, металлическая пружина натягивалась и в холодном воздухе раздавался сильный хлопок. Выходящий аккуратно семенил по невысокому крыльцу , поглядывал на фонарь и, приподняв повыше ворот , шел куда ему следует. Выходили Мужчины в толстокорых ботинках, плотных куртках, в очках и с чероной сумкой через плече; выходили женщины в длинных дубленках и в норковых шапках – формовках; старики очень медленно тоже выходили куда-то; сердобольные мамки , выходя из подъезда, спешили скорей -скорей все сделать – туго-накрепко закутывали своих детенышей в теплую одежу, натягивали им шапки размером с ведро и с резинкой на подбородке, обволакивали широченным шарфом, садили на санки и за длинную веровочку катили до детского сада . Мылыш сидел в своем уютном гнездышке, куда для большего тепла постелили одеяло, держался за боковины спинки, смотрел на бегущий снег и маленькой варежкой нарушал его встречное движение. С варежки снег попадал затем прямо в рот, и был с восторгом понят как вторая вода, только она не течет. Нужно сообщить об этом матери! Но, наверное, не стоит – ее силуэт сейчас так настойчиво движется вперед, что лучше не отвлекать, да и вдруг будет ругаться, и потому лучше перевести внимание на проезжающие мимо машины, на фонарные столбы с черными проводами, на угол вон того странного белого дома с башенкой на крыше, на прохожих, на вот эту собаку … – почему то все становится таким загадочным в этой утренней темноте. И почему утром темно, ведь это же утро?.. Докатив санки до детского сада, чья-то мама бежала на хлебзавод, чья-то скорей в поликлинику – там уже больные ждут; чья-то в школу, а чья-то и в дом культуры; вот чья-то мама спешит, но неизвестно куда, она просто спешит, а чьей-то сейчас предстоит вымыть длинные коридоры полов и много ступенек, но она понемает почему так вышло и научилась любить то, что у нее есть или осталось.
Людей появлялось все больше и больше. Кто-то шел через мост, на ту сторону поселка, – она даже так и называлась “та сторона”. Бывает, что встретятся два человека, и один у другого спрашивает :
-Ты куда?
-На ту сторону схожу – отвечает второй .
На ту сторону люди шли по разным причинам. Кому то нужно на автостанцию, чтобы поехать в город – купить ли чего-нибудь, или же на работу , а может и вообще уехать насовсем; кому-то нужно идти туда учиться – там находилась одноэтажная школа для младших классов и рано утром на мосту можно встретить множество школьников и совсем немножество женщин , у которых в одной руке сумочка, а в другой пакет с проверенными тетрадями; кого-то же везли туда на машине – прямо за мостом, у речки, почти на берегу находится милицейский участок. Хороший участок, но не будем об этом. А кто-то там жил и поэтому чаще шел оттуда. Когда про него спрашивали где он живет , то ответом было “на той стороне”. Там не было хрущевок или даже “трехэтажек”, но были широкие улицы, доходящие до окраин поселка , и по обеим сторонам улиц стояли свои дома, чаще одноэтажные и деревянные. Почти за каждым забором лаяла собака или просто молчала, но была. Но самое интересное, это когда люди получали зарплату, брали с собой детей и шли туда, потому что там еще были магазины.
Магазины были и на другой стороне, где сейчас работали татрин с Трактором, но вот на этой “той стороне” они были кучнее и интереснее. Люди шли по мосту, проходили мимо милицейского участка и оказывались на маленьком перекрестке, где стояло два светофора из четырех на весь поселок. И можно повернуть налево, а можно повернуть и направо – и там там они есть. Стоят рядком одноэтажные здания с белой штукатуркой, вывеской над входом и со своим особенным крыльцом и именем. Нет, крыльцо, конечно, мало чем отличалось, но имена неповоторимы. Интересно, что продают в магазине с названием “Вега”? Трудно предстаить. Может быть что-то вечное? Нет ,то же, что и везде, просто у него такое название, что туда хочется зайти. Или же вот магазин “Ант`арес”. Откуда это название, что оно значит? Кто его придумал здесь? Или же “Садко”. А вот еще “Девятка”. Можно услышать на улице как кто-то говорит: ” Пойдем в Девятку” , или еще вот так : ” иди, зайди в Девятку, там, наверное, есть”. Еще есть магазин “Колос” или магазин “Каменный” и много других. Может быть такие названия встречаются везде, но интересно то ведь то, что каждый магазин люди знают по отдельности. И в каждый приходили как на какой-то отдельный осторовок, который они знали с детства или с юности, знали что вот там прилавки такие и весы такие, а вот там – совершенно другие; или же что вот в том магазине на полу покрытие, а в том пол просто каменный. Вот там дверь открывается туго, а там пружину сняли и поэтому нужно за собой прикрывать. Нет, не то, чтобы знали, просто помнили как свои пять пальцев. А если где-нибудь менялся продавец, то это было первое, на что обращали особое внимание и не просто обращали, а даже пытались о чем-то догадаться.
Еще на “ту сторону” ходили в гости. И с “той стороны” тоже приходили. Но все это уже, конечно, вечером, после работы. А сейчас пока было утро и все только начиналось. И люди все шли, шли. Кто-то пересекал небольшую площадь недалеко от моста. На плдощади стояли” Ленин” с кепкой подмышкой и Дом Культуры. За Домом Культуры и слева от него было несколько пяти- и трехэтажек со своими дворами. А еще чуть дальше музыкальная школа и поликлинника. Видите, как все близко. Слова “далеко идти ” здесь неупотребимы. Здесь вообще можно жить “пешком”. А напротив площади стоит Агроинститут крыльцом наружу. Туда сейчас тоже идут люди . И татарин на Тракторе тоже сейчас туда поедет. Он уже допил молоко и почти съел весь хлеб. Сейчас он заведет мотор и они поедут туда расчищать от снега дорогу перед крыльцом, чтобы людям было удобней идти. Здесь он все сделал, а остальное дометут дворники, которые уже вышли и скребут лопатами. Он помахал им рукой, поднял ковш и затарахтел до нужного места.
Потом он окажется на площади. Затем он поедет в другой конец поселка, где по дороге опять встретит Грузовичка – Хлебовоза, но на этот раз они просто друг другу посигналят и проедут мимо. Потом он будет расчищать снег у больницы, которая находится на другом конце поселка и стоит на возвышенности, а потому ее так и называют “Больница на горе”. Будет уже светать и в пятиэтажках электричество будет погашено за ненадобностью, а в кастрюлях уже давно будет все домешано. У детей уже будет третий урок по счету, а продовщица успеет продать половину завезенного хлеба и, может быть, килограма два конфет или еще чего-нибудь. Тетя Таня как всегда встретится на мосту с тетей Соней, они работают в разных концах поселка и живут тоже в разных , и потому каждое утро друг другу кивают, а вечером зайдут в гости. Все пожилые перездороваются друг с другом в поликлинике и уже успеют рассказть все новости и даже переругаться из-за очереди. Кто-то уже окажется в городе и , может быть на совсем, может быть на работе, а может и так – купить чего-нибудь да обратно. Снег все будет идти и идти -и сегодня, и завтра, и в следующем месяце. Зима будет нарастать в поселке и люди будут утепляться, а поутрам глядеть в заледенелое окошко и собирать детей в детский сад, одевая в похожие, как у всех шубки и шапки. И Трактор вместе с Татарином будут шаг за шагом переваливать за эту зиму. Работы у них будет много и им нужно постараться, чтобы выстоять. А может быть за эту зиму что-то случится и жизнь у Татарина как-то поменяется и он будет не один. Может и так – зима покажет. А пока Трактор будет послушно открывать ему дверь, провожать взглятом потухших фар, и оставаясь в полной темноте, думать и остывать. Думать и остывать…