Ах, как мне надоело быть хорошей! В детстве я была примерной девочкой, потом прилежной ученицей, потом старательной студенткой, затем исполнительной работницей, верной женой и заботливой матерью. И всегда, при любых обстоятельствах я стремилась сделать все максимально хорошо, все правильно, все как полагается. Как полагается кем? Или чем? А разными инструкциями, писанными и неписанными правилами, законами, этикетом, мнением соседки тети Мани, в конце концов. Как бы кто бы чего такого не подумал, не осудил, не сделал бы неверных выводов на мой счет. И я очень старалась. Чтобы не осудили, не подумали, не сделали выводов.

И что же получилось в результате? А ничего хорошего, скажу я вам. Все с точностью до наоборот. Высот в профессии я не достигла. Государство наплевало на мои старания и всего, что мне было необходимо в жизни, мне пришлось добиваться и оплачивать из своих скромных средств: кооперативная квартирка в панельном доме, которая строилась долгие  шесть лет и вытрясла из меня всю душу и все финансы; платное обучение сыновей;… а собственно, и все. Ни на что более моих средств и не хватило. Обстановка дома мягко говоря «очень скромная» (очень мягко сказано), одеваюсь еще «скромнее», а собственно говоря, и все, больше и нет ничего.

Ну, ладно, отложим в сторону материальную сторону моей жизни. Возьмемся за, как сказать, духовную (или как ее обозвать, даже затрудняюсь определить). Может быть, мои близкие и коллеги испытывают чувство глубокой благодарности за все мои старания? Хрен вам на палочке! (Извините за грубость выражения. Не виноватая я – жизнь довела.) Мои родные сынульки вместе с их папулькой  плевали на меня вместе с моими стараниями с высокой башни. «Чего ты, мать, добилась в своей жизни? – Вопрошают они, – И на какой фиг тебе твое хваленное высшее образование и твое примерное пионерское детство, если ты 20 лет оттрубила на своем заводике, «дослужилась» до высокого звания ведущего инженера и зарплаты аж в 5 тысяч рублей? И кого же ты, ведущий инженер, ведешь за собой? И куда? И не пора ли тебе прекратить нудить свои прописные истины, ни к чему приличному не приводящие?». И молодые коллеги вторят им хором, как сговорились. И если подумать, то все они правы.

Короче говоря, мне и самой все это порядком надоело. Надоело! НА-ДО-Е-ЛО!!!

Вот я и не пошла сегодня на работу. Просто не пошла и все тут. Так и сказала: «Не пойду на работу. Плевать. Надоело!». Это я сама себе в зеркало сказала. А по телефону шефу сказала, что срочно беру 3 дня от отпуска и еду к больной тетушке в Оренбург. У меня и тетушки никакой нет – ни больной, ни здоровой. А в Оренбурге я и не бывала никогда. И не собираюсь, если честно. Какого рожна мне тащиться в далекий и неведомый Оренбург, если там никто меня не ждет? Хотя, в Париж я бы потащилась, будь у меня возможность, хотя меня и там никто не ждет.

Итак, 3 дня свободы я себе выцарапала. Выцарапала ото всех. Потому что домашним сказала, что еду в срочную командировку в Москву, якобы, надо быстренько свозить на утверждение некий акт в Управление, дабы заводу не пришлось платить огромный штраф. Дома дежурно поворчали на тот предмет, что в который раз их мамулька-женулька выступает в роли палочки-выручалочки. Ну, пусть поворчат, дело привычное. Зато я свободна! На целых три дня! Свободна от всего! От всех! И пошли все … куда подальше! А я тоже пошла от всех куда подальше. Вернее, поехала. Да, села и поехала. Куда, спрашиваете? А какое ваше собачье дело? А? Еще и вы тут меня будете допытывать? Не пойти ли и вам куда подальше?

Ура. УРА!!! Ур-а-а-а-а!

Да здравствует свобода!

Да здравствует освобождение от пут обязательств и разных условностей!

Все. Баста. Хоть три дня, но проживу как хочу.

И я стала жить, как мне хотелось. Первым делом, я не стала утром чистить зубы. Что они у меня мхом покроются, если я их не почищу? И расчесываться я не стала. А на фига. И так сойдет, провела пятерней по волосьям – и порядок. И не вздумайте приставать ко мне с дурацкими зарядками и умываниями! А вот завтрак – это пожалуйста. Это не отменяется. Чего, чего?… Овсянка?.. Засуньте ее себе, знаете куда? Ах, знаете. Ну и засовывайте тогда. А мне… мне извольте, пожалуйста, подать на завтрак чашку горячего шоколада и пироженое со взбитыми сливками. Я сказала «чашку», подразумевая при этом не кофейную чашечку-кнопочку, а чашку-пиалу объемом под литр.

Вот сижу я, кайфую, пью шоколад, капая его себе на ночнушку, ем пироженное, вытирая крем с пальцев подолом. Хорошо. ХО-РО-ШО! КЛАСС!!!

Ля-ля-ля-ля-ля! (Это я пою) Хкм-кхм-хрррр. (Это я подавилась.) Хрю-хрю-хрю-хрю-хрю. (Это я хрюкаю от удовольствия)

– Алло. Это аэропорт? Забронируйте мне один билет до Парижа. Да, на сегодня. Через 2 часа? Прекрасно. Мне подходит. Да, и чтобы рядом с иллюминатором. И не над крылом. Хочу видеть пейзаж внизу. И не рядом с туалетом, а то будут все время шнярять мимо. …Что, рядом с летчиком? Нет, спасибо. …Я понимаю, что там обзор лучше, но у меня привычка петь во время полета, не хочу помешать вашему пилоту. Да и не забудьте прислать за мной машину прямо к подъезду, минут через 20.

Вот я и в самолете. Если честно, никогда раньше не доводилось летать. Так уж исторически сложилось. Ничего особенного, самолет как самолет. Летит, как ему и положено. Облака внизу, весь обзор мне закрыли. Стюардесса ходит, улыбается как идиотка, напитки предлагает, конфетки.

– Девушка, а обед будет?

– Извините, но обед не предусмотрен. Лету всего 3 часа. Может, чаю хотите или кофе? Есть кола, пепси.

– Кола и пепси – это отрава. Кофе и чай вредны для здоровья. А я есть хочу.

– Ну, – смутилась стюардесса, – есть у нас несколько порций обеда. Для летчиков и стюардесс, чтобы перекусить в аэропорту Парижа перед обратным рейсом. Экономим, понимаете ли. В Париже все так дорого.

– Девушка, отдайте мне свой обед. Все равно вы скоро домой вернетесь. А я еще не скоро. Тем более, что вам не мешало бы немного похудеть. Вот блузка на груди как натянулась, того и гляди, пуговицы разлетятся.

Стюардесса скосила глаза на блузку, грустно вздохнула и пошла за своим обедом для меня.

Я с аппетитом ела рассольник, на подносе дымилась еще гречневая каша с котлетой, ждал своей очереди и компот из черешни. Весь салон с завистью глотал слюни, глядя на меня.

Наконец облака разошлись. Вернее, закончились. Были, были и закончились. И открылся внизу прекрасный вид. Зеленая-зеленая земля в голубоватой дымке. И голубые вены рек. И серые ленточки шоссейных дорог. И синие озера. И желто-красные поля цветов.

КРА-СО-ТА!!! Ну, просто красотища! Слов нет описать все это.

А вот Париж меня разочаровал. Не вдохновила даже Эйфелева башня. Просто какая-то огромная металлическая местами проржавевшая раскоряка. И чего в ней нашли? Я в ней ничего не нашла. Единственное ее достоинство – вид с нее хороший открывается на столицу Франции. Очень хорошо видны серенькие невзрачные дома постройки середины прошлого века (аналоги наших панелек), старинные дома-крепости и новые помпезные здания. Зелени совсем не много. Наш город намного зеленее и симпатичнее. Заходила в кофейню на Елисейских полях. Что вам сказать – кофе как кофе, просто разведенный кипятком растворимый Нескафе. Стоило ради всего этого лететь сюда 3 часа? Нет, лишняя трата времени и денег.

В общем, летела обратно я тем же самолетом. Съела еще один обед, что остался от второй борпроводницы, у которой как раз сегодня был разгрузочный день. А у меня, наоборот – нагрузочный. Так что наши интересы гармонично сошлись. Опять рассольник и гречневая каша с котлетой. И компот из черешни. Опять облака внизу. Опять родной аэропорт.

Нет, домой я не пойду. Меня же нет в городе и не будет еще 2 дня. Я в Москве бегаю с актом, который никто не хочет утверждать.

И куда же мне теперь податься? А никуда. Вырою в лесочке за городом землянку. Буду в ней жить. Как отшельник – старообрядец. Утром меня будут птички будить своим пением. Ночью сова ухать над ухом. Днем буду собирать коренья и травы, ими и питаться. Полезно для здоровья.

КРАСОТА!

Землянка получилась на славу. Полтора на два, высота метр. Ходить приходится в ней согнувшись. А чего в ней ходить, в ней только спать. Хожу я по лесу. Собираю травки, коренья. Очень полезно для здоровья. Гадость редкостная. Хорошо еще два съеденных обеда пока сказываются приятной тяжестью в желудке. А завтра будет видно. Будет день – будет пища. Утром напьюсь нектара цветов, потом позавтракаю пыльцой тех же цветов. Потом салат из одуванчиков и молодой крапивы. Килограмма два скину в момент, что будет только на радость постройневшей талии. Хотя, зачем свой любимый организм морить голодом. Нет уж. И я сварила на костре свою любимую кашку из перловки. А потом вскипятила кофе (со сливками и сахаром!) и налила в китайский термос, красивый такой, с красными розами. Пойду, нагуляю аппетит перед обедом.

И вот хожу я по лесу. Радуюсь свету белому, траве-мураве, птичкам, солнышку ясному и букашкам.

«Хорошо живет на свете Винни Пух! Оттого поет он эти песни вслух!» – пою я эту песню вслух. А и вправду – хорошо! КРА-СО-ТА!

Пышный куст впереди зашевелился, зашумел листвой. Из него вышел молодой парень высоченного роста в черном костюме с иголочки, в белой рубашке и при галстуке, в лакированных черных узконосых ботинках. В руках у него была рация.

– Первый, первый, я второй. Как слышите меня. Прием, – сказал мне дядька, приложив рацию к губам.

– Второй, второй, я первый. Слышу вас хорошо, – ответила я.

– Да я не тебе, – поморщился дядька, – ты давай двигай отсюда. Да не туда, правее бери. Правее!

– Куда хочу, туда и беру, – проворчала я, назло ему забирая левее. Теперь зашумел левый куст и из него вынырнул пожилой дядька стандартной наружности в фуфайке, потрепанной кепке и сапогах-раздолбаях. В руке он держал плетенную корзину. Тут же рядом с ним нарисовался еще один высоченный тип в костюме и галстуке. Он зыркнул на меня глазами, зло прошипел в свою рацию: «Второй, я первый. Почему не убрали посторонних?». Стоя в 2-х метрах от него и не глядя в сторону Второго, Первый стал оправдываться: «Да я ее прогонял, но такая настырная попалась. Я ей говорю – бери правее, а она левее. То ли дура, то ли глухая.»

– Сам дурак, – подала я свою реплику, – и глухой к тому же. Чего орешь в свой аппарат, когда он, этот самый Второй, и так тебя слышит.

– А может ее того… убрать? – не обращал на меня внимания Первый и достал из заднего кармана брюк пистолет. Или револьвер. А может маузер. Я не разбираюсь в оружии.

– Принимайте решение самостоятельно, – приказал Второй.

– Э… вы чего тут? – опять встряла я, – Я вам дам «убрать». Я, между прочим, не какая-то там шушера. Я – ведущий инженер ведущего завода. Я, между прочим… Я… Да вы знаете, кто я такая? Я – ух, какая!

Дядька в фуфайке крякнул, повел бровью. Первый тут же убрал свой пистолет. (Или револьвер. А может маузер.) И сам убрался. Просто исчез. Растворился как утренний туман. Второй тоже растворился. Мы остались с дядькой. Я заглянула в корзинку, там было пусто. Только березовый зеленый листочек сиротливо лежал на донышке.

– А грибов сейчас нет, – подала голос я, – и ягод тоже нет. Не время еще.

– В курсе, – дядька был краток по военному.

– А чего тогда вы тут с корзиной шныряете вместе с Первым и Вторым? А, – догадалась я, – у вас спецзадание. А это, – я кивнула на корзинку, – только для прикрытия.

– Вроде того.

– А вы кто? Если не секрет, конечно. То есть, секрет, я понимаю. Но у меня допуск есть к государственной тайне. Форма допуска номер 2.

– Точно есть?

– А то. Вот и справка. Всегда ношу ее с собою.

– Хм. Ну… тогда можно сказать. Мы спецгруппа. Выполняем особое поручение.

Я понимающе промычала.

– Вам, девушка, отсюда лучше удалиться.

– Мерси за «девушку». Я уйду. А вы мне не расскажите что-нибудь на прощание? – Я понизила голос до шепота, – Секретное.

– Хм…  Ладно. Вот был такой случай. Недавно. Жили-были дед и баба. Ели кашу с молоком. Дед на бабу рассердился – бац по пузу кулаком.

– Ужас! Страсти то какие! – ужаснулась я, – Бить женщину по животу, да еще кулаком. Садюга дед!

– А из пуза два арбуза покатились в Дом союза.

– Аномалия, – задумалась я.

Дядька помолчал, достал сигарету, закурил и продолжил:

– В Дом союзе говорят надо бабку в детский сад. А в детском саде говорят надо бабку в интернат.

– Да… История… Случается же в жизни такое. Ну, спасибо, дорогой товарищ за рассказ. Не буду вам мешать. Так сказать, удаляюсь по-английский без прощания, – и я пошла.

– Эй, – окликнул меня дядька, – про то, что рассказал – молчок!

Я молча помахала ему своей справкой и пошла в свою землянку. Лучше уж отсидеться в своей норе, пока тут агенты операцию проводят.

В землянке Первый и Второй доедали мою перловку.

– А где кофе? – строго спросил Второй.

Я молча подала им свой китайский термос и ушла. Похоже, что в лесу мне делать нечего. Да, дела… В Париже скучно, в лесу спецагенты. Куда податься?

И я подалась на трассу, что проходила на краю леса. Поеду-ка я домой. Дома окна не мытые, постельное белье не стирано, а я дурака валяю, по лесу шарахаюсь.

Я стояла у обочины и голосовала. Мимо пролетали машины. Никто не хотел меня подбирать, как чувствовали, что с собой у меня всех денег – 30 рублей. Наконец, рядом тормознули красные жигули.

– Сколько? – спросил водила, мужичок лет 50.

– Тридцать рублей, – вежливо сказала я.

– А чего так дешево?

– Нормально, – миролюбиво ответила я.

– Садись раз так. – Он тронул машину. – Куда поедем?

– Домой. В город.

– Ишь ты, полный сервис. Дома никого, надеюсь?

– Дома муж. И сыновья.

Жигули резко затормозили.

– Не понял, – нахмурился мужичок, – какого фига тогда к тебе домой? Вот тут в кустах и пристроимся.

– Да надоело мне в этом лесу. Тут спецагенты бегают, с пистолетами и рацией, между прочим. Кашу мою съели. И кофе выпили. Я домой хочу. Лучше уж дома или на работе, чем без дела болтаться. Может, по правилам жить и малопривлекательно с точки зрения нынешней молодежи, но зато как-то осмысленнее и полезнее для общества. Да и мне привычнее. Отвезите меня, мужчина, лучше на работу. А я вам тридцать рублей заплачу. Больше с собой нету.

– Вон оно че. А я не понял. Так бы сразу и сказали. Поехали, дамочка. А тридцатник себе оставьте. Домой хлеба купите. И батон. Я всегда беру в булочной на углу Клары Цеткин и Розы Люксембург. Там хлеб всегда свежий. И батон исключительно мягкий. Пристегнитесь дамочка, а то вон там в кустах гаишник притаился. Я эту публику за двадцать километров чую.

–         Что же вы раньше времени вышли на работу? – вопросил удивленно шеф, узрев меня на пороге своего кабинета, – Как же ваша тетушка? Которая в Оренбурге?

–         Скончалась, – скорбно поджала я губы.

Шеф встал, состроил на физиономии сочувственную маску: «Примите мои соболезнования».

– Принимаю, – сказала я и пошла на свое рабочее место.