1.

Все это трудно будет представить, но постарайтесь. По сути, моя история – череда смутных подсказок и полунамеков, а сам-то я и не знаю к чему веду. Вы правы, мне так кажется потому что я волнуюсь. Хотя на самом деле я конечно не придаю всему этому столько уж значения.

Я в тот год переехал. Накануне переезда долго не мог заснуть. И до того пару дней тоже не спал как следует. Что-то будило как только начинал погружаться в сон. В последнюю ночь не заснул совсем, ни на мгновение. Мысли превращаются в нечто включенное, а пошевелиться не можешь. Тело все равно берет положенный отдых. И лежишь будто под радио.  Помню в мозгу мелодией крутилась мысль о том, что на новом месте я не засну еще  пару дней. Почему-то для меня непреодолимо сложно засыпать.  Как нырять вверх. Один мой друг сказал: «Просто перестань думать».  И эта фраза –   ее укоряющая простота – тоже крутилась и крутилась в голове, не желая останавливаться.

Переезжал  я довольно забавно – в другой конец собственного двора. Сменился только номер дома. Когда  носил вещи  на руках через двор, то чувствовал себя по-дурацки. Мне  казалось, что даже и в этом случае надо было заказать машину. Тогда  люди из окон  – эти люди видели  меня каждый день последние шесть лет –  не смогли бы от нечего делать оценивать размеры  и состав моего скарба. Хотя внутренне у меня не было даже шанса поступить по другому, поскольку не то что договориться за машину, но и хоть сколько-нибудь упаковать свое барахло – кроме как в картонные коробки, которые не закрываются – мне было западло. Идти-то тут…  Еще хуже, если бы знакомые соседей или сами они увидели меня вылезающим из машины. Это они точно запомнят.  Подумали бы, что я мажор или что мне есть что скрывать. Да, наверняка именно это и подумали бы. Такие уж у меня соседи подобрались, следят за порядком.  Партийный двор, как мать говорила. Мать их терпеть не могла. Теперь она далеко. Я остался один в городе из всей семьи.  Обычно дети разъезжаются, а у нас все наоборот. Родители развелись, как только мне стало семнадцать (шестнадцать, плюс год проверочный) и по отдельности не просто разъехались, а иммигрировали. Отец в Польшу, а мать в Канаду. Они в моем детстве почти не разговаривали. Даже физически старались не пересекаться. Мать выходила из комнаты, а отец входил, и наоборот. Создавали себе две параллельные реальности. Не знаю почему. Ни разу не видел, чтобы они ссорились. Молчание пронизывало нашу квартиру. Оно плотно впиталось в линолеум и мебель.  Не то чтобы меня это доставало. Я привык, но теперь когда мне предложили переехать, я вдруг очень обрадовался. Избавиться от всего этого. Все-таки это было вынужденное молчание. Никто не признавался, но всем нам хотелось говорить.  Ну и вот теперь я переезжаю.  Думал, мне будет не по себе даже. Но  я всего лишь чувствовал себя по-дурацки.   Переезд время такое… шаткое, одно движение в пустоте прежде чем приземлишься на новом месте. Так что не стоило корить себя. Когда в последний раз закрыл за собой дверь своей старой хаты, уже был так рад, что не испытал никакого щемящего чувства. Только облегчение.  И через десять минут сидел на новом диване. Тот же самый, естественно, только я поставил его у окна, спиной ко всему остальному пространству однушки. Стены в светлых тонах, чтобы казалось просторнее. Идеально безликая.  Я сидел развалясь и курил, глядя в пространство окна. Мой двор с другой стороны.  Помню в детстве пытался представить, какой он с другой стороны. Вещи разбирать не стал – это так же противно, как прекрасно собирать их. Вещи должны быть в коробках, если уж признаешь их необходимость. Мне уже что-то понадобилось, но я как представил, так аж закрыл глаза. Есть вариант – вообще ничего не иметь. Удивительно, в нашей стране два больших моря – Черное и Балтийское, и на обоих я успел пожить. В детстве на юге я почти не осознавал присутствия моря.  А однажды зимой в родительской городской квартире, при закрытых окнах, вдруг почувствовал его. Как неопределенный фон. Вроде  ветер тогда с одинаковой силой несколько дней дул с моря под одним и тем же углом. И я вдруг подумал – оно там, за домами, такое огромное. Почему-то при слове «море» я представляю скорее не воду, а небо. Стереоскопические облака в своей летящей неподвижности и солнце несется насквозь. Когда  я долго смотрел на небо в ветреные и ясные дни, мне начинало казаться, что это земля вместе с солнцем бешено несется,  а облака бесконечной сеткой разделяют их. Я пошатнулся, поскорей открыл глаза. И вовремя.  Через секунду не видимая сила толкнула меня сзади под коленки.  Будто вниз на скоростном лифте. Обернулся – прямо посреди сплошной стоит машина Владика. Я нагнулся, заглянул в салон. Владик сердито смотрит перед собой, будто меня и нет. У меня сжалось сердце. Я что-то забыл, забыл что-то сделать. Но что? Он не шевелился. Мне становится не по себе и я решительно залезаю в машину. Тут уж он не может не отреагировать. Пассажирская дверь плохо закрывается. Он наклоняется через меня, чтобы проверить, все ли я правильно сделал. Он так всегда делает. Теперь я смогу заговорить. Он смотрит на меня, улыбается и заводит мотор. Мы с Владиком самые старые приятели по бизнесу.  Кажется, когда-то мы ссорились, причем даже серьезно, но я теперь не могу вспомнить в подробностях. Нас догоняет какая-то иномарка и сигналит при том. Я оборачиваюсь посмотреть, в чем дело. В этот момент – не позже ни раньше – Владик врубает музыку, да так, что сам аж подпрыгивает. Музыка орет и это так неприятно – как пощечина, которая длится. Я хочу сказать об этом, но вдруг ощущаю волну зла исходящую от Виталика. Он специально отвлек меня. Чтобы я не смотрел назад? Я гляжу назад исподтишка. На заднем сидении ничего нет. Но тут замечаю, что обивка как-то странно трясется. Под сиденьем лежит ребенок. Труп думаю я, но нет. Он прячется. Весь сжался и глаза зажмурил, меня заметив. Как кролик. Ему лет шесть. Становится жутко.  Я отворачиваюсь, а Владик будто и не замечает моих телодвижений. И тут мы приехали.  Владик резко тормозит в каком-то промышленном затыке – слева стена, справа забор и невдалеке какие-то ворота, наверняка давно заколоченные. Я приготовился к разрешению событий, но Владик выскочил, оставив меня в недоумении. Как оказывается стремно сидеть так, с мальчиком, вжавшимся в пол? Я глубоко вдохнул и осипшим голосом спросил:

– Ты откуда?

Он молчит, слышно, как дышит. Я кошусь назад.  У него на груди полосы пыли на футболке. Видно,  упал. На животе должна быть ссадина. Я повернулся, чтобы прикоснуться к нему, чтобы он вышел из ступора, но мою дверь распахнули.  Меня вытащил бритый чувак. Ни слова не говоря, поволок меня как куль в свою машину. В машине было еще двое. Меня – на заднее, в серединку.  Поехали. Отработано у них получилось… Я решил ничего не спрашивать и уставился в окно. Сосед слева плохо воспринял этот мой жест, будто я оскорбил его. Он ударил меня в живот. На удивление было не больно, только какое-то онемение.  Подумал, что надо бы согнуться и согнулся. Стал считать до десяти. Пусть решат, что мне плохо. А когда распрямился, они остановили. Крайний открыл дверь и вылез. Остальные тоже успели испариться. Я вышел и огляделся. Мы за городом. Похоже в районе объездной. Чувак уже отошел на несколько метров и оглянулся на меня. Я понял, что должен идти за ним. Направились в старый недостроенный дом. Идти долго, почти до горизонта.  Дошли. Одной секции забора не было. Дальше – на второй этаж, потом еще куда-то, в одну из комнат. Я к тому времени уже шел первым. Меня толкнули вперед, я почти упал. Подумал, что будут бить. Оглянулся, а никого за спиной не обнаружил.  Я сел к стенке на кирпич, стал ждать. Прошло наверное минут десять. Я слушал шум, доносившийся с объездной. Потом вдруг понял что сам не знаю чего я жду сейчас. Решил выбираться. Оказалось, со стороны внутреннего дворика у здания не было стены от верха до низа. Я изрядно удивился, когда коридор вывел меня к провалу, ведь именно этой дорогой мы шли сюда и я тогда не заметил ничего такого. Направился к лестнице и увидел, что в мою сторону по первому этажу движутся два гопника.  Мы находились по диагонали через провал, поэтому они, конечно, тоже меня заметили. Я помахал им рукой, свистнул. они побежали. Эта сцена меня немного успокоила. По любому, они рванули не мне навстречу. Они слишком запущенно выглядят, чтобы работать на тех бритых, что меня сюда привезли. Я спускаюсь. Но они ждут меня внизу. Первый просто смотрит, на лице непроницаемое выражение, как у дебила. Шапочка набекрень. Гарный хлопец, гроза района. Второй смотрит в пол, весь в черном, типа боец. Он спрашивает сигарету.  Я немного торможу в ответ. Внимание занято тем, как первый еле заметно перемещается мне за спину.  Повернулся к нему и протянул пачку. Спросил:

-Слышь, как отсюда выбраться?

– Ты что не помнишь, как зашел?

– У тебя моя пачка…

Первый отдал сигареты.  Я повернулся и пошел. Помню, хотел даже попрощаться. Такие лохи.  В какой-то момент не обнаружил перед собой того поворота, который ожидал увидеть, но сориентировался, углядев невдалеке забор. Там наверняка и дорога. Спустился. Прямо напротив дверей оказались ворота. Я беспрепятственно открыл сворку.  За забором – местный проезд. На той стороне дороги – почти такой же забор, только другого цвета. Я оглянулся – на воротах, из которых я вышел сверху изогнутая надпись из отдельно посаженых железных букв.  «Мечта».  Смех. Но это уже хоть какой-то адрес. Я достал телефон и набрал Виталика.

– Слушай, ты мог бы забрать меня? Я в районе объездной, похоже.

Он перебил меня:

– Мечта, что ли?

Я вдруг понял, что мне сейчас предстоит какая-то главная битва. И стал ждать. А ждать трудно. Стал прохаживаться взад и вперед. Дорога бежала в обход пустыря. Настолько очевидный пейзаж. Идеальная видимость. Мне подумалось, что так не бывает. Не должно быть. Подумалось, что не стоит тут так слоняться, что меня вполне могут тут догнать те чуваки. Я осторожно двинулся назад и дошел почти до ворот. Справа приближалась машина, и я подумал что меня вполне могут сейчас и застрелить. С полным ощущением наведенного на меня прицела.  оставалось только делать вид, что я ничего не замечаю. Беззаботно оглянулся, изображая рассеяность. За противоположным забором увидел очень близко знакомые высотки своего двора. Точно мои, никогда бы не перепутал. Машина подъехала и только тогда я узнал Виталика за рулем. Показалось, что у него с машиной что-то не так, что-то по другому. Как если б он ее перекрасил в тот же цвет, но получился другой оттенок. Но это был он, и это главное. Я открыл дверь ничего не говоря. Пока мы ехали, я просто выключился.

Не мог понять, утро или вечер. Проснулся от звонка, но подойти не успел. На экране незнакомый номер. Я только плечами пожал. Незнакомый номер, новая квартира. Ну-ну. Никаким  совпадениям не заставить меня почувствовать холодную руку мистики. Не до того сейчас. Пока чистил зубы, слышал, как пришло смс. Подскочил, но оказалось оттуда же. Я моментально перезваниваю, говорят «абонент временно не обслуживается». Странно? Да и похер мне. Странно, что же он с машиной-то замутил? И тут только до меня окончательно дошло.  Я на самом деле не вдел его уже лет десять.   В сочетании с тем, что я усиленно мечтал о машине пару часов назад –  в сочетании с этим друг, который из прошлой жизни, что называется. И плюс паранойя. Конечно, о настоящем Виталике это не может быть.  Все равно, поразительный сон. Как проповедь на тарабарском. Конечно, не смог больше заснуть. Потом вспомнил, что мне с утра нужно встретиться с человеком. Хотел сразу после завтрака пойти, только вот залип на телек. Трудно бывает выключить, будто убиваешь что-то. Не живое что-то, что-то сосущее твое внимание, –  а все равно. И даже тем более рука не поднимается –  живое хоть убежать может. Сочувствие к машинам? Смех просто.  Я вышел з дома.  За всю жизнь я в этом конце двора был наверное раз пять.  Сразу за домом, оказывается, улочка между двух заборов. Эхом вспомнился недавний сон. Но тут все другое конечно. За заборами, похоже, автостоянки. Все-таки у нас старый спальный район. Центр. Совсем не страшно, настолько каждый метр пространства социален. Эта улица была продолжением автомобильного выезда из моего двора, а потом оказывается уходила в гору. Я вспомнил, как радовался в детстве, что живу на горе.  Отлично все ловится.  Стало даже стыдно, что я ни разу не был собственно на самой этой горе.   Прошел по улице между заборов почти до конца. На том склоне горы виднелся лесопарк, а за ним -дворы соседнего микрорайона. Я заметил, что у меня развязался шнурок. Наклонился и  сморщился – пачка сигарет впилась в живот. Продолжая идти дальше,  я прикурил,  затянулся, и вдруг был ослеплен маленькой вспышкой, вроде солнечного зайчика. Оглядевшись по сторонам, не обнаружил за заборам чего-либо хоть сколько-то возвышающегося. Откуда тогда? В одном из окон домов вдалеке уже зажгли свет. День  такой пасмурный, что электричество заметно даже на расстоянии.  Что-то размеренно шумит за углом, дорога дальше идет вниз. По-прежнему не глядя перед собой я сделал шаг вперед  и тут в метре от меня промчался трамвай. Я отскочил и упал. Определенно, я чуть не погиб тогда.

Я в сейчас буду описывать то, как все было дл меня тогда. Так что несмотря на то, что мне наверное не следует сейчас об этом говорить, я хочу чтобы вы отметили –  я прекрасно понимаю, что ничего уже не вернуть. Так вот. Мы тогда тусовались в парке.  Я, надо сказать, торгую книгами.  Это суть   причина всех моих появлений в каком-либо месте.   А в этом парке тусуются некоторые мои друзья.  Поддерживая определенную дистанцию, приходится поддерживать их тупую болтовню, потому что все они пытаются расслабленно поболтать, пока получают образец и уж обязательно после расчета.    Чтобы никто не подумал, что мы деляги. Это ведь кармически неправильно. Я не барыга. Барыг-то как раз менты и заметают.  Одна из моих подруг институтских появляется между силуэтов за соседней лавочкой. Так  уж у нас в районе  – бедном на парки, – все пацифично, по максимуму. Гопники соседствуют с панками буквально, если речь идет о деле. Девушка проявляется все больше и больше, мне даже кажется, что она выбирает удобную позицию, чтобы меня разглядывать. Опять это со мной происходит. Конечно, мы с ней трахались, но давно. Я снова чувствую, что общая полифоничность – тот одно сказал, тот другое, третий посмотрел туда-то,  все говорят по очереди а ты вобщем ничем не занят и слушаешь сразу всех,  и иногда даже непонятно, кто что именно сказал, все это  гладкое  восприятие пропадает,  сводится к  напряженному воображаемому диалогу с ней. краем глаза.  При том, что мне наплевать на нее. Но срабатывает само собой.   Тут же конечно и паранойя начинает нашептывать – а не зря, не зря у тебя шерсть дыбом, будешь потом вспоминать. Хочется смыться отсюда поскорей. Но  читатели мои сегодня не торопятся.  Согласно эволюции наших отношений, мне можно уже наказывать их за опоздание, так что я могу и свалить сейчас. Это  даже отличный повод  – воспитательная акция, минуты буду считать, вместо того, чтобы ждать их. Представил, как двину домой. Сразу потянуло в сон. Все правильно, сейчас первая половина дня.  Получится, что я вставал зря. Мой распорядок такой –  много сплю и не могу работать. Я устаю от своего отдыха. Занимаюсь делам в основном поздним вечером. Такой замкнутый круг. Тут где-то  должны скрываться тайные силы организующие весь этот маскарад. Мой отдых не приносит мне даже замедления. Поэтому я – спокойный человек, но когда бью, то бью очень сильно. Я, признаться, часто бываю зол. Потому что в самом этом мире распределение энергий настроено так, что я постоянно везде опаздываю и поэтому постоянно тороплюсь. Моя психика даже выработала свой механизм защиты на этот случай – я могу просто перестать помнить о том, о чем не хочу. О предстоящем деле, если, например, оно приходится на первую половину дня, когда я обычно сплю. это по-моему даже смахивает на признак независимости. Все – суета и я могу забыть о ней в любой момент, неожиданно даже для самого себя. Я уже научился пользоваться тем, что ночные часы длиннее дневных – наверное потому, что солнце их так очевидно не отмеряет –  и я в итоге успеваю прожить полноценный день за шесть часов. Да и кто знает, сколько мне положено с мой деятельностью.

Я снял плеер и открыл входную дверь.  Мои коробки на фоне казенного быта предыдущих хозяев. Да и были ли они? Облик квартиры – вот что настоящий портрет, а не описание внешности. Внешность ты не выбираешь, а комнату свою ткешь вокруг себя как паутину. В старой квартире мы все втроём жили в одной комнате. У каждого был свой угол и а мой располагался на втором этаже кровати.  Я заклеил космическими плакатами стену и потолок – когда мне было примерно 11 –  от этого мое пространство стало напоминать космический саркофаг. До того я постоянно пытался сидеть там, как делал в раннем детстве, и это все менее удавалось, а потом, когда придумал с космосом, то и садиться перестал.  Приучил себя проводить время лёжа. Оказывается, так неудобно лежать и не спать. Пришлось переучиваться. В детстве было жутко заходить в свою пустую комнату. Предметы слишком статично лежат на своих местах. Нарочито. Я будто смотрел на себя со спины.  Наверно от того, что обычно мы с родителями просто под завязку наполняли ее своим присутствием. Хорошо, что мы не разговаривали особо. А теперь я один и на новом месте. Сделал привычный жест. Потянулся. Я придумал сам себе типичные жесты и маленькие тактильные привычки.  Серьезно, однажды заметил, что у меня их нет, и придумал.  Как кровь бежит по венам! Это похоже на некое напряжение тока в проводнике. Настроение мое неуклонно поднималось.  Да, два моря, Балтийское и Черное. На балтийском ему снесло крышу, а на Черном он вырос.

В ту ночь во сне я попал в ментовку. Но испытывал от этого торжество революционера. И собирался даже толкнуть речь. «Да, я употребил, но больше у меня нет, так что давайте мне мои сутки». меня прямо распирало от  радости открытия – это надо ж было столько времени их бояться! – всего то несколько суток потерять. Ну стремно, конечно, но это чисто математически ничто по сравнению с десяткам суток самого нарушения закона. Я сидел на скамейке в кабинете и ждал – с минуты на минуту менты поймут, что облажались и не могут ничего толком мне сделать. Ждать надоело, я попытался что-то сказать ближайшему боровообразному следователю, но тут понял, что он, да и вообще все окружающие сморят на меня будто меня нет. Меня каким-то образом стерли только за то, что я сюда попал. Я умер, я был не в мире. Проснулся в ужасе.  Вообще, у меня часто бывают остросоциальные сны. Но этот был уже как издевательство.

Хочу сразу еще кое-что уточнить, хотя наверняка это бесполезно – раз я здесь, то, не сомневаюсь, обо мне уже все известно, а вы теперь ничего не записываете. так что иллюзий я не испытываю – я воспринимаю свое пристрастие к чтению, в энергетическом ключе. С точки зрения того, какая это трата времени, эмоций и денег. В степени того, кому конкретно оно понадобилось и когда. Например, девушки ускоряются в пятницу вечером.  Или фрилансеры встречаются с домохозяйками и читают в парке в первой половине дня. Когда город вибрирует своей правильностью. Или космонавты на открытом грунте, где-то на балконе незадымляемой лестницы, лишь бы вид получше – для поддержания атмосферы старта на должном уровне.  Так мечтал найти случайно (пошел мусор выносить) космонавта на своей незадымляемой лестнице. Никогда не видел, не везло.  Может и вправду становишься невидимым в таких очевидных местах? Но так ли иначе у всех одно общее – все как-то крутятся, все стараются продолжать вращаться, выпуская время от времени вопль, да и то единственно чтобы мочь продолжать. Любые вещества – это средства продолжать жить. Экстремальная подгонка. Например тебе не хватает любви и ты принимаешь героин, тебе постоянно тревожно  с трехстами другими неизвестными людьми под одной крышей, ты не всегда готов смотреть телевизор по вечерам – и тогда ты читаешь. Мой друг курит первую затяжку. Терпит судороги диафрагмы не шелохнувшись, как выключенный робот. Вторую затяжку он наполовину выпускает при первом же спазм,. Набирает заместо воздух. его трубка в форме головы человечка. Эта голова улыбается, улыбка заканчивается дальше щек. Друг говорит:

– Вот, ты заметил? Вкус ощущаешь на выдохе. Когда вдыхаешь, то всегда делаешь нечто, ты или жуешь или куришь. А вкус приходит потом, с потоком воздуха изнутри. Какой-нибудь неожиданный резкий вкус заставляет меня подстроиться дыханием. Вкус приходит изнутри как то, что уже есть.

–  Даже когда ешь? да ну?

– Да. А замечаешь ты это только при курени –  потому когда жуешь, то дышишь в ритм носом. Это закольцовывает воздух внутри, и делает вкус повсеместным. Хочешь жвачку?

Я  часто наблюдаю как люд меняются.

 

………. На утро я имел дела. Мы встретились у одного моего приятеля дома, чтобы пойти потом дальше. По гостям.  Началась эта цепь контактов с небольших торможения. Мой друг выкруживал у мамы деньги, серией вопросов наводя ее (она громогласно рассуждала вслух) к тому, что мой друг  так  и не заплатил за учебу. А мама не помнила точно. Он даже гордился таким ее свойством. Мне было противно, казалось что это игра с огнем, нельзя же испытывать такую заинтересованность. Даже я – тот, кто делает из воздуха деньг в этой ситуации – не настолько уверен в успехе.  Потому предпочитаю особенно не переживать. Когда уже почти вышли другу позвонили.  Он говорил, прижав трубку плечом, и зашнуровывал ботинки. А говорил он что у него все получилось только-только. Я, понял – наши дела не при чем, просто он должен кому-то еще. Мы шли нахохлившись на ветру – еще слишком тепло, чтобы в шапке ходить – и я рассуждал про себя о том, что это такое впасть в долг. Ты прежде всего должен нехило верить в себя, быть уверенным в плотном контакте себя и системы реализации возможностей в нашем мире. Даже если никто не отрезает руки-ноги, проебать все равно так расстраивает… обычного человека.  Будто что-то гигантское одним своим присутствием отключает нашу трезвость и непредвзятость.

Мой друг – умный парень. Он подстраивается под мой шаг и говорит перекрикивая ветер.

– Вот говорят «гуси улетел». (кто говорит?), а я еще придумал – «труба гудит». В смысле медные трубы. Слава мерещится. Ну, ты понял.

Меня он злит. Во первых тем, что он вообще считает это настолько важным, чтоб обсуждать со мной сейчас. И вообще, разве можно фразу придумать и выражаться потом, как сам придумал? Бред. и еще  у него есть такая манера – объяснять   и объяснять дальше. Ты молчишь? Он объясняет еще раз. Приходится иногда даже бороться с ним.

Я постоянно не высыпаюсь, а подписку хочется собрать побольше. И нормальные люди должны обязательно принять участие, так что мы, конечно, опаздываем, но нас знают и подождут. Молодая пара на острове. Пара – так говорят, когда уже трое. Они снимают мансарду в старом квартале. Не знают никого, кто мог бы помочь им кроме меня. Они такие тихие. Часто ловлю себя на том, что отношусь к семейным как к инвалидам, особенно к таким, кто раньше изображал непривязанность, а теперь изображает счастье.  Они так очевидно попали в ловушку будущего разочарования. У них что родителей не было? Но нет, многие даже знают об этом.  Но каждый уверен, что лично с ним ничего не произойдет.  Итак мы пришли. В дверях нас встречает муж. А ведь рабочее время. На его лице гаснет улыбка. Он помнит о встрече, но мне показалось, в нем промелькнуло разочарование. Ждал кого-то другого, кто принес бы что-то хорошее. А я наоборот пришел взять его деньги. Хотя он сами об этом просил меня – зайти если что. Когда он наблюдал, как я снимаю ботинки, вместо того, чтобы пойти уже обратно в комнату и подождать меня там, я подумал не настолько мы уже близки как раньше. Прошли в комнату и дружок мой скакнул к компьютеру.  Муж ему «давай – давай, я там все свое свернул». В комнате Саша с ребенком. Ему года полтора, он сидит на полу, вытянув ноги, и  сосредоточенно пытается поставить пластмассовую чашку на зубочистку. Башенку видно делает. Саша тоже в курсе дел – муж ей рассказал. Оно и понятно.

– Чаю попьем?

Она вскакивает как школьница. Непонятно, что она делала в этом кресле до того как мы вошли. Просто сидела в режиме ожидания?

– Сиди-сиди.

Это уже он. Хлопотливый муж. Он унесся. Мы молчим. Дружище мой злорадно клацает по клавиатуре с полным правом изображая свое отсутствие.  С каждой секундой все тяжелее. Мы тонем. Ну о чем мне с ней говорить? Я столько раз пробовал в таких ситуациях выплыть. Ничего  хорошего. Что позволило ему оставить нас вместе? Мы несовместимы мы не должны соседствовать в пространстве. Если я заговорю, то буду словно идти по доске с завязанными глазами. Стоит только подумать, что можешь упасть – а думать больше не о чем – как сразу упадешь. Она, мне показалось, открывала рот чтобы что-то сказать, но впрочем я не смотрел. Торговец – символ конца чистых чувств. И все мои вкладчики – мои друзья. Хорошие друзья. Старые. Но в сущности меня не интересует ничего кроме выживания.  Я в таких ситуациях проваливаюсь в стыд и дальше просто вниз, а это внутренний низ и потому он бесконечный, и потому проваливаться в него все равно, что стоять в воздухе. И я просто провожу это время совместного ожидания с Сашей. Сосредоточился на течении времени. Муж принес чай. Пили его и молчали, но уже облегченно – сейчас разрулим и все. Я не стал допивать, как бы просто забыл, и изложил суть дела. Все плюсы и минусы. Хотя какие тут могут быть разговоры. Они или верят мне или нет. Но с моей стороны нужна небольшая демонстрация честности.  Я вдруг увидел себя будто вишу под потолком и наблюдаю сверху наши головы. Успел даже приколоться что умер, аж затошнило. Захотелось выйти покурить, но они ведь подумают, что я прячу лицо. Сейчас нельзя уходить. Тут Сашу отвлек ребенок, она с радостью вскочила, а муж сказал: «Пойдем покурим что ли?». Что ли. не доверяют все-таки… или я просто все еще расстраиваюсь, что вообще оказался здесь. Уже в дверях он что-то вспомнил, «я сейчас» говорит. Что ж, пошел один. На лестнице стены побелены, негде прислониться. Я сел к двери. Только прикурил, как он дверь толкает. Я поспешно поднялся. Вечно я чувствую себя неудобно из-за всякой ерунды. Упало давление, потемнело в глазах.  Смотрю на него и не вижу, но все в порядке, он ничего не заметил. Оказывается, он ходил за деньгами, чтобы совершить саму сделку не при семье. Хотя мы только что открыто обсуждали это все вместе. Он протягивает мне как в кино свернутые в трубочку купюры и говорит:

– Слушай…

Пауза. Ааа, это разговор на чистоту!

– Там все надежно?

Я даже не скрыл ухмылки. Как можно такие вещи спрашивать? Что может вообще быть надежно в этой области? У меня про это спрашивать – это как в детстве говорили, «если что, ты виноват». Ответил ему с армянским акцентом:

– Слущай, я тебя кагда-нибудь падвадил?

– Да ладно, ладно.

Извиняется.  Хотя не за что, я тупо закруглил тему. он не знает на самом деле можно ли мне доверять, я ведь первый раз им помогаю. Да, у него сейчас все скользкие вопросы еще более скользкие, так что он предпочитает не задумываться.  Парень с девушкой живут вместе, и очень скоро общим у них остается только тщательно скрываемая любовь к совместному быту. Играют в семью. Их деньги для меня – из семейного бюджета. относятся к ним как к символу своей совместности. Пока он делает дела, она сознательно на кухне.  Сейчас, чтобы побороться с этим стереотипом, он даже поступил наоборот.

Но все у меня и я уже оказывается жду лифт. Когда дверь открылась, я подумал, что зря сказал, будто не знаю точно, когда вернусь. Чем держать их в неизвестности, лучше было бы опоздать. Этаж был верхний. Пока лифт тащился –и не помню, чтоб туда так долго ехал –  я вспомнил один сон. Я в лифте и друге люди мне сказали, что на крыше лифта труп. Я боялся и хотел выйти. Нажимал на все кнопки подряд. В ответ на что лифт поехал в бок. Потом остановился Двери открываются. Какие-то технические помещения, целые технические этажи, которые, оказывается, соединяют наш дом и соседние дома. Я видел, как другие лифты движутся по стенам других домов на разных уровнях. вышел все сильно недостроено. Или разрушено. Он хочет посмотреть на город. Выходит на балкон, вместо ограждения обрыв в пустоту. Незнакомый город в утренней дымке. На горизонте невысокие горы. Солнце только встает. Оттого, что  увидел рассвет меня разбудило подспудное чувство что я куда-то опаздываю. Так мне все это живо вспомнилось. Даже пот

Напротив дома было кафе. Я зашел, хотелось кофе, и когда стал доставать деньги, достал крайние – его. И дернулся, и опять ответил себе: «Да какая разница, вспомни что в институте говорили, деньги – универсальный эквивалент энергии, так что какая разница, сами по себе это ничьи бумажки». Очень вселяет уверенность. И слегка снимает ответственность. Все эти купли – продажи выглядят совсем по другому, если ты общаешься не с людьми, а с источниками эквивалентов. Переплетаешь их, соединяешь и разбираешь, с одним только условием – чтобы каждый ручеёк притек в свою лужицу.  Пока я пил кофе и ел, по аудио за стойкой играл один  тот же микс. Бесконечный, как в мегамолле. Это меня злило. На радио так не бывает, значит это спецмузыка для моих мозгов.  Я выйду на улицу, а песня будет продолжаться дальше.  Я вышел.  Облегченно вдохнул сырой морской воздух. Из-за поворота слышалась та же мелодия. Я вдруг заметил, что не понимаю, в каком я районе. Потом вспомнил, что мне надо посетить еще одного товарища.  Тут же сориентировался и двинул к нему.

У него модный ник, он занимается компьютерами так же, как я занимаюсь книгами.  у апрня фамиля каждый. так странно когда я это узнал то вспомнил чтов юпост встречался с однгой девчонкоуона было с воображением и говорила что хочет поменять фамилию и сделать Дерева. Марина Дерева, Марне деревой, марины деревой.  вобщем  у нас было общее чувство прекрасного. но в этом слшком мало пользы для гармогнчного общения.  все это никчемные мысли. Мне от него, а он – мне, чем может. У него много денег, он может позволить себе разнообразные вещи. Мечтает заработать еще больше, чтобы потом одичать. В течении получаса в его большой однокомнатной квартире, – все на полу, дорогие девайсы живут как на полках на собственных коробках, и  а так же четыре вида чая и вапорайзер тупо под столом  –  и как всегда оказывается, что от него надо выбираться поскорей. Потому что во-перовых я на транспорте, а как в настоящем спальном районе тут не до метро, а во вторых… он хоть и выделяет в своем монологе паузы для твоих реплик, но таймер в это время тикает и он наготове, он хочет продолжать. Общается. Прилепляет тебя за уши. Агрессивное гостеприимство одиночки, к которому по делу пришли на пять мнут. Я почти уже собрался решительно прощаться. Он тем временем прикурил наконец – зажигалка не слушалась –  и говорит, показывая на свою загипсованную руку:

– Слушай, ты такой и не спрашиваешь. Хочешь расскажу, как сломал?  Пошел я ночью в магазин.  В полчетвертого утра обнаружил, что нету макарон. Вышел, оставил свою кодовую дверь открытой. Идти полквартала было. Когда переходил улицу, то не смотрел даже по сторонам, потому что машину слышно было бы издалека. Ну и сразу заметил, что на  противоположной стороне дороги у киоска мялись трое парней. Они по ходу распивали прямо на месте продажи. Вполне может быть, подумал я, что они ко мне привяжутся. Но пошел прямо на них.  Подумал, что куплю в киоске что-нибудь, чтобы хоть продавщица меня заметила. Но в последний момент передумал. Так что отвернул  у нихперед носом и пошел  дальше.  Вроде как дразню их. Спиной  в такие моменты чувствуешь – сейчас окрикнут. Идешь и прям медитируешь на это. Ну, они не окликнули. Были   просто гораздо более хищно настроены.   я уже только за спиной услышал быстрые шаги. За плечо меня взял один, второй сразу подходит ближе, пара фраз – так, для отмазки – тычок поддых, короче грабанули меня четко, спокойно, без лишнего.  Я  даже порадовался – не маньяки все таки. Да и четыре утра, сам виноват. Когда они уходили я уже встал, и один пнул меня. Но  я не упал. И что, я пошел домой опущенный? Неа,  у меня еще были деньги в джинсах, и я двинул за макаронами.   Магазин был уже за поворотом и когда я повернул, то буквально налетел на двух хачей молодых.  Какие-то они были болезненные, наверно торчки. Они  сразу меня за грудки взяли.  Так, говорят, бабло давай. Будто я их  долго уговаривал его взять. Я возмутился внутренне и молчу. Один бьет меняя в грудь, я даже не падаю сзади стенка. Ну, и вижу – они злятся, и отдаю им оставшиеся деньги. Рублей пятьдесят у меня оставалось. Да и в начале было полторы сотни. Один деньги схватил, тут з магазина кто-то вышел, он убегает, а второй за ним, только напоследок козырнул мне, спасибо, дескать. Не знает, что там всего лишь полтос. А магазин – вот он, рукой подать. И я решаю просто зайти, сделать вид, что мне что-то надо, а потом выйти. Погреюсь хоть, ну и может спизжу эти макароны долбаные. И я иду, и мне даже как-то легко, потому что я вроде как такой легкий бродяга, и не по своей вине в этом долбаном мире. И вот на ступеньках магазина я вдруг лечу вверх ногами. Поскользнулся. Потерял  сознание на три дня, в больнице, ясно, лежал. Блин. Последнее, что видел, это надпись «МАГАЗИН 24». Прикинь?! До сих пор не могу по улице пройти мимо этого магазина.

Можно немного отвлекусь? Чтобы Вы поняли мое отношение. Деньги это воплощение желаний. А чем ты больше делаешь деньги из денег, тем больше тебе ничего не надо. Парадокс. Вот если бы ты делал товар, вкладывал силы не в то, что ты сам хочешь, а в то, что надо другим людям, и это потом обменивал бы на возможности реализации своих желаний. Так по идее должно быть. Другая ситуация, если деньги в твоих руках на входе, тогда получив прибыль, больше всего тебя тянет просто снова пустить их в дело.  Они как бы теряют связь с реализацией. Они сами по себе. Глупо обменивать возможность на реализацию. Цена ведь определяется произвольно. И это не единственное ощутимо иллюзорное качество денег.  они воплощенная возможность для тебя если ты играешь на разнице цен. А кто не играет? На  неинформированности и неуверенности людей, которые не знают, где дешевле и довольны той ценой, что я им называю. Это как бы негласно и есть сама цена. Все знают, что это не так, но негласно я помогаю друзьям безвозмездно. Я стараюсь относиться к своей теме легкомысленно. Надо всегда ждать чего-то покрупнее, и для себя, и в плане денег. В сочетании с тем, что меня все-таки ценят ребята , кому интересно, – все это в общем неплохо. Вспоминаю, как когда-то в самом начале стояли кружком в парке у всех на виду. Семейная сцена безмолвного взаимопонимания разных людей, их учитывание особенностей друг друга. В обычные моменты понимать другого западло. А в круге как на водопое, нет места конфликту понятий. Однажды мне рассказали про одного чувака из нашего института и в символизме того момента, он показался мне чуть ли не гуру.  Я даже стал общаться с ним потом, на фоне рассказа.  Со стороны посмотреть – я был таким впечатлительным. Доверчивым даже. Тут я вспомнил –  только что мне Сашин муж рассказывал.  тот парень до сих пор в городе живет. Муж  видел его недавно на улице и чувак был не в себе. Рассказанная история была и не о том парне собственно, а о новой вещ[K1] и под названием «тормоза».  От них якобы перестаешь думать.  Мысль, возникнув естественным образом, не может продолжаться. Здорово аукнуло у меня внутри. Я же совсем недавно думал об этом – как бы научиться не думать, чтобы засыпать.  Именно этот мой институтский псевдогуру и говорил мне про сон и мысли. Любопытство.  И стыд за любопытство.  Я отлично помню его адрес. И телефон. Но ему ничего не надо от меня. Но должен я же уметь и просто в гости ходить? Звоню. Никто не берет.  Я радуюсь. Звоню второй и последний раз. Берет девушка, а на заднем плане его голос. Вполне вменяемый, кажется.  И я поехал.   По дороге от решимости сделать такое вот абсурдное движение, у меня резко появилось чувство приподнятости. Будто где-то кто-то – можно это буду я? – удачно принял что-то важное.  Некая веселая фатальность в воздухе, как  закадровая музыка. А дома у него ничего не изменилось. Хотя в не виделись несколько лет. Я присматривался ибо не знал, что для него теперь нормально. Он стал похож на будущего профессора. Растянутая майка, очки и нечёсаный клочкастый хаер.  Короткие, желтые от сигарет пальцы. Я рассматриваю, а он оказывается тоже замер на мне взглядом.  И так внимательно, его будто выключили. Я начал что-то говорить, но смялся, потом еще раз – и снова не могу. Он встает и выходит из комнаты, мне хочется сбежать. Он молчит пока мы пьем чай. Нельзя так. А когда я только зашёл, он выглядел весело замороченным, начал говорить с полуслова, будто я только ненадолго от него выходил. А теперь он напоминает ребенка, изображающего чаепитие перед чужой взрослой тетей. Я решаю прощаться. Не по себе с ним, как с психом. И мне совсем уже неинтересно знать про тормоза. Я вздыхаю, встаю и он говорит:

– Погоди-ка.

У меня аж уши заложило от дурного предчувствия.  Он вышел из комнаты, вернулся, положил на стол сигаретную пачку. Ее целофан одет на уже распечатанную крышку. Чтобы не открылось случайно. Эффектная пауза, я завидовал потом его сценическим данным.

– Я знаю, что ты хочешь у меня спросить.

– Да не то что бы… мне уж рассказали про «тормоза».

– И что рассказали?

В его голосе гордая горечь. Знаете, так бывает, дескать, кто вообще может понимать его.

– Ну, что от них мысли останавливаются. Это круто, наверно, многие захотели бы.

Я усмехаюсь. Мне-то что. С моим давление – нафиг.  Не то чтобы оно было какое-то не такое, просто

я давление как-то особенно ощущаю. А значит могу сам себе его легко испортить. Он смотрит задумчиво перед собой. Еще одна пауза или просто залп? За пределам комнаты что-то железное упало на пол.  Он от этого не очнулся даже, а просто начал казаться одушевленным. Говорит голосом хриплым, на максимуме пафоса.

– Тормоза отправляют тебя в мир без имен. И потом все остальное в реальности кажется коркой, поверхностью. Есть деталь – нельзя часто употреблять. Нельзя догоняться. Перестанет действовать раз и навсегда. Надо обязательно вернутся в прежнее русло. Когда не думаешь, взаправду, продолжительное время, каждое мышечное движение приходится делать осознанно, сознательно даже, я бы сказал. Сознательно продолжать жить. Время от этого распадается на отдельные мгновения. Я  сначала подумал, что просветлел. Потом мне объяснили. Я видишь ли не вполне добровольно принял это. Просто оказалось, что меня зачислили в фокус-группу. Кто? Похоже, производители.  При том, что известно – существует сильнейшая психологическая зависимость. И девять из десяти не могут потом ни о чем другом думать, как только их попустит.

Он усмехается. Я сижу открыв рот. Я просто язык прикусил, чтобы не спросить – а сейчас, ты все еще под ним? Или уже снова?

– Понимаю, что ты хочешь спросить. Я не знаю, как такого вообще можно хотеть. Видишь ли, все вокруг кажется таким специальным. Человек по жизни девяносто процентов своих движений делает бессознательно. А тут тебя задевает любая ветка, и глаз не думает закрываться автоматически. Если так продолжать двигаться через мир, то  это будет путь высокой плотности, да  и короткий. Да и слава богу. На собственной планете словно в открытом космосе или под водой. Просто делаешь каждый следующий шаг.  Это шаг к концу, но конца все нет. И так без конца. Я,  например, пытался осознать свои ноги как отдельных существ. Навесить хоть каких-то смыслов, потому что старые отваливаются, стоит им прийти в голову. Типа перехитрил тормоза. Завязалась с этими ногами какая-то история  и полегче стало…

– И что?

– И ничего. Захотелось с ними подружиться. Ноги добрые и до смешного одинаковые. Но через какое-то время я просто моргнул и все забыл, и снова не было смысла даже дышать.

Как н стараюсь, не могу вспомнить, как ушел от него. Помню только, когда ехал в автобусе, меня вдруг буквально прошило легким разрядом тока. Смс. Я аж подпрыгнул от неожиданности. опять тот же номер. Я назвал его про себя призраком. На  самом деле он меня весь прошлый день доставал, если честно.  И из какого-то упрямства я даже задумываться себе запретил, что бы это могло значить. А теперь… нельзя отрицать, что у меня в тот момент была паранойя. Мне стало кристально ясно – это менты.  Это точно что-то нехорошее. И  у них есть мой номер. Это уже слишком.  Я стал звонить туда. Звонил и звонил, раз шесть наверное.  Впал от этого даже в подобие молчаливой истерики, но наблюдал за собой все время, не отпуская. В конце концов прошло. Стало размышлять и пришел к выводу, что менты если  как-то дали бы знать, что-то бы сделали  в ответ на такую настойчивость. Да и вообще, какой это может быть из ментовских приемов? Отслеживание моего местонахождения? Потянуло сменить симку. Но  не стоит так уж вестись. К тому же, самому хуже будет, если и на нее станут присылать. Это тот самый случай, когда меньше всего надо задумываться. Если бы я знал, что это вы, я бы так не напрягался. Но, согласитесь, я не понимал тогда что моего предназначения во этой истории. Если б я знал тогда, что мне суждено занять свое место, в конце концов оказаться работающим на Вас.

Прошло часа два. Я уже в своем районе сидел в машине на стоянке.  Собирался поехать в центр, без особой причины, просто так. Вставил ключ и вдруг вспомнил – наверное, это был какой-то давнишний трип, или сон – как неожиданно оказался у своей бабушки на даче и выйдя на улицу со двора увидел едущую по ней электричку. В дачную дорогу она вписывалась по ширине только-только. Оказывается, по-настоящему злым электричкам может и не требоваться никаких рельсов. От одного воспоминания испытываю всплеск адреналина. Получается, меня что, предупреждали тогда? Что я чуть не погибну под рельсовым транспортом. Нет, конечно, что за домыслы. Я закрыл глаза и попытался прекратить думать.  Положил руки на руль, а на них голову, из под локтя я рассеянно смотрел, как в соседней тачке мужик пытается прикурить. Зажигалка кончилась, но он чиркает снова и снова. Люди в общении часто не любят, когда кто-то вот так зудит своей настойчивостью. Я на секунду проникся отвращением к людям. Как они обычно устроены.  Глубоко как мог вздохнул и на выдохе глаза мои закрылись.  Тут же я почувствовал дуновение свежего ветра. Предо мной была набережная канала. По ней шли люди царила праздная неспешность. На асфальте кое-где виднелись раздавленные колесами цветы, хотя в данный момент набережная пешеходна. Впереди был мост. Он казался необычно толстым. Продвигаясь мимо людей я заметил, что мое настроение недопустимо низкое по сравнению с ними. По приближении к мосту оказалось, что в его толщине устроены квартиры.  Я вдруг понял, что сплю. Казалось, что это неправильно, что меня где-то ждут, а я тут прохлаждаюсь. Я посмотрел вниз в канал. Вода плотная, цвета бутылочного стекла. Возникло ощущение ненастоящего. Я подумал – что-то может случиться, и этого не хотелось, потому что я знал – мне не понятно еще что-то важное. Это гнало вперед. На перекрестке столкнулись мотоциклист и машина. Я почувствовал вину, будто это мое смятение было причиной аварии. Во сне ведь все может быть, так?  Тошнота бессмысленной власти. Абсурд. Показалось, что вспомню сейчас это важное, но – сорвалось. Я посмотрел вдаль. Мое любопытство расширяло горизонт. Я мог видеть, если того хотел, какие лица у людей идущих в километре впереди. Это было похоже на могущество, но сам лица пугали, будто готовы были в каждый следующий момент зыркнуть демоном прямо в мой наведенный на них зум. Снова подумал, что сплю и что значит я должен проснуться, что я что-то нарушаю и мне влетит. Но оказалось, что постоянная тревога это на самом деле боль в руке.  Затекла. Я открыл глаза и оказался носом в коленях. Меня так расслабло, что я сложился пополам. Еле разогнулся. Вышел из машины размяться. Солнце делало все вокруг таким нереально ярким, что это вызвало волну паники. Я не проснулся? Картинка словно смеялась над моим замешательством. Надменная реальность – как всегда в стороне.  Я думал о том, как не выспался. Я хотел спать. Прикрыл глаза и мне показалось, что я сейчас снова упаду. Все это время мне надо было не выходить из дома. Закурил, закрыл машину и пошел домой. Очень люблю вот так нагло развернуться и пойти назад. Перед кем мне упорствовать?  Внутри спального района, я пошел вдоль одной из сторон квадратного двора. На углах в просветах между домами виднелись друге такие же дворы, расположенные почти симметрично. И казалось это так в бесконечность. Нечто звало туда. Прямо путешествие было бы. Мне захотелось пива. Засосало под ложечкой. Я проходил мимо разговаривающих стариков. Они смерили меня такими взглядами, что мне пришлось опустить глаза. Ненависть ко мне – как доказательство ценности их жизненного опыта. Их ценности требуют подтверждения. Я понял, что отклоняюсь влево. Открыл глаза. Темно.  Кажется, глаза все еще закрыты.  Надо мной стояли и разговаривали, будто я ребенок или собака. Мне это не понравилось. Эти двое – мужчина и женщина. Значит ли это, что это должны быть мои отец и мать? Я вспомнил, что мне надо идти. Я искал свою мать.  Она должна была быть дома, но ее не было. Это меня тревожило. Я почти бежал мимо длинной девятиэтажки.  Меня окликнули сверху с балкона. Я поднимаю голову – со второго этажа высовывается мой школьный приятель. Из-за его спины льется музыка. Он кричит – поднимайся. Я показываю знаками – некогда. Он скрывается на секунду, потом снова выныривает, кричит: «Смотри, что есть!» Он кидает мне пластиковый полупрозрачный кругляшок красного цвета. Я понимаю, что это. Угощение. Я поднимаюсь к ним. Но ребята уже выходят – идут на концерт. Я зажал свой «купон» – так он называется – в кулаке, чтобы не потерять. Когда попали в зал  клуба, я сразу увидел там свою мать. Шило. Только не сейчас. Почти уже прикололись. Я прошу друзей заслонить меня. Она тут же смотрит в нашу сторону, наверное движение у парней вышло слишком специальным. Я озадачил их и они не успел расслабиться.  Мать идет к нам. Паника нарастает прямо как тогда, когда я ее потерял только что. Я просто зажмуриваюсь, чуть не падаю. Открываю глаза. Будь что будет.  Чуть не упал с бордюра, куда, оказывается, взгромоздился . Разжал кулак с трепетом. Потом даже усмехнулся сам себе. Вокруг  никого, слава богу.  Тут же из ближайшего подъезда вышла тетка, и окинула меня глазом.  нужно идти дальше, к машине. Или нет, я же домой собирался. Только что я не упал, но видел сон. Это недопустимая ситуация. Надо уносить ноги.

Дома я не раздеваясь лег, растянулся и закрыл глаза. Я намерен был заснуть, раз уж так тогда приспичило, но ничего не вышло. Как назло, как всегда. Хотел взять с полки журнал, а пока тянулся за ним, зачесался глаз.  Бросил тянуться и стал ожесточенно тереть глаза, чтобы они больше не доставали. И не узнал улицу вокруг. Испугался. Хотел повернуться, чувствовал, что повернулся, но картина не сдвинулась. Захотел что-то сделать. Посмотрел вокруг и заметил неподалёку новенькую чистую липовую доску.  Я взял ее, положил на воздух в полуметре от земли и осторожно встал на нее. Полетел так же невысоко, как на скейте в «Назад в будущее». Подумал, что вполне смогу сейчас найти и  увидеть нечто прекрасное и понял, что сплю. Проснулся. Открыл глаза и не увидел ничего, кроме какой-то молочной пелены.  Попытался сдвинуться с места, но  это оказалось очень тяжело. От усилия проснулся. Окончательно. То, что я видел вокруг, не было полностью реально. О нем как бы принято было так говорить. Оно так называлось. Я включил телевизор и сразу все прошло.

Не хотелось ничего делать. С другой стороны, были объективные дела. Вспоминая сон, со стороны вполне очевидны стали мои лжепросыпания. И что реальность не вполне вызывала доверия. Когда   я сплю то очень отличаюсь от того, когда бодрствую. Больше обращаю внимания на детали. Потому что иногда они кажутся мне странными. А  не нереальным. И речь идет именно о нереальных вещах. Я по какой-то непонятной причине – она скрыта от глаз –  думаю вдруг “странно”. Наверное, это реальная личность ворочается, связанная, а я думаю что-то типа «какой странный мешок – тот, на котором я сижу». А вообще по жизни я очень практичный человек. Точно знаю, что мне надо. Это меня убивает. Раньше думал: зачем видеть весь этот бред – сны –  и ничего не понимать. Куда-то идти, что-то делать, ощущать важность происходящего и тут же терять ее насовсем. Мусор сознания.  Я растянулся под одеялом и вспомнил, что читал недавно о нарколепсии. Похоже у меня нарколепсия. Это все объясняет.

Потом, вечером я думал: «Максимально трезво рассуждая, меня накрыло  в обстоятельствах остановки внутреннего диалога на фоне социального напряжения. Неужели у меня тоже начались трудные времена? Не настолько меня занимает, что обо мне думают. Я лихорадочно рылся в памяти в поисках объяснения. Намека. Ты всегда должен чувствовать, откуда ноги растут. Бог не может не намекнуть, ведь так? И тут я вспомнил – он ведь клал на стол ту пачку. А я так был увлечен его словами. Странно, но я вспомнил только сейчас – он же предлагал мне попробовать. Но вот в какой момент это произошло? Вот это дурно. Принял я или нет – вот в чем вопрос. Нужно просто поехать к нему и разобраться.  Я представил. Нееет.  Если он мстит мне, то есть делает по-детски также, как сделали ему…нет, этого не может быть. Остается только один вариант – он теперь тоже набирает фокус группы. Производители наркотика, который подсаживает с первого раза. Я, говорит, думал что просветлел. Ни в коем случае я не поеду к нему снова. Захотелось сбежать. Такое было чувство, что я где-то сильно накосячил, и теперь дерьмо растет как снежный ком. Оно  где-то пока еще за горизонтом, но я уже чувствую ветерок, который оно гонит впереди себя. Эта глобальность – дерьмо вообще – показалась таким же тягостной и знакомо вонючей, как паранойя. Я вспомнил, как читал где-то, что во сне вещи меняются местами, там мозг восстанавливает баланс дневных наблюдений. И потому надо уделять внимание деталям. Это я тоже читал или сам так подумал? Пропадает отчетливая рефлексия над собой говорящим и думающим. Кто это мне сказал или это я сам. Я это или кто-то, кого я наблюдаю и значит с ним пусть хоть что произойдет, не страшно. Все это здесь и сейчас. Одновременно.  Я не хотел сходить с ума.  Я не смог просто сидеть дома и пошел на бессмысленную вечернюю прогулку. Стал исподтишка вглядываться в окружающих, словно кого-то жду. Хотя меньше всего мне хотелось вы сейчас поймать на себе в ответ цепкие глазки. Да нет, на самом деле все нормально.  Нужно четко все разложить. Я засыпаю моргнув. Незаметно для себя. Не моргать не вариант. От того, что пытаешься этого не делать болят глаза, отвлекаешься и совсем уж незаметно засыпаешь. Просыпаюсь, видимо, через несколько секунд. Могу эти секунды простоять, а могу и сделать пару шагов. Ничто не гарантирует отсутствие любой травмы в любой следующий момент. Потому что я впервые за последние дни не чувствую вообще никакой усталости. Я не хочу спать. Ни больше ни меньше.  Так что насчет следующего приступа – без ориентиров. Так. Я не могу позволить себе прекратить деятельность. Звучит смешно. Непонятно, как я думаю продолжать заниматься тем, что связано с деньгами и ответственностью. И никакой машины тоже.  Потом скажу себе: «а вот надо было тогда остановиться, не попал бы как сейчас». Но я постоянно говорю себе такое и тут же забываю. никаких выводов не получается. Мои друзья – я знаю, что он не намутили себе эти деньг. Так было бы проще. Наше чисто функциональное общение, в ходе которого каждый считает своим долгом изобразить на лице былую близость, от которой оба отказались добровольно. Идет ответственный процесс торговли, играют риски, а двое старательно отыгрываю заданные роли. Плата за связи и доверие – необходимость дружить, невозможность перестать. Хотя торговая диспозиция непреодолимо разделяет людей. С точки зрения силы, люди ДЕЛЯТСЯ на отдающих эквивалент и получающих его. Тот, кто купил при этом автоматически переходит в пассив. Потому что он лишился своих потенциалов, превратив их во что-то конкретно. У него теперь нет тех же возможностей купить что-то другое. Поэтому люди покупаю дальше и дальше – борются с этим пассивом. Чтобы доказать себе, что еще могут покупать. Я когда покупаю сыр, то тоже проигрываю. Лучше бы продавал. И вот я продаю своим друзьям, а они покупают. Каждый должен при этом иметь ввиду все возможные риски.  Если честно, мне совсем нет смысла идти на больничный. Я не дорожу своим рабочим местом. И я уверен, что я не схожу с ума. В  худшем случае произойдет то, о чем я иногда мечтаю – меня кинут, и никто больше  не захочет иметь со мной дела.