ВСТРЕЧНЫМ
Вы, мои соавторы – безымянные! –
И не знаете, как помогали мне.
Все стихи мои – нестранные и странные –
шли от вас, как свет от звезд в ночном окне.
Вы встречались мне на улицах, счастливые;
Вы – несли ко мне утешить вашу боль…
Вы – как море – набегаете приливами,
оставляя жемчуг, водоросли, соль…
А когда отхлынет вал, стихией брошенный
(чуть заметен след от башен из песка!),
я иду по берегу, встревоженный,
пульс мой ощущая в кулаках.
Подавляя ярость и отчаянье,
я смотрю, с слезою на скуле,
на мою разбитую причалину
и обломки ваших кораблей.
СЫНУ
Род проходит и род уходит.
Бунт пришедших – в веках пребудет.
Чередуются зной и холод;
изменяются с веком люди.
Род уходит, оставив роду
нерешенной вечную тему –
незаконченную поэму –
правды жизни, любви, свободы.
Роду род оставляет – славить правду,
кою тот сам восхолит.
Кончить точкой – никто не вправе.
Кончить точкой – никто, мой сыне,
и не в мудрости, и не в силе:
род приходит и род уходит!
***
Казалось, будто я тебя люблю.
Да и тебе – не то же ли казалось!
Но я любил в тебе – Любовь мою,
а ты во мне – о той любви сказанье.
И ночь вставала, грезами маня.
И мы тянули в ней друг другу руки.
Но ты во мне искала – не меня.
А я в тебе – забвения от муки.
Изнеможен и телом, и душой,
я отдыхал: мне надо было выжить.
А ты – дала приют. И хорошо,
что мы с тобой так и не стали ближе.
Ничто, ничто не связывает нас!
И не разбудят никогда в разлуке:
меня – страда твоих нездешних глаз,
тебя – мои страдающие руки.
Ничто, ничто не связывает, но –
когда тебя не примет мир облыжный,
ты приходи, стучи в мое окно –
и гостя у меня не будет ближе.
***
Предел духовных сил – усилия
писать стихи легко и просто:
чтобы не строфы шли красивые –
душа высокая, как звезды.
Чтобы она светилась искренно –
не отраженьем, а собой.
И чтоб любовь её – не искрами.
Протуберанцами – любовь.
А строфы – пусть их, как получатся.
Они – свидетели души.
Когда она космато мучится,
не строфы – душу причеши.
ОТЕЧЕСТВО ПРОРОКА
Нет пророка в своем отечестве.
Есть отечество у пророка.
Но отечеством – правит жречество.
А пророку – дана дорога.
А пророку дана – пустыня.
Долг всевышний – ему отрада:
возвещать, коль сумел постигнуть,
неизвестную прежде правду!
Жечь глаголом сердца людские.
Жечь глаголы жрецов позором.
Быть не мучеником – мессией!
И – по терниям, как по зорям,
восходить над толпой и жречеством,
светоч Правды неся высоко…
Нет Пророка в СВОЕМ отечестве.
МИР – отечество для Пророка.
ПРАВДА ЖИЗНИ МОЕЙ
Правда жизни моей
в том, что создан природой
Я – как орган познания
жизни людской.
И отсюда мой долг.
И отсюда исхода
мне не будет вовеки.
Лишь в вечный покой.
Правда жизни моей –
в том, что я неприкаян.
В том, что мне нет угла –
ни в быту, ни в любви.
В том, что в сердце моем –
сразу Авель и Каин,
сразу Ева и Древо,
и Змиев облив.
Грех и подвиг – в одном
разверзаются круто.
И в сознание входит
тупая игла:
Мне не может быть в жизни
с этим сердцем приюта,
как и в сердце твоем
этой правде угла!
Но, когда до предела измотан,
обуглен, приползу я к тебе,
как затравленный зверь
(о куда себя деть в этом мире безуглом!),
хоть не в правду мою –
в безысходность поверь!
И НЕВОЗМОЖНО
– О чем вы так серьезно говорите?
– О жизни. Как, зачем, надо ль жить?
– О “жизни”, говорите,
Не дурите.
Нашли о чем серьезно говорить!
Невечное не может быть серьезно:
Серьезное не может вечным быть.
Начавши жить, о жизни думать поздно,
Как невозможно, не начавши, жить!