Андрей Устинов. III. Нечто о поэте.

 

Он проснулся от невыносимого поэтического жара. Ах – это какой-то солнечный луч-весельчак, пробившийся-таки сквозь щели в занавесках, сыграл с ним эту шутку, прорисовав через всю грудь горячий светлый рубец. И он уселся голышом в кровати, протирая глаза и оглядывая комнату недоумевающим, никак не фокусирующимся взглядом, все еще сквозь сонную пелену, – верно, так удивляется каждая невинная душа, которой – вот же опять двадцать пять! – заново досталось возродиться в нашем лучшем из миров. В самом деле – ведь сначала его не было, вообще ничего не было, даже сна; потом забрезжил свет, и он уже был – пока в одном лишь сне; кстати, презабавнейший сон, будто он вакействует поутру (да – вот же словцо приснилось!) на каком-то Кассандрском пляже, а владыка-Зевес с Олимпа пускается в него через Термический залив солнечными зайчиками; потом Громовержец вдруг торжественно напрягся, изрек что-то вроде “Глаголом жги сердца людей!” и метнул палящую зарницу, перерубившую его пополам, на высшую и низшую половины; и потом он проснулся. И что же он видит? Лучший из миров!..

 

Увы, его дражайшая половинка не отличалась любовью к уборке, и потому пронзившие комнату солнечные лучи удивленно высветили рассеянно замерцавшую в воздухе пыль, уткнулись сконфуженно в интимный ворох женского нижнего белья на кресле (выглядевшего в ярком свете жуть как не интимно!), оцарапались об отслоившиеся обои в уголке (которые юные Мэтти и Дженни когда-то так любовно и неумело клеили вместе!) и разочарованно угасли. “Как молоды мы были”, – философски пробормотал Мэтт, перегибаясь через край и заглядывая под кровать в поисках тапок, которые милочка Джейн каждое утро “случайно” запинывала куда ни попадя. Конечно, они были там, – обиженно валяющиеся в самом дальнем и пыльном углу кверху подошвами – поди теперь достань да почисть! Ах, Дженни! За годы брака он так и не притерпелся, так и не научился покойно жить на краю этой зияющей пропасти между ее всегда безупречным внешним видом (ах, да она даже после секса прихорашивалась и спала всегда в аккуратной розовой пижаме и в тугой сеточке для волос!) и полнейшим бардаком, творящимся вокруг, до которого она очень неохотно снисходила. Дженни предпочитала идейничать, и тут в ее глазах действительно загорался какой-то особенный свет: любя его, придумала тогда сделать в спальне “рай в шалаше” – и не меньше месяца исступленно искала по магазинам фотообои с аккуратными розовыми камелиями. Премило! Но, раз придумав что-то, – она так смешно и наивно верила, что это навсегда! Ведь фотокамелии рождены цвести вечно! Так что Мэтт совершенно уже разочаровался в хваленой теории Дарвина – непохоже было, чтоб его “звездочку” жизнь сподобилась хоть чему-то научить! Впрочем, все это было столь привычно и банально, что ничуть не задевало его “поэтического жара” (тут смайлик)…

 

Боже, как же он любил эти будние утренние часы! Когда образцовая жена уже затолкала неслуха-сына в образцовый костюмчик (ах, могла бы хоть закрывать дверь в спальню – от криков Лео он чуть не оглох даже во сне!) и вывезла в Монтессори-садик, да и сама уже давно на своей методической работе – методично отрывается на подчиненных (хе-хе! вот и Монтессори!)… А ему можно уже и проснуться, и, не опасаясь обвинений в подаче сынишке “дурного примера”, можно так и болтаться по дому непричесанным и полуодетым… Или – вот еще лучше! – толком так и не позавтракав и только заготовив про запас специальную огромную чашку кофе (чаша, кстати, как раз закуплена на каникулах в Греции! скрытый смысл?), сразу устремиться к письменному столу, заученным движением большого пальца правой ноги включить под столом UPS (ну не лезть же туда на карачках прямо с чашкой в руках!), раскрыть notebook и блаженно откинуться в кресле, шумно прихлебывая горячий кофе и глядя, как все это loading… А затем лениво browse пять минут спортивные страницы (ну, какие там вести из стана манкунианцев?), и наконец, со вздохом предвкушения, открыть в редакторе новый чистый template будущей лекции. В эти минуты клавиатура и “мышь” казались Мэтту продолжениями его рук, его собственными нервными окончаниями, а белое поле редактора, постепенно покрывающееся смысловыми строчками, – более четким, более абстрактным, но все-таки лишь отражением его собственного мыслящего “Я”! И если Джейн вечно говорит, что он только потому и держится за свою неденежную работу, что нормальному труду предпочитает возможность подремать всласть, – она, ей-богу, права! И если Дженни, шутя, говорит, что все его так называемые мысли суть (да-да, она всегда так чертовски грамотна!) лишь продукт вторичной переработки кофе в его мозгу, – она, ей-богу, не шутя права! И если, после сладкого секса, она всегда ревниво упрекает его, что раз он не задает мгновенного храпака, как все стопроцентные мужики, значит, неудовлетворен ею и все мечтает о ком-то еще, – она, ей-же-ей, опять права!

 

И сегодня у него была особая причина “помечтать”. На прошлой неделе, сам нежданно-негаданно для себя (всегда же недолюбливал рифмы за неточность!), он предложился вдруг деканату вести семинар по русской поэзии. Ах, на самом деле, не он, конечно, предложил, а его спросили – там вышел некий казус с двумя нераспределенными “часами”, не суть! – а важно то, что он внезапно согласился и сам предпочел поэзию. С другой стороны – семинар ведь был совсем по краю темы, то бишь чистой роскошью, и записалась только маленькая группка тех, кто буквально “жил” с ним “на одной странице”. Лишь несколько человек из огромного колледжа; они определенно заслуживали поэтического отношения к ним – наперсникам более никому не нужных Муз! Все они уже хорошо знали его педагогические приемчики – и пускай ему иногда удавалось их удивлять, но сегодня, несомненно, все ожидали именно соблюдения традиции: новая тема обязана открываться неординарно, даже сногсшибательно, должна запоминаться, как первая любовь! Учебный план, усеченное количество часов, диктовка каких-то ключевых, но совершенно рутинных формулировок – весь смысл которых только в том, чтобы быть простыми вешками на пройденном мысленном пути, – все это будет, они прекрасно знали. Но первое занятие – оно как обручение: и должно быть столь прекрасным, чтобы помниться сквозь всю последующую прозу – после свадьбы и даже после развода! Одним словом, нельзя изучать русскую поэзию с заплетов Тредиаковского и трактатов Прокоповича (тут смайлик с подмигом)!..

 

Ну, а с чего начинать-то?.. Он откинулся на спинку кресла. Сидя с закрытыми глазами перед чистым белым экраном, вслепую нашаривая и потягивая остывающий кофе, он не то, чтобы размышлял, а покойно отдался во власть подсознания – и только рефлексивные подергивания и сглаживания лицевых мышц показывали яснее ясного, яснее любого сообщения на экране LCD: “Search is in process. Please wait…”.


Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.