«Если движешься в том направлении,

в котором твой страх растет,

ты на правильном пути».

Милорад Павич

ОБЕСКУРАЖЕННОСТЬ, КУРАЖ и РАЖ

Страх лишь краешком своей бездонности дохнул на него, невесомо замутился в самом сокровенном уголке вздрогнувшей души, уже изготовившейся замереть, когда он с нараставшей растерянностью всматривался в собственное отражение. Чтобы дать знать, что он здесь, рядом, возле. Всегда. Пока всего лишь осторожный холодок в груди, колкое предчувствие того, что должно быть невозможным, оно не может случиться, оно не произойдет, как нам кажется, никогда.  

Верхняя секция окна в поезде метро была сдвинута, и в привычном гуле обволакивающего движения он, застыв в тряском устремлении вперед, в упор смотрел на самого себя – без головы. На том месте был провал, пустота, ничто, которое ответно охотно незримо всматривалось в него с беззвучной усмешкой, то ли ухмылкой. Перед ним ритмично потряхивалось отражение человека с отрезанной головой, и он знал, кто это есмь он. Судорожно стряхнув оцепенение и попытавшись суетливо отпрянуть дальше по вагону, дальше, ещё дальше, лишь бы отсюда, прочь, он, не в силах отвести взгляда, везде суматошно натыкался на других, таких же без головы, только никто не был обеспокоен. С химерами бороться бессмысленно. Мы есмы, они суть.

Следовало выходить. Холодок в груди зацепился за горло и двинулся следом, ритмично потряхиваясь и расчленяя движения в его собственном осознании на склеенную мультипликацию, извечный предмет посмешища и насилия. Снаружи было ясно, безмятежно и свежо. Ветреный день, человек.

Следовало приступать. Перед тем, как войти в, собственно, родной дом, он с очевидным малодушием помешкал во дворе, всматриваясь в зелень, сбежавшую от наскучивших условностей цивилизации и радостно утопившую в себе растрескавшиеся полусгнившие скамейки, эти атрибуты декаданса, которыми уже никто никогда не воспользуется.

Немота горла страстно обнималась с предчувствием и проваливалась вглубь живота. Он отчётливо понимал всю безнадёжность намеченной бессмыслицы. Только чудесная, восхитительная в своём невероятии случайность могла уберечь его от предстоявшего безумия. На искупление этой ереси не хватит и жизни. Это невозможно, оно не может случиться, оно не произойдёт, никогда. Вот только разразится прямо сейчас.

Ссора при заключении договора была невообразимо безобразной, она волной несдержанной мерзости накрыла всех. Поэтому абрис девушки на пороге, собственно, родного дома был воспринят им как спасительная отсрочка. Он вспомнил её сразу же, хотя в том окружении она казалась невзрачной тенью, смутным отражением, и почувствовал, что готов воспрянуть: а вдруг это знак, и ему для начала немного повезло? Может, по зыбкой цепочке чутких в своей выверенности шажков он и пройдёт весь этот безумный путь? У неё что-то с лицом, но это следует присмотреться, сейчас пока недосуг. Загар чёткой линией прочерчивался строго по горловину прежнего платья – невольное признание в том, что весь день на улице, одна и та же одёжка. Продаёт какую-нибудь ерунду, бедолага. Суетный день, человек.

– Я тут забыл кое-что. Оставил. Если вы позволите. Я быстро, – рванул он с сумбурными объяснениями и трусоватой суетливой напористостью.

– А-а, – придерживаясь за косяк и исторгая причудливый комплекс запахов, смесь обманных вечерних духов и беспорядочных крепких напитков, девушка послушно качнулась вглубь.

Только маниакальное упорство отца могло сподвигнуть его на этот безумный спектакль. На искупление этой ереси. На что уходит наша жизнь?

Следовало решаться, и он с очевидным малодушием переступил порог, собственно, родного дома. Шаг первый.

Он прожил здесь столько, что воспоминания опрокидывали навзничь. Оставленные им, теперь уже недосуг, часы за углом коридора размеренно вздыхали секундами, стараясь не засбоить от волнения. Он поразился тому, что знакомые стены внушали опасение. Он был ошеломлён. Вместо того, чтобы помочь, они давили, накренясь, чтобы всмотреться. Привычные детали пугали, восставая из прошлого. Кто способен бросить, тот до самого истечения срока лишён счастья такого откровения, как безмерное чувство вины.

– Эй, подруга, что там за хрень? – раздался из комнаты пронзительно узнаваемый в своей хриплой наглой решимости голос нового постояльца.

От него требовалось быть предельно вежливым, тактичным, по возможности даже обаятельным. Не вызвать ни малейшего подозрения.

– Это совсем рядом, вот здесь, возле. Я вас не нисколько задержу. Если позволите, – с прежней невразумительностью и в предельно рваном темпе.

Он стремительно распахнул шкаф в коридоре, крашенный безумной белой краской, отец всегда экономил на бросавшихся в глаза мелочах, это просто какая-то мания, и нырнул внутрь. Шаг второй.

Девушка старательно всматривалась, словно примериваясь, затем склонила себя к ответу:

– А это пацанчик того… как там его… хозяина прежнего. Пришёл. И хочу сказать, он так… ничего себе.

В комнате за углом коридора возникла атмосфера безграничного воодушевления, которая затушевала вздохи обиженных часов.

– Что?! Да ты знаешь, как они нас кинули, гады? Правда, Серый? Я уже давно мечтаю поговорить с ними, блин!

– Чего? – не расслышала, хотя всё было отчётливо. – Этот-то вроде бы как ни при чём ведь здесь, кажется.

Не совсем понимая её странного оценивающего взгляда, он нащупал в пыльном барахле и выдернул наружу стремянку (третий шаг!), резво вскарабкался от пола, рискуя оступиться в своей суетливости, разомкнул крашеные дверцы антресоли (четвертый!) и принялся лихорадочно шарить между растрескавшимися слоями фанерного дна. Где тут могла быть заскладирована у отца эта несчастная пачка? За обшивкой, уточнил ещё напоследок. Самое пикантное, что ведь и сам не был уверен в том, что забыл её. Лишь одно не подлежало сомнению: оставлять её здесь, даже теоретически условную, так ведь отца жаба задушит. Жмот несчастный.

Из комнаты продолжали доноситься скомканные вопли энтузиазма.

– А я говорю, я его сейчас урою! Серый, подтверди, блин!..

Похоже, его визит внёс посильную новизну в их однообразное времяпровождение.

Фанера выпускала занозы как оборонявшийся дикобраз. Разве можно тут что-то выискать в этом хаосе? Чистое безумие. Оксюморон какой-то.

– …Я таких всегда урывал на раз! Серый, только не мешай, я с этой падлой сам разберусь!

Что-то надрывно звякнуло, но устояло. Затем последовало пронзительно скрипящее на фоне рухнувшего стула. Посиделки были солидными.

Девушка качнулась тенью, привлекая внимание, и махнула рукой, загоняя внутрь. Не раздумывая, он рывком втянулся в антресоль. Она на удивление деловито запихала стремянку в закрываемый шкаф, следующим движением отомкнула входную дверь, которая, распахнувшись наотмашь, смачно шмякнула по соседской стене с привычной размашистостью. С лестничной площадки потянуло застарелым сигаретным дымом.

Девушка серым контуром поструилась в комнату. Уже совсем перед тем, как расслышать отпрянувшее: «Зря всё это…», – упершись, затем плавно заслонил перед своим лицом, которое он вдруг стал ощущать, хлипкие фанерные дверцы.

Зловещая суета в коридоре («Вот же ж блин, твою эту самую! Упустила, что ли, гада?»), рваный звук бешено натягиваемой тяжёлой уличной обуви, топот и гам, и заклубившийся смрад, хрипло обруганные сотрапезники выскакивают в мультяшную погоню разваливающимися в разные стороны шагами, каждый добавляя новый хлёсткий удар дверью об изнемогавшую сокрушённую стену.

И настало время, когда его теперь обжёг, кажется, уже настоящий страх. Хладнокровно испепеляя все остальные, теперь уже второстепенные чувства. Спиной он ощущал старые угловатые нелепые игрушки, заброшенные в пыльную глубину, теперь уже навсегда, на отрезке этой нашей жизни, уже никто никогда не воспользуется. Опрокинутым плечом вдруг прощупал в прогибавшемся днище антресоли выступ плотно завёрнутых купюр. Но теперь это было, собственно, уже не имело смысла. На искупление этой ереси ему уже не хватило жизни. На что она ушла? Провал, пустота, ничто по времени. Вдребезги день, человек.

– Серый, блин, сгоняй, что ли, за баблом к соседям! Да у которых мы всегда берём, а то подруга чего-то отрубилась. Добавить надо. Этот гад, блин, достал меня. Но я его ещё встречу! И падлой буду, если не замурую!

Он потуже, рискуя быть замеченным движением, притянул не окрашенные изнутри шершавые занозистые дверцы, которые только и отделяли его, но не отдаляя. Аз есмь. Как же теперь. Отпрянуть, если вдруг. Только не

ГЛАВА САМАЯ ПЕРВАЯ. ЖИЗНЬ И ОТЧАЯНИЕ НАШЕГО ШИФРИКА

Страх, из всех человечьих чувств изначально самое человечное движение, неистребимое и вечное, отличающее и облагораживающее. Один только страх делает жизнь осмысленной. Он вложен в них, чтобы звенеть и царапать, дрожать и язвить болью неразрешимого и столь целительного смятения. Страх испепеляет все остальные чувства, он создан, чтобы очищать их. Нет причин бояться за того, в ком клубится страх. Он служит поводырем, который ведет по хлябям и пескам, тропам и вади, посохом, не позволяющим сбиться с того пути, который неизбежно завершается там, где следует, и тогда, когда этому надлежит быть. Пусть это и оспоримо – желающими всё подвергнуть сомнению и не осознающими в своей самоомрачённости бессмысленность пустых препирательств там, когда всё решается здесь, совсем на другом уровне.

Для шифрика страх был дыханием, образом жизни, константой. Это всепоглощающее чувство владело им постоянно и безраздельно, оно определяло каждый его шаг. Он переживал за происходившее, не состоявшееся и предстоявшее, за неоправданный риск и трусливое бездействие, за опрометчивые порывы и постыдную пассивность, за вероятность пагубных последствий, за весь тот абсурд, куда его угораздило угодить.

Каждый день для него был полон дурными предчувствиями: как бы у них там чего не случилось. За самого себя он был спокоен: в своей рабочей камере, железном изолированном ящике, код доступа к которому был известен только ему, он находился в полной безопасности. Неприятности могли подстерегать его лишь со стороны изуверившегося в жизни кондиционера, который регулярно ломался и злобно бил током, и барахлившего замка  (посол экономил на ремонте). Снаружи ликовала и кусалась настоящая, полная риска и приключений реальная жизнь, а он лишь невозмутимо отражал её в донесениях, сводках и отчётах, привычно переживая за действующих лиц.

Толчок испуга ритуально распахивал утро злорадным стуком завхоза в дверь (посол экономил на звонке в его квартиру). Утреннее вторжение незваного гостя стало уже традицией, однако всё равно укалывало холодком: уж не стряслось ли чего? Когда что-нибудь случается, без него никак не обойтись. Он всегда бывает востребован тогда, когда что-либо происходит.

Нина, изнывавшая от безделья, вынужденной бестолковости и врождённой злобности, с привычной раздражённостью скрывалась в комнате, обзор которой с маршрута утреннего визитёра был затруднён. Оттуда же можно было в качестве разминки беспрепятственно побухтеть в своё удовольствие.

Завхоз тяготел к рациональности, был энергичен и порывист. Переполнявшая его, особенно поутру, решимость выполнить поставленную задачу исключала любое подобие чувства виноватости. Целеустремлённый и напористый, выплёскивая с похмелья наружу излишне решительные движения, он вламывался спозаранку в квартиру шифрика, чтобы добраться до государственного флага на крыше посольства. Из экономии пространства другого пути к этому элементу архитектуры не было предусмотрено.

Накануне завхоз весь день испытывал гибельный восторг предвкушения, поскольку супруга посла в честь своего дня рождения пригласила сотрудников на чай. Он до последнего не мог поверить, что приглашение на чай означало только чай и ничего более. Когда истина открылась во всём своём безобразии, от разочарования у него заныли зубы, которые потребовалось полоскать джином, и двух бутылок как не бывало. Поэтому сегодня он был особенно решителен и целеустремлён. Топая по ломаной диагонали к выходу на крышу, он по ходу дела давал энергичные объяснения:

– Шифрик, привет! Распоряжение посла: приспустить флаг. Умер Папа Римский, мы присоединяемся к трауру. Решение согласовано с Центром, обсуждению не подлежит, критике не подвергается, надлежит немедленному исполнению. Когда куриальный кардинал вышел на балкон объявить, что понтифик встретился с Богом, эта фраза вызвала у католиков на  площади Святого Петра шквал аплодисментов. Представляешь, какая порнография!

Шифрика все звали, как правило, просто шифриком. Наш шифрик. Такая снисходительная жалостливость была неоправданна и, пожалуй, опрометчива. Ведь он был в курсе того, чего не знал никто другой, чего лучше бы не знать никому. Ему было известно  самое сокровенное, запретное, непоправимое, постыдное, пикантное и возмутительное.

Это тайное знание невольно мерцало у него в глазах. Он мог бы быть исповедальником: выслушивать трагедии, промывать раны, перебирать варианты  спасения и предлагать извилистые тропки к истине. Вместо этого он, подчиняясь гримасе судьбы, исправлял ошибки в чужих текстах, уточнял размеры полей и нормативы межстрочных интервалов в отчётных документах, выверял должности адресатов, которые оглушали своей звучностью. Несоразмерность ситуации придавала его фигуре трагический оттенок. Чтобы избежать сползания к трагикомическому, следовало быть выше этого фарса. Тем более что корявые тексты в конечном итоге отправлялись в корзину, сброшюрованные документы, исполняемые для проформы, уныло вбирали пыль в облупленных шкафах за железными створками, а сошедшие с пьедестала адресаты вызывали лишь снисходительную усмешку, сарказм которой соответствовал нормальному человеческому злорадству.

– Эй, шифрик, подстраховал бы меня, что ли! Заодно хоть посмотришь, какая там погода снаружи, а то всё взаперти да взаперти.

– Да уж лучше взаперти, чем с больной-то головой.

– Только вот без намёков, попрошу. И смотри, не захлопни меня здесь. А то знаю я вас: стул лишний не дашь, так будете дуться всю командировку.

Осмотрев с высоты мечеть по соседству, завхоз приступил к манипуляциям с символом национальной государственности. Кроме поддержания международных отношений, предстояли также ремонтные работы, поскольку в последний свой заход завхоз в чрезмерной порывистости упал на флагшток. Посол же, тот ещё жмот, новую матчасть, понятное дело, закупать отказался.

Шифрику наружу было никак нельзя. Наивные бедолаги, кто опрометчиво повёлся на эту завораживающе звучащую профессию, дисциплинированно существуют в пределах учреждения, определённого им в качестве окружающего мира. Вереницы бессмысленных часов на вереницах бессмысленных дежурств, напрочь растворяющих жизнь, без остатка; зуммер, выдёргивающий на связь в любое время суток; выход наружу –  в назначенное время в сопровождении выделенных лиц. Ключевое слово, определяющее течение их дней, – бессмыслица. Остальные проживают собственную жизнь, они – чужую, назначенную. Они выносливей остальных, поскольку другие – решаются, рискуют, замирают, ликуют и отчаиваются, а они обо всем этом лишь читают в текстах, которые сосредоточенно обрабатывают и отправляют, переживая за действующих лиц и волнуясь за исход событий.

Погода снаружи была ликующе прекрасной. Несмотря на ранний час, от избытка солнца ломало глаза, но зной висящего марева, которое придавливает, растворяя сознание, ещё только предстоял. Незамутнённое небо обещало чистоту чувств и помыслов; взмахи ветерка, напитанного светом и лучившегося им, наполняли безмятежностью, ожиданием и смутной, зыбкой, робкой надеждой, пусть ничтожной, но спасительной.

Закрепивши с четвёртого раза приспущенное полотнище, рвавшееся прочь от похмельного выдоха, завхоз на обратном пути норовил принюхаться к запахам из кухни и хозяйственным взглядом окинуть мебель. Что это за свежая царапина, здесь вот? А это чем изгваздали? Теперь уже и не оттереть. Шифрик игнорировал провокации, предоставляя Нине право ответного удара. Ты когда нам заменишь эту рухлядь, придурок? А замок ему на работе  починить у тебя когда твои пьяные руки дойдут? После таких инсинуаций задерживаться уже не имело смысла: у него сегодня ещё масса дел, столько всего перелопатить, просто ужас.  И звали его, как правило, просто завхозом.

Жизнь, та, которая снаружи, была ликующе прекрасной. Жаль, что она не имела к нему никакого отношения: дни и ночи по зуммеру в изолированном ящике, скрупулёзно набивая тексты, завершавшие путь в корзинах для мусора. Словно в коконе. Усекновение дней наших. Приберегаешь на потом, копишь про запас, складируешь, лелеешь и предвкушаешь, чтобы уж затем начать жить с полной отдачей. Так кажется. Все проходит мимо, и обнаруживаешь, что уже прошло, в этой ликующей жизни тебе выпало только ждать.

И страх был чувством, которое не одолеть. Божество, которое безжалостно. Страх наползал неотвратимо. К нему невозможно привыкнуть, приспособиться, приноровиться. Притерпеться, притереться. Приручить себя. Приучиться не передёргиваться от приступов мерзкой дурноты, подхлёстывающей к перехлёсту горла и плеч.

Но следовало спешить. По распорядку предстояло совещание у посла.

– Про нашу мебель не забудь там напомнить, – проводила его Нина бесперспективной репликой.

Он проверил рабочую камеру: на этот раз там всё заледенело от распоясавшегося кондиционера. Прорубить бы окошко наружу и распахивать его по утрам. Здороваться с прохожими. Смотреть на пальмы, любоваться пронзительно чистым небом. Коротко вздохнув, шифрик прихватил по дороге свитер, чтобы после совещания не обморозиться на сеансе связи, и спустился на посольский этаж. На что уходит наша жизнь? И ведь уже ничего не

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРЕЖИВАНИЯ И ЗАБОТЫ СТАРОГО ПОСЛА

Страх в кабинете посла был неприметен, незрим, почти невычисляем, но лишь потому, что был умело растворён в настойчивой суете поиска истины и остервенелом служебном рвении. Стоило чуть притормозить в этом тряском устремлении вперед – и он сразу проявлялся, неистребимый и вездесущий, как запах пота в спортзале: страх ответственности, внезапного коварного поручения, роковых последствий, необходимости соответствия, не оправдать надежд, не выполнить в установленный срок, всплывут огрехи в бухгалтерии, подставит советник, вскроется то, чему никак не следовало выползать наружу. А отвечать за всё, как всегда, одному ему. Никто из этих ведь не понимает. Это просто какой-то оксюморон. Смотри, ей весело грустить, такой нарядно-обнажённой. Дотянуть бы только срок, на Балканах уже и домик присмотрен, райский уголок.

Кабинет, баюкавший страх, был просторен, вальяжен и вполне при­стоен для выполнения поставленных задач. Индонезийский сандал, малазийский пали­сандр, некоторая экономия на инкрустации. Шифрик не уставал радоваться, что Нины тут не бывает. Лично ему безумно нравился геккончик, любивший замереть на перехлёсте стен и потолка, в точке пересечения трёх плоскостей, куда он по утрам упорно протаптывал свой следок. Гибкое, всегда насторо­женное тельце. Пергаментная кожа, схожая с сетчатым напряжённо-угрю­мым лицом посла. Широкий язык с небольшой вырезкой впереди. Движения, которые не уловить, и отмечаешь только очередную застывшую позу. Как в рваных кадрах фильма, загружаемого с дешёвого интернета.

Экономия, только жёсткая, радующая Центр экономия могла спасти его надежды от краха. Под гнётом нараставшей паники посол был склонен пренебречь условностями и реверансами, эти наскучившими атрибутами декаданса. В складывавшихся обстоятельствах он считал нужным скрывать лишь затравленность во взгляде, в остальном же предпочитал предельную прямолинейность. У него были глаза с красными прожилками, как у много повидавших, но ничему не научившихся людей, всегда напряжённых в ожидании подвоха. И звали его, как правило, не по имени, а просто послом.

– Господин посол, все в сборе.

– Коллеги, у меня к вам один важный разговор. Прошу всех сосредоточиться. В коридоре из-за протечки труб продолжает капать с потолочного перекрытия. Двух тазов уже не хватает. До меня довели, что посольские остряки называют это «слёзы Саддама» и «слёзы Буша». Ничего смешного, однако, не нахожу. Объясняю: на ремонт денег нет, и теребить Центр отдельно на эту позорную тему я не собираюсь. Итак, ваши предложения.

– Закрыться, всё опечатать и уехать.

Посол был прав, недолюбливая атташе: молод, язвителен и перспективен. У него всё ещё было впереди, это ужасало и определяло настоятельную необходимость исподволь третировать молодого нахала. Их мнения зачастую, а практически всегда, не совпадали.

– Боюсь, милейший, Вы продавливаете непопулярный вариант. Лично я вижу следующий выход из положения: женщинам необходимо выделить дополнительные ёмкости. Хоть что-то полезное для благоустройства родного посольства. Кроме того, предстоит приём, пусть подготовятся лепить пирожки: на обеспечение представительских мероприятий денег также нет.

Посол выждал, сделав проникновенную паузу.

– Коллеги, как же улучшить материальное положение родного посольства? Хотелось бы услышать толковые предложения. Следует уточнить у местной стороны, какие имеются для дипломатического корпуса скидки, льготы, преференции. Может, найдётся какой-нибудь спонсор. Господин консул?

Консул, как всегда, был предельно циничен.

– Бесперспективно, это однозначно. Давайте исходить из менталитета. Любимое занятие аборигенов – либо перебегать дорогу в неположенном месте, либо пить в лавке кофе вёдрами и хватать за руки проходящих мимо иностранцев, поскольку у них твёрдое убеждение, что истинное предназначение иностранца – немедленно дать им на чай. Их перманентное состояние – это ожидание заоблачной цены за свои занюханные сувениры. В перерывах в качестве разминки – молитва. Так что разговор о преференциях иллюзорен.

– Ваши неоднократные наезды на местных граждан ещё не повод костерить их вдоль и поперёк. Хоть бы в рамадан поостереглись давить их. Или давно в калабуш не попадали, господин консул? Там достаточно мерзко.

– Рамадан – время отрешения от мирских забот, когда им следует сосредоточиться на служении Создателю. Душой и телом. Вот и флаг им в руки, ветер в спину, барабан на шею, три пера в задницу, паровоз навстречу!

– Можете не продолжать. Вернёмся к поднятой теме. Итак, какие возможны варианты по решению имеющихся финансовых проблем?

– Господин посол, если Вы настаиваете, есть верный способ: похитить гроб пророка Мохаммеда, чтобы мусульмане приезжали поклоняться ему. На платной основе, разумеется.

– Господин атташе, вынужден отметить, что вы не проявляете должной настойчивости в решении поставленной задачи, предпочитая юродствовать. Перейдём к информационным вопросам. Ориентировка Центра: по данным руководства, пиндосы… пардон, наш стратегический партнёр намерен создать благоприятные условия для смещения правящего в королевстве режима, который является скрытым сторонником международного терроризма. Предполагается устранение короля как активного проводника экстремизма и возведение на трон наследного принца, лояльного пиндосам… Для экономии времени остановимся на данном терминологическом варианте… От нас требуется оценить реальность этой угрозы, чреватой дестабилизацией ситуации в стране и регионе в целом, и добыть достоверные сведения, касающиеся указанных планов. Их разработка, подготовительные мероприятия, исполнители, финансирование, направленность против нашей национальной безопасности – прошу доложить всю имеющуюся информацию. Господин советник?

Отличительной особенностью советника являлась готовность ответить на любой вопрос в любое время и в любой тональности.

– Знакомый коммерсант сообщает, что у короля на днях был удар. Однако в целом он уверен, что на данном этапе всё стабильно.

– Откуда такая уверенность?

– Источник занимается стройматериалами: песок, цемент и прочее – и имеет надёжные связи в верхах. Песка в пустыне много, навара хватает для всех, и его ценят и берегут. Перед последними беспорядками его спонсор предупредил, что лучше покинуть страну – и опасения полностью подтвердились. А сейчас спонсор спокоен – значит, всё под контролем, причин для беспокойства нет.

– Ещё информация по внутриполитической ситуации? Господин атташе, прошу не уклоняться, Вы можете принять активное участие в дискуссии.

– Вчера полиция провела широкомасштабную спецоперацию по изъятию рождественских открыток в торговых точках. Виновные в распространении символов языческих обрядов арестованы. Кроме того, последним королевским указом запрещено целование рук у членов королевской семьи.

– Насколько я понял из предыдущего доклада, у короля, кажется, удар.

– Бедолага успел накануне сделать этот смелый шаг по развитию демократии. В целом же полагаю, что нам следует присматривать прежде всего за шиитами, которые способны всем без исключения создать головную боль. Боюсь лишь, Вы сочтёте, что я опять продавливаю непопулярный вариант.

– Я непременно учту Ваше авторитетное мнение. Кстати, господин консул, министру передали нашу записку с просьбой снизить плату за аренду?

– Лично в его холёные руки. Он в ответ просил сообщить, что ничего не видит, потому что накануне ему закапали глаза. Из-за пыльного климата у всех них проблемы со зрением. Видят отчётливо только деньги и женщин.

– А решена проблема с яхтой моего знакомого из Черногории, которую задержали в порту?

– Портовым властям необходимо отметить страну регистрации. Черногория как таковая им неизвестна, просили назвать какую-нибудь соседнюю страну, желательно покрупнее. Предложены Хорватия или Босния, на выбор.

– Коллеги, скажу прямо, результаты неутешительные. Все свободны.

Вспугнутый геккончик, метнувшись, отпрянул к двери. По распорядку приближался сеанс связи, и посол с мукой на лице приступил к докладной. Никто из этих ведь не понимает. Всякий раз, передавая шифрику бланк, он с трудом удерживался от вопроса: «За это ведь не должны уволить?» Ему уже давно открылось: страх всегда и у всех, вопрос лишь в том, насколько цепко он овладел именно тобой. Как жить, если ты весь соткан из страха? Весь наливаешься им, он обгладывает всего тебя, растворяет, как тьма, с которой не совладать. А тут ещё этот балбес ничего не сообщает, словно провалился.

В рабочей камере шифрик отбросил в сторону бесполезный свитер, поскольку кондиционер заглох и стояла ошеломляющая жара. Если нас не спасёт стыд, нас уже больше ничто не спасёт. Стыд, значит, должен быть громадным. Малодушно помешкал перед началом сеанса: по договорённости, на бланке исправлений ему должны были сообщать последние новости, как обстоят дела дома. Мама уже совсем плоха. Слабеет с каждым днём. Совсем не

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЧУВСТВА И УСТРЕМЛЕНИЯ НИНЫ

Страх заставлял Нину корчиться на заднем сиденье. Трясясь на колдобинах, они потерянно плутали в шиитских кварталах, традиционно украшенных чёрными флагами и апокалипсическими надписями. Настоящий шиит неотступно помнит, что весь его путь на земле представляет собой страдание. Единственное утешение в этой безрадостной жизни – напакостить суннитам, ведь они погубили имама Хусейна. Скорбь достигает апогея в праздник ашура, его как раз и отмечали. Снаружи машину обтекала фанатичная толпа, извиваясь в корчах экстаза и ритмично выдыхая в такт ударов по телу. Они с радостью готовы были броситься под колёса, погибшие за веру в праздник ашура сразу попадают в рай. Самый короткий путь мученичества. Не суннит ли ты, такой бессмыслицы не спрашивают, это безошибочно определяют по страху, плещущемуся в твоих зрачках.

После указания Центра неукоснительно исполнять пожелания членов семей работников шифрорганов, чтобы компенсировать ущербность существования их кормильцев, Нина стала всеобщим проклятьем. Она восприняла указание на ура и пошла вразнос, остальные молча содрогнулись. Отныне каждый чувствовал себя очередной жертвой на заклание и норовил при встрече с ней быстро отвести глаза, хотя это не спасало от неотвратимого. Нина настойчиво добивалась исполнения пожелания «А погуляем!» Ведь живём однова. Кто-то в железной конуре полжизни проводит, а кто-то должен и на мир посмотреть. Так что не надо запирать меня в вашей ржавой золотой клетке. И звали её, с соответствующими интонациями, просто Ниной.

– Ну что, повезёшь меня сегодня на развал в Хусейнию, – определила Нина для атташе порядок предстоящих действий, перехватив его в коридоре рядом с пенившимися от капели тазами. – Судьба твоя такая, бедолага.

– Что такое развал?

– Это нормальный такой дешёвый базарчик.

– А что такое Хусейния?

– Это нормальный такой дешёвый райончик у шиитов. У них всё дёшевое. Они молодцы. Грязненькие только, придурки.

– Почему же «придурки»?

– А все они здесь придурки. Потому что здесь.

День развивался стремительно. Поутру завхоз приспусканием флага похоронил князя Монако и выцелил у Нины сломанный стул в углу кухни, сплошная порнография, но по вполне веским причинам не смог достаточно чётко сформулировать официальных претензий. Затем энергично прокрутилось совещание. Шифрик успел лишь отметить, что посол был лихорадочно возбуждён, а геккончик начал линять. Это было интригующее зрелище.  Он захватывал челюстями лоскуты отставшей кожи и медленно проглатывал их.

– Коллеги, прошу сосредоточиться, у меня ряд важных вопросов. Комплект ёмкостей нарастили? Женщинам, кроме пирожков, предстоит лепить также пельмени. Гости будут довольны, Центр тоже. Господин консул, каково на сей раз количество местных граждан, пострадавших от Вас на дорогах?

– Танки грязи не боятся. А раздавленных лично мною аборигенов из числа нарушивших правила дорожного движения по состоянию на сегодня нет, – последовал бесстрастный доклад.

– Это радует. Идём далее: восстановил ли министр своё зрение?

– Полностью. Купюры в нагрудном кармане клиента теперь различает от самых дверей. Но наш документ он потерял, просит прислать дубликат.

– Как потерял? Где?

– В порядке поступления вопросов: безвозвратно, в борделе.

– Полный оксюморон! А как ситуация с яхтой в порту?

– Как выяснилось, Хорватия и Босния местным властям также ни о чём не говорят. Сошлись на Югославии. Они её смутно, но пока ещё помнят.

– Продолжаем внимательно отслеживать внутриполитическую обстановку, не расслабляемся. Пиндосы не дремлют. Как там наш коммерсант?

Советник дисциплинированно обозначился грузным контуром.

– У него период депрессии. Преодолевает пешими прогулками, тайским массажем и стрижкой горячими ножницами…

– Всё верно, когда кончается песок и становится нечем торговать, у коммерсантов случаются запои.

Посол метнул свирепый взгляд. У атташе были чистые, ясные глаза, означавшие, что он ещё ничего не повидал в жизни и ничему не научился.

– Обойдёмся без Ваших неуместных реплик. Итак?

– … По существу интересующего нас вопроса он сообщает следующее: король пришёл в себя, ему назначен курс лечения. На это время его уговорили делегировать полномочия наследному принцу. Временно, только на период лечения. Так что ситуация пока без изменений и под контролем.

– Кто-либо располагает ещё информацией для доклада? Коллеги, вынужден с сожалением отметить, что вы по-прежнему не проявляете должной настойчивости. Все свободны. Господина советника прошу задержаться…

Посол был энергичен и целеустремлён, его переполняла жажда немедленных решительных действий. Он чуял соблазнительный запах удачи.

– Голубчик, у меня есть один важный разговор. Я прошу сосредоточиться. К нам обратились из Центра: члену администрации нужна антикоррозийная листовая медь, под черепицу, чтобы дача была на века. Пойдёт как образец в рамках программы развития торгово-экономических связей. Займитесь этим, голубчик. В каких размерах может быть определена моя доля?

– Господин посол, – склонил себя советник к ответу, примерившись, – ведь при решении этого вопроса Вы и так… м-м-м… наварите.

– Это само собой. А сколько мне ещё будет причитаться – за общее руководство? Проработайте и доложите. Все детали будут представлять для меня безусловный интерес. Не мешкайте же, действуйте без промедления.

Кажется, появилась возможность выручить этого балбеса. И нарисовался шанс уесть молодого выскочку. Иногда удача способна просто ошеломить. Шанс был вполне реальным, поскольку у Нины была милая привычка скрывать второстепенные, на её взгляд, факторы. На сей раз она утаила, что не имеет ни малейшего представления о дороге в так манящую Хусейнию.

– В Центр, незамедлительно, внеочередная. По вопросам кадров, – посол передал шифрику докладную, за которую вроде бы не должны уволить.

Информирую, что атташе Посольства грубо нарушил нормы поведения сотрудников загранучреждений за рубежом. Как установлено, он без должного согласования с руководством Посольства несанкционированно выехал в район с неблагоприятной криминогенной обстановкой, не располагая достоверной информацией о маршрутах передвижения и конфессионально-этнических особенностях племенного трайба, проживающего в этом районе. О преступной непродуманности поездки свидетельствует то, что по времени она совпала с религиозным праздником радикальных исламистов. Ситуация усугубилась также фактом передачи управления штатным транспортным средством Посольства представителю экстремистской оппозиции.

Нина завела в дебри королевства и бросила. Ты что, совсем здесь в дорогах не разбираешься? Спроси тогда у местных, я же не владею языком, это вам, придуркам, за него деньги платят.

Соблюдение поста в этот день очищает от грехов за предыдущий и последующий годы, а подаяние вернётся в стократном размере. Кто встретит день ашура в состоянии поста, тот будет сохранён от ужаса предсмертной агонии. В этот день в священной Кербелле принял мученическую смерть третий шиитский имам Хусейн, прямой внук пророка Мохаммеда, да благословит его Аллах и приветствует. И настоящие, истинные шииты исполняют скорбные молитвы, нанося себе удары кинжалами в грудь в память о страданиях имама и бичуя себя цепями. У них нет страха, только религиозный экстаз. Божество рождает бесстрашие, потому что обещает бессмертие.

– Меня зовут Хусейн, вижу, вы застряли. Я вывезу вас отсюда.

– Что сказал этот придурок?

– Его зовут Хусейном.

– Всех шиитов зовут Хусейнами?

– Если ты сейчас помолчишь, это пойдёт нам только на пользу.

Их нежданный гид, преодолевая колдобины, стал уверенно наезжать на толпу, и та, подёргиваясь  угрожающими конвульсиями, расступалась в последний момент, растекалась перед ними, высвобождая путь к возвращению.

Войдя в связь, шифрик первым делом обработал очередную вставку Центра. На стандартном бланке исправлений ему по договорённости сообщали последние новости. Лучше не становится, и быть не может. Теперь будет только хуже, с этим остаётся только смириться. Сам понимаешь, старость не лечится. Память у неё слабеет с каждым днём. Тут на днях пьяная компашка от соседей послала гонца занять денег. Послушайте, так вы ещё за прошлое не отдали; молодуха же должна была вернуть, неужели заныкала, паскуда такая; навесили синяков по всему лицу, а мама так и не призналась, что взяла деньги, которые не ей, забыла, напрочь всё забыла; девчонку, перепутавшую квартиры, чуть не прибили, бедолагу; а последние дни там вообще дикие крики и возня несусветная, пока всё не стихло. Такие тут у нас дела. Что всё образуется, такого нельзя обещать; и поделать уже нечего. Это не в нашей власти. Так что держись. Мы идём следующими, таков уж наш путь. Этого не

ГЛАВА СЛЕДУЮЩАЯ. СОМНЕНИЯ АТТАШЕ

Страх уже достаточно истерзал его и, пожалуй, достиг своей цели: в нём зародилось сомнение в том, что можно чего-то успеть добиться, когда вокруг столько глупцов и негодяев, фанатиков и слепцов. Ощущение потерянности в этом хаосе – вот что ужасало. Ключевое слово, определявшее происходящее, – бессмыслица. В том, что происходило, не было логики, системы, возможно, даже смысла. Жизнь была полна ерунды. Его собственная, единственная, последняя жизнь. А поскольку он был ожесточён, он додумал эту мысль до конца: очевидно, как и у всех остальных – тоже.

Одна минутка ничего не значит в нашей жизни. Как и час. И день, и неделя. Они, как нам кажется, ничего не могут изменить, или решить, или определить, потому что слишком ничтожны по времени. Как, собственно, и месяц, и год. И вся наша жизнь – тоже. Она ничего не решает и не меняет. Ничего не происходит. Всё ничтожно, она сама – ничто. И выбор между глупцом или негодяем, фанатиком и слепцом не так уж и важен. Потому что просто бессмыслен.

В день ашура множество пророков спаслось от бед. В этот день родился Ибрахим, вознесся на небо Иса, спасся от преследования фараона Моисей.

– Кажется, выбрались. Не хотите кофе? – Хусейн обернулся к ним с улыбкой, постаравшись, чтобы она распространилась и на Нину, скрючившуюся позади них. – Всегда забавно общаться с кяфирами. Слепота неверных, их добровольный отказ от спасения, их самоомрачённость просто поразительны. Кяфиры думают только о жизни на этом свете, о её благах. Я всё хочу понять: они, действительно, настолько мужественны? Ведь они должны знать, что после смерти их ожидают неописуемые вечные муки и страдания.

В придорожной шиитской кафешке было скученно и грязновато, но умиротворённо. У ног уютно тёрлись кошки, уверенно претендовавшие на объедки. Обслуга шустро разносила по проходу угли для кальянов, раскачивая их в плошках на длинных цепях, чтобы раздувать по дороге. Нина стихла и приумолкла, стало совсем хорошо. Хусейн терпеливо отодвинул ногой в сторону самую настырную кошку:

– К ним мы относимся хорошо, ведь это любимое животное Пророка, да благословит его Аллах и приветствует. По преданию, когда кошка уснула на его плаще, а Мохаммеду надо было собираться в путь, чтобы нести веру людям, он отрезал край плаща, дабы не потревожить её.

Атташе перевёл, Нина кивком одобрила изложенную позицию. Она сама на днях завела приблудную кошку, с которой у посольства не было никакого сладу: та мявкала дни и ночи напролёт, бросалась под ноги в коридорах, опрокидывала тазики и вёдра, предпочитая «слёзы Буша», и остервенело царапалась в служебные двери, предпочитая приёмную посла. Хусейн продолжал с сосредоточенным видом:

– Истинная вера там, где нет лжи. Некоторые же пытаются лукавить даже в собственной истории. Почему фараон гнался за евреями во время их исхода из Египта? Они накануне назанимали у него денег, уверенные, что уже не придется отдавать. А почему они смогли перейти Красное море, а перед войском фараона накатили волны? По-еврейски точный расчёт графика отливов и приливов. Манна небесная – это сок сломанных пальмовых деревьев, похожий на кашицу, который выпал после смерча. Всем их чудесам есть своё объяснение. Там же, где лукавство и обман, нет места вере. Истинная вера – только у нас. И нам не нужны мусульмане только по пятницам. Истинный мусульманин верит двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. «И был человек порабощён вещественным началом жизни, но затем пришла полнота времени». А лукавые будут наказаны, нищие они или правители. Завершается священный месяц рамадан, когда Создатель помогает сохранить душу от нечистых помыслов и дарует верующим милость на небесах. Кто сосредоточится на служении Ему, тот спасёт свою душу от ада.

Дома Нине предстояла возня с кошкой: придумать имя, подтереть лужи из тазиков и вёдер, оберечь от оскорблений действием завхоза. Сегодня поутру тот был особенно нахален, шастал везде, бесстыдно выискивая ущерб государству, изобиловал подробностями. Умер эмир Кувейта. Наследник же маразматичен от старости и не в состоянии прочитать в парламенте присягу, бедолага,  а там всего-то две строчки, по семь слов в каждой. И теперь у них проблема: куда плыть дальше, если уже приплыли. Жёсткое порно.

Геккон продолжал методично сдирать и глотать собственную кожу, посла же обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, он тихо радовался, мысленно совершенствуя докладную, которая нравилась ему всё больше. С другой – был явно расстроен, поскольку предстояло докладывать о происшествии, которое затрудняло выполнение поручения Центра.

– Он всё же допился до ручки! Как он умудрился попасть под машину эскорта наследного принца? Или тут все так ходят? Полный оксюморон!

– Местные весьма сожалеют, – кротко докладывал советник. – Для них самих это большой удар. Ведь его продукция, в том числе листовая медь,  пользовалась повышенным спросом, особенно для строительства мечетей. Это самые крепкие здания в стране, в случае чего, укрываются именно в них.

– Это в случае чего же? – решил уточнить посол.

– Например, землетрясения… или перестрелки при беспорядках.

– Господин консул, в суде уже определили виновника происшествия?

Консул, как всегда, был предельно невозмутим:

– Выданы следующие определения: «Тут все так ездят». «На всё воля Аллаха». И последнее: «С учётом обстоятельств погибший не будет призван на военную службу». Короче, сапёр от лопатки недалеко падает.

– Без комментариев. Мне весело грустить такой нарядно-обнажённой. Что слышно насчет короля?

Советник затосковал, затем произвёл над собой усилие и решился:

– В ходе медицинских процедур монарх плавно перешёл в состояние комы, и его подключили к аппарату искусственного поддержания жизни.

Атташе сделал было движение, но посол раздражённо махнул рукой:

– Чем там занимаются Ваши шииты, я и сам знаю: привычным для них делом – смывают кровь с улиц после ашуры. А впереди у них ещё Ночь пред-определения при завершении рамадана, то-то побесятся. Продолжаем отслеживать ситуацию в стране, за пиндосами – жёсткий контроль. Женщинам организовать круглосуточное дежурство по ёмкостям, назначить ответственного, составить график лепки пирожков и пельменей. Все свободны.

Это была докладная, за которую точно не должны были уволить. По утверждению атташе, в результате выше описанного инцидента он смог завязать знакомство с функционером исламской оппозиции и получить доступ к сведениям, представляющим для Центра повышенный интерес. В частности, указанный источник сообщает о предстоящей казни наследного принца, обвиняемого в подготовке антигосударственного заговора с целью свержения правящего режима. Посольство не располагает какими-либо данными о госперевороте, принц относится к числу ближайшего окружения короля и продолжает исполнять свои обязанности. С учётом абсурдности представленных сведений полагаю действия атташе попыткой избежать ответственности за свой проступок, подлежащий примерному наказанию. Предлагаю прекратить командировку под благовидным предлогом: необходимость сопровождения груза-200. Вот и славненько. Заодно и выкуп за балбеса может привезти.

Атташе внимал в немом оцепенении. Казнь не будет совершена под Аркой Победы, хотя такие планы и строились. Не всем планам дано осуществиться. Сам он предпочёл бы быть расстрелянным, как солдат. Но не всегда наши предпочтения принимаются в расчёт. А вообще солдаты ислама, как правило, выбирают кинжал, которым пересекают горло жертве, выбранной на заклание, как спутанному барану. Пресса будет допущена только после того, как с шеи снимут верёвку. Позволят даже сделать снимки, ведь им это как воздух. Но всё может завершиться и гораздо прозаичней: постепенным умерщвлением в тюремном каземате, постепенно, день за днём, незаметно, как истекает жизнь по каплям, когда в ней уже не осталось смысла.

На казнь будет допущено ограниченное число лиц, лишь избранные, которые заслужили такое право своей лояльностью и рвением. Снимки будет позволено сделать только после того, как верёвку выхлестнут из-за шеи. И всё внимание будет на синюшной полосе на горле, там, куда вдыхалась жизнь, а теперь её уже нет. Что же требуется, чтобы она перестала быть настолько легковесной. И каким замыслен наш путь. Неужели всё – химера.

Посол шумно сдвинул кресло, поднимаясь после успешно выполненной задачи, геккончик выронил жёваный клочок и метнулся к двери.

– Вопросы есть? Почерк разборчивый? Тогда отправляй в два адреса, с учётом кадровиков. Пусть там думают и решают, по какой статье отзывать.

Кондиционер остервенело плевался кусками намороженного льда. Шифрик, закутавшись в свитер, вникал в текст на бланке исправлений. Нарастание хаоса и абсурда. Прячет и перепрятывает, вещи, деньги, документы, лекарства, всё. Устроила скандал с якобы пропавшими ложками, звонила в милицию. Выбрасывает в форточку пакеты с мусором, срывает с себя памперсы. Таскает сладости, включает газ. Ругается с сиделкой, извела уже её, та не позволяет по ночам шарить в холодильнике. На днях пыталась уйти из дома. Короче, для организации ухода нужен родственник на месте, чтобы не

ДАЛЕЕ. ХЛОПОТЫ ЗАВХОЗА

Страх плескался в нём, не совсем разборчиво, зато неистребимо. Подступавшая дурнота размывала грани, и порой ему начинало казаться, что это он плещется в страхе, царапаясь похолодевшими рёбрами за стенки шершавого занозистого сосуда и рискуя раствориться без остатка. Он пытался обессмыслить эту наваждение, глоток за глотком, но становилось совсем тошно.

Когда он доходил до ручки, он практиковал начало новой жизни – и постепенно очищался от шелухи прилипшей тухлятины, светлел, полнился ликованием. А затем опять находился очередной предлог. Почему бы и нет, ещё разок, не страшно. И всё закруживалось по-новому, безумная круговерть продолжалась. И звали его, как правило, не по имени, а просто завхоз.

Он уже уяснил, в чём заключалась суть этой порнографии: сначала время уходит на разгул и восторженность, а затем оно требуется ещё и на то, чтобы опомниться и придти в себя. Так оно и истекает: толчками, порывами и глупостями. И взаимосвязь времени и страха просто поразительна. Чем больше уходит времени в песок, тем сильнее прорастает страх. И отрезвление не в состоянии совладать с беспамятством, а уж тем более – с безумием.

Он уже понял, что время – категория, сопоставимая по мере отчаяния только со страхом. Времени у нас остаётся всё меньше, и эта непреклонная неумолимость ужасает и делает нас схожими. В равной степени уязвимыми и беззащитными. Мы все становимся равны, когда отрешаемся от наивной самоуверенности и надежд на несбыточное. Ведь мы отличаемся друг от друга только в одном: у кого-то времени осталось больше, и он склонен не задумываться над гнетущей, неумолимой непреклонностью, счастливый неразумец, пока ещё, а  у кого-то меньше. А вот уже и вообще нет, ничто.

Каждый волен вести себя, как вздумается: сокращать оставшееся пустой никчёмностью, усекать бессмысленными амбициями, топить в захлёстывающем отчаянии, растворять в пустых хлопотах, от которых ничего не остаётся, даже малого следа. Это в нашей бездумной власти. Только вот удлинить, нарастить, растянуть, приживить хоть малый кусочек, ничтожную совсем дольку – никак.

Зачем оно нам пожертвовано, если должно истечь в свой срок, выхолодиться, иссякнуть –  неизвестно. Непонятно и неправильно. Главное же – непоправимо. Но когда всё устроено, словно подстроено, так, что его остаётся все меньше, это бросает в пропасть безысходного отчаяния. Рано или поздно, когда-нибудь каждый из нас, кроме самых невразумляемых, тупых, ублюдистых и самонадеянных, осознает со всей неумолимой ясностью, что итогом является страх, невменяемый и неподвластный. Рано или поздно ты начинаешь слабеть от ужаса при мысли о предстоящем, осознавая, что сгинул. Пересечётся черта, и формулировка аз есмь перестанет существовать.

Сегодня была масса дел, столько всего перелопатить, просто ужас. Предстояло оказать помощь отъезжавшим, причём больше всего заботы требовала паршивая Мила. Изыскать переноску, достойную одобрения придирчивой Нины, оформить ветеринарный сертификат на эту безродную тварь, то бишь на кошку, закупить корм и успокоительные. Он всё никак не мог сообразить, какую же каверзу подстроить бы, мешала спешка.

В складывавшихся условиях бодрящая утренняя перепалка с Ниной была объективно ограничена жёсткими временными рамками. Тем не менее флаг следовало сдёрнуть с должным уважением, до самого плинтуса. Король из состояния клинической смерти плавно перешёл в натуральную. Его время истекло. Расследование по факту отключения аппаратуры было прекращено за безусловным отсутствием подозреваемых. На всё воля Его. Наследный принц призвал подданных королевства молиться за здоровье усопшего, чтобы он без мучений предстал перед Аллахом. Похороны состоялись в неукоснительном соответствии с ваххабитскими законами: на общественном кладбище в безымянной могиле. Бывшего монарха, президенты почитали за честь попасть в одну залу с ним, доставили на муниципальной машине скорой помощи и погребли в положении скрючившись сидя под кучкой невразумительных безликих камней. Полная порнография. Никаких признаков траура, чтобы показать согласие с волей Аллаха и подтвердить непротивление ей.

Посол метался в мучительных поисках оптимального алгоритма действий. С этим балбесом всегда одни проблемы. Не слишком ли крутым заломлен куш? Может, по факту согласятся на меньшее? В такой нервной обстановке геккончик пребывал в сомнении относительно уместности косметических процедур. Ситуация явно не благоприятствовала.

Советник, проявляя остервенелое служебное рвение, стоял в позе кроткого исполнителя, то есть слегка изогнувшись, насколько позволяла дородность, и услужливо расчленяя движения на склеенную мультипликацию:

– При комплектации и оформлении груза в кармане была обнаружена записка спонсора с рекомендацией покинуть страну до лучших времен. Я оперативно навел справки: сам спонсор уже убыл за границу.

– И куда же? – в задумчивой отстранённости решил уточнить посол.

– На международную конференцию по программированию алгоритмов разветвляющихся структур. В этой связи полагаю…

– Как там с листовой медью? – оборвал его хозяин кабинета. – На данном этапе это наша ключевая задача. Относительно предстоящего приёма: обеспечьте контроль, чтобы пресса занималась своим делом, а не наедалась до отвала. Нежелательно также, чтобы шейхи мешали водку с пивом и роняли сигареты на ковёр. Приём организуем на рабочей неделе, в первой половине дня, чтобы народа было поменьше. А ковёр придется свернуть, так надёжней. И оформите его списание: был повреждён во время мероприятия.

– Господин посол, – инициативно вступил в беседу консул, вынудив присутствовавших вздрогнуть, – странные вещи творятся последнее время с аборигенами: бедолаги перестали перебегать дорогу в неположенном месте. Я таким образом хочу обратить Ваше внимание на то, что в королевстве введён комендантский час. Короче говоря, пиндосы умирают, но не сдаются.

В наступившей паузе с привычной бестактностью обозначился атташе:

– Я также хотел бы отметить, что шииты коварны, мстительны и жестоки. Жалость в них истреблена со времён гибели пророка Хусейна…

Посол раздражённо отмахнулся, не желая расходовать время на не осознающих бессмысленность пустых препирательств:

– Господин консул, имеются обнадёживающие новости от министра?

– На данном этапе проходит курс лечения в венерологической клинике.

– А что насчёт яхты? Сколько же она может гнить там у причала?

– Совместно с местной стороной изыскиваем столицу Югославии.

– Не забудьте проинструктировать Нину, как вести себя во время перелёта. Передайте ей мои рекомендации, они должны помочь ей в жизни.

Сейчас пока всё это было уже недосуг. Кажется, всё вытанцовывается, части мозаики складываются. А насчёт суммы следует подумать.

Информирую, что дальнейшие встречи с представителями религиозной оппозиции категорически запрещены как бесперспективные. В качестве аргументации привожу факты, подтверждающие попытку исказить действительность и ввести Центр в заблуждение. По сведениям его якобы надёжного источника, ожидается присутствие следующих официальных лиц.

Судебные приставы, религиозные деятели, медики, с этими понятно,  адвокат, любопытно знать его чувства, прокурор, начальник тюрьмы, занятный персонаж. Обвиняемый не будет уведомлён о дате, но членов семьи оповестят. Форма одежды: оранжевая арестантская роба. Верёвка – одна из трёх штатных единиц, которые находятся в постоянной готовности. Палач будет испытывать чувство исключительности и внутреннего ликования. Ведь шииты коварны, мстительны и жестоки. Их вера заключается в формуле: если кто бросит камень в нашего халифа Али, двоюродного брата Пророка, да благословит его Аллах и приветствует, то ударят его детей.

Последнюю ночь он проведёт с духовником за читкой сур Корана, нет Бога кроме Аллаха, и Мохаммед пророк Его, до самого рассвета, последнего. И этот шаг, и этот жест, и всё это становится последним для тебя. Пересекается невидимая черта, и формулировка ты еси перестаёт существовать.

Символично, что это будет Ночь предопределения, которой завершается священный рамадан. В эту ночь Аллах ниспослал свои первые откровения. В эту ночь Всевышний определяет дальнейшую судьбу каждого человека и мира на последующий год, и изменить эти определения никто не в силах.

Будет позволено принять ванну и побриться. Объявить свое последнее желание. Трапеза за двенадцать часов до экзекуции. Делается предварительный заказ. Выкурить сигарету, из любимых. Всё это, право слово, пустое. Вещи отдадут родным и родственникам, уже после завершения темы. Тело погребут в неукоснительном соответствии с ваххабитскими законами: на общественном кладбище в безымянной могиле.

Кондиционер за ночь не образумился. По натёкшим лужам шифрик дошлёпал до рабочего места, вчитался. Полное обрушение личности, распад. Нет памяти – нет человека. Она переспрашивает вновь и вновь, глядя с беззащитным испугом: А можно ли спросить? А не отругают ли её? А или ещё вот за это?.. И все слова, все фразы, события, истории, воспоминания, вся жизнь, которая ей раньше принадлежала, теперь уже не совладать, всё это растворяется, бесследно, пропадает прочь, в бездну. Последний эпикриз: не

ЛИК ЛИКОВАНИЯ

Страх остался далеко позади, показалось ему, когда он ритмично потряхивался в автобусе в аэропорту, постепенно очищаясь от шелухи прилипшей тухлятины, светлея и полнясь ликованием. Верхняя секция окна была сдвинута, и он вдыхал, похоже, совсем иной воздух. Наступавший день был ликующе прекрасен и заставлял забыть о ночных химерах. Несмотря на ранний час, он уже был напитан светом, наполнял ожиданием и смутной надеждой. Незамутнённое небо обещало чистоту чувств и помыслов, лёгкие взмахи ветерка, чудилось, высвобождали путь к возвращению. Ошеломляющая жара, зной висящего марева, которое придавливает, растворяя сознание, никчёмные волнения и пустые хлопоты – всё это, хотелось верить, теперь уже позади. Можно было переговариваться с попутчиками, смотреть на пальмы и любоваться пронзительно чистой звонкой небесной синевой.

События накануне развивались стремительно. Голубчик, прошу Вас сосредоточиться. Сегодня все мы вынуждены руководствоваться необходимостью преференций для нашей отъезжающей. Она уже определила ряд задач для завхоза, Вам тоже придётся подключиться и принять активное участие в её ублажении, несмотря на собственный отъезд. Проявите должную настойчивость. Напоследок она возжелала попасть на пляж. И шифрика прихватите, пусть хоть расслабится, бедолага. Если вдруг что-либо случится, мы его востребуем. И не сочтите за труд, зайдите ко мне перед убытием в аэропорт, у меня будет для Вас одно необременительное поручение. Геккончик с интересом отслеживал ситуацию, гримасничая на своём рабочем месте.

То ли Майкл Джексон умер, то ли у принца Чарльза свадьба. А может,

Ходорковский сдал экзамены на швею. Завхоз решил, что вспомнит, в каком направлении двигать полотнище, пока будет распутывать у него хвосты. Совсем ведь растрепалось, а средств на новое, понятное дело, нет. Жмот несчастный. Заодно уж и опохмелиться можно будет. Когда он выходил на крышу, торжествующе-распаренная Нина прокричала ему вслед что-то насчёт переноски. Даже за этим не смог проследить как следует в магазине, придурок.

При появлении атташе Нина пошла вразнос. Она поняла, что настал её звёздный час, и испытала гибельный восторг предвкушения. Ей открылось, что никакой пляж не нужен, а требуется нормальный базарчик. Она возжелала закупить себе серебряный сет. И хорошо бы ещё креветок напоследок. Так сет или креветок? Это ведь в разных местах. И можно без хлеба. Ведь гулять однова. А его на пляж, пусть продышится от своей железной конуры, в которой даже замок не работает нормально. Она слегка посуматошила, набирая для креветок утаённые от посольства тазики, вёдра и прочие ёмкости, шустро замкнула все двери и метнулась к выходу. И раньше трёх меня не забирать.

Завхозу не зря показалось, что перед тем, как прозвучало отпрянувшее: «Вот тебе, придурок…», – скользнула тень, и дверь, качнувшись от усилия, притянулась потуже. Он попихал её руками, потолкал плечом, для завершённости действий попинал ногами – полная порнография. Он был напрочь отделён от других элементов архитектуры. Что ж, ему не оставили другого выбора. Решение обсуждению не подлежит, критике не подвергается, надлежит немедленному исполнению. Припав к живительному источнику, он смаковал пиво, стоя на крыше напротив соседней мечети во время молитвы накануне завершения священного месяца рамадан, и наблюдал, как в её дворике сосредоточенно омывают руки и ноги и разуваются на пороге. Началась сура «Слепота неверных», на айяте  «И погибшие за веру попадают в рай, а лукавые будут наказаны» он принялся метать опустевшие банки, метя в фонтанчик для омовения. Близилась Ночь предопределения.

Когда поступил звонок о вызове на внеплановый сеанс связи, они оба подумали, что так и должно было случиться.  Волны покорно замирали у ног, полируя песочные узоры и создавая новые орнаменты. Парнишки атлетического сложения на кайтсёрфингах красовались кинжалами на накачанных бёдрах. Настоящие спортсмены, как правило,  выбирают дамасскую сталь, чтобы с первого удара перерезать стропы змея. Но им всё это было уже недосуг. Душ – прочь, раздевалку – прочь, прямо в песочной осыпи они опали в машину, переживая за исход событий, что там стряслось и кого выручать.

Разные мысли приходят в голову, когда гонишь по шоссе, выметая километры назад, за спину, где они растворяются в небытие, уходят из памяти, а значит, исчезают, словно и не существовали. Они обогнали бронетанковую колонну национальной гвардии, затем – механизированную группу спецназа. Начиналась песчаная буря, шоссе заметало волнами песочных орнаментов. Промелькнули выставленные дополнительно полицейские блокпосты и патрули сил немедленного реагирования. Просто диву даёшься, какие мысли могут приходить в голову, пока рассекаешь мягкий от скорости асфальт.

– А ты практикуешь в сеансах связи личную переписку?

– Инструкцией категорически запрещено, – с безукоризненной твёрдостью ответил шифрик, и они сосредоточенно посмотрели друг другу в глаза.

Сзади упорно маячил в затылок полицейский «форд». Проверка документов была равнозначна опозданию на сеанс связи. Атташе нырнул под развязку, свернул в переулок к шиитским кварталам, традиционно украшенным чёрными флагами и апокалипсическими надписями. «Форд» опрометчиво рванул следом. Проплутав по грязным закоулкам до знакомой колдобины, атташе осторожно преодолел её и, от души газанув, вырвался на свободу. Сзади послышался скрежет, характерный для повреждённой подвески.

Когда они победоносно домчались, неформальное внеплановое совещание перед посольством приближалось к кульминации. Полицейские тактично успокаивали посла. Вы нам нужны лишь как свидетель по делу министра и портовых властей, которые обвиняются в злостном вымогательстве и отсутствии служебного рвения. Консул? Очень хорошо, он нам также потребуется: уточнить детали его многочисленных дорожно-транспортных происшествий. Советник? Весьма кстати, он для нас тоже представляет повышенный интерес: необходимо разобраться со степенью его вовлечённости в контрабанду листовой меди. Песчаная буря мешает достичь взаимопонимания, предлагается для удобства проехать в управление. Перекосив покалеченную челюсть, смущённо подполз «форд» и принял активное участие в дискуссии.

Проскользнув извне вовнутрь, они услышали сверху прочувствованное: «… На крыше дома маяго-о-о!..». Ключи были у алчно промышлявшей Нины, пришлось взламывать. Дверь распахнулась наотмашь, смачно шмякнув по стене. Отомкнутый завхоз, придерживаясь за косяк и исторгая причудливый комплекс запахов, послушно качнулся внутрь, осыпая песочную пыль:

– А знаете, оказывается, солнце печёт меньше, когда в воздухе песок. А Майкл Джексон всё равно урод. Всё, что он делает, – сплошная порнография.

Он укоризненно осмотрел покалеченную дверь, сосредоточенно перевёл взгляд на вандалов и порывисто двинулся выручать посла:

– … В переулке каждая собака

Знает мою лёгкую походку…

Славный денёк. Жизнь удалась. Может, нальёт хоть, жмот несчастный.

Шифрик, растирая отмерзающие уши, входил в связь. Атташе, рискуя жизнью, извлекал Нину с ошеломительно вонючего рыбного базара. Завхоз, развалясь на табурете, вальяжно вёл никуда не торопливую и вдумчивую беседу с вновь назначенным начальником полиции:

– Тебе вот сколько?

– Тридцать, –  с интересом отвечал Хусейн.

– А мне тридцать три. Я родился на три года раньше, а обо мне вспомнили только спустя три дня. А вентилятор на потолке не смазан, скрипит.

– Перейдём к существу дела. Вы обвиняетесь в оскорблении действием религиозных чувств и акте вопиющего религиозного вандализма.

– Вот умру я-а-а, умру-у, похоронят миня-а-а!..

Консул одобрительно крякнул, приветствуя такое удачное проявление цинизма. Советник грузно отряхнул пыль, неистребимую и вездесущую в калабуше, и, оглянувшись, продемонстрировал более конструктивный подход:

– Как вы можете предъявлять обвинения представителям дипмиссии?

– Вы не вполне владеете ситуацией. Мы предъявили обвинения даже наследному принцу в подготовке антигосударственного заговора с целью свержения правящего режима. Все лукавые будут наказаны.

– Вот это, я понимаю, развитие демократии! – восхитился консул. – Семимильными шагами! Вроде бы с виду вполне приличное королевство – и такой махровый садомазохизм! Да пиндосам до вас ещё ползти и ползти!

– Вы не вполне владеете ситуацией: это уже имамат, а не королевство. Меня зовут Хусейн. Вы имеете право хранить молчание, ознакомиться с материалами дела и сделать один бесплатный телефонный звонок.

Посол молча выслушал текст срочного указания: «Провести инвентаризацию имущества в строго установленные сроки». Ей весело грустить.

Нет, повторил он обречённо, никак. Они вновь заглянули друг другу в глаза. Я заберу со стола конверт и оставлю там текст, в котором всё объяснено. Можешь поступить с ним по своему усмотрению. Утром я вылетаю.

Нарядно-обнажённой. Затем он произнёс в щербатую казённую трубку:

– Отбей за моей подписью: «Ваше указание принято к неукоснительному исполнению». И передай атташе моё поручение: по приезде встретиться с теми, кто занимается вопросом моего балбеса, но конверт, пожалуй, пока не

ПРЕДЕЛ ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЯ

Страх лишь невесомо замутился на самом донышке, когда Никиту окликнул служащий аэропорта. Кажется, Нина не отказалась от милой привычки скрывать некоторые немаловажные факты. С этой паскудной тварью, то бишь кошкой, никакого сладу, и тут умудрилась напортачить, зараза паршивая. Они с Ниной наперегонки устремились к месту происшествия. Безродная паскуда сбежала прямо из багажного отсека. Воспользовалась тем, что дверца переноски оказалась неисправной.

– Что там говорят эти придурки?

– Во время бега дышать следует глубоко и ритмично. Это пойдёт нам только на пользу.

Кошка, греясь на бетонке под лёгкими взмахами ветерка, дождалась, когда они приблизились на расстояние прыжка, и резво рванула прочь. Нина гналась за удиравшей Милой, Никита гнался за Ниной, пограничники резво гнались за ними. Кошка оглянулась через плечо и, беззвучно усмехнувшись, то ли ухмыльнувшись, шмыгнула в ближайший самолет под погрузкой.

– Мистер, – перехватил его служащий на встречном курсе, в глазах у него мерцало тайное знание. – Проблема. У нас информация. У Вас незадекларированная сумма. В крупном размере. Возможна угроза финансирования терроризма. Международных группировок экстремистского толка.

Он почувствовал, как стало что-то с лицом, но сейчас уже недосуг.

– Что там говорит этот придурок? – уже издали поинтересовалась запыхавшаяся Нина.

– Мадам мешает нам достичь взаимопонимания, для удобства предлагается пройти в управление.

Он отчётливо понимал всю безнадёжность этой бессмыслицы. Только чудесная, восхитительная в своём невероятии случайность могла уберечь его от предстоящего безумия. Потеряться. Пропасть. Исчезнуть. Раствориться. Скрыться от всех и втихомолку незаконно вылететь в неизвестно какую любую другую страну в багажном отсеке с безродной кошкой в обнимку.

Никита сосредоточенно прикидывал, как следует действовать дальше. Как по зыбкой цепочке чутких в своей выверенности шажков пройти весь этот безумный путь? Перестать суетливо вырываться – шаг первый. Чётко сформулировать основные принципы – шаг второй. Внятно и доходчиво разъяснить суть ситуации – шаг третий.

И тут с неумолимой ясностью к нему пришло осознание своей самоомрачённости. В слепом отчаянии, судорожно стряхнув оцепенение, он попытался суматошно объясниться, но его цепко удерживали за кисти.

– Вся земная и вечная жизнь принадлежит Тому, кто выше нас, – просветляли его с безукоризненной твёрдостью. – И да пребудет проклятие на том, кто поносит и оскорбляет сподвижников веры. И на том, кто думает только о благах на этом свете. После смерти его ожидают неописуемые вечные муки и страдания. И только перед истинно верующими будут открыты врата небесные.

Ночь размывала очертания и понятия, представления и устои. Никто не имел перед ней прав или преимуществ, льгот или отсрочек. Растворённый в её бескомпромиссной темноте, Михаил пытался понять, что же он упустил. Но даже когда начал подсвечиваться рассвет, он так и не смог вспомнить, какое осознание ему пришло в беспамятстве и как следовало поступить, непременно. Такое случается, сплошь и рядом. Оставалось действовать по уже заведённому распорядку: сосредоточенно обрабатывать и отправлять, переживать за действующих лиц и волноваться за исход событий, проживать чужую, назначенную жизнь.

Шаг первый – за отсутствием хозяина кабинета он без дополнительных указаний вошел в связь. Шаг второй – проверил вставку. Вестей из дома на сей раз не было. Теперь предстояло осмыслить шаг третий. Для начала следовало хотя бы забрать этот текст с палисандрового стола. Михаил толкнулся наружу, но дверь, качнувшись от усилия, только притянулась ещё туже. Он даже потолкал ее плечом для завершённости действий. Заклинила, отрезая путь, то ли к бегству, то ли к спасению. Текст лежал на столе, невостребованный. А он сидел здесь, невольно взаперти, и в глазах у него мерцало тайное знание, и с этим своим знанием он теперь сидел здесь взаперти.

Алексей Петрович продолжал ликующе бесчинствовать:

– …Ну и пу-у-усть

Будет нелёгким мой пу-у-уть…

В перерывах в качестве разрядки он с присущей ему целеустремлённостью по ходу дела проверял исправность мебели в калабуше. Вот этот табурет, например, уже совсем расшатался, бедолага. А этот плафон треснул.

– Просто стыд!– продемонстрировал служебное рвение и незыблемую принципиальную позицию Лев Леонидович. Оглянувшись, он принял решение усилить позитивное впечатление от себя:

– Стыд и срам! Позор!

– А, по-моему, очень даже миленько. Я бы даже сказал, концептуально, – Вадим Александрович был менее категоричен. – Вписывается в тему, соответствует ситуации. Когда творческая натура поймала кураж, это упоительное зрелище. Лично мне доставляет большое эмоциональное удовольствие. Да и аборигены тоже тащатся.

– …Видишь, гибнет, ах, сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви…

Один Юрий Иванович сосредоточенно хранил безучастное молчание. Никто ведь теперь уже не поймёт. Все реверансы впустую. Не проявили должной настойчивости. Не продавили оптимальный вариант. Голый оксюморон. Домик рушится-обрушается напрочь, яхта валится-заваливается на борт. Но инвентаризация – это святое. Похоже, всё же придётся передать деньги для Максима. Пусть подавятся. Хотя перебор очевиден. Такой куш!

– …Вот пошли облавы, начались провалы,

Много наших стало пропадать.

Как узнать скорее, кто же стал шалавой,

Чтобы за измену покарать?..

Наташа с Максимом шаг за шагом приближались вниз. С лестничных площадок тянуло застарелым сигаретным дымом. Снаружи запах бензина от газонокосилки по-городскому причудливо перевивался с духом свежескошенной травы на мокрых лужайках. Немота горла страстно обнималась с предчувствием и проваливалась вглубь живота.

Ссора сотрапезников при выработке окончательного решения была невообразимо безобразной, она волной несдержанной злобы накрыла всех. Поэтому им следовало быть осторожными, предельно внимательными и бдительными, по возможности даже стремительными, по мере необходимости – решительными. Не вызвать ни малейшего подозрения. Не совершить ни единой промашки. И когда скрипнула дверь, абрис старушки с палочкой на пороге застал их врасплох. Они не сразу вспомнили её, в этом освещении она казалась невзрачной тенью, смутным отражением.

– А скоро ли поесть? – спросила она.

Они спустились ещё на несколько чутких хрупких шагов.

– А это всё, что у нас сегодня на ужин? – продолжила она робко, дрожа своей палочкой.

Они могли лишь отшатнуться, поэтому остановились в смятении.

– А мы, в самом деле, такие бедные? И не можем больше себе ничего позволить?

– Простите, но Вы нас задерживаете, – попытались они продвинуться дальше.

– А почему стала такая страшная жизнь?

– Позвольте пройти. Мы быстро. Мы спешим.

– Да, вы всё время в страхе, – согласилась она, окончательно заступая им путь. – Потому что во лжи, обмане и лукавстве. Это расплата. Страшно быть грешными и нераскаянными. Вы все похожи, потому что боитесь. Вы обречены страхом.  Вы уже  не избавитесь от него до самого истечения срока. Как вы, так и вам. Все виновные, грешные и нераскаянные, все слепцы и неразумцы, все самонадеянные и самоомрачённые, все вы будете наказаны.

Дверь наверху распахнулась наотмашь, хлёстко шмякнув по изнемогавшей стене с привычной размашистостью. Зловещая суета в коридоре («Так ты с ним, что ли, шалава?»), тяжёлый топот немытой уличной обуви. До беглецов донеслась атмосфера алчного воодушевления, которая затушевала вздохи отмщённых часов. Месть – это справедливость несчастных, их последняя робкая безжалостная надежда в битве с бессмыслием.

– Да ты хоть знаешь, как они нас кинули, Серый? Выкуп ведь так и не привезли. Накололи в очередной раз, гниды. Я таких всегда урывал на раз! Теперь-то уж не упустим этого гада!

С неумолимой ясностью, испепеляя все остальные, теперь уже второстепенные чувства, к Максиму пришло осознание того, что сейчас предстоит. Спиной он ощущал топот, и гам, и клубящийся смрад. Опрокинутым плечом нащупал оброненную хрупкую палочку, хрустнула. Но теперь, когда  взамен жизни – провал, пустота, и всё вдребезги, это уже не имело никакого смысла.  На что она ушла? Уже не отпрянуть. И на искупление этой ереси ему уже не

ЖЕСТ БОЖЕСТВА

Страх, что ж, помог ему вычленить истину. Он для того и вложен в нас, чтобы служить поводырём. Нет причин бояться за того, в ком он клубится. Именно он подталкивает нас, медленно, но неуклонно, к единственно верному решению.

Серым контуром струясь по рабочей камере и натыкаясь локтем на железные стены, он вдруг словно опомнился, осознав, как это непереносимо. Ночь размывала очертания и понятия, представления и устои. Растворённый в затаившейся темноте, он вдруг всё понял и отшатнулся – как ему показалось, в правильном направлении. Прозрение, пришедшее к нему, было пронзительно. Иного не дано. Он был ошеломлён. Просветлённый, он сделал шаг вперёд, похоже, единственно верный шаг, и наполнился ликованием. Божество прекрасно и единственно.

Ссора сотрапезников была невообразимо безобразной, она волной несдержанной мерзости накрыла всех. Поэтому когда скрипнула дверь, её фигурка на пороге застала их врасплох. Они не вспомнили её, поскольку и не знали. В рассеянном разрушенном освещении она казалась сосредоточенной призрачной тенью, очертанием намеренно привносимого извне смысла, смутным укором, то ли угрозой. Это было совсем некстати. Они спешили в своей зловещей алчной суете предвкушения, и она их задерживала.

Заступив им дорогу, она робко пожаловалась:

– Напоследок жизнь наша остаётся лишь крупинками на дне…

Несоразмерность ситуации заставила их невольно замереть, раздавались лишь вздохи отшатнувшихся часов, принуждённых отмерять её, и их, и наше время. Каждый из них поискал в этих словах скрытое значение и не нашёл его.

– … Мы смело распоряжаемся ею, но она не принадлежит нам, она нам просто дана. Следует жить так, чтобы чисто, ясно, незамутнённо, без страха. Потому что страх растворяет нас и ведёт к беспамятству. И не следует набираться мудрости, по мере накопления она становится всё более невыносима, непереносима. Нестерпима…

Всё более погружаясь в бессмыслицу, она продолжала бормотать, затихая в обессилии и вынуждая их терять время зря:

– … Это страшная жизнь, если бояться и не раскаиваться. Кто отягощён этой виной, тот будет наказан. Я вот тоже приберегала всё на потом. А теперь уже, кажется, и всё. Главное, не стать кажущимися. Самоомрачённость – всегда от страха. Какие самые печальные картины в жизни? Старости и угасания. А ещё – нераскупленных зверьков в зоомагазинах, которые потерянно жмутся в вольерах, они никому не нужны, как и старики. А ещё – людей, живущих под страхом. Они тоже не нужны никому, потому что обречены лишь казаться живущими…

Но они, уже опомнившись, уже рванули прочь, чтобы не опоздать, хотя и так было ясно, что если только поторопятся, то уж на сей раз поспеют.

Он вдруг понял: иного не дано. Он был ошеломлён прозрением, пришедшим к нему. Божество прекрасно и единственно. Кто ещё имеет немыслимую щедрость, данную свыше, выбирать, как ему поступить, пожалеть или отшатнуться. И кого это жалит в самое сердце и затем вбивает жало всё глубже ударами немыслимой силы молота, пока не добьёт.  И кто уже не может с этим совладать, кто не в силах переносить то, что нестерпимо, чтобы совершить невозможное и спасти себя, и их, и душу свою, чтобы добраться до обещанных врат. И в ком страх сладострастно оживает ещё до того, как приходит осознание, что настал новый день, а значит…

Просветлённый, он опять подёргал врата рабочей камеры, но они были захлопнуты. Железные стены изолированного ящика давили, накренясь, чтобы незримо всмотреться в него с беззвучной усмешкой, то ли ухмылкой. Детали вокруг смутно, но уже были различимы. И нараставший свет нового дня мерзко перевивался с тошнотворным ужасом предстоявшего.

Божество безжалостно, поскольку вся земля принадлежит ему. Оно выше нас, вся земная и вечная жизнь в Его руках. Оно сохраняет душу от нечистых помыслов и освобождает её из ада, дарует милость на небесах и предопределяет путь, который уже никто не в силах изменить. Оно отворяет врата небесные.

… Только тот, кто уже не с нами. И с этим остаётся только смириться, поделать уже нечего. Это не в нашей власти. Мы идём следующими, таков уж наш путь.

Светлея и полнясь ликованием, они, похоже, спасённые, вышли наружу, где свет ласково переплетался с запахом ветерка, где всё было напитано ожиданием и смутной надеждой, где страх был далеко позади, растворясь в небытие, уйдя из памяти, а значит, исчезнув, словно и не существовал, никогда. Наступавший день был незамутнён, ясен и ослепительно прекрасен, он заставлял забыть о ночных химерах и очищал от скверны. Можно было улыбаться прохожим, смотреть на зеленевшие деревья, все в девственно белом цвете, и любоваться звенящей синевой неба. Безмятежный день, человек.

Серым контуром струясь по рабочей камере, он вдруг опомнился, отшатнувшись: даже не то, что её уже не будет, а то непереносимо, что она уже больше никогда не услышит: «Мама!» А он не произнесёт.

И тогда, просветлённо и яростно стряхнув оцепенение, он обратился к Тому, кто вкладывает в нас смысл, и стыд, и все остальные понятия и чувства, чтобы звенели и царапали, дрожали и язвили, оглушали и очищали, кто ведёт, не позволяя нам сбиться с пути, который завершается там, где следует, и тогда, когда этому надлежит быть. Жизнь порой ничтожна, зачастую достойна сожаления, но она прекрасна, и не только потому, что единственна.

Божество безжалостно, потому что, в отличие от нас, безукоризненно и безупречно. Оно бесконечно, и в этом его преимущество перед нами. Насколько бесконечно, настолько и бессмысленно, то есть безмерно, и в этом его изъян. Оно не ведает страха, смерти, сомнений, стыда. Ему не грозит беспамятство, безумие, малодушие, самоомрачённость, прозрение, потому что всё это Оно вложило в нас. И у него, в отличие от нас, больше уже ничего не

ОЧЕРТАНИЕ

Страх не имел над ним власти, он не мог даже царапнуть его мимоходом, не говоря уже о том, чтобы вгрызться и возобладать. Всё было продумано. Он мог бы придвинуть грузовичок ещё плотнее к служебному входу, но и этого было вполне достаточно. Всё было оправдано. Он покрутился ещё среди гостей, обслуживая этих кяфиров напоследок. Обсуждали всё пустое. Король Марокко, прямой потомок пророка Мохаммеда, избран президентом клуба кайтсёрфинга в Рабате. Международный футбольный комитет запретил обманные движения перед одиннадцатиметровым ударом. Большой адронный коллайдер вновь сломался из-за хлебных крошек в протонном синхротроне. Следовало приступать. «И был человек порабощён вещественным началом жизни, но затем пришла полнота времени». К чему стремимся и на что надеемся? К тому, что непреходяще. На искупление, наверное. Именно поэтому ещё существует высшая сила, которая могла бы, сметя всех, спасти. Следовало завершать. Он прошёл служебный вход, завёл грузовичок, выставил таймер и направился к воротам, не оглядываясь и больше уже ни о чём не

Приём шёл в полном соответствии с назначенной концепцией. В то время как советник старательно отслеживал моральный облик приглашенных и подбирал пепел с кафельной плитки, посол контролировал динамику поедания пирожков, а консул с упоением поддевал завхоза. Ты был ну просто очаровашкой! А мог бы повторить на бис? Кстати, господин посол, на днях обсуждал с одним из пиндосов идею шиитов о приходе их мессии, имама Махди. Когда это случится, он разрушит мечеть Харам в Мекке, изувечит хранителей святыни, отрубленные руки вывесит на ворота мечети с табличкой «Это воры Каабы!» и перенесёт Чёрный камень из Мекки в Куфу. А до тех пор истинным шиитам для обеспечения своей безопасности позволено произносить неправду и совершать поступки, противоречащие шариату и не

Советник, приблизившийся методом старательного протискивания, поддержал светский разговор. Мероприятие удалось, Вас можно поздравить, господин посол. Да, с миру по нитке – икра на батоне, а вот охрану так и не организовали. Гипотетически мы могли бы обратиться к местной стороне, но услуга-то платная. Теребить Центр на эту малозначащую тему не имеет смысла. Да, сапёр от лопатки, сами знаете. Типун Вам на язык, могли бы и не

Михаил, после того как, вполне мог бы ещё успеть спуститься, пройти служебный, миновать грузовичок и прочь, лишь бы отсюда. Беспамятство хуже забвения. Лабиринт не имеет оси. Впереди у тебя еще целая жизнь. Он поискал в этих словах, равно как и во всех остальных, скрытое значение и не

Обновлённый геккончик, замерший в ожидании, мог бы быть молчаливым свидетелем этого. Всегда настороженное тельце, движения, которые не

Когда поезд метро вырвался наружу, солнце хлынуло вовнутрь, и Никита смог всмотреться. У женщины с ребёнком на руках было что-то с лицом. Нескладная и заспанная, притихшая, она была ошеломительно счастлива. Она вся была переполнена ликованием, она лучилась им. Пора уже опомниться, страха нет. Есть лишь божество, которое в каждом из нас. Вне нас его