***
Ёлка, новый год, подарки.
Запах хвои, запах жизни.
Совсем скоро, уже завтра
станет этот праздник бывшим.
Разноцветные гирлянды,
белый танец снегопада,
запах хвои, бой курантов
быстро кончатся внезапно.
Новогодние снежинки
в предрассветной дымке тают.
Запах хвои, запах жизни
незаметно исчезает.
***
Я в рождение своё
вышла из подъезда дома,
где одно лишь вороньё
было мне из птиц знакомо.
Под заснеженным кустом,
клювом что-то разрывая,
удивляя всех кругом,
никого не замечая,
птица редкая- орёл,
или кто-то с ним похожий,
вдруг внимание привлёк
и моё, и всех прохожих.
Он был, словно странный сон,
существо другого мира,
в городской плен занесён
с видом гордым и красивым.
Он крылом большим взмахнул
и исчез, как не бывало,
возвратившись в вышину,
что ему так не хватало.
И нарушив сонный мир,
как из сказочного царства,
он над городом парил
одиноко и бесстрастно.
***
Белым потоком с небес
падают снежные хлопья,
как существующий срез
жизни простой и высокой.
Белый холодный поток
кружит кольцом невесомым,
как заблудившийся флот
у берегов незнакомых.
Падает снежный поток,
словно желая пробиться
к тайне чужих берегов,
не прекращая кружиться.
***
Волшебный праздник. Снежною рукой
бросает он в окно седую прядь.
Когда-то мне казалось, волшебство
придёт само, лишь надо подождать.
Когда-то сказочным казался Новый год,
и волновал снежинок дружный рой.
И радостно и сладко было в нём,
в далёком детстве, в праздник, в час ночной.
Вновь праздник. Влажный воздух за окном.
Не радует погода в Новый год,
так словно говоря, что волшебство
само собой не встретит у ворот.
***
Зима сковала руки, мысли,
застыла толстым слоем льда.
А до весны ещё полжизни,
полжизни видеть, как зима
то сыпет сверху снегом белым
и руки на плечи кладёт,
то по-хозяйски бойко, смело
позёмкой по двору метёт.
То заморозит, то отпустит,
то закружит в снеговорот,
то сказкой зимней вместо грусти
вдруг волшебство преподнесёт.
Вот на деревьях снова иней
меняет головной убор,
и новым снегом бело-синим
зима весь застилает двор.
***
На улице купеческой старинной
от времени состарились дома.
Лишь проседью, по возрасту, невинно
раскрасила немного их зима.
В соборе отпевание, а мимо
по рельсам по делам бежит трамвай.
На проводах, подставив ветру спины,
повисло несколько голодных птичьих стай.
Всё замерло в невольном ожидании
движения, безумия, весны.
И в оболочке ледяной хрустальной
деревья продолжают видеть сны.
Они стоят безмолвными рядами
в серебряном таинственном плену,
как будто кто-то тихим утром ранним
заколдовал и всех по одному.
***
Какой-то странный дуралей
с рассветом выводил все ноты.
Не может быть, чтоб в январе
остался зимовать здесь кто-то.
Но он настойчив был. Он пел,
как птица высшего полёта.
Он не чирикал, он свистел,
как будто вызывал кого-то.
И в назиданье январю,
назло всем зимним птичьим бедам
он песню звонкую свою
пел, посвятив её рассвету.