Белые горы, небо… Там, за грядой, рядом! Долина флеев. Отшельник поднялся ему навстречу.

– Здравствуй, Дингвис.

И флей удивился перемене, произошедшей в его бывшем проводнике в Шамбалу. Серьёзный, напряжённый, ни тени иронии, хоть бы капелька насмешливости в узких пронзительных глазах. Он поздоровался с ним – как с равным.

Дингвис не ответил. Необыкновенное спокойствие вдруг ощутил он. Не было страха, не было волнения, разве лёгкая досада из-за того, что он не может продолжить путь?

– Я знаю, ты идёшь от стоиков, – сказал Отшельник, продолжая пристально смотреть на него, и флей снова удивился – новой способности не тушеваться под его взглядом.

– Мне жаль, – продолжал между тем тот, – что всё так получилось. Я не виноват, что ты попал в поезд смерти.

Дингвис пожал плечами и улыбнулся. Отшельник слегка повернул, наклонил голову, как будто прислушиваясь к чему-то. И флею тоже показалось – неясный шум доносится откуда-то, шум битвы?

– Я буду по возможности краток.

Отшельник нахмурился, наморщил лоб.

– Мир, только на первый взгляд, кажется бессмысленным и смешным. На самом деле, это не так. Есть чёткое разграничение света и тьмы. И Земля – одна из точек их противоборства. Многие здешние философы уверяют, что зло существует только на Земле, а во Вселенной такого понятия нет, свет и тьма сотрудничают друг с другом, они – как бы две руки Бога. Но это тоже не так. Войны идут не только здесь, войны идут во вселенском масштабе. И тогда возникает вопрос: существует ли единый Бог, стоит ли он действительно над двумя равносильными полюсами и действительно ли он милосерден?

Отшельник помолчал.

– То, что я скажу тебе, Дингвис, не принято говорить в моём лагере.

Вновь помедлил, и с силой:

– Да, есть единый Бог, он стоит над двумя разнополюсными конструкциями мира, он всесилен и милосерден.

– Да, да! – раздражённо воскликнул Отшельник. – И в мире света, и в мире тьмы есть система реинкарнаций, есть разномерные миры. Есть бессмертие наконец! Но в мире тьмы есть одно отличие, – голос его зазвучал тихо, – все провинившиеся, все совершившие ошибку из мира света имеют рано или поздно шанс на помилование Богом. Провинившиеся из мира тьмы такого шанса не имеют. Тьма втягивает их в себя и они перестают существовать. И я, бессмертный! – вскинул руки Отшельник, – я не знаю, что такое – не существовать. Может, они возникнут вновь в новом качестве, в новой Вселенной – растениями, минералами… Я не знаю. Но я знаю, что втягивая в себя своих сотрудников, тьма сжимается, а свет при этом расширяется. Тьма как бы пожирает саму себя. И у меня есть подозрение, что процесс этот может быть ускорен в миллионы раз… Если вы замкнёте на Земле Кольцо силы света, целые галактики мрака будут втянуты и исчезнут… Если то, что происходит сейчас на Земле, не очередная война на взаимное истощение, как я думал ещё недавно, а действительно начало последней битвы, так и мне, тогда и я…

Отшельник судорожно перевёл дыхание, и Дингвис понял вдруг, что его собеседник сильно волнуется. В упор, странным взглядом Отшельник уставился на него.

– Тебе стоики дали что-нибудь? Я не могу понять, что они тебе дали. Стоики должны были дать тебе что-то… Символ, объясняющий всё…

Глаза его стали, как два кинжала. Он сделал шаг к флею.

– Покажи мне его.

 

… Кипело Дикое поле. Новые и новые сотни чёрных всадников выныривали из сизых клубов дыма, из бушующего повсюду огня и врезались в слабеющие ряды воинов света…

Где вы, суфии, где вы, гномы? Со сбившимися перемешанными отрядами Уголь отступал к плетёной из лозы крепости перед храмом, крепость уже горела, не устояв под тысячами горящих смоляных стрел… Уголь увидел, что слева, по краю долины конники Горуна прорвались, что они обходят их и ударят сейчас в тыл, на флеев. Он развернул Пегаса, окровавленного, исцарапанного стрелами, и повёл ратников на чёрную конницу, и опрокинул, отбросил её, и соединился неожиданно с окружёнными частями гномов.

– Жив! – наклонился в седле, обнял Тиртиса, целого и невредимого.

– Уголь! Уголь! – радостно гремело в рядах  обороняющихся на Диком поле.

Он посмотрел на небо. Кораблей стоиков не было.

 

Отшельник приблизился к Дингвису вплотную.

– Покажи мне, что послали стоики Сказочнику.

– Они послали лишь горсть камней, – сказал Дингвис, отступая, – я покажу тебе их, хорошо.

 

Мёртвые, живые ли – они были везде. Они зашли в тыл, разметали резервы. Горели, чадили, рассыпались ивовые башни. Последние уцелевшие защитники Мира спящих в кольце вокруг храма удерживали наседавшего врага. Уголь метался во все стороны, и кольцо то начинало продавливаться, то распрямлялось вновь. Иваньюшка и Аркадьюшка были ещё живы, но это не обрадовало Угля. Он понял – это конец. И отчаянно бросался в самые опасные участки боя, десятками сбрасывая с коней чёрных ратоборцев, и заговорённые магическими заклинаниями воины Горуна, не ведавшие страха, подавались назад, пятились перед этим безумным и страшным витязем на крылатом белом коне… Вал трупов рос вокруг церкви.

Стоики, где корабли ваши?!

 

Дингвис медленно раскрыл ладонь.

Чудо! Не невзрачные голыши лежали в его руке, а прекрасные, переливающиеся разноцветной аурой синие кристаллы…

Оба изумлённо в оцепенении смотрели на них.

– Они послали звёзды, – с каким-то стоном выдохнул Отшельник, – значит, Кольцо силы света… И недоговорив, вдруг с силой ударил по ладони Дингвиса.

Кристаллы взлетели вверх, и небо отозвалось, словно было совсем рядом, – оно засверкало, заиграло изумрудным, и синим, и розовым, оно расцвело радугой над их головами – и на землю обрушился сияющий солнечный дождь. Отшельник пошёл прочь от Дингвиса.

Звёзды! Звёзды!

Дингвис поднял голову вверх, и увидел – по голубому небу, везде, от горизонта до горизонта плывут тысячи, десятки, может быть, тысяч сверкающих белых кораблей стоиков…

– Фея, – прошептал Дингвис.

 

Странное что-то происходило с Углём… В жуткой схватке, в зареве огней, люди рвали и терзали друг друга. А он не слышал и не видел ничего. Он шёл к зелёной полянке и нёс в руках зёрнышко. Не было огня, не было вечных войн, не было кровавого безумства вокруг, Горуна и чёрных воинов – была только Деис, любовь между ними. И деревце – которое, он уже видел, – поднималось из зёрнышка, которое он сейчас посадит. И Деис будет смотреть на него и вспоминать о нём, и помнить, и знать, что даже если он погибнет в этой последней битве, Любовь в мире всё-таки существует, и будет существовать всегда, ибо всегда жив в мире – Бог…

«Уголь, – позвала его Деис, – Уголь»…

– Уголь, Уголь, – кто-то рвал его за плечо.

Что это? Тучи надвигаются на небо, Земля соскальзывает во мрак и взмахнула траурными своими покрывалами?..

Ангелы смерти – великаны преисподней, раскинув чёрные паруса крыльев, медленно плыли над полем битвы, не смотри в их бездонные глаза, не смотри, друг мой!… Значит, и они были у Горуна, ждали своего часа, эти древние, великие воины тьмы… Сейчас они опустятся, сметут всё тяжёлыми ударами крыл…

– Воля и сила, – прошептал Уголь и взмыл на Пегасе в небо, высоко подняв меч, и увидел тут же – чёрный всадник несётся на него. Уголь рванулся навстречу Горуну. И всё замерло, остановилось сражение, как тогда, на ледяной горе, когда они встретились в поединке с Санаилом. И даже крылатые чёрные гиганты застыли в воздухе, вперившись в голубую вышину своими неподвижными взорами.

Всадники сшиблись в небе, и закружились, и мечи их сплелись в сверкающий шар.

 

Из последних сил, задыхаясь, Дингвис бежал к Кивежу, два раза он упал и расшиб в кровь колени, но не обратил на это никакого внимания.

«Фея! Фея! Фея!»

И вдруг – он увидел её. Она стояла и смотрела на дорогу у ворот Кивежа, прямо возле белого храма. И она тоже увидела его. И вскрикнула. И бросилась ему навстречу… Сто шагов могут стать бесконечностью… Они добежали, обнялись…

– Дингвис!…

– Фея, я… я… – слова не давались Дингвису.

Но девушка и не слушала его. Она смеялась и плакала, и говорила, говорила; говорила – о Болгер, – она жива, она лежит в доме Аркадьюшки, Уголь принёс её, меч Горуна ударил в крест на груди и соскользнул, – сильный ушиб, широкая рана, но не опасная, она потеряла много крови и слаба, но она выживет…

– Фея!

Дингвис вдруг крепко сжал её плечи. И оба замолчали, глядя друг другу в глаза…

– Фея, я люблю тебя.

 

Ровно бились над Диким полем два витязя – чёрный и фиолетовый. И неясно было – чья возьмёт. И всё-таки Уголь сумел задеть вскользь своего противника. Горун сорвал, отшвырнул разрубленный шлем. Брат, бой, луч, смерть! Уголь посмотрел ему в глаза – мы как два брата, брат Горун, брат Уголь, – почему же мы сошлись снова в смертельном поединке? – и понял, что победит. Словно новые силы стали вливаться в него. Удар! Удар! Удар! Сила нарастала в нём с каждым мгновением. Он вскинул взгляд вверх – яркое белое сияние разгоралось наверху!

– Стоики! – пронеслось молнией над полем битвы.

– Стоики! – воскликнул Уголь и опустил меч.

По голубому небесному океану, как солнце, как сердце моё! – плыли! – ослепительные бело-золотистые корабли. Сотни. Тысячи!

– Стоики! – загудело победно над Диким полем.

– Стоики! – дрогнули, побежали тёмные полки.

– Стоики! – крикнул Уголь всей грудью и повернулся к Горуну. Но не увидел его. Он увидел только сверкающее острие меча, стремительно налетевшего на него, он попытался отклониться, но было уже поздно. Страшный удар обрушился ему на голову, скользнул по плечу, по груди, и он вылетел из седла…             … В этот же момент сверху ударили светозарные лучи-молнии стоиков – раскроили, изломали огневыми топорами крылья ангелов смерти, – и с диким рёвом, превращаясь в гигантские факелы, рушились они вниз, и столбы огня следовали за ними…

Горун, только что сразивший фиолетового витязя, смотрел на всё помертвевшим остановившимся взором. Какая-то чудовищная пустота вдруг возникла внутри него. Он видел, как смешалась внизу его армия, как давя друг друга, они бросились, его не ведающие страха воины, назад, к горам, откуда пришли… Но всё было бесполезно. Он давно понял это. Всё пыль и прах.

Горун поднял голову навстречу несущемуся на него смертоносному пламени и взмахнул мечом.

– Всё игра! Всё пыль и прах! Пыль и прах!

Но что это? Всё потемнело вмиг. Чёрная бездна надвинулась на него. Надвинулась не как раньше, а стремительно и беспощадно, и тело его стало разрываться на части, и он завыл, завизжал безумно, не в силах выдержать эту боль. И белый огонь смял, скомкал его, превратил в бесформенный горящий клубок, а потом огненное море обрушилось вниз и затопило всё Дикое поле…

Но Уголь уже не видел этого. Он падал… Падал или летел? В голове бился вопрос – куда? зачем? Но что он говорит, о чём спрашивает, что хочет сказать? Ведь он летит, летит! Домой, к звёздам, в милое родное небо, к своей любимой Деис…

И даже упав на землю, он будет лететь.

Но тёплые и ласковые руки, они не дали ему покинуть этот странный и нежный мир… Они гладили ему шею, плечи, грудь… Он открыл глаза и увидел над собой плачущее лицо Деис…

«Откуда ты здесь, любимая, среди боли и огня?»

На какой-то миг он увидел Иваньюшку и Аркадьюшку, затем – своего крылатого Пегаса… Нет, он не возьмёт больше меч, он отпустит скакуна домой, на изумрудные луга на берегу млечной реки…

«Деис, как я давно не держал в руках твои руки, видишь, мы снова с тобой, мы теперь всегда будем вместе… Не плачь, я люблю тебя, я – посадил золотое зерно».

И может это показалось ему в последний миг, но синие реки потекли в его груди, и зазеленела трава на берегах, и проросшее зёрнышко потянулось зелёным деревцем к голубому звёздному небу…

Вокруг бушевал огонь и Аркадьюшка и Иваньюшка обнимали, звали его в полуразрушенной церкви.

Но он уже не слышал их. Они взялись с Деис за руки и пошли вместе по этим цветущим ожившим берегам, где кончалась земля и начиналось небо, где никто никогда больше не разлучит их. Где больше нет зла.