Читайте их с закрытыми глазами –
Вот эти строки, набранные ночью
При свете лампы, в призрачном мерцаньи
Её огня. Читайте их до точки.
Распознавайте их между сплетений
Двух нежных рук, иль трав, иль сухожилий,
Обозначайте их на складках платья ночи,
Запоминайте их – как лица ваших близких,
Как птицу, рассекающую небо
Своим крылом,
Как лёгкость одиночества.
Как камень, что лежит на дне реки,
Как взгляды поздних призрачных прохожих.
Читайте их как спящий лес из сказки,
Как простоту улыбки человека,
Чьё имя только – маленький ребёнок,
Чей бог подобен одному рассвету,
Что переполнил сердце мне однажды
И льётся через край с тех пор поныне
Под этот тусклый, зыбкий свет лампадки,
Такой родной мне, близкий, добрый свет…
Читайте ж их с закрытыми глазами.
***
Я рисую февраль в чёрно-белых квадратах.
И лиловые пятна, словно заплаты.
Это то, что диктуют изъяны зренья –
Мягко плавятся окна, дрогнув лишь на мгновенье.
Окна – нежные пятна света,
Обнажённые скулы и нечто большее,
Чем обветренность губ и обшарпанность площади.
Хочешь, я расскажу об этом?
Это ночь мне забрызгала синим рукав.
Это ночь. Чуть коснись её – лопнет, гляди-ка!
Тот, который велит не грустить, он прав.
Это ночь. Это звук нерождённого крика.
Это крыши домов и верхушки дерев,
Это кончики пальцев – и зыбко, и робко.
Это сон, что ещё до конца не сгорев,
Застилает глаза ослепительной плёнкой.
Предсказуем финал. Чёрно-белый квадрат.
Комбинация очень простая.
И февраль (так комично) срывается в март
И улица – снова пустая.
***
И не то что бы нравились эти черты лица,
Но когда говоришь – взгляда не отвести.
И какая, в конечном итоге, разница, какого цвета глаза,
Если так – целуя меня – ты не в силах их не закрыть?
И о чём говорить нам у этой ночи на языке?
И какой ей угодный танец сегодня нам станцевать?
А не лучше ли просто – спуститься вниз по реке
А не лучше ли (просто?) заново – так – начинать
Вслух творить это слово, похожее на одно
Из миллиона слов, сотворённых чужими устами –
Отличимое от сих прочих едва – лишь в том,
Что навсегда остаётся с нами.
***
Я скоро заскучаю и уйду.
А ты больным останешься лежать.
И пальцы хризантемам целовать.
Заснеженным, лиловым, как в бреду.
Цветы. Ангина. Градусник и мгла.
Касание руки. Светильник. Тишь.
Ты сам – уже давно сошёл с ума,
И свёл меня – поэтому молчишь.
Я провожу рукой по голове.
Мой милый мальчик, гений снов моих.
Герой трагедии, молитвы о весне.
Окно. Светильник. Кашель. Ларингит.
Еду на краски променяла я,
На глупость строчек, и ещё – на джаз.
А главное – всё это – на тебя,
Кто ослепителен – опять, в который раз.
Молчи. Так хрупок, нежен этот миг –
У ног твоих, свернувшись в шаль, сижу.
Ладонь. Курсив. Окно. Трамвай. Тупик.
Я скоро заскучаю и уйду.
***
И солнце яичным желтком вытекало из нашего глаза
И было в этом действии что-то с привкусом джаза
Или проказы. Но при встрече Батай однозначно
Жал тебе руку. Если бы вдруг оказался жив, к примеру.
А – ты – французом. Впрочем, я могла бы поспорить
С хорошим вкусом. Несмотря, что он является нашим
Общим. Разбавляли воду гуашью под видом чая,
Не стесняясь соседей, натурщицу раздевали,
Чтобы просто глазеть, а после одеть обратно,
И в шкаф запрятать. И, пожалуй, удачно
Карандаш 8м закурить пытаясь,
Мы в большей степени скалились, нежели
Улыбались.
А теперь – ничего, ни о чём и нигде –
За исключением неприметного следа
На левом локте, идентичности нашего «Я»
И отсутствия вкуса к чему-либо, что сейчас
Стремительно мимо проходит, не радуя глаз –
Тем более – сердца не разбивая.
Вечер приходит, и кажется, будто Батай и не
Жил никогда, тем более с Миллером (тем, что Генри)
Знаком едва ли. Трубка теперь настоящая.
Вместо карандаша.
И сделав с натурщицей то, что нужно, ты, не спеша,
Не думая, не страдая, сплошное НЕ –
Открываешь шторы – и что же мы видим?
Глаз фонаря, ухмыляясь, падает из глазницы –
И это конец.
Ничего ни о чём и нигде.
Я, должно быть, сожгу все экземпляры
Батая.
Я сижу на вокзале. И дым – как ни странно-
Простых сигарет –
Сквозь зубы – стиснутые –
Вдыхаю.
***
Как будто Анна говорит тебе: останься!
В который раз пойдёшь с ней через лес.
Сквозь полутень, сквозь тень, и блик и даже
Сквозь полноту своих столь юных лет
Как будто – тебе вновь (и вновь) семнадцать
Ты пишешь свои письма от руки,
И обнажённость чувств, и слов сих странность –
И терпкий вкус чернил на языке…
Сегодня мне хотелось повидать
Своих возлюбленных – о, посмотри –
Как дико мне сейчас осознавать,
Что даже ты когда-то был влюблён…
А Анна всё твердит тебе: «иди!
Сквозь этот лес, сквозь жизнь мою, сквозь сон!..»
***
Жаль, это всё не о нас, и ни здесь, и не с нами
Город укрылся плащом, опасаясь дознанья.
Город спрятал лицо у ночи в ладонях,
И выпив тебя до дна – я вряд ли стану спокойней,
И обозначив себя на фоне распахнутых окон
Со зрачком, увеличенным ни то ужасом, ни то любовью
– но что вероятнее, их комбинацией, я запомню
То, что ты прежде так исступленно забыть пытался –
(Пока не смирился (со(всем)), пока не остался
Здесь навсегда)
Этот прекрасный мир – столь любимый, сколь и жестокий.
***
Сегодня день, когда меня не ждут.
(Лимонноликий ломтик на дне чашки)
И по спине моей бегут мурашки.
А под окном прохожие бредут.
Они бредут, не замечая нас.
Как, впрочем, никогда не замечали.
В соседней комнате по кругу ходит джаз.
И глаз не в силах различить детали:
Что это за окном? Когда? Который час?
Какого цвета белые манжеты?
И жизнь грядущая – всего лишь пересказ,
И в трубке тишина, в неё одеты
Сегодня все предметы. С октября
Мне не казался мир подобьем пейзажа.
… а во дворе всё так же кличут Сашу.
И мне всё кажется, что Саша – это я.
Всё в очертаниях имеет минус два.
А может, минус сорок, что не важно.
Я повторяю заново слова,
Не сказанные мною лишь однажды.
Всё черно-белое сегодня, но ничто
Не чёрно и не бело в самом деле,
Но может быть и тем, и тем – (и кто
Здесь вспомнит о преназначеньи тела?..)
И всё идут, не поднимая глаз,
Прохожие под окнами моими.
И все черты мои (особенно сейчас)
Мне видятся не схожими с чужими.
И в этот день, когда совсем никто
Меня не ждёт, в такой же как другие
дни – я закрываю медленно окно,
Неловко своё «я» наружу вынув…
… забыв зачем всё это, я иду
из кухни прочь. Я больше не скучаю,
вдруг осознав, что всё, что нужно – вот:
Кружок лимона, сахар, кружка чая.
***
Где б меня не встречал, ты всегда застаёшь меня с книгой.
Я лежу на полу, на снегу, чёрти где, и едва замечаю, что мимо –
Взгляд меж строк, между пальцев, в никуда да и между прочим –
Закрывая глаза, я читаю тебя до точки.
Но сегодня, придя в голубом, я посмею тобой восхититься.
Этот взгляд оторвав, наконец, от последней страницы.
И вернувшись домой я снимаю устало ботинки.
Провожу по лицу рукой – ни следа, ни слезинки.
Я включаю устройство, что делает воздух теплее,
Вслух молитву прочесть не желая, не то что не смея.
И в плену у больного, разбитого сердца
Я сижу на полу в безутешной попытке согреться
***
Зелёный день. Последний день зимы.
Во сне моём деревьев обнаженных
Прелестный танец. Голове больной
Так тяжко пробужденье ото сна
О, Боже, вороти февраль обратно!
Невыносимое предчувствие весны –
Я не саму весну люблю, но этот
Едва заметный привкус её дней…
Я выхожу на улицу и всё
Слегка преображается, почти неуловимо.
И красный шарф, и чёрное пальто,
И мой трамвай опять проходит мимо…
Письмо к тебе несу сквозь звон монет,
И колокольчиков трамвайных, лиц знакомых.
Сквозь белизну столь малых долгих лет –
Я навсегда останусь здесь, должно быть.
А ты опять прочтёшь сей день до точки.
Зелёный день. Последний день зимы.
Люби меня хотя б за эти строчки
А впрочем, лучше вовсе не люби
***
Здравствуй, прохожий, это
Только обрывки задушенных фраз.
Сожжённые письма. Прошедшее лето.
Невыполненный приказ.
Город, насквозь пропахший астмой
И лекарством от судорог сна.
То, что я иногда называю прекрасным
Заставляет людей закрывать глаза.
…эти белые перья и ветер
И осыпавшиеся лепестки
Хранятся в засушенном виде
На самые чёрные дни.
Разукрашены в красный и жёлтый
Щиплют пальцы хуже, чем соль.
Это жизнь, моя жизнь, прохожий.
И моя каждодневная боль.
Моя юность, мои поцелуи
То в колени, то в локти, а то
Из губы вниз стекает струйка
Багряным и терпким вином.
Кто тогда виноват, прохожий?
Ну скажи, ну скажи мне, кто?
Если я вдруг почувствую кожей,
Каково то на вкус вино?..
В голове же моей – давильня
И сосуды в мозгу – виноград.
Аптека. И очередь длинная.
И вряд ли. … о чём говорят?..
Дрогнут пальцы – дурная примета.
Всё равно, что слёзы из глаз.
До свиданья, прохожий, это
Лишь обрывки задушенных фраз.
***
Это как будто случилось вчера.
То, что с ромашек срывали
Кружась, врезалось нам в рукава,
Мучительно в пальцы впивалось.
Это как будто бы серый рукав
Твоё запястье покрыл.
Осень. И то, что поставили в шкаф
Будет пылиться там до весны.
Те же гвоздики и крики с утра
– хрипы от сдавленных кашлем гортаней,
Те же ладони на грани рыданий…
Это случилось как будто вчера.
***
Это что-то такое же близкое,
Как кофейная гуща на пальцах.
Как царапины на лодыжке.
Вышиванье крестом на пяльцах.
Как забытая на ночь чашка
С молоком – загустевшим и сочным.
И засохшая, в трещинах краска,
Жизнь – ещё в один день короче.
Письма к другу – медовый вкус
Пополам с горьким духом полыни.
В кровь ободранные колени,
Крутой, стремительный спуск.
Это вечное «не грусти»,
Быть в конце ненавистного списка.
Ослеплённость. Улыбка. Виски.
Это что-то такое же близкое.
***
Знаешь, это немного странно –
Город будто оспой изрыт.
Он (почти что) уже растаял.
Он имеет болезненный вид.
И теперь мне всё хочется красным
Акварелью и дрожью унять –
В том, что мир мне казался прекрасным
И вина и заслуга твоя.
Не казался, а кажется снова.
И не снова – а просто острей,
Эти грани ненужного слова
Вряд ли что разъяснят уже.
Этот лишь на секунду продлённый
Но такой мучительный взгляд.
Это что же теперь – обречённость?
Или нежный и робкий ад?
В твоём городе нет трамваев.
Жаль. Но рельсы-то как хороши!
Это только цветок из бумаги.
Остальное – всё суть миражи.
Всё – иллюзия. И пробужденья
В этот раз не дождётся никто
Единственный шаг – сближенье.
Жёлтая краска – и всё.
***
Как хорошо, должно быть, стать деревом.
Вот просто так – взять и стать деревом.
Будь моей сестрой, будь частью мебели,
Мебели, сделанной из самого сердца дерева.
Ещё – будь молоком в моём гранёном стакане –
Как здорово, видно, ему там плещется,
Приходи по ночам – кем-то отчаянно странным –
Нежным юношей, бледной женщиной.
Отрасти себе бороду и сделайся странником,
Пилигримом там, скоморохом или юродивым,
Будь хлебной корочкой, дохлой кошкой и праздником,
Видом на свалку, набившим оскомину.
Слепым стариком, трамваем раздавленным,
Раздробленной костью, головокружением,
Или просто собой, думающим неустанно
О том, как, должно быть, прекрасно однажды стать деревом.
***
Что, мотылёк, тебе не всё равно?
Ты уже пепел, ты смешался с воском.
Я наклонюсь тихонько – и в висок,
Стараясь не задеть алеющего мозга.
Что, мотылёк, не всё равно тебе?
Ты пепел, весь израненный губами.
Но ты упрямо – вновь и вновь летишь
В своё любимое, столь трепетное пламя.
И потому, мой друг, не всё ль тебе равно,
Как долго сердцу моему гореть и биться?
Мой верный мотылёк по-прежнему со мной.
Мой маленький герой-самоубийца.
***
Мы сегодня играли в прятки.
В декадентов и в скрипачей.
Все бежали от нас без оглядки.
(от наивных и детских речей).
А ещё – я знаю, ты помнишь,
Как касался моих манжет.
От твоих безутешных ладоней
Там остался застенчивый след.
Заключённый в квадратные скобки,
Ты казался мне лучшим из всех.
У виска – дыхание робкое
И шершавый, надтреснутый смех.
Вряд ли можно назвать любовью
Эту детскую нежность рук.
Это – знаешь, что-то такое,
В чём слова безъязычны, мой друг.
Но я знаю одно – покуда
Эти дивные пальцы могу целовать,
Не перестану – буду, о, буду!
(любимым) тебя называть.
***
Ночью тихо. И холод лиловый похож
На твои скулы. Чтобы согреться, не жгу
Ни писем, ни книг. Мне всё ещё жаль, я пойду
И крепко-накрепко двери запру.
Ночью пальцы хотят обнимать тебя.
Это желание жжёт их к утру.
Чтобы замедлить схожденье с ума – встану
И крепко-накрепко двери запру.
Ночью – тени за окнами – жуть.
Впору смеяться, что в жарком бреду.
Но я продолжу играть эту роль, я – просто
Крепко-накрепко двери запру.
***
Трубочка с горьким пеплом.
Ай, да нездоровая привычка.
Придушите меня скорее.
Видите, падает спичка?..
Да что же со мной случилось?
Меж позвонков, колокольчиков, арок?
Качество минус количество.
Оплавленной искренности огарок.
Ну, здравствуй, моё величество.
Моя бесконечная странность.
***
И всё-таки, в конечном счёте – грустно.
Простывший город и слова на ножке джаза,
Бесплодны речи о безумьи и искусстве,
И в целом, речь, пожалуй, исчерпала
Свою способность выраженья темы,
Под именем «любовь» знакомой массам –
Что формируют «человечество» – понятье,
Значение которого едва ли
способен вспомнить я сегодня – в этот вечер –
лишённый слов – без боли, без упрёка,
но только с ощущением подобья
нелепой предрешённости финала.
Да, здесь могу я только завершаться.
Мотив столь вечен, сколько и банален –
Покорно, бессловесно наблюдая
Как искажается – не время, но пространство.
***
Ты никого уже не потревожишь
Ни стоном, ни мольбою о прощеньи.
Мы похороним речь, наш общий голос,
Но даже в этом не найдём спасенья.
Чуть меньше опечалив – ближних, дальних,
Смотри в глаза, покуда не ослепнешь.
Молчанье, милый мой, блаженное молчанье…
Так сладок привкус убиенной речи.
***
И ты говорила: “Дыхание –
Последняя сладость речи”
Но было ли это случайно –
Свет, падающий на плечи?
И обнажение тайны –
Тяжёлого, мутного взгляда…
Ты помнишь, как это было.
Но… Не говори! Не надо!
И если бы я был деревом,
Вовек не влюбленным в слово…
Что делать с постыдным бременем
Не воплощенного? что ты
прикажешь мне делать?
кем обернуться? где он,
покой этой ночи бессонной?..
Но знаешь, я был Человеком,
Не возжелавшим слова.
***
Так оставь же меня
В чёрно-белом пространстве этом
Где контраст заменяет тебе интонацию,
Где черты Настоящего Человека
Искажаются до подобия галлюцинации.
Так оставь же меня – с этой болью наедине,
С головной ли, с сердечной – не всё равно ли?
Ты снимаешь процесс паденья на плёнку – и всё
Почти идеально – свет падает с северо-запада.
Все роли прекрасны. Будто бы писаны только для нас.
Мне кажется, зритель оценит и этот жест –
Ведь кто-то, ты помнишь – учил нас сему пораженью.
Так отчаянно хочется жить – лишь в последний момент,
Но скоро пройдёт и это, и это! волнение.
Так оставь же меня. Ведь финал предсказуем и так.
Ни к чему мне последние эти напутствия.
Это чёрное, там, за окном – неужели, пришла весна?..
О, оставь! Отпусти же меня туда,
Где черты Человека искажаются до отсутствия.
***
Однажды начнётся февраль
С пощёчиной свежих проталин,
С затянувшимися вечерами,
С ослепительностью виска.
Синий вечер и ночь длинней,
Чем хотелось бы (как хотелось)
И в твоём присутствии тень
Удлиняется, как бы смелость
Обретая. И если не грусть,
Так усталость тебе предлагая.
Это просто зима на нет
Сходит, мелкую дрожь вызывая.
Это просто – ветер в лицо.
Это просто – что может быть проще?
Ты, как прежде, непрошеный гость
В мире свежих и звонких пощёчин.
Да, я пью этот воздух… едва ль
в этот раз доживу я до мая.
(в предвкушеньи звонков трамвая)
Ах, когда же начнётся февраль?…
