* * *

56 клавиш печатной машинки,
Буквы, цифры, знаки препинания.
Нужно знать что-то дьвольски ценное,
Чтобы лист выходил – не бумага, вселенная
Или…
Хотя бы портрет трамвая!

Тишина

Выключаю свет,
И летит голова
На битву домов и трамваев.
Так последняя минута отрубает ожидание,
И поезд соскальзывает по меридиану.

На ветках качаются шорохи.
Всеми форточками умножу их!
Это разлагается тишина.
Тишина переполнена.

Глисты уже задушили ребёнка.
Сейчас они хлынут через рот и нос,
Заполнят квартиры, подъезды, лифты,
Высвобождая напряжение,
Польются в улицы,
Смешают все краски города
В один серый поток, серый поток,
Серый потоп.

Тишина переполнена.
Тонкий слух или жертва шпиономании

Чистая, белая сфера слуха
Растёт и летит,
И зелёная муха
На сфере слуха
Точкой сидит.

Чистая, ждущая, цельная сфера
Так летела,
Вдруг, обалдела,
Съёжилась и постарела,
И с ума сошла:

Рёв водопадов и горных обвалов,
Гром небесный
И ужас бездны
Вобрал в свой ГЛАС
Унитаз.
О, цивилизация!
* * *

Каждый день выхожу убивать.
Нет, без маски, ножа и пистолета.
Моё оружие – сиреневые глазки,
Изысканнейшая вежливость
И вовремя поданная сигарета.

Кто осмелится подарить
В день рождения бумажные цветы?
Ну конечно, покойник обидится.
Не очень-то приятно – по щекам
Пусть даже букетом гвоздик.
Наилучший выход:
Табуретка о голову – и он спасён.
Но нет, вы сбиваете перхоть с его плеча.
А вы? Хотели признаться в любви?
Подождите, пропустите быстроидущий транспорт.
Ибо совесть требует комфорта.

А я,
Я оставлю самообвинения,
Тем более, что вы
Желаете испытать удовольствие
От моего “извините”
После того, как я с большим идовольствием
Наступил вам на ногу.
Извините!
* * *

Первый – чёрно-белая рябь
В оскале трёхногого кашалота.
Второй –
Протаскивал себя сквозь жёлтую кишку
И наши уши.
Третий,
Сверхъестественно илыбаясь,
Лихо скакал на воображаемой кобыле.
Четвёртый –
Наливался красным,
Будто бы синея.
Пятый –
Откровенная любовь вручную
К некой бубнящей толстухе.

А в общем,
Первый,
Второй,
Третий,
Четвёртый
И пятый –
ЭТО ДЖАЗ-БЭНД!
В серой зоне

В серой зоне немые люди.
Вместо них
Говорит ветер,
Серый-серый,
Кое-где отмеченный
Порывами костлявых веток
И двукрылыми всплесками
Озёрных чаек.

Если пойти по дороге,
Уводящей от ветра,
Путь преградит
Одноногий калека.
В позе меднолитого императора Августа
Он даст ответ
Всем возможным недоумениям
Универсальной тирадой нецензурного.

Это единственный говорящий человек
В серой зоне.
* * *

Такая плоскость пролегла
От горизонта к горизонту,
Вечерний сумрак вобрала
И оплавляет контур
Шагов,
И отекает –
То ли скорбь, то и блажество.
Безымянное чувство,
Которое,
Ведёт по краю могил,
Приобщает к великой радости:
Я один.
Крючковатые ветви осенние
Сходятся в круг
Полуночных сплетений,
И может обернуться вдруг
Тот лист,
Что последним кружит над долиною
Стронциановой гримасой агонии.
Уходи,
Тебя не помилуют.

* * *

Странный парк для прогулок дневных,
Музей позабытых имён
Или место для плача больных
Ностальгией,
Кладбище,
Цивилизация могил.

Если изрытый грунт упадёт,
Упадёт,
Пропадёт, пропадёт,
Ряды гробов, крестов, пятиконечных звёзд
Врост
Цивилизация могил
Понесёт
Навстречу живым.

Нас – только двое.
Против – армия несуществующих.
Но…
Когда стоишь на крыше небоскрёба,
Неумолимо тянет прыгнуть вниз…
Наверное, необходимо оступиться…

Кто-то ходит поодаль,
Колокол бьётся едва-едва…
Кажется, задуманная ода…
Нет, не быть ей никогда
Эпитафией!

Это страшно, очень страшно,
Цыплёночек:
Среди красных сосновых стволов –
Газ,
Изо всех четырёх гарелок
Газ идёт.

И будет чудо.
Снова спросишь:
– Ты любишь Модерн?
Я подарю цветы,
Которые уже дарил.
Поэты и шэйк

Ностальгические сопли утрите.
Прошлому возврата нет.
А не можете, так умрите.
Не след
Плакаться нам
Об утраченном.

В обжитом всегда теплей.
Общепринятая истина.
Общепривычная мистика.

Фаланга первых поэтов:
Теннисон, Байрон, Лермонтов
Учили порывам души…
Так родился шэйк.

Пояснение.
Поэты, не трясите душу,
Она не груша.
Вы алкаете плодов души,
А плодов то ши-
ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Памятник

Его нисколько не беспокоят
Блики на ушах, на веках, на носу.
Марионетки блуждающего зрачка,
Они ползают словно белые мухи
Туда и сюда,
Как я хочу.
Гениальный пророк,
Вы – мраморный,
Вы теперь истукан.
Складки лба сияют круглый год,
В них солнце и луна, и фонари…
А когда-то вы сами были светилом.
Когда-то вы были один,
Вас размножили,
Вас ещё при жизни набальзамировали
Чтобы легче было тиражировать мумии.

Вы, наверно, думаете, что я циник?
Нет, вовсе нет,
Во мне ж вы тоже сидите,
Глиняный,
Но – ошибка моих воспитателей? –
Торчат изо рта нецензурные
Ваши части!
“Ох уж эта ноношная молодёжь”
НТР пролетает космосом.
На земле неолит:
Водка, бит, космы.
Раскручивается
Навитый на диск голос.
Молодняк дошёл до ручки.
Берегись, логос!
У архангела – не труба, гитара.
Плачут мумии у самовара.
За врачём ли послать, за апостолом?
Пресечь заразу!
Наркоманов – в дурдом,
Остальтных – в казарму!
Отрывок
Есть пышные сады,
Где не растёт сорняк –
Заповедники удобренной культуры –
Где чинные отцы
И тех отцов родня
Стригут купюры.

Здравствуйте, товарищ Чичиков.
Да-да, я вижу ваша “фирма” процветает.
Скажите,
Где найти слова счастливые
Из тех, что как ликёр,
В ложбинке языка любовно нянчат?
Ни вы ли их украли?

 

Кукушка
Завелась кукушка в саду.
Каждый день приходит –
Ни гу-гу.
Кукушка, кукушка,
Покукуй.
Кукушка ходит молча на снегу.

Яблоки сушёные жуёт.
Побирушка, побирушка,
Вот ты кто.
Кукушка, кукушка,
Покукуй.
Кукушка ходит молча, ни гу-гу.

Что ж ты, не умеешь, темнота?
Может, это не кукушка, а так?
* * *

Запущю пластинку, Бетховена.
Тревога всколыхнётся
и спадёт.
Хорошо бы свихнуться на год,
На два, на все годы вперёд!
Я не силах помочь
Заботам твоим
больным,
Как бессилен Бетховен
Против гвалта ворон.
Вот оно,
Утро рассветное, злое:
Через всё окно моё зелёное
Полоса ствола чёно-белая.
Какое-то время светильник удерживает равновесие
между комнатой, полусгнившей в дыму папирос
и полуразбуженным садом. Я сижу в своём бархатном кресле,
а комната, сжимаясь и сжимаясь, пропала
в стереоскопическом пейзаже.
На меня как в зеркальной примерочной ателье
из-за каждой
былинки
смотрел
испытующе
я.
И я сдался.

Не хочу скандалить и ссориться.
Улыбнись,
Как будто щёки –
в росе,
Как будто так,
слегка нездоровится.
И всё, всё o”key.
И через ком в гортани
Уже в сотый раз или в тысячный
Я выдавлю: “Любимая”.
Лист бумаги положу перед тобой
Со стихами.
Словно весь я,
Милый и ласковый,
Обнажённым лежу на тарелочке.
О форме и содержании
Обрыдло. Отодвинь присоски.
Я без того испорчен.
Мысли мои – недоноски,
Дилетантский подстрочник.

Вместо тела – чучело костлявое,
На нервных нитках прыгают щупальцы,
Вместо левого уха – второе правое,
Живот свисает надувной конструкцией.

Ещё в пелёнках меня подменили
Или
Планету мне подсунули другую,
Утащив мою, голубую.

Я ем сыр из пенополиуретана,
Рамштекс из мамонта неандертальского засола.
Белой вороной чтоб не казаться стану
В очередь: аполлонов дают, аполлонов!
Я слыхал, что без пищи духовной,
Без эстетического идеала,
Человек превращается в логово
Дьявола.

Мы усвоим красоту Аполлонову
Как мешок усваивает статую.
Были чучела – стали обновою:
Перья разные, содержание одинаково.
После критики
Потери…
Семь раз отмерь
Прежде, чем потерять.
А не лучше ли всё и сразу,
Чтобы больше не мерять?

Наши двадцать с хвостиком
Как отсекли.
Повод для ностальгии.
Но мы ведь не будем плакаться,
Сочтём доисторией
Наши хвостики
И остальное.
Не повесить ли шкуры на гвоздики,
Усли всё из них вытрясли?
Клён

Не захотел он долго вянуть,
У забора стоять измочаленным веником,
За ночь одну на репейники, в слякоть
Сбросил оперение.

В перехват намыленной колеи –
Пятерни, пятерни, пятерни, пятерни…
И остался стоять остов.
Другие боятся мёрзнуть,
Другие потом сдохнут
Замедленно, красиво, броско.

Первым его обтрепали,
Потому что был первым в апреле и мае,
Потому что и сам не хотел притворяться
Бодрым,
Потому что знал об исходе.

Мимо спеша, оглянусь назад:
Брат!
Плачь о подлеце

Не умею слезами,
Плачу словами.

Отец – гротеск, а мать – кунсткамера.
Откуда же голубизна
Без дна?
О, эта открытость Гагарина!
Я бы первый
Посочувствовал, пожалел,
Будь он затравлен, нервный,
Будь он рыбье желе
В человечьей одежде.
Так нет же!
На “фасаде” кобальтовые медали:
Правота высочайшей пробы,
Устреляясь в исторические дали,
Подсвечивает дуги бровные.
Ясность то какая!
Будто
Не морда – палисадник незабудок.
Не смутится, что одиозен.
Хорошо растут цветы в навозе.
В метро

Поручень,
Длиннющий и стремительный,
Как пепреход из прошлого в будущее,
И руки, руки, руки ещё,
Завязанные узлом,
Чтоб не отстать,
Не сорваться с летящего поручня.
Незнакомая девушка,
Точнее – незнакомая звезда,
Похожая
На “Свободу” Теодора Жерико (Делакруа?)
В толпе как в матрице,
Только что отлитая, свежая.

Если найдёт её по отпечатку
Как листья папоротника на срезе антрацита
Там, в будущем,
Какой-нибудь художник,
Он, вероятно, вообразит

Не толпы, спрессованные в монолит,
Запущенный в небо ( в небыль?)
Брекетом,
Не саблезубые челюсти на шее собрата,
Не вороньё –
Воронёным “Фантоном” занесённый топор –
“Nevermore!”

Он, вероятно,
Представит иную картину:
Горизонты
Энегией солнца кубанского
В дыне –
На выворот,
И время – тихий бассейн,
И незнакомая девушка,
Похожая на “Свободу” Жерико ( Делакруа?)
Возможно,
Он представит нашу жизнь прекрасной
И будет прав:
Только-что
Объявили по радио:
“Следующая станция – Лувр,
Делакруа”.

 

После нейтронной войны

Тело, выцветшее как ситец,
Заштриховано мелким пунктиром волос.
Тремя большими пуговицами
Эпохи Бума-ГУМа
Левая половина торса
Пристёгнута к правой,
Ноги притянуты на подтяжках
И бронирован мозолями зад.

Он как всегда – на престоле
Большого Пресс-Папье,
То есть при столе.
Столы менялись:
Каменный – в каменном веке,
Бронзовый – в бронзовом,
Затем был золотой
И карельской берёзы.
Стол последний из ДСП.

Штормовыми волнами шли просители,
Рационализаторы, коллеги, смежники…
Он ко всем и всему умел повернуться задом,
Своим бронированным задом.

А когда человечество,
Крича в истерике,
Повисло на волоске,
Он
Повернулся задом
К нейтронной войне.
И потому
Уцелел.

 

* * *
Чего тебе хочется?
Почестей?
Нарядов, успеха, эффектного творчества?
Чего тебе хочется?

Сделаться копией модной картинки?
Чтобы каждый день именины?
Чтобы была зарплата
Несгораема как метафора?

Или попроще чего?
Домашнего счастья?
Хобби, диван, в Новый Год зайчатина?
По вечерам расслабить жилы,
Выпустив из ящика голубого джина?

Чего тебе хочется?
Всё исполнится.
Словно бы росчерком…
Желанье – волшебно. Это пророчество
Как тебе жить и как тебе кончиться.

 

Экклезиаст

1. Хочу, чтобы шёл дождь.
Всегда так хочется,
Чтоб с мыслями в ладу был антураж.
Когда с собой я не в ладу.
Уж если есть всему причина,
Я выдумаю на ходу такое горе,
Что заболею и умру.
Хочу, чтобы шёл дождь.
Если хандра, хандра без меры,
Значит
Я в ауте,
И судный день назначен.
Значит,
Предполагавшийся бетховенский финал
Не состоится.
Значит,
Заслуг не нажил,
А что нашёл, то потерял.
И судный день на сдачу.
И чтоб освободили от вопросов,
Большими буквами на лбу
Я напишу:
“ЭККЛЕЗИАСТ”.
2. Хочу, чтобы шёл дождь.
Пусть мокнут улицы нагие
Как праотцы.
В плаще, я более раздетый, чем они.
Хочу, чтобы шёл дождь.
Мир под дождём хочет быть симметричным,
Разделённый ножкой зонта.
Половина вторая пуста.

Ты, безымянная, будь рядом,
По ту сторону от оси.
Чтоб планету не закосило,
Ущерб симметрии возмести.
Будь мне равной, будь мне товарищем,
Длинноногий ветер с гривой мерцающей.

Мы попрсим другую погоду.
Змей перепончатый, зонт, лети!
Так говорю я, воображая,
Что здесь тайно присутствуешь ты.
Саранча

А что останется?
Дым сигарет, давно погашенных?
Под слоем пепла “Беломора” и “Пегаса”
Никотином затравленный мозжечок?
А что ещё?

Я вижу красный, воспалённый рот,
Как жир течёт по подбородку,
Как эта гадина жуёт,
Куски проталкивая в глотку.

Вчерашний вторник или понедельник
Хоть и протух,
Но всё ещё при деле.
А наша жизнь как многоточие…
Мы гениальны между строчек.

А что останется?
Я вижу красный, воспалённый рот…
И дюжина коленчатых валов
Ритмично выпирает из-под щёк…
А что ещё?

Вчерашние флаги списали в утиль,
Из вчерашних доктрин кроят анекдоды,
Горячий психоз сплотил
За батон колбасы дерущиеся роты.

А что останется?
Я вижу красный, воспалённый рот…
Цыплёнок бегал по двору намедни…

А что останется?
Ни копчик ли?
Нет, копчик тоже съеден.
Хороший человек

Я хороший.
Оклеил похвалами стены.
Дожем,
Дуче, царём, диктатором – НЕ был.
Сроду НЕ пил и НЕ дебоширил,
НЕ спекулировал в женском сортире.
НЕ ездил зайцем в автобусе,
НЕ развратничал вовсе.
На службу я НЕ опаздывал,
Одежонка НЕ безобразная,
НЕ врывался в чужие квартиры с наганом,
НЕ “рисовал” цифири для плана.
Героин приносили НЕ мне,
И насиловал тоже НЕ.

А когда подойду к последней мете,
Из подмышки выну конвертик,
Список моих драгоценных “НЕ”
Предъявлю я той стороне:
Сроду НЕ пил и НЕ дебоширил,
НЕ спекулировал в женском сортире.
НЕ ездил зайцем в автобусе,
НЕ развратничал вовсе.
На службу я НЕ опаздывал,
Одежонка НЕ безобразная,
НЕ врывался в чужие квартиры с наганом,
НЕ “рисовал” цифири для плана.
Героин приносили НЕ мне,
И насиловал тоже НЕ.

Пусть кормят меня и холят.
Другие – хоть мором, хоть СПИДом,
на дно, навалом, стоя.
Если в себе НЕ уверен.
Я устроюсь в райском партере
Смотреть третье
Тысячелетье.
* * *

По капотам, кузовам автомобилей
Скользил и прыгал
Свет ртутных ламп.
Перебежками
От светофора к светофору,
Блестящие и непроницаемые
Автомобили двигались вдоль по каньёну
Из камня, стали, стекла.
Один из них
Уносил отраженье
Вчерашнего
Или
Ещё небывшего дня.
Когда его угольки автостопа
Погасли
Под мерцающими ипареньями мостовой,
Вдруг
На восьмом этаже
Противоположного дома
Распахнулись створки окна.
На подоконник взобрался человек.
Кажется, он хочет прыгнуть…
Прыгнет.
Прыгнул…
И взлетел!

Во времена чудотворцев сказали б,
Светлый ангел парил над нами.
Но мы не верим мистическим бредням,
верим лишь фактам проверенным.
И верно,
Ничего подобного не было.

Перебежками
От светофора к светофору,
Блестящие и непроницаемые
Автомобили двигались вдоль по каньёну
Из камня, стали, стекла.
Притча

Посреди дороги узкой-узкой
Столб стоял высокий-высокий.
Никто не знал зачем.

На столбе высоком-высоком
Висел плакат большой-пребольшой,
Вот такой огромадный.

На плакате большом-огромадном
Написано буквами чёткими-чёткими:
“Это не столб, а ровное место”.

Ехали люди, многие многие,
Читали и верили – все как все –
Расшибали лбы.

Ехали люди, ещё и ещё,
Читали и верили – все как все –
Расшибали лбы.

Ехал человек один, умный-умный,
Плакату не поверил: “Нет и нет!”
Столб объехал стороной…

Суда не было.
Но были приговор и казнь.

Стоит человек
И думает,
Думает, думает,
Думает, думает, думает,
Думает, думает, думает, думает,
Думает, думает, думает, думает, думает,
Думает, думает, думает, думает, думает, думает,
Думает, думает, думает, думает, думает, думает, думает…
Ничего не может придумать.
Не думается без головы.

 

Чей-то бред

В трубку телефонную: “Алло, алло!”
В проводах на линии – тромб.
Что случилось? Взрыв в метро?
Через город “алло-алло”.
Через город кабель – огненным жгутом.
Перебои, гудки, многоточие…
Консервной банкой отгремела полночь.
Не могу дозвониться. На помощь!

Чей-то бред навязался в посредники.
Чу, нечистая сила на венике.
Пейзаж изменился неузнаваеммо:
Врёт, как компас над аномалией.
Ни черепами ли вымощена площадь?
Отливают синим лобные кости.
Олимпийская майка висит на флагштоке.
Души снов отделились от плоти.
Над стройками скелеты птеродактилей
Мнутся без дела, как студенты на практике.
Орут голосами павлинов сирены:
Лже-Вергилия спёрли с арены,
Кошки спарились на пьдестале,
Был монумент, лишь подошвы остались.
Двенадцать садовых эпигонов Данте
Огненный шнур режет надвое.
Мой друг – по ту сторону ада.

 

* * *
А мы,
молодые, сильные,
Ползком,
на коленях, по узкому
Проходу
Между луноходами и кентаврами,
Между клубящися облаком ангелов
И проржавевшими гильзами вермахта,
Ползком,
на коленях,
Мы собираем ягоды.
О, где ты,
моя вдохновительница,
Стыдливая земляника?

 

Демагогия
Когда скандал в конторе
Обрушивает на пятки
Все свои кирпичи,
Красноватое чудо демагогии
Делит вариации голубого и гнойно-чёрного
На “вчера”,
“сегодня”
и “завтра”.
И кирпичи
Укладываются в стройную перспективу,
Преодолевая ограниченность
Четырёх измерений бытия.

 

* * *

А за полем уже апрель –
Пульсирующим сгустком стаи,
Как новое сердце мне, отпетому,
Вставили.

Тело обдаёт пьнящая испарина,
Большая капля упала на лацкан,
Капля-радуга.
Радуйся,
Ты отмечен сияющим знаком
Лучшей из реставраций.

Если придёт и поманит льготами,
Не верь фанатику,
Лжёт он,
Как все прорицатели лгали.
Лучше этих апрельских капель
Ничего не придумали.

 

Ироничное
Оказалось: любовь – болезнь,
Фейерверковый зверь,
Но вшивый.
Дуэлянты, мы не нарисованы,
Мы живые!

Улетели амурчики. Good by!
Розочки осыпались с небес.
Два идиота, великомученики,
Прибивают друг друга на крест.

Зачем тебе потрашоная мумия?
По-моему так я – куда интересней.
Ну подойди, поцелуй меня,
Пока в слезах не отсырел
И не покрылся плесенью.
* * *

Грандиозней разлива Волги и Нила
Фиолетовые, синие, чёрные чернила.
Рабы таланта, строители пирамид
Тонны красок, кубометры книг
Кладут и кладут
Словно куб на куб.
Второй отстроили Питер-бург!

О, величественный катафалк!
Как я жалок пред ним
Со своим карандашиком
Прислонившийся к подлиннику.
Город донашивает исподнее,
Фасады цветут лепниной,
“Интурист” работает как машина.

Здесь поминки что праздник,
Валят гурьбой.
А я приехал учиться счастью
Быть самим собой.

 

Мефисто

Раз –
С первого шага –
Два –
В этом кардебалете –
Три –
Мозги начинают работать –
Четыре –
Как метроном, арифмометр или…
Пять!
Теперь умножте на двадцать пять,
На 125,
625…
В результате –
Полное представление об Арбате
В час, когда невозможно поймать такси.
Заложить в карманы брюк
Руки вёрткие
И пройти спокойненько
Не дают.
Зазевался –
Был и не был –
Унесло волной с разбега
Спринтеров осатанелых.

Бежим. Не чемпионы, но всё же.
Стоп-рожа.
Мефисто? Подножка!
Мефисто доволен:
Испытание на устойчивость прошло успешно.
Полежи – остынешь.
Финиш!
Прилипала, склочник, оборотеть –
Мефисто –
Язык двуспальный, чек или что-то в этом роде
К золотому диску.
На балансе – ложь и правда,
Спекуляция на тай и открытие.
У Пегаса-космонавта балласт –
Мефисто.
Ты – не экономичен!
Исключение из правил?
Вымысел?
На ровной мостовой, булыжник-прыщь,
Кто тебя вымостил?
Ка-
тись,
Мефисто!

А завтра?
Будет то же самое.
Плюс одышка ресторанная,
Плюс нервный тик воспоминания,
Плюс – несмотря на все старания –
Пощёчина, жгущая горячо,
А может, кое-что ещё!
Дубина

Кто-то в небе подвесил дубину.
Так, для острастки,
На всякий случай
Из побуждений лучших.

И вроде никто не убит,
И кто был на ногах, на ногах стоит.
А в голове пробоина.
Психика так устроена.

Тень дубины
Паникадилом
Разгулялась под кумполом.
А может, это мой страх висит
замороженным трупом?

А вроде никто не убит,
И кто был на ногах, на ногах стоит.
Но в голове – пробоина.
Психика так устроена.

Упала тень на дорогу лучшую.
Стала дорога худшей,
Провалилась ухабами
Под тушею тени,
Дизели глушит.

И в голове – пробоина.
Психика так устроена.