Нравилось нам с Джокером заходить в это заведение. Кафе – не кафе, бар – не бар, чайная – не чайная. Короче, кабачок. В небольшом полуподвальном помещении несколько столиков со струганными деревянными скамьями, обработанными темной морилкой, и барная стойка. Непритязательная обстановка, стойкий запах свежесваренного кофе. Ассортимент не богат, но и цены вполне пролетарские. Из динамика в углу раздается негромкая музыка – в основном классика: Бетховен, Бах, Шопен, Чайковский. Мы с Джокером, понятное дело, не поклонники подобной музыки, но и не отрицаем ее. А тут, в этом скромном кабачке, где всегда полумрак, и вроде ничего такого, особенного нет, и все вполне обыкновенно, а музыка звучит как-то особенно, значительно, и сам не замечаешь, как начинаешь резонировать с нею, попадать под её магию.
Вообще-то нам с Джокером нравится рок. Тяжелый. Наш кумир – Deep Purple. Мы с Джокером и с Серым даже пару лет назад пытались сколотить нечто вроде подобной группы. Я – ударник. Джокер – бас-гитарист. Серый – клавишник. Но быстро все это свернули: лучше быть профессиональными фанатами рока, чем дилетантами-исполнителями.
А вообще мы студенты. Без пяти минут дипломированные специалисты. Но, как говорит моя мама: детство еще в задницах играет. И пусть. Успеем еще стать важными, отяжелевшими телами и душами, отягощенными заботами и проблемами. А парни мы нормальные, адекватные. Если употребляем при случае, то в меру, не колемся, не ширяемся. Оно нам надо? Мы же настроены на нормальную, человеческую жизнь, а не тупо и бессмысленно сгореть в наркотической агонии. И учимся вполне сносно, не без хвостов, конечно, но и без угрозы отчисления.
В это заведение под незамысловатым названием «У Максима» нам нравилось заходить, потому что здесь можно было спокойно просидеть весь вечер с одним молочным коктейлем или чашкой кофе. Ходить по крутым клубам и кабакам нам и не по карману, да и не поговоришь там по душам под грохот музыки. Дома у меня или Джокера тоже особо не рассидишься: родители так и норовят влезть со своими советами да расспросами. А тут никто не гнал, не лез в душу, не делал демонстративных намеков, что пора убираться, освобождать место для других посетителей. Да и посетителей здесь не густо, свободные места всегда в наличии. Вот мы с Джокером, случалось, и просиживали весь вечер в дальнем углу, под развесистой искусственной пальмой с парочкой чашек кофе и какими-нибудь коржиками молочными или с бокалами пива. На улице ненастье, холод, ветер метет поземку, а тут уютно, тепло, свет настенных бра притушен, музыка звучит ненавязчиво. На стойке стопка газет, журналов, кипа старых разнообразных книг – читай, просвещайся, коли есть желание (на каждом столе на этот случай настольная лампа предусмотрена). Похоже, нормальный мужик это Максим, не из тех, кто только длинным рублем озабочен.
В общем, повадились мы в гости к этому «Максиму». Тем более, в нашем районе, и мне и Джокеру рукой подать. Сидим, базарим о разном – об учебе, о девчонках, о том, что в мире происходит, обсуждаем последний концерт Deep Purple, строим планы на будущее – имеется некоторая задумка насчет совместного бизнеса. Хорошо, уютно так, комфортно. Надо сказать, что за барной стойкой всегда одна и та же особа. Вот уж истинно – особа. Потому как особенная, то есть любопытный экземпляр хомо сапиенса женского пола. Джокер на ее счет всегда нелестные шуточки отпускает. Не в лицо ей, понятно, а за глаза, между нами. «Наверняка близкая родственница этого самого Максима, чьим именем названо. Может, сестренка разлюбезная или дочка единственная. На кой фиг иначе он бы стал такую страхолюдину сюда ставить? Клиентов только распугивать. Тут, правда, темновато, не так в глаза бросается, но все же. Нет, ты только внимательно посмотри на нее. Посмотри! Уши топориком, губы вареником, глаза вылупила, словно сова. Руки – крюки. Ножки как у козы рожки. Волосы – пук соломы. Хоть бы заколкой собрала, что ли. Нет, распустила копешку одуванчиком. Сейчас вон сколько разных средств для волос по телеку рекламируют, чтобы блестящими стали, да ухоженными. Балахон какой-то напялила, словно мешок из-под картошки. Видно, с фигурой тоже проблемы. Хоть улыбалась бы, что ли. Хотя, нет, лучше не надо. А то совсем ужасное зрелище получится». Ясное дело, преувеличивает, но девушка и впрямь красотой и обаянием, мягко говоря, не поражает. Угловатая, невзрачная, руки худые, ключицы выпирают, ушки лопушком, даже распущенные волосы их не прикрывают. Хотя, работает ловко, быстро клиентов обслуживает. Только не улыбчивая совсем, ни разу мы не видели на ее лице даже подобия улыбки.
– Да ладно тебе придираться, – обычно урезониваю я пыл приятеля, – ну да, не повезло девушке с внешностью. Но зато у нее наверняка душа добрая, не гонит же она нас с тобою отсюда. Другая давно бы отвадила таких невыгодных клиентов, как мы.
– Конечно, добрая. А что ей еще остается? Оно так всегда и получается: если красивая, то дура дурой, а если уродка, то добрая, хозяйственная и душевная. Вот ты бы сам на каком варианте остановился?
– На доброй. И красивой.
– А! То-то же.
– Ну не жениться же нам на ней. А чашку хорошего зернового кофе по умеренной цене получить можно и от такой.
И вот однажды в промозглый ноябрьский вечер, когда мы в очередной раз забрели посидеть к «Максиму», и родилась в голове Джокера эта неумная мысль о розыгрыше. Взбрело в его воспаленную холодом голову идея изобразить из себя влюбленного в эту девицу. Идеологическая подоплека была в том, что он хотел доказать свою теорию о том, что любая женщина, даже самая безнадежная, преображается, если почувствует, что кто-то к ней проявляет интерес. Пытался я его отговорить, да если Джокер какой идеей загорится, то все уговоры и доводы не только бесполезны, а только раззадоривают его. «Эх, зря. Попрут нас отсюда вскоре за насмешку. Где будем вот такими вечерами околачиваться?» – только и подумалось мне. А приятель мой тем временем гипнотизировал девицу взглядом своих серых глаз, стоя у стойки. Чего-то там ей нашептывал интимно, улыбался загадочно. Купил у нее шоколадку и ей же ее подарил. Только, по-моему, все бесполезно. Она никак не реагировала на этот «джентльменский набор». Равнодушно взяла шоколадку, опять положила ее на витрину, деньги в эквиваленте ее стоимости из кассы переложила в свой карман, спокойно посмотрела на Джокера своими совиными глазами, спросила: «Еще будете что-нибудь заказывать?»
– Дура, – прокомментировал Джокер возвратясь на место.
– Да оставь ты это. Не мешай человеку работать. Не нарушай её внутреннюю гармонию.
– Ну уж нет! Женщина она, в конце концов, или нет? Должна же быть некая зацепочка, слабинка, чтобы потревожить эту невозмутимость?
– Ты мне только ответь: зачем тебе это надо? Вот зачем, а? Живет себе спокойно человек, работает. Нет, вот надо разворошить все, как муравейник. А, может, у нее была несчастная любовь? А, может, она вообще замужем и у нее трое детей?
– Не замужем и детей нет. Я у нее только что спрашивал это.
– Ну хорошо. Пусть нет. Но зачем ты ее будешь обнадеживать? Она начнет строить планы в отношении тебя, влюбится еще, тем более, что ты у нас вон какой красавчик. Прямо Бред Пит. Такие вот страшненькие очень влюбчивы.
– И что в этом плохого, если влюбится? Ей это только на пользу пойдет. И вообще, чего ты так о ней печешься? Ты мой друг или её?
– Я твой друг. И как друг другу скажу: не совершай поступков, за которые тебе потом будет неловко. Чтобы совесть не грызла.
– При чем здесь совесть? Я же не собираюсь ее соблазнять. Упаси меня бог! Чтобы я, да с вот с такою… Но позабавиться немного для разнообразия можно.
Короче говоря, гвоздем в его башку вбилась эта мысль. И он, как всегда у него бывает, когда загорится новой идеей, с энтузиазмом стал воплощать её в жизнь. В следующий наш приход принаряженный Джокер поднес Галочке (так, оказалось, звали барменшу) шикарный букет шикарных роз. Полстипендии ухнул на него.
– Красивой девушке – красивые цветы! – щелкнул он каблуками узконосых туфель.
«Красивая девушка» не глядя взяла букет, небрежно сунула его в банку с водою, тускло спросила: «Что заказывать будем?»
– Кофе. Две чашки. Только из ваших рук, Галочка, такой волшебный кофе бывает.
Она плеснула из кофемашины содержимое в две чашки, молча подвинула нам, взяла деньги, дала сдачу. И отвернулась к другому посетителю, что стоял за нами: «Что заказывать будем?»
– Что заказывать будем? – пискляво передразнил ее Джокер, когда мы сели за «свой» столик в углу, – Вот дура. Я ей такой букетище за штуку, а она: «Что заказывать будем?» Ну, ничего. Ничего! Дело пошло на принцип. Я – не я, если эту ледяную глыбу не растоплю!
И Джокер пошел на таран, не считаясь ни с денежными тратами, ни с личным временем. Потому как дело уже уперлось в принцип. Ежевечерне он стал таскаться к «Максиму» то с букетом цветов, то с коробкой конфет, то с каким-нибудь плюшевым зайцем, то еще с чем-нибудь. Он просиживал там в гордом одиночестве (я был плотно занят делами) все вечера напролет. Когда в работе Галочки наступала пауза, он кидался к ней с комплиментами и туманными разговорами о несчастной любви, и разными душещипательными историйками о том, что случается с безответно влюбленными. Когда созванивались, он рассказывал мне: «Я ей типа про моего приятеля вру, как он браслет женщине подарил, а та все равно ему отказала и браслет вернула, и он от горя застрелился. А она мне и заявляет: вот не знала, что ваш приятель – господин Желтков, о котором сто лет назад написал Куприн в «Гранатовом браслете». Дура дурой, а умная. Начитанная, понимаешь ли. Но ничего, главное: начала хоть иногда разговаривать. На контакт идти».
Мы не виделись с Джокером около трех недель. Я полностью погряз в курсовой работе. Все же финишный год. Надо поднапрячься. В первых числах декабря курсовую наконец «свалил». До зачетов оставалась неделя. Стоило немного расслабиться перед «зачетным» штурмом. И я позвонил Джокеру: «Как сегодня насчет проведать Максима?»
– В двадцать часов встречаемся там.
– О, кей!
В двадцать с минутами колокольчик над дверью известил присутствующих в моем приходе. Джокер уже сидел за «нашим» столиком в углу, на столе дымились две чашки кофе. Третьим исходил дымом сам Джокер. Пепельницу из толстого черного стекла украшали несколько смятых окурков.
– Привет. Чего такого произошло, что ты развязал с куревом?
– Да так, – вяло машет длинной рукой Джокер.
Я присаживаюсь, подвигаю к себе чашку, наклоняясь, вдыхаю офигительный кофейный аромат.
– Чего не в настроении? Проблемы какие?
– Все нормально. Курсовую защитил. Даже три зачета автоматом получил. А за остальные не переживаю – сдам, плевое дело.
– Чего тогда не так?
– Да все так! Все в норме.
Я отхлебывал из чашечки крошечные глоточки и поглядывал на приятеля. Тот поглядывал через мое плечо на барную стойку. Вернее на ту, которая за нею. При этом шипел сквозь зубы, выпуская струйкой дым: «Нет, ты видал, а? Я уж и так ей знаки даю и этак, а ей хоть бы хны. Я уж и прямым текстом ей. Другая давно бы уже в облаках витала, от счастья плавилась, тем более, если сама дурнушка, а я парень вроде ничего, женщинам нравлюсь. А эта только и знает: «Что будете заказывать?» Не-про-би-ва-е-ма-я! Глыбина, а не девушка. Ну, ничего. Вода камень точит, – с этими словами Джокер загасил в пепельнице очередной окурок и решительно направился к стойке.
Я, обернувшись через плечо, с интересом наблюдал, как он так и вышагивает перед нею петухом, так и распускает хвост павлином, так и воркует ей что-то на ушко голубком. Только наша птичка Галочка плевала с высокой башни на все его жалкие потуги. Смотрит вроде как сквозь него, и ясно видно мне, что слова все, испускаемые моим приятелем, журавлиным клином пролетают мимо лопоухих ушек. Даже жалко стало. Джокера, конечно. Зря человек старается, зря красноречие и время свое тратит. Тот случай, когда бисер перед свиньями мечут. Хотя, если приглядеться внимательно, то за три недели моего отсутствия можно заметить некую наметившуюся тенденцию к лучшему в облике Галины: волосики вроде поаккуратнее причесаны, платьишко посимпатичнее напялено. Об этом и говорю другу, когда мрачный он возвращается на место с очередной порцией кофеина в двух чашках. «Тебе показалось, – говорит он, – никаких сдвигов. Дело дохлое».
Тем не менее, каждый божий вечер, что мы с ним приводили ближайшую неделю в баре, он с упорством, достойным лучшего применения, атаковал и атаковал нашу барменшу. И каждый раз его атаки не то, чтобы отбивались, они попросту разбивались вдребезги о гранитную стену Галиного игнорирования, как разбивается на мелкие брызги морская волна, налетевшая на прибрежную скалу. Хотя, мой глаз, как мне казалось, замечал все новые крошечные улучшения в облике Гали. «Тебе это мерещится. Ты принимаешь желаемое за действительное. Или просто меня успокаиваешь. Как была уродиной, так и осталась. Хоть бы раз улыбнулась!» Но тут Галя была кремень! Легче было выжать воду из камня, чем улыбку из Гали. На самый смешной анекдот Джокера она с каменным лицом реагировала неизменной фразой: «Очень смешно». Хотя было видно по глазам, что юмор поняла и оценила. В общем, Джокеру было совсем не смешно. Было ясно, что он потерпел полное фиаско.
Вам интересно чем дело кончилось? Да нормально все закончилось. Галочка действительно стала медленно, но верно меняться к лучшему. Она все хорошела и хорошела и дохорошелась до того, что вдруг превратилась в совершенную красавицу. Её худоба обернулась хрупкой грацией феи. Совиные глаза превратились в большие и прекрасные очи за счет вдохновенного огня, льющегося из них. Губы вареником стали пухлыми чувственными губами, которые так и манили. Волосы красиво подстригли и уложили в парикмахерской. Избавиться от лопоухости помогли косметические хирурги. Галя начала элегантно и со вкусом одеваться. А самая большая перемена заключалась в том, что Галя стала постоянно улыбаться улыбкой столь нежной и прелестной, что когда я в очередной раз наткнулся на репродукцию Джоконды, и сравнил её улыбку с улыбкой Гали, то, честное слово, мне показалось, что Мона Лиза просто гримасничает и вульгарно ухмыляется.
В общем, в конечном счете Джокер оказался прав: всегда и при любых обстоятельствах женское начало в любой особе этого же пола рано или поздно проявит себя всегда, стоит только хоть кому-то дать ей понять, как он ею восхищен. Все. Любая статуя рано или поздно обязательно превратится в прекрасную Галатею под потоками восхищения и влюбленности. Так и в нашей Гале – Галатее тоже растопился лед под восхищением, изображаемым Джокером – Пигмалионом. Хотя это было искусственное, неискреннее восхищение. Но, как говорится, главное – результат.
А осенью Галочка и замуж выскочила. За Дмитрия. Я на той свадьбе был, мёд-пиво пил. Как я там оказался? Так в качестве свидетеля со стороны жениха. Вы спрашиваете, что за Дмитрий и почему он меня пригласил быть свидетелем? А разве я вам еще не сказал, что Дима и есть Джокер, просто его так близкие друзья зовут.
А почему он женился на Гале? Ведь она ему вроде и не нравилась совсем? Я бы назвал это явление: обратный эффект. Тут получилось наоборот, чем в мифе о Пигмалионе и Галатее: сначала Джокер «оживил» Галю, а уж потом без памяти влюбился в то, что получилось. Как в песне: «Я его слепила из того, что было. А потом что было, то и полюбила».
