– А скажи-ка мне, муженек, что это еще за Адела, чье имя ты постоянно повторяешь во сне?
Этот неожиданный вопрос Валентина задала мне вечером того же дня, на кухне, когда мы с ней заканчивали ужинать.
В первую секунду я чуть не поперхнулся, но тут же быстро взял себя в руки.
– Что ты сказала? – изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, я медленно поднял глаза от тарелки.
– Что слышал! – жена сидела передо мной, как-то неестественно выпрямившись, губы плотно сжаты, глаза словно две узкие щели, и по этой ее позе, по выражению лица я понял, что она давно готовилась к сегодняшнему разговору. – Ну, долго я буду ждать?
Я почувствовал себя загнанным в угол. «Что ж, это судьба! – мелькнуло в голове. – Только не вздумай теперь выкручиваться!»
– Валентина… я давно… собирался… тебе сказать… – каждое произносимое слово давалось с большим трудом, словно это были тяжелые камни, которые мне, подобно Сизифу, по одному приходилось вкатывать на гору, – у меня… есть… другая женщина.
Закончив эту наитруднейшую фразу, я внутренне собрался, ожидая взрыва негодования. Однако Валентина отнеслась к моему признанию как-то на удивление спокойно.
– Ничего другого я и не ожидала услышать, – в ее голосе было больше сарказма, чем возмущения. – Выходит, ты мне изменил? Что ж, очень мило!
– А тебя это удивляет?! – внезапно проснувшаяся злость придала мне смелости. – Неужели ты не видишь, что у нас уже давно все не ладится?! Мы ведь с тобой не живем, а только притворяемся! Лично я больше так не могу!
– Ах, вот как ты заговорил! – супруга вдруг встала во весь рост, резко отпихнув от себя тарелку. – Выходит, я тебя не устраиваю! Я, которая все эти годы пылинки с тебя сдувала! Ты жил со мной как у Христа за пазухой, а теперь смеешь бросать мне такие обвинения! Да как только у тебя язык повернулся! Свинья ты неблагодарная! Сволочь! Гад! Подонок! – последние слова она уже выкрикивала хриплым от возмущения голосом, нависая надо мной, словно Пизанская башня.
– Слушай, а может, давай без истерик? – я старался сохранять самообладание. – Я тебя ни в чем не виню. Просто… просто мы с тобой, наверно, разные люди.
– Разные люди! – Валентина иронически хмыкнула. – Раньше ты почему-то этого не замечал! До того, как сошелся с этой тварью! Кстати, кто она? – под пристальным взглядом жены я невольно отвел глаза. – А, молчишь!.. Впрочем, можешь не говорить! И без того понятно! Наверняка какая-нибудь стерва, охотница за чужими мужьями!
– Никакая она не охотница! Я сам – понимаешь ты? – сам так решил! – на последней фразе голос мой неожиданно сорвался. – Постарайся меня понять, Валентина! Я… я люблю ее! Я ничего не могу с собой поделать!
– За-мол-чи! – лицо жены побагровело от возмущения. – О какой любви ты толкуешь! Разве ты способен на это чувство! А меня ты когда-нибудь любил?! – в сильном волнении она прошлась взад-вперед по кухне. – Правильно я сделала, что тогда не завела от тебя ребенка!
– Как ты можешь, Валентина?! – от возмущения я не находил слов. – При чем тут ребенок?! Ты ведь всегда утверждала, что причина только в моей маленькой зарплате! И потом, ты не могла знать, что все так обернется!
– А вот представь себе – могла! Я всегда подозревала, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что рано или поздно твоя подлая сущность все равно раскроется!
– А это уже поклеп! – я старался не принимать слова жены близко к сердцу, прекрасно зная о ее склонности к заведомо несправедливым обвинениям: в гневе она могла наворотить целую гору несусветной чепухи, в которую и сама, кажется, не слишком верила. – Я никогда не давал тебе повода для ревности. И вообще, в моей жизни это впервые.
– Ах, какая великая заслуга! Может, прикажешь в ножки тебе за это кланяться?! – она остановилась у окна, скрестив на груди руки, с минуту молчала, раскачиваясь с пяток на носки. – Ну, ты так и не признаешься, кто эта сучка?!
– А какое это теперь имеет значение!
– Что для тебя вообще имеет значение?! – Валентина метнула на меня испепеляющий взгляд. – А я-то, дура, посчитала – это обычный роман! Ну, подумаешь, загулял мужик – с кем не бывает! А тут, оказывается, все гораздо серьезней! Тут, оказывается, любо-овь! – она снова попыталась изобразить голосом иронию, но на этот раз получилось как-то уж очень вымученно.
– Ты прекрасно знаешь, что так просто я бы тебе не изменил!
– Ладно, хватит оправдываться! Эту лапшу ты своей сучке будешь на уши вешать! А с меня довольно! Я больше не желаю иметь дело с таким подлецом, как ты! Надеюсь, я понятно выразилась?
– Ты хочешь сказать, что…
– Да, ты правильно все понял! Завтра я подаю на развод! Так что можешь радоваться! Ведь этого ты добивался? – резко развернувшись, Валентина двинулась к выходу, но в дверях снова остановилась. – И вот еще что! Не надейся, что я перееду жить к маме! Позволь тебе напомнить, что на это все, – она описала рукой круг, – я имею такое же право, как и ты!
После ухода жены я еще долго сидел за столом в состоянии полной прострации. Все случилось настолько неожиданно, что я не знал даже, как к этому относиться. То, что в моих с Валентиной отношениях наступила, наконец, полная ясность – это, безусловно, плюс: ни ей, ни мне не придется теперь притворяться и делать хорошую мину при плохой игре. Странно только, что моя супруга сама завела разговор о разводе – на нее это никак не похоже. Впрочем, может быть, все это было сказано в горячке и завтра она уже будет жалеть о своем решении?
Однако я ошибся. Начиная со следующего дня Валентина развила кипучую деятельность: еще до того, как мы побывали в суде и подписали все соответствующие бумаги, она связалась с некой частной фирмой, занимающейся разделом имущества, и оставила там свои координаты, затем (видимо, по их совету) посетила юриста, где ей помогли составить некий документ с описью тех вещей, которые жена собиралась забрать при разводе. Список получился довольно внушительный – в него вошли почти все предметы первой необходимости, включая холодильник, стиральную машину, телевизор, а также столовый гарнитур, который нам дарили на свадьбу ее и мои родители. Мне Валентина оставляла лишь старый продавленный диван, который перед этим собиралась выбросить, мой письменный стол, пару табуреток и небольшой книжный шкаф, на который у нее, видимо, просто не поднялась рука, поскольку он, единственный из мебели, перешел мне по наследству после смерти отца. Я не спорил с женой, прекрасно понимая, что ничего этим не добьюсь (только себе хуже сделаю), лишь усмехался в душе – это единственное, что мне оставалось в данной ситуации – и молил Бога об одном: чтобы все это поскорей закончилось.
Впрочем, я был не одинок в своем желании. Моя супруга, судя по всему, стремилась к этому ничуть не меньше. Со все более возрастающим удивлением наблюдая за ней со стороны, я в который уже раз задавался вопросом: чем вызвана такая спешка? Уж не кроется ли здесь какого-нибудь подвоха?
Объяснилось все очень скоро, причем весьма тривиально. Выглянув однажды в окно, сразу после того как Валентина, вырядившись словно на парад, выпорхнула из дома по каким-то своим делам, я случайно обратил внимание на изящный серебристый «вольво», припаркованный на той стороне дороги, как раз напротив нашего подъезда. Кажется, он уже не первый раз попадался мне на глаза. Водитель, маленький мужичок с большим животом и довольно объемистой лысиной, в сером с искрой костюме и красивых дымчатых очках, так не вязавшихся с его круглой румяной физиономией, выскочив из машины, приветственно взмахнул рукой спешащей ему навстречу слегка полноватой расфуфыренной дамочке. Дамочка на бегу оглянулась, и я не без удивления узнал в ней свою жену. Толстяк услужливо распахнул перед Валентиной двери авто, и она, бросив еще один победный взгляд в сторону окна, деловито уселась на переднее сиденье.
Не скрою, в эту минуту я почувствовал что-то вроде легкого укола, неприятно засвербевшего где-то в области груди. Нет, это была не ревность. Мои чувства к супруге к тому времени уже окончательно остыли. То, что она, по примеру своей подруги Светочки, нашла, наконец, себе достойную пару – с машиной и деньгами – тоже не явилось для меня большой неожиданностью. Это скорей можно было назвать досадой – досадой на себя самого за то, что в свое время смалодушничал, не воспользовался моментом, отчего теперь и чувствовал себя как последний дурак. Неужели мой удел вечно быть козлом отпущения, принося свои чувства в жертву чьим-то чужим интересам! Нет уж, довольно, больше я в эти игры не играю!
В тот же вечер – впервые после неприятного объяснения на кухне – я решил встретиться с Аделой. Все последние дни я воздерживался от этого по одной лишь причине: не хотел обижать Валентину, считая себя в какой-то мере виноватым перед ней. Несмотря на то, что мы с женой жили теперь в разных комнатах и общались в основном только по вопросу раздела имущества, мне почему-то казалось, что она переживает в душе, и все эти бюрократические хлопоты с ее стороны – просто не слишком умелая попытка скрыть свои истинные чувства. Сегодняшний случай окончательно излечил меня от еще одной романтической иллюзии, в очередной раз продемонстрировав, как плохо, оказывается, я знаю свою супругу.
Итак, спустя примерно неделю после моей последней случайной встречи с Аделой, я вновь спешил в знакомый двор. Надежды на то, что сегодня, наконец, получится поговорить с девушкой, у меня почти не было, да я, собственно, и не мечтал о такой удаче. Увидеть ее издали, в лучшем случае обменяться взглядами – вот все, к чему я стремился в тот вечер. Мне это нужно было как допинг, как глоток свежего воздуха в той удушливой атмосфере, что с каждым днем все больше, все плотнее сгущалась вокруг меня…
Я, конечно же, снова опоздал. Окно в четвертом этаже не горело. Судя по времени, это могло означать только одно: Адела еще не вернулась из своего ночного рандеву. Возможно, поиск клиента несколько затянулся. Или она уже нашла его и сейчас сидит за столиком в каком-нибудь ресторане, не спеша потягивая коньяк, договаривается о цене на предстоящую ночь…
А вдруг что-то изменилось, и девушка не вышла сегодня на работу? Вдруг она сейчас там, наверху, возле окна, притаившись в темноте, сидит и смотрит вниз, на пустынный двор, на тополь, на беседку, на знакомую фигуру, одиноко маячащую у дверей подъезда.
И тут, как бы в подтверждение моих мыслей, занавеска на окне Аделиной квартиры слабо шевельнулась, и – я готов был поклясться, что мне это не привиделось – чья-то тень, выступив из мрака, на мгновенье припала к стеклу. И, хотя она тут же скрылась в глубине комнаты, мне показалось, что я узнал овал лица, искорки в глазах и шлейф роскошных волос, в беспорядке рассыпанных по плечам. Нет, это не галлюцинация, не причудливая игра бликов на стекле! Адела – в квартире! Она действительно никуда не ушла!
В следующую минуту, охваченный радостным волнением, я уже летел вверх по лестнице, с бешено бьющимся сердцем звонил в заветную дверь, стучал, снова звонил. И опять ответом мне было молчание. Ни малейшего звука с той стороны, словно передо мной не квартира, а склеп.
Мой порыв угас так же внезапно, как вспыхнул. Я постоял еще немного, прислушиваясь, а затем медленно спустился вниз. Неужели все это мне только почудилось? Может, мое расстроенное воображение решило сыграть со мной злую шутку, и я, сам того не ведая, принял желаемое за действительное? Да нет же, не может быть! Я ведь ясно видел!
Но, сколько я ни напрягал зрение, вглядываясь в матовую черноту окна, занавеска уже больше не шевелилась и тень не мелькала. И все же уверенность в том, что Адела сейчас дома и, возможно, наблюдает за мной, по-прежнему не оставляла меня. Что ж, если она все еще не желает со мной встречаться, не буду настаивать. Терпения мне, слава Богу, не занимать. Подожду до завтра – может, за это время ее настроение изменится…
В ту ночь мне снова приснился тот же самый сон. Опять я бежал по дороге, окруженный густым серым туманом, опять робким шагом входил в знакомую комнату с огромным окном во всю стену, и стоящая ко мне спиной обнаженная девушка старательно прятала от меня вторую половину лица, обезображенную жуткой болезнью…
