Мини-роман-пародия “ПДС”. Первое законченное произведение Андрея Толстикова

ПДС

Пролог

Сонную тишину ночного парка нарушили звуки тяжелых шагов. Две крупные фигуры, перелетев через невысокий бетонный забор, ограждающий зеленую зону от жилого сектора со стороны улицы Черновола, понеслись по центральной аллее в направлении озера. Долгое время внешность бегунов была скрыта темнотой. Но возле памятника Тарасу Шевченку единственный работающий в парке фонарь на секунду выхватил одного парня из мрака. Молодой человек был довольно высокого роста, широкоплечий, с обычными и непримечательными, хотя, вероятно, из-за непродолжительного освещения, чертами лица. Одет он был в камуфлированные штаны и светло-серую облегающую куртку с трехцветной черно-желто-белой повязкой на рукаве. В каждой полоске выделялась заглавная кириллическая буква – в черной полоске желтая буква П, средней желтой полоске белая буква Д, в нижней белой полоске черная буква С.

Довольно долго бегуны держались вместе, но возле еврейского кладбища, располагавшегося сразу за озером, один парень стал заметно отставать. Левой рукой он сжимал живот в области желудка, пытаясь заглушить боль, которая нарастала с каждым шагом. Но это особо не помогало. Парень попытался окрикнуть удалявшегося товарища, но вместо слов из его рта раздался приглушенный хрип, который так и остался незамеченным. Окончательно сдавшись, парень повалился на траву, будто подкошенный, и, поджав под себя ноги с руками, стал жадно глотать прохладный воздух.

Другой бегун продолжал движение, не замечая потери товарища. Остановился он только за кладбищем. И то, благодаря тому, что оказался перед развилкой. Самому принять решение, на какую тропинку свернуть, он не решился. В этих местах Алексей не был очень давно.

– Андрей, – спросил он у друга, не оборачиваясь, – куда свернуть? Но ответа не последовало. Алексей развернулся и, никого не обнаружив, тут же побежал в обратном направлении в поисках пропавшего приятеля.

Андрей лежал на земле с закрытыми глазами. Боль уже полностью отступила, но вот кислородом он все еще никак не мог насытиться. Дышал парень громко и часто, издавая звук, напоминающий работу старого велосипедного насоса, пропускающего воздух у основания шланга. Сердце его учащенно билось, отбивая четкий галерный ритм в висках.

– Неправильно это? – тихо-тихо сказал он, вспоминая недавно пережитую сцену. Перед его глазами словно наяву все еще стояла картина растекающейся по прилавку крови. Но тут же в голове Андрея как бы в противовес сказанному зазвучал поучающий голос Алексея: – У врага нет ни пола, ни возраста…

В эту же минуты мысли парня растворились, точнее, их вытеснил звук приближающихся шагов. Андрей резко повернул голову в сторону источника шума и увидел Алексея.

30 минут до этого

– Дай прикурить, – зажав в губах сигарету, попросил Леха.

Андрей сунул руку в карман, вытянул спички и протянул их товарищу. Раскрыв коробок, Алексей обнаружил в нем одну единственную спичку.

– Повезет, не повезет? – спросил он как бы невзначай, и ударил спичкой по шероховатой поверхности коробка. Серная головка вспыхнула, прошипела и тут же погасла.

– Не повезло, – печально ответил Алексей на поставленный вопрос и осмотрелся по сторонам. В метрах пятидесяти на противоположной стороне улицы, прямо возле входа в парк имени Тараса Шевченко, он увидел небольшой магазинчик, над которым светилась вывеска с надписью «Мінімаркет «Тиха ніч». Цілодобово». Заложив сигарету за ухо, Алексей, изобразив Ленина, указывающего путь в светлое будущее, зашагал в сторону лавки. Андрей поплелся за ним следом.

Алексей открыл дверь, и прикрепленный над входной дверью колокольчик издал звук, от которого несколько оживились скучавшая у прилавка продавщица и борющийся со сном охранник, развалившийся на стуле слева от входа. Леха подошел к прилавку и внимательно посмотрел в утомленные глаза продавщицы. Чтобы расположить человека к себе, он максимально широко улыбнулся женщине. Толстая тетка с выпуклыми как у жабы глазами ответила ему взаимностью, улыбнувшись так, что на свет выкатились ее бледно-розовые десны. В магазине было так тихо, что даже слышалось нежное шипение флуоресцентных ламп. Так тихо бывает разве что за миг перед казнью, или наказанием.

– Дайте мне, пожалуйста, коробку спичек, – попросил Алексей.

Но на просьбу покупателя продавщица отреагировала довольно странно. Ее верхняя губа накрыла малоприятные десны, а глаза еще больше выступили из своих орбит. Она пододвинулась немного вперед к Алексею, опершись своими толстыми руками на прилавок, и несвойственным женщине низким альтом медленно ответила:

– Вибачте, у нас немає спічєк, у нас є сірники.

Казалось бы, обычное дело, попросить у продавщицы продать покупателю какой-нибудь товар, даже такой мелкий, как спички. Мы привыкли, что на такую просьбу нам, обычно, сразу выкладывают спички, а в нормальных магазинах улыбаются и говорят спасибо. Да, безусловно, бывает, что в сфере обслуживания встречаешься с хамским поведением. Причины тому могут быть разными: может, рожей не вышел покупатель; может, ведет себе непристойно; может, у продавца проблемы в семье, или ненависть к работе. Да что угодно может быть тому причиной. Даже нечто мистическое. Или лингвистически-ксенофобическое. Алексей мог проигнорировать любое хамство, кроме последнего.

На ответ женщины он отреагировала также странно. Вместо того, чтобы вступить в перебранку, или же озвучить заказ на украинском языке, или, в конце-концов, развернуться и уйти прочь, он улыбнулся еще шире.

– Пани, – сказал он и низко поклонился, – я готов заплатить за коробку спичек 10, нет 20, да ладно – 50 гривен. Больше с собой просто нет. Продайте мне их, пожалуйста?

– Навряд, – ответила продавщица с презрением, уловив иронию покупателя, произнеся слово по слогам.

– Понятно, – сказал Алексей и, потупив глаза к полу, задумчиво забубнил себе под нос, – Переход от российского коммунизма к украинскому капитализму проходит коряво, поскольку замена понятий осложняется узкой ментальной призмой. Армяне добиваются успеха на этом поприще, руководствуясь иными подходами. У них другое мировосприятие. Хотя, думаю, все дело в предрасположенности армян к торговле, и никакого прямого отношения к этому коммунизм с капитализмом не имеют.

После непродолжительного бурчания он развернулся, и было собрался пойти к выходу, но передумал и вернулся в прежнее положение.

– Еще вопрос можно? – демонстративно застенчиво поинтересовался Алексей у продавщицы, и, не дожидаясь ответа, сразу же продолжил – Как вы думаете, не побрезгую использовать слова великого, тварь я дрожащая, или все же право имею, тем более, в эпоху развитой демократии на Окраине? Слова развитой он сказал с ударением на О.

– Вали звідси, москалику, – пренебрежительно ответила женщина, не меняя позы.

– Понял, пасиба, – сказал он и опять виновато поклонился. Развернувшись, Алексей сделал два шага в сторону к двери и остановился. Он как-то хитро посмотрел в глаза Андрею, который стоял у входа, и подмигнул ему. Андрей, уловив сигнал, сдвинул брови и отрицательно помахал головой. Но Алексей проигнорировал этот знак. И тут время как бы остановилось. Напуганные глаза Андрея. Наигранная невинная улыбка Лехи. Надменная продавщица. Охранник.

– Ответ неверный, – крикнул Леха стоя спиной к прилавку, и время зашагало своим привычным ходом.

Парень рванул к продавщице, по пути выхватывая из внутреннего кармана куртки армейский нож. Подскочив к прилавку, он со всей силы вбил стальное лезвие в опершуюся на стол левую руку торговки. От внезапно нахлынувших болевых ощущений женщина заорала так сильно, что у всех участников действа заложило уши. Охранник, у которого от воплей продавщицы все признаки сонливости как рукой сняло, в первые секунды никак не мог понять, что происходит. Он перепугано смотрел то на Алексея, то на Андрея, то на орущую женщину. Надо было что-то делать, но страх принуждал его сидеть на месте. С чудовищной неохотой, движимый чувством долга или последующего раскаяния от бездействия, он все же начал отрывать свой зад от мягкого стула. Реакция Алексея сработала моментально. Вытянув из бокового кармана штанов травматический пистолет, он направил его на охранника и крикнул: – Сидеть.

Стражник беспрекословно повиновался. При этом на его лице проскользнула гримаса, схожая с той, которая возникает у большинства людей после акта дефекации. На секунду его лицо засияло облегчением, затем снова вернулось в свой прежний каменный вид.

– А ты замолчи, – приставив пистолет к виску орущей продавщицы, строго приказал Алексей. Продавщица опустилась на колени и стала тихо хныкать и бормотать что-то несвязное себе под нос. Ее кровь все сильнее растекалась по прилавку.

– Леха, – раздался перепуганный голос Андрея за спиной Алексея.

– Ага. Сейчас пойдем, – ответил он и обратился к продавщице, растягивая каждое слово – шановна, мне нужны были просто спички. Дайте мне их, пожалуйста.

С нечеловеческим усилием, дрожа всем телом, хныча и постанывая, свободной рукой женщина достала из-под прилавка блок спичек и положила его на столешницу.

Запихнув пистолет обратно в штаны, Алексей прижал локтем левой руки кровавую пядь продавщицы и резким движением свободной руки выдернул нож. Женщина, перед тем как потерять сознание, издала звук, который почему-то напомнил Алексею женский стон во время достижения высшей точки сексуального удовлетворения. Напольная плитка в магазинчике покрылся маленькими красными капельками крови.

Расковыряв пальцами упаковку спичек, Алексей вытянул один коробок и засунул его в карман куртки.

– Спасибо, – сказал он, высыпав на прилавок мелочь из кармана.

Затем Леха вытер остатки человеческого сока с ножа о подкладку своей армейской куртки, положил его во внутренний карман и направился к выходу.

– Учи русский язык. Пригодиться, – кинул Леха охраннику, перед тем как выйти на улицу, после чего обратился к приятелю, – А теперь быстро валим отсюда.

И парни, что есть духу, понеслись в направлении ночного парка.

30 минут спустя…

– Никто и никогда не сломает русского человека. Били нас и татары, и французы, и немчура. Но выстоял русский человек. Выстоял и еще раз выстоит, если придется. От каждого удара, слова обидного только крепче мы становимся. И ни от кого притеснений долго терпеть не будем. Ни от америкоса, ни от китаеза, ни тем более от хохла, – расхаживая по берегу озера, говорил Алексей сидевшему на земле товарищу.

Глава 1. ПДС и имперские триколоры

Олег Шлыков опаздывал на работу уже больше, чем на час. Но он с невозмутимым видом покачивался в вагоне поезда метро, несущегося по темному туннелю в сторону центра, и читал сегодняшний выпуск «Коммерсантёра». Периодически парень отрывался от чтения, а на лице его вырисовывались морщинки недовольства. Он переводил взор к потолку и гневно шевелил губами. Со стороны это походило на чтение молитвы разочаровавшегося в своей религии, но все еще по привычке следовавшей ей, адепта. Наконец, звонкий, механический, и до боли приевшийся голос объявил нужную станцию, двери вагона распахнулись, и Олег, сложив газету, резво кинулся к эскалатору.

Здание редакции, где работал Шлыков находилось практически напротив станции метрополитена. Перебежав дорогу под звуки клаксонов автомобилей, Олег зашел в фойе родного офиса. В редакции уже во всю кипела работа. Повсеместно раздавался стук пальцев по клавиатурам компьютеров, звенели телефоны, слышались крики вечно спорящих с журналистами редакторов отделов. Олег попытался сквозь рабочую суету незаметно проскользнуть к своему месту, но не успел.

– Шлыков, сколько время? – гневно спросил редактор отдела новостей, выглядывая из-за перегородки долбанного опенэера.

Олег остановился, повернул голову в сторону непосредственного начальника, скорчил глупую гримасу и невинно развел руками.

– Страшные пробки, – попытался оправдаться он.

– Господи, ну хоть бы раз что-то оригинальное придумал… – разочарованно сказал Николай Сергеевич, при этом закатив глаза и тяжело вздохнув, – Ладно. Черт с тобой, итак говорить бесполезно. Текст о даче Янкеровского должен быть у меня до двух часов.

Шлыков по-армейски вздернул руку к виску, отдавая редактору честь, после чего резво развернулся и сел за рабочий стол. Включил компьютер. Пока загружался ноутбук, Олег раскрыл свежий выпуск родной газеты. Быстро пролистав ежедневник, и не найдя в нем ничего для себя интересного, кроме прогноза погоды, Шлыков скомкал бумагу и выбросил ее в мусорный ящик под столом. В этот момент его по плечу хлопнула чья-то рука.

– Читал колонку нашего нового автора? – спросил Олега коллега Максим, выделив в слове автора звук Ф.

Олег одновременно серьезно и удивленно посмотрел на товарища, и театрально ответил с важным тоном: – отдаю предпочтение старым, проверенным.

– Зря Олег Анатолиевич. Зря, – иронично продолжил Максим, – есть дарования и среди молодых жуков. Вот, например, 22-летний господин Аскольд Лобзинский, наш новый коллега!

– Ну, ну? – без особого энтузиазма ответил Олег, сложив руки на груди.

Два раза кашлянув, Максим приступил к чтению: – Мені здається що в Україні, де державна мова має бути українська, вона ніколи такою не буде, якщо не освідомиться, що малоросійство це хвороба, яку треба лікувати. В сьогоднішній Україні можна порівняти рускомовність до алкоголізму. Алкоголік рідко зрозуміє чи, тим більше, визнає, що він хворий на хворобу, яку треба лікувати, і тому не лікується. Довкола нього всі інші теж алкоголіки і тому не здатні, або ж не мають бажання, це ствердити та почати процес лікування. (Перевод: Мне кажется, что в Украине, где государственный язык должен быть украинским, он никогда таким не будет, если не осознать, что малоросийство – это болезнь, которую нужно лечить. В сегодняшней Украине можно приравнять русскоязычие к алкоголизму. Алкоголик редко понимает или, тем более, признает, что он болен болезнью, которую нужно лечить, и потому не лечится. Вокруг него все другие тоже алкоголики, потому также не способны, или же не имеют желания это утвердить и начать процесс лечения).

– Все понятно, – остановил Максима Шлыков, – можешь не продолжать.

– После прочтения этой колонки, – слово «колонки» Арсуляк произнес, пренебрежительно передернувшись, – я заглянул в Интернет, чтобы посмотреть точную формулировку термина алкоголизм. Так вот. Алкоголизм – это наркотическая зависимость, характеризующаяся болезненным пристрастием к употреблению алкогольных напитков (психическая и физическая зависимость) и алкогольным поражением внутренних органов. При алкоголизме происходит деградация человека как личности…

Максим вопросительно посмотрел на Олега, ожидая реакции или комментария с его стороны. Но Шлыков молчал. Максим продолжил: – Согласно колонке Лобзинского получается, что мы с тобой страдаем болезненным пристрастием к употреблению русского языка (психической и физической зависимости) и языковым поражением внутричерепного органа. К тому же, при общении на русском языке мы деградируем как личности.

– То, что ты полный психопат, мне известно очень давно, – хлопнув себя ладонями по коленям, сказал Шлыков, – Но вот о себе я такого не подозревал. Зачем я сижу и слушаю поток сознания, выплеснутый на бумагу, говоря толерантно, каким-то идиотом. Более того, зачем я слушаю рассуждения по этому поводу человека, как мне казалось, неглупого, который повелся на этот поток сознания и еще больше его раздувает. Макс, тебе мало того, что ты ежедневно закатываешь порцию навоза в головы читателей? Ну, это такое, работа. Никуда не денешься. Так ты позволяешь, чтобы и тебе в голову насрали. Тащишься что ли от этого? Мазохист!

В ответ Максим рассмеялся: – есть что-то в навозе мистическое, притягивающее. Вроде бы знаешь, чем пахнет, понимаешь, что не стоит жевать. Нет-нет, да и проглотишь шарик. Человек субстанция примитивная, безвольная и забывчивая. Сжевал шарик, от вкуса скривило, дерьмом изо рта завоняло. Дискомфорт ощутил. Осознал. Прочувствовал. Повоняло, прошло. Через какое-то время забыл. Наткнулся на новый шмат говна. Дерьма-то, знаешь, не только во властных кабинетах, на каждом шагу тонны. И опять в рот тянешь. Или, ты хочешь сказать, у тебя такого не случается?

– Ну да. Ну да, – улыбнулся и Олег, – со всеми бывает. Знаешь, понимаешь, а все равно хаваешь. Все дело в упаковке. Проклятый маркетинг.

Максим хихикнул, почтительно кивнул и развернулся к монитору. Олег поступил аналогично. Надев наушники, чтобы отключится от офисного шума, Шлыков первым делом проверил почту в надежде получить очередной «слив».

Очень часто конкурирующие чиновники, политики или бизнесмены узнав о своих оппонентах какие-то непристойности (будь-то сексуальный скандал или коррупционная схема), инкогнито пересылали такую информацию Шлыкову, зная что журналист не оставит ее без внимания. Но сегодня, кроме спама, Олегу ничего не прислали.

– Полковнику никто не пишет, – мысленно пропел Шлыков и приступил к изучению новостной ленты – чтобы прощупать почву дня насущного и, возможно, найти новую тему для написания очередной статьи.

Информационное агентство «Молния»

8. 52. На шахте в Донецкой области погиб горняк

8.58.Украину с официальным визитом посетит президент Польши.

9.13. Премьер-министр назвал обвинения президента «бредом».

– Новость дня, – мысленно произнес Шлыков в манере главного редактора, который этим «почетным» званием любил одаривать самую нелепую информацию, которая по тем или иным причинам периодически всплывала в информационном потоке суток.

9.32. В Харькове неизвестные вывесили черно-желто-белые флаги с надписью ПДС

9.40. В Харькове неизвестные вывесили черно-желто-белые флаги с надписью ПДС (дополненная)

9.54. Президент ответил премьер-министру на «бред» «долбоебизмом»

О, продолжение новости дня, – подумал он вновь.

10. 06. В зоопарке Берлина облысела белая медведица

10.12. К юбилею Достоевского в России выпустят новый автомобиль – УАЗ «Идиот»

10.22. В Харькове неизвестные вывесили черно-желто-белые флаги с надписью ПДС (расширенная)

Новость о флагах с надписью ПДС заинтересовала Олега, и он открыл ее расширенную версию.

В Харькове неизвестные вывесили черно-желто-белые флаги с надписью ПДС (расширенная)

(Добавлена информация после 3 абзаца)

В ночь с воскресенья на понедельник в Харькове неизвестные вывесили черно-желто-белые флаги. Как сообщает корреспондент информационного агентства «Молния», триколоры вывешены на большинстве зданий в центральной части города. На каждой полоске флага у древка размешается кириллическая буква – на верхней черной полоске желтая буква П, на средней желтой полоске белая буква Д, на нижней белой полоске черная буква С.

По информации других региональных корреспондентов «Молнии», аналогичные флаги вывешены в центре Донецка, Луганска, Николаева, Днепропетровска, Запорожья, Одессы, Севастополя и Симферополя.

На данный момент неизвестно, кто является организатором этой акции, и с какой целью вывешены триколоры. Непонятно также, что обозначают буквы, которые размешены на флагах.

Украинские националисты утверждают, что за акцией с флагами просматриваются антиукраинские силы страны.

«Черно-желто-белые стяги официально использовались Российской империей в середине девятнадцатого века. Появление таких флагов в города Украины означает только одно – активизацию пророссийских сил в нашей стране. Правоохранительные органы должны очень тщательно провести расследование этого инцидента и наказать виновных», – заявил «Молнии» лидер Желтых украинских националистов Иван Увухотобина.

«Что означают буквы ПДС, я понятия не имею. Но чувствую, что к этому «шоу» приложили руки антиукраинские силы», – считает лидер Голубых украинских националистов Василий Кривко.

В то же время пророссийские общественные и политические организации Украины отрицают свою причастность к акции с триколорами.

«Впервые слышу об акции с триколорами от вас», – сказал корреспонденту «Молнии» лидер политической партии «Русский блок» Иван Петровский, – «Мы в нашей символике используем былые, синие и красные цвета».

Схожий ответ мы получили и в общественной организации «Славянское братство».

«Мы не причастны к флагам», – заявил заместитель главы «Славянского братства» Виктор Осипов.

В Министерстве внутренних дел и Службе безопасности Украины корреспонденту агентства ничего конкретного сказать не смогли.

«Пока комментировать нечего… проводятся необходимые меры», – сказала корреспонденту «Молнии» пресс-секретарь СБУ Оксана Перебийнис.

Справка.

С 1858-1883 года черно-желто-белый триколор считался официальным флагом Российской империи (династический флаг Романовых). Сейчас такие флаги используются некоторыми русскими или пророссийскими националистическими, монархическими, казацкими и религиозными организациями.

Дочитав новость до конца, Олег улыбнулся.

– Интересно, – произнес он практически шепотом, и тут же открыл страницу мудрого Гууугла. Забив в поисковую строку буквы ПДС, он нажал клавишу ввода. На мониторе всплыли ссылки, но искомые буквы, расположенные в необходимой последовательности, встретились только в трех случаях, если, конечно, не считать ссылки с новостями об акции с триколорами, коих были десятки. ПДС, как полидиоксанон – монофиламентный синтетический рассасывающийся стерильный хирургический шовный материал. ПДС, как предельно допустимый сброс – экологический норматив: масса вещества в сточных водах, максимально допустимая к отведению в установленном режиме в данном пункте водного объекта в единицу времени с целью обеспечения норм качества воды в контрольном пункте. И ПДС, как заглавие одного из разделов на сайте «Литературного портала». Поскольку первые два варианта явно не имели никакого отношения к акциям с триколорами, это Шлыков понял, исходя из жизненного опыта и довольно солидного стажа работы в СМИ, Олег открыл сайт «Литературного портала». Крупные заглавные буквы ПДС размещались сразу под блоком горизонтальных рубрик по центру. Справой стороны под буквами мигала анимированная аватарка – свернутая калачиком зеленая змея на черном фоне, пожирающая себя с хвоста. Под аватаркой в столбик были написаны названия стихов – всего около 100 наименований. Шлыков внимательно прочитал их и, не обнаружив ничего подозрительного, наугад кликнул по первому попавшемуся на глаз под замысловатым названием – «Отправляемся ужо». Окно браузера на секунду другую стало полностью белым, затем на экране появился стих.

Отправляемся ужо

Я к вам пишу – не ради воли.
Мне есть еще, что вам сказать!
Теперь я знаю, в наших силах
Хохлов презреньем наказать.
Сначала мы терпели молча
Но время тишины прошло
И в бой последний в полном сборе
Мы отправляемся ужо

– Отправляемся ужо, – задумчиво произнес Шлыков, и прочитал имя автора, написавшего стих. Поэта звали Сашка Гаубицев.

Журналист скопировал инициалы незнакомого поэта и, вставив их в поисковую строку Гуугла, нажал кнопку «поиск». Из множества ссылок, появившихся в окне браузера, запросу Шлыкова отвечала только одна, ведущая все на тот же сайт «Литературного портала». Во всех других ссылках содержалось слово Сашка или Саша и слово гаубица, изменяемое по падежам и числам – гаубицы, гаубице, гаубицу. Шлыков кликнул по ссылке ведущей на сайт «Литературного портала» и ему открылся только что прочитанный стих.

– Что-то знакомое? – сказал Олег, копаясь в лабиринтах памяти. Пробежавшись по тексту еще раз, глаза журналиста засветились, и на лице разошлась улыбка.

– Это же письмо Татьяны из Евгения Онегина! – догадался журналист, – Сашка Гаубицев… Вот подлец.

Вернувшись на страницу ПДС, журналист кликнул по другому названию – «Вернем».

Вернем

Да, были люди в наше время,
Не красножопое отребье –
Могучее, лихое племя,
Богатыри — не вы.

Плохая им досталась доля:
Не многие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали бы Крым…
Вернем.

Автором стиха был указан Михей Лерманджи.

С этим стихом у Шлыкова не возникло никаких вопросов. Журналист узнал его моментально. «Бородино» Михаила Лермонтова было его первым весомым достижением в учебе. Именно этот стих он выучил в шесть лет наизусть, и читал его на новогоднем утреннике в детском садике.

Вернувшись на страницу ПДС Шлыков кликнул по следующему названию – «Полчище зверя»

Полчище зверя

Однажды, в тяжелое смутное время
Он вышел из дому спокойный как слон.
Глядит, поднимается полчище зверя;
С бандеровской песней по улицам прет.
Зверьем не напуган,
К попсе безразличен,
И знак ПДС на груди у него.
А значит, погонит звериное племя
Он к чертовой тетке
Священным огнем

Прочитав инициалы автора – Ники Красофф, журналист опять улыбнулся.

– Что за шутник коверкает русских классиков, – подумал Олег, и приступил к изучению очередного шедевра.

Просмотрев еще около 10 стихов, Шлыков пришел к выводу, что страница ПДС на сайте «Литературного портала» и акция с триколорами как-то связаны:

– Во-первых, переделаны стихи исключительно русских поэтов – Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета, Маяковского, Есенина. При чем переделаны те стихи, которые изучаются в школьной программе. Значит человек, переделывающий их, скорее всего, учился в русской школе, поэтому, гипотетически, он может относиться к Украине враждебно, ну или, по крайней мере, неблагоприятно. Не понаслышке знаю, как настраивают детей по отношению к Украине учителя, ностальгирующие по СССР. Это частично подтверждается вторым выводом – переделки носят ярко выраженный антиукраинский, о чем свидетельствуют слова хохлы, бандеровцы, западенцы, красножопое отребье. Третий, самый важный вывод – аббревиатура ПДС упоминается и там и здесь. Так что определенные точки соприкосновения с российскими триколорами на лицо.

Для подтверждения своих догадок Олег просмотрел другие разделы «Литературного портала». Выбрав наугад несколько стихотворений из разных рубрик, Шлыков детально проверил их на соответствие оригиналам. Никаких изменений в произведениях он не обнаружил.

– Шутник работает только в разделе ПДС, – заключил журналист, – ниточку мы схватили, теперь шаг за шагом будем наматывать клубок, пока не доберемся до другого конца веревки.

С этим настроем Олег сложил руки бесконечностью на груди и погрузился в размышления.

– ПДС, ПДС, ПДС, – сказал он вслух через какое-то время, и на лице его засияла улыбка, – какой-то пидарас получается. Вот и чудно. Ниточка наматывается.

Шлыков принял рабочую позу и стал стучать пальцами по клавиатуре.

Восстание ПДСов

Какие-то неизвестные вывесили в ряде городов Юго-Восточной Украины черно-желто-белые флаги с надписью ПДС (все предложение Олег сделал ссылкой, ведущей на новость в «Молнии»). Ключевое слово «неизвестные». Почему-то вспомнилась советская экранизация рассказов сэра Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. А именно та серия, в которой сыщик со своим помощником доктором Ватсоном обнаруживают письмо, подписанное загадочной литерой М в виде двух пар перекрещивающихся шпаг. Холмс сразу вычислил, что под этой буквой скрывался профессор Мориарти. Кто же скрывается под загадочными литерами ПДС я не смог выяснить, даже проштудировав всезнающий Интернет. И это несмотря на то, что за литерами ПДС стоят сотни человек, судя по количеству флагов и мест, где эти стяги вывешивались, а не один, как с литерой М у Дойля. Первое, что приходит в голову, когда задумываюсь о буквах ПДС – Православно-демократический союз, по аналогии с ХДС – Христианско-демократический союз. И российские имперские триколоры здесь смотрятся органично. Мол, православные демократы выступают за объединение славян, поднятие с колен третьего Рима или что-то подобное. Но дело в том, что ни одного упоминания о Православно-демократическом союзе в глобальной сети и за ее пределами нет. Как и других организаций, союзов и сообществ с аббревиатурой ПДС. Тогда в голову пришла другая мысль. А что, если буквы ПДС – это анаграмма слова ПиДораС с выброшенными из него гласными. Суровые славянские пидоросы решили заявить о своем присутствии, и вместо радужного флага вывесили грозный имперский стяг. Но тут же увидел несостыковку – вместе с гласными выпала и литера «Р»? Этому нашел следующее объяснение: флаг состоит из трех равных полосок, что ограничивает количество букв, которые можно размесить вертикально, до одной на каждую полоску, то есть три буквы на флаг. А лишний согласный, скорее всего, определился заложенным в аббревиатуру смыслом, связанным с засильем английских слов в нашей словесности. Речь идет о понятии множественности. В английских существительных литера «S» в конце слова обозначает множественное число. Например, аsshole – пидор, assholes – пидорасы. Авторы акции с флагами и литерами ПДС, видимо, намекают на то, что их, пидорасов, много, а не один – ПДР. Но вот какие цели своим выступлением преследуют эти самые ПДС, пока остается только гадать. Хотя, какие цели могут быть у пидорасов. Только пидорастические.

Поставив точку, Олег облокотился на стул и, вытягивая зажатые в замке руки к потолку, самодовольно улыбнулся. Перечитав текст еще раз, он внес в него незначительные правки и выложил в своем блоге на сайте родной газеты. После проделанной работы Шлыков повернулся к приятелю.

– Макс, пошли чая бахнем, – предложил он коллеге.

– Что, запустил уже порцию навоза в массы и с чувством выполненного долга чайку решил посербать? – съязвил тот, не отрываясь от своего монитора.

Олег хихикнул: – Запустил, запустил. Пошли.

– А сколько времени? Совещание скоро, – поинтересовался Максим.

– Успеем, – ответил Шлыков, взглянув на циферблат своих часов.

Максим поднялся, снял со спинки стула куртку, но тут раздался громкий голос выпускающего: – Все на совещание.

– Так всегда, – вздохнул Максим, повесил куртку на стул и с недовольством поплелся в кабинет главного редактора. Олег зашагал следом.

Зайдя в кабинет, Шлыкову в нос ударил неприятный, сырой, тошнотворный запах. За годы работы Михаила Андреевича в должности главного редактора, казалось, табачным дымом пропиталась даже хрустальная ваза, стоящая в середине стола. В день главный редактор выкуривал минимум полторы пачки крепких американских сигарет. Олег привычно сморщился но, смирившись с неизбежностью, сел на свое место.

– Что у нас со второй? – поинтересовался главный редактор у выпускающего, после того, как в кабинет зашел последние участники летучки – бильд-редактор Гриша.

– На вторую у нас материал о незаконной приватизации госдачи Янкеровского, – ответил Николай Сергеевич, и сурово посмотрел на Олега, – если, конечно, Шлыков таки сдаст его.

– До обеда будет готов, – ответил журналист, пряча глаза от назойливых взглядов начальников. Говоря честно, материал этот был написан еще вчера вечером, но Олег искренне считал, что по возможности сдачу материала надо затягивать как можно дольше. Чтобы руководство не расслаблялось, а также не напрягало новыми заданиями.

– В общем, до двух сдаешь, и на три часа идешь в секретариат президента на брифинг Гопака, – сказал Михаил Андреевич.

– Интересная тема с имперскими триколорами, которые сегодня утром были вывешены в Харькове, Донецке и других городах на Юге и Востоке страны, – продолжил главный редактор, всматриваясь в глаза подчиненных, – думаю, назревает новый политический проект. Галя, возьми эту тему на свой контроль.

– Михаил Андреевич, – прервал Мартынюка Шлыков, – у меня есть определенные мысли по поводу этой акции. Я бы хотел заняться этим материалом. Думаю, там не все так просто.

– Сколько тебе понадобиться времени на него? – спросил Мартын.

– Неделю, две, – наугад предположил Шлыков, – там капнуть надо, хорошо капнуть.

– Ого, долго – удивился ответу главный редактор, – пусть пока Галя возьмется, если ничего не нароет, материал твой.

Шлыков кивнул головой, мысленно произнеся: – Материал мой.

После обсуждения других потенциальных для написания тем и раздачи заданий работникам редакции, совещание завершилось. Журналисты и редакторы разбрелись по рабочим местам. Ровно в 2 часа Шлыков отправил текст о даче Янкеровского редактору и отправился в секретариат президента.

Глава 2. Секретариат президента и черный ящик

От редакции до президентского секретариата пешком было идти минут 15, но, тем не менее, Шлыков решил спуститься в метрополитен. Зайдя в подземку, Олег надел наушники и включил гимн Советского Союза, версию без слов. Величественная музыка помогала ему настроиться на работу, будоража в сознании забытое чувство причастности к чему-то важному, даже судьбоносному. «Перьевой бизнес» уже давно не приносил ему морального удовлетворения, за исключение редких журналистских расследований, и казался бессмысленной, механической суетой. Но работать с такой установкой было нельзя. Поэтому допинг в виде гимна мертвой, но все еще дышащей империи помогал ему выйти из состояния рабочей апатии.

Зайдя в просторный вестибюль президентского секретариата, Олег предъявил охраннику удостоверение. Тот сверил его фамилию со списком аккредитации и пригласил пройти через коробку металлоискателя.

До начала брифинга оставалось около 30 минут, и журналист решил посидеть на любимом мягком кожаном диване, располагавшемся в углу вестибюля. Плюхнувшись на мягкие подушки, Шлыков сладко потянулся. Постепенно слипаясь, через минуту другую глаза его закрылись окончательно. Диван лучшим образом способствовал расслаблению.

Где-то в коридоре громко зазвонил телефон, Олег раскрыл глаза и посмотрел на часы. Прошло 20 минут. Шлыков размял шею, поднялся и зашагал в сторону так называемой журналистской секции. При входе в раздевалку его ожидала сотрудница пресс-службы президентского секретариата Таня. Улыбаясь, девушка молча протянула Олегу большую черную сумку. Журналист удивился этому, но ничего не сказав, принял ее и прошел в комнатку.

В раздевалке журналист раскрыл выданный багаж, и заглянул внутрь. На куче непонятных вещей и приборов лежала книжечка с надписью «Инструкция к использованию набора журналистского». Шлыков раскрыл брошюру где-то посередине и приступил к чтению:

– После использования черного ящика и костюма персональной защиты журналиста – КПЗЖ, в независимости от того, произошло загрязнение или нет, необходимо принять дезинфицирующий душ. Во время этой процедуры также следует промыть черный ящик, предварительно отключив от него все дополнительные устройства. Затем необходимо изъять из прибора жмых и выбросить его в специальный отсек, оборудованный с правой стороны от душа. Все надписи сопровождались картинками.

В этот момент в раздевалку зашли коллеги с телеканала «Унтера».

Они поздоровались с Олегом и принялись вынимать из своих черных сумок, видимо, выданных также при входе Таней, зеленые резиновые робы. Робы эти были очень похожие на костюмы химзащиты, которые школьник Шлыков видел на плакате в кабинете допризывной подготовки.

– Смотри, Серега, – сказал оператор напарнику, заглядывая в свою сумку, – новые маски закупили.

– Не закупили, – ответил коллега, – Гуманитарная помощь из Штатов. Сергей Иванович прошлый раз говорил, что на этой неделе должны прийти.

– А, – промычал в ответ напарник, – пришли, значит.

С виду маски очень напоминали противогазы американских бойцов спецназа из голливудских боевиков. Надев экипировку, парни вышли из раздевалки, бормоча что-то невнятное себе под нос. Маска до неузнаваемости глушила звуки и изменяла голос.

По примеру коллег стал переодеваться и Шлыков. Пока он надевал костюм, в комнатку заходили вновь прибывшие работники средств массовой информации с черными сумками в руках, и также начинали переодеваться в резиновые робы. Олег натянул новую гуманитарную маску. Она была сделана из приятной на ощупь резины и закрывала все лицо.

– Не то, что наше дерьмо, – важно заявил журналист из «Вестей», расположившийся возле Олега, – и смотрится солидно, и дискомфорта не создает.

– И звук очень приятный выдает при дыхании, – подумал Шлыков, – чем-то похожий на металлическое дыхание Дарта Вейдера. Хотя при чем здесь Дарт Вейдер?

– Дарт Вейдер – это олицетворение зла в современном понимании, – ответил какой-то незнакомый журналист, – современный журналист в некотором смысле также воплощает зло. Ведь свобода слова, как известно, помимо пользы несет и негатив. И очень часто негатива гораздо больше, чем пользы. А мы, в некотором смысле, являемся жрецами этого зла. Так что Дарт Вейдер здесь ой как при чем. Хотя, очень часто бывает так, что зло является вовсе не злом, а наоборот. Как, впрочем, и добро.

– Я что это вслух сказал? – подумал Шлыков.

– Да прибудет с нами сила, – сказал незнакомец, подмигнул, натянул черную маску на лицо и вышел из раздевалки.

Сложив свои личные вещи, кроме диктофона, в свободный шкафчик, Шлыков взял черную сумку с оставшимися в ней предметами и вышел из раздевалки. Пройдя по длинному коридору, журналист зашел в зал пресс-центра. Как раз в этот момент оператор и журналист «Унтера» подсоединяли длинный шланг к одному из отверстий в столе, за которым должен был сидеть спикер сегодняшней встречи. Другой конец шланга вел к небольшому черному квадратному ящику с зеленым кольцом на крышке, который стоял на полу возле черной сумки. Шлыков сел на крайний стул в первом ряду и, раскрыв свою сумку, достал из нее такой же черный ящик с зеленым бубликом на крышке. Точно также как и коллеги, он вставил один конец шланга в свободное отверстие в столе, а другой в свой черный ящик. С обратной стороны ящика Олег подключил диктофон. В это время в зал заходили другие переодетые в специальные костюмы журналисты, которые аналогично коллегам подключали свои черные приборы к столу. Когда приготовления журналистов были закончены, в комнату зашла глава пресс-службы президентского секретариата, вслед за которой и виновник сегодняшнего торжества – заместитель главы президентского секретариата, курирующий экономический блок Иван Васильевич Гопак. Это был мужчина около 50 лет, с неестественным оливковым цветом лица и идеально лысым черепом. Он был одет в обычный деловой костюм марки «Zilli», белую рубашку и оранжевый галстук. В какой-то момент Шлыкову показалось, что спикер пьян. Как-то уж сильно шатнуло его, когда он подходил к креслу. Но, вероятней всего, такое ощущение возникло из-за толстых стекол маски.

Заместитель главы президентского секретариата сел за стол. Лениво осмотрев зал, он кивнул головой главе пресс-службы. Женщина щелкнула пальцем, после чего раздался звук, будто где-то вдалеке заработала дрель, и из стола стало что-то выезжать. Секунду-другую и перед журналистами предстала металлическая чаша. Чаша походила на хозяйственную воронку, но была раза в три, а то и четыре большей по размеру кухонной родственницы. Когда емкость поднялась почти к подбородку спикера, глава пресс-службы объявила начало брифинга и поспешно удалилась из зала. Журналисты включили камеры и диктофоны.

Гопак томным, уставшим взглядом окинул журналистскую братию, громко икнул и опустил голову в чашу. После чего его сразу же стошнило. Затем еще раз, и еще, и еще. При чем с каждой новой конвульсией его тело дергалось все сильнее. Спустя несколько минут после начала брифинга он уже во всю махал руками, а его рвотный брызги разносились по всему залу. Кусок непереваренного сала пролетел возле Шлыкова и упал на журналиста из «Коммерсантёра». Оператор «Унтера» протер тряпкой забрызганный бурыми масляными каплями штатив.

Подключенные к черным ящикам шланги во время брифинга несильно тряслись.

Так продолжалось около десяти-пятнадцати минут. Затем обессиленный спикер отключился, сползя вниз. В зал пресс-центра вошли сотрудники пресс-службы, одетые в аналогичные журналистам костюмы, окотили спикера водой, и он медленно стал приходить в себя. На пороге показалась глава пресс-службы и, прикрывая нос ладонью, объявила, что теперь можно задавать вопросы. После чего она снова исчезла за дверью. Журналисты по очереди продолжили пытку чиновника. На каждый вопрос спикер незначительно отрыгивал в воронку. Когда вопросов не осталось, на пороге опять показалась глава пресс-службы и объявила, что брифинг закончен. Журналисты стали подниматься со своих кресел, а один из работников пресс-службы подхватил Гопака под мышку и повел его к выходу.

Пока заместитель главы президентского секретариата отвечал на вопросы, Шлыков сложил черный ящик в сумку, отключил шланг от стола и присоединил к нему устройство, схожее с чашей на столе – воронку, по размеру соответствующую кухонной родственнице. Когда Гопака вывели из зала пресс-центра, Олег ринулся за ним. В левой руке он держал сумку, в правой сжимал шланг с воронкой. Дело в том, что сам по себе брифинг Шлыкова интересовал мало. Конкурировать с коллегами из информационных агентств и Интернет-изданий журналист ежедневной газеты никак не мог. Смысл записывать на диктофон то, что появиться в глобальной сети практически сразу после завершения брифинга. Поэтому он ходил на подобные мероприятия с одной целью – заполучить эксклюзивную информацию.

Вместе с Олегом за Гопаком устремился конкурент из «Коммерсантёра». Худой, но довольно пронырливый парень уже не раз лишал Шлыкова возможности получить экслюзив. Поэтому Олег ускорился. Шлыков подошел к Гопаку с левой стороны, конкурент зашел справа. Двое крупных сотрудников пресс-службы, сопровождавших Гопака, начали руками отодвигать журналистов от тела заместителя главы секретариата со словами: – брифинг закончен.

Но, если с худощавым журналистом «Коммерсантёра» сотрудник пресс-службы справился легко, у его коллеги с 110-киллограмовым Шлыковым дело обстояло иначе. Журналист приближался к своей цели, с легкостью преодолевая заслон напряженной руки. Тогда сотрудник пресс-службы остановился и уперся Олегу в грудь двумя руками. Но журналист, который в студенческие годы занимался боксом, не растерялся. Шлыков резко шагнул в сторону, переместив центр тяжести своего тела, и развернул торс. Парень потерял равновесие и рухнул на пол. Олег в два шага догнал Гопака, подсунул ему воронку под нос и задал вопрос. Звуки из-за маски глушились и сливались в непонятное бормотание. Тогда Шлыков задрал маску к верху и повторил сказанное. Спикер остановился. Затуманенные глаза чиновника попытались снискать в журналисте жалость. Но безрезультатно. Олег повторил вопрос в третий раз. Гопак вздохнул, опустил глаза, нагнулся к воронке и несколько раз срыгнул.

– Никуда не денешься, собака. Свобода слова, – улыбаясь, подумал Шлыков, – хочешь – не хочешь, а после цитрусового путча держать марку они должны.

Заполучив экслюзив, Шлыков под злые взгляды не справившихся с назойливым журналистом сотрудников пресс-службы направился в душевую.

Во время приема душа Олег, как было сказано в инструкции, промыл черный ящик. Раскрыв его, он вытащил из него небольшой шарик зеленовато-бурого цвета. Шарик был мягким, но эластичным. При нажатии он с легкостью прогибался, но только разожми пальцы, тут же возвращался к прежней круглой форме. Внимательно рассмотрев шарик, журналист открыл контейнер с надписью «Отходы черного ящика», оборудованный прямо в душевой, и опустил в него сферический мусор. Закрыв крышку черного ящика, Шлыков заметил, что зеленое кольцо на его крышке на самом деле было не кольцом, а змеей, схватившей свой хвост.

– Странно, – подумал журналист и, рассматривая крышу, зашагал в сторону лавки.

Сняв с себя защитный костюм, он поставил черный ящик на пол возле сумки, и перешел в обычную душевую. Помывшись, журналист собрал вещи и подошел к двери, на которой было написано «Чайная комната». Как говорилось в инструкции, после очищения тела следовало незамедлительно очистить и душу. Шлыков открыл дверь и зашел внутрь.

Комната была сделана в виде круга, диаметром около 5 метров. В центре ее стоял стол в форме правильного треугольника, на котором размещалось около 10 фарфоровых чайников и множество чашек, а у стенки была оборудована большая лавка, тянущаяся от левого края двери к правому. На лавке почти во всю длину полулежали журналисты в белых хитонах и попивали мятный чай, аромат которого заполнил всю комнату. Олег подошел к столу, взял ближний чайник и налил напиток в чашку.

– Интересно, кто придумал, называть шарик говняным, или навозным? – спросил у коллеги из «Вестей» оператор «Унтера», довольно громко всосав в себя напиток, – почему не называть вещи своими именами – он же рвотный шарик.

– Ну, во-первых, – начал объяснять журналист, – рвотный шарик, звучит не эстетично. Говняный шарик, точнее навозный звучит природно, естественно, а теперь даже гламурно.

– В чем же гламур? – удивился оператор.

– Последний номер журнала VOGUE часом не перелистывал? – поинтересовался парень.

Коллега отрицательно помотал головой.

– Так вот, – продолжил журналист, – на обложке этого журнала красовалась известная российская модель Акулина Феофанарийская, а ее голову украшал золотой жук Scarabaeus laticollis, по-простому, навозный, в лапках которого был зажат золотой шарик. Знаешь, такие популярные в культуре Древнего Египта жуки были. На стенах гробниц фараонов и храмах их часто рисовали. Дальше – внутри этого журнала была показана коллекция в древнеегипетском стиле от дома высокой моды Versace. В элементах одежды и аксессуаров моделей были использованы фигурки этих жучков с шариками в лапках. Так что, как видишь, говняный шарик – это очень гламурно.

– Прошли сотни лет, а навозный жук с шариком не утратил актуальность, – подметил кто-то, хихикнув.

– В каком-то роде мы тоже навозные жуки, – улыбаясь, сказал оператор, – раз навозные шарики катаем из черного ящика в массы.

Парень ответил улыбкой Джоконды.

– Вообще, гениальное изобретение черный ящик? – сказал все еще укутанный в большое белое полотенце журналист «Коммерсантёра», – не понимаю, как наши коллеги работали до его изобретения. Представьте себе, раньше журналисту приходилось говорить со спикером часами, при этом, в большинстве случаев, впустую. Весь изрыгаемый политиком, чиновником или бизнесменом поток сознания мало того, что содержал бесполезную информацию – воду и отходы мыслительно-пищеваритеной деятельности, так из того, что оставалось на первый взгляд ценного из этого компота – все было ложью, перекрученным фактом или вовсе фарсом!

– А сейчас что, лжи и фарса нет? – возразил парень из информационного агентства «Молния».

– Есть, конечно – улыбнулся журналист из «Коммерсантёра», – но фарс фарсу рознь. От одного вранья – беда в обществе, от другого – покой, гармония и стабильность. После появления черного ящика поток создания чиновника или политика стали преобразовывать в фарс, несущий пользу обществу.

– Скажите, – поинтересовался молодой парнишка из какого-то малоизвестного информационного агентства, – а правда, что очень часто после общения со СМИ спикеров госпитализируют в предсмертном состоянии?

– Ложь, – отозвался журналист из «Коммерсантёра», – безусловно, черный ящик оказывает определенное негативное воздействие на спикера. До появления прибора, как известно, клиентов наших так и близко не выворачивало. Они, конечно, срыгивали, но так, чтобы маски и костюмы приходилось одевать, то нет! Через час Гопак будет, как огурчик. Кто тебе вообще такое сказал? В каком вузе учился, троечник?

– Я не журналист по образованию. Филолог, литературовед, – надтреснутым голосом ответил парень.

– Этот бесполезный факультет еще не закрыли? – удивился старший коллега, и подозрительно косясь, поинтересовался, – Клятву о неразглашении уже давал?

– Естественно, иначе бы не допустили, – ответил парень.

– А скажите, – спросил кто-то из присутствующих, видимо, из молодых, – как работает черный ящик? Я просто был на больничном, когда читали лекцию об устройстве прибора, а потом как-то времени не было.

– Хм, – задумчиво опустив глаза, начал журналист из «Коммерсантёра», – если вкратце. Черный ящик… Хотя, нет. Надо начать с серого экрана, который был предшественником черного ящика. Серый экран появился одновременно с фотокамерами, но широко использоваться стал при видеосъемке. С виду это был прямоугольный лист диагональю до одного метра из специального материала, похожего на плотный прозрачный пластик. Он вешался перед фотоаппаратом, или видеокамерой во время беседы со спикером. Чиновник или политик во время общения с журналистами как всегда изрыгал поток сознания, а серый экран преобразовывал визуальную и звуковую часть выступление в эстетически приятное зрелище. В технические подробности углубляться не буду. Это очень сложно, и займет слишком много времени. Но серый экран был не идеален. Он, повторюсь, лишь преобразовывал визуальную и звуковую часть выступления спикера в эстетически приятное зрелище. Конечный продукт мыслительно-пищеварительной деятельности спикер производил самостоятельно, а значит с вредом для общества. Прорыв в нашей работе сделал ученый Никола Тесла в начале ХХ века, создав черный ящик. А вдохновил его на это русский художник Казимир Малевич, написавший «Черный квадрат». Заешь эту картину?

– Да, – ответил парнишка.

– Как думаешь, что она означает? – спросил опытный журналист.

– Инь и Ян пропущенный сквозь призму русской души, – ответил вместо молодого журналиста коллега из «Унтера», – русское мужское и женское начало слитое воедино. Другими словами, осознания добра во зле, и зла в добре. Зла, как показано в картине, значительно больше добра. Это соответствует статистике. В России на 10 девушек приходиться 9, точнее уже 8 ребят. Но зло – это не всегда плохо, или не всегда так плохо, чтобы хорошо. Как у Гете в «Фаусте» – я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. И наоборот: я часть той силы, что вечно помышляет о добре, но получается продукт из жопы.

– Я думаю, что Малевич своей картиной хотел показать космос человеческой души, – все-таки ответил юноша, – маленький белый фон – внешняя оболочка человека, которая напоказ, большой черный квадрат – внутренний мир, усердно скрываемый от посторонних.

– Сколько людей, столько мнений, – отметил журналист из «Коммерсантёра», – Никола Тесла увидел в «Черном квадрате» Малевича аллегорию на Бога, точнее вселенский разум, организовавший все вокруг по принципу гармонии. Поясню. Вначале была тьма. Она пыталась осознать, кто или что она такое. После усердных размышлений тьма осознала, что она есть тьма. И как только она это осознала, вокруг тьмы появился свет. Только появившись, свет также осознал, кто есть он, и кто есть тьма. И он решил поглотить тьму, что и сделал. Только тьма исчезла, свет потерял себя. Перестал понимать кто он или что он. После усердных размышлений свет осознал себя и породил тьму. Тьма возникла вокруг света. Осознав себя и осознав свет, тьма вспомнила о том, что свет поглотил ее, и решила отомстить. Поглотив свет, тьма, естественно, тут же потеряла себя. Затем, опять осознав себя, тьма породила свет, который окутал тьму. Затем все повторилось. Поглощение. Создание. Поглощение. Создание. И опять, и опять, и опять. В какой-то момент свет и тьма решили прекратить поглощать друг друга и стали договориться о совместном существовании. Тьма хотела выделяться на фоне света. Свет же хотел выделяться на фоне тьмы. После длительных дебатов решили прийти к истоку – к тьме, окруженной светом. Так началось. И так закончилось. Как только тьма и свет ударили по рукам, возникла гармония, по-другому – Бог. Осознав замысел Малевича, Тесла решил изменить мир, в котором до изобретения черного ящика происходили поглощения и создания подобно тьме и свету – гражданские, мировые войны, кровавые революции, сменяющиеся мирной жизнью. Так был создан черный ящик, который является объемной версией черного квадрата. Что черный ящик делает? Прибор, как и серый экран, преобразовывает визуальную и звуковую часть выступления спикера в эстетически приятное зрелище, но главное его достоинство в том, что он контролирует мыслительный процесс политика или чиновника. Однако гораздо важнее не техническая составляющая работы прибора. Куда интересней другой аспект – как именно происходит контроль. На самом деле прибор лишь частично контролирует мыслительно-пищеварительную деятельность спикера, поэтому в изрыгаемом потоке иногда попадается вредная мыслишка. Но, благодаря сложной системе фильтрации «Черного ящика» и зоркому глазу работника СМИ от нее ничего не остается. Таким образом, конечный продукт благоприятным образом влияет на путь развития села, города, государства и планеты в целом. Говоря проще, за словом спикера всегда следует дело. После появления «Черного ящика» за словами спикеров стали следовать исключительно благие дела.

– Как же благие дела, – удивился парень, – а как же коррупция, бандитизм, войны, эпидемии?

Журналист улыбнулся, перекинулся глазами со старшими коллегами, тяжело вздохнул и продолжил: – Поясню. Дело в том, что человечество не может существовать в исключительно благом мире – без проблем, без болезней, без горя, без поражений, без конфликтов, ну, и так далее. Иначе мы потеряем себя. Скатимся до уровня животного. Ибо счастье, поглотившее горе – это как внешняя, животная оболочка человека – чувства и инстинкты, поглотившие его внутреннюю оболочку – разум и душу. Точно также как и горе, поглотившее счастье. Нет счастливых, и нет грустных животных в истинном понимании этих слов. Однако в данном контексте слово «истина» неоднозначно. Но сейчас речь не об этом. Животные просто не осознают, что такое счастье, и что такое горе. Этим то мы и отличаемся от братьев наших меньших. Осознанием! Поэтому черный ящик…

– Вы хотите сказать, что на самом деле коррупции и террористов нет? – перебил журналиста изумившийся юноша.

– Именно, – сказал журналист, – В реальности нет. Продукт мыслительно-пищеварительной деятельности спикера, пропущенный через черный ящик, затем через нас – СМИ попадает в головы потребителей и создает там мираж – иллюзию мирового горя, чиновничьего беспредела, коррупции и других бед, коих в реальности нет, и в современном мире быть не может. Так поддерживается гармония жизни.

– Что же это получается – мировая гармония состоит с одной стороны из реального счастья – с другой стороны из виртуального горя? – спросил пораженный словами коллеги молодой журналист, – «Черный ящик» сохраняет мир на земле путем создания иллюзии конфликта?

– Не совсем, но, в принципе, можно сказать и так, – ответил опытный корреспондент.

– Простите, – спросил парень, задававший вопрос о госпитализации спикера, – мне не совсем понятно, что такое навозный шарик – это отходы мыслительно-пищеварительной деятельности спикера, или же ее продукт?

– Навозный шарик одновременно является и продуктом мыслительно-пищеварительной деятельности и ее отходами, – ответил журналист «Коммерсантёра».

– Это как? – последовал уточняющий вопрос.

– С одной стороны, продукт мыслительно-пищеварительной деятельности – это все то, что выплескивается из спикера, с другой – это оцифрованная версия навозного шарика, которая остается у тебя на диктофоне, или видеокамере. А отходы – это все то, что выплескивается из спикера, но и жмых, который образуется внутри черного ящика. Это как внутренняя и внешняя оболочка человека. Душа и бренное тело. Понимаешь?

– Не совсем, – развел руками юный журналист.

– У тебя есть девушка? – поинтересовался умный коллега.

Парень отрицательно помотал головой.

– Хорошо, представь, что у тебя она есть, и ты ее любишь? – продолжил журналист, – представил?

– Угу, – ответил парень.

– Так вот, когда ты принуждаешь свою девушку к анальному сексу – это навозный шарик в виде жмыха, а когда ты цитируешь ей Павла Волю – это навозный шарик в оцифрованном виде. И первое, и второе является по сути одним и тем же – извращением. Но от цитирований Павла Воли, задница у твоей девушки не болит. Зато начинает гудеть голова. Что хуже, сказать сложно. Современное общество предпочитает, чтобы гудела голова, а не болела жопа. Понимаешь?

– Да, – ответил парень, но по глазам было видно, что врет.

– Но фишка в том, что цитирование Павла Воли можно пропускать сквозь уши, в отличие он фрикций в жопе, – зачем-то добавил журналист из «Коммерсанера», и шепотом продолжил – правда, в нашей стране мало кто об этом догадывается.

Тут кто-то стал трясти Шлыкова за плечи. Олег открыл глаза и увидел коллегу из «Вестей».

– Проснись, Шлыков. Брифиг проспишь, – сказал журналист, и быстро зашагал в сторону пресс-центра.

Глава 3. 90-ые и несбывшаяся мечта

На следующий день, придя на работу, первым делом Шлыков зашел в кабинет главного редактора. Как он и предвидел, Галя за весь вчерашний день так ничего и не накопала об акции с триколорами.

– Материал твой, – согласился главный редактор, – только начнешь заниматься им с завтрашнего дня. Сегодня есть куда более важная работа. Надо на двенадцать сходить в Кабинет министров.

Шлыков пытался возразить, мол, это издевательство два дня подряд в чиновничьем потоке купаться, но главный редактор был непреклонен: – Иди, родной, иди. Кроме тебя, некому.

Недовольный Олег бухнулся в свое кресло, включил компьютер, просмотрел свежий выпуск родной газеты, затем уткнулся в голубой экран. Проверил почту. В ящике опять было пусто. Тогда Олег открыл комментарии к своей вчерашней колонке. Впервые за один день его опус прокомментировали более 300 человек. Но более странным было то, что преобладающее большинство комментаторов оценило его писанину положительно. Помоями почти никто не облил. Два-три человека.

– Хотя, чему удивляться. В какой стране живем. Точнее, в каком Интернет-пространстве находимся, – подумал Шлыков, – из десяти комментаторов, девять проплаченных партиями бота. Поэтому не удивительно, что любого, кто назовет борцов, развесивших российские царские флаги, пидорасами, прировняют к герою Украины. Другое плохо – ниточка на клубочек не намоталась. По крайней мере, не вижу. Но посмотрим чуть позже.

Журналист на всякий случай просмотрел, не появилось ли в Интернете чего-то нового по поводу акции с триколорами. Ничего нового не было. Тогда Шлыков открыл страницу ПДС сайта «Литературно портала» и принялся изучать еще непрочитанные стихи. Изменения лирики неизвестным шутником продолжались:

Избавление

Духовной жаждою томим,
Я в Амазонке очутился
Где с ясной мыслью круглый змей
На перепутье мне явился.

Зубами острыми как нож
В свой хвост легко вцепился он
И понял я свой путь и долг,
Избавился от пут, оков

Сашка Гаубицев

– Что-то тяжеловато писаке даются переделки, – подумал Олег, и перешел к следующей кавер-версии.

В 11 Олег закончил изучение стихов, немного поразмышлял по поводу прочитанного и отправился в Кабинет министров. Через три часа журналист вернулся в офис, обработал диктофонную запись с эксклюзивом, в телефонном режиме узнал мнение оппозиции и экспертов по поводу высказываний главы Минфина и приступил к написанию статьи. Закончив работу, Олег отправил материал редактору и взглянул на часы. Стрелки показывали без четверти шесть. Шлыков было собрался продолжить изучение стихов в разделе ПДС на сайте «Литературного портала», но, только открыв страницу, тут же обломался.

– Хватит с меня на сегодня, – мысленно произнес он, и повернулся к боевому товарищу – Максим, водку пить будем?

– Ну, если только пивом запивать, – ответил Макс с довольным видом.

– Тогда пошли, – сказал Шлыков, выключая компьютер.

– Мне надо еще около получаса, – разводя руками, ответил Максим, – на завтра интервью идет.

– С кем интервью? – поинтересовался Олег.

Вместо ответа Максим махнул на Шлыкова рукой.

– И вправду, зачем мне это – сказал Шлыков, вставая, – подходи в «Девяностые». Я пока бокал, другой пива пропущу.

90-е – перекресток Нижнего Вала и Константиновской

«Девяностые» – это было не оригинальное название заведения, а с легкостью слетевшее с языка Олега во время первого знакомства с этим баром. Но не согласиться со Шлыковым было нельзя. С названием он попал, как говорится, не в бровь, а в глаз. Все, абсолютно все в этом баре веяло духом смутного прошлого. Стилистика. Атмосфера. Запахи. И даже посетители. Казалось, что на закате дрянного двадцатого века время остановилось здесь раз и навсегда. Неподготовленный человек, вернее отвыкший, забывший или стерший со слотов своей памяти малейшее упоминание о диких временах, случайно открыв дверь этого бара, моментально окунался в состояние дежавю. Что-то до боли знакомое вертелось у него в голове, но что именно – он понять не мог. Проведя ладонью по замусоленной бархатной скатерти, вдохнув аромат соленого огурца, вслушиваясь в разговоры посетителей и рассматривая их лица, человек будто открывал портал времени и, войдя в него, попадал в давно мертвую эпоху. Эпоху кожаных курток, коротких пацанских кепок и темных спортивных штанов от широко распространенной на постсоветском пространстве фирмы Adidos с тремя белыми полосками по бокам. Эпоху блатоты, фамильярности, панибратства, безвкусия и пьяного веселья. Оказавшись здесь однажды, многие с дрожью в сердце обходили это место стороной. Но только не Шлыков. Это место ему было милее в сотни раз, чем все другие цивилизованные и ухоженные заведениям столицы вместе взятые. Потому что только здесь Олег ощущал свежий, неподдельный аромат свободы. Свободы, полученной только-только – после долгих лет тишины. Свободы, которая пьянила его. Свободы, которая давала возможность быть таким, каков ты есть. Свободы без масок, без шаблонов, без гламура, без маркетинга, без новостей и другого вранья. Свободы девственно чистой в понимании Олега. Свободы, которую ценишь больше всего, потому что понимаешь, что за пределами бара у тебя ее опять заберут.

«Девяностые» состояли из двух залов. В углу первого помещения – прямо напротив входа – стоял синтезатор на подставке и микрофон, за которым ежедневно с 8 часов вечера сидел помятый временем и судьбой музыкант, и за червонец, а то и пятерку, не брезгуя ляпами или просто абы как, стряпал блатоту, хиты 80-х и 90-х. Напротив музыкального уголка располагалась барная стойка, за которой на стеллажах размещались главные блюда бара – бутылки с водкой, пивом и советским шампанским. Здесь же стоял холодильник, а сверху на нем музейный экспонат – на удивление все еще работающий телевизор «Электрон».

Всего в зале было около десяти столов, восемь из которых стояли у стенок и размешивались друг от друга сбитыми еще во времена хождения купонов деревянными перегородками. Столы были накрыты грязными, выцветшими бархатными накидками когда-то насыщенного бордового цвета. Над столами довольно низко висели зеленые колпаки, освещая столики тусклым сальным светом. На потолке, как в постапокалипсическом сне, медленно крутились кривые лопасти вентиляторов, из-за чего консистенция из запахов пива, водки, колбасы, солений, перегара и человеческой вони, циркулировала по комнате. Все это создавало наилучшую интимную обстановку, чтобы отключится от повсеместно окружающего мира.

Олег сел за столик возле бара напротив телевизора. Моментально к нему подошла официантка и подала меню. Шлыков попросил принести ему бокал пива с сушенными кальмарами, а сам принялся изучать перечень блюд и напитков.

В следующую секунду на столе возник запотевший бокал холодного пива. Олег отложил меню и сделал глубокий глоток.

– Начать погружение на вершину столичного дна – по-боцмановски, но тихо приказал себе Шлыков, опуская бокал на стол, после чего внимательно осмотрел посетителей бара.

На небольшой площадке перед входом, слева от музыканта, танцевали две уже «в брынзу» пьяные женщины бальзаковского возраста. В центре зала, сдвинул столы, сидела местная шантрапа в классических спортивных костюмах и кепках. Прямо напротив журналиста коротали вечер безвкусно разодетые девчонки, по виду с Рыбальского. Чуть подальше, за следующим столом сидел серый парень с такой же серой девушкой. За спиной Шлыкова – кучка работяг. Заказы у всех были приблизительно одинаковы – водка, нарезанная колбаса, хлеб, сало и соления.

Музыкант затянул «и снова третье сентября», Олег облокотился на спинку сиденья и улыбнулся.

– Вот где заканчивается линия фронта войны духовной – прошептал он, и снова пригубил бокал.

– Простите за бестактность, – неожиданно раздался звонкий мужской голос с правой стороны от журналиста.

Олег обернулся. Перед ним стоял высокий широкоплечий молодой человек. С виду ему было около 25 лет. Белое лицо, широкие скулы, легкая небритость, которая ему явно шла, проникновенные голубые глаза.

– Вы случайно не журналист Олег Шлыков? – продолжил парень.

– А в чем дело? – недоверчиво спросил Олег.

– Разрешите, – указывая рукой на свободное место, попросился присесть парень.

– Пожалуйста, – дал добро Шлыков.

Парень достал из кармана стильной короткой кожаной куртки небольшой футлярчик и вытащил из него толстую сигару.

– Позволите, – спросил он.

Олег коротко кивнул головой.

Парень подкурил, и Шлыкову в нос ударил приятный аромат табачного дыма.

– Не жалаете, – предложил незнакомец, протягивая портсигар, – кубинские.

Олег кинул беглый взгляд на портсигар, но тут его кольнуло в висок, и он посмотрел на него снова. На крышке портсигара была нарисован зеленый змею, который, свернувшись кольцом, кусал себя за хвост.

– Так что, – спросил парень.

– Спасибо, нет, – ответил Олег, и посмотрел в глаза незнакомцу.

– Меня зовут Андрей Иванов, – представился парень и протянул Олегу визитку, – Я работаю в отделе кадров журнала Русский Newsweek. Мы хотим открыть, вернее уже открыли на Украине представительство нашего журнала. Теперь вот подбираем сотрудников.

– У нас говорят, в Украине, – мысленно парировал Шлыков, и с иронией спросил у молодого человека, – то есть подбираете их в барах?

– Ну… – немного смутился Иванов, – Простите. Я хотел вам завтра позвонить. Но проходил мимо и увидел, как вы зашли в это заведения.

– Угу, – промычал журналист, – и вы сразу же узнали меня, как старого доброго знакомого.

Парень слегка смутился.

– Видите ли, мы всегда собираем полную информацию о потенциальных кандидатах, – сказал он, – ваши фотографии, телефонные номера, адрес у меня, естественно, есть.

– И? – заинтересованно протянул Олег.

– Наша компания крайне заинтересована в вас. Нам нужен человек на должность специального корреспондента в отдел власть. Это то, чем вы занимаетесь сейчас. Начальная зарплата у нас 4 тысячи долларов. После трех месяцев работы, если вы нам подойдете, а мы вам, зарплата поднимется до 6 тысяч.

Шлыков по неволе сглотнул, и чтобы это не было заметно, пригубил бокал пива.

– С такой зарплатой за три-четыре года можно купить белый Porshe, – подумал он.

– Что скажете? – поинтересовался работодатель.

– Так сразу сложно ответить, – сказал Шлыков после непродолжительной паузы, явно наигранно, соблюдая этикет, – надо хотя бы просмотреть ваш журнал, нюансы уточнить.

– Так давайте обсудим, – предложил работодатель.

– Простите, это не совсем удачное время и место, – возразил журналист, понимая, что с бокалом пива в руках подобные беседы лучше не затевать, – сегодня мы хотели немного с другом посидеть. Поговорить. Он с минуты на минуту придет.

Иванов опустил взгляд и задумался.

– Ну, хорошо, – наконец сказал он, – давайте перенесем встречу на завтра, я вас к обеду наберу?

– Было бы отлично, – ответил Шлыков.

– Скажите, в этом заведении хорошая кухня? – спросил Иванов, приподнимаясь и недоверчиво, даже брезгливо, рассматривая интерьер кафе.

– Как кому? – улыбнулся в ответ Олег, – я ем.

– Да?! – удивился Иванов, – тогда попробуем, а то за целый день так перекусить и не получилось.

Парень протянул Шлыкову руку и, попрощавшись, сел за дальний столик.

Вскоре появился Максим.

– Ну что, астронавт, запустил спутник в космос? – спросил Шлыков.

– Ты знаешь, если бы мне приходилось вместо одного интервью в неделю делать два, я уже давно бы сошел с ума, – ответил приятель, – пять лет на интервью сижу, а привыкнуть все никак не могу. Это тебе не брифинг или пресс-конференция. Тут поток сознания не рассеивается на всех, а на одного тебя валит.

– Сейчас очистим душу, – сказал Шлыков и подозвал официантку.

Журналисты заказали бутылку водки, по два бокала пива на брата, мясное и рыбное ассорти, тарелку солений и хлеб.

Когда озвученные напитки и яства были выложены на стол, Шлыков откупорил бутылку водки и наполнил рюмки.

– Желаю, чтобы все, – сказал Олег, парни чекнулись и опорожнили рюмки. Шлыков закусил соленым огурцом, Максим запил пивом.

После чего операция сразу же повторилась.

– Олег, тебе иногда не кажется, что не тем ты занимаешься? – неожиданно сказал Максим задумчивым тоном.

– В смысле? – уточнил Шлыков.

– Не той журналистикой, которая должна быть? – продолжил приятель.

Шлыков усмехнулся. – А какая должна быть журналистика?

– Ты понимаешь, когда я поступал на факультет журналистики, я представлял себе все иначе, чем оно оказалось в последствии, – продолжал Максим, – я думал, что журналисты это такие умные, продвинутые люди, которые занимаются важным, а главное крайне полезным для общества делом. На деле же оказалось, что мы ежедневно копаемся в говне истеблишмента. Тфу ты, черт, ненавижу это слово. Элиты нашей. И вместо пользы только засоряем мозги людям.

– Да, – жуя огурец, согласился Олег, наливая очередную порцию.

– А должно быть иначе, – негодовал журналист.

– Все дело в альтернативе. Смущает меня моя работа, не смущает – какая разница, если альтернативы нет. Работа рыбака заключается в ловле рыбы, работа журналиста – копаться в говне и гадить в головы людей. Разница между журналистами может быть только в количестве дерьма, закатываемого массам в головы, а так срут абсолютно все. Советую тебе перед работой прослушивать гимн Советского Союза – помогает.

– Завязать с журналистикой надо, – предложил Максим.

– Не сгущай краски, – ответил Шлыков, протягивая товарищу наполненную рюмку, – я сам не в восторге от того, чем мы занимаемся. Но так устроена система общества. Журналисты являются ее частью, и от этого никуда не деться. Подумай, сможешь ли ты заниматься чем-то другим в жизни? Таксовать, продавать, добывать уголь, плавить металл?

Максим задумался.

– Не думай, я уже вместо тебя давным-давно все обдумал. Ничем другим ты заниматься не сможешь, как и я. Так что расслабься и получай удовольствие – заключил Шлыков.

– А ты не боишься, что с таким отношением мы превратимся в чудовищ, с которыми якобы боремся – спросил Максим, начавший поддаваться действию хмеля, – если, конечно, уже не превратился.

Шлыков опять рассмеялся: – Максим, все мы изначально рождены чудовищами, и поэтому ни ты, ни я, никто либо другой стать чудовищем не может. Так что не переживай.

Максим удивленно посмотрел на коллегу.

– Вопрос в другом. Как из чудовища превратиться в человека? – продолжил Олег.

– И как, по-твоему? – поинтересовался Максим.

– Увидеть в себе чудовище – ответил он, – осознать. Ты в себе пока его не видишь, но начинаешь нащупывать, предполагать, что можешь им стать. Это хороший знак. Вот когда ты поймешь, что ты чудовище, тогда и станешь человеком. А вообще, не бери в голову, я бред говорю. Не все наше дерьмо хавают, а кому оно и вовсе на пользу идет.

Чокнувшись, парни выпили.

Когда бутылка опустела, парни переглянулись, и Олег подозвал официантку:

– А принесите-ка нам еще граммов 200, нет 300 водки и мясную нарезку.

– И стакан томатного сока, – добавил Максим.

Еще какое-то время парни пили, закусывали и вели беседы на разнообразные темы – от интимных приключений до образа Дарта Вейдера в современной культуре. Наконец, изрядно охмелевший Максим, посмотрел на часы и сказал: – Ого.

– Когда наступает время ого, – вальяжно-хмельным голосом сказал Шлыков, – значит пора уходить.

Расплатившись с официанткой, парни вышли на улицу. Шлыков достал из кармана любимой приталенной кожаной куртки пачку сигарет и закурил. Максим подошел к краю дороги и вытянул руку, чтобы поймать машину.

– Вас подвести? – раздался голос за спинами журналистов, и парни с хмельной медленностью развернулись.

– Господин Иванов, – произнес Шлыков с завуалированной иронией, узнав недавнего работодателя.

Иванов был не один. Вместе с ним стоял незнакомый молодой человек невысокого роста, но весьма крепкого мускулистого телосложения, что было видно даже через толстый свитер.

Иванов протянул руку Максиму и представился. Его товарищ, назвавшийся Мишей, поздоровался со Шлыковым, затем с Максом.

– А мы тут тоже с приятелем засиделись. Действительно неплохой бар, несмотря на интерьер, – сказал Иванов, – как раз собрались ехать домой, и вас увидели. Можем подвести.

– Спасибо. Та мы сами доберемся, – отказался Шлыков от предложения, дабы не утруждать незнакомцев.

– Вы нам не доставите никаких затруднений, – как бы догадавшись о стеснении журналиста, стал настаивать Иванов, – наоборот, вы даже поможете нам. Расскажете о Киеве что-нибудь интересное.

Шлыков повернулся к Максу, посмотрел в его безразличные глаза и принял предложение Иванова.

– Пойдемте к машине, – жестом предложил Иванов и направился к припаркованной возле бара темной Шкоде.

Иванов сел за руль. Его товарищ на переднее кресло. Шлыков с Максимом разместились сзади.

Во время пути, пока довозили Максима домой, говорили о всякой чепухе: о погоде, о пробках, о киевских девушках и ценах на квартиры. Правда, говорили только Иванов с Максимом. Шлыков фактически не принимал участие в разговоре, и за все время беседы вставил всего несколько фраз. Товарищ Иванова по имени Миша вовсе не обронил ни слова, и всю дорогу смотрел в окно.

– Теперь куда? – поинтересовался Иванов у Шлыкова, после того, как Макс, громко хлопнув дверью автомобиля, поплелся к своему подъезду.

– На Оболонь, Приречную, я покажу – ответил Шлыков, и машина, тихо прошипев, тронулась.

После того, как ушел Максим, разговор в автомобиле как-то не клеился. Иванов пытался расшевелить Олег, задавая различные вопросы. Но тот отвечал односложными фразами и замолкал. Не то чтобы Шлыков был неразговорчив. Дело в том, что в состоянии алкогольного опьянения он, как и многие другие, переживал несколько фаз. Первая фаза – веселости и излишней болтливости. Круг тем неограничен ничем. Вторая фаза – вальяжно-монотонное бормотание с незначительными вспышками экспрессии во время обсуждения тем философской направленности, иногда сопровождаемые ироничным хихиканьем. Третья фаза – замыкание в себе, без малейшего желания шевелить губами. Размышление на абстрактные темы или вопросы, мучавшие представителей русской интеллигенции серебряного века. Четвертая и последняя фаза – погружение в невесомость. Без мыслей, слов, действий.

В эту минуту Шлыков находился в третьей фазе алкогольного опьянения, и поэтому не хотел, точнее, не мог составить Иванову компанию в беседе.

В какой-то момент рассуждения Олега касательно того, кто виноват, прервались. Вернее, заменились другими мыслями. Он подумал об одной странности: – Иванов, который, по идеи, должен плохо знать город, без наводящих вопросов, а просто по названному адресу довез домой Максима, а теперь везет и меня.

И только он подумал об этом, так сразу посмотрел в окно. Машина как раз проезжала возле Экспоцентра.

– Простите, – недоверчиво взглянув на Иванова, сказал Олег, – вы вообще знаете, что Оболонь находиться в другой стороне?

– Как в другой? – удивившись, спросил Иванов. Но Олег увидел в зеркале заднего вида, как он сдерживается, чтобы не рассмеяться. В эту секунду журналист все понял. Лицо его помрачнело.

Иванов также заглянул в зеркало и понял, что его разоблачили. В ту же секунду в дверях раздался щелчок. Журналист интуитивно схватился за дверную ручку.

– Блокировку включил, – догадался Шлыков, и в секунду протрезвев, спросил – кто вы такие, и куда вы меня везете?

– Миша! – сказал Иванов, и мускулистая глыба, сидевшая на переднем пассажирском кресле, зашевелилась. Она медленно развернулась к Шлыкову лицом и придвинулась ближе.

– Кто мы такие? – повторил Миша вопрос журналиста жестким неприятным низким голосом, каким в массовом кинематографе разговаривают самые отпетые преступники, от чего по телу Шлыкова пробежала дрожь.

– Суровые словянские пидодары, – ответил Миша, выделяя в каждом слове звук О, и бросил кулак в лицо журналисту.

Шлыков в миг почувствовал в подбородке острую боль, и тут же стал легким и воздушным, будто полностью потерял вес, или попал под влияние невесомости. Ему казалось, что он парит в пространстве словно перышко.

Глава 4. Перышко и кобзарь

Перышко плыло по воздуху, резво меняя направление движения даже от слабого потока воздуха – то, вздымаясь вверх, то резко уходя вниз, или сворачивая в сторону. Снизу мелькали деревья, дома, автомобили и люди. Очередное дуновение ветерка заставило перышко спикировать вниз. У кромки дерева перышко сделал петлю, и стало медленно опускаться к земле. Опять дунул ветерок, и перышко понеслось в направление к лавке, за которой сидел обычный с виду молодой человек в сером костюме, бело-голубой рубашке в клеточку и белых кроссовках с красной эмблемой в виде хвоста кометы. Слева от парня на лавке стоял небольшой чемодан, то ли светло-коричневого, то ли горчичного цвета, а в руках молодой человек держал распечатанную коробку конфет. Какими-то яркими чертами молодой человек не обладал – вытянутое лицо, длинный, слегка вздернутый нос, широко посаженные глаза, губы в форме придавленной инволютной ракушки, высокий лоб. В общем, обычный парень, коих в мире встречается тысячи. Разве что прическа у него была дурацкая – сверху волосы подстрижены коротко, но так, что их можно причесывать, по бокам же голова была обрита почти наголо. Перышко подлетело к парню и, остановившись у него над головой, стало медленно опускаться на макушку.

В этот момент с правой стороны от молодого человека кто-то присел, и парень, почувствовав это, повернул голову к неожиданному соседу.

– Меня зовут Форест, Форест Гамп, – представился парень и протянул незнакомцу коробку с конфетами, – не хотите ли сладенького?

Незнакомец был одет во все темное – черные горнолыжные ботинки, черные защитные мотоциклетные штаны из пластмассы и такую же куртку, украшенную цветными пластиковыми набалдашниками. За спиной незнакомца свисал отражающий свет блестящий черный плащ. На голову был надет шлем, напоминающий самурайский, только прорези глаз были спрятаны за черными очками, как у Морфеуса из Матрицы. Нос и рот человека закрывала сложная треугольная маска респиратора.

– Спасибо, нет, – пробурчал незнакомец почти металлическим голосом, и из черной маски раздалось шипение.

Отодвинув плащ, человек в костюме раскрыл один из отсеков на своем костюме и вытащил оттуда черный портсигар.

– Не желаете закурить? – спросил он у Фореста, протягивая ему раскрытую сигаретницу.

– Я не курю, – ответил парень, и, раскрыв коробку с конфетами, закинул одну себе в рот.

Незнакомец, неодобрительно прошипев, захлопнул портсигар и Форест обратил внимание на странный рисунок на его крышке – зеленого змея со странной чешуей, который, свернувшись кольцом, пытался откусить себе хвост.

– Разрешите мне представиться, – сказал незнакомец как бы опомнившись, – меня зовут Энакин Скайвокер, адепт змея.

– Форест Гамп, – представился парень повторно, – национал-патриот.

Энакин издал шипение.

– Вот скажи мне, Форест? – после непродолжительной паузы, сопровождавшейся несколькими шипениями из маски, поинтересовался Скайвокер, – мне крайне важно знать мнение национал-патриота. Я этнический русский, но при этом я гражданин этой страны.

Форест кивнул.

– Я свободный человек, и вправе думать и говорить на том языке, на котором хочу, – продолжал Энакин, – а меня постоянно заставляют говорить и думать на языке, который мне не нравится – на украинском.

– И кто вас заставляет говорить на украинском языке? – решил уточнить Форест.

– Ну, скажем, политики, представители СМИ и так называемые бандеровцы – жители Западной Украины, – пояснил хозяин черного портсигара с зеленым змеем.

– Но мы же живем в государстве Украина, наш государственный язык украинский, и поэтому, как граждане этой страны, все мы должны знать украинский язык, – рассудил Форест.

– Не соглашусь ни в коем случае, – повысив голос, возмутился Энакин, – я никому ничего не должен. Тем более этому государству. Половина населения страны – русскоязычные граждане. Заставлять их делать то, что они не хотят – это не уважение к ним.

– Э – хотел что-то сказать Форест, но парень в костюме напором перебил его.

– Подожди. Сейчас я тебе докажу…, – загадочно сказал Энакин, – Насколько я понимаю, государство должно заботиться о своих гражданах. Ты согласен?

– Да, – ответил Форест.

– То есть государство должно быть для человека, для своего гражданина, – продолжал обладатель черного шлема.

– Да, – не возражал парень.

– Государство должно делать все, чтобы человек чувствовал себя комфортно в его лоне? – продолжал развивать мысль Скайвокер.

Форест утвердительно кивнул головой.

– Но, понимаешь, когда меня постоянно ущемляют в моем праве владеть своим родным языком, от этого мне не становится комфортно. Получается, что государство ведет себя по отношению ко мне некорректно, неправильно, оно не считается с моими интересами, желанием, мнением, позицией, – развивал мысль черный ученик.

– Кто вас ущемляет? – не понимал Форест.

– Например, депутат Мовкан, который на прошлой неделе зарегистрировал законопроект, запрещающий во время работы разговаривать на русском языке. Ты вдумайся, и это в 21 веке, в стране, которая пытается исповедовать принципы демократии, республики, а на деле применяет имперские подходы.

– Думаю, этот законопроект не будет поддержан, – сказал Форест, задумавшись, – и среди национал-патриотов не мало нормальных, толерантных, грамотных и думающих людей.

– Сегодня не поддержат, – прошипел Максим, – но в будущем очень может быть. Мовкан – это народный избранник, а значит, его поддерживают определенные избиратели. Да, сегодня их мало. Но политическая сила Мовкана постоянно набирает голоса. А это, дорогой мой, тенденция.

– Мовкан и его партия – радикалы-маргиналы. Они никогда высоко не пригнут, – все тем же спокойным тоном продолжал рассуждать Форест, – с другой стороны, русский язык в Украине никогда не будет вторым государственным, как бы вы этого не хотели.

– Согласно опросам, половина страны хочет, чтобы русский язык сделали вторым государственным, – опять перебил его темный спорщик, ударив себя ладонями по коленкам, – этого хочет полстраны. Какие еще вопросы.

– Так сложилось исторически. Украинский язык угнетался веками, и теперь он возвращает свои позиции, – ответил Форест, – к тому же, если сделать русский язык вторым государственным, через какое-то время украинский язык вообще исчезнет.

– Хм, – улыбнулся Энакин, – то есть наши лоббисты риднои мовы, при чем сами, когда делают такие заявления, считают, что украинский язык неконкурентный, раз его вытеснит русский. Так сказать, второсортный язык… Форест, мы живем в мире конкуренции. Мы наделены правом выбора при покупке мобильного телефона, телевизора, костюма. Если телефон плохой, я его не покупаю. Так?

Форест одобрительно кивнул.

– Товар лучшего качества и цены вытеснять худший товар. Если один язык вытесняет другой, значит такова цена вытесняемому языку. Конкуренция. Язык должен быть для человека, а не как у нас пытаются навязать – человек для языка, – сказал темный рыцарь, – Запомни, друг, меня никто никогда не заставит говорить на украинском языке, если я сам этого не захочу. А навязывание вызывает у меня только отвращение к мове. Никто, слышишь, никто не будет указывать мне, что делать.

– Нельзя сравнивать языки в контексте конкуренции, – возразил Форест.

– Это почему же? – спросил парень в черном.

– Ну, для каждого человека родной язык – это лучший язык, он вне конкуренции, – сказал Форест.

– Отож, – подчеркнул Скайвокер, – И я тебе о том же. Нельзя заставлять русского, украинца, немца, китайца отречься от своего родного языка. Это вызовет у него только раздражение.

– Но в России ведь также живет много украинцев, но там они даже не рыпаются с вопросом украинского языка.

– Так чего, им кто-то мешает? Пусть рыпаются, – ответил Энакин, и из его шлема раздалось прерывистое шипение.

– Да уж, рыпнешься там, – задумчиво произнес парень.

– Для начала надо попробовать, а потом говорить. Никто же не пробует, а только говорят, – возразил черный.

– Послушай, если тебе тут не нравиться, почему ты не уедешь в Россию, – спросил Форест.

– Послушай ты, – злобно и агрессивно ответил человек в черном костюме, – объясню тебе популярно. Почему я должен куда-то уезжать?! Я здесь родился и вырос, это моя земля, такая же, как и твоя, и других тупых хохлов. А может даже и больше, чем хохлов. Дед мой, между прочим, герой войны, освобождал эту страну, и ребро свое потерял здесь. Прадед, русский солдат, под Галичем погиб в первую мировую. А теперь, оказывается, я должен уезжать отсюда.

– Хорошо, приведу тебе другой пример, – сказал Форест, – когда ты приезжаешь в Германию, ты же не пытаешься отстоять там свой родной язык. Ты понимаешь, что приехал в другую страну?

– Я никуда не приезжаю, а живу в своей стране, где я и мои предки всегда разговаривали на русском, – парировал Энакин.

– Так люби свою страну, свое государство, – сказал Форест.

– Если ты говоришь о государстве, я родился в другом государстве – СССР. Может быть, я не желал, чтобы потом его переделывали. А если и желал, то явно не в такого уродливое подобие страны, в которой я живу. Я, может сказать, жертва обстоятельств. Я не должен, не хочу, и не буду любить эту страну, точнее государство. С какой радости? Если я призову любить тебя романы Йэны Каррпы, ты полюбишь их? Явно нет. Так с чего это я должен полюбить это уродливое и тупое государство? Мне это государство ничего хорошего не сделало, и ничего не дало. Оно только забирает. С чего я должен его любить? Это оно передо мной в долгу. Но вместо того, чтобы как-то погашать этот долг, оно наоборот еще и выставляет мне претензии, мол, на каком языке говоришь, каких фигур истории почитаешь. И вообще, на то пошло, половина территорий, которые сейчас у Украины, включая Галицию – это заслуга моего народа. Русские западные области у поляков забрали, часть Черновицкой и Одесской области у румын, свой Крым подарили. Так что, это хохлам надо сказать: чемодан, вокзал, Винница, Черкассы или Житомир – исконно украинские земли, – возмущался темный воин.

Форест задумался, смотря на перышко, которое с головы слетело ему на плече.

– Более того, – не унимался темный воин, – если говорить о решение языкового вопроса, показателен будет бельгийский пример разрешения языковых конфликтов. В Бельгии живет чуть больше 10 миллионов человек. При этом там три государственных языка. Три. Нидерландский, французский, немецкий – поскольку там проживает три этнические группы. Около 6 миллионов человек составляют фламандцы, которые говорят на нидерландском языке. Около 4 миллионов – валонны, которые разговаривают на французском. Но самое интересное, что там проживает меньше 100 тысяч немцев, это меньше 1% населения, и немецкий язык там третий государственный. Эти немцы имеют там большую автономию в вопросах языка и культуры. При этом все эти этнические группы – они бельгийцы, патриоты своей страны. Вот это показатель. Вот это подход. Вот, по моему мнению, к чему надо стремиться в Украине, где полстраны русскоязычные.

– О, перышко, – наконец сказал Форест и, улыбнувшись, взял его в руку. Затем он достал из кармана куртки небольшой кобзарь Шевченка в переводе на русский язык и, раскрыв книжечку примерно по середине, положил его между страниц.

Глава 5. Кофе и неудачный побег

Когда Шлыков открыл глаза, то не сразу понял, что находится не у себя дома. Впрочем, состояние способствовало. Перед глазами все плыло, подбородок болел, а голове варился компот из бессвязных мыслей. Сильно хотелось пить и одновременно справить маленькую нужду.

– Дарт Вейдер и перышко. Что за бред – думал журналист, рассматривая неизвестную комнату, – и вообще, где это я нахожусь?

Олег приподнялся и сел на кровать. Это была стандартная кровать на пружинах из советской эпохи. Шлыков несколько раз качнулся и комнату наполнили звуки скрипящего металла. Напротив кровати стоял красивый антикварный шкаф в состоянии хуже среднего. Справой стороны от кровати располагался письменный стол. Такой же был у Олега, когда он учился в школе. Окон в комнате не было, а на потолке светила тусклая, 60-ти ваттная лампочка. Шлыков подошел к двери, и нажал на ручку. Пружина в замок прошипел, словно придавленная змея, но дверь не отворилась. Тогда журналист сжал руку в кулак и несколько раз ударил по двери. Прислушался. По ту сторону комнаты было тихо, как в библиотеке или морге. Шлыков посмотрел на часы – было почти 9 часов утра.

Внезапно, будто журналиста окатили холодной водой, Шлыков вспомнил, как закончился вчерашний вечер. По его спине пробежал одинокий муравей, от чего Олега передернуло. Шлыков кинулся шарить по карманам в поисках мобильного телефона, которых, понятное дело, было пусто. Подойдя к столу, на котором лежала его куртка, журналист осмотрел и ее. Из внутреннего кармана он достал кошелек. Пересчитал деньги. Все было на месте. Больше ничего другого в куртке он не нашел.

– Телефон и диктофон вытащили, – печально заключил он.

Раздраженный журналист подошел к двери и постучал в нее сильнее и дольше. Снова прислушался. Наконец, по ту сторону послышались шаги, будто кто-то спускался по деревянной лестнице. Шлыков отошел от двери подальше. Защелкал замок. Дверь распахнулась, и перед Олегом предстал Иванов.

Он поздоровался и поинтересовался, как журналист себя чувствует.

Олег погладил себя по подбородку, и сказал с нескрываемой иронией: – интересный у вас способ привлекать сотрудников.

– Простите, Шлыков, – сказал парень, улыбнувшись, – обстоятельства заставили.

– Что вам от меня надо? – спросил журналист.

– Нам надо, чтобы вы просто выполнили свою работу, – ответил Иванов.

– Издевается, сукин сын, – подумал Шлыков, и сказал, – что вы имеете ввиду?

– Мы хотим, чтобы вы написали о нас статью, и взяли интервью у нашего лидера? – ответил парень.

– О нас, это о ком? – спросил Олег.

– О клубе ПДС, – ответил Иванов, и, приятно улыбнувшись, добавил – могу вас заверить, точно цели у нас не пидорастические. Хотя, как кому.

– Насколько я понимаю, вам эта тема интересна? – добавил парень, после небольшой паузы.

Шлыков молча смотрел в глаза Иванову, о чем-то размышляя.

– Я хочу в туалет! – наконец, сказал он.

– Пожалуйста, – сказал Иванов и, сместившись в сторону, указал рукой в дверной проем.

Выйдя из комнаты, журналист оказался в просторном квадратном коридоре, стены которого были оббиты деревом. Помимо комнаты, в которой ночевал Олег, в коридоре было еще две двери, располагавшиеся справа и слева от места его ночлежки. Напротив комнаты, в которой ночевал Шлыков, находилась лестница, ведущая наверх.

– Прошу, – сказал Иванов, жестом приглашая журналиста взойти на лестницу.

Шлыков зашагал по ступенькам. Как оказалось, нижний этаж являлся цокольным. Это журналист понял, заглянув в окно, расположенное у лестницы сверху. Окно выходило на внутренний двор дома, где Олег успел рассмотреть вчерашнюю Шкоду, огромного пса непонятной породы на цепи возле будки, и высокие металлические ворота, вероятно, ведущие на проезжую часть.

– Вот и туалет, – сказал парень, указывая на одну из дверей в еще большем коридоре, чем на цокольном этаже.

Шлыков зашел в уборную, и стал нервно расстегивать ширинку. Отлить хотелось неимоверно. Но как это обычно бывает после перепоя, жидкости организм отдал немного.
Во время опорожнения мочевого пузыря Олег ни о чем не думал, а просто наслаждался долгожданным облегчением. Хотя задуматься ему было о чем. Зачем его привезли в этот дом, кто эти люди, какие у них виды касательно журналиста? С другой стороны, смысла в таких размышлениях не было никакого. Ответы крылись не в его голове. Справив малую нужду, Шлыков жадно присосался к крану с холодной водой. Пить ему хотелось не меньше, чем опорожнить мочевой пузырь. Умыв руки, Шлыков вышел из туалета.

– Чай, кофе? – спросил Иванов, только Шлыков показался из двери.

– Было бы неплохо, – ответил Олег, закрывая дверь.

– Тогда проходите на кухню, – сказал парень и снова указал направление вытянутой рукой.

Шлыков прошел к указанной двери. В довольно просторной кухне находилось трое парней. За столом сидел уже знакомый журналисту Миша, увидев которого, Олег злобно сдвинул брови. У окна стоял рыжий парень с веснушчатым лицом, широким носом и длинными, но тонкими губами. Еще один молодой человек что-то разогревал на плите, стоя к Шлыкову спиной.

– Присаживайтесь, – предложил Иванов, войдя на кухню вслед за Олегом.

– Спасибо, я постою – отказался журналист.

Парень, занимавшийся готовкой, услышав голоса, обернулся.

– А, господин Шлыков, – сказал он и улыбнулся, – наслышан, наслышан. Прекрасная колонка о суровых славянских пидорасах.

Как оказалось, парень варил кофе. С виду ему было ближе к 30 годам. Высокого роста, худощавый, но при этом в нем интуитивно, даже подсознательно ощущалась невероятная сила. Его особыми приметами были нос с горбинкой, как у магистра тевтонского ордена из детской книжки о ледовом побоище, и глубокие зелено-голубые глаза, которые, казалось, сканируют тебя насквозь. Лицо парня показалось Шлыкову довольно знакомым, будто когда он уже с ним сталкивался. Но вспомнить где и когда это было, он не смог.

– Вероятно, с угоряки или после нокаута кажется, – подумал журналист.

– Кофе? – спросил парень, приподняв шипящую турку.

– Угу, – сухо ответил Олег.

Парень достал из шкафчика над плитой чашечку, и налил в нее кофе.

– Сахар? – спросил молодой человек.

– Нет, – ответил Шлыков, и тут же добавил, – две ложки.

Молодой человек приготовил напиток, подошел к журналисту и протянул ему чашечку. Олег взял ее в руку, и сделал глоток. Кофе был очень приятным на вкус и благоухал совершенным ароматом.

– Андрей, – обратился парень к Иванову, – может, ты представишь нас уважаемому Олегу.

– Ах, да, – засуетился Иванов, – представлять известного журналиста Шлыкова вам не надо. Все вы хорошо знакомы с ним. Ну а вы Олег, знакомьтесь: парня, угостившего вас кофе, зовут Алексей Дятлов. Э, так сказать, парень, вынужденно погрузивший вас в забвение, Михаил Колесниченко, ну и рыжий – Александр Ряхин.

– Позвольте поинтересоваться, господа? – спросил Шлыков, с иронией парадируя интеллигентную манеру повествования Иванова, – на каком основании вы меня выкрали!

– Простите за это недоразумение, – несколько сконфузившись, сказал Алексей, – я бы не делал таких категорических оценок. Скорее, тому виной стечение обстоятельств. О чем вам будет рассказано чуть позже.

– Господа, у меня нет времени и желания оставаться здесь и слушать о стечении каких-то обстоятельств, – сурово заявил Шлыков, – я требую отвезти меня домой.

– К сожалению, это невозможно, – сухо ответил Алексей, – я настоятельно прошу вас больше не поднимать эту тему, а главное – не предпринимать каких-либо агрессивных действий с целью бегства. Чувствуйте себя, как в гостях.

– Да кто вы вообще такие… – возмутился Шлыков.

– Тссы, – прошипел Алексей, приложив к губам вытянутый указательный палец.

От возмущения и негодования Шлыков покраснел и сжал до красноты кулаки.

– Шлыков, Вы сами заинтересованы в том, чтобы какое-то время погостить у нас, – продолжил Алексей, – поверти, ваше пребывание в этом доме лучшим образом скажется на вашей карьере.

– Где мы вообще находимся? – не найдя, что сказать, усиленным голосом сказал журналист.

– В Украине, – ответил Дятлов довольно серьезным тоном, и тут же добавил, – пока что в Украине.

С этими словами кухня взорвалась хохотом находившихся здесь парней.

Алексей подошел к одному из кухонных шкафчиков, открыл его, вытащил курительную трубку и другие необходимые для курения принадлежности.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил он, обращаясь к Шлыкову, и, не дожидаясь ответа, тут же принялся набивать трубку табаком. Аккуратно вложив порезанные листья табака в табачную камеру трубки, он зажал мундштук зубами и подкурил трубку. Клубы дым стали заполнять кухню, и моментально в нос журналисту ударил неповторимый аромат тлеющего табака.

– Угостите сигаретой, – попросил Олег у находящихся в кухне парней, очарованный волшебством крепкого табачного дыма.

Рыжий парень достал пачку, взял одну сигарету себе в рот, подкурил ее, после чего протянул сигареты с зажигалкой Шлыкову. Журналист незамедлительно закурил. Иванов присел за стол, достал из кармана знакомый портсигар, вытащил из него сигару и присоединился к курящим. Единственным некурящим на кухне оставался Миша, но дым, видимо, не раздражал его. По крайней мере, недовольства он не выражал, даже когда дым обволок всю кухню. У Шлыкова от этой картины создалось впечатление неестественности происходящего. Будто его окружают не люди, а мифические джины, окутанные туманом.

Тут где-то в кухне заиграл старинный военный российский марш, кажется лейб-гвардии Преображенского полка. Дятлов вытащил из кармана мобильный телефон и снял трубку.

– Да, – ответил он, – Хорошо. Отправляйте.

Положив трубку, он обратился к присутствующим: – все прошло удачно. Завтра приступаем ко второй фазе.

Затем Дятлов обратился к журналисту: – Олег, есть не желаете?

В ответ Шлыков замотал головой.

– Ну, нет, так нет, – сказал Дятлов, и посмотрел на Иванова, – Андрей, проводи гостя в его комнату.

– Я требую, – было воспротивился Шлыков, но Дятлов приложил ладонь к его губам.

– Олег, не надо, прошу вас. Вечером мы вас отпустим, – сказал Алексей.

Пока Шлыков спускался вниз, то все думал о том, в какую историю он влип. Однако ничего стоящего на ум не приходило.

Запустив журналиста в комнату, Иванов сообщил ему, что скоро зайдет, и, закрыв дверь на замок, зашагал по лестнице. Шлыков отчетливо слышал его шаги.

– Надо рассуждать логически, – сев на кровать принялся упорядочивать свои мысли Олег, – Иванов подошел ко мне в баре, зная, кто я такой. Значит, какое-то время за мной следили и собирали информацию. Значит, я представляю для них некую угрозу, или определенный интерес. Допустим, эти ребята входят в некую организацию под названием ПДС, и их возмутило моя колонка. Но зачем им привозить меня сюда? Они могли, допустим, избить меня, запугать, в конце концов, убить и выбросить где-то в лесу. Вести куда-то, чтобы наказать – глупо и бессмысленно. Хотя, все возможно. Но, черт возьми, не похожи они на фанатиков какой-то тайной организации. Кто они тогда? Дописался ты Шлыков, дорогу кому-то перешел. Убрать тебя решили.

Далее Олег стал развивать мысль исключительно в ракурсе заказного убийства. Первым делом он стал выискивать в лабиринтах своей памяти все материалы, которые теоретически могли кому-то как-то помешать или навредить. В голове вспыхивали громкие заголовки, и самые острые части публикаций, в которых он разоблачал, порочил, или предавал огласке грязные делишки того или иного чиновника, политика или бизнесмена. Всего за несколько минут Шлыков вспомнил столько фамилий людей, которым он насолил своими публикациями, что их количество едва могло уместиться на одном листке формата А4. Но поток лиц, фамилий и публикаций не прекращался. Окончательно запутавшись в этом потоке, Олег решил упорядочить свои воспоминания. Вынув из кармана портмоне, он достал из него купюры, маленькую ручку, и принялся черкать на бумаге фамилии, напротив которых он вписывал на первый взгляд ничем не связанные слова – педофилия, воровство, коррупция, убийство, насилие, избиение, казнокрадство. Когда купюры закончились, фамилий в голове журналиста было еще достаточно. Тогда Олег подошел к стенке и продолжил выцарапывать их на штукатурке. Наконец, он остановился и посмотрел на свою работу. Около семи банкнот на столе и чуть более десяти строк на стене. Шлыков внимательно пробежался глазами по стенке, затем сложил деньги в стопку, и, перебирая банкноты, стал внимательно и дотошно всматриваться в каждую запись. Когда банкноты заканчивались, он снова возвращался к стене, затем опять к исписанным деньгам. Но чем дольше он читал и думал о каждой фамилии из списка, тем обширней становился круг подозреваемых. Ему казалось, что абсолютно каждый человек из этого перечня мог заказать расправу над ним.

Не выдержав потока мыслей, Шлыков отшвырнув банкноты в сторону, и стал быстро ходить взад и вперед по комнате, в раздумьях эмоционально жестикулируя руками. Со стороны могло показаться, что он в итальянской манере ругается с кем-то невидимым на языке глухонемых.

– Что делать, что делать, что делать? – раздавалось у него в голове, – этот проклятый вечный вопрос русской интеллигенции.

Наконец, словно загнанный зверь, он забился в угол комнаты напротив кровати и затих. Его глаза светились, как у кота, но с отблеском человеческого безумия. Несколько раз глубоко вздохнув, он задержал дыхание. Повторив упражнение, он шепотом сказал: – действовать надо.

Олег поднялся, прошелся до середины комнаты, принял упор лежа, и стал отжиматься. Закончив, он принялся приседать. После – стал разминать ноги и руки. Несколько минут Шлыков отрабатывал удары руками. Затем провел непродолжительный бой с тенью. В конце разминки, он повторил дыхательные упражнения и подошел к двери. Несильно постучав, он произнес: – В туалет можно? – и приложил к двери ухо. С другой стороны было тихо. Шлыков постучал еще раз.

Послышались звуки шагов. Олег сделал шаг назад. Защелкал замок, дверь открылась, и на пороге показался Андрей. Молниеносным и мощным ударом в подбородок Шлыков свалил его с ног и кинулся вверх по лестнице. Преодолев подъем, Олег оказался в коридоре. Подбежав к входной двери, он дернул за ручку. Дверь была заперта. Отскочив назад, журналист с разбега навалился на нее всем своим весом. Дверь хрустнула, но не сдалась. Тогда Шлыков отбежал к стенке и протаранил дверь повторно. Попытка оказалась удачной. С хрустом дерева Олег вырвался на свободу. Кубарем скатившись по крыльцу, он поднялся и осмотрелся по сторонам. Огромный пес, вышел на звук из своей конуры, и, увидев незнакомца, зашелся лаем. Шлыков насторожился, но когда понял, что пес не сможет его достать из-за короткой цепи, осмотрелся. Вокруг дома шел высокий каменный забор, заканчивающийся тяжелыми металлическими воротами. Шлыков сообразил моментально, что забор преодолеть будет сложно из-за высоты и гладкости стен. Поэтому он рванул к воротам.

Закинув ногу на выступ, журналист оттолкнулся второй ногой, оторвался от земли и зацепился руками за верхний край ворот. Только Шлыков собрался закинуть на забор ногу и покинуть это место, как ему в спину вцепились чьи-то руки.

– Куда? – раздался неприятный голос Миши у него за спиной, и какая-то сила потащила Шлыкова вниз. Олег пытался сопротивляться ее, но напор мускулистых рук парня оказался сильнее. Шлыков свалился на землю, но резко вскочил и принял боевую стойку. Он попытался нанести обидчику боковой удар, но тот уклонился и встречным ударом зарядил журналисту в челюсть. У Олега потемнело в глазах, но он остался стоять на ногах. Незамедлительно последовавший второй удар Михаила погасил журналиста окончательно.

Глава 6. Укус змея и имперские штурмовики

Олега окатили холодной водой из ведра. Придя в чувство, журналист сел на землю и посмотрел в лицо нокаутировавшего его парня. Затем он осмотрел лица других собравшихся вокруг него молодых людей. Иванов, прикрывая нижнюю часть лица ладонью, смотрел на Шлыкова с нескрываемой злобой. Ряхин с ведром в руке улыбался. Дятлов, задумавшись, отвернул голову в сторону.

– Куда ты поперся? – словно заводской гудок прозвенел Миша, – ты че, не понял, что выйти отсюда ты сможешь только когда тебе позволят.

– Идите вы все в жопу, – злобно крикнул Шлыков в ответ.

– Слышишь ты, – продолжил Миша, демонстративно сложив правую руку в кулак, – ща …

– Миша, – остановив парня вытянутой ладонью, начал Дятлов, – послушай, Олег, мы не хотим причинить тебе никакого вреда. Если, конечно, ты не будешь нас провоцировать. Ты нам понадобился, как журналист, как профессионал.

Алексей внимательно посмотрел на журналиста.

– Более того, – продолжил Дятлов, – ты сам заинтересован в той информации, которую мы тебе предоставим.

– Это постная фигня? – ответил Шлыков, – текст у вас по-дебильному заучен.

– Я говорю правду, – парировал Алексей.

В ответ на слова Дятлова журналист стал лихорадочно смеяться, от чего повалился на землю. Затем он в секунду успокоился, и вернулся в прежнее положение.

– Что, упыри, сказку решили рассказать, – сказал он довольно грубо, – расскажите свои басни кому-то другому.

– Ладно, парни, оставим его, – сказал Алексей, поняв, что продолжать разговор бесполезно, – пусть придет в себя. Поговорим чуть позже.

С этими словами Дятлов развернулся и отправился в дом. Миша подошел к журналисту, схватил его за руку и попытался поднять, но тот лишь на пару сантиметров оторвался от земли и тут же плюхнулся обратно. Миша подозвал Иванова и они, подняв Шлыкова вдвоем, потащили его в дом.

Олег завели в подвальную комнатку, посадили на кровать и удалились, не забыв закрыть дверь на замок.

Оставшись наедине, Шлыков лег на кровать и закрыл глаза. Боль с подбородка переместилась в затылок, к тому же добавилось ощущение тошноты. Журналист повернул голову и почувствовал на своей шее какое-то вещество. Он провел рукой по липкой коже и посмотрел на руку. На пальцах отпечаталась загустевшая кровь.

– Вот, твари, – возмутился Олег.

В этот момент раздался негромкий щелчок, журналист почувствовал укол в правой ягодице, и автоматически приложил руку к заболевшему месту. Пальцы наткнулись на предмет, который впивался в задницу и по ощущениям напоминал шариковую ручку, вершина которой заканчивалась двумя перекрещенными раскрытыми веерами. Олег выдернул предмет из попы, и осмотрел его. Это оказался небольшой дротик черного цвета с тонкой зеленой полоской по центру, и тонкой иголкой вместо острия. Подобные дротики Шлыков неоднократно видел по телевизору в передачах о индейцах.

– Нет, ну чистые ПДСы, – громко произнес он, и внимательно осмотрел комнату. Поднявшись, он подошел к двери и прислушался. С обратной стороны было тихо.

– Чистые ПДСы, – повторил Шлыков, и сделал несколько кругов по комнате. Остановившись возле угла, он раскрыл ширинку, вытащил свое богатство и стал мочиться на стенку, как бы в отместку, словно он был котом, которого в теплый мартовский день не пустили на улицу. При этом на его лице расплылась самодовольная улыбка.

– Получите уроды – сказал он в момент, когда струя стекала по стенке и растекалась по полу.

Осквернив угол, журналист подошел к двери и сильно постучал в нее кулаком.

– Хочу курить, – крикнул он в преграду, не прекращая барабанить в дверь.

Никакой реакции на его просьбу и стуки не последовало. Тогда Олег стал колотить в дверь ногой. При этом он матерился, словно изрядно выпивший сапожник. Наконец, по ту сторону комнаты послышались шаги. По звуку он понял, что к нему идут несколько человек. Поэтому для безопасности он решил отойти подальше от входа.

Дверь открылась, и в комнату вошли трое имперских штурмовиков в белых сверкающих пластиковых доспехах из киноэпопеи «Звездные войны».

– Если ты еще издашь хоть звук, – сказал один из штурмовиков с оранжевой повязкой на плече, – сильно пожалеешь.

– Как это понимать? – подумал Олег, но вслух сказал обиженно – я хочу курить.

Другой штурмовик, поковырявшись в выпуклом пластиковом футляре, монтированном прям у него на ляжке, вытащил пачку сигарет с зажигалкой, и кинул ее на кровать.

– Это сон, или последствия нервного срыва? – думал Олег, всматриваясь в маски клонов, стоящих перед ним.

– Урод, ты что наделал? – вдруг гневно сказал штурмовик с оранжевой накладкой на плече, указывая пальцем в обмоченную журналистом стенку. Шлыков отошел к кровати и присел. Штурмовик в секунду подскочил к нему и ударил журналиста ребром ладонью по уху. Затем он замахнулся, чтобы нанести еще удар, но тяжелый механический голос, раздавшийся позади, остановил его.

– Миша, – сказал Дарт Вейдер, видимо, вошедший в комнату за штурмовиками, – оставь его. Совсем парня запугаешь – работать не сможет.

Штурмовик опустил руку и отошел от Шлыкова к шкафу.

– Шлыков, за каждым преступлением, даже мелким неотвратимо следует наказание, – сказал черный воин, – об этом, как ты, наверное, помнишь, немало говорил Достоевский. Поэтому изволь. С этими словами Дарт Вейдер кинул к ногам влажную тряпку.

– Ты все понял или тебя ударить еще раз? – рявкнул на застывшего в ожидании журналиста штурмовик с оранжевой повязкой на плече.

– Я все понял. Не бей меня больше – ответил Олег, взял тряпку и подошел к обмоченной стенке. Кинув тряпку на пол в лужу, он стал возить ее по полу ногой. Первые секунды он опасался, что Дарт Вейдер заставит его вытирать мочу руками, но темный воин был молчалив и неподвижен.

Когда тряпка предельно впитала влагу, Шлыков обернулся к командору штурмовиков, и вопросительно посмотрел в его пустые глазницы. Дарт Вейдер, вернее его маска прошипела, он молча развернулся и вышел из комнаты. Штурмовики, за исключением того, который дал журналисту сигареты, последовали за ним.

– Ну, что, – сказал оставшийся в комнате штурмовик, и подошел в упор к журналисту.

– Это тебе за выбитый зуб, – сказал он и, сжав руку в кулак, ударил Шлыкова в нос.

От удара голова журналиста немного ушла назад, но кровь из носа не пошла.

Штурмовик собрался было ударить Олега еще раз, но, замешкавшись, опустил руку.

Это ситуация показалось Шлыкову настолько нелепой и смешной, что он повалился на пол возле мокрой тряпки и стал кататься по паркету и безудержно смеяться.

Как реагировал на это штурмовик – злился, негодовал, выходил из себя, был безразличен или улыбался, сказать из-за шлема было нельзя. Вероятнее всего, его переполняли не самые лучшие человеческие эмоции. Но он сдержался, отошел к кровати и присел, сложа ногу на ногу.

Успокоившись, Шлыков поднялся, подошел к кровати и, внимательно наблюдая за штурмовиком, потянулся к пачке с сигаретами и зажигалкой. На душе у него было спокойно и светло. Когда до пачки оставалось совсем чуть-чуть, несколько миллиметров, штурмовик резким движением положил на нее свою руку. Шлыков автоматически отдернулся назад, но на лице его расплылась улыбка.

– Не боись, – сказал штурмовик, и убрал руку с пачки.

Олег уже более уверенно, но все же с опаской потянулся к пачке повторно. Схватив ее, он вытащил сигарету, вставил ее в рот. Штурмовик взял с кровати зажигалку и вытянул руку в направлении к Шлыкову. Чиркнул барабанчик, зажегся огонь и Олег подкурил.

Выдохнув первый клубок дыма, журналист опять расплылся в улыбке.

Штурмовик посмотрел на часы, хлопнул ладонями себя по коленям, и сказал: – Шлыков, как видно, вы уже успокоились, и мы можем начинать. Этот небольшой побочный эффект, который еще какое-то время будет сопровождать вас, не помешает вникнуть в суть сказанного мной, даже наоборот, поможет сконцентрировать внимание. Кем я вам представляюсь, какое переживание скрыто в глубинах вашего сознания, я не знаю. Но оно не вызывает у вас резкой негативной реакции, поэтому… что вам известно о ПДС?

– Ничего конкретного, – ответил журналист, щурясь из-за улыбки, – все, что я нарыл, вы могли прочесть в моей колонке.

– Я вам поясню, – продолжил имперский штурмовик, – ПДС это неофициальная организация, которая действует на Украине уже более трех лет. Наша конечная цель – ликвидация государства Украина и образования на его территории двух других. И цель эта будет достигнута в ближайшее время.

– А зачем вам это? – поинтересовался Шлыков, посмеиваясь.

– Этого хочет народ, – ответил воин, – и так будет лучше.

– Сепаратисты из Северодонецка! – невзначай заключил Олег.

– Пусть будет так, – согласился штурмовик, – но также нас можно назвать – русскоязычные граждане страны.

– Не уверен, что граждане нашей страны хотят ее раскола, – сказал журналист.

– Могу вас заверить, на подсознательном уровне хотят практически все, даже западенцы, – ответил штурмовик, – чуть позже я это вам докажу.

– Интересно будет послушать, – сказал журналист с нескрываемой иронией и снова расхохотался.

– Вы все поймете по ходу разговора, – ответил штурмовик, – Но ближе к делу. Что конкретно нам от вас надо? Мы хотим, чтобы вы провели интервью с нашим лидером Алексеем Дятловым и написали статью о клубе ПДС. Моя задача подготовить вас.

– Подождите, подождите, – Олег остановил рассказчика, – а как расшифровывается аббревиатура ПДС?

На этом вопросе штурмовик стал растворяться в пространстве, словно мираж, и спустя секунду вместо него на кровати уже сидел знакомый Иванов. Шлыков, странным образом, не удивился этому. Мол, все произошло так, как должно было.

– Патриот другой страны, – с серьезным видом ответил Иванов.

Глава 7. История ПДСа с последствиями

Алексей Дятлов родился в 1981 году в небольшом городке на Западной Украине. Хотя, по меркам этого региона, скорее в большом – Ивано-Франковке.

– Более дурацкого названия для города найти трудно, – рассуждал Дятлов в юношеские годы, – а если бы писателя звали Стецько Чорнопыський. Чудный городок получился бы. Стецько-Чорнописьк. Но дело не в этом. Думаю, вообще не стоит назвать город чьим-то именем и фамилией, каких бы хороших дел этот человек не совершил.

Его родители местными не были, а попали в этот город случайно. В начале 60-х годов ХХ века на окраине города построили строительный завод, и деду Алексея предложили должность директора на этом предприятии. Недолго думая, он забрал семью из Иркутска и переехал на Западную Украину. Задерживаться в этом городе и вообще в этом регионе дед Лехи не собирался. У него было серьезное лобби в коммунистической партии, и через три-четыре года его планировали перевезти на аналогичную должность в Киев, затем в Москву. Но жизнь внесла коррективы в эти планы – дед Лехи погиб в автомобильной катастрофе спустя три года после переезда в город, вследствие чего семье Дятловых пришлось остаться здесь навсегда. Жили они в многоэтажной хрущевке в центре города, заселенной в основном выходцами из России, которые также приехали сюда, чтобы занять руководящие должности. Отец Дятлова работал инженером на приборостроительном заводе, который помимо газовых датчиков секретно изготавливал пульты управления для ракет средней дальности SS-18, а мама преподавала русский язык и литературу в школе. Вместе с ними еще жила бабушка, мать отца Алексея и жена покойного директора строительного завода, которая сыграла первую скрипку в воспитании внука. Она была преподавательницей истории, поэтому с раннего детства греческие мифы, исландские саги, древнерусские легенды заменяли Алексею народные сказки. Первые книги Алексея были не такими, как у его сверстников. Вместо рассказов Джека Лондона он читал «Страницы истории» Сырова, вместо приключенческих романов Жюль Верна – иллюстрированную энциклопедию об «Осадных машинах Греции и Рима», вместо приключений Шерлока Холмса – хронику первой обороны Севастополя. Благодаря бабушке его героями были не Арнольд Шварценеггер, Сильвестр Сталлоне и Жан-Клод Ван Дамм, как у обычных детей того времени, а Александр Македонский, Юлий Цезарь, Александр Невский, Петр 1, Александр Суворов, Михаил Кутузов и Георгий Жуков. Особую роль в воспитании Алексея бабушка уделяла русской классической литературе. К примеру, в 7 лет Алексей мог без запинки целиком прочесть «Бородино» Михаила Лермонтова и немалый кусок из «Евгения Онегина» Александра Пушкина. В общем, растили Дятлова, прививая любовь к истории, родине и литературе. К десятилетнему возрасту, Алексей был уверен в понимании того, что такое добро и что такое зло, кто друг, кто враг, кто свой, кто чужой. Так было до 1991 год, пока мир в его сознании не перевернулся с ног на голову.

Как же удивился он, когда узнал, что живет среди врагов, (вернее, что это он враг для окружавших его людей); что Петр 1 и Александр Суворов – это каты; что язык, на котором он говорит, это собачий лай; что книжки, которые он читает – мусор. Вероятнее всего, именно в этот период в его сердце заселилась обида и злоба, которая постепенно переросла в хроническую ненависть.

Это произошло в конце лета. Алексей сидел в своей комнате, окна которой выходили на проезжую часть, и вдруг услышал громкие возгласы с улицы. Подойдя к окну, он увидел следующую картину: по проезжей части дороги в направлении к дому двигалась колонна людей с непонятными тогда для него флагами – желто-голубыми и красно-черными. В руках эти люди несли плакаты и скандировали: «Смерть катам. Смерть москалям. Слава Украине. Геть оккупантов». Аналогичные надписи были и на их плакатах.

Напугавшись, Алексей позвал родителей, которые сидели на кухне. Когда они подошли к окну, он поинтересовался, что происходит. Тогда впервые он узнал, кто такие москали и что с ним и его семьей может произойти по этой причине. Правда, мотивы нелюбви к его национальности со стороны местных, он тогда не понял.

– Чем я и мои родители могли обидеть этих людей, – думал он, – как мы могли навредить им?

Вечером по телевизору Алексей смотрел кадры штурма Белого дома в Москве, от чего ему почему-то становилось страшно. Видимо угрюмые лица родителей настраивали его на негативный лад. Поздно ночью семья закрылась на кузне, где обсуждался вопрос опасности дальнейшего пребывание на Западной Украине и вариант переезда в Россию. Все это Леха слышал, притаившись у закрытой двери, от чего ему стало еще страшнее.

На следующий день родители строго настрого запретили Лехе самостоятельно выходить на улицу. Он понял, что мать с отцом опасаются неадекватных действий со стороны местных по отношению к их чаду. Поэтому Алеша гулял во дворе исключительно под присмотром бабушки. Во время этих прогулок, которые Алексей называл жандармскими, он всматривался в лица соседей. Почти у всех они были печальны, задумчивы и предельно серьезны. Вместе с нараставшим среди русских страхом, по городу поползли слухи: что говорящих на русском языке детей националисты жестоко избивают, что за членство в КПСС вещают на столбах за городом, что всех русских завтра посадят в вагоны и отправят в специальный лагерь в Карпатах, и другие подобные бредни. Но вскоре все поняли, что это были всего лишь большие глаза страха. Накал страстей довольно быстро угас, и желание расправы над русскими затухло. Дело здесь не в сдержанности и толерантности западных украинцев, которой с роду не было, не в осознании глупости националистического подхода. Ненависть, естественно, никуда не делась, но она приобрела характер вялотекущую обыденности. Причина крылась в наступившем смутном постсоветском времени. Голодному и босому не до поиска исторических причин и следствий, и, в конце концов – поиска виновных. Каждый думал, как ему выжить. Тем более причин для драк хватало и без национальных вопросов. Только поэтому намечавшийся блицкриг коммунизма и расправа над олицетворявшими его русскоязычными гражданами перетекли в вялотекущую словесную баталию (кляти москали – звучало постоянно и повсеместно). К тому же значительно вытянуло положение русских в городе и то, что практически все местные бандформирования, которые в те времена повсеместно образовывались на территориях бывшего СССР, словно грибы после дождя, состояли из русских, или русскоязычных. Стоило упомянуть, что ты знаешь Серегу Новикова или Антоху Корягина, любая шантрапа обходила тебя стороной, не говоря уже о трусливых националистах. В итоге, пиком отмщения за кабальный десятилетия под властью московского серпа и молота стал пафосный снос памятника Ленину в центре города.

– Убежден, – говорил Дятлов, вспоминая это событие, – сносить памятники – дело не хитрое. Сносить – не ставить. Убрав памятник, нельзя вырвать страницу из истории страны!? Более того, это глупое, бесполезное, ущербное и экономически нецелесообразное дело. У меня слеза выступает от умиления, когда вспоминаю, как вопрос с памятником Ленина решили в одном селе в Хмельницкой области. В селе решили установить памятник Тарасу Шевченко. Начали собирать деньги. Но стоимость памятника оказалась для односельчан неподъемная. И тут, откуда ни возьмись, появляется предприниматель из города, который не может смириться с тем, что жители села из-за каких-то финансовых проблем могут остаться без столь желанного монумента. Он взял с односельчан собранные на памятник средства, и, заявив, что сам покроет все остальные расходы на установку монумента, приступил к делу. Через месяц в центре села появился памятник кобзарю. Тарасу Шевченко стоял в нехарактерной для поэта позе – одна его рука была заложена в проем пиджака на груди, другая указывала светлый путь к сельской раде. Только через год какой-то столичный фотограф, случайно оказавшийся в этом селе, разглядел в Тарасе Шевченко Владимира Ильича с убранной бородкой и напаянными усами и бровями. Сфотографировав это произведение гения предпринимательской деятельности, он опубликовал снимок в одной из всеукраинских газет. Так что памятники Ленину не стоит уничтожать. Их можно переделывать в Тарасофф Шевченкофф, отпиливая бородку и припаивая усы.

В одном доме с Алексеем жили Андрей Иванов, Миша Колисниченко и Александр Ряхин. Это была неразлучная четверка. Все они учились в одной школе с русским языком преподавания, а свободное время проводили во дворе. Дятлов и Ряхин были одного возраста. Колисниченко младше на год. Иванов – почти на два. Но, несмотря на разницу в возрасте, значение которой в детстве велико, Дятлов чаще общался с Андреем. Возможно потому, что их квартиры располагались одна напротив другой.

Обладая ярко выраженными качествами лидера, Дятлову не составило никакого труда стать вожаком компании. Он был смелым, умным и решительным. А главное в нем было природное благородство и усиленное чувство справедливости. К человеку с такими качествами тянешься на подсознательном уровне. Поэтому не удивительно, что даже дети с повышенной самооценкой и эгоизмом, каким был Михаил, покорялись его силе. Фактически всегда только Леха решал когда, чем и как будет заниматься четверка. Если же кто-то не соглашался с его предложением, он вступал с оппонентом в спор и всегда одерживал блестящую победу. Его влияние в компании было настолько велико, что даже самые нелепые предложения Лехи воспринимались детьми как команда к действию. Он говорил вот бы полететь на Марс, и ребята начинали строить ракету. Он говорил, что начал читать Достоевского «Преступление и наказание», и на следующий день эту книгу читали все остальные.

Когда Алексею было 16 лет, его бабушка сломала ногу в области таза. Ее прооперировали, но было ясно, что больше она не встанет. Выяснилось, что в ее костях образовались раковые метастазы. Восемь лет тому бабушка переболела раком молочной железы, но, как оказалось, заразу убить не удалось. Бабушка прожила еще около полугода. Последних две недели в беспамятстве. А до этого Алексей ежедневно беседовал с ней.

– Алеша, – сказала бабушка в один из дней, – возьми в шкафу, вон там, красную папку.

Алексей выполнил ее просьбу.

– Внутри, как ты знаешь, лежат дедовы награды. Теперь они принадлежат тебе. Храни их, – сказала бабушка.

Внук раскрыл папку и вытащил оттуда два ордена Красной звезды, орден Отечественной войны 2 степени, медали «За отвагу», «За взятие Берлина», «За победу над фашистской Германией» и какую-то польскую медаль, название которой он в то время не мог прочесть. Алексей неоднократно видел эти награда, но сегодня они преобразились, обрели некий тайный смысл, важность и значимость.

Весь вечер он просидел возле бабушки, слушая ее рассказы о деде, который прошел всю войну от средней полосы России до Берлина. О том, как дед почувствовал, что в окоп попадет снаряд и спас своего друга, как захватил в плен немецкого полковника, как подбил немецкий броневик, как был ранен в легкое и ногу.

А спустя два дня Алексей с Андреем и Сашей гуляли в центре, и на стометровке наткнулись на колонну из стариков и молодых парней, который несли в руках знамена с символикой СС Галичина. Старики были одеты в синюю форму и смешные головные уборы, похожие чем-то на кастрюли с козырьками.

Проходя возле них, Алексей крикнул: – Хайль Гитлер. Колонна приветствовала его поднятыми руками.

– Фашистские твари, – не сдержался Дятлов.

Моментально из толпы выбежали несколько молодчиков, и принялись бить Алексея с приятелями. Парни даже не успели понять, что произошло, как оказались на земле с разбитыми лицами. Еще немного попинав их, молодчики догнали колонну и затянули песню: «станем з москалями у кривавий тан».

– Ничего, – сказал Алексей, вытирая разбитый нос, – поквитаемся братцы, станем еще с вами у тан.

– Я понимаю, коммунисты лишили их собственности, убили родных и близких, но причем здесь мы? – рассуждал Алексей по пути домой, – У меня прадеда по материнской линии тоже раскулачили, а прадед по линии отца в тюрьме умер от туберкулеза за «антинародные» взгляды. Мы то здесь причем? Нас бьют просто за то, что мы русские. За то, что не разделяем их взгляды по фашизму и СС. За то, что деды наши защищали родину под красными знаменами. За то, что мы любим свой язык, культуру, историю. Любим русский мат, матрешки с балалайками, Ивана Грозного, Александра 3 и маршала Жукова. Потому что мы часть этого, и останемся ею, несмотря ни на что.

После этого случая в Алексее что-то сломалось, точнее, изменилось в его характере. К закравшейся в детстве ненависти прибавилась еще и злоба. А может, это была всего лишь задумчивость. Тоска. Вместе с тем, он стал реже встречаться с друзьями, а чаще проводить время с книгами. Когда умерла его бабушка, он перестал общаться с друзьями и вовсе. Но так продолжалось недолго.

Это была суббота. В дверь Ивановых позвонили. Мама Андрея открыла дверь и тут же позвала сына.

– Здарова, – удивленно сказал Андрей, увидев в коридоре друга затворника.

– Привет, малой, – расплываясь в улыбке, приветствовал его Леха, – Пошли. Дело есть.

– Какое дело? – поинтересовался Андрей.

– По пути расскажу.

Андрей оделся и вместе с Лехой вышел на улицу.

– Минут 15 тому видел нашего соседа Петьку Шемчука в полном обмундировании, – начал Алексей, и взял в руки пустое синее ведро с крышкой, оставленное им у подъезда, – с крестами и в дурацкой фуражке с трезубцем. Спрашиваю его, що сі за свєто сьогодні. Річницця УПА, отвечает он и с гордостью заявляет, что идет на парад. Зі святом, говорю я ему, а у самого в голове будто просветлело. Идея возникла – сюрприз бандерлогам сделать. Сейчас все сам увидишь. Побежали, а то можем не успеть.

Петро Шемчук с женой Наталкой жили в одном подъезде с Дятловым и Ивановым. Это были очень воспитанные и культурные люди. Яркие представители западно-украинской интеллигенции. Точнее, представительницей интеллигенции была только его жена. Что-то внятное о Петре до определенного момента сказать было нельзя. Он был как бы безликим, серым. Занимался Петро только тем, что ходил на дачу, где копался в земле и ухаживал за плодовыми деревьями. Неизменным его атрибутом была сумка на колесиках, в которой он перевозил продукты с дачи и инструмент. Единственное, что было в нем незаурядного – глубокая вмятина на облысевшем черепе, походившая на подкову. Ходили сплетни, что в детстве он пострадал от взбесившегося жеребца, который лягнул его копытом. Позже выяснилось, что причина появления вмятины совершенно иная. Корни этой истории уходят в непроходимую российскую тундру.

Алексей часто бывал в квартире у Шемчуков. Как практически у всех местных центральную комнату их двухкомнатной квартиры украшал портрет Тараса Шевченко, обрамленный украинским рушником. Все полы в доме были устелены гуцульскими коврами. Да что там полы, национальными украинскими узорами и атрибутами было украшено фактически все в доме, кроме, пожалуй, туалетной бумаги и ванных полотенец. Хотя, вероятно, в последствии и на полотенцах появилась вышивка.

Вторая комната Шемчуков – спальня – имела одну странность, не характерную для аборигенов. Все пространство этой комнаты, за исключением угла, где стояла кровать, было заполнено книжными шкафами. От этого создавалось впечатление, будто находишься не в квартире, а небольшой библиотеке.

Книги, не кривя душой, были самой большой ценностью старушки. С полной уверенности можно утверждать, что это было, пожалуй, самое большое и полное собрание украинской художественной и исторической литературы в городе. Собственно, именно по этому причине Алексей заходил к старикам, когда в школе его задавали задания по украинской литературе и истории. Как-то старушка даже похвасталась, что в ее библиотеке нет ни одной книги на русском языке. Тогда Алексей не предал этому значение.

Когда развалился Советский Союз, возле портрета Тарасу Шевченку появился портрет Степана Бандеры. А на книжных полках стали появляться книжки националистической направленности.

Шемчуки по какой-то причине испытывали к Алексею теплые, материнско-отцовские, вернее, бабушко-дедушевские чувства. Хотя невооруженным взглядом было видно, что есть в этих чувствах что-то противоречивое – борьба и компромисс. С одной стороны «ОлЭксий» был симпатичным, воспитанным и приятным мальчиком, от чего Шемчуки приходили в умиление, с другой стороны – он был вражеской крови. Человечность в стариках все же побеждала.

– И из москаля можно сделать доброго украинца, – думала старушка, глядя в глаза Алексею, а вслух произносила, – вчи, синку, українську мову. Что, собственно, сынку и делал.

Довольно часто старки брали его с собой на дачу, где он до отвала наедался клубникой, а Наталка читала ему стихи Тараса Шевченко о том, что кохатся чорнобрывым с москалями не следует.

Дятлов отвечал взаимностью этой семье, пока два последовавших друг за другом события кардинально не изменили его отношение к старикам. Как-то в центре города он увидел марширующую колонну стариков в форме УПА. В первом ряду отчеканивал шаг Петро. После этого Алексей перестал заходить к старикам, хотя при встрече сохранял иллюзию добрых отношений. Еще через какое-то время Дятлов сидел с Мишей во дворе, и рассказывал ему анекдот, услышанный от одноклассника:

– Встречаться как-то англичанин, француз, американец и украинец и начинают говорить о том, кто каким сексом любит заниматься. Англичанин говорит: «Я люблю заниматься классическим сексом. Это традиционно и правильно. Так занимались сексом наши предки, и мы не должны забывать это». «А я люблю заниматься оральным сексом, – говорит француз, – это так нежно, приятно и необыкновенно». «Я предпочитаю анальный секс, – заявляет американец, – это так демократично». А украинец говорит, что любит дрочить. Иностранцы непонимающе смотрят на него, и он пояснят: «Тому що це так незалежно».

Миша валится на лавочку и начинает истерично хохотать. В этот момент из подъезда вышел Петро. Алексей поприветствовал его. Старик был одет в длинный целлофановый фартук. В одной руке Шемчука покачивался огромный кухонный нож, в другой руке с перевязанными лапами вниз головой висел петух. Периодически птица недовольно трепыхалась, видимо, понимая суть происходящего.

Старик подошел к сетчатому забору, ограждавшему детский сад от двора, и присел возле высокого тополя на корточки. Дятлов с Мишей внимательно следили за действиями старика. Шемчук положил петуха на землю. Птица несколько раз дернулась. Старик взял петуха за шею, закинул себе на грудь, и медленными движениями стал перерезать ему горло. Алексей неоднократно видел, как убивают кур, но подобный способ он наблюдал впервые. Тело петуха, пока дед убивал его, извивалось в странных конвульсиях. Птица резко дергалась, потом так же резко замирала на пару секунд. По телу птицы и фартуку старика текла кровь.

– Вот это тип, – сказал Миша, шокированный происходящим.

– Так они дедов наших мочили, – зло сказал Дятлов, у которого картина умерщвления петуха вызвала в голове определенные ассоциации, мерзкий знак, неприятный символ.

– Вмри, клятий москаль, – озвучил Дятлов деда, когда тот откинул отрезанную голову птицы в сторону. Затем старик с силой прижал дергающееся в рефлекторной агонии тело петуха к своей груди, и держал его до тех пор, пока курица не успокоилась окончательно.

– Мало ему по лысине дали? – сказал Миша, смотря на удалявшегося Шемчука.

– В смысле? – не поняв значения сказанных слов, уточнил Дятлов.

– Ты что не знал, что за участие в УПА они с бабкой Наталкой в лагерях в Сибири около 20 лет отсидели? – удивился Миша, – там его молотом по голове и огрели.

После этого случая Алексей старался избегать общения с Шемчуками вовсе…

Дятлов с Андреем бежали в сторону центра. У дома возле центральной аптеки Алексей остановился. В этом доме жил его одноклассник. Это был старый польский частный дом с деревянным туалетом на улице. Андрей улыбнулся, вспомнив, как в прошлом году они с Лехой кинули в туалет пачку дрожжей. Алексей вытащил из кармана куртки детский совок и зашел с ведром в туалет. Выйдя из кабинки с наполненным ведром, он махнул Андрею рукой и пошел в направлении университета.

– Что ты задумал? – спросил Андрей у товарища.

– Сам все увидишь, – покряхтывая от усилий, ответил Леха.

Парни зашли в подъезд многоэтажного дома, что прям напротив университета, и поднялись на крышу. Поставив ведро у края крыши, Алексей потянулся через ограждение и посмотрел вниз на улицу.

– Успели, – сказал он радостно.

Андрей также посмотрел на улицу, чтобы понять смысл сказанных слов. Внизу никого не было. Один человек вышел из корпуса университета, но буквально сразу исчез в проходе между домами. Со стороны центра стали доноситься звуки духового оркестра. Играли какой-то марш. Алексей повернул голову в сторону источника шума и стал всматриваться вдаль.

– Идут, – сказал он через какое-то время.

К дому приближалась колонна ветеранов УПА, традиционно сопровождаемая молодыми сторонниками. Впереди шли знаменосцы, за ними ветераны, в середине колонны разместились молодчики и замыкали процессию музыканты. Вся процессии гордо вышагивала по мостовой, не ожидая никаких неприятностей. Когда колонна приблизилась к месту, над которым затаились приятели, Алексей шепотом сказал Андрею спрятаться, а сам, скинув крышку с ведра, взял его в руки. Крепко держа ведро в руках, Алексей резко рванул руками его вперед и также быстро отдернул назад. Фекалии, получив ускорение, понеслись вниз. Адреналин в крови у друзей зашкаливали. В один миг музыка прервалась. По улице стал разноситься гул. Раздались крики, проклятия и угрозы. А друзья катались по крыше в приступе смеха, крепко зажав руками рты, чтобы разоренный рой националистов не услышал их, и не бросился в подъезд, а затем на крышу, чтобы в порыве гнева рвать своих обидчиков на куски.

Бомбовый удар Алексея пришелся как раз в ту часть колонны, где шли старики. Послед прошелся по самым титулованным ветеранам УПА, среди которых был и Петро Шемчук. У многих фекалиями были измазаны кашкеты, верхняя часть формы и награды. Коричневыми пятнами были покрыты флаги.

Националисты бегали по улице из стороны в сторону, пытаясь понять, откуда был нанесен столь дерзкий удар. Они заглядывали в окна ближних домов, на их крыши, изучили здание университета, забегали во дворы и подъезды, подслушивали у квартир. Но, так и не установив, откуда был произведен выстрел, гневно бормоча угрозы, удалились.

Спустившись вниз, пружина, которая была зажата в друзьях, выстрелила, и они со всего духу понесли в направление дома. Дул легкий ветерок, и Алексей под его шипение кричал стих Роберта Рождественского:

На Земле безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.

Получал он зарплату маленькую
И однажды — прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая, казалось, война…

Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую, по размерам, шинель.

А когда он упал — некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей земле не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня в полный рост!

Вечером компания собралась во дворе в полном составе. Парни сидели в беседке, и пили вино, которое Миша стащил из дома. Алексей с Андреем рассказывали о бомбометании, и вся четверка смеялась так громко, что, казалось, беседка ходит ходуном. В какой-то момент Леха заметил, что глаза его друзей светятся белой завистью.

– Почему вы нас не взяли с собой? – спросил Миша.

– Времени было в обрез, – ответил Алексей, – но ничего, в следующий раз обязательно пойдем все.

С этими словами он разлил остатки вина по стаканам и произнес тост: – Мы начинаем войну с бандерлогами. Победа будет за нами.

– Ура, – взорвались товарищи и, чокнувшись, выпили.

Как оказалось, слова Алексея голословными не были. Он действительно вступил в активные боевые действия с местным населением. Раньше, когда ему говорили, что он москаль, или цеплялись по поводу родного языка, он не ввязывался в спор. Теперь же в ответ на это он затевал скандал, драку или когда силы были несоразмерными, что случалось часто, мстил иным способом. Когда Алексей узнавал, что совершались какие-то действия, которые он расценивал, как выпад против русского, он обязательно контратаковал. Дух борьбы рос в нем изо дня в день, наполняя его решительностью, силой, отвагой и бесстрашием. Друзья же его, поначалу не воспринимавшие войну Дятлова серьезно, постепенно стали насыщаться его запалом и, в конце концов, были проглочены им точно так же, как и их лидер. Буквально за один год Алексей сделал из своих друзей настоящее отряд, специализирующийся на диверсиях против всего украинского, точнее западноукраинского. Со временем их проделки стали известны далеко за пределами города и региона. А в последствии далеко за пределами страны.

Как было обычно в плохую погоду, парни сидели в подвале и играли в карты. В коридоре послушались шаги, в следующий миг железная дверь раскрылась, и в помещение зашел Алексей. Поздоровались со всеми, он сел за свое место в центре стола и, закинув ногу на ногу, достал из выдвижного ящика курительную трубку и пакетик с табаком.

Закурив, он сказал, несколько понизив голос: – Вы знаете, что в нашем городе нет больше улицы Пушкина?

– Кто вместо него? – поинтересовался Миша, догадываясь, к чему клонит Леха.

Около двух месяц тому власти переименовали улицу Косиора в Джохара Дудаева. Алексей не понял, за какие заслуги перед Украиной этого чеченца удостоили такой честью. Но поскольку к коммунистам он не испытывал ни малейшей симпатии, поскольку считал их бедствием для России, реакции на это переименование не последовало. Сегодня же был нанесен удар по больному – русской литературе. Точнее, по самой яркой ее странице. Стерпеть этого Дятлов никак не мог.

– Как всегда, очередной бандерлог – некто Дмитрий Клячкивский, – ответил Алексей, затягиваясь, – так что сегодня мы снова наносим ответный удар.

Поздно вечером неразлучная четверка вышла из подвала и направилась в парк имени Тараса Шевченко. Дятлов посчитал, что за писателя, основателя русского литературного языка должна ответить равнозначная фигура.

– Хотя, как можно сравнивать Пушкина с Шевченко? – негодовал Леха, когда обдумывал план мести, – ну да другого у них нет.

В парке было темно и сыро, пахло мокрым деревом и сырой землей. Парни прошли возле своей цели – бюста Тараса Шевченко золотистого цвета, дошли до центрального входа и, развернувшись, присели на ближайшую лавочку. Проведению операции мешала парочка влюбленных, которая сидела на лавке вблизи памятника. Парни стали ждать, пока влюбленные уйдут. Но те, по всей видимости, не собирались скоро расставаться. Устав ждать, Алексей решил действовать напролом. Он подошел к парочке. Девушка сидела у парня на коленях.

– Підкурите є, – спросил он.

– Та, – ответил парень, и стал рыскать по карманам. Нащупав зажигалку, он протянул ее Алексею. Дятлов подкурил, и сел на лавке напротив молодой парочки. Парни видели издалека, как периодически вспыхивал огонек его сигареты. Идея Дятлова сработала. Присутствие незнакомца смутило молодых людей, и они довольно быстро удалились из парка.

Операция началась. Миша отошел к центральному входу в парк, а Саша встал в конце аллеи, чтобы подать Лехе с Андреем сигнал в случае появления посторонних. В это время Андрей помог Дятлову взобраться на голову Шевченко и подал ему баллончик с красной краской, получив который Алексей с усердием принялся перекрашивать гения украинской литературы в коммунистический цвет. Закончи с покраской, Дятлов попросил у Андрея трафарет перекрещенного серпа и молота и баллончик с желтой краской. Приложив трафарет ко лбу Шевченко, Алексей баллончиком впечатал в него главный символ русского коммунизма.

– Меня не впечатляют коммунисты. Я сторонник белого движения. Зато бандерлогов коммунистические символы выведут из себя, как ничто другое, – сказал он Андрею, и впрыгнул с постамента. На следующий день Иванов смог убедить в достоверности его слов, когда сюжет о вопиющем акте вандализма был показан по местному телеканалу «Галичина».

– Ой, йой, йой, как покраснел Тарас Григорьевич, – сыграл удивление Алексей, смотря сюжет вместе с мамой, – видно, стыдно ему стало за то, что улицу Пушкина переименовали.

В тот день друзья впервые осознали значимость своих поступков, от чего желание проводить подобные акции у парней только усилилось.

– К нам пришла популярность, – угощая друзей водкой, смешанной с апельсиновым соком, говорил Алексей вечером в подвале, – сегодня в центре я слышал, как две тетки говорили, что в городе действует банда москальских выродков. Теперь мы местные звезды.

Хохот в подвале заглушал музыку.

С каждой последующей акцией, проводимой командой Дятлов, популярность москальских выродков росла в геометрической прогрессии.

На очередную годовщину УПА Алексей задумал поздравить пособников Шухевича и Бандеры с небывалым размахом. В прошлый раз парни поздравляли ветеранов УПА, выцарапывая на капотах автомобилей местных жителей призыв – «Визнай героїв УПА». На утро многим хозяевам машин захотелось поздравить дедушек в кашкетах с трезубцами лично и с размахом. Но в этот раз Дятлов придумал, как ему казалось, нечто более оригинальное и вопиющее. Подготовку к этому дню парни начали еще за две недели до праздника. Риск был слишком высок, поэтому все нужно было просчитать до мелочей.

Перед выходом на дело, Дятлов проверил еще раз, все ли на месте.

– Ножовки по металлу?

– Есть, – ответил Миша.

– Фонарики?

– Есть.

– Веревки?

– Есть.

– Колбаса?

– Есть?

– Биты?

– Есть?

– Андрей, пистолет у тебя?

– Да.

– Хорошо, – заключил Дятлов, – если все получиться, мы прославимся на всю страну. А теперь, по старой славянской традиции, присядем на дорожку.

– С богом, – сказал Алексей спустя минуту, и парни стали подниматься и выходить из подвала.

Погрузившись в машину, которую Миша в очередной раз стащил у отца, парни поехали на дело. К Старому Угринову автомобиль подкатил во втором часу ночи. Согласно плану, Миша припарковал «Жигуль» между деревьев у заброшенной хаты на краю села, и парни стали выгружаться. В округе было тихо и темно. Окна домов не светились, фонарей в селе не было, небо затянуто тучами. Но постепенно глаза стали привыкать к темноте, и вот из мрака прорезались контуры домов и заборов. У парней создалось впечатление, что они находятся в заброшенном, мертвом городе.

Медленно и беззвучно, будто прорезая густое и вязкое пространство, парни стали двигаться в сторону центра села. Пройдя метров сто, парни увидели вдалеке едва пробивающий темноту сгусток света.

– Нам туда, – зачем-то шепотом сказал Алексей, хотя парни прекрасно понимали, куда им идти. Все они за последнее время были здесь несколько раз.

С каждым шагом сердца парней бились все учащенней, а чувства становились все обостреннее. Наконец, они подошли к центральной площади села, на которой стоял нужный им объект, освещенный единственным на всю округу фонарем.

– На Западной Украине принято заботится о покойниках больше, чем о живых людях. Неоднократно наблюдал это. Вспомните хотя бы памятник Тарасу Шевченку в парке, – шепотом произнес Саша, – главное, чтобы герой был в свете, а если кто-то ночью ногу подвернет в подворотне, это его проблемы.

– Тихо, – прервал рассуждения товарища Алексей.

Лидер украинских националистов Степан Бендера был изображен стоя в гражданской одежде с развивающимся за спиной плащом. Левая его рука была зажата в кулак возле сердца, а правая свободно свисала. Лицо изображено суровым и самоотверженным.

– Доставайте пилы, – тихо-тихо сказал Дятлов, и парни принялись молниеносно выполнять его приказ.

Саша вынул пилу из рюкзака и передал ее Мише. Но тот, чего-то не рассчитав, выронил ее из рук. Пила упала на асфальт, и по площади пронесся довольно громкий звон.

– Блин, – тихо выругался Алексей, и в этот момент оживилась собака с какого-то ближнего двора. За секунду к ней подключились все другие шавки близлежащих домов, и казалось, что собачим лаем гудит уже все село. Фантазия парней разыгралась настолько сильно и ясно, что они уже четко видели, как в окнах зажигается свет и разъяренные люди с вилами или другими орудиями труда выбегают на улицу, чтобы линчевать посягнувших на их гордость (достояние или реликвию) лиц. Все, за исключением Алексея, попятились назад.

– Миша, не тупи, – шепотом в резком тоне сказал Дятлов, – колбаса, быстро бросай ее собакам. Быстро. Быстро.

Парень резким движением вытащил из своего рюкзака пакет с порезанной колбасой и, бегая от забора к забору, стал бросать еду собакам. Постепенно лай стал стихать.

После того, как воцарилась полная тишина, парни еще какое-то время стояли не двигаясь. Убедившись, что опасность миновала, Саша прошептал: – хохлов точно погубит их скупость. Ну, как так можно держать собак голодными, когда в регионе действуют москальские выродки.

Парни, сдерживаясь, едва слышно захихикали.

Когда все успокоились, Алексей дал команду Андрею «убрать фонарь». Иванов достал из кармана пневматический пистолет Алексея, провернул газовый баллон и, прицелившись, выстрелили по фонарю. Раздался звон стекла, и единственный в ночном селе источник света погас.

Как только тьма поглотила площадь, парни подошли к памятнику. Миша помог забраться Дятлову на плечи Бандере, а Саша подал ему пилу. Раздался тихий звук шипения металла.

Через минут пятнадцать Дятлов отдал пилу Мише, и слез с памятника. Его место тут же занял Саша. Затем его сменил Миша, которого после сменил Андрей. Парни сменяли друг друга, чтобы беречь силы и повышать производительность труда. Они отпиливали голову Бандеры уже более трех часов, но продвинулись довольно незначительно.

Дятлов зашел зажигалку и посмотрел на часы. Прикинув, что с таким темпом закончить работу они смогут не ранее, чем через три-четыре часа, Алексей решил прекратить отпиливание головы Бандеры.

– Хвати пилить, слазь. Люди в селах просыпаются рано, – шепотом сказал лидер группы Андрею, – сделаем по-другому. Саша, и ты Миша возвращайтесь к машине, разворачивайте ее и, не глуша мотор, ждите нас.

– А что вы будете делать? – спросил Миша.

– Долго объяснять, идите, – отмахнулся Дятлов, – потом все узнаете.

Парни без лишних слов подчинились, и осторожно ступая по земле, удалились в сторону автомобиля.

– Андрей, – сказал Леха приятелю, – послушай меня. Я достал боевую гранату…

– Э… – хотел что-то сказать Иванов, но Дятлов рукой закрыл ему рот.

– Ничего не говори, просто делай то, что тебе говорят, – продолжил он, – сейчас мы взорвем памятник.

Андрей замотал головой. Сердце у него забилось учащенней прежнего.

– Слушай меня. Малой, все будет хорошо. Что мы зря проторчали здесь всю ночь, а до этого катались сюда столько раз! Ты поможешь мне взобраться на памятник, и примотать гранату к голове. Когда я тебе скажу, ты побежишь к машине. Я дерну чеку и побегу за тобой. Ты понял меня?

Андрей с ужасом смотрел в лицо Алексей, из глаз которого даже в темноте просачивался безумный свет.

– Если ты меня понял, мотни головой? – не унимался Дятлов.

Андрей замотал головой.

– Хорошо, – продолжил Алексей, – помоги мне взобраться на памятник.

Усевшись у лидера украинских националистов на плечах, Дятлов достал из внутреннего кармана изоленту, затем гранату, и принялся приматывать боеприпас в месте распила. Закончив приготовления, он дал Андрею отмашку, и тот поспешил прочь от опасного памятника. Немного подождав, чтобы Иванов отошел подальше, Алексей повис на руке Бандеры и, перед тем как спрыгнуть, дернул чеку.

Забежав за первое попавшееся здание, чтобы не пострадать от осколков, Дятлов присел на корточки, закрыл уши руками и открыл рот. Вспышка света озарила площадь, громкий звук сотряс село, и Леха со всего духу рванул к машине. Пробегая через площадь, он краем глаза заметил на земле оторванную голову Бандеры, которая из-за взрыва накалилась до красноты в области шеи. Не раздумывая, Леха метнулся к ней, потрогал, не сильно ли нагрелась верхняя часть головы от взрыва, после чего схватил и со всех ног ринулся к автомобилю. Пока Дятлов бежал к машине то видел, как в окнах домов зажигается свет, слышал неутолимый лай собак, от чего ему почему-то становилось несказанно радостно. Он испытывал небывалый прилив силы и легкости. Он чувствовал себя древнегреческим героем, убившим чудовище. При этом он знал, чувствовал, что подобные чувства он испытает опять. Снова и снова.

Добежав до «Жигуля», Дятлов запрыгнул в салон автомобиля, и со звоном захлопнул дверь. Миша вдавил педаль газа, и парни понеслись в темноту.

Алексей оказался прав. На следующий день сюжет с взорванным памятником показали все центральные телеканалы страны, а на «Галичине» это теме посвятили целую передачу. Один из участников этой программы, какой-то милицейский полковник, заявил, что для него, как истинного патриота, дело чести поймать «подонков», поднявших руку на «святое», чем вызвал у Дятлова истерический смех.

Оторванную голову Степана Бандеры Леха поначалу все же спрятал в хламе на чердаке, опасаясь милиции. Однако уже через месяц, окончательно убедившись в некомпетентности правоохранительных органов, Дятлов обнаглел настолько, что установил искореженный взрывом трофей в подвале, где собирались друзья.

Бывало наедине, Дятлов вступал с головой Бандеры в идеологические споры.

– Эх, Степан. Знаешь, где-то я тебя понимаю, – говорил Алексей, развалившись на диване в подвале. Левая нога его лежала на столе, правая закинута на изувеченную голову памятника. В зубах зажата курительная трубка.

– Курить будешь? – протягивая голове трубку, предложил Дятлов, – Зря. В твоем положении, уже можно. А знаешь, в чем-то мы с тобой похожи. Тебя бесило, когда представителей твоего народа опускали лицом в грязь. И меня это бесит. Ты хотел свободы для своего народа, права, и для достижения этой цели ничем не брезговал. И я не побрезгую. Хотя, на счет чистоты твоих помыслов у меня есть определенные сомнения. Во-первых, не могла ли твоя борьба строиться исключительно на мести за потерянный бизнес и убитых членов семьи? Во-вторых, смущает меня то, что в перспективе ты планировал получить максимальную, царскую власть над народом. О таком мотиве, как банальная ненависть к русским и поляком говорить не буду. Сам западенцев не жалую. Но в этом они сами виноваты. Разница между твоей и моей ненавистью кардинальная. Ты фашист. Моя ненависть – ответная реакция. Как говориться, ничего личного.

Хотя, был в жизни Дятлова один момент, когда он, чуть было, не прекратил свои военные действия. Окончив школу, Алексей поступил в местный педагогический университет на факультет русской филологии. Возможность обучаться на более престижном факультете он не рассматривал, поскольку это было не по карману его семье. А на русскую филологию он поступил бесплатно. На Западной Украине, да и вообще по стране, факультет этот, мягко говоря, был невостребованным – конкурс составлял всего 1,2 человека на место. Правда, для престижа он объяснял друзьям свой выбор тем, что на других факультетах образование велось исключительно на украинском языке.

– Так и хохлом вскоре можно стать, – говорил он.

В то же время, когда на следующий год Миша поступил в этот же вуз на юридический факультет, Дятлов даже похвалил его.

– Знаешь, во времена фашистской Германии был такой эсэсовец Адольф Эйхман. Он отвечал за окончательное решение еврейского вопроса. На его счету миллионы смертей. В общем, не человек, а целая скотобойня, – сказал он тогда Мише, – но гораздо больше меня поражает в нем то, как он профессионально подходил к своей работе. Эйхман в совершенстве знал ирвит, был знатоком еврейской культуры и истории. В общем, знал своего врага идеально. Миша, а может ты, как Эйхман? Решил познать врага с правовой точки зрения. В ответ Миша хихикнул, но ничего не ответил.

Когда Алексей учился на первом курсе, ему приглянулась одна девушка из местных, которая училась на филолога украинского языка. Многие пары у них проходили совместно, и постепенно у Дятлов стали завязываться с этой девушкой романтические отношения. Чем крепче становились эти отношения, тем меньше Алексей удел времени своей войне. А вскоре боевые действия вообще прекратились. Ненависть оставила его сердце. Точнее, ее вытеснила любовь.

– Бандерлоги снесли танк на улице Дадугина, – с возмущением заявлял Саша Дятлову, – давай что-то сделаем.

– Хорошо, я что-то придумаю, – отвечал Леха и несколько дней не появлялся в компании, оставляя деяние бандерлогов неотомщенным. С каждым днем он проводил с друзьями все меньше времени, предпочитая им общество возлюбленной.

Всем, естественно, это не нравилось, и Миша, наконец, решил выказать недовольство Дятлову в лицо. Друзья собрались в подвале. Миша взял речь. Спорили они с Дятловым долго, часто переходили на повышенные тона. Дойдя до точки кипения, Миша выпалил: – Кто рассказывал нам о братстве, о русском духе, о борьбе, а потом поджал хвост, как трусливый щенок и с хохлушкой связался.

Последняя фраза вывела Дятлова из себя, и он ударил Мишу в лицо. Миша пошатнулся, но остался стоять на ногах. С треснутой от удара губы потекла кровь. Парни, понимая, что для Дятлова этот удар может закончиться плохо, ринулись к Мише, чтобы повалить его на диван. Но не успели. Миша с юношеских лет занимался боксом, и к 16 годам он получил звание кандидат в мастера спорта. К 18 он был уже мастером. Кто знал Мишу, ни за что бы не захотел вступить с ним в бой. Но Дятлова это не остановило. Миша жестко зарядил Дятлову в подбородок, и тот распластался на полу. Сломанная челюсть Алексея заживала 2 месяца.

После этого случая Миша и Алексей перестали общаться окончательно. Дятлов все дальше отдалялся от своих друзей.

Через какое-то время Леха решил перевести отношение со своей пассией в более серьезное русло, и он сделал своей Оксане предложение. Она, естественно, приняла его и в ближайшие выходные повезла Дятлова знакомить со своими родителями, живущими в небольшом городке в области. По случаю приезда дочери с женихом, родители накрыли праздничный стол. Посмотреть на Леху пришли и ближайшие родственники Оксаны, среди которых были какие-то тети, дяди, бабушки и дедушки. Но особое рвение во время смотрин к Алексею проявляла бабушка Оксаны по линии отца. Все родственники звали ее баба Параска. Когда изрядно выпившие родственники разбрелись по дому, разбившись на группы по интересам, баба Параска подошла к Алексею.

– Скажи синку, а ким ти сі будеш, коле того університета залэшиш? – спросила баба Параска.

– Ще не знаю, – ответил Леха.

– А що ти вивчаєш? – интересовалась женщина.

– Російську мову і літературу, – ответил он.

– Синку, навіщо тобі це гарчання та харкання вивчати? – придя в негодование, спросила старушка, и тут, заподозрив неладное, продолжила, – Ти що москаль? Ти сі хоч ляхом будь, хоч вже й жидом, тіко не москалем.

– А что москали не люди? – багровея от злости, спросил Дятлов у бабки.

– Ти що, то ж падло, монгольське бісове стадо смердюче…, – поясняла бабка Лехе кем он являлся, пока тот рыскал глазами по сторонам. Наконец, его взгляд остановился на столе. Дятлов схватил тарелку с начатым тортом и резким движением впечатал в него бабкино лицо. Сразу после этого он схватил куртку и выбежал на улицу. На этом его отношения с Оксаной были закончены. Какое-то время он еще думал о ней, но со временем ненависть опять поглотила его целиком и полностью. Даже с большей силой. С того дня он перестал говорить на украинском языке даже в военных целях.

Через неделю после разрыва с Оксаной, Алексей зашел к Мише и попросил выслушать его. Миша сурово посмотрел на него и закрыл дверь. Но через минуту она раскрылась снова и Миша, надевший куртку и обувь, вышел в подъезд. Парни вышли на улицу и сели в беседке. Леха молча достал из куртки бутылку волки и два граненых стакана. Наполнив емкости, он протянул стакан Мише. Молча чокнувшись, они выпили. Дятлов закурил трубку. Затем он снова наполнили стаканы, и парни снова без слов опустошили их. Хмель сильно ударил им в голову, но Дятлов продолжал молчать. Допив остатки, Леха все также смотря в пол продолжал тянуть трубку. Миша выхватил курительный аппарат из его рта сигарету и тоже затянулся.

– Миша, – наконец, сказал Алексей, – мы с тобой знаем друг друга с шести лет. Мы с тобой практически братья. Прости меня за все.

По лицу Миши пробежала дрожь, и вместо ответа он затянулся повторно.

– Давай станем настоящими братьями. Братьями по крови, – пьяным голосом предложил Алексей.

– Давай, – таким же пьяным голосом согласился товарищ.

– Дай мне руку, – сказал Дятлов, протягивая Мише ладонь.

Парень дал ему руку. Алексей резанул ножом по руке, и на ладошке моментально выступила кровь. Затем он сделал порез на своей руке и сжал ею ладонь Миши.

– Клянусь, что никогда не отвернусь от тебя, никогда не предам, брат. Умру, если придется, – произнес Дятлов, едва сдерживая слезы.

Миша посмотрел ему в глаза и произнес, – и я клянусь в этом.

На следующий день Дятлов собрал всех друзей в подвале. Он объяснил, что на какое-то время выпал из коллектива, и заверил, что такого больше никогда не повториться.

– Активный боевые действия продолжаются, – радостно заявил он, – и следующая операция назначена на сегодня.

С этими словами он вытащил из рукава куртки красное знамя, которое когда-то притащил из школы, и объявил: – Сегодня мы водрузим это знамя на местный Рейхстаг.

– Мы как ночные животные – активны во мраке, при свете дня нас не выделить из толпы. Нас ищут в бетонных дебрях, но мы скрываемся среди толпы. Они ежедневно видят нас на улицах, но разглядеть хищника не могут. Мы улыбаемся им, они улыбаются нам. Хотя это мы вчера разбили кресты сечевых стрельцов. Это мы на прошлой неделе закрасили таблички с надписью вул. Чупринки и написали на них ул. Лермонтова. Это мы разбили окна в штабе нацистского Пласта. Вот мы, русские выродки! Поймайте нас! – произносил речь Алексей, пока парни продвигались по ночному городу к центру.

Как всегда, фонари в городе выключили в 11 часов вечера. Источниками света служили лишь одинокие окна, все еще бодрствующих горожан. Но свет оттуда исходил такой слабый, что он едва мог осветить местность под окном. Поэтому на площади, где располагалась Ратуша, было темно и пусто. При здание все же хорошо просматривалось. С виду Ратуша напоминала свечку на подсвечнике с широким низом и стройным верхом. Парни внимательно осмотрели здание со всех сторон. Удобнее всего было взбираться на Ратушу со стороны фасадной части, но поскольку там находился пункт охраны, этот вариант был сразу отброшен.

– Полезу сзади, – сказал Дятлов, и четверка направилась к противоположной стороне Ратуши.

Миша с Сашей заняли позиции на противоположных углах строения, чтобы, в случае чего, прикрыть Дятлова с флангов. Андрей остался помогать Лехе. Диверсант вскарабкался на плечи товарища и, подтянувшись, оказался на крыше первого яруса здания. Одна четвертая часть подъема была преодолена. Затем он, цепляясь за карнизы окна и упираясь в выступающую стену, вскарабкался на крышу второго яруса. С третьим ярусом дела обстояли куда сложнее. На этом участке не было окон и выступающих стен, зато были квадратные часы, которые никак не подходили в качестве опоры для подъема. Часы практически сливались со стеной, и зацепиться за них было невозможно, а выступающие стрелки, на взгляд, были слишком слабы, чтобы выдержать вес Дятлова. Но Алексей был готов к этим сложностям. Вытащив из рюкзака веревку с крюком на конце, он раскрутил его и зацепил за ограду на крыше третьего яруса. Упираясь в стенку, Алексей полез вверх. Оставалось преодолеть последний этаж здания, который заканчивался красивым позолоченным куполом со шпилем, к которому был приделан государственный флаг враждебного ему государства. Алексей раскрутил крюк и метнул его вверх. Крюк с грохотом ударился о купол и полетел вниз. Парни внизу занервничали. Алексей метнул крюк опять. Снова грохот и неудача. Дятлов не сдавался. Третья и четвертая попытка также оказались неудачными. Дятлов вздохнул и швырнул крюк в пятый раз. В этот раз ему повезло. Крюк зацепился за низ шпиля и Дятлов, опробовав его крепость, полез к цели. Взобравшись на купол, Леха обхватил рукой шпиль и стал срывать с него желто-голубой стяг. Рывок, другой, и материя поддалась. Сорванный флаг Леха положил в карман куртки. Затем он вытащил красное знамя, и принялся приматывать его к шпилю. Работа шла тяжело и медленно. Наконец, закончив, диверсант принялся спускаться. Рейхстаг был взят.

На следующий день с самого утра четверка, вооружившись фотоаппаротом, направилась в центр, чтобы сохранить свой подвиг не только в памяти. Парни фотографировались на фоне развивающегося красного знамени над Ратушей, словно ветераны на фоне поврежденных выстрелами Бранденбургских ворот или частично разрушенного здания Рейхстага в Берлине.

В этот раз проделки «москальских выродков» привлекли внимание не только местных и всеукраинских телеканалов. Новость пришлась по душе и СМИ из стран СНГ. Дятлов в шутку стал сравнивать себя и приятелей с величиной постсоветского масштаба.

Красное знамя на Ратуше провисело почти двое суток. Националистические партии и организации резко осудили подобный акт, но смельчаков среди них, чтобы повторить восхождение Дятлова не нашлось. В горсовете по вопросу красного знамени состоялось заседание с участием высоких чиновников города, после чего шестеренки бюрократической машины закрутились с небывалой скоростью. По кабинетам зашуршала бумага, застучали печати, зачеркали росписи. И к вечеру второго дня к Ратуше подъехал автокран, и какой-то неизвестный работник сорвал красное знамя со шпиля. На следующий день под Ратушей националисты провели пафосное сожжение флага.

Вначале Дятлов также думал сжечь свой трофей, но, осознав бредовость этих мыслей – в чем-то флаг виноват – застелил им стол в подвале, и первое время с особым удовольствием закидывал на него ноги.

Когда Дятлову было 20 лет, в его жизни произошло событие, частично повлиявшее на дальнейшее развитие его протестной борьбы. То есть к появлению клуба ПДС, за несколько лет разросшегося до масштабов всей страны. А толчком этому послужил банальный кинематограф, который помог Алексею понять, что из войны локальной, точнее подвальной, его протест может перерасти в войну глобальную, если не гражданскую. Он знал, что люди, разделяющие его взгляды, есть в каждом городе. И людей этих тысячи, если не миллионы. Но пока они спят, а значит пришло время разбудить их.

Алексей сидел в подвале и потягивал курительную трубку, когда на пороге показались Андрей с Сашей.

– Это полный бред, – говорил Саша Андрею, – ну как люди с разными физическими данными и бойцовым опытом могут добровольно участвовать в драке?

– В этом и смысл¸- не соглашался Андрей, – участвуя в драке с соперником, который тебя мощнее, ты понимаешь, что проиграешь, но все равно дерешься. При чем с большим азартом. Только так можно победить страх. Освободиться духовно. Вдумайся.

– А как на счет того, чтобы с Мишей подраться? – спросил Саша, – он же с удара тебя положит.

– Первый раз положит, второй, третий, – не унимался Андрей, – но с каждым разом ему будет все сложнее делать это. Пойми же – это вопрос лежит не в физической плоскости, это вопрос духа.

– О чем это вы? – не вынимая трубки изо рта, спросил Дятлов.

– Та о Бойцовском клубе, – ответил Андрей.

– Каком клубе? – не понял Алексей.

– Ты что не смотрел фильм Дэвида Финчера Бойцовский клуб? – удивился Андрей, – с Брэдом Питтом и Эдвардом Нортоном в главной роли?

Алексей сделал удивленный вид.

– Ну, ты даешь, – не менее удивленный Саша, – там типы делают акции, подобные нашим. Правда, цели у них более глобальные, и организация куда шире.

На следующий день Дятлов посмотрел этот фильм с друзьями. Сказать, что картина произвела на него впечатление, ничего не сказать. Когда в конце фильма на экране взрывались дома, Алексея даже поднялся и зааплодировал. Нежданно-негаданно в руки Алексея попало руководство к действию.

– И все-таки здания взорвались, – радостно заключил он, – Нортон победил, но идея Питта воплотилась. Ай да Финчер, ай да сукин сын.

До этого фильма он с друзьями действовал как бы на ощупь, не имея четкого представления о конечной цели. Теперь он знал, что у его борьбы должна быть какая-то конечная цель. Правда, какой должны быть эта цель он пока не понимал. Но уже чувствовал. Он еще не узрел свою гору Фудзи, но уже ощутил дуновение ветра со священной вершины.

– Конечно, когда смотришь фильм, вопросов по поводу того, как Питт создавал свою армию, не возникает. Сам бы вступил не думая. Возможно ли это в реальной жизни? – делился своими мыслями с Андреем Дятлов, – с другой стороны существуют же в реальной жизни секты, тайные общества и клубы свингеров. О многих мы даже представления не имеем, но они есть. Как подобное «Бойцовскому клубу» организовать? Как собрать тысячи людей, и сохранить это в тайне?

Весь последующий месяц Алексей пересматривал «Бойцовский клуб» ежедневно, каждый раз находя в нем какие-то новые меседжы и моменты, усматривая скрытые смыслы и намеки. К примеру, он единственный из друзей заметил, сколько раз появился в кадре Брэд Питт до знакомства с Эдвардом Нортоном. Объяснил причину появления курящей Марлы вместо пингвина во время второй медитации Нортона, уловил иронию слогана группы поддержки больных раком яичек «мужчины это мы», а в моменте, когда умирающий скелет Мэрил Стрип предлагал заняться сексом, нашел яркое подтверждением пирамиды Маслова и аллегорию на философское Momento More, и многое другое.

Возможно, Дятлов продолжал бы изучать киноленту и дальше, но наступившее лето внесло некоторые коррективы в его жизнь. Для прохождения педагогической практики Алексея на полтора месяца отправили в бывший пионерский лагерь в качестве бывшего пионер вожатого. Впрочем, ему повезло. Дятлову досталось направление, не в богом забытый оздоровительный комплекс в центральной Украине, как многим однокурсницам, а в турбазу на берегу Черного моря в Крыму.

По прибытию в место назначения Дятлова поселили в комнатке для вожатых вместе еще с двумя студентами – Иваном Беретко из Донецка и Олегом Лазаревым из Севастополя. Раззнакомившись, парни с первого дня завели дружеские отношения.

Поначалу новые товарищи Дятлова поразились, что парень из Ивано-Франковска общается на русском языке. Однако удивление это прошло после того, как Дятлов поделился с коллегами своими идеологическими взглядами.

– Не подумайте, я люблю Украину, – заявил Алексей после рассказа о метании фекалий в бойцов УПА.

– Ага, – расплывшись в улыбке, подхватил донецкий студент, – Ты настоящий патриот…

– Патриот, Патриот. Только другой страны, – добавил загоготавший парень из Севастополя.

– Не только другой, а именно этой, – поправил молодых людей Дятлов, – только, как бы так сказать – страны, другого склада ума.

– Речка, небо голубое – это все мое родное. Это родина моя, всех люблю на свете я, – хихакая, прочитал кусок известного стихотворения студент из Донецка.

На третьей неделе пребывания в детском лагере Лазарев предложил коллегам показать родной город, и парни, естественно, с радостью согласились.

В городе-герое первым делом студентам была показана панорама первой обороны Севастополя, затем Музей русского флота, Малахов курган, Херсонес Таврический. После Лазарев показал приятелям основные памятники города, включая монументы великим адмиралам, и защитникам двух оборон Севастополя. Ну, а напоследок гид провел парней по бухте, показывая и рассказывая о военных кораблях.

Под конец экскурсии, проходя возле здания центральной библиотеки Севастополя, Дятлов прочитал цитату Льва Толстого с плаката, висевшего над входом: «Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникли в душу вашу чувства какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…»

– Действительно, кровь в жилах закипает, когда прогуливаешься по Севастополю. Воистину, город русской славы, – сказал он, и о чем-то задумался, – как же вам, наверное, обидно, что Севастополь, вас, его жителей, как скот, передали другому государству?

– Местные верят, что Севастополь будет русским. Говорят, что сейчас проходит третья оборона города, – грустно ответил Лазарев.

– Обязательно будет, – ответил Алексей, и хлопнул парня по плечу.

А ночью Дятлову приснился сон о Севастополе.

Солнце играло в морских волнах, отливая серебром, и Леха в колонне парней шел вдоль Графской пристани. Он был одет в черный морской мундир с медными пуговками, на которых поблескивали якорьки. На груди его сверкали два креста и наградная звезда.

Дятлов решил выйти из строя, шагнул в сторону и тут же получил сильный толчок в спину.

– Иди, давай, – пробурчал суровый матрос, подтягивая к себе ружье, прикладом которого толкнул Леху. Матрос был также одет в черную шинель. На голове криво свисала бескозырка, на плече небрежно намотана красная повязка.

– Алексей Иванович, – взяв Дятлова под руку, тихо сказал офицер с кровоподтеком у правого глаза, – не нервируйте зверя.

Только теперь Дятлов понял, что идет в колонне арестантов, которую с боков сопровождают вооруженные матросы.

– Не бойся, кадет. Нет большей радости умереть за веру и отечество, – услышав голос за своей спиной, обернулся Алексей.

– Прими это с честью, – продолжил успокаивать юного кадета молодой офицер с маленькими закрученными усиками, положа руку парню на плече, – Бог не оставит нас.

Вдруг Алексей почувствовал на своей спине пристальный взгляд и обернулся. Бронзовый адмирал, который неизменно смотрит в море, повернул свою голову в сторону удаляющееся колонны и медленным движением подтянул к козырьку выпрямленную ладонь. Дятлов автоматически повторил его движение. В ту же секунду он как бы оказался в теле адмирала, и смог увидеть удаляющуюся колонну вместе с собой сверху глазами Нахимова.

Пройдя возле ларька с шаурмой и Кока-Колой, матросы направили колонну в небольшой парк.

– На священной земле останемся, брат. Лучше места не придумать, – все говорил молодой офицер кадету, – не держи зла на этих матросов, сожалеть они будут потом. Если не они, то их дети, не дети, так внуки. Так всегда бывает.

– Эх, музыку бы сейчас, – сказал идущий перед Алексеем парень, неизвестного чину и стал тихо насвистывать «Славься» Глинки.

В парк колонну выстроили на клумбе, засеянной обычной травой, а сами конвоиры встали напротив.

Со стороны матросов вышел человек с маузером на поясе. Одет он был не как матрос – зеленые галифе, кожаная кепка и кожаный плащ. Вытащив из кармана помятый листок, он принялся читать: – По решению совета матросов и … за антинародную деятельность… преступления… приговорить….

Из-за порыва ветра не все слова долетали до выстроенных в колонну офицеров и юнкеров.

– Привести… в исполнение, – закончил человек с маузером, и матросы подняли ружья.

– Готовсь, – сказал человек в кожаной кепке, – пли.

Раздались хлопки. В нос Дятлову ударил запах гари. Он упал на землю, и, поняв, что остался жив, медленно пополз от расстрельной команды в направлении моря, пачкаясь в крови мертвых товарищей. Красные матросы заметили это, подбежали к раненому капитану, и стали добивать его прикладами винтовок. В этом месте Дятлов проснулся.

– Свои – понятие относительное, – подумал он спросонья, – сегодня свои, завтра чужие.

Время в бывшем пионерском лагере пролетело быстро, и вот настал день отъезда. Алексей собрал в спортивную сумку последние вещи и вышел на улицу, где его ждал Лазарев со своим мотоциклом, согласившийся подвести крымского гостя.

С ветерком докатив Дятлова до вокзала, он посадил его в вагон и перед самым отправление вручил ему целлофановый пакет со словами: – На память о Севастополе.

Алексей было собрался распечатать пакет, но Лазарев остановил его, сказав, что пакет следует раскрыть, когда поезд будет проезжать последний шестой туннель – на удачу. Так Дятлов и сделал.

Вагон в шестой раз наполнился темнотой, Алексей засунул руку в пакет и вытащил из него сверток бумаги. Повертев его в руках, Дятлов сделал в нем пальцем дырку и почувствовал, что прикоснулся к материи. В этот момент вагон наполнился светом, и Алексей увидел на пакете надпись, сделанную синим маркером – Патриоту другой страны.

Усмехнувшись, он разорвал пакет и вытащил из него аккуратно сложенный двухметровый черно-желто-белый флаг, в котором была еще одна записка со словами «С нами Бог». Какое-то время Алексей сидел с флагом в руках и, смотря в пол, о чем-то думал. При этом улыбающееся лицо его светилось ярким светом.

Приехав домой, Алексей немного доработал флаг, самостоятельно нашив на него кириллические буквы – в черной полоске желтую букву П, в средней желтой полоске белую букву Д, в нижней белой полоске черную букву С, и повесил его в подвале на стенке.

– С сегодняшнего дня мы официально становимся тайной русской протестной организацией – клубом ПДС. Что расшифровывается как Патриоты другой страны, точнее клуб «Патриот другой страны», – заявил Дятлов друзьям.

Еще спустя неделю Дятлов объявил, что с этого дня детские игры клуба заканчиваются, и ПДС начинает готовиться к более серьезным делам. Правда, к каким именно, он тогда не объяснил, сказав лишь, что дела эти приведут к чему-то очень серьезному. Вместо этого он нанес в подвал целую кучу странных книг – от пособий по выживанию в лесу и стрелковом оружии, до книг по психологии и мистицизму – и заставлять друзей не просто читать эти книги, а дотошно изучать их.

– Для реальной борьбы с государством Украина нам пока не хватает знаний, поэтому мы начнем восполнять эти недочеты, – объяснил он парням.

Помимо этого Дятлов стал заставлять приятелей укреплять свою физическую форму. С утра неразлучная четверка бегала по 6 километров, после чего около 40 минут занималась на турниках. А вечером он заставил Мишу обучать друзей искусству кулачного боя. И уже через месяц Саша убедился в достоверности слов Иванова о том, что тренированный дух выше сильного тела. С каждым разом Мише спаринговать с друзьями становилось все сложнее.

Однако от подобных занятий, казавшихся друзьям бесполезными, периодически нервы парней сдавали, и они припирали Дятлова к стенке.

– Леха, что за фигней ты нас маешь, – спрашивали бойцы.

– Скоро, все узнаете, – отмахивался Алексей, – вы еще недостаточно созрели, чтобы понять. Вот ты Андрей, курс психологии прочел, понял? Нет. А ты Саша самопальный пистолет уже сделал? Нет. А ты Миша скажешь мне, что такое Энсо? Вряд ли.

– Зачем нам весь этот бред? – не унимался Миша.

– Чтобы сделать что-то великое, надо очень много знать и понимать, – сказал Дятлов, – если ты не хочешь этого делать, а хочешь быть нормальным – завести семью, родить ребенка, смотреть вечерами телевизор и пить пиво, можешь не читать, а вообще уйти отсюда.

И понурив головы друзья возвращались к чтению или тренировкам.

Неизвестно сколько бы продолжались эти тренировки, однако вскоре произошли события, который вновь повлияли на судьбу Дятлова, а отсюда и на судьбу его клуба. Пути друзей опять разошлись.

Как-то Алексею понадобилась книга по германской мифологии, и он решил взять ее в университетской библиотеке.

– Я не розумію, що тобі треба? – ответила библиотекарь, когда Алексей попросил ее дать ему вышеупомянутый сборник на русском языке.

Леха сдержался, стиснул зубы и повторил вопрос снова.

– На якій мові ти балакаєш? – не унималась женщина с аккуратной прической, вертя своим тонким носиком – нічого не розумію.

В этот раз Дятлов не смог укротить внутреннего демона. Втянув щеки, Алексей собрал всю жидкость рта и смачно плюнул в лицо библиотекарю.

– Ах ти ж москальске рило, – завопила шокированная поступком студента женщина, проведя ладонью по увлажненному лицу.

Алексей, недолго думая, схватил ее за волосы, и прижал голову к столу.

– Еще одно слова, сучка, – сказал он ей в ухо еле слышно, – и я сверну тебе шею.

После чего он отпустил ее, и вышел из библиотеки под взоры напуганных студентов и других библиотекарей. На следующий день его вызвали в кабинет ректора. Дятлов догадался, что этот разговор не принесет ему ничего хорошего. Не понаслышке зная убеждения руководителя ВУЗа, Алексей понял, что на этом его обучение в университете закончилось.

До этого дня он видел ректора всего лишь один раз – на самой первой, вступительной лекции. Но встречи этой Алексею хватило, чтобы понять, кем являлся этот человек.

Ректор, имевший ученое звание профессора, и формально являвшихся главой кафедры украинского языкознания, традиционно читал первую лекцию для филологов первокурсников. В год поступления Дятлова на факультет исключения не произошло. Даже сейчас, спустя четыре года после вступления в университет Дятлов помнил его лекцию почти дословно.

– На думку багатьох лінгвістів, – говорил ректор, – українська мова є найкрасивішою та мелодичною мовою у світі. Скептики, – утверждал профессор, – заявляються, що він займає лише третє місце – після італійської та французької мови. Більше того, – говорил ректор, – м’якій та легкій образності української мови можуть позаздрити усі слов’янські мови разом узяті.

(перевод – По мнению многих лингвистов, – говорил ректор, – украинский язык является самым красивым и мелодичным языком в мире. Скептики, – утверждал профессор, – заявляют, что он занимает лишь третье место – после итальянского и французского языков. Более того, – говорил ректор, – мягкой и легкой образности украинского языка могут позавидовать все славянские языке вместе взятые). В качестве примера он, естественно, сравнил украинское слово с русским.

– Є в українській мові таке слово зозуля. Зозуле, зозуленько. Коли ми чуємо це слово, то одразу світлі образи наповнюються нашу свідомість, душу. Уявляємо собі неньку батьківщину, добру матінку чи матір божу заступницю… У російській мові есть слово кукушка. Кукушка – відчуваєте жорсткість, навіть жорстокість. Дуже негативний, ворожий образ. Образ поганої матері, мачухи.

(перевод – Есть в украинском языке такое слово кукушка. Кукушка, кукушечька. Когда мы слышим это слово, сразу светлые образы наполняют наше сознание, душу. Представляем себе матушку родину, добрую мамочку или божью мать заступницу… В русском языке слово кукушка. Кукушка – чувствуете жесткость, даже жестокость. Очень негативный, враждебный образ. Образ плохой матери, мачехи).

Алексей поднял руку. Ректор какое-то время делал вид, что не замечает его, хотя студент сидел перед его лицом, но потом все же дал ему слово.

– Скажите, профессор, – спросил Алексей, – какие светлые образы может порождать кукушка, если эта птица побрасывает свои яйца в чужие гнезда, затем вылупившийся птенец кукушки выбрасывает из гнезда всех родных птенцов, чтобы самому съедать весь корм, принесенный приемными родителями?

Профессор на секунду задумался, но затем, как бы опомнившись, ответил: – Шановний, я відповідаю на питання тільки українською мовою. После чего он продолжил читать свою лекцию, не дожидаясь перевода вопроса.

Чутье Алексея не подвело. Ректор прочел ему лекцию о недопустимом поведении и выгнал с четвертого курса университета без права восстановления. Но на этом беды Алексея не закончились. Вскоре Дятлов был вынужден вообще уехать из города.

Произошло это так. После того, как Алексея выгнали из университет, он пребывал в паскуднейшем настроении. Без причин он разбил кресты войнам УПА и сжег машину лидера братства УНА-УНСО. Кровно побратался с Андреем и Сашей, как когда-то с Мишей. Уговорил друзей сделать одинаковую цветную татуировку на животе под сердцем – русского солдата времен Кутузова, который держал в руке развивающийся черно-желто-белый стяг с буквами П, Д, С. Первым татуировку, естественно, сделал сам Дятлов. Затем его примеру последовали Миша и Саша. Последнего к мастеру Дятлов привел Андрея. Два сеанса Иванов ходил к мастеру сам, а в третий, последний раз компанию ему составил Алексей.

Андрей лежал на кровати с недовольным лицом, тихо жужжала машинка, а Алексей курил трубку и делился с приятелем мнение о недавно прочитанной книге.

– Наш мозг, по некоторым подсчетам, работает на 2-3% от своих возможностей, – говорил Дятлов, – но это не так страшно, как кажется. Есть куда более удручающая вещь – обычный человек не может мыслить в одном направлении длительное время, развивать одну идею более чем несколько секунд. К нам в голову постоянно залазят какие-то другие побочные мысли, сливаясь и разбавляя основную идею. Например, думает человек о том, каким Сталин был в детстве. Но в голову моментально закрадывается маленький Гитлер, но уже с густыми усиками, мама с просьбой вынести мусор, зачет по педагогике и другие побочные продукты мыслительной деятельности. Но самое главное, что мозг не улавливает это смешение, и мы продолжаем думать, что развиваем все ту же мысль, хотя на самом деле мысль кардинально изменилась.

– Вот это тебя торкнуло? – сказал мастер хриплым голосом, внимательно слушавший Дятлова, – Леха не балуй с барбитурой.

– Тут без барбитурата проблем хватает, – ответил Ангелу, так называли все мастера, Дятлов, и продолжил рассказ, – но решить эту проблему удалось одному английскому ученому, который несколько лет жил с индейцами Амазонки. Шаманы этого племени в своих ритуалах использовали магический напиток под названием Аяхуаска. Ученый проводил эксперименты с этим напитком, и пришел к выводу, что под его воздействием мозг избавляется от побочных мыслей. Получалось нечто среднее между обычным мышлением человека и медитацией. Однако у этого напитка были серьезные побочные эффекты. У многих людей, употребляющих его, наблюдалось расстройство желудка, утрата чувств и жесткие галлюцинации. Частично действие напитка зависело от внутреннего мира и настроя человека, который употреблял его. У слабых, неподготовленных, непросвещенных людей мысли не смешивались, однако поток их был таким интенсивным, что мозг не успевал улавливать их. Но если внутренний мир человека был крепок, а сознание подготовлено, он под водействием Аяхуаски на своем уровне мог даже разгадать сущности бытия. Усиливая или ослабляя определенные ингредиенты Аяхуаски, ученому удалось добиться ослабления побочных эффектов и усиления основного благоприятного качества. Так что теперь препарат мог применять кто угодно. Созданный им препарат в начале 50-х тестировался в Министерстве обороны Англии, его думали давать разведчикам и аналитикам. Однако после некоторых неудач он был признан неэффективным и о нем забыли.

– И что, – спросил Иванов.

– Ничего, – ответил Алексей, – просто я уже очень долго думаю о нашей основной цели, но пока в голову ничего стоящего не лезет. Вот я и подумал…

Когда мастер закончил работу, было уже достаточно поздно. Друзья вышли на улицу, и в приподнятом настроении о того, что теперь все друзья носили одинаковый рисунок на теле, пошли домой. Возле парка имени Тараса Шевченко Алексею, на свою голову, захотелось курить. С огнем у него не получилось – последняя спичка не зажглась, и друзья зашли в небольшой круглосуточный магазинчик за новым коробком. Там у Дятлова с продавщицей возник конфликт на языковой почве, в результате которого женщину госпитализировали с ножевым ранением в руку. После этого оставаться в городе Лехе было нельзя. Продавщица и охранник запомнили его лицо, поэтому арест Дятлова был скорее вопросом времени. Поэтому с утра, собрав по родным и знакомым денег, Леха укатил в неизвестном направлении.

– Я еще не знаю куда поеду, – сказал он друзьям перед прощаньем, – как только обоснуюсь, дам знать.

Время шло, но сигнала от Дятлова не поступало. Друзья еще какое-то время по инерции проводили партизанские акции протеста, читали книги, принесенные Алексеем в подвал, но меньше, чем через год запал их стал угасать. Без сильного, действенного лидера долго не выстоит ни одна кампания или организация.

Спустя два года друзья Дятлова вспоминали о клубе ПДС лишь в качестве веселых историй из своей юности. Миша уже второй год работал помощником адвоката, Саша купил микроавтобус и зарабатывал тем, что возил челноков в Польшу, а Андрей заканчивал экономический факультет все того же местного педагогического университета.

Каждую пятницу, если у кого-то из друзей не возникало срочных дел, парни собирались в любимом ресторанчике возле Ратуши под названием «Уинстон Черчилль» и, попивая пиво, вели беззаботные разговоры о том, или о сем.

В этот вечер в заведение было почти пусто – занято всего два столика. Поэтому приятели смогли занять свое любимое место – столик в правом углу напротив входа. Сделав привычный заказ – по три бокала пива на брата и по три порции жаренных куриных крылышек, друзья приступили к обмену свежими новостями. Бокалы с пивом сменяли друг друга, и вместе с ними менялись и темы разговора. Пригубив третий бокал, Миша стал рассказывать о своих последних победах на женском фронте.

Как обычно бывает, в какой-то момент кто-то из приятелей решил, что пива уже недостаточно и, подозвав официанта, заказал водки с мясом. В следующий миг на столе появилась водка, наполнились рюмки, а в головах друзей стали всплывать воспоминания о безумной юности.

– Мы с Саньком сидим в машине, и тут как бабахнет. Думаю, все допартизанился Дятлов, – говорил достаточно захмелевший Миша, улыбаясь во весь рот, – смотрю, бежит кто-то, даже не бежит – летит, только глаза, словно фары светятся – Андрюха.

– Я так тогда очканул, – не сдерживая приступ смеха, говорил Иванов, – что мог бы, не сбавляя темп, хоть до Киева добежать.

Саша так разошелся смехом, что и вовсе ничего сказать не смог.

– Веселое время было, – все еще улыбаясь, с ностальгией говорит Миша.

– А что сейчас слабо пошалить? – спрашивает Андрей.

– Да нет. Не слабо. Просто, так как раньше, не получиться. Все-таки ядром нашего движения был Дятлов, – отвечает Миша с еле заметной ноткой грусти в голосе.

– Да, – включился в беседу Саша, – Леха был бойцом.

– Умел зажечь сердца, – подхватил Андрей, – честно говоря, скучаю я за ним.

– Иногда мне кажется, что Дятлов продолжает чудить, только теперь сфера его влияния распространяется на всю Украину, – сказал Миша, – услышу по телевизору новость, что в Полтаве памятник Петлюре краской облили, или что на Говерле трезубец сломила, или что яйцами кортеж президента забросали в Харькове, думаю, не Леха ли шалит.

– Не думаю, – сказал Саша, – наверное, сидит сейчас Леха где-то в офисе, и по клаве стучит. Дома его ждет жена и дети.

– Нее, – отмахнулся Андрей, – не такой Леха. Помнишь, как он от Оксану послал. Мог бы ее забрать, и с родственниками не встречаться. А нет. Идея взяла верх.

– За Леху! Патриота другой страны, – поднимая рюмку, сказал Миша.

Из висевшей на спинке стула куртки Андрея заиграла музыка, и Миша, подхватив мелодию, стал петь: Славься, славься, из рода в род. Славься, великий наш русский народ. Врагов, посягнувших на край родной, рази беспощадной могучей рукой.

Андрей внимательно посмотрел в экран телефона. Номер оказался незнакомым, и он, отключив звук, положил мобильник на край стола. Через минуту телефон зазвонил опять. Иванов также отключил звук. Но владелец неизвестного номера не унимался. Андрею пришлось отключить звук и в третий, и в четвертый раз.

– Да что ж такое, – сказал парень, когда телефон зазвонил опять, – что за урод такой… Алле.

– Здрастуй дарагой, – сказал человек с ярко выраженным кавказским акцентом, – как паживаешь?

– Простите, с кем я говорю? – поинтересовался Шлыков.

– Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо, – ответил незнакомец.

– И что тебе надо, благодетель? – спросил Иванов.

– Мне надо 3 добровольца – один хитрый, другой сильный, третий исполнительный? – странно ответил кавказец.

– А я здесь причем? – сказал Иванов, никак не понимая, что от него ходят.

– Уже старых друзей не узнаем, – нормальным голосом сказал Дятлов.

Андрей побледнел от сказанных слов, и даже, как ему показалось, на секунду протрезвел.

– Леха ты? – почти выкрикнул Андрей, поднимаясь из-за стола. Вместе с ним поднялись Миша с Сашей.

Как оказалось, в этот день Дятлов приехал в Ивано-Франковск, узнал у мамы Иванова номер его мобильного и вечером набрал старого друга. Узнав, что сейчас Леха ждет друзей в давно забытом подвале, парни тут же расплатились с рестораном и пулей понеслись на встречу с пропавшим братом.

Миша со скрипом раскрыл дверь подвала, и первым обнял товарища. Вслед за ним Леху к груди крепко прижал Андрей, не выпуская из рук кулек, с приобретенной по дороге водкой и закуской. Обнявшись с Сашей, Дятлов выставил перед собой кулак, и парни приставили к нему свои сжатые молоты, как было всегда перед тем, как парни выходили мстить бандерлогам.

За 2 года Дятлов визуально изменился не сильно. Разве что возмужал – стал выглядеть мощнее – шире в плечах и уверенней в глазах. Правда, появилось в нем нечто загадочное. Что именно, парни поняли немного погодя.

– Как живете, братья? – поинтересовался вернувшийся из небытия товарищ.

– Да что там мы, – ответил Миша, – обычная, серая, неинтересная жизнь. Ты как?

– И я ничего, – ответил Леха, светившийся улыбкой, – долго рассказывать.

– Время у нас, сколько угодно, – сказал Андрей, и потряс вынутой из кулька литровой бутылкой водки.

– Э, нет, – сказал Дятлов, – для такого особого случая я приготовил что-то более подходящее. С этими словами лидер ПДС подошел к столу, и вынул из спрятанной под ним сумки небольшой черный ящик с нарисованным сверху зеленым кольцом.

Но когда парни присмотрелись, то увидели, что зеленое кольцо это вовсе не кольцо, а змей, вцепившийся зубами в собственный хвост. Дятлов приложил палец к ящичку с левой стороны, раздался треск, крышка раскрылась, и наружу выскочил небольшой флакончик похожий на амфору без ручек.

– Что это? – поинтересовался Миша.

– Это настойка на травах, – восхищенно смотря на сосуд, ответил Алексей, – что-то вроде Прикарпатского бальзама.

Разлив содержимое флакончика по заранее приготовленным четырем рюмкам, Дятлов поднял одну и посмотрел на товарищей. Парни с неохотой, подозрительно смотря на вернувшегося неизвестно откуда друга, подошли к столу и взяли по рюмке.

– Да чего такие лица мрачные сделали, – улыбнулся Алексей, – думаете, отравить вас хочу? За встречу.

С этими словами Дятлов поднес рюмку с жидкостью, похожую на коньяк, и опрокинул ее в глотку.

– За встречу, – хором повторили парни и опорожнили свои емкости.

Вкус у напитка оказался пренеприятнейшим – горький, противный, с резким неприятным запахом. Всех, за исключением Дятлова, вероятно хорошо знакомому с этим вкусом, скривило, будто они заглотнули сок красного перца смешанного с гнилым мясом.

– Что за хрень? – возмущенно сказал Андрей, прижимая ладошками увлажившиеся глаза.

– Настойка злая, – согласился Дятлов, – но последующий эффект компенсирует все неприятные ощущения.

Вытащив из сумки курительную трубку и футляр с табаком, Алексей сказал: – сейчас лучше всего закурить.

Но парням было не до курения. Казалось, что неприятная горечь во рту не только не отступает, а наоборот усиливается с каждой секундой и, словно кислота, начинает проедать плоть. Андрей вытащил из кулька бутылку минеральной воды, купленную запивать водку, отвинтил крышку и только собрался присосаться к горлышку, как к нему подскочил Дятлов и вырвал тару из рук.

Иванов обиженно посмотрел на него.

– Сейчас пить не стоит, – Сказал Алексей, обиженно смотрящему Иванову. В ту же минуту он смягчился и продолжил, – ну, разве что очень маленький глоточек, иначе стошнит, сильно стошнит.

Андрей сделал маленький глоток и передал бутылку Ряхину, который протянул к нему руку. После него маленький глоток сделал Миша.

После глотка живительной влаги, парням показалось, что горечь начала медленно отступать. Но это было лишь самовнушение.

Дятлов вернулся к столу и принялся набивать трубку табаком. Когда приготовления были закончены, он зажал трубку зубами, чиркнул спичкой, и крепко затянулся. До боли знакомый табачный аромат ударил парням в нос, и друзья мысленно тут же вернулись в прошлое, в те замечательные времена, когда в городе активно действовал клуб ПДС. С этими воспоминаниями с их лиц исчезло недовольство, и потихоньку стала вырисовываться улыбка. Интенсивность неприятных ощущений ослабилась, но окончательно не исчезла. Впрочем, теперь с этим можно было смириться.

– То, что нас не убивает, делает нас сильнее, – одновременно сказали парни, и вдруг окружающий мир переменился. Но в следующую секунду друзья поняли, что это не мир изменился, а их ощущение и понимание этого мира. Вернее, их внутренне изменение повлекло изменение внешнее. При этом на душе было необычайно легко и ясно.

Алексей в очередной раз затянулся приторно сладковатым табачным дымом и, всматриваясь в угрюмые лица товарищей, искренне улыбнулся.

Андрей автоматически похлопал руками по куртке, сунул руку в правый карман и достал из него пачку сигарет. Увидев это, Саша молча протянул к пачке. Миша, который курил крайне редко, также посчитал, что в такой момент закурить будет не лишним.

Затянувшись, Миша с восхищением осмотрел белоснежную комнату с небольшими окошками мутного стекла, устеленную шкурами хищников, обитающих на прериях Евразии – волков, медведей, рысей и лис. В верхнем углу комнаты висела старинная икона, а на прилегающей к ней справа стенке – щит с перекрещенными изогнутыми мечами. Миша перевел взгляд на человека, сидевшего напротив него, в красивом рыцарском доспехе с красным плащом за спиной и ерихонке с иконой, в котором он сразу же узнал великого князя Александра Невского с картины Павла Корина. Затем он посмотрел на богатырей, которые сидели по обе стороны на одной лавке с ним, и широко улыбнулся им. Без сомнения это были Добрыня Никитич и Алеша Попович с картины Виктора Васнецова «Богатыри». Странным образом происходящее ничуть не смутило его.

Не удивился и Саша, смотря в улыбающееся ему лицо широкоплечего мужчины в темно-синем мундире времен наполеоновской войны с высоким красным воротником, расшитым золотым узором, пышными золотыми эполетами, крестами и звездами на груди. Улыбнувшись ему в ответ, Саша перевел взгляд на опершегося на бугристую стену сруба одноглазого князя Голенищева-Кутузова и зачем-то кивнул ему.

Прославленный полководец кивнул ему в ответ, затем слегка поклонился его соседу и сидевшему с другого края лавки молодому офицеру. Офицер встал и зачем-то приложил сомкнутые пальцы правой руки с выпрямленной кистью к виску.

Сел паренек только после того, как Эрнесто Гевара одобрительно кивнул. Теплые чувства настолько наполнили Иванова в этот момент, что он, резво опустившись на лавку, издал странный звук, напоминающий то ли треск, то всхлип, то ли хруст.

– Я смотрю, вы готовы меня слушать, – сказал в очередной раз, пробежавшись по черным глазам единомышленников, Эрнесто Невский-Кутузов.

Все трое одобрительно кивнули головой, и Дятлов начал свой рассказ.

После того, как Алексею пришлось покинуть Ивано-Франковск, он осел в Киеве. Свой выбор он пояснил широкими возможностями крупнейшего мегаполиса страны. Во-первых, в многомиллионном городе будет довольно сложно найти участника инцидента в ночном мини-маркете. Во-вторых, для дальнейшего развития клуба, именно этому Алексей решил посвятить все свое время, Киев подходил лучшим образом. Ведь именно этот город отображал полноценный срез украинского общества, поскольку только сюда приезжала работать молодежь со всех регионов страны. А значит, можно было строить дальновидные планы по разворачиванию региональной деятельности клуба. В-третьих, город предоставлял возможность легко и быстро менять работу и место жительства, что при занятии подпольной деятельностью, было весьма кстати.

Проанализировав все вакансии, на которые Дятлов мог претендовать, он пришел к выводу, что максимальную возможность для развертывания клуба может предоставить работа охранником с графиком работы – сутки через двое или работа грузчика на рынке, занимающая в день 4 часа – два утром и два вечером. Поскольку работа грузчиком предусматривала тяжелые физические нагрузки, что повлекло бы за собой негативные последствия для клубной деятельности, Алексей устроился в охранную фирму «Меч». В его обязанности входило сидеть на проходной одной русской фирмы, которая занималась газозаправочным бизнесом.

Известие, что он будет работать в русской компании, изначально обрадовало Алексей. Но после знакомства с руководством, которое было представлено в основном москвичами, он несколько расстроился. Его сильно удивили манеры россиян, или как Алексей стал называть их после – северо-восточных готов, а именно, их отношения к нижестоящему персоналу. Директор и все его замы не стеснялись крепкого словца при общении, более того, они не упускали возможность унизить подчиненных, при чем в жесткой и изощренной форме, не брезгуя криками и рукоприкладством. В общем, вели себя крайне нагло, по-хамски. Алексей, пытаясь найти оправдание этим людям, списывал их манеры на суровость жизни в России, отсутствие должного воспитания и образованности. Но во время инцидента с заместителем директора по финансовым вопросам Владимиром Дмитриевичем Васюткиным, который был старше Дятлова всего на год, эти аргументы не сработали. Васюткин проведал, что Дятлов родился в Ивано-Франковске и перед уходом домой, решил поиздеваться над охранником.

– Что дятел? – сказал он и, подойдя к турникету, злобно посмотрел Алексею в глаза, – не знал, что ты оказывается бандеровская сучка.

От этих слов Дятлов побагровел, да так сильно сдавил зубы, что на его щеках образовалась ямочка. Алексей терпеть не мог, когда его называли дятлом, что случалось в начальных классах школы, пока он не поразбивал всем своим обидчикам носы. Но в этот раз куда более его возмутило второе оскорбление.

– Что раскраснелся, как пидарок на выданье, – заметив перемены в облике охранника, улыбнулся Васюткин, – ничего, скоро хохлы будете знать, кому кланяться.

Дятлов резко встал, сжал руку в кулак, и, на секунду задумавшись, зарядил обидчику правый боковой в челюсть. Удар был настолько сильным, что заместитель директора, не успев ничего понять, рухнул без сознания на пол, а по кафельной плитке со звоном и цокотом покатились его зубы. Придя в сознание, Васюткин жалобно завыл и обхватил кровоточащую челюсть рукой.

Дятлов присел возле него и шепотом сказал: – браток, я не дятел, ни пидарок на выданье, и тем более, не бандеровская сучка. А кланяться таким как ты, я никогда не буду.

Ясное дело, что с работой в фирме «Меч» Дятлову пришлось распрощаться. Но главное, что полученный во время работы с москвичами опыт помог ему понять одну очень важную истину. В русских, точнее россиянах дерьма не меньше, чем в западных украинцах.

– Бабушка была права, – подумал он тогда, – проекция России в моей голове резко отличается от реальной России. В чем Дятлов в последствии убеждался неоднократно. Особенно, после поездки в Москву.

Глава 8. Смысл человеческой жизни

Иванов замолчал и посмотрел на свои часы. Стрелки показывали начало шестого.

– Давайте прервемся. Устал я что-то говорить. К тому же, не мешало бы перекусить, – предложил Андрей и улыбнулся, – Вы не ели со вчерашнего дня, а голодная пресса кусает страшнее волка.

Шлыков ничего не ответил на эту шутку, а продолжил смотреть сквозь стену с поджатыми губами, делая вид, будто о чем-то рассуждает.

– Составите мне компанию? – спросил Иванов, слегка повысив голос.

Олег повернул к нему голову и ответил: – смотря в чем?

– В употреблении пищи? – сказал Андрей.

Шлыков как бы с неохотой одобрительно кивнул.

– Посидите, я сейчас все принесу, – сказал Иванов, и вышел из комнаты, не забыв запереть за собой дверь на замок.

Вернулся, как показалось Шлыкову, он довольно быстро со здоровым подносом в руках. На подносе стояла бутылка водки, пакет яблочного сока, небольшая кастрюля с супом, пару тарелок, ложки, вилки, ножи, стаканы, рюмки, нарезка колбас и копченого мяса, соленые огурчики и хлеб. Все это Иванов положил на стол, и принялся в первую очередь разливать суп.

– Не желаете для аппетита? – жестом предложил Андрей журналисту выпить водки.

– Желаю, – сухо ответил Шлыков.

Иванов разлил водку по небольшим рюмкам, и парни, не чокаясь, выпили.

Олег взял ложку в руку, но к супу не притрагивался, пока первым не начал есть Иванов. Заметив это, Андрей улыбнулся.

– Скажите, Иванов, если, конечно, это ваша настоящая фамилия. Хотя, какая разница, – сказал Шлыков, – не кажется ли вам, что вы, клуб ПДС, занимаетесь бредом.

– Что вы имеете ввиду? – уточнил Иванов, жуя бутерброд.

– Попытаюсь объяснить, – сказал Шлыков, – человек приходит в этот мир чистым, как белый лист бумаги. Ребенок, как пустой сосуд. И в зависимости от того, что в этот сосуд нальешь или положишь, тем этот сосуд и будет. Если положишь туда масло – это будет масленица, если нальешь туда бензин – будет канистра, а если насрешь туда, то это будет ночной горшок.

– Я так понимаю, по-вашему, мы являемся ночными горшками? – осведомился Иванов.

– Ну, может не так категорично, но то, что ваши головы засраны испражнениями, сомнений нет, – ответил журналист.

– Позвольте поинтересоваться, чем же нам головы позасирали? – спросил Андрей.

– Извольте, – согласился Олег, собирая сэндвич, – вы вчетвером жили в среде, в обществе, которое было настроено к вам враждебно. И вы решили платить этому обществу той же монетой. Получается, что ваши головы одновременно забиты украинским национализмов и русским шовинизмом. Но вы же, кажется, не глупый человек, вы должны понимать, к чему все это приводит в итоге – вы еще больше раздуваете это конфликт, тратя на него все свое время, силы и мысли, вместо того, чтобы заниматься чем-то нужным, осмысленным, полезным, в конце концов, выполнять свое человеческое предназначение.

– А какое наше человеческое предназначение? – спросил Иванов, улыбнувшись.

– У него много названий: обрести Бога, развить душу, укротить плоть, подняться над бренным, достичь нирваны, гармонии, просветления, – сказал Шлыков, – вы же со своей злобой, ненавистью и обидой топчетесь на месте. От этого душа ваша черствеет. Другими словами, вы напрасно прожигаете жизнь.

– А вы, значит, движетесь к Богу? – парировал Андрей.

– Я, по крайней мере, пытаюсь встать на этот путь, – ответил Шлыков.

– Работая журналистом? – иронично подметил Иванов.

– К сожалению, у меня нет другой возможности обеспечивать себя, – ответил журналист.

– На лицо явное противоречие, – сказал Андрей, – невозможно одновременно обретать Бога и обеспечивать себя, засоряя головы других людей навозом. Получается, что, обретая Бога для себя, вы лишаете возможности просветления не просто кого-то другого человека, а тысячи ваших читателей, поскольку с навозом в голове просветлиться увы невозможно. Бросьте это, пойдите работать грузчиком. Созидательный физический труд благоприятствует духовному росту.

Шлыков задумался над сказанным.

– Но вы никогда не пойдете на это, – продолжил Иванов, – я хорошо знаю таких как вы, журналистов, юристов, чиновников. На это есть много причин: эгоизм, страх, чувство причастности к чему-то значимому. Перечислять все мотивы бессмысленно. Все ваши слова о смысле человеческой жизни чистой воды профанация. У каждого человека свой смысл жизни. У кого-то он действительно заключается в просветлении, а у кого-то в водружении красного знамени на крыше Рейхстага. Я говорю образно.

– Не согласен, – ответил журналист, – смысл человеческой жизни один единственный. Все остальное является иллюзией этого смысла или банальной целью. Просветление – это смысл жизни, а флаг над Рейхстагом – это действие, преследующее целью раздразнить украинских националистов.

Теперь задумался Иванов.

– Поймите, невозможно обрести Бога, совершая такие действия, как уничтожение памятников, развешивание флагов, метание фекалий? – продолжил рассуждать журналист, – победить зло можно только добром. Когда тебя ударили по левой щеке, подставь правую.

– Пророк просто не встречался с нацистами, – возразил Иванов.

– А чем вы лучше националистов? – спросил Шлыков.

– Нацистов, – поправил журналиста Андрей, – Всем. Во-первых, мы не испытываем ненависти по национальному признаку. Нам все равно кто человек – еврей, китаец, украинец. Для нас важно, какой челок – порядочный, благородный, или же подлец, лицемер. Во-вторых, мы не нападаем, а обороняемся. В-третьих, мы в меньшинстве, причем в существенном. В-четвертых, мы отстаиваем свои человеческие права, которых нацисты нас пытаются лишить – право на свой родной язык, на свое понимание истории и культуры. Этого достаточно?

– Никто вас не пытается лишить ваших прав. Украинцы просто хотят восстановить свои права? – ответил Шлыков.

– Олег, вы действительно так считаете? Хорошо, ответьте тогда, пожалуйста, какую цель преследуют националисты, пытаясь уже не первый год ввести в паспорте графу национальности? – спросил Иванов.

Шлыков сжал губы и стал чесать себя рукой по подбородку.

– Для того, чтобы указать не украинцам их место в этом государстве, – ответил Иванов, не дожидаясь ответа журналиста, – поймите, Олег, появление ПДС в нашей стране было неизбежным. Мы появились благодаря националистам, как противовес и одновременно зеркальное отображение этой идеологии. Здесь следует уточнить, отражение в кривом зеркале. По сути, мы являемся одним и тем же, но с разными зарядами, как в электричестве, поэтому и притягиваемся друг к другу. Благодаря клубу ПДС украинский национализм питает свои силы. Разбив памятник Шухевичу, мы содействуем бандерлогам – скрепляем их ряды и привлекаем в их организации новых сторонников. С другой стороны, ПДС также питается за счет националистов, когда они бьют памятники советским солдатам. Получается некий круговорот разбитых памятников в природе. Опорой этого служат: наличие в обществе двух противоположных точек зрения и бедность. Отдельная благодарность СМИ, которые неустанно помогают создавать образ внутреннего врага, и блогерам «Украинской правды», разоблачающим пятую колонну, тем самым, порождая ее, затем укрепляя. Но это уже глубинные моменты, о которых сейчас говорить бессмысленно. Главное то, что наша страна имеет два равноценных противоположных полюса, которые никогда не сойдутся в единое целое. Действия националистов и наши действия способствуют органическому разделению Украины. И это правильно. Это благо. Так должно быть, и так будет.

– Не думаю, что на Западной Украине хотят разделения, – возразил журналист, – как, впрочем, и на востоке.

– А как вы тогда объясните недавнее заявление духовного лидера всех западных украинцев господина Андрухэвича, который заявил, что является патриотом Западной Украины. Хочу подчеркнуть, не патриотом Украины, а патриотом только Западной Украины. То есть, на всю остальную Украину он плевать хотел. Впрочем, как и все западенцы. Поймите, Шлыков, я не расист и не щовинист, но западенцы – это не совсем украинцы. Во всяком случае, разница между западенцами и украинцами, которые живут в центре и на востоке колоссальная. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я вырос там, и длительное время живу здесь. Разница это не только ментальная, религиозная, но и генетическая. Западенцы – это смесь четырех кровей – украинской, венгерской, польской и еврейской. У них даже окончания фамилий отличаются от исконно украинских, например -ук, -юк, -як, -ак, – ын, -ач, -яч, -уч, -ич, и так далее. Как говорит Ряхин, западные украинцы это венгрополяки, притворяющиеся украинцами, которые мечтают стать венграми или поляками, но признать это прилюдно стесняются. С другой стороны, живут себе они, да и пусть живут. Но нет, им надо всю остальную страну под себя подмять. Переделать по своему образу и подобию.

Шлыков достал из пачки сигарету и закурил. Иванов снова разлил водку по рюмкам.

– Блогеры «Украинской правды», – задумчиво сказал журналист, размышляя над словами о побочном эффекте СМИ, – Вначале было слово, и слово было хрен.

– Вот именно, – поддержал его активист клуба ПДС и протянул рюмку, – это основополагающее правило физики бытия. Скажи пятая колонна, и она тут же появиться. Скажи враг и начнется война.

– Ваши действия ведут к гражданской войне, – спросил журналист, – Вы не боитесь кровопролития?

– Мы этого не хотим, – ответил Иванов, – хотя, думаю, кровопролития не избежать. На Украине живет два совершенно разных народа, которые, как показывает история и практика, не могут существовать вместе. Народы эти будто неестественно сшиты. К сожалению, ни одна хирургическая операция по ампутации не проходит без крови.

– Не согласен, – возразил Олег, и только хотел высказать свои мысли по этому поводу, но Иванов остановил его.

– Послушайте, Шлыков, – сказал он, – Мы здесь не для того, чтобы вести светские беседы о национальной идее и единении народа. Ваша задача слушать, что я говорю, и задавать наводящие вопросы, а не растекаться мыслью по древу.

Шлыков строго посмотрел в глаза Иванову, поднялся, вытянул из сигаретной пачки, лежащей на столе, сигарету и подкурил.

– Говорите, наводящие вопросы, – сказал журналист, выдохнув клуб густого дыма, – хорошо. Что Дятлов принес за напиток в черном ящичке со змеей, кусающей себя за хвост?

– Это другое дело, – успокоился Иванов, – Помните, в моем рассказе Дятлов упоминал об английском ученом, который экспериментировал с напитком индейцев Амазонки Аяхуаской и создал свой препарат. Так вот, напиток, которым угощал нас Алексей в подвале, был чем-то схож с тем препаратом.

– Как же Дятлову удалось достать его? – недоверчиво спросил Олег, – неужели он пробрался в логово британских спецслужб?

– Нет, никуда Дятлов не пробирался, – ответил Андрей, – На этот препарат он наткнулся совершенно случайно. После прочтения книги об Аяхуаске, напиток богов все никак не выходила у него из головы, и он продолжил искать информацию о нем в Интернете. Там он и вышел на некого эзотерика их Москвы по имени Эдуард, который практиковал учения индейцев Амазонки, построенных на слиянием с Аяхуаской. Он еще книгу написал «Об осознании иллюзорности мира сквозь призму напитка богов».

Шлыкову на секунду показалось, что он что-то слышал об этом эзотерики, или даже встречался с ним лично.

– После довольно длительного общения, Эдуарт предложил Дятлову стать его учеником. Алексей согласился и тогда московский эзотерик повез его в амазонские джунгли, чтобы научить сливаться с напитком богов, а также раскрыть некую тайну бытия, – продолжил Иванов, – Кстати, именно после этой поездки Алексей осознал конечную цель клуба ПДС.

В Перу Эдуард познакомил Дятлова со своим гуру – шаманом племени Шипибо-конибо, и в течение двух недель они втроем бродили по джунглям, периодически сливаясь с духом Аяхуаски. Затем шаман объявил Дятлова человеком-пантерой, что означало конец обучения, в христианстве это равноценно обретению Иисуса в своем сердце, и куда-то удалился. Еще две недели московский эзотерик наставлял Дятлова на путь истинный самостоятельно. Парни экспериментировали с аяхуаской, усиливая или ослабляя определенные ингредиенты напитка, как это в прошлом веке делал британский ученый. В итоге им удалось получить несколько уникальных препаратов – с различными эффектами. Венцом их творения стал напиток, очищающий разум от мусора.

– Что это значит? – спросил Шлыков.

– Употребив напиток, человек на время избавляется от мусора в своей голове – левых мыслей и воспоминаний, которыми забита его голова. Мусор этот как бы собирается в одном месте и закрывается на замок, благодаря чему мозг очищается и начинает работать быстрее, эффективнее, глубже. Мысль человека будто становится стрелой, летящей в невесомости – с одной скоростью в одном направлении. Но главное, что если этот напиток одновременно употребит группа людей, то мысли спикера в этом коллективе будет не то что понята, уловлена, доступна, она будет осознана, даже прочувствована всеми слушателями. А поскольку любая мысль, рожденная по действием напитка, идеальна, все слушатели поверят в нее.

– Получается, что с помощью этого препарата можно протолкнуть любую идею? – поинтересовался Шлыков.

– В том-то и дело, что нет, – поправил Иванов, – не любую, а только ту, которая идеальна, можно сказать, божественна. Дело в том, что плохая, или любая мысль под действием напитка в голову никак не залезет. Такая вот особенность Аяхуаски.

Шлыков непонимающе посмотрел на парня.

– Если бы все люди употребляли этот препарат, человечество не знало бы горя, – сказал Андрей, и после непродолжительной паузы, продолжил, – Вы знаете, почему Министерство обороны Британии прекратило эксперименты с этим препаратом? Как выяснилось, участвующие в эксперименте английские разведчики стали развивать мысли, которые шли в разрез с задачами Министерства обороны туманного Альбиона. Они преследовали интересы не государства, а людей. А значит, были направлены во благо.

Шлыков удовлетворительно промычал, сложил руки замком на животе и укоризненно сказал: – Похоже, теперь я понимаю, зачем мне в задницу вогнали индейский дротик.

– Только чтобы успокоить вас, и настроить на беседу, – стал оправдываться Иванов, – вы были неконтролируемы. К тому же, препарат действует максимально эффективно только тогда, когда его пьешь не насильно и осознанно.

– Вы говорили, что в напитке московскому эзотерику удалось избавиться от побочных действий, – сказал журналист, – однако, могу вас заверит, галлюциногенный эффект был.

– Я говорил о минимальных побочных действиях. Это и есть минимальное побочное действие. К тому же Эдуард создал не один препарат, а несколько. У каждого напитка свои плюсы и свои минусы, – поправил Шлыкова парень и добавил, – скажите, Олег, а кем мы вам представлялись под действием препарата?

Журналист нахмурился, опустил глаза и тихо сказал: – имперскими штурмовиками из Звездных войн.

Иванов улыбнулся: – Хорошо, что не кем похуже. Это еще одно достоинство препарата. Слившись с Аяхуаской вы предстаете перед собеседником совершенно открытым – без масок и вранья. Поэтому, по вашей реакции понятно, как вы воспринимаете своего собеседника и как к нему относитесь. Как врагу, другу, единомышленнику или оппоненту. По вашей реакции мы поняли, что вы принимаете нас без страха и злобы, не как врагов, а, скорее, как оппонентов. К тому же, имперские штурмовики изначально были на стороне добра.

– Скажите, – поинтересовался Шлыков, – а почему Дятлов носит препарат в специфическом черном футляре с зеленым змеем на крышке, кусающим себя за хвост?

– Это по части учения московского эзотерика, – пояснил Иванов, – Зеленый змей, пожирающий самого себя с хвоста – это философический и алхимический символ – уроборос – обозначающий бесконечность, цикличность, возрождение. Но в нашем случае змей несет несколько иной смысл – это мысль, замкнутая в себе. Идеальная мысль, божественная. Змей кусает себя за хвост, чувствует боль и тут же осознает, что кусает самого себя. То есть, змея осознает себя. Понимаете, змея очищается и приходит к смыслу бытия. Другими словами…

В этот момент из кармана Андрея раздался царский русский марш. Парень достал из кармана телефон и снял трубку. Во время разговора Иванов произнес несколько односложных слов и, положив трубку, сказал Олегу: – Я ненадолго отлучусь, а затем мы продолжим.

С этими словами Андрей поднялся и вышел из комнаты, а Шлыков стал размышлять над тем, что поведал ему Иванов. Поначалу какое-то время он думал о аяхуаске, божественной идее и уроборосе, но незаметно посторонние мысли завели его в совершенно иные дебри.

– В славянских нациях, да и, наверное, не только в славянских, в славянских просто наверняка, есть три типа людей. Возьмем, к примеру, украинцев. Первый тип – украинцы с маленькой буквы. Их большинство, и они придерживаются принципа личного блага. Моя хата с краю. Второй тип – украинцы с большой буквы. Думающие люди. Самая тонкая прослойка. Из них очень небольшой процент – космополиты – золото любой нации. Третий тип – националисты (Украинцы, убежденные в своей уникальности и своем превосходстве над другими народами – пока что это менее 3% избирателей). Эта прослойка состоит в основном из бездельников и бедняков первого и второго типа. Разница между первым типом украинцев и прослойкой космополитов такая же, как между стандартным верующим, усердно бьющего поклоны в церкви, и так же усердно ворующего у соседа заготовленное для скота сено, и человеком с Христом в душе, когда вера находит отображение в мыслях и поступках. А разница между космополитами и националистами, как разница между агностиком и религиозным фанатиком, готовым распять за Христа собственную мать, если на то будет «воля божья». К кому же относятся парни из ПДС? Они явно не исповедуют принцип личного блага, точно не космополиты, блеска фанатизма в глазах также нет. Неужели все же какая-то божественная мысль зажгла их умы. Хотя, скорее дьявольская.

Ход мыслей Шлыкова прервал звук щелкающего замка. В комнатку опять вошел Иванов в этот раз с сияющим лицом.

– С чего бы это такая радость, – подумал Олег, и автоматически полез за очередной сигаретой.

– Давайте продолжать. Времени у нас остается не так уж и много, – многозначительно сказал Иванов и, сев на стул напротив Шлыкова, продолжил свой рассказ.

Глава 9. Тайные ритуалы и Интернет

После поездки в Перу конечная цель клуба ПДС стала ясна Дятлову, а значит пришло время прокладывать путь на вершину Фудзи. Перед тем, как начать набор кандидатов в новый клуб ПДС Алексей более полугода разрабатывал структуру своей организации и правила, которые должны были беспрекословно соблюдаться в его клубе. За это время он прочел не мало книг о тайных организациях и другую сопутствующую литературу. Строить организацию он не стал с нуля. Зачем придумывать велосипед, если кто-то это уже сделал до тебя, при чем давным-давно. Поэтому за основу своей новой организации он взял модель «Бойцовского клуба», а также использовал опыт казачьих и стрелецких войск царской России. Кроме того, некоторые моменты он позаимствовал у масонов, тамплиеров, алхимиков и еще черт знает кого.

По замыслу Дятлова, минимальной боевой единицей обновленного клуба ПДС должна была стать так называемая десятка – автономная мобильная группа из десяти человек, управляемая лидером, который избирался внутри десятки путем тайного голосования. Если во время подсчета голосов выяснялось, что явного лидера в десятке нет – несколько человек набрали одинаковое количество голосов, проводилось повторное голосование среди этих кандидатов. Если и в этот раз перевеса голосов не наблюдалось, набравшие равное количество голосов кандидаты решали вопрос лидерства между собой путем дискуссии. На это парням отводился один день. При чем не решить, кто из них будет лидером, они не могли. Уметь уступать – тоже важное качество, считал Алексей. Вначале Дятлов думал решать подобные споры дуэлью – кулачным боем, шахматным турниром или другим способом, но после размышлений отбросил эту идею. Такое решение вопроса повлекло бы за собой негативные последствия для целостности коллектива, и могло повредить общему делу. Лидер десятки избирался раз и навсегда, (если конечно рядовые члены клуба не высказывали ему недоверие) и назывался капитаном, точнее производным от этого слова – кэп, кэпом. Десять десяток входило в сотню и подчинялось сотнику, который избирался кэпами из своего круга, по аналогии с низшей ячейкой, но тайным голосованием. Таким образом, из лидеров десяток формировалась отдельная группа, которую Дятлов называл «элитная» десятка. Алексей был категорически против назначения лидеров любого уровня сверху. Он считал, что коллектив должен сам определять лучшего в своих рядах. Во-первых, внутри коллектива гораздо лучше видно человека, в отличие от стороннего взгляда. Во-вторых, такой подход уравнивает в правах всех членов клуба, а также создает эффект общей ответственности за свой выбор и больше скрепляет людей. Десять сотен входило в полк, которым управлял полковник, избираемый среди сотников по аналогии с выборами лидеров низших ячеек. Объединение сотников Алексей называл «сотая» десятка. Все полки входили в один корпус – всю армию, управляемую так называемой «полковой» десяткой. Это было высшее руководство клуба, в состав которого входили все полковники, Дятлов, а, в последствии, и трое его дворовых друзей. При этом роль полковников в принятии важных решений по клубу была формальной. Полковники выступали скорее в роли советником Дятлова и исполнителей его указаний.

Особое место в организации отводилось ритуалам. Алексей был уверен, что без обрядов и таинств не может существовать ни одно пристойное подпольное братство.

Перед вступлением в клуб каждый претендент на вступление в клуб ПДС проходил проверку на пригодность. Во-первых, претендент должен был разделять политические, вернее идеологические, точнее философские взгляды Дятлова, то есть клуба, что было одним и тем же. Во-вторых, кандидат должен был быть готов на все ради общего дела, включая самопожертвование. Хотя, это было скорее условное требование. В-третьих, кандидат был обязан беспрекословно выполнять любые задания и задачи, поставленные перед ним его лидером. Перед обрядом посвящения в члены клуба ПДС кандидат должен был пройти специальный экзамен – выдержать непростые психологические и физические нагрузки, включая испытание Аяхуаской. Только после этого клуб ПДС пополнялся новым бойцом.

Церемония вступления в братство проходила обычно в подвале, или другом укромном месте, где собирались парни из десятки. В комнате выключали электрический свет и зажигали свечи, чтобы предать событию дух таинственности. Кандидата раздевали, что символизировало его чистоту и открытость перед членами клубом, и завязывали глаза, подчеркивая слепую, безоговорочную веру в идею и общее дело. Затем парню и всем находившимся в комнате членам клуба разрезали ладонь, и молодые люди обменивались кровавым рукопожатием, таким образом, становясь кровными братьями. При этом, сдавливая ладонь очередного брата, кандидат озвучивал заранее заученную клятву.

Кровь также была центральным элементом и во время ритуала посвящения в капитаны.

На заранее приготовленном столе выставляли десять стаканов, до половины наполненных водкой. Один за другим к крайнему правому стакану подходили участники десятки, за исключением лидера, пробивали иголкой указательный палец, и стряхивали в стакан одну каплю крови. Кровь незаметно растворялась в водке, сохраняя ее кристальную чистоту. Хотя из-за тусклого света 10 свечей это могло только казаться. После того, как прокапывался последний рядовой боец десятки к столу подходил лидер. Кэп также пробивал себе палец, но капал по одной капле крови в другие девять стаканов. Затем лицо кэпа мазали влажной землей, чтобы он помнил, откуда вышел и куда вернется. Лидер брал стакан с кровью своих бойцов, а парни брали стаканы с кровью кэпа. Не чокаясь, парни опорожняли стопки. Частица кэпа переходила в его бойцов, а части бойцов в кэпа. Бойцы и их лидер становились единым, целостным организмом. После этого кэп зачитывал клятву.

Обряд посвящения в сотники проходил без крови, зато с небольшими телесными повреждениями, хотя, скорее увечья были моральными. К новоизбранному сотнику по очереди подходили участники «элитной десятки» и каждый с размаху лепил ему пощечину. Получив по лицу, сотник низко кланялся и благодарил брата, отвесившего ему оплеуху, за оказанную честь. Получив последний удар, сотник произносил клятву братству. Затем он по очереди запрыгивал на спины отхлеставших его единомышленников, и те, словно кони на арене цирка, катали сотника по подвалу, тем самым, признавая его власть над собой.

Меньше всего страдали во время посвящения полковники. Это был безобидный ритуал, который носил скорее имиджевый характер. Перед обрядом сотники надевали на себя белые платья, похожие на тоги древних римлян, в знак чистоты помыслов, и маски хищных животных на лица, в знак физической и духовной силы, точнее силы духа.

После избрания полковника, сотники брили один другому головы в знак оголения разума перед новым лидером. Маски при этом с лиц не снимались. Полковника переодевали в форму русского гренадера времен Наполеоновский войн, а на лицо надевали маску человека, поскольку человек стоит над любым животным, и вручали ему черно-желто-белое знамя с буквами ПДС. Сотники обступали своего лидера по кругу и, словно хор Турецкого, который частично лишили слуха и голоса (у кого-то все-таки был слух, у кого-то голос, а у кого-то и то и другое), исполняли гимн Глинки «Славься» без слов. Иначе говоря – музыкально мыча. Полковник во время исполнения гимна должен был стоять не шелохнувшись. После ритуала посвящения в зал заходил Дятлов одетый в черный монашеский балахон с капюшоном, закрывающим лицо. Он брал полковника за руку и уводил за собой в другой зал, где по центру на столике стоял черный ящик с зеленым кругом на крышке. Алексей раскрывал ящик, доставал пузырек с темной жидкостью, наполнял небольшую рюмку и протягивал ее полковнику. Затем Алексей наливал настойку себе, после чего он и полковник длительное время беседовали о чем-то важном. В конце этой беседы Алексей передавал полковнику рисунок русского гренадера с черно-желто-белым флагом в руке и надписью в ногах «Кровь обязывает действовать». В самое ближайшее время полковник должен был набить этот рисунок на животе под сердцем.

Когда с теоретической разработкой клуба ПДС было закончено, Дятлов приступил к практической реализации замысла. Первым делом, Алексей занялся поиском потенциальных кандидатов в свой клуб. И основным инструментом в этом деле стал Интернет. Глобальная сеть открывала небывалые возможности поиска сторонников его идей.

Действовал Алексей следующим образом. Вначале он составил список сайтов, которые теоретически могли посещать люди, разделяющие его взгляды, и оставлять свои комментарии. Зарегистрировавшись на таких сайтах, Дятлов стал активно принимать участие в обсуждениях тем, прямо или косвенно касающихся русскоязычных граждан страны. Во время таких споров Алексей выделял посетителей, которые активно и эмоционально, но без вульгарности, отстаивали схожие с ним взгляды, постепенно завязывал с ними дружеские отношения, и завлекал в свой клуб.

Было это так:

Сетевой разговор какого-то киевского форума.

Mr.free (потенциальный кандидат)

На песенном конкурсе «Червона Рута» где-то в Карпатах некоторым украинским певцам, за то, что они поют все свои песни на русском языке, присудили премию имени Шарикова. Тогда я подумал, а кто, вообще, они такие, чтобы раскидываться подобными оскорбительными знаками отличия. Моя семья испокон живет в Украине и говорит на русском языке, а теперь кто-то спустился с гор и рассказывает ху из ху.

Ariadna

Смешно, когда премию Шарикова раздают Швондеры.

Mr.free

По сути, это всем русскоязычным гражданам Украины дали премию Шарикова – тавро поставлено русскому языку и всем его носителям. После это мне очень, очень сильно захотелось встретить этих умников.

Darth Vader

Могу помочь со встречей.

Ariadna

Как они не понимают, что нельзя забирать у человека родной язык – это очень больно. Ведь они это пережили на своей шкуре.

Mr.free

Ariadna, о чем ты говоришь. Там не с кем беседовать.

Darth Vader

Вы еще всплакните. Вместо того, чтобы языками чесать, делали бы что-то.

Mr.free

Что тут сделаешь?

Darth Vader

Ну да, ну да. Что тут сделаешь. Нас ебут, а мы крепчаем. Бороться надо, батенька, а не крепчать.

Какой-то донецкий сайт

DonBass (потенциальный кандидат)

Во время цитрусового путча мой отец поехал в Киев. Он шел по Крещатику и ему девушки в вышиванках протянули флажок какой-то партии. Он не взял его, поскольку убежденный коммунист, и тогда девчушки стали обзывать его быдлом. В шахту отец спускается уже более двадцати пяти лет. Многие из вас знают, что такое шахта. Отец шутит, что шахтер не боится грешить, потому что на том свете ему не будет страшен ад. Больше километра в глубь земли стоишь на коленях в воде, глотаешь угольную пыль, ожидая завала, и после этого ты быдло. Да, быдло. Но понимаете в чем дело, в отличие от девочек в вышиванках на Донбассе хлеб зарабатывают не вышивкой и таночками, а кровью и потом. Жалко, что меня в тот момент с отцом не было. Я бы так хотел наматывать их волосы себе на кулаки, и разоравать их вышиваночки в клочья.

Форум «Украинской правды»

Одессит (потенциальный кандидат)

Сегодня Конституционный суд принял решение о дублировании всех иностранных фильмов на украинский язык. Я, к сожалению, не знаю украинский язык. Что мне теперь не ходить в кинотеатр, а начать активно изучать украинский язык? А если я не хочу этого делать, то что. Ну не хочу и все. Это же мое право, право человека и гражданина, учить, знать, хотеть.

Jakdobreshomuukrainci

А что ты хочешь. Ты же живешь в государстве Украина, наш государственный язык украинский.

Патриот

Степан Бандера – найвеличніший українець!

Шухевич_форевер

Смерть кацапам.

Пацик_з_Тернополя

Москалі винайшли тільки один непотріб – «цар-пушку», яка ніколи не стріляла, «цар-колокол», який ніколи не дзвонив, примітивну балалайку, порівняйте з нашою бандурою, та «шапку-укашку».

ПараДокС

А какой вклад украинцы сделали в мировую науку!!! 6 украинцев стали лауреатами нобелевской премии – Зельман Ваксман, Шмуль Агнон, Саймон Кузнец, Роальд Гофман, Илья Мечников.

Одессит

ПараДокс, в точку. Читаю имена и прям вижу перед собой украински вуса и вышиванки…

Пацик_з_Тернополя

Заткніть пельку, недобиті кацапури

Шухевич_форевер

Ненавиджу москалів.

Одессит

Эх, друзья-бандеровцы, приезжайте к нам в Одессу в гости. Экскурсию Вам устрою хорошую.

ПараДокС

Одессит, я как раз занимаюсь организацией таких поездок… Могу помочь

Первую десятку обновленного клуба ПДС Алексей собрал в течение месяца. Убедившись в надежности парней, Дятлов тут же стал привлекать их к работе по расширению клуба. В течение трех последующих месяцев клуб разросся до пятидесяти человек. Но этот результат не совсем устраивал Алексея. Поэтому к работе по привлечению новых сторонников клуба ПДС он стал привлекать вновь обращенных адептов. После этого организация стала разрастаться значительно быстрее. Кроме Интернета другим источником пополнения клуба служили сами клубники, приводившие в организацию своих друзей и знакомых. Единственное требование, которое выдвигал Дятлов членам клуба, собравшихся привести своих приятелей – абсолютная уверенность в том, что взгляды и моральные качества их товарищей соответствуют философии клуба. Так, всего за один год клуб ПДС насчитывал уже более 2 тысяч членов по всей Украине.

Однако Дятлов понимал, что с расширением клуба увеличится и вероятность проникновения в ряды патриотов неблагоприятных элементов, к которым он относил вероятных предателей, представителей правоохранительных органов, контролирующих подпольные организации, националистов и других нежелательных лиц, которые могли навредить общему делу. Поэтому важнейшим элементом защиты своего детища Алексей считал автономность каждой десятки. Если в одной клеточке организма заведется вирус, то он не сможет поразить весь организм.

Каждая десятка действовала самостоятельно, что, как и когда ей делать. В то же время, самостоятельность минимальной ячейки клуба была относительной. Если поступала команда сверху, десятка должна была отложить все свои дела и выполнять указание руководства.

Ни одной десятке нельзя было поддерживать отношения с другой и тем более проводить совместные акции. Однако добиться этого было довольно сложно. Часто случалось так, что в одном населенном пункте парни из разных десяток оказывались знакомыми, поэтому Дятлов ввел строгий запрет на разговоры о деятельности клуба между представителями разных десяток. Хотя такие разговоры все же были.

Чтобы не получалось накладок, (допустим, две группы одновременно решили провести схожую акцию) действия десяток согласовывались во время городского сбора клуба ПДС. Это могло быть собрание «элитной», «сотой» или даже «полковой» десятки, в зависимости от количества городских ячеек клуба.

Собрания лидеров десяток проходило два раза в месяц на заранее условленном Интернет-форуме. Во время этого совещания кэпы делились планами своей десятки на ближайшее время, обсуждали идеологические вопросы и выслушивали наставления и указания своего начальника – сотника.

Собрания сотников проходили также в виртуальном режиме, но чаще, чем у кэпов. Кроме того, во время общения сотников предусматривались более строгие меры предосторожности.

За день до собрания всем сотникам приходило СМС с указанием форума, на котором будет проходить общение, а также с указанием шифра, на котором будет вестись разговор. В общении клуба использовалось 10 шифров. Алексей довольно часто принимал участие в общении сотников под никами Ianus, Дарт Вэйдер, Парадокс. Парни знали, что под этими Никами скрывается кто из высшего руководства клуба, поэтому ко всем замечаниям или комментариям, исходивших от владельца этих ников, парни относились с особым вниманием.

С полковниками Дятлов проводил встречи довольно часто – раз, а то и два раза в неделю. Поскольку почти все полковники находились в разных городах, встречи эти проводились также в Интернете. Но в отличие от сотников, полковники встречались друг с другом и в реальной жизни. Раз в три месяца Дятлов проводил общее собрание в реале, во время которого парни обязательно сливались с Аяхуаской.

Время шло, и меньше чем за три года клуб ПДС расширился до 16 полков, или 16 тысяч сторонников дятловской идеи. Теперь, по мнению Алексея, можно было приступать к реализации основного замысла.

Собрав в Киеве всех полковников, включая дворовых друзей, Дятлов объявил им, что клуб созрел для более решительных действий.

– Когда мы создавали наш клуб, то понимали, что рано или поздно наступит день, когда мы выйдем из подполья и громко заявим о себе. Партизанские игры закончены. Пришло время бросить открытый вызов государству Украина. Мы хотим изменить мир, в котором живем. Хотим быть услышанными. Хотим, чтобы с нами считались. И мы заставим воспринимать нас серьезно. Сегодня мы бросаем перчатку в лицо огромной и сильной государственной машине, и громадина эта падет под нашим напором, – говорил Дятлов, отчеканивая каждое слово, приехавшим по его зову полковникам, – наша цель – ликвидация этого государства, на руинах которого мы создадим свое, новое.

Затем Алексей стал подробно раскрывать суть сказанного, которая сводилась к тому, что клуб ПДС должен начать в стране нечто схожее с революцией 1917 года. На обсуждение полкового совета был вынесен проект плана финального выступления клуба, написанным им от руки на нескольких листках. Прочитав его вслух, Алексей внимательно посмотрел на полковников.

– Что скажите, господа, – спросил он, у озадаченных коллег. Но озадаченные, или может даже напуганные члены клуба ПДС молчали.

– Я так и думал, – сказал Алексей, и подкурил заранее приготовленную трубку, – вам надо переспать с этой мыслью.

На следующий день высший совет клуба ПДС собрался с самого утра. Алексей зашел в комнату с подносом в руках, на котором стоял черный ящик с зеленым кругом на крышке и целая куча маленьких рюмочек.

– Сегодня мы примем, возможно, самое важное решение в своей жизни, – сказал Дятлов, поставив поднос на стол, – а подобные решения должны приниматься с чистым разумом.

С этими словами Алексей нажал потайную кнопку на черном ящике, раздался щелчок, крышка раскрылась, и из тела куба наружу вылез графинчик с жидкостью чайного цвета. Затем он разлил настойку по рюмкам, и жестом предложил парням опустошить емкость.

Какое-то время парни сидели молча. Кто кривился, кто потупил голову вниз, а кто удивленно рассматривая товарищей. Алексей достал трубку и закурил. Дым плавно слоился по комнате, и за его движением постепенно стали следить все полковники. Дым создавал невероятно реальные фигуры и образы, от которых нельзя было оторвать завороженный взгляд. Вот медленно поднимая и опуская крылья, пролетела летучая мышь, вот русский гренадер оголяет саблю, вот змея сворачивается кругом и кусает себя за хвост. Пока все наблюдали за фигурами из дыма, Алексей незаметно положил трубку на стол, достал отпечатанные на принтере листы с планом финального выступления и начал медленно и четко читать. Только он произнес первое слово, дым растворился, и парни развернулись лицом к чтецу. Так они сидели, пока Алексей не закончил читать.

– Замечания, предложения есть? – спросил Дятлов, осмотрев полковников.

– Чешир, – обратился к Дятлову полковник из Симферополя, – мы забыли предусмотреть запасы еды, если переговоры затянуться.

Дятлов на секунду задумался, и сделал пометку на полях плана. Вслед за полковником из Симферополя высказалось еще несколько человек. При этом каждый обращался к Алексею по-разному. Один парень назвал его сегуном, другой императорским величеством, еще один – игемоном.

Записав высказанные парнями замечания и предложения, Дятлов молча пробежался глазами по тексту, после чего стал читать его в слух. Закончив, он как в прошлый раз вопросительно посмотрел на полковников.

– Со всем согласны? – спросил он.

Парни молча кивнули. После чего Алексей стал делиться с ними подробностями и деталями финального выступления, которые по ряду причин не вошли в основной текст. В этот же день полковники, получив задания от Дятлова, разъехались по домам. А еще через несколько дней всем кэпам поступила команда предоставить досье на своих бойцов, имеющих отношение к армии и милиции. В информации следовало указать род войск, звание бойца, его должность и другую важную информацию.

Внимательно изучив поступившие от капитанов материалы, Дятлов выбрал 12 военных и 20 милиционеров. Все военные были не ниже младшего лейтенанта и проходили службу в трех частях, расположенных на востоке страны. Но главное, что именно при этих частях находились крупнейшие склады оружия в Украине, которым можно было легко вооружить целую армию. Милиционеры также носили офицерские звания, и работали либо в местах дислоцирования военных частей, где служили отобранные Дятловым офицеры, либо вблизи этих мест.

В указанное время все отобранные Алексеем парни собрались в столице. Дятлов разделил военных и милиционеров, и первую встречу провел с армейцами. Вначале он угостил их своим божественным напитком, затем прочел пафосную речь, что, наконец, для клуба ПДС наступает время открытого финального боя с государством Украина, предупредив, что бой этот будет опасным и, возможно, кровопролитным. Также он предложил отпустить того, кто по каким-нибудь причинам не хочет участвовать в этом деле. Правда, предложение это было сделано в довольно пренебрежительной форме.

– Кому страшно, может быть свободным, – сказал он.

Естественно, публичных трусов не нашлось. После этого Алексей перешел к делу:

– Проводить митинги протеста в нашей стране, как, впрочем, и любой другой, также бесполезно, как пытаться пробить головой кирпичную стену. Единственный способ достичь цели – революция с оружием в руках. На вас, ребята, возлагается самая важная миссия – добыть нам оружие.

Детально обсудив системы защиты армейских складов, к которым имели отношения парни из клуба, целью для нападения была выбрана часть в Артемовске. В этой части служили трое парней из клуба, а один из них имел непосредственное отношение к военному складу.

Мишень была определена, и парни приступили к разработке плана ограбления. В первую очередь военные должны были решить две задачи – разобраться с охраной склада и обеспечить заезд на территорию нескольких грузовиков. После этого следовало загрузить оружие в машины и обеспечить беспрепятственный выезд грузовиков с территории части. Далее грузовики должны были ехать в места, где их будут ждать легковушки, которые займутся дальнейшей перевозкой оружия более мелкими партиями. Конечный пункт назначения амуниции – населенные пункты, с которых клуб ПДС начнет свое финальное выступление. В конце разговора Дятлов дал указание военным на месте провести несколько репетиций ограбления склада.

Для безопасной перевозки оружия Алексей решил задействовать милиционеров клуба. Чтобы, в случае остановки машины патрулем, не возникло никаких проблем. Синие фуражки, как известно, друг друга не штрафуют и не обыскивают. Поэтому после встречи с военными Дятлов отправился беседовать с работниками внутренних органов. Вводить в курс дела клубных милиционеров Дятлов не стал. По его мнению, чем меньше человек знает об этой задумке, тем выше вероятность, что она выгорит. На встрече с милиционерами Алексей в целях безопасности сообщил лишь, что в ближайшее время им надо будет сопровождать в поездке некоторых членов клуба и помогать им с дорожными патрулями, если придется.

Спустя три недели, непосредственно перед началом операции Алексей вновь собрал участников ограбления, чтобы выслушать их отчеты и еще раз обсудить план действий. Через два дня военный склад был успешно ограблен.

В канун проведения операции лидер первой Севастопольской сотенной десятки Иван Палагнюк сидел в баре и медленно потягивал через трубочку томатный сок, не сводя глаз с входа. Когда до опустошения стакана оставалось сделать всего один глоток, дверь раскрылась, и в заведение зашел худощавый парень в синих джинсах и желтой футболке. Он осмотрел зал, нашел Палагнюка, какое-то время пристально рассматривал его, затем подошел. Обменявшись с полковником рукопожатием, парень сел напротив Ивана и протянул ему большой желтый пакет.

Палагнюк взял его двумя руками.

– Вскрыть дома, – сказал парень.

Палагнюк было собрался что-то спросить у молодого человека, но тот быстро поднялся, кивнул головой и торопливо направился к двери.

Иван беспомощно проводил его взглядом, потом, как бы опомнившись, подозвал официантку, расплатился и поспешно вышел. Зайдя в квартиру, Палагнюк запер дверь на замок, сел на диван, распечатал пакет и достал из него три белых конверта, помеченные цифрами 1, 2, 3. Открыв конверт с цифрой 1, Иван вытащил из него распечатанный лист и принялся читать текст.

– Время настало. В понедельник о нашем клубе узнает вся Украина. А последующие наши действия, возможно, приведут к жесткому, кровавому противостоянию, или даже к гражданской войне. Видит Бог, мы не хотели этого, но, к сожалению, других вариантов нет. Если ваши намерения остались такими же сильными, как и в момент вступления в наше братство, и вы готовы ради общего блага пойти на риск и возможную жертву, тогда желаю всем нам удачи. Если же по каким-то причинам вы не готовы, мы не будем держать на вас злобы, и отпускаем с миром с одной лишь просьбой – не мешать.

Под этим текстом был напечатан другой – с пометкой инструкция к действию для готовых вступить в бой членов клуба патриотов:

– До понедельника каждая десятка должна сшить по три черно-желто-белые стяги с аббревиатурой нашего клуба – в черной полоске желтая буква П, средней желтой полоске белая буква Д, в нижней белой полоске черная буква С. В ночь с воскресенья на понедельник вы должны вывесить эти флаги на зданиях в центре вашего города. Это делается, чтобы заявить о себе и проверить готовность вашей десятки к финальному выступлению. От количества флагов на центральных зданиях зависит участие вашего города в финальной битве, и успех нашей революции в целом. В случае подтверждения готовности к действию, через три дня мы начинаем бой. Бой за новую жизнь в новой стране.

Согласно инструкции Палагнюку следовало размножить это письмо и обеспечить передачу копии каждому лидеру десятки в городе.

Отложив первое письмо в сторону, Иван распечатал конверт с цифрой 2. Второе письмо также как и первое состояло из двух частей – основной части и инструктажа.

В смысловой части письма говорилось о том, что полковник Иван Палагнюк перед началом финального выступления должен организовать развертывание своего полка следующим образом: в день Х поздно ночью возле Сапун-горы сразу за памятником красноармейцам должны собраться по десять представителей из каждой городской сотни. В этом месте должна состояться передача части украденной из военного склада амуниции. Кроме того, здесь должен был пройти краткий инструктаж по обращению с оружием. Затем с начала рабочего дня каждая сотня должна была занять заранее определенное здание в центре города, среди которых были государственные учреждения, торговые центры, здание местного телецентра, матросский клуб и дом офицеров флота. При этом каждая сотня должна была не просто занять здание, а обеспечить его защиту по периметру. На крышах близлежащих домов в должны разместиться парни со снайперскими винтовками и пулеметами.

После занятия зданий следовало заблокировать все входы и выходы. Людей, находящихся в помещении, надо было собрать в одной комнате и лишить средств связи – мобильных телефонов и компьютеров. При этом, говорилось в письме, надо попытаться успокоить их. Над каждым захваченными зданием надо было поднять черно-желто-белый флаг с буквами ПДС.

Также в письме говорилось, что поддерживать первый Севастопольский полк будут два других городских полка, еще один полк, собранный из сотен Западной Украины, будет находиться в резерве. Лидеры этих полков, говорилось в инструктаже, получили свои письма и инструкции одновременно с Палагнюком.

Кроме того, в инструкции подчеркивалось, что координация действий и связь должна осуществляться только через Интернет, и только через один сайт. Адрес форума в письме прилагался.

Особой пометкой в письме было выделено, что в случае агрессии со стороны военизированных формирований государства Украина решение о применении оружие каждый член клуба принимает самостоятельно, без команды сверху.

Письмо с цифрой 3 продолжало тему финального выступления, однако касалось отдельного мероприятия – захвата здания телецентра. В захвате этого здания, говорилось в письме, помимо Севастопольской сотни, возглавляемой непосредственно Палагнюком, должна была участвовать какая-то специальная десятка из Киева. Узнать ее Иван должен был по паролю, который прилагался в письме в зашифрованном виде.

В захваченном здании телецентра революционеры планировали прокручивать в эфире местного телеканала заранее приготовленную видеозапись – обращение к мировой общественности, в котором объяснялись причины выступления клуба ПДС, призыв к президенту, парламенту и Кабинету министров Украины не прибегать к силе, а способствовать отделению юго-восточного региона, и также призыв к населению, разделяющему взгляды патриотов другой страны, поддержать их восстание.

Это обращение следовало прокручивать по местному телеканалу бесперебойно. Если же трансляцию обращения каким-то образом обрубят, следовало зачитывать его с помощью громкоговорителя из окна здания. Кроме того, запись обращения следовало выложить на сайте Йутюб, а также бросать распечатанные листовки с крыши здания телецентра. В конце инструкции говорилось: Судьба нашего восстания зависит только от информирования общественности – без поддержки населения, нас ждет провал и смерть.

Текст обращения следовал после инструкций:

Севастопольцы, братья! День, который каждый из вас с нетерпением ждал, настал. Сегодня всем нам выпал шанс забрать свой город у государства Украина. Враждебного нам государства, которое на протяжении уже более 20 лет искореняет нашу культуру, нашу историю, наш язык и нашу память, вместо этого навязывая свое, чуждое нам – то, что никогда не примет русская душа. Это государство не считается с нашим мнением и делает все, чтобы сделать из нас покорных безродных холуев. Многие из вас говорят, что с 1991 года проходит третья оборона Севастополя. Но кроме разговоров никто из вас дальше не пошел. Всегда сложно сделать первый шаг. Мы этот шаг сделали. И теперь все зависит только от вас. В руках у нас оружие, но мы не террористы. Таким образом, мы подчеркиваем серьезность наших намерений. Мы готовы сложить головы за свои принципы, за нашу свободу. Вопрос, готовы ли вы?

Мы призываем поддержать наше выступление и устроить бессрочную акцию протеста с требованием признать независимость нашего нового государства, которое будет сформировано на основе Юго-Восточной части Украины. Сегодня точно такие же акции проходят в Донецке, Луганске, Одессе, Симферополе, Николаеве и других городах этих регионов. Нас миллионы, и все мы хотим одного, а значит, все у нас получится. Поэтому, севастопольцы, выходите в центр города, блокируйте улицы, и вырывайте свою свободу.

Мы предупреждаем, что государство будет давить вас. Давить жестоко. Во все города, которые участвует в восстании, будут направлены армейские и военизированные подразделения. Не исключено, что против нас будут применять боевое оружие. Возможно, в стране сегодня начнется гражданская война. Но не мы ее начнем, мы примем бой. Потому что альтернативы у нас нет.

Севастопольцы, вы выдержали две труднейших обороны города русской славы. Доведите до конца третью. За такое дело и умереть не страшно. Все на улицу, стройте баррикады, берите в руки оружие. Вместе мы победим.

В этот же день схожие письма, с учетом специфики поставленных задач, получили все другие полковники или сотники клуба ПДС. В течение следующего дня информация о восстании была доведена до каждого члена дятловской организации.

Глава 10. Стихи и пошлость

– Флаги были вывешены в понедельник. На следующий день вы меня выкрали. Я провел здесь ночь. Получается, что завтра утром вы начнете свое восстание? – с серьезным выражением лица спросил Шлыков.

– Я же говорил вам, что времени у нас мало, – улыбнувшись, ответил Иванов.

– А армейские склады, получается, были ограблены в конце прошлой недели? – уточнил журналист.

Иванов одобрительно кивнул.

– И чтобы не поймали по горячим следам, восстание решено проводить сразу после ограбления, – продолжил Олег.

Иванов кивнул еще раз.

– А если бы у вас не получилось ограбить склады? – поинтересовался журналист.

– Такого быть не могло, – ответил Иванов, – впрочем, на этот случай у нас был продуман план б. Мы бы ограбили оружейные охотничьи магазины.

– Вы знаете, Андрей, когда я прочитал новость о флагах то, порывшись в Интернете, наткнулся на раздел с названием ПДС на сайте «Литературного портала», – спросил Шлыков, – имеет ли ваш клуб какое-то отношение к этому разделу?

Этот вопрос привел Иванова в некоторое замешательство. На секунду глаза его помрачнели, лицо побелело, а на лбу выступили морщинки.

Пошарив в кармане, он вытащил мобильный телефон, несколько раз нажал на кнопку и приставил трубку к уху.

– Он знает о «Литературном портале»? – сказал он неизвестному Шлыкову собеседнику.

После непродолжительного молчания, Иванов отложил трубку от уха, нажал сбой и сунул телефон обратно в штаны, после чего спросил журналиста:

– А вы сами как считаете, какое отношение мы имеем к этому сайту?

– Наверное, вы используете его для своих ритуалов. Или для разгрузки. Взрывы памятников – это работа. Переделывание стихов на свой лад – для души, – предположил Шлыков, – но, честно говоря, переделки эти получаются у вас не очень

– Хотя, – предположил журналист, и глаза его блеснули, словно он наше разгадку, – скорее всего, сайт этот вы используете для шифрованных переписок.

Иванов усмехнулся, – это шедевры Дятлова. Пристрастие к стихам у него со студенческих лет. Свои стихотворения у него, мягко говоря, получаются не очень, вот он и коверкает классиков. Впрочем, с позиции современного искусства его личная поэзия вполне конкурентная. К пример, прочту из раннего.

А полететь бы мне на вертолете К-52
По бледной пустыне
Расстреливая из крупнокалиберного пулемета
Несущихся в панике, обезумевших от ужаса кенгуру
С тающей кислотной маркой во рту.

– Да, – многозначительно протянул Шлыков.

– Впрочем, по словам Алексея, сейчас писать стихи, по меньшей мере, пошло, – продолжил Андрей, – Другое дело проза. Если бы не клуб ПДС, Дятлов точно стал бы писателем. Тем более, что секрет успешной современной украинской прозы он раскрал давным-давно. Держится этот успех на трех столпах – национальном колорите, мистике и эротике. Грубо говоря, напиши рассказ о том, как Леся Украинка сидит в вышиванке в украинской мазанке, повсеместно украшенной национальными узорами, и, мастурбируя на портрет Тараса Шевченко, который периодически подмигивает ей, размышляет о евроинтеграции, признание и слава тебе гарантированы.

– Хм, – сказал Шлыков, и сложил руки на груди, – а на каких столпах, по его мнению, держится русская литература?

– Почти на таких же, – ответил Иванов без запинки, – только вместо эротики там порнография, и как довесок повсеместно по тексту торчат уши деспотичной власти. Единственное исключение – писатели метафизики, которые помимо всего вышесказанного еще и пытаются найти смысл человеческой жизни.

– Интересно, – машинально ответил журналист, о чем-то попутно размышляя.

– Ничего интересного, – ответил Иванов, и вернулся к истоку разговора – вы оказались правы, мы действительно используем раздел ПДС на сайте «Литературного портала» в качестве шифрованной переписки. Перед общением мы выбираем стих, который будет служить основой, кидаем всем ссылку на этот стих и ключ к шифру. Именно этот сайт будет использован во время финальной битвы.

– Ясно, – сказал Шлыков.

– Ко мне еще есть вопросы? – поинтересовался Иванов, взглянув на часы.

– Нет, – ответил Олег, немного поразмыслив.

– Тогда ждите Алексея, – сказал он, поднялся и вышел из комнаты.

Глава 11. Интервью и поцелуй змея

Дятлов тихо открыл дверь и по-кошачьи зашел в комнату к Шлыкову. Журналист полулежал на кровати, облокотившись лопатками о стенку, и о чем-то думал.

– Еще раз здравствуйте, – сказал Алексей, чтобы обратить на себя внимание.

Олег медленно перевел на него взгляд, и увидел перед собой удивительную картину – перед ним стоял обнаженный Дятлов в тонкой набедренной повязке, едва закрывающей гениталии. Все тело его было покрыто замысловатыми узорами черного цвета, состоящими из кругов, соединенных между собой прямыми линиями. Голову его украшал странный головной убор похожий на раскрытый над головой веер из перьев красного цвета, который весьма органично смотрелся с окрашенным в синий цвет лицом.

Алексей подошел к столу, взял стул, развернул его сидением к журналисту и, присев в позе лотоса спросил: Мы можем приступать к интервью?

Внешний вид Алексея лишил Дятлова речи, и в ответ на его вопрос, он издал звук похожий на бурчание голодного желудка.

– Вам смущает мой внешний вид? – будто догадался Дятлов, – простите, на умывание и переодевание просто нет времени. Я не знаю, насколько долго затянется наш с вами разговор.

– А зачем вы так вырядились, – поинтересовался журналист.

– Я исполнял танец войны племени Шипибо-конибо, – объяснил лидер ПДС, – Вы же знаете, какие события нас ожидают завтра.

– Ну да, ну да, – иронично ответил Олег, наконец, совладав с собой, – Вы знаете, до вашего прихода я думал об этом интервью. Так вот, до сегодняшнего дня мне было безразлично, при каких условиях проводить общение. Главное было получить доступ к телу, а там, беседуй хоть во время прыжка с парашютом. Но благодаря вам я понял, что все обстоит несколько иначе. Одно дело, когда ты берешь интервью, другое дело, когда тебе его дают.

– Ну, вы все несколько драматизируете, – сказал Дятлов, по-доброму усмехнувшись, – все гораздо проще.

Сказав это, Алексей заложил руки за спину и, немного повозившись, отвязал от набедренной повязки небольшой мешочек, завязанный узелком. Размотав его, он протянул Шлыкову что-то прямоугольное.

Журналист посмотрел на предмет, в котором сразу же узнал свой диктофон.

– Телефон вам отдадут чуть позже, – сказал Дятлов.

Помимо диктофона Дятлов вытащил из мешочка еще что-то. Шлыков перевел взгляд с диктофона на Алексея и увидел в его руке небольшой квадратный ларец черного цвета с зеленым кольцом на крышке.

– Чудный напиток захватили с собой, – подметил журналист.

– Да, – ответил Дятлов.

– Мозги хотите мне прочистить? – продолжил язвить Олег.

– Напиток не прочищает мозги, а очищает разум, – спокойно ответил Дятлов, – если вы думаете, что с помощью препарата я смогу влиять на вас, навязывать свое мнение, как мастера гипноза, тогда вы не правильно поняли то, что вам рассказывал о нем Иванов.

– У меня, слава Богу, голова хорошо работает, – ответил Шлыков, – в очищение мозга не нуждаюсь.

– Вы полагаете, – усомнившись, сказал Дятлов, – вспомните, как изменилось ваше восприятие слов и окружающей действительности, когда мы пульнули в вас дротик. Вы не просто слушали Иванова, вы услышали его. А это не одно и то же. При этом вы сохранили трезвость ума и остались верны своим взглядам и принципам.

– Пожалуй, – с легким сомнением согласился журналист.

– Но попробовать препарат из дротика, это все равно, что войти в квартиру через форточку, словно вор, при этом, постоянно опасаясь быть пойманным хозяевами дома – неподготовленным подсознанием. Когда вы пьете препарат добровольно, вы получаете совершенно иной эффект, будто входите в квартиру через дверь, где хозяева воспринимают вас как гостя.

– Мне почему-то кажется, что вы намекаете, будто в моей голове, помимо меня, обитает еще кто, – сказал Шлыков.

– Речь сейчас не об этом, – ответил Дятлов, – Сегодня мы будем говорить о клубе ПДС и разделении искусственного и неприродного объединения под названием государство Украина.

С этими словами Алексей нажал невидимую кнопку в шкатулке, крышка раскрылась, и наружу выскочил флакончик с темной коричневатой жидкостью.

Дятлов наполнил две непонятно откуда взявшиеся рюмки. Видимо, он вытащил их из мешочка вместе с ящичком, одну из которых протянул журналисты. Немного поколебавшись, Шлыков принял рюмку.

– Перед тем, как вкусить нектар, советую вам включить диктофон, – сказал Дятлов и опрокинул жидкость из рюмки в рот.

Олег включил диктофон, положил его ближе к Дятлову, и опорожнил свою емкость. Резкий, неприятный запах ударил ему в нос, и неимоверная горечь наполнила всю ротовую полость. Журналист сморщился, опустил голову на колени и застонал.

В следующий миг Шлыков почувствовал, что Дятлов похлопал его по плечу, и поднял голову.

Алексей протянул ему подкуренную сигару, и сказал: – лучше всего сейчас закурить.

– Что это? – спросил Олег, принимая сигару.

– Простая сигара из Перу, – ответил Дятлов, – после напитка лучше всего подходит именно она.

Шлыков принял сидячее положение и увидел, что Алексея подкуривает еще одну сигару для себя.

Журналист наполнил ароматным табачным дымом рот, который практически моментально убрал горечь.

– Закройте глаза, и постарайтесь ни о чем не думать, – сказал Дятлов Олегу, и сам захлопнул свои веки.

Шлыков некоторое время подозрительно смотрел на него, но затем все же выполнил просьбу ряженого.

Сколько прошло времени, Олег сказать не мог. Безмыслие, словно невесомость, в которой паришь неизвестно куда безвольно и бессмысленно. Вначале словно откуда-то издалека до него стали доноситься слова, который с каждым последующим словом становились все громче и громче, будто кто-то подкручивал громкость прибора, воспроизводившего звук.

В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шёл Творец Вселенной.
Остановившись, Он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я всё могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой нуждою ты тесним?»
И человек сказал: «Я – русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.

– Кто это? – спросил Шлыков.

– Некто Николай Зиновьев, – ответил знаковый голос.

Олег открыл глаза и увидел перед собой наряженным индейцем Дятлова, тело которого все также покрывали удивительные узоры черного цвета из кругов, соединенных между собой полосками. Но была в этом индейце одна существенная странность – рисунке на теле парня светились зеленым неоновым светом, а вместо человеческой головы у него была голова пантеры.

– Человек-пантера! – сказал Шлыков с восхищением.

В ответ на это индеец с кошачьей головой затянулся сигарой и почтительно поклонился.

– Перед тем, как я начну отвечать на ваши вопросы, мне бы хотелось рассказать одну историю из моего детства, – начал говорить человек-пантера, – Как-то сидел я в большой комнате и смотрел телевизор, когда защелкал замок, и в квартиру вошла моя мама. Я услышал, что мама плачет, и подбежал к ней. Оказалось, что она не плакала, а смеялась словно умалишенная. Я спросил ее, что случилось. Не прекращая смех, мама стала рассказывать о разговоре, который произошел с ней только что в подъезде. В общем, мама шла домой и встретила в подъезде соседку Марину. Стоят они и разговаривают, как из своей квартиры выходит баба Наталка, о которой вам рассказывал Иванов, и говорит Марине: – а я горжусь тем, что я украинка, намекая соседке на то, что она разговаривает на русском языке. – И я горжусь тем, что я украинка, – ответила ей Марине. – А я горжусь тем, что я русская, – ответила мама на язву бабы Наталки, и тут, будто забралась смешинка, хохотнула. После чего она кивнула соседкам и стала пониматься на свой этаж, уже во всю смеясь. – Что тебя рассмешило, – спросил я у мамы. – Глупость, – ответила мама, – которую вдобавок повторила и я. – Какая глупость, – ответил я в недоумении. – Человек не может гордиться тем, что он не контролирует. Можно годиться своими поступками, выработанными у себя качествами, достижениями, но нельзя гордиться тем, на что ты не влияешь, – стала объяснять мама, – от нас не зависит то, какой национальности мы родимся, но от нас зависит, какими людьми мы будем. Ясное дело, что украинец гордится тем, что он украинец. Русский, что он русский. Японец, что он японец. Кот Вася тем, что он кот. Пес Шарик тем, что он шарик. То есть, пес.

– Истинно так, – согласился Шлыков.

– Вы должны понимать, именно этим мы отличаемся от националистов, – добавил человек-пантера.

На последнем сказанном слове тело индейца исчезло, а кошачья голова, оскалив зубы, стала парить по воздуху.

– Кроме того, – сказала парящая голова пантеры, – Клуб ПДС – это не модное объединение. Я никогда не гнался за модой, не покупал футболки с Че Геварой, кроссовки-говнодавы, книги модных писателей, вышиванки, когда их покупали практически все. Я всегда придерживался того мнения, что человек не должен проглатывать все то, что вертят перед его носом. Только змея, замкнутая в кольцо, способна узреть истину. Мой университетский профессор как-то привел довольно забавный пример касательно истины. Истина, как мяч, раскрашенный по вертикали неповторяющимися цветными полосками. Смотришь на него с одной стороны, видишь одни цвета, обойдешь с другой стороны – видишь совершенно другие. Часть истины – это еще не истина. Или, как любят у нас говорить у каждого своя истина. Но истина может быть только одна единственная. Она либо есть, либо ее нет. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Иванов, и потянулся рукой к парящей голове, – только все цвета одновременно увидеть невозможно. Проведя под ней рукой, журналист убедился, что голова ни к чему не крепиться. Тогда Олег выпрямил указательный палец и коснулся головы пантеры. Неожиданно от прикосновения голова лопнула, словно мыльный пузырь, и в воздухе осталась только парящий звериный оскал, который с точки обзора Шлыкова казался ему улыбкой.

– Чешир, – сказал Олег с чувством, словно он недавно сталкивался с этим персонажем.

Однако улыбающаяся челюсть составляла компанию журналисту недолго. Изначально паря четко и явно она постепенно стала становиться прозрачной, затем и вовсе растворилась в воздухе.

После исчезновения собеседника, Шлыков подумал, как странно, что литературные персонажи могут оживать. И думалось ему так хорошо, как никогда раньше. Неожиданный вопрос, прервал ход его мыслей, точнее одной единственной мысли.

– Может еще сигару? – спросил Дятлов, сидевший на стуле напротив журналиста, закинув ногу за ногу. Одет он был в черные джинсы и желтую футболку. Лицо его было белым и чистым. При этом в руке Алексей сжимал трость с набалдашником в виде головы Дарта Вэйдера.

– Спасибо, нет, – ответил Шлыков, и с полной серьезностью заявил – ну что ж, все это очень интересно, однако вернемся к интервью. Скажите, Алексей, вы будете принимать непосредственное участие в вашей финальной битве, или будете руководить восстанием дистанционно? Скажем, отсюда?

– Серьезность затеянного дела не оставляет путей к отступлению. Я буду принимать участие в битве? – ответил Алексей.

– И в каком городе вы будете бороться с государством Украина? – задал наводящий вопрос Шлыков.

– Я думал, вы догадаетесь, – ответил лидер ПДС, – конечно, в городе русской славы, Севастополе. Собственно, Крым, и будет эпицентром восстания. Сторонники этого государства всегда знали, что полуостров – ахиллесова пята Украины.

– Мне кажется, есть еще одна причина выбора Севастополя. Там стоит российский флот, в случае чего можно будет рассчитывать на него, – добавил Шлыков.

– Упаси господи, – ответил Дятлов, – привлекать Россию к нашему восстанию крайне опасно. Если они вступят в бой, мы проиграем. Но думаю, Россия не станет агрессивно вмешивать во внутренние дела Украины. На то есть много причин, хотя бы – имидж перед мировым сообществом, сильная Европа и Америка, экономическая целесообразность. Да и мы этого не хотим.

– Подождите, – озадачился журналист, – вы не хотите воссоединиться с родиной своих предков?

– Только относительно недавно я понял фразу, которую любила говорить бабушка, когда я был маленьким. Россию, Алеша, надо любить на расстоянии, – сказал Дятлов, – Увы, Олег, России, которую я представлял себе, которую создали в моей голове бабушка и друзья семьи, пожалуй, лучшие представители русской нации, настоящие интеллигенты, а также книги по русской истории и литературе, на самом деле не существует. Безусловно, я продолжаю верить в Россию, при этом, понимая, что верю в пустоту.

– Странно, – с недоумением сказал Шлыков, – получается, что вы хотите создать некое новое государство, населенное русскими, русскоязычными гражданами, но при этом не связанное с Россией.

– Не совсем так, – поправил журналиста лидер ПДС, – мы хотим создать государство, связанное не с Российской Федераций, а с Россией, которой на самом деле не существует. Россией, в которую верили русские писатели, декабристы и белые офицеры, а не немытую Россию – страну рабов, страну господ. Другими словами мы попытаемся оживить фантазии русских интеллигентов. Чтобы их выстраданный уроборос воплотился в реальности.

– Но это бред, иллюзия. Это невозможно, – возразил Шлыков.

– Мы попробуем, – спокойно ответил Алексей.

– Насколько я понимаю, успех вашего выступления зависит от поддержки местного населения, – сказал Шлыков.

– Безусловно, – ответил Дятлов.

– А что если народ не поддержит вас? – спросил журналист.

– Значит, все мы погибнем, – с улыбкой сказал лидер клуба патриотов другой страны, и продолжил уже серьезно, – Но нас поддержат. На чем строиться моя уверенность? Наш многотысячный клуб существует же, и пополнялся он исключительно из граждан этой страны. К тому же о поддержке наших идей большей частью Юго-Восточной Украины свидетельствуют соцопросы, которые проводились по заказу националистов, что исключает вероятность завышения результатов, скорее наоборот. И, наконец, я чувствую, что наш призыв будет услышан.

– Вам не страшно, что по вашей вине могут погибнуть люди? – задал Шлыков вопрос, которые недавно озвучил Иванову.

– Одновременно и страшно и не страшно. Я не знаю, что такое война. Я могу только представлять ее себе. Выстрелы, взрывы, крики, плач, реки крови, оторванные части тела, танки, гусеницами растирающие человеческие тела в кашу. Но, боюсь, мои мысли на эту тему слишком далеки от реальности. С другой стороны, как бы всем нам не было страшно – у нас нет другого выбора. Мы не можем сосуществовать вместе с западенцами, поскольку…

– Хорошо. Иванов мне рассказывал причины, – остановил Дятлова журналист, – а что, если государство пойдет вам на уступки. Если согласиться выполнить ваши требования. Ну, там дать вам расширенную автономию, сделать для вас русский язык государственным?

– Если пойти на это, значит продолжить раскачивать качели, которые не останавливаются уже более 25 лет. Возможно, какое-то время русскоязычным гражданам будет комфортно, но равно или поздно националисты снова займутся нами с новым запалом, – ответил Дятлов и, немного помолчав, продолжил, – Когда тетива лука натянута, ее надо спускать.

– Допустим, ваше восстание завершится удачно. Что дальше? – задал следующий вопрос Шлыков.

– А дальше мы будем жить. Строить свою страну. Пробуждать совесть у народа. Искоренять жлобство, воровство, кумовство, ложь, приравнивать всех перед законом. Я уже говорил, мы будем создавать государство, Россию, в которую верили русские интеллигенты – Новороссию.

– Алексей, как показывает практика, революции делают идеалисты, а ее плодами пользуются подонки, – сказал Олег, – не думаете, что с вашим переворотом может произойти нечто подобное?

– Все может быть. Мы ни от чего не застрахованы, – согласился Алексей, – но я уверен в порядочности, честности и благородстве членов клуба ПДС. Я знаю их не первый год. Ни секунду не сомневаюсь, что с такими парнями у нас все получиться.

Еще долгое время журналист и лидер клуба патриотов другой страны беседовали о тех или иных моментах восстания в подвале неизвестного дома.

А когда вопросы исчерпались, Дятлов поднялся и протянул Шлыкову руку:

– Олег, простите, но вас выпустят завтра, после того, как начнется восстание, – сказал он, схватившись рукой за ручку двери, – Сами понимаете, мы не можем рисковать. Иванов сейчас принесет вам ноутбук, и вы можете начинать писать статьи и готовить интервью.

– А если я не стану давать интервью редактору, и публиковать его, или напишу полный бред, порочащий вас.

Алексей улыбнулся: – Вы настоящий журналист, а значит поступите правильно. Впрочем, у вас будет время подумать об этом.

– Зачем вам это интервью? – спросил Олег, – у вас и без него пиар-кампания продумана.

– Лишнего пиара не бывает, – ответил Дятлов с усмешкой, и открыл дверь.

– Шлыков, а если у нас все получиться, сложится ситуация, когда многим придется выбирать, где жить – в Украине или в Новороссии, – спросил Алексей уже из коридорчика.

Шлыков посмотрел на него, поднял плечи и скривил рот, – не знаю.

– Зато я знаю… Впрочем, вы можете подумать и об этом, – улыбаясь, сказал Дятлов и закрыл за собой дверь.

Эпилог

Московский эзотерик Эдя снял футболку, и ученик вместе с проводником – душой, спящего человека, призванной для ритуала, уставились на оголенный торс жреца. Вернее татуировку, выбитую на его груди – зеленого змея, вместо чешуи покрытого птичьими перьями, который, свернувшись кольцом, пытался поглотить самого себя, вцепившись в хвост. Костер уже во всю разгорелся и, приятно потрескивая, освещал пространство вокруг на несколько метров. В джунглях было тихо, но не страшно. Эдя выпрямил спину, и свет костра осветил весь его живот, благодаря чему ученик с духом смогли увидеть продолжение нагрудной наколки, до этого скрытой тенью. Снизу, зацепившись лапами за живот змеи (к такому выводу пришли парни, поскольку голова пресмыкающегося смыкалась с хвостом почти под шеей парня), висела летучая мышь. Точнее, это были две летучих мыши как бы слитых в одну. Эдя внимательно следил за учеником и прозрачным духом, и после того, как убедился, что они рассмотрели все элементы нательного рисунка, сказал:

– Человек-пантера, сегодняшняя ночь станет определяющей в твоей жизни. Наши пути, недавно пересекшиеся не волей случая, но замыслом пернатого змия, вновь разойдутся. Ты забудешь многое из наших разговоров и дел, однако именно этот вечер, момент, вернее переживание, отложится в твоей голове, будто прекрасный сон. Сегодня ты поймешь, что тебе делать дальше, и решение это будет идеально верным. Но перед тем как вкусить кровь бога, я должен рассказать тебе легенду. Таков ритуал. Тяжело и глубоко вздохнув, учитель начал повествование:

– В одной скале жила колония летучих мышей – вампиров. Испокон веков они верили, что являются высшими существами на земле – темными богами, еженощно принимающие подносимые им жертвы. И каждый раз, высасывая кровь из крупных животных, они убеждались в своем величии, истинности и неоспоримости своей веры. Но однажды они узнали, что кроме них есть другие мыши-вампиры. И что те мыши вовсе не считают себя богами, а совершенно наоборот. Как-то к ним в пещеру залетела неизвестная старая мужская особь вампира. Эта мышь сообщила им, что прилетела сюда, чтобы умереть, пояснив, что в их сообществе было принято перед смертью улетать к вершине священной горы Хакон Нетте. Но сил у вампира оказалось больше, чем он рассчитывал, и ему все-таки удалось перелететь священную гору. Об этом он мечтал еще с детства. После чего мышь случайно залетела в пещеру, где жили вампиры, считающих себя богами.

Во время беседы со жрецом и другими представителями колонии выяснилось, что старый вампир не только не считает себя богом, а уверен, что является обычным чистильщиком. Мыши не поняли, что значит быть чистильщиком, но, почувствовав в этом слове нечто уничижительное, объявили его слова ересью.

– Мы каждый день пьем кровь из крупных животных, которые в сотни, а то и тысячи раз превосходят нас по силе и размеру, – завопили мыши, доказывая свою божественность, – мы постепенно высасываем из них жизнь, взамен давая возможности жить их виду. Мы дети зла, и внуки хауса.

На эти слова старый вампир рассмеялся, и сказал: – вы простые кровососы, паразитирующие на животных, которые даже не обращают на вас внимания, настолько вы ничтожны в их глазах. Им проще отдать вам несколько капель крови, чем тратить энергию на то, чтобы стряхнуть вас лапой, или ударить хвостом. Но не отчаиваетесь, есть в вашем деле светлое начало. Вы высасываете из животных плохую кровь, тем самым, очищая их организмы. Вы чистильщики, а значит вы воины света. И нет ничего лучше, чем служить добру.

От этих слов мыши рассвирепели, их глаза наполнились безумием, а сердца злобой. Они кинулись на нежданного пророка и стали высасывать из него остатки крови.

– Ну что, мы чистим твою кровь, или высасываем жизнь, – кричал во время расправы над вампиром обезумевший жрец, пытаясь выбить из умирающей мыши отказ от своих слов. Но старый вампир, собравшись с духом, в ответ сказал только спасибо, после чего издал свой последний вздох.

Закончив рассказ, Эдя достал позади себя длинную индейскую трубку, подкурил ее, несколько раз крепко затянулся, кашлянул, и передал ее ученику.

– Многие люди считают, что они вампиры, но на самом деле являются санитарами, – философски сказал Эдя, – и наоборот, будучи вампирами, считают себя санитарами. От этого в мире возникают все проблемы. Но нарушить этот порочный круг самообмана очень сложно. Только когда чистильщик, считающий себя вампиром, осознает, увидит в себе вампира, только тогда он станет чистильщиком. И наоборот, когда вампир, считающий себя чистильщиком, узрит в себе чистильщика, только тогда он станет вампиром. Другими словами, тем, кто он есть на самом деле.

– Но согласно легенде, – сказал Алексей, – вампир и чистильщик это одно и то же.

– Безусловно, – ответил Эдя, – вампир и чистильщик сидит в каждом человеке, но только когда ты подвесишь их на кольце уробороса, другими словами, замкнешь в мысли, только тогда соединишь в одно целое – или вампира, или чистильщика. Понятно?

– Более менее, – ответил парень.

– Я понял, – оживился прозрачный дух, – многие журналисты считают себя санитарами, в смысле чистильщиками, думая, что делают полезное для общества дело. А на самом деле они как вампиры, сосут кровь из однородного тела читателя. В каком-то смысле народ, замкнутый в государстве, это тоже змея, правда, незамкнутая в кольце.

– Ты, говоришь, журналист из Киева? – спросил Эдуард, припоминая разговор во время обряда призыва духа спящего проводника.

– Да, – ответил дух.

– В чем-то ты прав, говоря о народе, как о змее – продолжил учитель, – однако, твое суждение, что журналисты вампиры, несколько ошибочно. Безусловно, очень часто журналисты сосут кровь из тела общества, но при этом они одновременно и чистят ее. Как бы тебе объяснить – у змеи есть голова, так сказать думающие люди, все остальное – хвост. Голова – это менее 5% от целой змеи, хвост – 95%. Так вот, сося кровь из 95% змеи, они чистят ее у 5%. Но это получается только у тех журналистов, которые осознали в себе вампира. Все остальные пытаются сосать кровь у 100% змеи. Понятно?

Дух в ответ кивнул, и принялся обдумывать сказанные учителем слова.

– Зачем я рассказал вам эту историю, – продолжил Эдя, – мой рассказ должен отложиться у вас в голове, перед тем, как мы попробуем новую версию напитка, над которой я трудился весь сегодняшний день. Как только мы сольемся с духом пернатого змея, он откроет нам некий смысл, укажет путь, которому мы будем следовать дальше в жизни. При этом змей предложит нам два варианта – быть чистильщиком или вампиром. И этот выбор мы должны будем сделать сами. Знайте же, какой выбор мы не сделаем, это будет правильный выбор, потому что другого выбора человек, вкусивший кровь змея, сделать не может.

С этими словами, Эдя положил перед собой черный ящик с замкнутым в кольцо зеленым пернатым змеем на крышке, нажал на кнопку, и из ларца наружу выскочил флакончик, наполненный почти до края жидкостью чайного цвета. Затем он подошел к духу, поднес к его едва распознаваемой голове бутылку и сказал: – дунь в горлышко на удачу.

Конец

Андрей Толстиков