У неё было два недостатка: она была честна, на голубом глазу говорила такое, отчего мне становилось невыносимо больно – про мужчин своих говорила, про любовное трепетание. И ещё она была замужем – в этом был второй её минус.

Я встретил её в красногорской качалке, пропахшей железом и потом. Было странно её там увидеть, маленькую каштановолосую красавицу. Она сидела верхом на скамье тренажёра и тянула на себя перекладину, широким размахом, руки – как крылья. Сосредоточена, поясницу выгнула и ни на что кругом не обращает внимания – старается.

Я с каким-то своим железом вдруг оказался рядом. Может, спросил что-то, не мешаю ли, например. Она вопросительно повела головой в мою сторону, мы встретились глазами – этого оказалось достаточно, чтобы я сразу захмелел от её взгляда. Он был очень тёплым, туманным и обволакивающим, этот взгляд.

Самым главным в её взгляде было то, что он был неравнодушным. В нём была половая доброта, он обещал небывалую сексуальную щедрость. Тогда я не умел сформулировать всё, что увидел в её глазах, поэтому я просто “повёлся” за своим сердцем. Сердце забилось в угол и дрожало, как настигнутый погоней заяц.

В этот момент я обнаружил во рту привкус сладкого лекарства, как когда-то в больнице, когда лежал под капельницей с осложнением аппендицита, а в животе образовалась душная пустота, словно склеились внутренности.

Меня потянуло на продолжение. Всё, что меня окружало в повседневной жизни, ни в какое сравнение не шло с тем, что пообещали мне её флюиды. “Сейчас или никогда”, – решил я, и, провожаемый непонимающим взглядом моего друга Влада, подошёл к ней на ватных ногах.

– Слушай, вот что хотел сказать… – с хрипотцой начал я, смущённо улыбаясь и глядя в пол, – Ты показалась мне очень… – тут я посмотрел на неё. Её глаза расширились и жадно ловили каждое слово. – … Очень интересной. Дашь свой телефон?

– Спасибо, очень приятно такое слышать! – в медлительном изумлении проговорила она, – Телефон? Не знаю… – она с сомнением покачала головой, – Давай сначала познакомимся.

Я не возражал. Через минуту мы были уже знакомы, и я снова спросил, как ей можно позвонить.

– А то сейчас мне идти надо, меня ждут… – объяснил я, кивнув в сторону Влада, дожидавшегося в стороне, – Но ты такая… Я не могу уйти без твоего номера!

Она поколебалась секунду. Лёгкая тревога на мгновение промелькнула в её взоре.

– Хорошо, записывай, – быстро сказала она, словно решившись на что-то, – Только вечером мне звонить нельзя. Будешь звонить – звони днём. Днём и в будни, – чётко проинструктировала девушка. Её звали Лиза.

– Это кто? – спросил меня Влад, заводя свою “Волгу”. Я плюхнулся рядом на пассажирское сиденье.

– Не знаю, – ответил я, глядя прямо перед собой. Влад и сам смотрел, не вперёд, а куда-то вглубь себя, в общем в душу не лез.

– Но скоро узнаешь, как я понял, – Влад был вполне удовлетворён ответом, – Ты познакомился, что ли?

– Ну!

Влад закурил в открытую дверь, пока машина грелась. Влад был в “секте” любителей “Волги” Как и его отец, и дядя, Влад из российского автопрома признавал только эти громоздкие чёрные посудины.

– Всё остальное – не автомобиль, – так говорили они меж собой, имея в виду “Лады” всякие.

– Гаек ведро, как ещё ездит – не ясно! – провожал взглядом классику “Жигулей” отец Влада. В том, что их чёрные “членовозки” такие же вёдра, чем ты их ни обтягивай и какую “инкрустацию” ни делай, они не признавались даже сами себе. Была в их отношении иррациональная нежность к “Волгам”, которую я, впрочем, уважал.

– Все ездят, “Волга” – та плывёт, – говорил Владов дядя.

Влад слушал спокойно, и неясно было, согласен или нет. Сначала ездил на двадцать четвёртой, потом перевернулся на ней, машина на металлолом. Надо было покупать новую, и вот настал момент истины. Можно было уже иномарку взять, хоть с пробегом, но годную. Влад долго выбирал, но в итоге взял “Волжаночку”, тридцать первую, новую.

– У неё салон велюровый! – хвастал Влад, – Смотри, я музыку качественную тут сделал…

Я сам ездил тогда уже на сильно подержанном маленьком Рено, доволен был страшно, после “Четвёрки”-то! Над Владом подшучивал, но он крякал только да отшучивался.

Машина грелась. Была зима, январь. Новогодние праздники были уже позади. Мы хорошо нагулялись и напились в эти праздники, прошерстили новогодний “Красногорск кабацкий” вдоль и поперёк. Мы любили местные кафешки с их незатейливыми новогодними приманками: мигающими китайскими гирляндами на козырьках, бедными скучающими девицами, коротающими вечер за бутылкой “Советского”… Влад вынес из этих праздников многообещающий, но затем какой-то вялый роман с худой великовозрастной блондинкой по имени Майя. Он уже ездил провожать её на самолёт в Тайланд (а это означало, что известная степень близости с нею была достигнута). Я из праздников не вынес никого и ничего, кроме потяжелевшего тела и приопухших от пьянства глаз.

Теперь работы было невпроворот. Мы работали в одном отделе. Я начальником, главным по финансам, Влад аналитиком. По вечерам мы ходили в качалку, и временно не пили. “Выгоняли “Оливье” из организма”, – шутили мы.

Я тогда ещё жил с родителями. Со своей девушкой я был в размолвке, хотя дело в общем-то шло к свадьбе. Мысль о ней я отгонял всеми силами, закрывал глаза и затыкал уши – только чтобы не видеть и не слышать о будущем, которого для меня, мне казалось, уже не существовало.

Незнакомка из качалки, Лиза эта, растопила лёд, окружавший меня доныне.

Влад докурил и захлопнул дверь “Волги”.

– Не, я так не умею! – нарушил молчание он, – Я или по пьяни знакомлюсь, или в интернете, что чаще… А так чтоб на трезвую голову подойти – это нет! – Он обезоруженно покачал косматой головой.

– Давай, вези уже! – весело скомандовал я, – К метро подкинешь?

…

Мы встретились с Лизой в один из будних дней в красногорском кафе – это было единственное место и время, возможные для неё. В предыдущие дни я звонил два или три раза, но всякий раз она не соглашалась на встречу. По телефону Лиза разговаривала быстро и удивлённо, словно не могла поверить, что я ещё не бросил эту затею, встретиться.

Отчасти её удивление было объяснимо. Раз, два отказала, так чего ради было продолжать звонки? Надо сказать, я не люблю добиваться женщин и никогда никого подолгу не добивался. Пытался удержать, да. Но я не завоеватель. Мне интересно, только если само в руки плывёт, как в этом случае. Я чувствовал, что Лиза сама в руки плывёт.

Её удивление от моих звонков было нежным, с тихой радостью и с неким знанием. Кажется, она понимала, ради чего я звонил. Наверное, она успела выучить не один жизненный урок, который начинался с подобного знакомства. Каждый мой звонок делал её тон всё более снисходительным, и в конце концов она предложила день.

Ради встречи мне пришлось отпроситься с работы. Уходить с работы посреди белого дня было очень неудобно и непривычно. Я занимал важный пост и испытывал постоянный страх упустить что-то важное, что может привести мой отдел к роковой ошибке. Однако ради встречи с Лизой я пренебрёг здравым смыслом и покинул рабочее место, пообещав быть доступным по мобильному.

Кафе было старым красногорским злачным местом. Наверное, следовало предложить ей встречу в каком-то более модном заведении, но почему-то мы оба сошлись на «Золотой подкове», так оно называлось.

Я заказал чай с лимоном и в ожидании Лизы стал осматриваться. Днём в кафе всё было не так, как по вечерам и ночью. Днём всё казалось до обидного прозаичным: стены, обшитые дешёвыми разноцветными панелями, высоченные старые окна вдоль всей наружной стены, от пола до потолка, наполовину закрашенные серой краской, высокие крутящиеся стулья из драного кожзама вдоль барной стойки, и пол, каменный пол из вытертых временем квадратных мраморных плит. Пол мне нравился. Он был капитальный. Я улыбнулся, вспомнив, какой он скользкий, когда танцуешь.

– Привет, чего улыбаешься? – Лиза тронула меня за плечо. Мало того что она проникла в кафе, не замеченная мной, так она ещё успела раздеться и сдать одежду в гардероб.

– Привет, непривычно это место видеть днём, – ответил я, улыбаясь.

– Часто сюда ходишь?

– Бывает. С другом заходим.

– С тем? Из спортзала?

– С ним, – кивнул я.

Она была удивительно похожа на кого-то: то ли на известную актрису, то ли на кошку из какого-то мультфильма. Я не мог вспомнить. У неё были вьющиеся каштановые волосы, ласковые и немного удивлённые кошачьи глаза и невозможно милый, чуть раздвоённый нос. Почему она, такая красотка, оказалась со мной здесь, в этом захудалом кафе в центре Красногорска? У неё, должно быть, отбоя нет от мужчин. Наверное, какой-то изъян отталкивает её от «гламурной тусовки», подумал я, я тут же нашёл его: над верхней губой, рядом с ямкой, у неё было небольшое тёмное пятно, которого я раньше не замечал.

– Что смотришь? – спросила она, заметив, как я пожираю её глазами.

– На тебя хочется долго-долго смотреть, ты очень красивая, – ответил я, зачарованный.

– Спасибо, но не надо сейчас меня смущать, – довольно розовея, промолвила она. Что будем заказывать? – она деловито взяла в руки меню, – Я ещё не обедала сегодня.

– Смотри, выбирай, что хочешь, – опомнился я.

– Что пить будем? – негромко пропела Лиза.

– Тебе надо куда-то? на работу там…

– Неа, – беззвучно, лишь с помощью мимики ответила она, закусив губку, и вдруг взглянула как-то странно, с откровенной прямотой и из-под длинных своих ресниц. – Отовсюду я отпросилась.

– Тогда выпьем?

– Ага, – энергично кивнула она, – Так хочется холодного пива! Можно?

– Конечно.

Мы заказали пива и две порции «мяса по-французски». Пиво принесли быстро. Мы с удовольствие выпили, пивная пена набежала на её губы, обведя их соблазнительные контуры. Изучив лицо, я перекинулся на её руки. Её руки были аккуратными, округлыми, ухоженными. Ногти короткие, закруглённые.

– Зачем ты мне звонил?

– Чтобы повидать.

– А повидать зачем?

– Глупый вопрос.

– Да, глупый, – согласилась она, – Но ты разве не понял, что я далеко не всегда свободна?

– Я тоже далеко не всегда свободен, – уверил её я, откинувшись и закурив.

– Вот как? – удивилась она.

Я кивнул.

– Да, хорошо ты меня остудил сразу! – уважительно произнесла она, покачав милой каштановой головкой.

– Почему ты не свободен?

– У меня девушка.

–  Что ты в таком случае тут делаешь?

Я пожал плечами, отвернувшись к окну.

– А? – спросила Лиза, – Я не расслышала.

Ничего не отвечая, я вновь повернулся к ней и взял её руку в свою. Когда я почувствовал её упругую ладонь, я готов был издать стон удовольствия. Из руки в руку потекла зудящая – словно десну раскровенили зубочисткой – страсть.

Она не убрала руки – и стала поглаживать мою ладонь пальцами, отчего по ней пробегал щекотный ветерок.

На губах было солоно и сухо, мы смачивали их большими глотками пива. Принесли заказ. По-видимому, мы оба были голодны, и рады были заняться горячим мясом, обильно приправленным сыром, луком и майонезом.

…

Она избегала моих прямых вопросов о себе, меня же расспрашивала с интересом, продиктованным скорее вежливостью: о друзьях, о работе, об увлечениях. Я рассказывал, она слушала, но это было лишь то, что лежит на поверхности. У нашего общения было “двойное дно”, параллельно существующие смыслы. Смыслы эти передавались через наши сцепленные ладони. Мои скулы чесались от желания начать целовать её прямо здесь, в этом сонном обмеревшем кафе, где белый свет с улицы, просачиваясь через окна, смешивался с жёлтым светом уже зажжённых в зале ламп, образуют неуютную серо-жёлтую смесь.

Мы хотели заказать повтор пива, но передумали и попросили армянский коньяк. Сначала коньяк резанул грубо, встав поперёк правил, но через пять минут уже казался приятным и пился легко.

– Значит, ты клюнул на мои глаза, – размышляла Лиза вслух.

– Угу.

– И что же ты там увидел?

Я задумался. Потом постарался объяснить:

– Я увидел в них определённое обещание.

– Обещание? И что же они обещают?

– Любвеобилие.

– Не, ну нормально, вообще! – слабо возмутилась Лиза, хихикнув, – Приводит молодой человек на свидание и говорит такие вещи!

– Какие?

– Ну… Обещание в глазах. Теперь попробуй не исполни… Забавно!

– Ты говоришь, как будто ты невольница какая-то.

Лиза с интересом посмотрела на меня, но промолчала.

– Дашь мне покурить? – попросила она, – А то смотрю на тебя, и так хочется!

Я прикурил и протянул ей сигарету.

– Ну вот, теперь от меня будет пахнуть, как от узбечки: пивом, луком и сигаретами! – деланно расстроилась Лиза.

– Узбечки не курят. И не пьют пива, – засмеялся я, – Скорее как от эскимоски – олениной, луком и табаком!

– А-ха-ха, ну ты сказал! Ещё шкурами и кислым потом, – продолжала выселиться она.

– А я хотел бы поцеловать тебя и узнать, как от тебя пахнет всем этим.

Повисло секундное молчание. Мы обдумывали сказанное.

– Ты можешь пересесть на мою сторону. Если хочешь, –  тихо сказала Лиза.

В неровном жёлтом свете кафе, в запахе кухни и дыма уголок, где сидела Лиза, казался мне вигвамом, где в шкурах ждёт меня горячая индейская “скво”. И вот уже я сижу рядом и целую её, и руками глажу её затылок.

– Положи свою ногу на мою… Вот так…

Её нога в колючих колготках, я чувствую, как в ней дрожат сухожилия, несмотря на то, что нога не худая, а напротив, мягкая и очень женственная… Я обнимаю её стан и залезаю в подмышки; по её спине и рёбрам пробегают лёгкие судороги. Когда наши губы отрываются друг от друга, раздаются всхлипы. Стой, нехорошо, неприлично! Мы в общественном месте! Всё, пересаживайся обратно, слышишь?

– Что-то ещё, молодые люди? – к нам насмешливо и с некоторым вызовом обращается официантка.

– А? Что? Да, девушка, знаете что… Ты что будешь? Не знаешь? И я не знаю. Извините, мы сейчас посмотрим и решим. Через пять минут буквально!

…

– Ой, как хорошо на улице!

– Смотри, сколько снега уже нападало!

Мы идём вдоль шоссе против ветра, и на нас крупными хлопьями валит снег. Стемнело. Снег залепляет глаза, попадает в рот и даже в тёплый уголок под шарфом умудряется угодить, чтобы там гадко и щекотно растаять.

Снег сырой, пахучий. Машины шелестят по чёрному асфальту со звуком отклеиваемой от картонной коробки ленты скотча.

Лиза повернулась спиной к ветру и идёт задом наперёд. Я зацепляю её рукой и притягиваю к себе, она едва не падает, оступившись. Целуемся.

– Ну и чем я пахну?

– Постой, дай подумать.

– Ну же!

Я закрыл глаза, пытаясь воплотить её запах в фантазии.

– Мокрым купальным костюмом, в котором весь день плавала в море и грелась на солнце такая девушка, как ты, – наконец выпалил я.

– Ух ты! Романтично!

– Чёрт, снег в глаза! – я вытираю лицо мокрой ладонью.

– И куда теперь? – интересуется Лиза, как ребёнок, которого родители привели в парк аттракционов.

– Поедем ко мне.

На самом деле я зову её к в квартиру к Владу.

У Влада «однушка» недалеко, не заселённая и дожидающаяся ремонта. Предвидя продолжение, я попросил у Влада ключи накануне. Влад дал ключи сразу и без лишних вопросов. Мы часто выручаем друг друга.

– У меня времени не много…

– А это недалеко.

– Идти? Ехать?

– Сейчас, машину поймаю…

Мы садимся в горячо натопленную «девятку», на заднее сиденье, ехать нам пять минут. Мы обнимаемся так плотно, что чувствуем все изгибы наших тел под одеждами, но хочется ещё плотнее. Неужели просто обниматься можно с такой страстью? Она смотрит на меня снизу вверх обмеревшим взглядом, как словно спрашивает: сколько мне ещё жить осталось? Мы не целуемся при водителе, но иногда я касаюсь её носа своим, трусь нежно, как в индейском поцелуе.

…

– Я замужем. И, хоть с мужем у меня отношения непростые, но тем не менее… Вот так.

Мы с Лизой лежали, глядя в потолок, на полуразобранном диване в квартирке моего друга. Я обнимал её, просунув руку под её головой и чувствуя тёплую сырость волос там, где затылок переходил в шейку. Только что она убегала в ванную и там резво плескалась, смывая последствия наших игр.

Я не знал, что ответить. Тому, что она замужем, я был даже рад. Замужний статус моей новой знакомой означал, что на мне нет решительно никакой ответственности за наше с ней будущее. К чему нам будущее, если есть такое настоящее!? Отчего-то мне казалось в тот миг, что это настоящее не может прекратиться вдруг и разом.

…

Мы опять лежали на том же самом диване двумя неделями спустя (как будто бы и не вставали), когда Лиза сказала:

– Ты очень верно тогда подметил, в день нашей первой встречи… Ты сказал, что я говорю так, как будто я невольница какая-то…

– Да? Не помню. К чему я это сказал?

– Понятно, – захихикала она, – Ничего ты не помнишь. Ты сказал, что клюнул на меня, потому что в глазах моих увидел некое обещание…

– Да-а, женскую щедрость, и не ошибся!

– Вот-вот, именно, женскую щедрость… – грустно согласилась Лиза.

– И что?

– Ну… как тебе сказать… меня мучит это моё свойство… – она оборвала фразу, стушевавшись.

– Какое?

– Ну… безотказность моя, что ли… Я всегда оказываюсь заложницей того обещания, которое все видят в моих глазах…

– Постой, – я привстал на локте, этот разговор начал вызывать во мне какую-то неясную тревогу. Что-то заболело, заныло издалека. – Что значит заложницей?

– Да нет, ничего, – отмахнулась Лиза.

Я почувствовал нездоровый интерес к поднятой теме и хотел непременно «раскрутить» её на откровенность. Но её нельзя было спугнуть. Для этого надо вести себя так, как будто это всё чертовски забавно.

– Да? Прикольно! – заулыбался я, делая вид, что веселюсь, – Расскажи, мне очень интересно.

– Да ну, отстань… – помотала головой Лиза, заложив руки за голову и глядя в потолок. Украдкой всё же посматривала на меня, изучая мою реакцию.

– Рассказывай давай, тебе есть что сказать, я же вижу! – я рукой нащупал между её ног узкую полоску белья и начал несильно водить пальцем вокруг да около.

Лиза закрыла глаза и ритм её дыхания изменился. Поясница выгнулась и затвердела.

– Ах, как приятно, – пролепетала она, не раскрывая глаз.

– Что значит, ты чувствуешь себе заложницей?

– Ничего… Ты знаешь сам… – шептала она.

– То, что ты не можешь отказать? – спрашивал я, не отпуская её.

– Да. Примерно так! – выдыхала она, – Почти никому.

– И когда это было в последний раз? – продолжал я допрос.

Вдруг Лиза резко вырвалась и скинула мою руку.

– Андрей, хватит!

– Хорошо. Хватит – так хватит.

Как будто мешок досады порвался над нами, засыпав наши лица её едким порошком.

– Что ты хочешь узнать? – с вызовом спросила она.

– Ты спишь ещё с кем-то? – спросил я.

– Да.

– С кем?

– С мужем.

– И всё?

– Да.

– Чего ты злишься?

– Ничего. Так, мне пора, давай одеваться. Проводишь меня немножко?

– Может, чаю попьём?

– Нет. Некогда.

Я лежал и смотрел, как она одевается. У неё была белая и удивительно гладкая кожа, я любовался на неё всякий раз, когда она вертелась в прикроватных сумерках. Мне нравилось слышать плеск воды и шлепки её ног по кафелю, когда она убегала в ванную. Тех нескольких раз, что я был с ней, хватило, чтобы я к ней болезненно привязался. Моё чувство к ней – как разбитая в драке губа, как опухоль после осиного укуса: саднит и чешется. И сладко, и трогать нельзя – не заживёт.

Лизе было двадцать шесть, она была на три года меня старше. В тот короткий клочок жизни, в течение которого нам довелось встречаться, Лиза обмолвилась всего лишь парой-тройкой слов о её муже. Он был военным, служил в какой-то большой тыловой системе, кажется, в системе лекарственных закупок. Жили они в Красногорске. Они были давно женаты. Она призналась, что они очень хотели детей, но у неё не получалось забеременеть вот уже несколько лет.

– И угораздило же меня родиться с двумя матками! – в сердцах сказала как-то она,  изрядно выпив водки за ужином в облюбованной нами «Подкове».

– Как это с двумя?

– А вот так, представляешь такое? – криво усмехнулась она, – От этого мне и хочется постоянно… Голод этот… который я с тобой удовлетворяю…

Удивительным образом сказанное сочеталось с её внешностью: на некую раздвоенность намекал её нос с красивой ложбинкой посередине, которая делила его надвое.

В тот же вечер она рассказала мне, как однажды, когда все сильно перепились, её муж разделил её, как трапезу, со своим другом. После этого, протрезвев, он хотел волосы на себе рвать, да поздно было. Лиза, конечно, тоже сожалела, но относилась к произошедшему как-то чересчур философски. С тех пор это тяжёлым грузом лежало на их семейных отношениях. С этого дня она начала новую, тайную и увлекательную жизнь вне семьи. Она призналась мне, что теперь уже не мыслит себя без этой разноцветной половой жизни.

Как-то я позвонил Лизе в условленное время, чтобы договориться о свидании.

– Привет, а мы тут на Красной площади! – радостно кричала она в трубку. По голосу я понял, что она хорошо навеселе. Вокруг неё был слышен отчаянный шум, –  Мы с подружками тут… Приезжай, погуляем. Тут Масленица! Ура!

Был сырой февральский вечер. Народные гуляния проходили на Васильевском спуске. Я не сразу отыскал Лизу с её подругами в толпе народа, пришлось изрядно потолкаться среди гуляющих москвичей и гостей столицы.

– О! Привет, как хорошо, что ты приехал! – Лиза горячо расцеловала меня, обдав таким желанным ароматом своего рта, который сегодня перемешивался со свежим и терпким запахом алкоголя.

Несмотря на радость, она смотрела как-то необычно… Как будто её застали  врасплох. Всё поправляла волосы и красную шапочку деда мороза… Она вела себя, как нашкодившая собачка.

Её обе подружки были «дурнушками», но при этом были настоящими оторвами.

– О! Андрей твой очень неплох! – восхищённо кивали они на меня, завистливо похлопывая Лизу по заднице. Все были уже пьяными.

– Знакомься, Андрей, это ребята! Мы с ними только что познакомились! – мне представили троих пацанов, совсем молодых, вернувшихся в полными руками горячего глинтвейна. Один из-под полы куртки хвастал спрятанной там бутылкой водки.

Познакомились, выпили, сильно не афишируя – от милиции прятались. Один пацан (не тот, что с водкой, другой) всё губы покусывал. Смотрел то на меня, то на Лизу, потом снова на меня – и так по кругу.

«Да ты, оказывается, успела с пацаном замутить! Как же ты так? А я?» – думал я с досадой. Лиза старательно смотрела под ноги, на скользкую брусчатку Васильевского спуска. «Целовались, точно!» – расстраивался я. Вот сука! Такая красивая и нежная, но такая сука!

Вокруг кружилась Масленица, рвались салюты-фейерверки, елись блины, тёк горячий глинтвейн. Пахло корицей,  пирогами и кислятиной чьей-то блевоты. Водка была холодной снаружи и горячей внутри – была такой как надо.

Пацаны заговорили о гостях. У кого-то из их поджарой стаи хата свободна. Куда ехать-то? В Братеево?

– Ну, не знаем, – ломались девицы.

– Поехали, чего вы? – радела одна.

– Ну, если только ненадолго… – качала головкой вторая.

– Ура, ура, – ликовала та, что хотела ехать, – Лиз, Андрей, вы как?

– Поедем?.. – спросила меня Лиза, глядя так, как бросающий курильщик смотрит на вожделенную сигарету, которую вертит в пальцах.

– Нет, я не еду, – отрезал я.

– Точно? Чего там… Недолго ведь…

– Нет.

– Мы не едем, – вздохнула она, отрывая вцепившихся подруг от рукавов.

– Ты хочешь ехать? – спросил я.

– Чего мне там без тебя-то делать? – огрызнулась Лиза.

– Ну всё, вы не едете? Ну пока, пока, мы пошли тогда!

– Давайте! Вверх ногами стоять будете – шею не сломайте! – с добротой в голосе напутствовала Лиза подружек.

Пацан, оставшийся без Лизы, расстёгивал и застёгивал обратно молнию на куртейке, пока прощались.

И вот мы остались с Лизой вдвоём посреди праздника.

– Пойдём? – я дал ей свою руку, и мы начали выбираться из толпы, двигаясь в сторону метро. Как-то так дальше получилось, что очень быстро мы поссорились. Вернее, чуть не поссорились. Начали резко, но вовремя остановились. Внутри, в душе, как в последнем кабаке, швыряло стульями буйное раздражение. Впрочем, снаружи мы смотрелись спокойными, разве только немного холодны – и только. Лиза собралась домой.

– Не провожай меня, – сказала, подставив щёку для поцелуя.

Я не стал целовать, на этом и разошлись.

…

Если не считать первую школьную любовь, жгучую и, естественно, неразделённую, Лиза оказалась единственной девушкой, в кого я влюбился несчастливо. Начиная с третьей или четвёртой встречи с ней я понял, насколько сильно мне недостаёт полноты её любви, искренности её поцелуев и… моей избранности.

В то время как Лизино тело буквально трепетало от близости, горячей благодарностью отзываясь на мои ласки, душа её оставалась холодной и пребывала в полной недосягаемости. Моя сексуальная подруга не проявляла ко мне никакого особенного интереса, выходящего за рамки обычной вежливости, да и той зачастую не доставало.

Нехватку душевной близости мы заменяли предельной откровенностью в постельных разговорах. Нам обоим это доставляло удовольствие: ей сладкое, как спелая черешня, мне – ненормальное, как кусание беззубой змеи в области паха.

После гуляния на Масленице Лиза с горящими глазами, то и дело облизывая сухие губы, рассказала мне, как её подружки провели время в гостях у братеевской пацанвы. Вернее, как провела одна, самая активная.

– Представляешь, Ирку буквально сервировали… прямо на столе… А тот мальчик, что был самый неказистый, забитый самый среди них… Ну, помнишь ведь! Так вот он таким нежным оказался и такое ей доставил!.. Ирка теперь всё о нём думает… А эти звонят каждый день, приезжай ещё, говорят! – Лиза засмеялась тихо и музыкально, а я представлял на месте Ирки её, Лизу. Кто знает, может, это она про себя говорила… Взяла да поехала в Братеево, отвязавшись от меня.

От её намёков, а порой и рассказов без утайки о своих похождениях моя душа словно лишалась защитного слоя, а тело превращалось в сплошную эрогенную зону. Моё мужское начало было бито палками прежде чем быть обласканным. Обласканным быстро, страстно и деловито. Безупречно, процедурно. Как на приёме у хорошего врача, если это сравнение уместно.

Как-то раз в субботу мы условились встретиться в кафе с бильярдом. Я пообещал научить её игре, после того как Лиза увидела, как я выиграл партию на деньги у какого-то парня в “Подкове”. Это был один из редких моментов, когда мои способности вызвали не то чтобы восхищение, но всё же явный интерес, приятно щекочущий моё самолюбие.

Каким же наивным я был в этот день, когда в ожидании Лизы представлял себе, как преподам ей урок бильярда! Я был красиво одет: этакий “плохой парень”, завсегдатай баров. На руке моей – как влитые –сидели хорошие часы: как же, чёрт возьми, красиво будет натереть мелом между большим и указательным пальцами и положить руку на зелёное сукно, примеряясь к удару!

Я пил пиво и посматривал на свои часы, одетые для особенного случая. Сначала посматривал, любуясь, потом в нетерпении следил за стрелками, потому что Лиза задерживалась. Вот уж полчаса… вот уж час, как она обещала быть…

Но Лиза так и не пришла. Сначала её мобильный был недоступен, потом она сняла трубку и сказала, что задерживается на работе (она вышла работать в субботу, у них был какой-то аврал).

– Ты совсем нескоро? Мне тебя подождать? – всё же спросил я.

– Нет, не жди, я не знаю, когда это всё закончится, – ответил её голос на том конце трубки. В этом голосе мне послышалось что-то знакомое – томное и взбудораженное, что я уже знал.

…

А потом была наша последняя встреча.

Март. Холодно и ветрено. Мы неторопливо прогуливаемся вдоль берега Москва-реки на южной окраине Красногорска. Мы спустились сюда по бетонным плитам между рядами старых прохудившихся гаражей. Река подёрнута крупной чёрной рябью; по левую руку, в отдалении, из воды вздымается массивная песочная насыпь, напоминающая египетские пирамиды. По правую руку над рекой – поджарым брюхом гигантского динозавра  нависает мост Новорижского шоссе. С протяжным гулом несутся по нему грузовики, но до нас шум долетает в сильно преуменьшенном виде. У нас тут почти тихо. Негромко плещется вода, а на кромке берега, освободившись из-под стаявшего снега и льда реки, кувыркается туда-сюда унылый прошлогодний мусор – бутылки, пакеты да жнивьё.

Лиза держит меня под руку и смотрит на воду. Я наконец понял, на кого она похожа: на Скарлетт Йохансон, актрису, ну конечно! Эта многообещающая теплота в каждой линии лица, эти глаза в греховной поволоке. Только Лиза не звезда Голливуда, в ней всё земное и от этого ещё более прекрасное. Этакая бытовая красавица.

И всё же она похожа на инопланетянку. Или на какое-то мифическое существо. Кажется, под её кожей находятся разные фантастические внутренности, которыми голливудские художники пичкают бутафорных монстров.

Сегодня она вежливо дружелюбна и чужевата.

Минуту назад она призналась в связи с коллегой по работе.

– Он такой… Полнейший хам. И у него явно не всё в порядке, – Лиза покрутила пальцем у виска, глянув на меня.

Я молчал.

– Он, представляешь, просто подошёл, когда не было никого в офисе, и погладил меня по голове. Ни с того, ни с сего.

Я покачал головой, по-прежнему не комментируя.

– …А потом…

– Хватит! Зачем мне это? – возмутился я.

Лиза осеклась и задумалась, покусывая губы.

– Это была в тот вечер, когда мы собрались играть в бильярд? – спросил я, припомнив, как ждал её, одев свои «крутые» часы.

– Да… Нет… Вернее… В тот день это было уже во второй раз… – призналась она, – Извини…

– Да ладно, чего уж… – процедил я и отвернулся. Слёзы обиды наворачивались на глаза. Я плотно зажмурился, чтобы не заплакать.

– Андрей… Андрей! – досадливо повысила голос Лиза, пытаясь меня к себе развернуть. Наконец у неё это получилось. Я посмотрел на неё сквозь расплывающиеся круги, – Андрюш… – она смягчилась, и голос её дрогнул, – Я полюбила его, понимаешь?

«Вот и всё объяснение», – думаю я, удивляясь, как всё просто.

– Да ладно тебе, чего ты? – Лиза заглядывает  в мои глаза, – Будут у тебя ещё любови всякие.

Я не слушаю. С тяжёлой грустью и болезненной нежностью я перебираю наши нечастые встречи, судорожно перебираю, пока она не успела уйти. В этом ворохе я безнадёжно пытаюсь отыскать что-то, что упустил, отыскать ошибку, ключ… что-то, что позволит удержать её. Хотя бы на сегодняшний день. Хотя бы на одну ночь.

Проглотив обиду, я чувствую, что хочу её, хочу зверски сильно. Тогда я начинаю обнимать Лизино тело в надежде здесь, на этом холодном ветру, вызвать в ней сиюминутный сексуальный отклик. Почему-то я уверен, что если я его найду, то не всё потеряно. Но отклика нет. Лиза болтается в моих руках, как мёртвая.

Она уже далека, я потерял её. Она заболела другой болезнью – не той, что доселе связывала нас. Её укусил «чужой» из одноимённого ужастика восьмидесятых.

Мимо течёт Москва-река, холодная, исходящая чёрной весенней зыбью. Здесь она ещё сравнительно чистая. Она ещё не протекла сквозь наш большой город – и потому чистая.