Умираю от жажды над ручьём.

Франсуа Вийон

12 лет

– Смотри, радуга! Это к удаче, – кричит Света.

Мы сидим на холодных железных воротах и следим за дорогой.

– Ага, скажешь тоже. Удача… Сторожить тут, пока все остальные веселятся с родителями. Считай, что наказали. Хуже только в изоляторе, когда болеешь, – ворчит Ян.

– Зато мы первыми видим всех, кто приезжает. У нас тут, считай, наблюдательный пункт. Не-а, даже смотровая башня, – говорю.

– Каланча!

– Точно, каланча. А то и маяк, – смеюсь я.

– Ну это ты загнул…

Сейчас нас трое – стражей ворот. Тех, кого из лагеря отправили встречать взрослых. Было четверо, но к одному парню недавно приехали предки, и он перешёл в разряд счастливчиков. Жаловаться без толку. Всё справедливо – остальные заняты на родительском дне. А кому ещё сторожить ворота, как не тем, кого родители не забрали?

– Э-ге-ге! – доносится из радио. – Пока вы все отдыхаете, я отвечаю за музыкальную программу и ваше настроение. Напоминаю, что встречать родителей вы можете у Северных ворот. Южные уже закрыты. Через минуту прозвучит композиция A Tale That Wasn’t Right.

А потом, уж не обессудьте, начнётся повтор вчерашней трансляции. Мне тоже надо отдыхать! Хорошего всем дня!

Мы следим за дорогой, не отрываясь. Мы три друга, три мушкетёра и по фиг, что одна из нас – девушка.

Иногда в начале дороги мы видим яркий блик. И знаем, что ещё одна машина выехала из-за поворота и свет отразился от её окон. Я жду каждую такую вспышку, принимая её за знак. Надеясь, что следом появится машина родителей моей Юли. Маму я не жду, она и не могла приехать, задержавшись в командировке. Солнце светит прямо в глаза, и если бы…

– А представь, если бы стёкол не было, – словно прочитал мои мысли Ян. – Мы бы и не знали заранее, что кто-то едет.

Время от времени до нас доносится свист. Это деревенские выкликают нас, чтобы мы спустились и вышли за территорию. А там можно и подраться, не боясь охраны. Деревенские взрослее, крепче, наглее. Не толкаются или борются, как мы, а дерутся жёстко, до крови. Встречи с ними не сулят ничего хорошего.

Сегодня они особенно злы. Им завидно, что другим детям привезут много вкусностей, и что можно быть такими счастливыми.

Вдали грохочет. Бах, бах, как будто взрывы или раскаты.

– Гром!

– Ого, скоро ливанёт и смоет нас отсюда. Как при шторме, когда накатывает девятый вал!

«А если Юля не вернётся?» – думаю я. Каждый день я откладывал признание в любви, ждал лучшего момента. И хотел признаться сегодня, обязательно сегодня – в эту субботу, в рубикон смены. Чтобы на прощальной дискотеке танцевать с ней как парень с девушкой.

День назад Юля отравилась, и её положили в изолятор, который стоял далеко от жилых корпусов. К ней никого не пускали, чтобы не пронесли еду. Но я смог пробраться через окно. Героическим появление не вышло: я шмякнулся на пол.

– Я думала, ты не придёшь уже, – едва сдерживая смех, она помогла подняться.

Юля была в розовой пижаме. Белый халат лежал рядом нетронутым.

– Не пускали. Говорили, у тебя снова высокая температура.

– Только вечером, не страшно.

Я сказал, что думал:

– Рад, что ты заболела. Мы хоть можем побыть одни.

Она улыбнулась, сказав:

– Жаль, что так.

– Ну так ты хоть не стесняешься меня. Не обижайся.

– Я не обижаюсь. Я не хочу, чтобы о нас говорили. Вот, он в четвёртом отряде, мелкота, а она в первом. Просто не хочу. Можно же дружить не на глазах у всех?

– Просто дружить?

В коридоре послышались шаги.

– Кто-то идёт! Беги!

Я вылез в окно и спрятался в кустах. Было тихо, лишь со стороны деревни доносился свист.

– Юля, собирайся, – услышал я голос врача.

– Куда? Я думала, только завра выпишут.

– Нет, приехали родители. Тебя забирают.

– Но как? Ещё полсмены!

– Мы тут и на день не останемся! – негодовал женский голос, видимо, мамы. – Чтобы ребёнок ещё раз отравился? Вы с ума сошли?

– Дай мне время, – просила Юля. – Я оденусь.

– У тебя пять минут.

Шаги, хлопок двери.

Юля выглянула в окно.

– Ты здесь? Слышал? Меня увозят домой.

– Да, но как же так?..

– У меня меньше пяти минут.

– Оставь свой номер телефона!

– Мы только переехали. Напиши свой.

Она бросила мне бумагу и ручку. Листок кружил несколько секунд, прежде чем я поймал его. Ручку нашёл во влажной от росы траве.

– Юля, – дверь снова открылась. – Тепло оденься, на улице прохладно. И что у тебя так свежо?

Я быстро написал номер и добавил слова «Я люблю тебя». Сделав из листочка самолётик, запустил в окно. И услышал лёгкий хлопок – самолётик приземлился у моих ног, ударившись о стекло. Я подтянулся на подоконнике и заглянул в комнату. Мама выталкивала Юлю из палаты.

Стало совсем тихо, даже свист прекратился. Я слышал, как бьётся сердце.

Но ведь Юля вернётся, точно. Я увижу, как сверкнёт стекло, услышу гудок клаксона, который прозвучит как трубы победы.

И мы вспомним, как утром просыпались под звуки горна, в палате с друзьями, и с улыбкой и смехом шли на пробежку. И что горн теперь и навсегда – это начало нового и счастливого дня. Я расскажу ей, как в прошлой смене после королевской ночи проснулся и едва смог найти свои кроссовки. Все деревья около корпуса были наряжены, словно ёлочки в Новый год, гирляндами из одежды и обуви. И сонные ребята и девчонки ходили и собирали свои вещи. А Ян встретил рассвет на улице – шутники вынесли его из палаты на матрасе. Расскажу, как вкусна картошка, приготовленная в золе. Как с треском взрываются сосновые шишки в костре. Как делать дымовуху из шарика для пинг-понга, чтобы напугать вожатых. Как, согревая зубную пасту, правильно мазать ею в королевскую ночь, чтобы жертва не проснулась.

И не вспомню, как на дискотеке я пытался пригласить Юлю на танец. А она убежала, испугавшись насмешек своих ровесников.

– А я хочу в следующий приезд быть в первом отряде, – говорю вслух друзьям. – Чтобы от меня никто не бегал.

– Ого, ну ты и замахнулся. Хочешь, чтобы тебе сразу четырнадцать лет стало?! Потерпи уж два года.

Гром снова напоминает о себе.

– Грохочет, как на ударных ритм отбивает, – говорю.

– А может, где-то вдали идёт ливень, дороги размыты, и не добраться? – предположила Света.

Я пожимаю плечами. Барабанный бой – это сигнал к отступлению, ничего хорошего в нём нет.

Всё могло бы быть по-другому. Я мог бы пригласить Юлю на танец наедине, когда нет насмешников и любопытных. Мог бы раньше попросить у неё номер телефона и не тянуть до нужного момента (с чего я решил, что и судьба этот момент сочтёт нужным?!). Мог бы запомнить её фамилию и узнать школу, чтобы сторожить после уроков. Мог бы попытаться её обнять и поцеловать. Я столько мог сделать! Но не сделал. Да что такое! Что это за нелепая привычка всё время возвращаться в прошлое и переигрывать в мыслях ситуацию?

– А ты мой телефон записал? – спросил Ян.

– Ага.

– Мы же ещё увидимся, когда вернёмся в город? – спрашивает он.

На небе расцветала двойная радуга, такая широкая, какой я никогда в жизни не видел. Неужели меня ждёт двойная удача?

Через час на повороте снова сверкнуло. Появилась машина, и Яна забрали родители. А спустя минуты – и Свету.

Солнце зашло, и сразу стало тише. Птицы затихли, и даже деревенские перестали свистеть. То ли устали, то ли признали во мне своего, поняв, что нечему завидовать. А ещё спустя минут десять к воротам вышел один из них. В руках он держал пакет.

– Лови, городской! – парень забросил его наверх.

Я схватил посылку. Что они ещё придумали? Шипы? Крапиву? Вонючего жука?

Открыл. Там был чёрный хлеб и запечённая картошка. Я хотел поблагодарить, но парень исчез.

– Ну что, вот и я. Скучали? – ожило радио. – Но я с вами ненадолго. Родительский день окончен, надеюсь, вы все провели его хорошо. До встречи завтра!

Что ж, вот и всё. Теперь точно Юлю не вернут. И скоро меня сменят на посту. А идти в палату, где будут обсуждать, как прошёл день, совсем неохота. Хотя… я же могу рассказать друзьям другую историю. Например, как мой дозорный пост чуть не снесла стихия.

Снова громыхнуло, небо расчертила молния. Повис густой туман. В сетке дождя знамя лагеря слилось с тёмным небом.

Началась магия.

20 лет

Стеклянный вальс

– На сайте билеты закончились! – кричал я в телефон. – Придётся приобретать на месте. И вообще, завтра экзамен.

– Слушай, приходи, мы впишем! – старался перекричать музыку Ян. – Мы же впишем? Света говорит, без проблем! И уйдёшь сразу после её выступления. Вспомни, как в прошлый раз перед сессией за ночь выучили все лекции. Такое пропускать нельзя!

– Как будто я не был на её концерте.

– То в Питере, а в Москве впервые. Да ещё и в «Лётчике»! Поверь мне, вечер будет особенным!

– Ладно, привет ей, – сказал я.

В клубе я устроился за свободным столиком.

– Тут резерв, – сообщил пробегающий мимо официант.

Пришлось поменять место, но позже история повторилась. Подошедший Ян только пожал плечами на очередное предложение пересесть.

– Ну, значит, будем сидеть за столом музыкантов.

Чуть позже появилась и Света.

– Какие планы?

– Вас послушаем и уедем. Ещё готовиться к сдаче.

– Останьтесь, последняя группа тоже интересная.

Я с сомнением что-то промычал.

– Эй, – на Свете повисла фанатка с фотокамерой. – А кто твои друзья? Тоже музыканты?

– Конечно. Я, например, в нашей банде на тамтамах играю, – выдумал сходу.

Ян с улыбкой кивнул.

– Ого, какие у неё огромные глаза, когда не закрыты, – шепнул он. – Прям «волоокая богиня»[i].

– Отлично! Когда вы будете выступать, я вас тоже сниму! – Волоокая богиня покачивалась в такт музыке. Глаза её были полузакрыты, и слова она произносила с лёгким напором, словно с ней спорили, а она преодолевала сопротивление.

Ближе к концу вечера я столкнулся с ней около туалета.

– После концерта куда-то поедете? Всей группой?

– Да пока тут.

– Не забудь меня.

Я не успел ничего ответить: заиграла следующая группа, и волоокая исчезла.

У сцены я заметил девушку в розовой бейсболке; она стояла спиной к выступающим и не обращала внимание ни на концерт, ни на танцпол. Перебросившись парой слов с лохматым парнем, она пропала из вида. Наверное, фанатка следующей группы, вылезет на танцпол, когда они появятся. А потом прилипнет к музыкантам на улице, лишь бы провести с ними ещё пару минут.

– Твоя очередь брать пиво! – сказал друг.

Следующий бокал пришлось ждать минут десять. У барной стойки зависла черноволосая девушке, выглядевшая будто она перепутала своё время и явилась из прошлого, из конца шестидесятых: с каре, в белой короткой юбке и белых сапожках. Бармен долго мешал её коктейль, стараясь её разговорить.

Наконец, и мой коктейль был готов. В бокал упали кусочки яблока, и я спросил у неё какую-то ерунду, вытягивая девушку на беседу, как фокусник вытягивает зайца из шляпы.

– Так из какого года я? – кокетливо переспрашивала она.

– Шестьдесят девятый год, как в фильме, – отвечал я. – Это тоже был август. Я легко могу тебя представить актрисой, сыгравшей кого-то из того времени. Она там очень красивая. Но ты ещё лучше.

– Что тут сказать, мы в неравном положении. Я этот фильм не видела.

Рядом оказалась волоокая.

– Давайте, я вас сниму вместе?

Я протянул ей свой телефон и прижался к девушке «из шестидесятых», положив руку на барный стул за её спиной. Казалось, ещё миллиметр, и я невольно поглажу её бедра. Попробую убрать руку – и тоже задену.

– Не торопишься после концерта? Тебя не ждут? – спросил я, как только нас «сняли».

– Не очень, – ответила она.

– У друга-музыканта будет афтепати. Давай с нами?

– Как пойдёт. Будет час, будет песня, – она сделала долгий глоток через трубочку. – В общем-то я не против.

Позже я столкнулся с ней на танцполе. Она поворачивала голову то влево, то вправо, и эти два движения не менялись, что бы ни играли со сцены. «Каре – два движения» – назвал я её. Имя спросить не успел, сразу пригласил за музыкантский столик. В итоге там оказался я, она, Ян и Света.

– Это для тебя, сучка! – слова, произнесённые в микрофон, оживили потухший зал.

В танцевальном партере на полу распласталась синяя от макияжа пьяная фанатка – волоокая богиня, как назвал её Ян. Она поднялась и с неожиданной резвостью из последних сил дотянулась до грифа гитары, протянутой басисткой. Рука фанатки пробежала по струнам, и до зрителей донёсся вполне годный звук. Это действо совсем измучило волоокую. Со словами – «как я напилась» – она снова сползла на пол и на время затихла.

Музыка остановилась. Басистка сняла бейсболку и помахала ей, вглядываясь в зал и щурясь, как близорукая. Софиты слепили её и делали лицо практически белым. Девушка показалась мне знакомой, как детское воспоминание, от которого невозможно убежать.

Она улыбалась: большие белые зубы с чуть неправильным прикусом, крупные губы. Скупая улыбка – не больше чем дань остывающему танцполу. Голубые глаза искрились от смеха. Её фигура была скорее худощавой: тонкие руки, спортивные ноги и узкая спина. Широкий разрез глаз, неровная, растрёпанная чёлка. Светлые волосы. Она выглядела как девчонка с лицом женщины.

«Это она, Юля». И сердце забилось сильней. Я выпустил из объятий девушку с каре и подался вперёд.

– Мало секса! – выкрикнула музыкантам волоокая.

В этот момент лохматый солист, игравший лицом к лицу с басисткой, развернул девушку на 180 градусов – на её спине висела картонка с сет-листом[ii] – и объявил последнюю композицию. Он крутанул её небрежно, так, как берут женщину, с которой давно близки, и эта мысль неприятно меня кольнула. В конце партии лохматый запилил соло. Ян поморщился и изобразил на лице скуку и равнодушие.

– Ладно, – снизошёл он. – Лучше, чем сидеть дома и готовиться к сессии.

Концерт завершился, Юля закрывала вечер – всё, финал. Незаметно пролетело шесть треков, музыка прошла фоном. А всё моё внимание приковала к себе девушка в бейсболке и короткой куртке с блёстками. И с детскими коленями – что это значит, я не смог бы объяснить самому себе.

А что было раньше в этот вечер?

Промелькнул вялый чек[iii] перед концертом. Потом появилась первая группа и так же быстро ушла. Затем на сцене расцвели красочные мексиканские сомбреро и всколыхнули атмосферу бодрящие ударные партии. Зал накрыл глубокий и низкий женский вокал, губная гармошка напомнила кельтский боевой гимн. А ещё раньше? Барная стойка с долгим ожиданием, сигаретный дым на крыльце. Эта девочка со сцены в блестящей куртке…Она несколько раз прошла за стол музыкантов, едва улыбаясь мне. А я всё не мог отделаться от мысли, что знаю её. Девушка двигалась очень быстро, оказываясь то у бара, то в партере, то на улице, и нигде не задерживалась больше, чем на несколько минут. Казалось, она всех знает, кроме меня, и её тоже все знают.

Попытки её поймать напоминали прыжки за мячом, всё время меняющим траекторию после рикошета.

А потом я увидел Юлю в свете софитов, играющую весёлые басовые партии, от которых хотелось пуститься в пляс. С эмоциями, прибережёнными для сцены. И было видно, что девчонка получает наслаждение от игры – от каждого звука инструмента, от кокетливой мелодии сёрф-рока. Во время исполнения она слегка пританцовывала, с худых плеч сползла розовая куртка в блёстках.

«Пойдём за пивом», – тихо сказал я Яну.

И, не слушая возражений, что только за этим столиком скидка на напитки, потянул его к бару. Юля вскоре тоже оказалась там, в компании то ли фанаток, то ли коллег, но когда мы сели за стойку, тут же упорхнула на улицу. И хотя Ян только что приземлился на стул, я отвлёк его от разговора с барменом, чтобы позвать покурить.

– Ты кое-кого забыл за столиком, – друг кивнул в сторону девушки с каре.

Кажется, я проигнорировал эти слова.

Перед выходом нас тормознула охрана, отправив за пластиковыми стаканами. Из этого бара можно было вывести любую девушку и не вернуть, но стекло нельзя было взять даже на пять минут, чтобы постоять на крыльце.

А я не мог снова упустить её. Поэтому сунул кружку под футболку и выбежал за девушкой.

Юля стояла на крыльце, в очках-бабочках, а на её спине болталась картонка с сет-листом. Закуривая сигарету, она улыбалась солнцу.

Я подошёл к ней и потянул за собой за руку.

– Я потом скажу, как круто ты играла. А сейчас поехали.

– А ты кто? – она смотрела на меня с прищуром, как недавно на зрительный зал.

– А какая разница? Что тут дальше делать? Весь движ позади. Хочешь наблюдать, как всё затухает? Что может быть печальнее? Через полчаса закроется бар, люди, как призраки, исчезнут с крыльца. И кто-то рядом скажет: «А около моего дома ещё продаётся пиво». Это какой по счету концерт, где всё так закончилось? Хочешь, чтобы завтра было так, как всегда?

Она подняла руку и указательным пальцем ткнула мне в грудь.

– Много риторических вопросов, и вообще пафосная херня, но какого чёрта? Не теряй эту идею – сейчас попрощаюсь и вернусь.

Я не отпустил её руку.

– Прощания никому не сдались. Мы потом извинимся перед ними. Может быть.

Я открыл дверь машины каршеринга. Стакан выпал из-под моей футболки и с дребезгом разлетелся по асфальту.

– Мы? – переспросила она.

Я развернул Юлю, снял с её спины картонку с перечнем песен и бросил её на асфальт.

– С этим всё. Уже больше не нужно, – и почти впихнул Юлю в салон.

Сделав по хрустящим осколкам стакана пару шагов, я сел за руль и завёл машину.

Мы уже отъезжали, когда на улицу выбежал солист. Он махал руками и что-то кричал нам вслед.

Я включил музыку громче и рванул с места.

– Свидание началось.

– Больше похоже на похищение.

– Ну или так, раз ты меня не помнишь.

Она пожала плечами.

– Помню? Хм, ну, может, на каком-то концерте и знакомились. Плана, что делать дальше, конечно, нет?

– К чёрту план. Выезжаем на шоссе, а дальше…

– В никуда.

– Что-то вроде того.

– У тебя есть полчаса.

– А потом что?

– Потом я остыну. И начну думать. После выступления меня всю трясёт от возбуждения.

Мы проезжали двухэтажный мотель, больше похожий на коттедж.

Я запарковался.

– Подходит. Побежали.

Я быстро заплатил на ресепшен и взял ключи.

– Милая девушка на ресепшен, – сказала Юля.

– Да? Не заметил.

– Ну они часто милые и незаметные.

В номере девушка спросила:

– И какие требования у похитителя?

Я прижал её к себе.

– Ты мне должна танец.

– Вот как? Прям должна. И давно?

– Ага, десять лет.

– Что ж, ну если так. Только музыки нет.

Я включил трек на телефоне. Звук был плохим, хуже, чем когда-то на кассете. Голос пел:

But you can’t help, this is the end
Of a tale that wasn’t right
I won’t have no sleep tonight[iv].

Я сильнее обнял её в танце, как мечтал, когда мне было двенадцать лет.

– О господи, какая же это старая песня! – воскликнула Юля. – А я почему-то помню её.

– Я всё ещё люблю тебя, – сказал я. И поцеловал, повалив на скрипучую кровать. Её телефон зазвонил; Юля выключила его и кинула на пол.

…И вот я уже протягиваю девушке сигарету, склонившись над ней в постели.

– Ты меня не помнишь.

– Почему тебе так это важно?

– Тридцать минут вышли.

– Ты их продлил. Пока ещё останусь. Не забывай, что придётся продлевать

– Да я не против.

– Теперь можешь рассказать, как я круто играла.

– Могу?

– Ну да, сейчас самое время.

– Мне нравится, как ты двигаешься на сцене.

– Продолжай. Это возбуждает.

– Мне нравится, как пахнешь. Как смотришь на софиты, щурясь. Как блестят твои глаза. Как улыбаешься как будто чуть скованной улыбкой…

– Неправильный прикус.

Телефон снова ожил.

Она потянулась к трубке.

– Надо бы ответить, неудобно вышло.

– Забей. Потом разберёмся.

– Да тебе-то что, ты там никого не оставил.

– Ну почему, девушку. С каре, рядом стояла.

– Это неравноценно. У меня там парень.

– У меня, может, будущая жена, но я всё равно её бросил.

– А, ну если будущая, тогда жертва считается. И как зовут счастливую невесту?

– М-м-м… не знаю, девушка с каре, мне достаточно. Ты ж тоже не помнишь, как зовут твоего парня.

– Здесь и сейчас – нет, потому что и ты его не знаешь. А так-то я помню. Настоящая я помнит.

Она потянулась за телефоном, скинув стакан с тумбочки. Он разбился вдребезги.

***

– Вот потому и нельзя выносить кружки на улицу! – крикнул охранник.

Его рука опустилась перед моим носом, как шлагбаум. Юля отдалялась, лишь на мгновение обернувшись на шум.

– Иди позови уборщика, если сам не хочешь убирать, – сказал охранник.

Ну вот, здравствуй реальность…

Под моими ногами были осколки и липкое пиво, по которому топтались счастливчики, проходящие мимо цербера за Юлей.

Пока я бегал за уборщиком, заказывал ещё пива, переливал его и вытирал пену со стойки, Юля уже вернулась с улицы и с чуть покровительственной улыбкой скользнула по мне взглядом и почти сразу опустила глаза.

И когда я решил, что всё, останусь на крыльце, не сделаю отсюда и шага, даже если опустеет стакан, вдруг загорелся ближайший фонарь и тут же на улице очутились все музыканты и гости. Люди были везде; на остывающем козырьке перед клубом, как кошка на капоте, вытянув ноги, улеглась незнакомая девушка.

Наступил вечер: тёплый, безветренный, неторопливый. Меня словно выкинуло из киноленты прямиком за камеру оператора. Я больше не был частью сюжета – действие остановилось.

Никто не расходился, все как будто ждали приглашения не завершать этот день.

– А ты чего не едешь домой готовиться? – спросил Ян. – Экзамен сам себя не сдаст. Lingua latina non penis canis est.

Я рассеяно улыбнулся и промолчал.

– А я знаю это твоё выражение лица, – сказал друг. – Давно его не видел, со школы. – Он вдруг крикнул в толпу: – Бар скоро закроется! Поехали все ко мне, около моего дома ещё продаётся пиво!

Но нет, не сработало. Толпа качнулась, как волна, но осталась на месте: слишком хорош был этот летний вечер, чтобы менять его на тесные стены.

И все стояли по своим компаниям, по пять-шесть человек, и я пасся вместе с Яном и Светой, и рядом – волоокая. А Юля по-прежнему была не так далеко, в соседней компании, и эту границу, казалось, не преодолеть.

А потом на всех нас полилась вода, и поначалу никто не понимал, откуда, и не пытался скрыться, все только поднимали головы кверху. Юля сняла бейсболку. Её волосы стали мокрыми, а на лице наконец-то расцвела тёплая улыбка.

Мимо проезжал виновник – водитель поливомоечной машины. Он поднял брандспойты вверх, устроив передвижной фонтан.

– Deus ex machina, – подмигнул Ян и приподнял бокал холодного пива в приветственном жесте.

– Все за мной! Сохнуть и пить ночь! – закричал он.

Ко мне в машину набралось три человека, оставалось место ещё для одного.

– Кто ещё со мной? – попытался выкрикнуть я, но голос подвёл.

– Бери кого хочешь, – посоветовала Света.

– Да тут мало знакомых.

– Ну и что? – удивилась она. – Подходишь, знакомишься и зовёшь. А можно и сразу, без знакомства.

– У него с детства боязнь сцены, – поддел Ян. – Когда все смотрят – страшно.

Я застыл, теряя время. Ещё пара минут, и компании начнут вызывать себе машины, чтобы разъехаться в разные стороны.

Каре два движения стояла около Юли. Пригласить двоих было нельзя – не хватило бы места. Ни в машине, ни…

– Это уже стало надоедать. Хочешь, я тебя с ней познакомлю? – нетерпеливо сказала Света, взяла меня за руку и подвела к девушкам.

Передо мной оказалась Юля в очках-бабочках. Каре – два движения – справа. Слева – волоокая с камерой.

– Хотела тебя кое с кем познакомить, – сказала Света басистке.

– Юля, – она сняла очки и чуть насмешливо посмотрела на меня.

– Илья, – я едва выдавил имя.

– Ему понравилась ваша музыка, – пришла на помощь Света. – И не только.

Ещё минут десять шёл этот странный диалог между девушками, в котором Света представляла меня, словно адвокат, а я молчал. Юля внимательно изучала меня, как будто это нормально – слушать через посредника.

К нам на шаг ближе подошла Каре – два движения, ожидая, что и её представят. Но нет, не представили. И волоокую, которая вертелась по другую руку, тоже знакомить не стали.

– Ну, не тяни, – шепнул на ухо Ян. – Не яблоко же вручаешь[v].

– При чём тут яблоко? – не поняла волоокая богиня.

Я очнулся. Я должен забрать Юлю с собой! Мне будто снова двенадцать лет. Я стою на сцене танцпола, и на меня уставились десятки глаз. Насмешники только и ждут, чтобы я опозорился. Я приглашу Юлю, а она вновь убежит.

Каре – два движения смотрела на меня, ожидая, что я позову именно её.

– Юля, поедешь с нами? – спросил я наконец.

В этот момент солист, подкравшийся по спины, развернул девушку лицом к себе, поднял в воздух и обнял. Юля обхватила его ногами.

– Поехали, – сказал солист. – Сет-лист ещё не отыгран полностью.

– У меня после концерта так же – прямо трясёт, пока не пересплю с кем-то, – мечтательно поделилась волоокая.

– Замолчи, – сказала ей Света.

Как закончилась беседа? Не помню. Просто все вдруг стали смотреть в разные стороны и общаться кто с кем.

Рядом со мной переминалась с ноги на ногу Каре – два движения. Она отвела глаза в сторону, как будто ей неудобно. Может, не придала значения сцене? Не поняла, что я выбрал не её? И что меня отшили.

– Концерт закончился, – сказал ей. – Продолжим вечер?

– Что-то я устала. Вряд ли.

– Оставишь мне свой номер?

– Дай трубку.

Она взяла мой телефон, пробежалась пальцами по экрану и через несколько секунд вернула.

Все гости клуба пошли забирать вещи, а когда я вернулся на улицу, её не было. Не оказалось девушки и в клубе.

– Она, наверное, где-то рядом, позвони, – сказал Ян.

Я полез в контакты. В телефонной книжке последняя запись была лаконична. В графе «Имя» стояло «Неважно», а номер отсутствовал. Каре – два движения не хотела, чтобы я нашёл её.

– Ты же всех знаешь, кого ты фотографировала, – обратился я к волоокой. – Вот тут была девушка с каре, из шестидесятых-семидесятых годов прошлого века…

– Не помню, – глаза у неё закрывались ещё сильнее, чем раньше.

– Вот, – я хотел показать снимок, но в телефоне фото больше не было: девушка стёрла его.

Я растерянно посмотрел на волоокую и предложил:

– У нас ещё одно место, поедешь?

Глаза собеседницы неожиданно открылись, и она внятно сказала:

– Нет уж, у меня теперь своя компания.

И быстро отбежала в сторону, как будто я был прокажённым. «Да что происходит?» – подумал я, и меня вдруг окатило водой. Поливомоечная машина возвращалась обратно, но никто уже не лез под её струи, не было весёлых криков, стало тихо и пусто.

– Магия закончилась, – сказал Ян, протягивая сигареты. – Около меня есть магазин, где ещё продают пиво.

Бумажный самолётик

Спустя месяц пришла осень и снова началась учёба. Первые дни мы с Яном старались поймать лето за хвост и все тёплые сентябрьские дни проводили на Патриарших, сбегая с пар.

У пруда я открыл зажигалкой бутылку пива. Из горлышка выпорхнул дымок.

– Не представляю, как учиться в такие дни, – говорил я.

– В октябре начнём ходить на пары, когда придёт полугодовая жесть.

– Лучше в ноябре.

– Гм.

– Хочется всё бросить и свинтить куда-нибудь, – сказал Ян.

– Последний курс, что уж тут. Глупо.

– Когда что-то хочется, «глупо» не остановит.

У Яна зазвонил телефон.

– Здорово. Да, Илья рядом. Выключил. Наверное, он в ранней осенней меланхолии.

Ян положил трубку.

– Света зовёт к себе на день рождения. В этот раз в Питере справляет.

– Будем считать, что это знак. После Питера и начнём ходить на пары. Точка отсечения.

– Звучит как план. Только где бы взять деньги? Со стипендии я слетел. Чёртова латынь! Конский…

– У меня есть, – перебил я. – Мне только выплатили за сайт.

– За что в этот раз?

– Они продают свистки или свистульки. Я не особо вдумывался, когда делал работу.

***

В поезде Ян еле пристроил гитару в багажном отделении, прислонив к огромному чемодану.

– Думаешь, у Светы не будет гитары? – улыбнулся я.

– Ну на дне рождения можно и на её поиграть. А на концерте я могу только на своей.

– Когда ты успел договориться о выступлении?!

– Да я и не успел. Но точно знаю, Света куда-то да вытащит.

– Тебе как будто влом играть.

– Ну такое.

– Да не строй из себя! Не хотел бы – не играл.

– А чё ещё делать? У каждого своё лекарство от скуки.

– Если бы я мог круто играть, я был бы счастлив выступить.

– Поверь мне, как только ты сможешь, тебя перестанет это вставлять.

Я засмеялся.

– Это потому ты к Свете не подкатываешь?

– Давай не будем упрощать мою блестящую теорию.

– Куда уж больше упрощать! – я хлопнул друга по плечу.

– Ну хорошо. Расскажи о своем «сложном».

– Хм. Ну вот, например. Часто я проигрываю в своих мыслях какую-то ситуацию. Чтобы хотел сделать, и не сделал. Но потом…

– Что потом?

– Я чувствую, словно это со мной уже было. Представь, передо мной форт. С флагом, гарнизоном – всё как положено. А я сижу за его воротами. И представляю, как взял его штурмом, первый вбежал на его стены. И знаешь что? Меня переполняет радость, гордость, счастье как будто это случилось на самом деле. Он взят, на флагштоке моё знамя. Мне больше неинтересен штурм.

– Ого! У тебя большая проблема. Тебе может наскучить жизнь, пока ты ее даже не попытаешься прожить.

***

В квартиру мы поднялись с чёрного входа. Дверь была не заперта, около тамбура курила волоокая. Она наставила на меня объектив и, выпустив облако дыма, сделала через него кадр. Сбросив ботинки, я прошёл в комнату и застыл на пороге. Моего появления никто не заметил.

Слушатели устроились на полу вокруг Светы. Мебели в доме не хватало, как будто в квартиру только переехали. Света исполняла Exit music, и от её голоса по мне побежали мурашки. Одна девушка не отрываясь смотрела на Свету, чуть опустив голову. На её глаза налезала чёрная чёлка, скрывая, что они стали мокрыми. Ноги она подогнула под себя. Это была та брюнетка с каре, которую я не выбрал на летнем концерте. Мне стало совестно за тот вечер, как будто я был в ответе за её слезы. Сегодня я обязательно узнаю её имя.

Когда закончилась песня, я быстро подошёл к девушке, дав руку, чтобы поднять с пола.

– Отойдём?

Она встала и пошла за мной. Каре – два движения была чуть выше меня и едва наклоняла голову, будто стеснялась своего роста. Тёмная одежда делала её загадочной: чёрные туфли на высоком каблуке, чёрная блузка и длинная юбка-тюльпан.

На кухне Ян охотился на продукты в холодильнике.

– Ян, мы тут поговорим.

Я выпроводил друга и усадил девушку за кухонный стол.

– Извини, тогда вышло прямо нездорово. Я метался туда-сюда и всех обидел.

– Всех? Ей было всё равно. Ну, если только себя обидел.

– Пусть так. Ты мне очень понравилась. Мне захотелось с тобой общаться и после концерта.

– Неконкретно очень, но к этому вернёмся. А потом ты увидел Юлю и…

– Да, потом Юлю…

– Ты не должен был повторять за мной. Это последнее, что ты мог сказать, что предпочёл другую. Странно, что я ещё с тобой разговариваю, – она попыталась встать.

– Дослушай. Речь не о том, кого предпочёл. Я её знаю – вот и всё.

– Ничего не понимаю, зачем тогда знакомился?

– Ну она не помнит меня, в детстве общались. В двенадцать лет. Она не узнала, а я узнал.

– Господи, да я тоже никого не помню из детства, это же в другой жизни было! Как ты можешь помнить?

– Ну это же детская любовь. Может, и у тебя случалось такое.

Она кивнула.

– И вот встречаешь спустя почти десять лет, и интересно же… И… прости, что так поздно. Как тебя зовут? – спросил я.

– Катя. Но это ничего не значит. Тебе ещё долго извиняться.

Когда мы вернулись с кухни, Ян открывал вино.

– Могли бы сыр и фрукты захватить, – проворчал он.

Среди гостей уже была Юля. Я поискал глазами солиста. Пока нет, может, позже придёт. Юля улыбнулась одновременно и Кате, и мне – непонятно, кому из нас. Когда ей передали гитару, я встал и пошёл на кухню. Плотно закрыл дверь, взял нож и стал резать фрукты и сыр. Несколько минут спустя меня тронули за плечо. Я обернулся и увидел Юлю.

Она была чуть другой. Без очков, бейсболки и блёсток. В короткой красной юбке-солнце и белой блузке с открытыми плечами.

– Помочь?

– Я уже почти закончил.

– Так будет быстрее. И у тебя нож тупой, возьми острый, – она протянула мне другой.

– Нормальный он, – буркнул я. Но нож взял. – И правда острее, – признал с неохотой. – Откуда ты знала?

Вместо ответа она сказала:

– Я думала, ты любишь музыку. А ты единственный, кто вышел.

– Музыку люблю.

– Сейчас было обидно. А на концерте говорил, что понравилось, как играю.

– Не-а, мне всё так же нравится, как и на концерте. Но кто-то играет, кто-то слушает, а кто-то готовит.

– Мы ещё о музыке говорим? – улыбнулась Юля.

Я усмехнулся.

– Я принесу бокалы, – послышался голос Кати из коридора. Она могла войти в любой момент.

Я стал резать быстрее.

– Куда ты так торопишься?

– Нас ждут, – ответил я и порезался.

– Давай я, – она взяла меня за руку и поставила руку под воду.

Надо было отдёрнуть руку, прежде чем зашла бы Катя. Но я замер, не сделав движение.

– Я всё принесу, иди слушай музыку, – раздался звонкий голос Яна, и никто на кухню не вошёл.

– Ты бы себя видел, – сказала Юля. – У тебя сейчас такой испуганный вид. Мы всего лишь держимся за руки.

Она взяла меня за вторую ладонь и притянула к себе. Наши лица были на расстоянии дыхания.

– А вот сейчас да, опасно, если кто-то зайдёт.

В двери появилась голова Яна.

– Меня нет, вы меня не видите. Я возьму бокалы, пока сюда кто-то ещё не пришёл. И вы бы это… возвращались.

Юля взяла тарелку и вышла с кухни.

Весь оставшийся вечер гитара переходила из рук в руки. Была одна закономерность: если в начале дня рождения играли только музыканты, то чем больше было выпито вина, тем чаще играли любители.

В конце и я взял гитару, подыграв Яну, который, конечно же, солировал. Катя как будто засмущалась, что я играю не так профессионально. А Юля подсела рядом и подпевала.

Ближе к полуночи Катя попросила проводить её до вокзала.

– Ещё раз с днюхой, – сказала она Свете при прощании. – Подожди, я, кажется, забыла телефон.

В коридоре Юля беседовала с Яном.

– Не знал, что вы дружите, – сказал я Свете, кивнув на Юлю. – Раньше на твоих днях рождения её не было.

– Ага, потому что раньше я праздновала не тут. А в этом году она предложила у неё справить, раз я и так в Питере на концерте.

– У неё? – как будто небрежно спросил я. – А где тот солист, её парень?

– Так вроде рассорились. Она не сказала тебе на кухне?

Света, казалось, видит меня насквозь.

«О чём? – чуть было не спросил я. – О том, что это её квартира, или что они расстались»?

Диалог прервала Катя.

– Идём, – она бросила на мою руку сумку.

Света промолчала. Хотя по её лицу всё было понятно.

По дороге я считал каждый фонарь. Они горели, как маяки, и словно звали к себе. Дорога заняла десять минут. Я не хотел говорить и не хотел быть один. И её сумка всё время сползала с плеча.

– Жаль, не могу остаться, – сказала Катя.

– Почему?

– У меня завтра пробы. Вечер только начинается, а надо уже уезжать.

Она прижалась ко мне.

– А ты когда обратно?

– Завтра.

– Есть смысл ждать до завтра?

Я зачем-то обернулся и посмотрел в сторону дома, где осталась Юля. А Ян справится без меня.

– Никакого.

В поездке она склонилась к моему плечу и уснула. Лучше нельзя было придумать. Когда объявили следующую остановку, я отодвинул её, прислонив голову к окну, и вышел в тамбур. Рядом стояла милая девушка с красными волосами. А ведь я мог выйти с ней и поехать куда угодно. С тем же успехом, что с Катей. Поезд замедлял ход, и можно было разглядеть лес.

– Выходите? – спросила девушка.

Я кивнул. Двери открылись, и я спустился на перрон. Пассажиры покидали поезд. Я стоял на месте, мешая им. Бросил взгляд на окно – Катя умиротворённо спала, чёлка падала на глаза.

Я запрыгнул обратно на подножки и пошёл в вагон-ресторан, чтобы убить время. Спать не хотелось.

Перед остановкой, когда голос объявил о прибытии в Москву, Катя заворочалась.

– Доброе, – сказала она и улыбнулась. – Мы уже вместе встречаем утро.

Я почувствовал нежность. То ли был сонным, то ли повлияла её улыбка.

– Ты не хотел ехать? – спросила она, пока я вызывал такси.

«Видела, как я сходил?»

– С чего ты решила?

– Не знаю, показалось. Ты не спросил, что за пробы, как будто тебе это неинтересно.

– Что за пробы?

– Скоро узнаешь, сможешь лично посетить. Мне только надо заехать переодеться.

– Встретимся на месте?

– Тебе тоже надо переодеться?

– У меня всё с собой.

– Тогда поехали ко мне.

Дома она ушла в спальню, а потом позвала меня. Катя была в чёрном коротком платье, поверх – топ на бретельках. И чёрные ботфорты.

– Что скажешь?

– Изящно. Хотя чуть мрачновато.

– И всё?

– Нет, не всё. Но остальное лучше не говорить.

Я подошёл к ней и поцеловал. Поцелуй оказался приятным. С Катей было… комфортно. Последнее слово мне не понравилось даже в своих мыслях. Близость прошла буднично.

После она встала и деловито сказала:

– Переоденусь и поедем.

– Я думал, ты уже.

– Что ты… Так в театре выступать? Это я для тебя вырядилась.

– В театре?

– А ты думал где? – Катя потрепала меня по волосам.

Это были пробы в маленьком театре, о котором я раньше не слышал. Я сел во втором ряду с края, думая, что члены жюри будут сидеть в первом. Но те расположились наверху, на галёрке. Впрочем, зал был небольшой.

Катя отыграла несколько сцен, и как минимум в первой смотрелась неубедительно. Роль девушки-вампира, подчиняющей себе героя без всякой магии крови, Кате не подошла. В её «другую магию» я не поверил, и её партнёр по сцене так и не попал в ловушку. После была роль, где актёры должны были изобразить пылающую страсть. Здесь не задалось ни у Кати, ни у её партнёра. Он, казалось, ничего не чувствовал к любовнице. Третья сцена оставляла надежду. Катя играла женщину, не нуждающуюся ни в ком.

Уже к середине проб я понял, что, пожалуй, в последний раз был её зрителем. И сказать мне было нечего.

– Не спрашивать, как тебе? Ты явно скучал.

– Не спрашивать. Можно, я буду интересоваться только тобой?

– Этого хватит, – она как будто не обиделась. – Останешься сегодня?

– Да, – ответил я. И остался на годы.

***

За следующие пару лет я ни разу не был на её выступлении. Как и она ни разу не спросила, чем я занимаюсь по работе. А я вёл то один проект, то другой, меняя компании. Брался за новое и без сожаления бросал старое. Говорить об этом мне самому было неинтересно.

Катя часто уезжала на гастроли. И каждый раз всё меньше рассказывала о поездке.

Однажды, когда она снова отправилась в другой город, позвонил Ян.

– Ты сейчас в Москве?

– Да, в Москве.

– Отлично, слушай тему. Юля завтра выступает, они должны были у меня остаться, да их комнату соседи залили. И прямо некуда, стоят на вокзале с гитарами и с чем-то ещё, о чём лучше не думать. На гостиницу денег они не планировали. Можешь помочь, пристроить? До тебя им близко.

– Всю группу?

– Ну нет! Она выступает дуэтом со Светой. Это будет феерично. Света подтянется завтра и с колёс – на концерт.

– А кто второй?

– Вторая. Помнишь Аллочку? Ну, волоокая.

– А, да.

– Так я говорю, чтобы ехали к тебе? Если, конечно, Катя не против.

– Кати нет, она на гастролях.

– А, извини, тогда вопрос снимается. Ищем дальше.

– Да ладно, комната всё равно пустует.

– Ну не знаю, вы-то с Катей потом не сцепитесь?

– Дай им адрес, пока я дома.

Через полчаса в дверь позвонили. На пороге была одна Юля.

– Привет!

– А где боги…? – осёкся я.

– Аллочка? Её теперь все называют волоокой, – Юля засмеялась. – Залипла с каким-то парнем, который играл в переходе рядом с вокзалом. Её однокурсник. Тоже на бухгалтера учится. Сфоткала его, а потом вот… Обещала позже приехать.

– Сама найдёт?

– Её автопилоту боинги позавидуют. Найдёт, если захочет. Иногда мы её теряли на неделю.

Я помог Юле снять куртку.

– А Катя где, поздороваться?

– Тебе Ян не сказал? Она уехала на пару дней.

– А, блин. Наверное, я зря…

– Забей. Проходи.

Она скинула кеды.

– Чай, вино?

– Давай кофе. Мне это не мешает спать.

Я приготовил, и мы сели в гостиной.

– А у вас тут какой-то аэропорт был?

– Аэропорт?

– Метро так называется.

– А, был когда-то, сейчас нет.

Она осмотрелась. Я вслед за ней окинул взглядом комнату. Ни совместных фото с Катей, ни её, ни женских вещей. «Это хорошо. Хотя и странно».

– Ты завтра выступаешь?

– Ян проболтался? Ну слушай, это скорее такая «репа» в зале: закрытый прогон при ограниченной аудитории. Мы хотели позвать несколько человек. Никогда раньше со Светой не играли вдвоём. Обычно мы…

– Понятно, – перебил я.

Юля не обиделась.

– Хотим после устроить такой камерный концерт, тихая акустика. Почти unplugged. Может, свечи поставим и белые лилии[vi].

– Надеюсь, аналогия будет не полной.

Она улыбнулась.

– Ян говорил, что ты песни пишешь.

– Это громко сказано. Из того, что я сочинил, может, несколько Ян сыграл. Выкинув больше половины строф. Говорит, мои петь трудно. Проще надо. Писать песни, а не стихи.

– Гитара есть?

Я сходил за инструментом и передал Юле.

– Пыльная, – провела рукой она.

– Пару месяцев не играл.

– Жаль, Ян говорил, что песни ты пишешь крутые.

Я улыбнулся.

– А что он ещё говорил?

Юля перебрала струны, настраивая гитару.

– Кое-что интересное. Что мы были с ним в одном лагере.

– С ним?

– С тобой и со Светой. Но вспомнил только ты.

Сказать мне было нечего.

– И почему-то мне не напомнил.

– И больше ничего Ян не рассказывал?

– Не-а. А было что? Только честно.

Я молчал.

– Тогда слушай, – Юля ударила по струнам и запела.

Только честно,

Расскажи про свои сны.

Только честно,

Что ты любишь?

Только честно,

Что по-твоему любовь?

Только честно,

Это выжимки из снов.

Только честно,
Скажи, только честно,

Тебе нравится рассвет?

Только честно,

Веришь ты мне или нет?

Только честно…[vii]

Она зажала струны.

– Ну что, готов рассказать или дальше действовать на нервы? Я могу раз сто спеть два слова – «только честно». Проверено.

Я встал и вышел из комнаты. В кабинете я открыл шкаф с детскими вещами и достал оттуда пожелтевший бумажный самолётик.

Вернувшись на кухню, отдал его Юле.

– Что это?

– Разверни. Мы с тобой дружили в лагере. Ну, может больше, чем дружили. И хотели общаться и после лагеря. Тебя раньше времени забрали родители. В середине смены, это был родительский день. Я запустил самолётик с телефоном, но не попал в окно. Кто-то его захлопнул.

– И ты меня запомнил?

– Разверни.

Юля развернула и пробежала глазами по буквам. Мне тогда было так страшно, что хотелось убежать. Она отложила гитару и выключила свет. А потом взяла свой телефон и включила музыку. Заиграла песня Tale that wasn’t right.

Юля подошла ко мне и приказала:

– Вставай.

– Куда?

– Я же тебе должна танец.

– Ян растрепал?

– Дурак ты. Я помню.

После танца мы сели на кровать, не включив свет.

«Интересно, она почувствовала, что с ней как будто двое танцевали? Я и тот мальчишка двенадцати лет».

– Ладно, пойду я, завтра большой день, – она положила руку на мою ногу и оттолкнулась.

В её комнате какое-то время было тихо. А потом я услышал, как она ворочается. Встал и подошёл к двери, постоял рядом. Решившись, повернул ручку. На пороге стояла Юля, протягивая ладонь, чтобы постучаться.

Когда я целовал её, то чувствовал странную смесь желания, которому нельзя противиться, и страха, тревоги, как будто впереди ждёт опасность. Ощущения были приятными, сладкими, в них хотелось нырять снова и снова, и чтобы этот пик не заканчивался, и чтобы эти захлестнувшие чувства, так похожие на то, что было со мной когда-то давно – впервые – не проходили. Я наконец вместе с ней – вот что самое главное. Мы в объятьях, близки так, что ближе некуда, и теперь всегда будем вместе, и никогда не расстанемся.

Я гладил её по волосам и говорил:

– Я тебя ждал весь день. В родительскую субботу дежурил на воротах. Надеялся, ты вернёшься. Вначале слепило солнце, не было видно, кто едет, только стёкла машин блестели. Долго был сухой гром. А потом пошёл дождь и…

– Один дежурил?

– С друзьями, но их забрали.

– Бедный ребёнок.

– Я был тогда счастливее всех на свете.

– А сейчас?

– Сейчас, кажется, тоже. Я тогда прямо на воротах написал рассказ. О тебе. До сих пор помню холод мокрого железа.

– Покажешь?

– Как-нибудь. Но надеюсь, что нет.

 

Проснулись мы после трёх часов дня. Пока она была в душе, я быстро навёл порядок. По памяти вернул все вещи на место.

Вышла Юля в белье.

– В ванной халат… – я осёкся.

Разве стоило предлагать Катин халат, когда я не собирался ей говорить, что у меня гостила Юля?

– Я не ношу халаты, – она мягко коснулась моего плеча, будто подбадривая. – Но по утрам очень хочу есть.

Мы сели на кухне. Хлеб жарился в тостере в полной тишине. Когда тост вылетел на стол, оба расслабились.

Юля жадно ела.

– Ну что? Да, я троглодит, особенно когда не выспалась.

– Юля?

– А?

– Какие планы? – спросил я, имея в виду очень многое.

– Да надо уже выдвигаться. Прогон скоро начнётся.

– С тобой можно? Пустите?

– Только поклонников. Ну поехали, довезёшь.

***

Я стоял в первом ряду и не отрывал взгляд от сцены. Единственный, кто застыл в бушующем танцполе знакомых лиц, всегда его заполнявших. Юля со Светой прижались спинами друг к дружке. Света играла на губной гармошке, а Юля – на басу. Они были совсем разные. Света – с короткой пацанской стрижкой, в бесформенных штанах и тельняшке, похожая на хулигана. А рядом Юля – в розовом топе и белой юбке, как девчонка, которую наряжали принцессой, пока ей не надоело, и она решила сбежать из дома.

Девушка в огромном сомбреро наскочила на меня и тряхнула за плечи:

– Не стой столбом! Качает же!

Я узнал Аллочку.

Ян сидел в сторонке в чёрных брюках, чёрной рубашке c плотно застёгнутым воротником, аж на первую пуговицу, и в тёмном свитере с круглым вырезом. Светлые прямые волосы чуть налезали на глаза и уши, как будто он привык носить короткую причёску, но забыл подстричься. На лице горели веснушки.

– А сейчас мы сыграем втроём, – объявила Света.

Ян взял гитару и стал подниматься по ступеням, по пути завязывая галстук.

Юля пела:

Will you put my hands away?
Will you be my man? [viii]

Ян раскачивался на одном месте, постепенно приседая ближе к полу. Сам он называл такой танец «тактикой маленькой сцены». «Лишний шаг – и навернулся в зал». Рот у него во время игры был чуть приоткрыт. До конца композиции он так и не отвёл взгляд от своих ботинок. На зрителей не смотрел. После исполнения Ян тут же спустился и сел за свой столик, не дожидаясь аплодисментов. Он немного пошатывался и, казалось, был дезориентирован.

– Ты под чем? – крикнула ему Аллочка. – Такой же допинг хочу!

Я улыбнулся. Ян никогда не пил перед своим выступлением. Но всегда был опустошён, уходя со сцены.

Юля отложила гитару и спрыгнула с подмостков. Она чуть сутулилась, как будто плечи устали от гитары. На её шее блестели капли пота.

– Ты чего не танцевал? Не проняло?

– Наоборот! Я заслушался.

– Ты самый скучный поклонник, – улыбнулась она.

– Юля, пойдём, нас ждут! – крикнула Света.

– О, сорри, надо с организаторами пообщаться.

– Спасибо, что приютил Юлю, – поблагодарила Света Яна.

– Я не смог. Илья выручил.

Света взглянула на меня и спасибо не сказала.

– Здорово… Рада, что Катя не была против.

Я не стал спорить.

Подруги прощались с организаторами. Я в сторонке ждал, когда Юля закончит собираться. И гадал, что будет дальше. Мы поговорим на улице, в кафе поблизости? Пойдём гулять по городу? Куда-то поедем, но куда? Скоро вернётся Катя, и вначале с ней стоит всё выяснить. У Юли таких проблем нет, тот парень, скорее всего, в прошлом. Впрочем, я вчера не спросил об этом.

Минуты стали тягучими. Самому себе я напоминал то ли надсмотрщика, то ли сталкера, и от этой роли было тошно.

Юля попрощалась со мной как со всеми.

– Помочь? – я хотел взять гитару.

– Не тяжело. И мы уже заказали такси.

Она приобняла меня и чмокнула в щёку. И стала подниматься со Светой по лестнице, на которой летом я разбил кружку. В этот раз я проскочил по ступеням и выбежал за крыльцо.

– Юля!

Подруги обернулись.

– Надо поговорить.

– Давай не сейчас, ладно?

– А когда?

– Я позвоню.

Девушки пристроили инструменты в багажнике, и такси рвануло с места.

Я чуть постоял на крыльце, а потом вернулся в зал.

Ян за столиком уже был в сомбреро. Аллочка, не слезая с его колен, пыталась подтанцовывать и держать полный стакан пива.

– А чё не поехал? – удивился Ян. – Я тут взял удар на себя.

– По ходу, она не очень хотела, чтобы я торчал рядом. Видимо, ей надо подумать.

– Слушай, не надо ей думать. Не надо давать ей думать. Иначе что-то не то надумает.

– Ты три раза сказал «думать».

– Потому что это худшее, самое треклятое, что ты можешь сделать. Никогда не оставляй девушку одну, когда ей надо подумать. Никогда ничего хорошего она не надумает.

– Мне что гнаться за ней, ехать на вокзал?

– Да, дуй.

– А кто твой друг? – очнулась Аллочка, будто забыв меня.

– Никто! Считай, что он уже уехал, – Ян потрепал её по щеке.

Когда я добрался до вокзала, девушки ещё были на перроне.

Света курила и смотрела себе под ноги, раскачиваясь с носка на пятку. А Юля облокотилась о колонну, поставив кофр с гитарой на пол.

«Будь, что будет. Скажу, что люблю».

Я ускорил шаг. Когда оставалось несколько метров и казалось, что вот-вот Юля меня заметит, она вдруг отвернулась и застыла.

«Не видит меня?»

Юля быстро уходила. Она бежала от меня, как в детстве, когда я хотел пригласить её на танец. И снова вокруг много людей, и все таращатся на меня.

А навстречу ей не торопясь брёл солист. Ещё мгновение, и он обнял её. Девушка чуть отстранилась.

Я ждал, когда она его оттолкнёт. Но спустя минуту он ещё крепче прижал Юлю, а она перестала сопротивляться. И ответила на поцелуй.

А потом я встретился взглядом со Светой и увидел худшее – сочувствие.

Я повернулся и пошёл прочь с перрона. С этого вокзала мне хотелось убежать как можно дальше. Но куда? Через полчаса на соседний путь приедет поезд Кати. Какой-то чёртов театр с единством места и времени, и сбежать герою некуда. Домой? Последние два года у меня одна квартира с Катей. Значит, мне придётся съехать. Но скажет ли Юля о нас своему парню? Расстанется ли или всё будет как раньше? Да какая разница! Я признаюсь Кате.

Все тридцать минут, сидя на лавочке и выкуривая сигарету за сигаретой, я подбирал слова для разговора. С Катей всегда было хорошо. И она не виновата, что не…

Спустя полчаса, когда пришёл состав, никакие слова я так и не подобрал.

Несколько остановок в метро мы ехали молча. И как только вошли в квартиру и зажгли свет, я решился. Я был совершенно спокоен, скорее, мне было противно от самого себя.

Я еле дождался, пока Катя разденется. Казалось, сапоги она снимала вечность. От нетерпения я встал на колени и помог ей стянуть ботфорты.

Катя чуть устало улыбнулась.

– Ты не спросишь, как съездила?

– Мне надо с тобой поговорить.

– И мне.

– Давай ты.

«Пусть она расстанется».

– Скоро я буду реже выезжать на гастроли. Да и одежда на мне уже не так будет смотреться.

«Не похоже на расставание, – думал я. – Буду, будет. Будущее».

– Я беременна.

Я так и остался стоять на коленях.

– Ты что-то скажешь? Ты и до новости хотел что-то сказать. А сейчас поводов больше.

– Да уже и не помню.

Она огляделась.

– У нас были гости?

«Как ей это удаётся?!»

– Ян был и Света с Юлей, – я поднялся с колен.

– Юлей? – Катя внимательно посмотрела мне в глаза.

– Да, уже уехали. Они сейчас возвращаются с её парнем в Питер.

– А, ладно. Да и неважно уже.

Не глядя на экран телефона, я почти вслепую писал сообщение Яну и Свете, подтвердить, что они ночевали у меня.

От друга я получил сообщение «Ок». От Светы – многоточие.

Ян тут же перезвонил.

– Приезжай в «Лётчик». Мы ещё тут.

– Нет, не смогу.

– Ну ладно, не кисни.

Катя вышла с кухни с бутылкой воды.

– У тебя всё хорошо?

Я посмотрел на неё. А, да. Я до сих пор сижу на тумбочке в коридоре, и не прошёл в комнату или на кухню. И должен был спросить, как дела и как она съездила.

– Ян звал в клуб.

– А чего не сможешь?

– Ну как…

– Поезжай.

– Я думал, мы…

– Ты сейчас мне ничем не поможешь. Ты похож на человека, которого едва не сбил грузовик. И уже едет следующий, чтобы доделать начатое. Поезжай, развейся. Выпей с другом. Послушай музыку – тебе это помогает.

Я кивнул и вышел из квартиры.

В клубе я выбрал стол подальше от звука и знакомых лиц. Там на меня наскочил Ян, поставив на стол литровую кружку. На сцене несколько ребят в едином порыве рубили что-то знакомое. Все, у кого была гитара, исполняли фирменные движения Криста Новоселича [ix], переминаясь с ноги на ногу. Они были похожи на нечто среднее между сутулым гитаристом и баскетболистом, который всё никак не может распрыгаться. А до барабанщика свет софитов, как обычно, не доходил. На танцполе колбасились трое парней: они так сильно махали руками, как будто от них зависело, оживут лопасти вертолёта или нет. Чуть поодаль в одиночестве подпрыгивала в танце девушка, постоянно поправляя длинные волосы.

– Катя беременна, – сразу сказал я.

Как хорошо, когда не надо подбирать слова.

О как! Что ж, я рад. Думал, как-то иначе закончится, но и так здорово.

– Закончится? – я старался перекричать громкую музыку.

– Ну да. Это точка. И не обманывай себя, что продолжаешь выбирать.

– Звучит как-то…

– А что плохого? Или по-другому спрошу, что хорошего в метаниях?

– Ещё два, по литру, – встретил Ян подошедшего официанта, показав на своё пиво.

– Что есть выбор. Что я решаю сам – вот что хорошо.

– Так ты сам и решил, когда был с Катей, разве нет? И она, когда была с этим, ну ты понял.

– Катя с кем-то была?

– При чём тут Катя? Я про Юлю. С этим была, – Ян руками накрутил волосы. – Патлатым. Хотя играет иногда недурно. Короче, вы всё уже выбрали, а продолжаете эту мелодраму от скуки. Ты сейчас кем работаешь?

– Наполняю сайты, проектирую интерфейсы.

– Возьми ещё проекты. Устраивай презентации. Поезди по стране. А лучше напиши песню, как раньше.

– Спасибо, что указал на мою никчёмность.

– О чем речь, для чего ещё тогда нужны друзья?

Литр быстро заканчивался. А опьянение не пришло. Только жажда.

– Я думаю рассказать Кате.

– Спроси себя, зачем.

– Это честно.

– А чему это поможет? Или ты хочешь, чтобы всё само решилось? Чтобы она тебя не простила?

– Не знаю. Нет, наверное.

– Всем только больно сделаешь. Юля тебе звонила? Она рассталась?

– Вряд ли.

– Ну и всё.

Ян здорово изменился за последний год. Кто-то бы сказал, что повзрослел.

В клубе стало тише. Музыканты буднично возились на сцене, отключая аппаратуру и пакуя инструменты. Превращаясь в обычных людей, которые с кофрами, как с тюками, разлетятся по веткам метро.

– Ян, а помнишь, ты был влюблён в Свету?

– Ну.

– А потом раз и всё.

– И?

– Как это…

– Как это бывает, тут не расскажешь. Само собой, наверное. Хотя я хорошо помню, когда отпустило.

– Расскажи.

– Это вряд ли связано. Просто помню тот день.

– Не тяни.

– Ладно… Я тогда переезжал из Москвы в Питер, часто гонял на поезде. И однажды в вагоне мне попалась девчонка, очень понравилась. Как нравятся красивые девушки, которых не знаешь и всё остальное додумываешь сам.

– И всё? – я терял терпение.

– Да нет. В смысле и да, и нет. Мы вышли, где-то на вокзале потерял её из вида. А потом всю ночь бродил по центру Питера до рассвета, даже замёрз под утро. Думал, встречу.

– Встретил?

– Нет, во всяком случае не помню об этом, – ответил он полушутливо. – Хотя потом мне снилось, что и встретил, и были вместе. И не расставались после поездки на поезде. Несколько часов провели с ней. А потом всё, как отрезало. Вернулся в Москву. Собрал вещи, снял квартиру в Питере. И остался там на пару лет.

– Да, помню, ты очень быстро переехал, в считаные дни.

– Ну да. Повезло, что быстро нашёл квартиру. Да и в Москве тогда мало что держало.

Меня резанули слова «мало что». Но друзья часто не в счёт. Все думают, что расстояние и время дружбе не помеха. Другое дело – любовь. Странная логика, как будто дружба – это не чувства.

– Я ведь думал, что раз Света тоже туда переехала, то… – начал я.

– Ну она там и осталась. А я вернулся. Она хотела играть, жить в той атмосфере. Не за мной ехала. Она больше парится, чтобы нести что-то там граду и миру. Я проще. Пригласят – сыграю. Нет – ну ок. И ты о чём? О том, что я перестал пытаться быть с ней? И мне всё равно? А вот и нет. Ничего не делать это тоже выбор. Да сколько можно нести?! – недовольно крикнул Ян в сторону бара.

Он встал и сам подошёл к стойке.

Я откинулся на стуле и заложил руки за голову. Под потолком болтался красный торшер. Рядом свисали жёлтые и красные самолётики. Зал опустел. А мой друг был на взводе больше, чем я сам.

– Круто быть лётчиком, – сказал я, когда Ян вернулся. – Всё видеть с высоты. Никогда не мог представить эти ощущения.

– Представь, что чувствуют на земле. Когда он заходит на цель, чтобы отбомбиться. Или когда его сбили, и самолёт идёт на встречу с этой землёй. Это проще?

– Проще. Ян, у тебя-то норм?

– Да, конечно. У меня-то что может быть? А вот у Светы был такой концерт на разогреве у…

Я пил пиво и, почти не слушая, смотрел на пустую сцену, на которой несколько лет назад выступала Юля. И видел её сквозь время. В недавнем прошлом на сцене, как она, чуть сутулясь, танцевала в бейсболке и тёмных очках. Или девчонкой, четырнадцати лет, бегущей от меня на дискотеке. А потом – больной и беспомощной в изоляторе; родители Юли собирают её вещи, а я прячусь в кустах под окном.

Земляничный сок

30 лет

В поезде было не протолкнуться. Я еле пристроил чемодан сына в тамбуре в грузовом отсеке. Расположившись в кресле, я подтянул ноги к себе, чтобы не мешать соседу напротив. Слева сидел плотный мужчина в костюме, в наушниках. Он был недоволен теснотой, духотой, попутчиками и, видимо, вообще всем. Напротив меня раскинулся крупный лысый здоровяк с красной шеей и гусиной кожей. Он, наоборот, выглядел добродушным и демонстрировал готовность откликнуться на всё шуткой. Выпить, если предложат, и рассказать историю на любой вкус. Он не обращал внимание на духоту, локти, колени. И казалось, что в нарушение известного закона – чем меньше места, тем больше раздражают окружающие – его устраивали даже люди. Соседа слева от себя я назвал Костюмом. А того, что напротив, – Гусем.

Я стал писать сообщение. И тут же на лице появилась улыбка.

– Маме? – сын попытался посмотреть, что пишу. – Скажи, что я забыл зарядку.

Я перевернул телефон, закрыв экран, и ответил, что скажу.

Пришло сообщение:

«Жду тебя. Отель «Мягкая посадка». Как ты и сказал, заселилась в девятом номере».

Сын маялся без севшего телефона. Наконец, устроился в кресле и заснул. Этой способности я мог только позавидовать.

Чуть позже мне позвонила Света.

– Привет! Ты уже в Питере?

– Еду. Под ночь буду.

– Окей, завтра ждём на концерте. Слушай, не знаю, стоит тебе говорить…

– Теперь точно стоит

– Юля выходит замуж.

– Ты уверена, что мне надо знать?

– Я уверена, что тебе полезно её увидеть и поговорить. Мне кажется, есть смысл, чтобы потом не жалеть, что чего-то не сделали. А ты будешь. Вы оба, конечно, здорово расстраиваете мироздание, но к тридцати годам можно и закончить заниматься хернёй.

– Мы снова съехались с женой. Пытаемся наладить.

Света помолчала.

– И всё равно не буду извиняться за своё предложение. Надеюсь, не сделаете ещё раз больно друг другу.

– Мы с Катей?

– Я говорила о тебе и Юле. И… больно Кате? Ты очень плохо знаешь свою жену. – И повесила трубку.

«Не опоздали?» – пришло сообщение от Кати. Я смотрел на её аватарку в мессенджере. А ведь когда-то она стёрла свой снимок из моего телефона. В итоге фотография Кати всё же попала в мой смартфон. А сама девушка – в мою жизнь. Хотя год назад мы разъехались. А неделю назад так же буднично съехались. Вернее, я остался на ночь, а потом прошла неделя.

«Всё хорошо, уже сели», – отписался я.

«Ладно, хорошо отдохнуть. Пожалуйста, без приключений. Чтобы я не пожалела».

Как только поезд тронулся, Гусь начал рассказ.

– Последний раз я проезжал это место после дембеля. Едем, значит, с сослуживцами, и тут диспетчер объявляет, что сбрасываем скорость и проезжаем станцию без остановки. И вдруг я вспомнил слова своей бабки, что в этих местах есть родник с целебной водой. Она просила, если буду в тех краях, чтобы обязательно набрал этой воды. И тут бац, как наваждение! Я крикнул своим: «До встречи!» и выпрыгнул из поезда, пока тот не набрал скорость.

Вокруг лес, сосны качаются от ветра, из цивилизации – пути уходят куда-то за горизонт в обе стороны… Ну, так себе ориентиры.

Телефонов не было, спутниковых карт тоже. Пошёл я назад, в противоположную от следования поезда сторону. Через пару километров встретил местных – они мне показали, куда идти, предупредив, что сами там не были много лет. До родника оставалось километров шесть-семь по тропинке. Духота, жара как в аду. Я уж думаю, пусть там будет хоть обычная вода, – для меня она сейчас что живая.

По дороге больше никого не встретил. Лишь когда уткнулся в забор, попалась мне старушка. Была она местная, но какая-то потерянная. В морщинистых руках сжимала закрытую платком корзину. А чуть поодаль крутились двое, кажись, в спецовках. Ничего не собирали, никуда не спешили. Ходили туда-сюда, не теряя нас из вида, и наблюдали.

А старушка расстроила меня, сказав, что родника больше нет и воды я не наберу. Выходит, зря спрыгивал с поезда.

– Бабушка, помнишь хоть, в какую сторону до твоего дома? – спросил я, решив, что обязательно провожу её.

Очень уж она напоминала мою старушку, которая ждала от беспутного внука посылки.

И что вы думаете? Идём мы, идём, а за нами по тропинке следуют те двое, как наши неприкаянные тени. Лица их было сложно разобрать, черты словно смазаны. Карлик с рожей как у меня в детстве. А у старшего – опухшая морда, не приведи господь такую встретить.

Мысли в голове, конечно, тревожные – что они выслеживают нас, ждут хорошей возможности, чтобы напасть. Загоняют, как зверя. Жарко же, и сил всё меньше. Каждый шаг даётся всё труднее, а эти не отстают, как будто им неведома усталость.

И вот смотрю – впереди дорога завалена: ветер повалил сосну, и чтобы пройти, нужно нагнуться.

– Ловушка? – спросил я.

– И у меня было такое же ощущение. Прямо чутьё, что вот только я наклонюсь, меня хрясь – и понеслась душа в рай. Но что тут будешь делать – другого-то пути нет. Не скажешь же старушке: «Пардон, мадам, сдрейфил, иди дальше сама». Я вздохнул и, закрыв лицо от веток, пошёл первым. Как только присел, тут же пропустил удар. Упал и провалился в беспамятство. Не знаю, куда неслась моя душа, но на рай это не было похоже.

Очнулся я от жары, тело пылало. Голова трещала, будто её сдавливает великан. А на лице – мокро. Протёр щёки – ладони стали красными. Надо мной с беспокойным видом склонилась старушка. Я хотел проверить карманы, да вспомнил, что у меня там полный голяк.

– Ты живой? Сынок, ты в порядке? – бормотала старушка.

– Да вроде, а где эти двое? Это они напали?

– Кто? Ты сам от духоты упал. Как твоя голова?

– Болит. Как же сам упал? Откуда тогда у меня кровь?

– Это земляничный сок. Ты рухнул, как столб. Я сообразила, что от жары. А ягода прохладная. Вот и решила лицо и губы тебе ей смазать, чтобы отпустило.

Я с трудом встал, и мы пошли дальше.

– Не знаете, здесь есть колодец или озеро? Пить хочется, – через некоторое время спросил я.

– Возьми, – и старушка достала из корзины стеклянный кувшин с водой.

Я ошарашенно взял её и сделал пару глотков.

– А чего меня земляникой-то мазала, если вода была? – спросил шутливо.

Она словно бы растерялась.

– Не догадалась.

А дальше я проводил её до деревни. Тамошние согласились довезти меня до станции. Поезд уходил в ночь.

Опустился мягкий вечер. От высокой травы веяло прохладой. Я ожил и был снова полон сил. Одно жаль: я так и не нашёл целебной воды для своей бабки.

Это я, видимо, сказал вслух.

– Да ты оставь воду себе, – сказала старуха.

– Так она разве из того источника? Или ты её носила святить?

– Не носила. Да бери, подойдёт она. Только сам больше не пей, забудешься.

Сел я на электричку и поехал домой. Еду, значит, а жажда всё сильнее. Что тут скажешь, за день до того мы крепко отметили дембель. Во рту как кошки насрали. Пить хочу – умираю. А в кармане ни копейки денег. В ресторане цены конские. И тут вспоминаю об этой воде. Хлебнул. И сразу как полегчало. Сил полно, энергия бьёт через край. Я горазд спрыгивать с поезда и заново запрыгивать. Да что там, тащить состав за собой!

– Зачем? – спросил сосед в костюме, поправляя манжету.

Рассказчик отмахнулся. Костюма, как и простых объяснений, для него не существовало.

– И чё? Помогла вода? – спросил Костюм.

– Кому?

– Ну кому-кому, бабуле.

– А, ей. Не знаю, до дома не довёз я ту воду. Выпил по дороге. А старушка умерла, но я почему-то совсем не был расстроен. Видимо, смирился с тем, что какие-то вещи нельзя изменить.

В вагоне стало тихо. Ни реакции, ни новой истории не последовало. Ко мне нагнулся Костюм и прошептал на ухо:

– Этой старухе надо было спрашивать не «живой ли ты сынок», а «сколько ты пил давеча, сынок».

«Вот и всё, – подумал я. – Магия ушла».

Не ответив, я поднялся и направился прогуляться по вагонам. В ближайшем все спали или смотрели фильмы. Через вагон стало шумно. Веселье крутилось вокруг небольшой компании. Там устроились четыре подруги. Они громко говорили и хохотали, вовлекая в беседу окружающих.

У одной из них был заразительный заливистый смех. Длинные ярко-рыжие волосы, тёмные брови и ресницы. Я задержал на ней взгляд, а она без стеснения ответила мне тем же и сказала:

– Привет!

В чёрном, почти прозрачном платье и с броским макияжем она как будто хотела казаться взрослее, но всё равно не выглядела старше двадцати.

– Точно вам говорю, – громко убеждала она, – работает как машина времени. Стоит туда попасть – и время вмиг пролетает.

«Поездка точно прошла бы быстрее с ней… в этом вагоне, – поправил я себя. – Жаль, что придётся вернуться на своё место».

Сын уже спал. Я устроился рядом и взял книгу. В наушниках играла «Вкусна»[x]. Вскоре ко мне подошла проводница.

– Вы не хотите спать?

– Нет, – удивился я вопросу.

– Тут через вагон весёлая компания, а их соседка не спала всю ночь. Может, поменяетесь?

Я остановил композицию на середине. Так и оказался рядом с рыжей.

 

– И бортпроводница уже начала сервировать мой стол, чтобы положить сэндвич, когда я встал и пулей вылетел с места, – говорил я.

Рыжая заливалась смехом.

– Она подумала, что у тебя какая-то страшная аллергия на сэндвичи?

Её зелёные глаза весело искрились, и я вслед за ней улыбался без остановки.

– Я слышала раньше историю про землянику, но в другом варианте.

– Что? – мне показалось, что я ослышался.

Как она могла узнать? Как бы громко сосед ни говорил, но два вагона звук преодолеть не мог.

Рыжая снова залилась смехом, обнажив красивые маленькие зубки. Её ярко-красные губы словно пылали.

– Просто прими это! Чёрт с ним – временем, расстоянием…

– К слову, ты говорила про машину времени, – напомнил я.

– А, так да. Всё просто, в шестом вагоне – кафе. Если пойти туда – время пролетит незаметно. Несколько часов – как одно мгновение.

– Это хорошо, – сказал я и подумал: «Смотря сколько времени пролетит. Стоп, не месяцы же, и не годы. И даже не дни. Больше времени поездки пройти и не может».

А сколько уже мы в пути? Я глянул на табло, но оно было тусклым. Соседки-подруги рыжей, отвернувшись, спали, став декорацией для нашего разговора. Вагон словно опустел, хотя все лежали на своих местах. Краски вокруг погасли, будто состав заехал в туннель без освещения.

Я хотел посмотреть на часы, но под взглядом собеседницы сдержался. Ещё подумает, что беседа мне в тягость. И она завела свой рассказ.

История рыжей

Девушка нагнулась над ручьём и умылась. Когда вода перестала дрожать, появилось отражение. Она послала ему поцелуй, сложив полные красные губы. Пригладила кудрявые рыжие волосы и чуть прищурилась, увидев едва различимые силуэты. Их было два – один маленького роста, то ли карлик, то ли ребёнок, а другой массивнее и выше. Но сейчас не до них, их время ещё не пришло.

К ней по тропинке, сбиваясь с шага, шёл солдат в гимнастёрке. Весь красный, он говорил сам с собой и постоянно отмахивался от мух; по крепкой шее тёк пот. Впереди тропа обрывалась, дальше темнела чаща. Куда он направлялся, кроме как к солнечному удару, понять было невозможно.

– Постой, – крикнула она. – Проводишь меня?

Солдат на секунду застыл. А потом кивнул.

Они шли вдоль высохшей реки, земля была неровной, и мужчина через шаг запинался.

– Я спрыгнул с поезда, а сейчас думаю, зачем?..

– С этого поезда время от времени кто-то сходит. Хотя время тут – скорее красивая условность.

Он молчал, как будто вспоминая. И переставлял ноги всё тяжелее.

– Ты в состоянии дальше идти? Может, я одна?

Солдат упрямо мотнул головой.

– Вот, видишь тех двоих?

– Странно, что их видишь ты, – тихо ответила она.

– Они идут за нами, уже давно. Так что я не оставлю тебя одну.

– Ты собираешься меня защищать от теней? – она заливисто засмеялась.

– Теней? Ну, называй, как хочешь. А куда мы идём?

– Осталось совсем чуть-чуть. Пройдём вдоль обрыва, и там…

– Что там?

– Очень тихое место. Там можно отрешиться от всего, забыть обо всех звуках. И тени больше не пугают. Тебе же этого хочется?

– Да! Пожалуй, что да… Но надо ещё воду набрать, обязательно.

– Родника больше нет, – мелодично произнесла она.

Он покорно шёл дальше.

– Подожди, ты сказала забыть о звуках. И музыки там нет?

– Нет.

– Без музыки тошно, – сказал он и остановился.

Качнувшись, солдат упал.

Волка она увидела издали. Уже стемнело, и его зелёные глаза горели. Он приближался к ним по оврагу.

Рыжая наклонилась над мужчиной. Тот лежал без сознания. Волк с шага перешёл на рысь, а потом припустил сильнее.

Девушка сунула руки в корзину, а потом провела ими по лицу солдата.

Волк будто бы не заметил её, сразу же подлетел к мужчине, и пасть оказалась у его лица. Клац! Клыки схватили воздух. Отпрыгнув, зверь зарычал. Его нос дрожал, словно унюхал что-то. А потом волк резко бросился прочь.

***

Когда рыжая закончила, лицо её оказалось совсем близко.

– Я бы сбежал, увидев перед собой такие зелёные глаза, – сказал я, вспомнив концовку истории и провалившись в глаза девушки.

– Как видим, тебя они не пугают, – улыбнулась она. – А вот чужие взгляды – да. И от зелёных ногтей как-нибудь сбежишь!

Шутки я не понял.

– А кто были эти двое?

– Двое? – переспросила она.

– Ну если они не померещились. Те, кто следовал за солдатом. Один вроде был карликом. Галлюцинация?

– Ах, эти. Никто не узнаёт себя в прошлом, а уж старым – тем более. Я всё же думаю, что это был не карлик, а ребёнок, – рыжая подмигнула мне. – Есть такие места, назовём их так, где прошлое, настоящее и будущее сливаются воедино, и можно видеть то, что будет и было, так же ясно, как настоящее.

– И что это за «места»?

– Такие, куда рано и тебе, и этому солдату. И зря он пил ту воду, не для него она предназначена, – продолжала рыжая. – Довёз бы бабке – та бы выздоровела. Когда пьёт не тот, бывают побочные эффекты.

Я смотрел на неё. Говорила она серьёзно – есть же люди, которые могут шутить с таким лицом.

– Побочные?

– Ну да, вместо здоровья можно вызвать проклятие – забвение и равнодушие.

– Проклятие? – я задумался. – Кажется, ему помогло.

– Смириться и не пытаться ничего изменить – это проклятие. Но раз ты сказал о везении…

Она достала стеклянный кувшин странной формы: с загнутыми внутрь краями и полусферическим выступом на дне.

«Как нелепо ехать в поезде с чем-то подобным».

– Да не смотри на него. Что нашла в доме у бабки, то и взяла. Лучше выпей вино. Оно домашнее. Мы сами делаем.

– Да я не хотел…

– Ты не хочешь попробовать, что я делаю своими руками? Это опрометчиво.

Рыжая погрозила пальцем.

– Хорошо, давай свой кувшин.

– Это фиал, а впрочем, ладно.

Я сделал глоток. Вино было ягодным, чуть сладковатым. И плотным, словно кисель. А ещё оно жгло, как горячее. И это было странно. Где девушка могла тут нагреть вино? И почему в вагоне так холодно?

– Ты в какой город едешь? – поинтересовалась рыжая.

– В какой? – переспросил я.

– Видишь, ты уже сам не помнишь, – она рассмеялась.

«Точно, поезд остановится в нескольких пунктах. Вопрос не такой уж странный».

– Я до конечной, в Питер.

– Поезжай дальше, – мелодично почти пропела рыжая.

– Куда? Дальше конечной?!

– Куда получится, со мной. Не цепляться же за названия.

И тут меня понесло:

– Я за последний год побывал во множестве городов. Я ездил, чтобы увидеть что-то новое, получить какие-то эмоции. Поездки для меня были лекарством от скуки. Я возвращался из очередного города и планировал поездку в следующий. Как будто закрывал проект и начинал новый. Сама поездка мне казалось неплохим результатом – она съедала время.

– Время можно съесть и по-другому, – она улыбалась.

Пространство между нами ещё сократилось, и теперь мне стало жарко.

– Города… – я пытался сохранить мысль. – Я их не чувствую, у меня не остаётся ни эмоций, ни ностальгии – ничего; я бегу дальше. Прямо сейчас я начинаю понимать, почему это всё не приносит удовольствия. Я посещаю город за городом и думаю, что всё это происходит абсолютно последовательно. Что это логически связанные эпизоды и события, которые складываются во что-то единое, как слова в тексте.

– Или ты можешь потом это представить в тексте, например, песни, как последовательные и имеющие смысл эпизоды, –  добавила рыжая, взяв меня за руку.

Я продолжил, чтобы не сбиться:

– А так не выходит, эти события – просто отрывки, зачастую между собой никак не связанные. И информация попросту уходит куда-то вниз, как старые посты в ленте. И не выстраивается во что-то единое. Как будто что-то утрачено, без чего пазл не сложится. Нет секретного ингредиента. Чёрт, я чуть не сказал слово «квинтэссенция». Видимо, крепкое вино. Подожди, что ты сказала про текст?

– Ты же помнишь.

Её руки были холодны.

– Да, – я замолчал, задумавшись.

– Завершай, – велела рыжая. – Нам ещё в ресторан успеть.

Это был не приказ, а скорее то направление, куда надо двигаться. Уверенно, властно и не зло.

– А я всё.

– Тогда пойдём, – она протянула мне вторую руку, чтобы я помог ей подняться.

Я бросил взгляд на её подруг, но те остались без движения, будто их заморозили.

Мы прошли несколько вагонов, не встретив ни служащего с тележкой, ни проводника.

Отдёрнув занавески, я остановился на пороге. Вагон-ресторан был совершенно безлюдным. За столиками, где обычно сидят десятки пассажиров, никого не было. И за стойкой тоже.

«Невозможно».

Пролетающие за окном деревья стали более резкими. Наконец лес застыл. А за окном промелькнули зелёные глаза. Рыжая обняла меня и притянула к себе. Мы как будто оказались в отдельном купе с панорамным остеклением. Я видел всё, что было на улице. Но и сам был на виду.

– Как мы оказались в купе?

– Это хижина, мы в лесу.

За стеклом показалась вытянутая морда.

– Это лиса?

– Волк. Не обращай внимания, ты его смущаешь.

Рыжая бросила меня на кровать. А потом – вспышка удовольствия, и, кажется, я потерял сознание.

Когда пришёл в себя, рыжая была рядом. Сидела голая на постели, обхватив колени, и смотрела перед собой, чуть раскачиваясь. Её кожа была белоснежной.

– Как тебя зовут?

Рыжая не ответила и поёжилась от холода.

– Мы ещё увидимся? – настаивал я.

– Это не обязательно. Но спасибо.

– А если захочу тебя найти?

– Зачем?

– Кто знает. Мало ли причин.

– Не стоит. Мне одного волка хватает. И тебе пора! Очень рада знакомству.

– Да мы же так и не познакомились…

Она поцеловала меня в лоб.

– Засыпай.

***

Проснулся я, услышав разговор двух женщин. Одна из них изъяснялась только вопросами, видимо, была руководителем.

– И как ты его пропустила?

– Да не было никого! Я обходила вагон.

– Не было, но сейчас есть! Сама не видишь?

– Может, он на полу лежал…

– Он что – котёнок, что ли? И тогда почему сейчас спит в кресле?

– А может, и был тут, – вдруг согласилась вторая и помрачнела.

– Уважаемый, – первая тряхнула меня за плечо. – До депо если едем, то услуга платная. Пять тысяч поездка, и без доставки до дома. Устроит?

Я осмотрелся. Передо мной стояли две полные низкие женщины в пилотках, и кроме них – никого. Пустой вагон.

– Вы хоть до Питера ехали? – спросила вторая с участием.

– Да, конечно.

Я встал и взял чемодан, который оказался на соседнем сидении.

– Ничего не забыли? – спросила одна, когда я уже выходил.

– Да вроде нет.

Я вышел на платформу и закурил, пытаясь отогнать сон. Подошёл к палатке и заказал кофе. Это был первый раз со времён института, когда я что-то покупал на вокзале. Зазвонил телефон, от неожиданности я вздрогнул. На экране была фотография жены. Я испугался, что спросонья не вспомню её имя.

– Ты где? Сын один проснулся на конечной. Тебя рядом нет, он плакал. Его увела транспортная полиция.

– Я уснул, видимо.

– Где уснул? Не на своём месте? Что с тобой? Ты в себе?

– Я не знаю, что произошло. И ты не поверишь…

– В этом ты прав. Тебе я точно не поверю, и больше не доверю ребёнка. А сейчас забери его наконец!

***

Я сделал шаг, мотнул головой и быстро пошёл к транспортной полиции.

Сыну сказал, что заснул в другом вагоне. Тот нашёл розетку в отделении и выглядел более довольным, чем в поезде.

В такси я достал бумагу и ручку и стал писать. Несколько страниц я набросал за пятнадцать минут. Машина летела в отель. Над Невой, выпрыгнув из-под Троицкого моста, поднимался красный шар. Я попросил шофёра остановиться и вышел на набережную.

У пристани над катером кричали чайки. Они кружили, словно их держала сила притяжения. Взлетали с одного места и возвращались обратно, описывая круг, будто были заколдованы солнцем.

Я услышал рядом:

– Вот так хорошо, я всё вижу.

– И мои мурашки? – ответил знакомый женский голос.

Я быстро обернулся.

На парапете полулёжа расположилась девушка. Поверх обнажённого тела было наброшено тонкое покрывало, чтобы в нужный момент его сбросить, когда фотограф будет готов. Тот стоял на расстоянии с телеобъективом. Против рассветного солнца я пытался рассмотреть лицо девушки.

Волосы у неё горели, но сложно было понять, рыжие они или нет.

А потом солнце спряталось за мост. Перед мной, откинув одеяло, предстала незнакомая девушка с русыми волосами и небольшой грудью, усыпанной родинками. Улыбнувшись, я вернулся в такси. Сын тихо спал.

Я бросил взгляд на часы. Наступило двадцать первое июня. Завтра вернётся Ян, который меня пригласил в город. Я прислонился к окну. Мимо пролетали улицы: дома, дворцы и мосты. Я провёл рукой по лицу и увидел, что пальцы красные. Таксист подмигнул мне.

Посмотрев в зеркало заднего вида, я разглядел на лице полустёртую помаду такого же цвета, что был у рыжей. На шее красный след остался до сих пор.

Начинались белые ночи.

***

Отель ночью выглядел как сотня других. Номер был с двумя кроватями и столом – ничего лишнего. Сын пошёл в душ и сразу переоделся для сна.

– А ты чего в одежде? – спросил он.

– Чуть позже разденусь. Ещё надо будет сходить в магазин и к кулеру.

Сын с дороги быстро уснул. Я дождался, пока его сон станет глубоким, перевёл телефон в беззвучный режим, а потом встал с кровати и, не включая свет, вышел из номера. Внизу ждало такси. Конечно, я мог попросить её поселиться в той же гостинице. Но сын знал её, видел пару раз на концерте.

Через пару минут водитель остановился на парковке небольшого мотеля.

Я думал над словами Светы. Она меня ждёт, чтобы поговорить? Ну это можно было бы сделать не в номере ночью. Я тихо постучался.

Юля открыла дверь. Она была в невесомой ночнушке. В таком виде не сообщают о свадьбе, во всяком случае, когда выходят за другого. И не расстаются.

И почему я так спокоен? От усталости? Или слова Светы так действуют? Хотя они скорее должны были вывести меня из себя.

– Хорошо, что ты здесь. Заждалась, – улыбнулась Юля.

В первые минуты я думал сказать, что знаю о свадьбе. Но не стал, зачем?

А после близости стало не к месту.

Ночью она обняла меня и прошептала.

– Я тут подумала, что мы знакомы десять лет.

– Хорошо, если месяц наберётся.

– Как это?

– Как в хоккее. Если считать чистое время.

– Хм, ну ладно. А по мне – десять лет, – она выпустила меня из объятий и отвернулась к стенке.

Утром я стал собираться, чтобы вернуться, пока сын ещё спит.

– Жду тебя сегодня, – напомнила Юля.

Я застыл на пороге, бросив на нее взгляд. Она выглядела немного виноватой и растрёпанной, уставшей и взволнованной одновременно.

– Загляни в тумбочку.

– Что там?

– Текст, «Хрустящие улицы».

– Рассказ, который ты написал в детстве? Когда мы были в лагере? Ты оставил его мне? Я тебя сто раз просила дать мне почитать!

– Я соврал тебе. Я тогда только придумал историю. Не мог нормально переложить, слишком много было мыслей и чу… А записать толком смог только сейчас. Пришло время, наверно.

– Какое? Что изменилось? – встревожилась она.

– Пока, – сказал я вместо ответа и вышел.

***

Весь день с сыном мы провели в парках, перекусив в кафе. Закат застал нас у Троицкого моста. Сын зевнул, и я посмотрел на часы. Концерт друзей прошёл без меня.

В номере всё повторилось. Я лежал на соседней кровати в одежде, ожидая, когда сын заснёт. Мне было мягко, не тесно, я не елозил, не хотел встать и уехать.

Пикнуло сообщение: «Ваша машина подана».

«Выхожу», – кликнул я. «Пять минут и выхожу», – пробормотал. И прикрыл глаза.

– Папа, вставай! Проспим завтрак. Там сырники и запеканка.

Я поднялся.

– Ты чего в одежде спал? – спросил сын.

– Ну, я устал.

– Понятно. А мне, значит, нельзя.

– Ты ещё не так измучен жизнью.

Сын промолчал, и лицо его стало серьёзнее Обычная реакция, когда он не понимал иронию.

– А говорил, учёба – это твоя работа.

– Так и есть!

Я посмотрел на экран телефона. Несколько пропущенных звонков от Юли. И списание штрафа от оператора такси. Надо было отменить поездку. Мне стало неудобно перед водителем и чуть жаль потерянных денег.

– Идём есть? – повторил сын.

После завтрака я вышел на улицу и набрал Яна.

– Я рад, что ты не пришёл на концерт, – сказал друг на мои извинения. – Значит, случилось что-то крутое, из-за чего стоило пропустить.

– Почти. Ян, а помнишь девушку из поезда? Ну, когда ты переезжал в Питер.

– Какую?

– Ты за ней бегал по городу.

– Ну, во-первых, я неспешно и вальяжно гулял по историческому центру Питера. Изредка смотрел по сторонам.

– Как она выглядела?

– Да я помню, что ли. Смеялась много, очень красные губы. А, ну крашеная.

– В смысле?

– Крашеная под рыжую. Или рыжая, не знаю. Кто разберёт этих женщин?

– А ты чего-то пил в поезде?

– Дружище, это был поезд, впереди чужой концерт – ну странный вопрос.

– Я не про пиво. Может, что-такое, от чего отшибает память или проходят чувства.

– Этот коктейль давно изобрели. Заливаешь в сосуд обычную воду и пьёшь на протяжении десятилетий. От этой жидкости постепенно забываешь чувства, кого любил, кто любил. А из тех, кто забыл о тебе, можно составить что-то и побольше города – например, электронную телефонную книгу сорокалетнего. То ли ты стареешь, то ли они. А есть смелая теория, что и ты, и они. Напиток называется «Время».

– Ладно, понял я.

– И заканчивай с самокопанием, всё это тщета и сквозняки в голове. Ты сегодня в Москву? Приходи в «Лётчик». Надо тебе встряхнуться.

***

Дома Катя с порога приказала сыну идти спать.

– Давно у тебя с Юлей? – без прелюдий начала она.

– Что – давно?

– Каждый раз, когда ты ездил в Питер? Все эти годы?

Что я мог ей ответить? Правда её задела бы. Как и то, что я любил Юлю, а не просто хотел.

– Молчишь? Я всё знаю. Сообщили добрые люди.

– Юля? – поразился я.

– Какая разница. И ты её любишь? Хотя о чём я спрашиваю? Раз с десяти лет помнишь.

– С двенадцати. Неважно. Ты же говорила, что и у тебя такое было…

– Да повзрослей уже! Я просто поддакнула.

Я вздохнул.

– Давай не сегодня. Я очень хочу спать.

– Иди, гостиная свободна.

Я прошёл туда и нашёл на диване жёлтую бумагу, развёрнутый самолётик. Последний раз я видел его десять дет назад, в руках Юли. Она оставила, я забыл убрать. А значит, Катя нашла. В тот же день, когда сообщила, что ждёт ребёнка. Но ничего не сказала.

Я написал Юле.

«Зачем звонила Кате?»

«Я не звонила. Я рассказала … (какое-то мужское имя, которое я сразу же транскрибировал в Лохматого). Лохматый съехал от меня и зачем-то позвонил Кате из бара».

«Что ты будешь делать?» – спросила Юля.

Это было то сообщение, когда смысл не влезает в буквы.

Я несколько раз начинал печатать и стирал. А потом отложил телефон.

***

Ночью не спят двое

40 лет.

Поездка прошла вхолостую.

На мероприятие с моим выступлением пришло три человека. Наверное, двое – за бесплатным кофе, третий ошибся дверью. Примерно так я после выговаривал организаторам. Те как будто утешали, чем ещё больше разозлили – показывали списки регистраций, что-то говорили о сезонности и прочей дичи.

Уже в дверях я столкнулся с девушкой в облегающем костюме – в таких ходят в спортзал и на деловые встречи. У неё были большие распахнутые глаза и как будто знакомый голос.

– Спасибо за спич! Мне было интересно. И вы здорово выглядите на сцене. Даже сделала пару кадров.

Не скрою, стало приятно. Я подобрел и задержался в холле, чтобы попить кофе. А потом увидел, как по коридору идут десятки людей, женщины с детьми. «Может, они опоздали на мою презентацию, и стоит вернуться?»

Не дождавшись кофе, я заглянул в зал.

Там не было свободных мест. Но меня не ждали. Девушка, которую я встретил в дверях, блистала на сцене. Улыбчиво и раскованно она рассказывала, как поменяла город, работу и теперь вместо бухгалтерии занимается… Концовку я не расслышал – то ли психологией, то ли сексологией, то ли ещё какой-то «…логией».

– Давайте я начну с конца, – говорила она. – С ответов на вопросы из зала. Их всегда два. Что вам мешает в отношениях? Сколько я слышала несчастливых историй, они все похожи. И если коротко, мой ответ – почти не считается. Мало кто завершает то, что начал. Остановился за шаг, сделав пятьсот или два шага, – совершенно неважно. Но как понять, что перед вами тот самый любимый человек? Это второй вопрос. Мой ответ и простой, и сложный одновременно. Любимый – этот тот, кого вы одновременно видите в прошлом, настоящем и будущем. И любите его в каждом из этих трёх состояний, которые для вас слились в одно. Немного похоже на «абсолютное настоящее» или «вечное теперь» из дзена. А, впрочем, мы отвлеклись…

Она говорила:

– И есть четыре истории ложной любви: к упущенному, к вредному, к ненужному, к недостижимому или идеальному. Но…

Я не расслышал, что там после «но».

– И спасибо моей семье, – она помахала рукой в зал.

С места встал мужчина с ребёнком на руках, рядом сидели ещё двое детей.

– Мужу – за то, что он сделал последний шаг. А сколько было до того, и кто их делал – неважно.

– Тоже нравятся девушки на сцене? – сказал кто-то рядом.

– Что?

– Вы проходите? – спросил опоздавший слушатель.

– Нет, всё интересное уже закончилось, – ответил я с досады и отошёл от дверей.

Бариста ещё возился за стойкой.

– Кофе скоро будет? – спросил я.

– Извините, машина совсем сломалась.

Что ещё ждать от этого дня?

Я выбежал из коворкинга, как будто отступал после поражения под барабанный бой.

Поезд уходил рано утром; предстояло провести весь вечер и ночь в новом городе, похожем на многие другие.

На крыльце меня перехватил молодой парень.

– Я от организаторов, – запыхавшись, представился он. – Экскурсовод.

Точно, о чём-то таком договаривались. А до поезда надо убить время.

Видимо, новый знакомый назвал и имя. Но в моей памяти имена оседали лишь со второго раза.

Парень протянул флаер:

– Здесь можно недорого заказать большую экскурсию, на полдня.

Его рука зависла в воздухе, не дождавшись ответного жеста.

– Что ж, начнём, – бодро сказал он и чуть подпрыгнул.

Парень скомкал листок с рекламой и с трудом засунул в переполненный бумагой карман.

Экскурсия понравилась мне лёгкостью. Меня не перегружали именами и датами. Быстрым шагом мы передвигались по городу, иногда сопровождающий говорил:

– Это памятник какому-то известному человеку. Это чем-то известный дом. Это в честь решающего сражения в какой-то войне. А это просто древний храм. Самое интересное в нашем городе – это река и прогулки по крепостной стене.

«Какая река?» – чуть было не спросил, но вовремя спохватился. «Какая-то известная», – был бы ответ.

Стену мы обошли несколько раз в поисках подъёма. Но всё безуспешно, проходы были перекрыты – на реконструкции. После очередной неудачи я сказал:

– Река…

В горле пересохло.

– Да, момент. Набережная тут недалеко.

По дороге парень спросил, есть ли вакансии по его опыту, и начал довольно подробно о нём рассказывать. Всё это я пропустил мимо ушей, сосредоточившись на чайках у скамьи, которых, словно голубей, прохожие кормили с рук.

– Я пришлю вам резюме? – спросил парень наконец.

– Не стоит, – рассеянно ответил я. – Нам сюда?

Тут я понял, что сам веду экскурсовода.

– Да, – с досадой ответил тот.

Мне не терпелось подняться на высоту.

– Маяк у вас есть?

– Нет, откуда.

– А вот там башня наверху, туда можно?

«С высоты вид на то же самое будет лучше».

– Наверное. Это ресторан.

Экскурсовод стал экономить слова, чтобы бесплатно не выболтать лишнего. Наша беседа для него выдохлась – предполагаемые инвестиции оказались пустой благотворительностью.

– Поднимемся туда, – сказал я.

С веранды башни набережная и река были как на ладони.

– Фонари не горят?

– Редко.

– А вот это и есть река?

– Да, она тут довольно мелкая. Судоходства нет.

Я смотрел на мелководную тёмную речку. Ни мостов, ни чаек, ни любых других деталей. Она была скучна – в ней даже деревья отражались с явной неохотой.

– Давайте поедим, – разочарованно сказал я и вышел с веранды.

Рядом появился бармен:

– Кухня закрыта, можем предложить…

– Просто вызовите такси.

На крыльце я попрощался с экскурсоводом. Тот дулся, словно школьник, и не пытался скрыть обиду.

Водитель вёз по тёмным тихим улицам.

«Постой, – говорил я себе. – Город не виноват, что этот день не заладился с самого утра».

На одном из перекрёстков, пока горел красный, я увидел знакомое лицо на афише. Это была та же девушка – что-то там «…олог», что сменила меня после выступления. И её имя, и фамилия. Ну конечно же, волоокая Аллочка! Вот откуда я её знаю!

Впереди в этом дне – только гостиница, как последняя точка на временной карте под названием «сегодня». И пока что весь день до этой точки я, безусловно, проиграл. Способно ли это место, обычный отель, стать финальной сценой, которая всё спасёт?

Мои воспоминания «снесли» стены гостиницы, и я увидел любой другой номер, в котором меня ждёт Юля. Ждала…

У ступенек мини-отеля курила администратор Инна. Кое-кто меня всё же ждёт.

Когда я вышел из машины, девушка протянула пачку:

– Так и не купил сигарет?

– Не успел. Твоя смена ещё не закончилась?

­– До утра дежурю.

– Значит, всё ещё есть препятствие.

Инна повела плечами, отошла и, взяв с перил плед, накинула его на себя.

Как будто искала время на ответ.

– Как сказать. Оказалось, у меня сегодня последний день.

– Вот это да, – оживился я. – Что так?

– Не сошлись с хозяйкой, – она кивнула на отель. – Ну у меня всегда не очень с женщинами. С мужчинами проще.

Инна высвободила из хвостика волосы, и они разлетелись по плечам.

– Тогда больше нет преград, – улыбнулся я.

– Или на одно меньше… Впрочем, какого чёрта, – Инна отбросила сигарету. – Пойдём, всё равно я должна была отнести тебе полотенца и халат.

Она зашла в комнату около ресепшен и вернулась с пачкой сложенных вещей. Я перехватил их у девушки и пошёл за ней по ступеням.

Мой номер был угловой, в конце коридора. Ручку я с трудом нащупал, она почти исчезла в полутемноте.

– Карточку, – напомнила Инна, но дверь открылась и так.

В номере кто-то побывал.

– У вас есть вечерняя уборка? – удивился.

Инна рассмеялась.

– Ага, потому я и ношу полотенца.

Я зашёл. Номер перевернули верх дном. Мои вещи просто выкинули из шкафа и со стула. Тумбочки были открыты, как будто там прошёл обыск. Но больше меня удивила постель. Бельё на ней разорвали, матрас скинули, а основание разворочали, оторвав деревяшки.

Я зашёл на кухню и потом в ванную – никого. Проверил вещи – ничего не украли. Всё ценное я всегда носил с собой.

– Позвони в полицию, – попросил.

Инна колебалась.

– Слушай, у нас такое уже было. Она несчастный, больной человек.

– Она? Это женщина?

– Да, уволенная горничная, – быстро говорила Инна. – Если её ещё раз возьмут за такое, то посадят.

– Её бы энергию в мирных… Ну хорошо, а до поезда-то мне где быть?

– Есть один номер, свободен до завтра. Семья съехала.

Инна взяла меня за руку.

– Идём?

Я посмотрел на часы – до полуночи минута. Надо быстрее перевернуть этот день.

– Идём.

Соседний номер был тёмным. Свет мы включать не стали. Инна прижалась ко мне и принялась целовать в шею. Я поймал себя на мысли, что никак не могу отвлечься, забыть обо всём. Я как будто продолжал смотреть на себя со стороны. Пожалуй, та «…олог» нашла бы этому красивое объяснение. Да что такое, как она снова забрела в голову?

Не включая свет, мы упали на кровать. Я снял с девушки юбку. И когда наконец ушли все посторонние мысли, я растворился в происходящем, послышался громкий стук. Удар, потом ещё удар – звук нарастал, бесцеремонно выводя из забытья.

– Подожди, – услышал хриплый голос Инны.

Девушка чуть привстала, и облокотившись на кровать, уронила стакан. Он упал и не разбился, отскочив от плотного ковра.

Удары в дверь повторялись. «К соседям?» – возникла ободряющая мысль. Но нет, ломились в наш номер. Инна не казалась удивлённой.

– Кто это? – спросил я.

– Горничная, – ответила с сарказмом.

– Кто?! Безумие, я слышу мужской голос.

– Ну кто ещё может быть, как не мой бывший муж? И твой номер он перевернул. Всё никак не может успокоиться!

– Я думал, с мужчинами проще.

– Со всем, кроме него, – она накинула на себя одеяло.

– Так обычно и бывает.

– А у тебя? Никакого прошлого или, может, настоящего? – Инна вдруг перешла в наступление. – Дома не ждёт жена? Или бывшая?

– Бывшей-то чего ждать? – улыбнулся я. – И тут же её нет.

Я не стал рассказывать случайной знакомой, что жена вроде как не бывшая, но мы давно не живём вместе.

Стук становился громче.

– Он разбудит соседей, и те вызовут полицию. Ты вроде этого не хотела.

Инна молчала.

Я встал и, накинув рубашку, направился к двери. Меня не было несколько минут. Когда я вернулся, в номере уже горел свет. Инна сидела на постели, блузка была спущена, но так, чтобы одним движением накинуть её на плечи.

Это на случай, если бы я вернулся не один.

– Ты же не уедешь? Препятствий больше нет, все кончились, – попробовала пошутить Инна.

Я мотнул головой, а потом застыл.

– Откуда это? – я показал на стол.

– Это? Ребёнок, наверное, забыл. Не успели убрать. Что с тобой? Ты как будто таракана увидел.

В голове крутился весь сегодняшний день, знакомство с ней. И мысль: «Мне надо уйти отсюда как можно быстрее».

 

***

Ранее

– Добро пожаловать, – миловидная девушка улыбалась за ресепшен.

Из-за стойки были видны её стройные загорелые ножки. Удивительно незапоминающаяся красота, как у бортпроводниц: слегка курносый небольшой нос, мелкие черты лица, волосы уложены в хвостик.

После формальностей она спросила:

– Вы у нас же первый раз? Пойдёмте покажу номер.

Девушка встала – на высоких каблуках она была с меня ростом. По дороге оказалось, что лифта нет, и мы поднялись по ступенькам на третий этаж. В тёмном коридоре горел ультрафиолетовый свет, и картины на стенах светились зелёным.

Она открыла дверь в номер, и я увидел, что и ногти девушки горят зелёным.

– Как вас зовут?

– Инна.

– Инна, у вас ногти светятся.

– Да, я тоже заметила, – засмеялась девушка.

Инна не торопилась уходить.

– Не подскажете, что стоит увидеть? Смотровые площадки, высотки, башни, маяки?

– Я иду вниз курить. Можем сходить вместе, расскажу. Курите?

– Да, – соврал я.

У входа Инна продолжила:

– Так вот, можно посмотреть реку, набережную и забраться на стену – она окружает весь город.

– Забыл сигареты, – ответил я на её взгляд. – Куплю потом.

– А вы тут по делу? – протянула Инна свои.

– Презентую проект в местном коворкинге.

– Хорошая площадка. Там часто собирают полные залы. Ну наши, местные, вы-то тем более.

– Вашими бы..

– Давай на ты, мы вроде одного возраста.

– Да уж вряд ли.

– Это так кажется. Мне тридцать два, видишь, морщинки возле глаз. Ты, наверное, даже младше меня.

Это был явный комплимент. Мне было сорок, и моложе тридцати двух я вряд ли выглядел.

– А ты тут давно работаешь?

– Около года. Мне нравится. Всё время общаюсь с людьми. И я тут одна, все идут ко мне. Даже не знаю, с чем это сравнить…

– С главной ролью?

Она засмеялась.

– Ну что-то такое, да. Ресепшн – это моя сцена. Когда-то была стюардессой, но вот сейчас приземлилась.

– И когда опустятся кулисы? Хотел с тобой сходить куда-нибудь.

– Есть препятствие – я работаю весь день, – Инна улыбнулась. – Мне пора возвращаться.

Я проводил её на ресепшен. Неподалёку за столом сидел какой-то мужчина. Увидев нас, он привстал.

В номере я полчаса репетировал выступление. Рассеянно пробежался по презентации – слайды успели порядком надоесть, как и работа. «Ничего, – сказал себе, – приеду пораньше, возьму кофе». Эта мысль улучшила настроение.

Спустившись вниз, я оглянулся, не сменилась ли Инна.

Её не было за стойкой. Инна за столиком говорила с тем мужчиной. Оба жестикулировали, разговор шёл на повышенных тонах.

«Вряд ли администрация, слишком небрежно одет. Скорее, недовольный гость, – решил я. – Что ж, вечером узнаю. А будет неплохо, если ночью она поднимется ко мне в номер и останется».

На площадку я приехал заранее, кратко поговорив с организаторами. Заказал кофе, но выпить не успел – меня позвали на сцену. И снова выступление по заезженным слайдам.

Я говорил и вспоминал то немногое, что было сегодня неплохим. Ту девушку на ресепшен – миловидна, глаза внимательны, как будто ждёт следующий мой шаг, и этот шаг ей нужен.

***

И вот я вместе с ней. Что это дало? Я разве рад? Вот я стою с каким-то незнакомым человеком в душном коридоре, на этаже горит ультрафиолетовый свет. Стены зелёные. На одной из картин – объёмное лицо женщины с завязанными глазами. Я стараюсь не дышать. Алкогольные пары бьют в нос, и я жалею, что не успел выпить с Инной.

Я получу сегодня Инну, чего бы мне это ни стоило. В прошлом я уже упускал…

– Она сейчас пытается мне объяснить, – говорю я помятому мужчине. – Почему не стоит тебя «закрыть» за погром в номере и незаконное проникновение. Если ты не уйдёшь, то сядешь и за это, и за то, что сейчас попытаешься сделать. Приходи к ней завтра трезвым и поговори по-человечески.

Тот, качнувшись, опёрся на стену. Он начал что-то рассказывать, закурив, но я оборвал его:

– Оставь разговор с ней до завтра. У меня мало времени, а с тем номером надо решить срочно.

Он кивнул и поплёлся вниз по ступеням.

***

– Ты чего застыл? Всё хорошо? Ты же не уедешь? – повторила Инна вопрос.

Тёмный номер, девушка на кровати, сползающая блузка…

Я мотнул головой.

И застыл. Прямо позади её руки на столе лежал бумажный самолётик. Я потряс головой, надеясь, что мне показалось. Самолётик никуда не исчез.

– Ну его, разговоры, – она привстала с кровати и протянула ко мне руки.

Какой же у неё чужой тембр голоса.

– Прости, – я вывернулся и выбежал из номера.

Я ещё долго гулял по ночному городу, пока не услышал знакомую мелодию. Это была композиция «Вкусна». Я прибавил шаг, а потом припустил изо всех сил. Взрослый мужчина ночью бежал по улице к музыке, а правильней было, пожалуй, бежать от мужа женщины, с которой хотел провести ночь.

Когда я добрался до сквера, музыканты уже завершали выступление. Ударник стучал прощальную партию, Света подыгрывала на губной гармошке.

Она кивнула, а после подошла ко мне.

– О как, не ожидала.

– По делам тут. А вы как, ещё сыграете?

– Извини, на сегодня всё. У нас скоро рейс, выпьем в баре аэропорта. Ближайшие концерты уже в Питере.

– А где Ян?

– Выступил и уехал – у него поезд раньше.

– Как он?

– Ну ты позвони ему, – она накинула ремень от чехла гитары на плечо. – Или заходи в «Лётчик». Ян говорил, давно тебя там не было.

– Ладно. Пока тогда.

– Счастливо.

Музыканты стали отдаляться. А потом Света резко повернулась, и гитара чуть не ударилась об асфальт.

– Помнишь Юлю?

– Нет, – соврал я. – Десять лет прошло.

– Тогда неважно. Счастливо!

Света отвернулась и побежала вслед остальной группе.

Я сел на лавочку. Около ног лежал угловатый свет от фонаря. Я достал телефон и открыл последнее сообщение от Юли с текстом: «Что ты будешь делать?».

Фонтан выбросил последнюю струю воды. Та застыла на несколько секунд, а потом, ударившись о землю, рассыпалась на капельки. Ушёл свет, пропал шелест воды и исчезли звуки. Закончилась музыка. Стало непривычно тихо.

 

Хрустящие улицы

 

Незадолго до прилётов город начинал свистеть. Свист скользил меж домов, рикошетил от стен, кружился возле уха. Присядешь – пролетит мимо, а потом появится откуда-то со спины и снова нырнёт к самому носу.

Начинается всё с лёгкого прерывистого посвистывания, как будто кто-то учится свистеть. И вот уже нет пауз, а значит, есть только четверть часа, чтобы добраться до схрона и пересидеть вторжение.

Там, в подвале маяка, я достаю шканечный журнал и вношу новые записи.

От скуки я перелистываю его страницы ближе к началу, и передо мной оживают прежние дни. Итак, мне двенадцать лет, и я единственный житель города.

Запись сделана полгода назад: «Первый удар и страх».

Появился прерывистый свист. Его сила нарастает. Всё тяжелее идти по улице; редкие прохожие жмутся к пыльным стенам домов, словно мухи. Остальные жители подпирают двери и прикрывают уцелевшие ставни.

Звук становится увереннее, протяжнее, громче, а потом резко стихает. Над городом нависает тишина. Я бегу в своё убежище. В руках – журнал, как спасательный круг.

Спустя время на город обрушивается первый удар. Сквозь бетон звуки приглушены, но я слышу их, как будто огромный великан дубиной бьёт по земле над моей головой.

Количество и сила ударов всегда разные – я заносил их в журнал и пытался уловить закономерность, но так и не смог. Самому сильному удару я присвоил девять баллов – после него я потерял сознание.

Стены маяка крепкие, толщиной в два метра. Я знаю, что башня устоит и подвал разрушить невозможно. А всё равно страшно.

Запись: «Выход».

Я поднимаюсь по винтовой лестнице до вахтенной комнаты и открываю окно, чуть не задохнувшись от пыли. На маяке больше не развевается наш флаг. Какой на его месте, понять сложно: в дыму чёрное полотнище сливается с тёмным небом. Я не знаю, есть ли такие силы, такие полки́ с подобным флагом, и оттого ещё страшнее.

Всё, город захвачен[xi].

Я не могу знать, что происходит после захвата. Приходят ли люди с оружием, и сразу ли начинаются облавы и аресты? Угоняют ли, как скот, часть горожан куда-то за горизонт – в недостижимые для меня земли, откуда никто больше не возвращается?

Несколько дней после налёта я пережидаю внизу, прислушиваясь к звукам. Это тягучие дни. Поначалу я радуюсь, что выжил и сейчас в безопасности. После я говорю себе: «Ладно, возможно, я живу, как крыса, но смерть ещё хуже».

Но потом всё чаще в голову лезет другая мысль: «Разве я живу?»

И когда ожидание становится нестерпимым, воздух вокруг меня делается таким плотным, что как будто сдавливает моё тело невидимым прессом. И тогда вместо долгой жизни я мечтаю лишь об одном – о свободе с солнцем над головой и просторами с ветром.

Я карабкаюсь по винтовой лестнице, чувствуя, как от страха немеют руки на каждой следующей ступени, и мне приходится всё крепче держаться, чтобы не скатиться вниз.

И вот я наверху, отодвигаю люк и вижу клочок неба, еле-еле пробивающееся сквозь тучи солнце. А над маяком – привычный мне развевающийся флаг, на котором изображён замок с остроконечными башнями, а вокруг него – ров.

«Неужели отбили?» – подумал я в первый раз, растирая затёкшие руки. И снова оказался слишком оптимистичным.

Новая запись: «Обход территории и ритуалы».

Живых в городе больше нет.

После налёта – мой ежедневный ритуал: я обхожу хрустящие улицы. В городе после первых атак не осталось целых окон. Осколки стекла давно превратились в мелкую крошку, а хруст под ногами стал неотъемлемой частью дороги. Около каждого дома я вспоминаю, кто там жил. За покосившимися стенами – застывшие люди, которые никогда больше не изменятся. Говорят, что наше желание понять человека – это попытка его убить. Ведь чтобы составить о нём мнение, нам необходимо, чтобы он не менялся во времени. Странное суждение, как по мне. Ведь тогда стоит признать, что неизвестный убийца просто хочет нас понять.

От центра города я возвращаюсь к прибрежью, необычно тихому после налёта. Солнце горит в дымке, вода отступила до самого горизонта, и везде – мокрый песок и водоросли. Впереди – каменный мол, такой же неприступный, как и раньше. Больше нет форта и рядом с ним – зенитных батарей, стёртых в порошок при первом ударе, нет бойцов гарнизона, отступивших только тогда, когда стоять им стало не на чем, когда земля ушла из-под ног. А молу всё нипочём, он всё так же уходит в море, пронзая его каменной стрелой. Тяжёлый, равнодушный ко всем событиям, выросший из огромных валунов и впитавший их силу, он пережил не только своих создателей, но и тех, ради кого был построен. Нет на нём больше навигационного столба, срезанного под корень, но грубые каменные тетраподы всё так же обнимают его с двух сторон.

Мол горяч в спокойное время, когда солнце в зените и усмиряется дыхание ветра. Здесь на несколько миль нет тени, и легко обжечься, прикоснувшись к бетонной ограде. На западной его оконечности, у самой головы, созданной будто для ловцов заката, чудом уцелел мой маяк.

Когда враг уходит, я зажигаю на маяке свет. Одинокий мальчик со светлыми кудрями отгоняет тьму, как какой-нибудь древний бог. Мне нравится думать, что противник отступил, и раз поле боя осталось за мной, то я победитель. И этот сигнал – послание ему. Пусть знает, что город не взят, пока жив хотя бы один защитник. Пусть поднятый заново флаг для него ничего не значит, он к нему равнодушен, как камни на моле – к гербам и любым нашим символам.

Но свет он не может игнорировать, свет – это то, что должно быть понятно даже ему.

Конец записи.

Запись. «Голоса».

Иногда я разговариваю с голосами. Они доносятся из соседнего с маяком помещения, из радиорубки.

Впервые услышав их, я разом и обрадовался, и испугался. С одной стороны, это были живые люди, с другой – голоса появились после налёта. И я думаю, а вдруг это враги уже подошли совсем близко? Но они всё бубнят, бубнят и не проявляют ко мне никакого интереса. Я подбираюсь ближе и подслушиваю, о чём они беседуют.

За стеной говорят об очередной успешной эвакуации в сторону новых земель. Там ласковое море, селят в тихих кварталах, и туда ещё можно добраться.

Неужели наши?! Я открываю дверь, но в комнате никого нет. Голос идёт по радиосвязи.

Я подбегаю к микрофону и выкрикиваю имя и свои координаты.

­– Где ещё разрушены рельсы? – звучит вопрос.

Пытаюсь ответить.

Никто меня не слышит. Беседа течёт дальше, будто меня и нет. Кто-то подробно рассказывает, где нет движения поездов, но о моём городе ни слова. Я пробую вступить с голосами в диалог, нажимаю все кнопки, но без толку.

На меня накатывает тоска. Я сажусь и более часа сижу неподвижно.

Что ж, меня не слышат. Но ведь теперь я буду знать, что происходит. Я уже не так оторван от мира.

Эта мысль меня успокаивает.

Следующим утром я прихожу в радиорубку и сажусь около приёмника. Поначалу всё идёт хорошо, я узнаю много нового: где ещё можно проехать, как добраться, где штабы эвакуации и центры помощи. Я записываю координаты и к кому обратиться. А потом вновь слышу вопрос:

­– Где ещё разрушены рельсы?

И в эфире звучит вчерашний ответ.

Возможно, они просто повторяют этот блок, чтобы все знали об обстановке. Или не было больше разрушений и вещать не о чем. А может, меня подвела память.

Но дальше голоса говорят ровно то же. И на следующий день.

Так я узнал, что прокручивается одна и та же запись.

***

Новый день. Голоса в радиорубке замолкли. Свист давно стих, но продолжает звучать в голове, словно я проигрываю его раз за разом, как навязчивую мелодию. Я хочу с кем-то поговорить, чтобы убрать из головы этот звук.

Я на высоте семидесяти метров, в бывшей фонарной комнате без стёкол, продуваемой со всех сторон. Передо мной все окрестные земли и воды как на ладони – я смотритель маяка, смотритель города, в котором никто не живёт.

Солнце заливает весь порт, и в глазах как будто вспыхивают зелёные огни.

Среди выброшенных на берег медуз темнеют остатки рыбацких лодок и шхун. Чуть дальше… Я замер – на волнах покачивалась целёхонькая лодка. Она приплыла сюда только что, после налёта. Иначе бы от неё ничего не осталось, обломки валялись бы по всему пляжу. Значит, кто-то сюда добрался и этот кто-то находится совсем рядом.

Я кручу головой, стараясь при слепящем солнце рассмотреть весь город.

Наконец вдали замечаю, как у бывшей школы мелькнула тень. Я уверен – это девушка. Тень впорхнула в здание так грациозно, как это могла сделать только девушка.

Я бросаю вахту и мчусь к ней. Слетаю с лестницы, чуть не подвернув ногу. И несусь к школе.

Что я скажу ей? Я скажу ей о самом важном. О том, что никому раньше не говорил, да и некому было. Покажу страницу из моего журнала и, может, удержусь от того, чтобы не отбежать, пока она читает текст.

А если случится налёт, то и бежать будет некуда, все города и все земли сузятся до одного места для нас двоих – подвала, где мы пережидаем удар.

Мы познакомились, она назвалась Юлей. Я рассказал ей, как потерял связь с мамой. В последнем письме в отрывистых строчках, словно на коротком дыхании, мама писала, что медлить не стоит и есть день-два, пока открыт путь жизни на север, а дальше одному богу известно, будет ли возможна эвакуация.

«Уже сейчас тревожный гул и раскаты в небесах всё ближе к перегону, с которого набитые вагоны уходят на север. Ты должен быть там! Забудь, что ты ребёнок. Беги в порт, пока тот не перекрыт, и садись на ближайший рейс».

Я так и сделал – сразу отправился в порт, забыв, что ещё ребёнок, и больше об этом не вспоминал. Но – железнодорожные пути оборвались, уничтоженные ударами свыше. Шпалы были раскурочены, там зияла воронка. Поезд не пришёл и прийти не мог, и никто не ремонтировал пути.

Юля выслушала спокойно, с тихим сочувствием, как человек, который слишком часто видел подобные вещи.

­– Сейчас вся территория разломана, каждый город сам по себе, – сказала Юля.

Её светлые волнистые волосы растрёпаны ветром, голубые глаза щурятся от солнца, проглянувшего посреди внезапной тишины в облаках пыли. Город как будто на минуту застыл, прекратив любое движение. Я чувствую себя единственным, кто продолжает жить, пока всё вокруг поставили на паузу. Я, ну ещё и она – с улыбкой, играющей на сухих обветренных губах. За её спиной вспыхивает свет, на мгновение ослепляя. Это стекло, на которое упали лучи света! То ли витрина, то ли фара, да какая разница. Здесь ещё есть уцелевшие стёкла!

И вот мы уже гуляем одни по улицам; никто нам не свистит, и нет хруста под ногами.

Я говорю ей:

– Мне снится один и тот же сон. Как я случайно встречаю девушку, а потом навсегда её теряю. Пытаюсь найти, но безуспешно. А потом узнаю место, где она находится. Набор цифр, кажется, реальных координат. Я просыпаюсь…

– И ничего не помнишь?

– Это бы меня не удивило. Я помню, очень хорошо помню, каждую цифру, но их всегда недостаточно. В первом сне не хватало половины цифр, во втором – нескольких. Мне их называют случайные встречные в снах, я нахожу их в записках и документах. А сейчас не хватает одной, всего одной цифры. Так мало, но без неё всё бесполезно.

– Назови эти цифры.

Я называю.

– Как выглядит та девушка?

– Как ты.

– Похожа на меня?

– Она и есть ты.

– Это цифра девять, – уверенно говорит Юля.

– Что? Почему ты так думаешь?

– Ты назвал координаты места, откуда я недавно приплыла. Только в них пропущена цифра девять. Я знаю эти цифры наизусть, потому что первое время всё пыталась передать сигнал бедствия.

А потом мы стоим в самом конце мола, на наконечнике стрелы, вонзающейся в море. Нет ветра и волн, мы ничего не боимся. Она прислонилась к ограде и смотрит куда-то вдаль. Тепло, но камень не обжигает.

***

Всё это я успел представить, пока спускался с маяка и бежал к школе.

Мне казалось, что в окне мелькнул девичий силуэт.

И вот я уже на площади, ещё чуть, и я найду её и больше не буду в городе один.

Я не успел войти в здание. Оно обрушилось на моих глазах – со всеми тенями, которых я не успел догнать. Дом просто сложился, словно устал стоять, и погрёб под собой всё то, что там было и чего не было, напоследок чихнув пылью.

Я не пытался поднимать плиты, это было бесполезно. Просто обошёл завал, прислушиваясь к любым звукам. Меня даже свист порадовал бы, но нет, стояла полная тишина.

Во дворе заросший зелёный газон и полустёртая надпись «Старт». Где финиш, уже не понять; там, где он мог бы быть, лежит изломанное дерево и остатки сторожевой будки, сдёрнутой со своего места. Идёт дождь. Я смотрю вокруг и думаю: а вдруг он ускоряет время и разрушает постройки? И всё, на что попадут капли, хиреет и приходит в негодность. Тогда, может, и мне сейчас не двенадцать лет, а двадцать или тридцать? Сорок-то – и представить страшно.

***

Я снова лежу в вахтенной комнате прямо на полу. Холод, который я испытываю, напоминает мне, что я ещё жив. Это ощущение холода – всё, что у меня осталось. Когда становится невмоготу, я иду греться: ложусь на кровать и укрываюсь пыльным пледом.

В голове – тупая боль, мышцы затекли и не слушаются. Ко мне, как незваные гости, приходят голоса и забывают уйти. Они говорят, говорят, не умолкая.

В первый день мне нравилось их слушать, я жадно ловил каждое слово, как утреннюю росу после засухи, думая, что ещё немного, и они заметят, что их слушают, и умолкнут. А потом я испугался: им нечего бояться, если я отсюда не выйду. Я тут до конца, и вопрос лишь в том, как и когда он наступит.

О чём они говорили? Начали с прогнозов, когда следующий удар. Потом обсуждали пленных – будет ли обмен, вернутся ли близкие? И есть ли эти самые пленные? Или все, кто пропал, сгинули навек, и разговоры о плене – лишь надежда. И с кем меняться – точно ли враг существует, видел ли кто его в лицо.  Спорили о метрополии, вмешается ли она, поможет ли. Говорили, что где-то на другой части земли или фронта дела идут удачно. Но у нас-то явно нет.

***

Я забрался на маяк, чтобы встретить врага лицом к лицу.

Пусть он кричит на меня грохотом и раскатами, пусть кидает в меня железо, осколки и огонь, пусть сотрясает землю и разрушает камень – я встречу его, ничего не боясь, и спрошу за потерю девушки.

Но так я обещал себе, а слово не сдержал. Я зажмурился – от страха, от ужаса, что увижу его так близко.

Я не знаю, как тогда утратил бдительность, лишь почувствовал, что улыбка её сбежала. Я словно увидел её встревоженные глубокие глаза, в которых не было равнодушия. А потом услышал: «Нет, стойте, не убивайте», – и меня пронзила боль.

А когда я пересилил себя и открыл глаза, то вначале застыл, как столб. А потом насмешливо улыбнулся: над городом нависала стена воды, она двигалась к зданиям с огромной скоростью, а впереди неё летел ветер и что есть мочи свистел. Ни птиц, ни самолётов, только вода. Равнодушная, не озлобленная стихия, чуждая геральдики, никогда не знавшая ни флагов, ни гербов.

Ни мол, ни брекватер не помогли – вода поднялась над ними.

Выбор был: спасаться в подвале или остаться на башне? И тогда заиграл горн.

[i] Так называли богиню Геру

[ii] Список песен

[iii] Саундчек — процесс настройки звукового оборудования и аппаратуры, а также проверка звука перед началом мероприятия

[iv] Строчки из композиции A Tale That Wasn’t Right (Helloween)

[v] Аллюзия на миф о выборе между тремя богинями: Герой, Афиной и Афродитой

[vi] Unplugged Nirvana называли прижизненными похоронами солиста группы

[vii] Строчки группы «Панкмодернисты»

[viii] Строчки композиции Hands Away (Interpol)

[ix] Экс-басист Nirvana.

[x] Композиция группы Невестина и Евгения Цыганова

[xi] Перечитывая, я удивляюсь своему оптимизму. Это было далеко не всё