Двое, водитель и пассажир, долго ехали по занесённой снегом грунтовке вдоль лесополосы, потом дорога вильнула в сторону высокого оврага. Минут через десять после поворота внедорожник остановился. Высокий коренастый пассажир открыл дверь заднего сиденья, отдёрнул кусок брезента, выволок за шкирку из крузака помятого человека. Тот, с завязанными глазами и руками пошатнулся и не в силах стоять, упал на колени. Потом пассажир достал пистолет. Второй, водитель, отвел его в сторону:

– Ты что, с ума сошел?

– Да все будет чисто, Андрюх, я патроны вынул.

– Ладно, пугнём. Я на мокруху не подписывался, как хочешь. – сказал Андрей, тот, который был постарше первого, с короткой рыжей бородой, – До шоссе, если жить захочет, дойдет, не дойдёт, значит – не судьба.

«Крепыш» подошел к стоявшему на коленях в порванном пуховике человеку.

– Ну что, сука, сейчас на тебе испытаем наш образец, – с этими словами он снял предохранитель с «Макарова» и взвел курок, – Ну, скажи чего-нибудь напоследок, если хочешь.

– Глаза развяжи, – с трудом выговорил тот. Из разбитого лица из-под повязки на снег капала кровь.

– На посмотри напоследок, – с этими словами он развязал некрепкий узел на затылке и приставил ему холодный ствол к виску. Зависла небольшая пауза.

– А он крепко держится, Андрюх, я бы так не смог. Ладно, лови, – с этими словами он нажал на курок.

Раздался громкий щелчок затвора, голова у человека резко дернулась и он, обессилев, упал лицом в снег. Рыжий подошел к несчастному, достал из кармана складной нож, разрезал веревки на связанных сзади руках. Со словами «Ты понял как себя вести. В следующий раз патрона не пожалею» побрёл, как казалось чем-то раздосадованный, к своей машине. Развернувшись с трудом в глубоком снегу, джип рванул к шоссе. Когда поднятое им белое облако снега развеялось и несколько кружащихся на морозе снежинок легло на руку упавшего в снег человека, его подбородок дрогнул, и теплый пар изо рта растопил примятый под его лицом снег…

… Первый раз он увидел ее в палате, лежащей на спине с отрешенным взглядом. Она смотрела в потолок, как будто стремясь рассмотреть на нём какой-то рисунок или вспоминая что-то важное. Лидия Ивановна Белозерцева или «Графиня», как он про себя её называл, наконец-то пришла в себя после сложнейшей операции по ампутации ступни. После двух дней борьбы со смертью в реанимации, её перевезли в общую палату. Лидия Ивановна повернула к нему бледное лицо с синими тенями. Холодные серые глаза, заново узнававшие мир глядели на него с некоторым удивлением. Он спросил ее:

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, доктор, мне уже лучше.

– Ну вот и славно, худшее для вас позади, – он говорил стандартные слова, в которые сам с трудом верил. У нее была запущенная лейкемия, она попала в городскую больницу второй раз, спустя полгода после первой хирургической операции. Тогда лейкемию у неё выявили в начальной стадии и назначили ей курс лучевой терапии, но потом пошел рецидив с гангреной правой ступни. Было понятно, что с таким диагнозом выкарабкаться будет сложно в её положении, хотя… был возможен один вариант, при котором можно было ещё побороться за жизнь.

У Леонида Васильевича Корнова, Заведующего хирургическим отделением, был первый день после отпуска. Операцию делал молодой врач Константин Делюгин, год назад закончивший их областной мед и устроившийся к ним в больницу. После обхода он позвал его к себе для личной беседы. После краткого ознакомления с текущими делами, Олег Николаевич завел разговор о больной.

– Я по поводу Белозерцевой. Первый раз она попала сюда полгода назад и ей делали операцию по удалению язвы желудка. Вы её оперировали?

– Да, Леонид Васильевич, я. Её привезли в критическом состоянии, соседка скорую вызвала. Это моя учительница по русскому. Тогда мы её сразу на стол положили, нужно было срочно оперировать. Внезапно прободение острое началось, ещё немного и перитонит бы пошел.

– Это я видел в отчёте, спасибо. Она одна живет?

– Да нет, в том то и дело. Живет со своей двоюродной сестрой в однушке, хотя прописана с сыном в трешке. Похоже, разлад у них в семье. Её тогда никто не навещал и сейчас вот, та же история.

– С сыном прописана, говорите?

– Да, у него семья, я так понял, жена, ребенок или дети… Только та сестра, с которой она живет, тоже на ладан дышит.

На следующий день он зашел в её палату. День был светлый и низкое зимнее солнце всей мощью било в окно палаты. Глаза её были открыты, она также смотрела в потолок и чему-то слегка улыбалась. Он подошел к ней.

– Здравствуйте, доктор. Я лежала всё и думала, как вы тут много хлопочите надо мной. Не волнуйтесь, я все понимаю. Я скоро умру, наверное… Плохо, что зимой. Зимой земля мерзлая, будут долго её долбить, опять же денег на похороны не хватит…

– Вас ещё можно спасти, Лидия Ивановна. Нужно только, чтобы о вас кто-то позаботился, пока вы будете проходить химиотерапию. У вас есть родные?

Она поджала сухие губы. Потом повернула к нему свое изможденное лицо и подумав немного, сказала:

– Мне не нужно химиотерапии. Это никто не оплатит. Денег у меня нет.

– Я могу вам посодействовать в получении кредита, у меня есть знакомый нотариус. Он поможет оформить бумаги. У вас есть сын?

– Есть, – как-то безразлично ответила она, – Только он все время занят. У него бизнес, дел очень много …

– Как это дел много?.. А ваша двоюродная сестра, по звонку которой вас сюда доставили…

– Кларочка? Да, конечно, – она взяла дрожащей рукой с тумбочки старый кнопочный телефон, долго в нём искала нужный номер, – Вот нашла, пишите… Только она больная совсем, ноги у неё после инсульта отнялись, сейчас к ней дочь иногда, редко правда заходит, а так я все время ухаживала. А сейчас дочь ей сиделку наняла.

…После короткой паузы он снова нажал на кнопку звонка. Огромный дверной глазок с вылупившимся стеклом окуляра разглядывал его достаточно долго. Потом послышался шорох у двери, глухой мужской голос спросил:

– Тебе кого?

– Андрей Белозерцев здесь проживает?

– Ты кто?

– Я доктор, лечу вашу мать, Лидию Ивановну.

– Сейчас, подожди.

Послышался звук открываемого замка. В дверях показалось широкое лицо с рыжей бородкой. Выйдя на лестничную клетку, он прикрыл за собой дверь.

– Ну, как она там?

– Если её не лечить, то протянет ещё месяц, не больше. Ей нужно качественное лечение и если не начать сейчас, то шансов не будет.

– Так лечите, вы же врач. У нас же есть по закону бесплатная медицина?

– Эта часть медицины не является бесплатной. Понимаете, ей нужна высокотехнологичная помощь и она требует определённых средств, потом её необходимо возить на обследование, заниматься её реабилитацией, лечением. К сожалению, её болезнь настолько запущена, что требует скорого вмешательства.

– Слушай, доктор, ты что, пришел у меня бабок просить? – прищуренный взгляд обмерил его с головы до ног. Через минуту Андрей вышел из квартиры, сунул ему три пятитысячных купюры, – На вот тебе, хватит пока… То, что пришел, спасибо. Если надо, помогу, чем могу. А теперь иди.

Она умерла через две недели, не смотря на старания врачей. Леонид Васильевич договорился о почти бесплатной химиотерапии в соседнем корпусе онкологии за пятнадцать тысяч Андрея плюс насобирали персоналом кое-что, но ослабленный операцией организм пожилой женщины не справился.  Корнов вошел в свой кабинет, налил себе сто граммов из запотевшей бутылки, хранившейся в маленьком служебном холодильнике. Выпил. Зашел Костя Делюгин, сел рядом, на кресле.

– Только с похорон пришел. Она классной училкой была, строгая такая и справедливая, интеллигентная. Когда на уроке у нее сидели, муху было слышно. Но не потому, что боялись её, просто интересно урок вела. Мы её «Графиней» звали. Всего-то ей семьдесят два было. Серега, её племянник, приехал из Владивостока, мы с ним вместе в одном классе учились. Он ничего об операции и лейкемии не знал, звонил ей постоянно, а она ничего ему не сообщала. Говорила, всё хорошо, приезжай. Собирался приехать к ней на днях и приехал… На похоронах никого из родных не было, кроме него.

– А сын? – резко вскочил Леонид Васильевич, – Его что, не было?

– Нет, Леонид Васильевич… Он у нее вообще темная лошадка, сначала на нашем оружейном работал, потом артель шабашников организовал, пистолеты на утиль принимает. В общем, деловой кабан. А почему вы так ей интересуетесь, Белозерцевой?

– Сын у неё был, я ему операцию когда-то делал. После окончания пединститута к нам в город приехал, тоже учителем был. Я когда историю её болезни взял, сразу о нем вспомнил. Я тогда ещё молодым стажером был, как ты. Первый мой пациент был, тогда его спасти не удалось, несчастный случай из-за любви, с моста на асфальт прыгнул. Глаза его помню, на всю жизнь запомнил. Молодой ещё был пацан, жить бы ему да жить… А этот второй, брат его, совсем не похож на мать.

Заведующий отделением вышел в коридор, дошел по нему в ординаторскую, вошел в неё. Она была пуста в это время. Плотно прикрыл дверь и набрал номер.

– Привет, Вадим… Ты можешь по своим каналам одного супчика пробить… Зачем? Ну очень нужно, пробей. Он моего хорошего знакомого киданул на большую сумму, – на ходу придумал он, – Будь другом, пробей.

Через полчаса получил звонок от своего племянника Вадима. Он работал опером в Москве и так как был на хорошем счету у начальства, получить информацию такого рода для него было возможно. Он ни на что не надеялся, когда просил племянника узнать о интересовавшем его человеке, у него не было даже четкого ответа на вопрос: «Для чего?». В нём сейчас клокотало что-то внутри, и вспоминались глаза его пациентки, смотрящие с безнадёгой в потолок.

– Васильич, привет ещё раз. Буду краток. У него мастерская по ремонту оружия. Там все чисто, никаких по нашей части зацепок. Правда, тут одна инфа непроверенная. В общем, я вашим местным позвонил, по их реакции что-то там не то, то ли покрывают его, то ли в разработке. Чуйка у меня нехорошая. На всякий случай, поосторожней будь с этим Белозерцевым. Не советую на конфликт идти твоему знакомому. Шарага его называется «Самсон и Далила», адрес пришлю. Ну все, пока, со временем напряженка. Приедешь в Москву, жду в гости, давно не виделись.

– Ну, пока майор, спасибо большое. Приеду как-нибудь.

На следующий день он взял отгул и поехал к складу на окраине города, где по его данным находилась фирма Белозерцева. Он хотел поговорить с ним без посторонних, на случай, если дома окажется кто-то из домашних. «Живут же такие ублюдки, – думал он, – И всё с них сходит, как с гуся вода. Кем бы ты ни был, я всё тебе скажу. Ты, конечно, будешь хамить в ответ, но сказать тебе это надо, иначе бы отец мой и те люди, которых я не смог вылечить, мне не простят. Такие суки, как ты, думают, что всегда правы, сидя на своём бабле. Вот сейчас я и посмотрю, как ты, такой толстокожий, будешь обрастать новыми мозолями на своей наглой морде». Посидев в машине, понаблюдал за складом, за воротами, продумал план действий. «Ладно, пора» сказал он про себя и ударил ладонями по коленям. Калитка у ворот склада была заперта. Он постучался кулаком. Вышел охранник.

– Ты к кому, – хмуро спросил он.

–  У меня травмат имеется, хочу на утиль сдать. Вот, пришел поговорить.

– А что в оэлэрэр не несёшь?

– Проблемка у меня с ним, переделан он незаконно из газового.

– Не брат, это не к нам, точно не к нам. А вообще, чет ты подозрительный какой-то, уже час стоишь перед воротами. Проваливай, давай, – и начал закрывать перед его носом дверь.

– Белозерцева позови, разговор к нему есть, – крикнул он напоследок.

Он постоял немного перед воротами, потом повернулся и зашагал прочь, но услышал резкий скрип открываемой калитки и повернулся. Из проема вышел Андрей.

– Ты че приперся сюда, доктор? Рассказать мне басенку про травмат твой? – мутные его глаза смотрели с презрительной насмешкой.

– Разговор у меня к тебе.

– Ну раз разговор, заходи, давай.

Они прошли к невысокой пристройке высокого складского комплекса, у которого был въезд с противоположной стороны. В этой части заднего двора стояла разная рухлядь, видимо когда-то здесь была автослесарка или склад металлолома. Прошли по лабиринту слабоосвещенных узких коридоров в его кабинет.

– Садись. Водку будешь?

– За рулем.

– Лады, а вот я буду, – с этими словами он достал из закрытой засаленной полки стакан и литровую бутылку водки. Налив себе полный стакан, перекрестился и выпил, – Знаю, что ты её вытянуть пытался, бабки тебе потом забашляю. А щас ты предъяву мне выставить хочешь, как мой батя приёмный любил? Что так смотришь, это предок мой родной дорожку в оружейный мне показал, он там слесарем работал. Да не тот, кто с мачехой моей ныне покойницей жил, я же у них приемышем был. Он с мамулей моей по пьяни меня родили, а потом в детдом сдали. Там я пять лет и сидел, пока меня не взяли эти интеллигенты.

– А ты, значит, интеллигентов не любишь? И поэтому проститься не пришел?

– Не пришёл, занят был… Ну да, конечно, я же здесь, по-твоему понты колочу. Я её чин чином помянул, а памятник потом поставлю … И для чего вообще эти слова придумали – должен, не должен? Они меня поразвлекаться взяли вместо сынули их погибшего из роддома, уму-разуму своему поучить. А они тогда подумали, когда меня брали, что я – другой, не из ихнего теста? Я свободен, ты понял меня! Я – сво-бод-ный человек. Я никому ничего не должен, мне эти учения, эта мораль на хрен не нужна, они мне только думать мешают, дела делать. Я блин, сижу вот сейчас здесь с тобой и вместо того, чтобы бизнесом моим заниматься, объясняю мировоззренческую линию. И вообще, чё ты в мораль эту лезешь? Ты кто – проповедник, блин, гуру? Ты – обычный врач со своей клятвой гиппократовой. Ну и сиди у себя в больнице, людей лечи за свою зарплату, а не шляйся к честным людям со своими проповедями! Налоги я плачу, братве своей тоже, так что я – честный пацан.

Его серые водянистые рыбьи глаза смотрели на доктора с таким презрением, что тот не выдержал:

– Иногда мне становится обидно… – медленно сказал Леонид, – что я, к сожалению, только хирург, не патологоанатом. Может быть, это не люди таких рожают, а где-то в долине Мордора из грязи вылезают такие вот уроды?

– Ты все мне сказал? – прищурившись, спросил Андрей, – Или ещё что нароешь из сказок? Что типа я – Кащей Бессмертный или Змей Горыныч?..  Сейчас все так нормальные люди живут, просто в себе это держат и ты, мудила, со своей колокольни мне свою мораль не плети.

– Ну ты сука, – процедил Леонид Васильевич.

– У тебя всё?.. Сейчас, погоди, тебя выведут, – с этими словами взял телефон, – Алексей, выведи его… А ты постой за дверью пока тебя не проводят, – обратился он к доктору.

Васильевич вышел за дверь, хлопнув дверью, прошел по заковыристому коридору до какого-то тупика. Поняв, что заблудился, пошел на свет в незнакомый конец коридора. Там была лестница в подвал. По непонятной пока для него причине, решив, что не будет лишним обследовать помещение, юркнул в приоткрытую дверь. На столе, в наполовину пустых ящиках лежали новые смазанные стволы. «Подожди, родной, я найду на тебя управу», – с этими словами он достал мобильник и начал быстро фотографировать содержимое ящиков. Внезапно распахнулась прикрытая им дверь. На пороге стояла фигура высокого амбала…

Он выдернул из рук доктора мобильник, выволок его наверх, в коридор. На выходе из полутемного тамбура «офиса» неожиданно для Леонида Васильевича прыснул баллончиком в лицо, пока «клиент» протирал глаза, ударил его сверху кулаком по голове, потом бросил в открытую дверь.

Он сидел перед ними в тесном помещении, похожем на бытовку. Андрей и второй, «верзила», стояли перед ним, криво улыбаясь. На столе стояла недопитая Андреем бутылка водки и лежал листок бумаги с ручкой. Молчание прервал Белозерцев. Достав из куртки доктора его права, спросил его:

– Жить хочешь?

Доктор тихо сказал:

– Да.

– Для начала я покажу тебе видос, где ты у меня, честного бизнесмена деньги на лечение матери вымогаешь, – с этими словами он достал свой мобильник из кармана пиджака и включил видео с камеры квартиры, когда Комнов зашел к нему для первого разговора. После просмотра, где он стоял перед открытой дверью и брал деньги, Андрей резко сказал:

– Тогда бери водку и всю её из горла пей… Так. А теперь пиши… Я, Корнов Леонид Васильевич, подтверждаю, что брал деньги с гражданина Андрея Игоревича Белозерцева на лечение его матери, Белозерцевой Лидии Ивановны… Так, внизу пиши: написано собственноручно и без контроля со стороны других лиц. Дальше число и подпись… Вот, теперь паскуда, поехали…

…Заходящее Солнце слепило глаза. Он встал и очередной раз, шатаясь, прошел несколько метров и опять упал в снег. Где-то рядом шумело шоссе. Лежа, глядя на заходящее солнце, протянул к нему руку, как будто пытаясь светом заходящей звезды согреть замёрзшую и дрожащую от мороза пятерню. Её лицо, лицо Графини смотрело на него в ореоле скрывавшегося за дальней лесополосой солнца, и она, улыбаясь своей безмятежной улыбкой, нежно говорила ему: «Да хранит тебя любовь, мой мальчик».