Дмитрий Аникин. Русь советская (цикл стихотворений)

1

 

Он умер. Пока так лежал, могилы

и тленья не касаясь, пока русской

земле он не достался – власть его

еще держалась.

Приняла земля –

и страх развоплотился; страх советский

с иными, старше, страхами смешался –

хтоническими.

Черная земля

все переможет, все на пользу ей.

И не таких обидчиков мирила

с собою, была пухом, мать сырая…

2

 

Попробуем не на крови, на лжи

страну устроить; были же в начале:

ум, доблесть, благо общее…

Читайте журнал «Новая Литература»

Мы мир,

мы новый мир построим, лучший мир,

мы – рай земной на северной земле,

страну труда и воли…

Шар земной

окатится, как волнами потопа,

прекрасной революцией.

Да будет!..

 

Была же эта радостная вера!

 

***

 

Здесь держится все только на крови:

кровь перестала – и распались камни

под весом собственным. Одна есть правда

у камня – его вес.

 

***

 

Как несмешна наивность тех, кто после

таких кровей, такой кромешной лжи…

 

3

 

Веселыми кульбитами

натешилась страна,

окружена орбитами

и вооружена

 

для новой революции

в немыслимых краях,

и конники несутся, и

копыта роют прах.

 

***

 

И хочется, и колется,

и надо на покой;

еще страна неволится

быть страшною такой

 

для мира, ищет случая

опасно пошутить,

историю тягучую

чем красным подцветить.

 

***

 

Не время для романтики,

она, увы, смешна –

но не смешны фанатики

в любые времена.

 

Не лучше ль омещаниться,

от суеты отстать!

 

Но что от нас останется,

когда нельзя мечтать!

 

4

 

А слишком многой силе быть над нами

не надо – мы не выдержим лет гонки

и пятилеток славы, нас уже

так-этак проредили, мало нас,

не хватит для политики большой.

 

Мы были для вас топливом, народ, –

казалось бы, уж этого добра…

Чего жалеть, не оскудеет Русь!

Вот оскудела.

Мало, и сырые.

 

***

 

Кто был слишком живой, тот оказался

опасен всем: своим, чужим; крестьянский

ум хуже всякой тупости, когда

дана задача за его пределы.

 

5

 

У этого времени нет никаких предчувствий.

Это потом мудрецы досужие всякое подбирают,

в строку и нет, – оказывается, в искусстве

все отразилось, чего и творцы не знают.

 

Жили как жили. А оказалось – при катастрофе,

 

***

 

Стылое время страны – роковое? Ну да, роковое –

только не видно событий, укрыты под снегом осенним.

Снегу так долго лежать: не кончился год календарный,

дальше еще февраля пространство, и будет холодный

март. Но растает, размокнет, покажутся грязи гнилые.

 

***

 

Тощих цепей проржавели бессильные звенья, елозят

больно по ссадинам свежим. Что цепь? Унижение больше,

чем сила нас удержать, сохранить в равновесии шатком.

Кажется, только чуть-чуть шевельнись – и вернется Россия,

бывшая тут мать-страна, сгонит мачеху со свету, суку.

 

***

 

Вздрогнет вода, пропуская на свет Китеж-город родимый,

звон колокольный пройдет над пространством страны-полумира,

и разогнется спина, раззудится плечо, страх исчезнет,

русский народ возродится; посмотришь на русскую землю –

схлынули адские виды, как не было их полувека.

 

6

 

Да поскорей бы пути ко гробу,

круче бы выгнуть земле в утробу,

не отвлекаясь, не каясь чтобы.

Строгое дело – смерть!

 

Циник и лирик, в ладу с эпохой,

мог бы и я поживать неплохо

и без слезы, без какого вздоха

как на чужих смотреть

 

на свой народ. О, какие лица!

Каждый Истории пригодится.

А ведь здесь лучшие, здесь столица –

кто же тогда в селе?

 

Что повсеместное вырожденье? –

Наше в смирении упражненье,

богово дело – к нему движенье

чуть-чуть навеселе.

 

7

 

Я помню

большой войны начало, страх московский,

вошедший в мою маленькую душу…

 

Я помню светлый воздух после взрывов

чуть слышных, отдаленных – вещий трепет

и запахи войны. Нет, не солдаты

всё поняли, а хилый, злой ребенок,

лишь на четвертый год увидев небо,

налетом не грозящее, пустое.

 

***

 

Все то, что моя Родина, – война.

Свое всегда в шинелях и в кирзе,

махоркой пахнет, голодает, ждет;

свинцом прошито – выжило, убито;

прицеливаясь, щурится и, щурясь,

прицеливается; свое всегда

со смертью близко; рыжие бинты

срывает; мелко пишет похоронки;

и в небе путь широкий бомбам падать;

свое сырой водою разбавляет

заветные, скупые, фронтовые

сто грамм, за упокой себя – свое.

 

8

 

Уже понятно, каковы итоги,

кого пугать задумал низким воем,

цитатами Писания; уж Гиббон

прочитан, чуть не выучен – уроки

небытия Империи.

Когда?

 

Нам время не безвредно – каждый день

частичку убивает бытия,

нет, не страны уже – ее народа,

последнее богатство расточаем,

последнюю медь мечем на ветра…

 

9

 

Предзимний парк. Прогулка в час вечерний

неспешная по лужам, их воде

с кусками льда. О, хрусток каждый шаг

и осторожен, обувь тяжела,

набрякла. Мы идем с тобой в аллеях,

рабочий убирает флаги, тащит

со скрипом свои санки с кумачами…

 

Отпраздновали праздничек над нами…

 

10

 

Под ветреной погодой

идем мы, топчем парк,

простые пешеходы,

по лужам шлеп да шарк.

 

Идем мы, в серой куртке,

в коричневом пальто,

бросаем в снег окурки;

с осенней хрипотой

 

скажи мне: в этом мире

зачем богов гневить –

смотреть на вещи шире,

чем можно их любить?

 

Зачем в тоске-смятенье

проклясть веселый час?

Низводит тяготенье

друг к другу

в счастье

нас…

 

11

 

Он – человек невзрачный, он высок,

сутул, его душа немолодая

запродана злым силам с потрохами.

 

Тогда был спрос…

Учась в архитектурном,

он не блистал, карьера предстояла

пологая, безденежная, и,

когда те пригласили на беседу,

он мало что терял, а предложили…

А предложили щедро.

 

***

 

А совесть что? Больнее сожаленья,

возможностей упущенных итог,

уроки честной бедности. Спеши

с утра пораньше на свою работу,

считай медь до получки да ругай

страны строй. Желчью прыскай. Находи

товарищей себе между людьми –

таких же неудачников унылых,

чтоб слушали и чтоб не доносили.

 

***

 

И презирай удачников, мажоров:

их моду, фронду, беглый, смелый взгляд

на жизнь вокруг; их курево не наше,

питье не наше; их арго-язык

какой-то полурусский, их уменье

и в подлости личину сохранить,

вид благородства – где ты туп и прям:

внушаешь страх, идешь по головам.

 

12

 

А время расползалось, обретало

какие-то нездешние черты –

вчерашние ли, завтрашние; и

опять мои растрепанные нервы,

расшатанные мысли: как мы будем?

 

***

 

Подозрительно и смутно

жили, были, богатели.

По торговой части плутни

получались – люди в деле:

 

он – директор магазина,

она вроде как артистка,

он – солидный чин мужчина,

она – баба не без риска.

 

***

 

В непривычной атмосфере

долго ль жить без интереса

явного? В Ре-се-фе-се-ре

люди ОБХССа

 

наблюдают за тобою –

и другие, с той же целью:

все отнять, вернуть к покою

душу бедную, к безделью.

 

***

 

Кто б со мною поделился?

Все мы тут живем в России –

кто как смог, как умудрился –

на свои нетрудовые.

 

Не служить же в черном теле

комиссарам! Есть занятье

для поэта: буду в деле,

в доле с нэпманскою знатью.

 

***

 

Ты видел, как живут они. Откуда

такое изобилие? – А то

не знаешь сам. – Нет, все мы тут плутуем

(иначе как – не впроголодь же), но

что наша суета, что нищета…

А здесь, как в старых книгах, – достоянье.

 

13

 

Жизнь возвращается к правилам – к тем настоящим, подспудным,

мы о которых и думать забыли: одни богатеют, другие

возле богатых толкутся. Закончились сроки аскезы!

 

***

 

Деньги – душа страны; как ни мертвили – страна оживает.

Наши посевы озимые полста лет-зим над собою

толщь беспросветную чуяли, под опустевшей лежали

русской землей, не посеяны, спрятаны зерна до смерти.

Заколосятся широко над Родиной нивы златые.

 

***

 

Те, кто привыкли у нас сладко есть, сытно есть, – с потрохами

тихо съедят государство.

Так мельницы мелют Господни –

всю перемелют страну.

Наши сырость и плесень разрушат

стены тюрьмы до конца, до фундамента, глубже.

И ждали

мы: арестанты, тюремщики – пайки и свежего ветра.

 

***

 

Так убывает в границах и времени Родина наша,

с чем тут останемся? С голодом лютым, народы…

 

***

 

Жить захотели – и прокляли славу свою, свою силу.

Жить хорошо захотели – распались остатки державы.

 

14

 

И это наше чуть не язычество

не просто так – а знание древнее

о том, как жить в Твоей пустыне,

Господи, нас отпустивший к смерти.

 

***

 

И наше светское, советское

язычество свои обряды

имеет: в точном соответствии

слова и жесты, все как надо,

 

чтоб боги отозвались сильные

и в жертву приняли Россию –

ее служение двужильное

и души русские живые.

 

***

 

Свое имеем понимание

о мире мертвых и хороним

как надо, под звездой: желание

загробной жизни еще помним.

 

Что это: память или дальнего

неисполнимого пророчества

обетование, печального,

куда и мертвому не хочется?

 

***

 

Почти что святость твоя эта

почти страшна мне – понимаю,

как будешь смущена, раздета,

тебя почти что не желаю.

 

Другие пусть пытают рыцарство,

пусть совершают трудовые

и ратные: им вольно мыкаться

и думать, что еще живые…

 

А мне нужны твои телесности,

твои волнительные груди.

Да вот награды моей честности

и нет, и никогда не будет.

 

15

 

И в этом веке, в этом окруженье,

безбожном и бессмысленном, ты хочешь

какие-то остатки сохранить

души и, значит, памяти. Идешь

коверкать совесть, и вокруг тебя

толпятся полоумные старухи,

глядят на диво дивное. Смущенно

ты крестишься.

Мы видим всякий способ

встать против тьмы и зла. Твои молитвы

тем искренней, чем меньше по канону…

 

***

 

Религия-то ваша без чудес

обходится, и лишь больная совесть

свидетельствует…

Строят христианство,

но без Христа, без рая – так, одна

мораль… ее суровость, справедливость…

 

16

 

Как хочется всякому культурному человеку

стать христианином,

прилепиться к такой древней,

к такой почтенной традиции,

получить одобрение

своему образу мыслей

и получить сомысленников.

 

Каждому культурному человеку хочется –

о, как культурному человеку хочется!

 

Назло, что ли, самому себе, но я попробую

не становиться.

Пусть будет культура сама по себе.

Без подпорок всяких.

Самодовлеющая!

 

Не надо врать самому себе:

ты все равно не станешь христианином!

 

***

 

Господи,

отпусти нас от себя.

 

17

 

И это гений наш.

Все, что сказать

о веке страшно, о стране возможно

и невозможно, он пропел.

Ушли

в «важнейшее искусство» те, кому

писать бы правду.

А он как-то выбрал

обратный путь.

В словесность только черный

открыт ход.

Он и несколько еще…

 

***

 

Уехать бы во Францию! Пустая

мечта. Чтоб кое-как утишить боль,

повторенная сотни раз. «Халва»,

еще «халва» – как будто стало слаще.

 

18

 

И полощется знамя

победившей страны

над ареной, над нами

гимн во славу, слышны

 

те слова, что не помним,

ощущенье дано

от победы огромной –

всей страной, заодно.

 

***

 

И начнутся игры, такие игры!

Выиграй на них – и тебе простятся

все твои грехи, униженья, бедность,

Родина наша!

 

***

 

Все понимаешь – цену этих зрелищ,

морочащих народ.

Со всем своим

умом, а тоже зритель и болельщик,

знаток искусства дриблинга и паса.

 

***

 

И шахматы есть продолженье мысли

пугливой, если не в гамбитах дело…

 

19

 

Тяжолый год: какая-то война,

похмельная после Великой, той…

Для нас когда-то побеждал мороз –

нас победили горы.

 

***

 

Спортивные знамена над Москвой

прорежены политикой. И вместо

торжеств – колонны долгие за гробом

того, кто был душой этой страны.

А дальше – череда смертей не важных…

 

***

 

Проклятый поезд, три вагона-гроба

влачащий по ухабам, путь недальний

по стоптанной брусчатке до стены –

эпоху свозят так зарыть, забыть.

Да как же так, что никому не жалко?

 

20

 

Выпьем для горького веселия,

для тяжолого похмелия!

 

***

 

А если бы не водка, как бы жили?

Одна она живит хоть как-то дух,

подобьем жизни корчимся.

Анализ

пытаем: как там жизнь, когда проснемся,

бог знает под каким забором, завтра?

 

***

 

И будет нам всеобщий вытрезвитель –

на всю страну. Вот так-то на морозе

и протрезвеем без лекарств, без шлангов,

и насмерть протрезвеем. Отпоить

потом нельзя… Сплошная сухость будет.

 

***

 

А водочка столичная,

на вкус она отличная,

но денег не хватает на нее.

Так выпьем бормотушечки

и успокоим душечки…

Последнее желание мое.

 

***

 

Аскезы способ, способ бытия

честней, короче прочих, тут возможных.

 

21

 

Мы нового Адама создавали –

кто был ничем… Мы ветхого Адама

уничтожали… Было время наше!

 

***

 

Эксперименты над натурой. Боже,

прости безгрешных: выиграть Войну

они смогли. Их краткая судьба

была страшна, была почти святая!

 

***

 

А подлая душа моя не хочет

ни святости, ни света.

Не согласна!

На принужденье фыркает.

Свобода –

такое дело: ветреная прихоть,

хтоническая тяжесть – все ее.

 

А вещая душа моя бессмертна

и времени дождется для себя…

 

22

 

Просто наступило наше время

камни разбросать. А тем, кто строил,

хорошо им было. Мне б со всеми –

выше чтоб стропила, я б усвоил

 

навыки: я что, не хуже прочих,

в дело меня примут – всем хватило

чтоб труда. – О чем чудак хлопочет? –

Всё о невозможном, не по силам…

 

23

 

Возвратиться бы нам, сделать небывшими

годы долгие, те годы треклятые,

что под красным текли чертовым знаменем,

а души нам не тронули!

 

***

 

Ничего нет за мной – некуда шаг назад

сделать; время, скажу, правильно двигалось,

закрывая пути в прошлое: там теперь

мерзость, вид запустения.

 

24

 

Ноябрьские прошли, народ отпил,

теперь угрюмейшее время года

так явно, темно в лицах проявилось,

что, кажется, большевики пришли как

законная хтоническая сила,

которой на наш век вполне хватило.

 

Ноябрьские прошли…

 

***

 

Одно усилье – и, казалось, будет

Россия тут как надо, как была:

звон колокольный, урожай народный,

конфетки да бараночки, пей сбитень

за полкопейки…

Живы те, кто помнит

жизнь бывшую, погибшую…

И что?

 

 

                        Заключение

 

И закончилась страна,

непутева, неверна,

неразумна, – а другие,

что ли, умные такие?

 

Сядем, будем поминать,

слово старое жевать –

недовольные, чужие

посреди чужой России.

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.