1
Он умер. Пока так лежал, могилы
и тленья не касаясь, пока русской
земле он не достался – власть его
еще держалась.
Приняла земля –
и страх развоплотился; страх советский
с иными, старше, страхами смешался –
хтоническими.
Черная земля
все переможет, все на пользу ей.
И не таких обидчиков мирила
с собою, была пухом, мать сырая…
2
Попробуем не на крови, на лжи
страну устроить; были же в начале:
ум, доблесть, благо общее…
Мы мир,
мы новый мир построим, лучший мир,
мы – рай земной на северной земле,
страну труда и воли…
Шар земной
окатится, как волнами потопа,
прекрасной революцией.
Да будет!..
Была же эта радостная вера!
***
Здесь держится все только на крови:
кровь перестала – и распались камни
под весом собственным. Одна есть правда
у камня – его вес.
***
Как несмешна наивность тех, кто после
таких кровей, такой кромешной лжи…
3
Веселыми кульбитами
натешилась страна,
окружена орбитами
и вооружена
для новой революции
в немыслимых краях,
и конники несутся, и
копыта роют прах.
***
И хочется, и колется,
и надо на покой;
еще страна неволится
быть страшною такой
для мира, ищет случая
опасно пошутить,
историю тягучую
чем красным подцветить.
***
Не время для романтики,
она, увы, смешна –
но не смешны фанатики
в любые времена.
Не лучше ль омещаниться,
от суеты отстать!
Но что от нас останется,
когда нельзя мечтать!
4
А слишком многой силе быть над нами
не надо – мы не выдержим лет гонки
и пятилеток славы, нас уже
так-этак проредили, мало нас,
не хватит для политики большой.
Мы были для вас топливом, народ, –
казалось бы, уж этого добра…
Чего жалеть, не оскудеет Русь!
Вот оскудела.
Мало, и сырые.
***
Кто был слишком живой, тот оказался
опасен всем: своим, чужим; крестьянский
ум хуже всякой тупости, когда
дана задача за его пределы.
5
У этого времени нет никаких предчувствий.
Это потом мудрецы досужие всякое подбирают,
в строку и нет, – оказывается, в искусстве
все отразилось, чего и творцы не знают.
Жили как жили. А оказалось – при катастрофе,
***
Стылое время страны – роковое? Ну да, роковое –
только не видно событий, укрыты под снегом осенним.
Снегу так долго лежать: не кончился год календарный,
дальше еще февраля пространство, и будет холодный
март. Но растает, размокнет, покажутся грязи гнилые.
***
Тощих цепей проржавели бессильные звенья, елозят
больно по ссадинам свежим. Что цепь? Унижение больше,
чем сила нас удержать, сохранить в равновесии шатком.
Кажется, только чуть-чуть шевельнись – и вернется Россия,
бывшая тут мать-страна, сгонит мачеху со свету, суку.
***
Вздрогнет вода, пропуская на свет Китеж-город родимый,
звон колокольный пройдет над пространством страны-полумира,
и разогнется спина, раззудится плечо, страх исчезнет,
русский народ возродится; посмотришь на русскую землю –
схлынули адские виды, как не было их полувека.
6
Да поскорей бы пути ко гробу,
круче бы выгнуть земле в утробу,
не отвлекаясь, не каясь чтобы.
Строгое дело – смерть!
Циник и лирик, в ладу с эпохой,
мог бы и я поживать неплохо
и без слезы, без какого вздоха
как на чужих смотреть
на свой народ. О, какие лица!
Каждый Истории пригодится.
А ведь здесь лучшие, здесь столица –
кто же тогда в селе?
Что повсеместное вырожденье? –
Наше в смирении упражненье,
богово дело – к нему движенье
чуть-чуть навеселе.
7
Я помню
большой войны начало, страх московский,
вошедший в мою маленькую душу…
Я помню светлый воздух после взрывов
чуть слышных, отдаленных – вещий трепет
и запахи войны. Нет, не солдаты
всё поняли, а хилый, злой ребенок,
лишь на четвертый год увидев небо,
налетом не грозящее, пустое.
***
Все то, что моя Родина, – война.
Свое всегда в шинелях и в кирзе,
махоркой пахнет, голодает, ждет;
свинцом прошито – выжило, убито;
прицеливаясь, щурится и, щурясь,
прицеливается; свое всегда
со смертью близко; рыжие бинты
срывает; мелко пишет похоронки;
и в небе путь широкий бомбам падать;
свое сырой водою разбавляет
заветные, скупые, фронтовые
сто грамм, за упокой себя – свое.
8
Уже понятно, каковы итоги,
кого пугать задумал низким воем,
цитатами Писания; уж Гиббон
прочитан, чуть не выучен – уроки
небытия Империи.
Когда?
Нам время не безвредно – каждый день
частичку убивает бытия,
нет, не страны уже – ее народа,
последнее богатство расточаем,
последнюю медь мечем на ветра…
9
Предзимний парк. Прогулка в час вечерний
неспешная по лужам, их воде
с кусками льда. О, хрусток каждый шаг
и осторожен, обувь тяжела,
набрякла. Мы идем с тобой в аллеях,
рабочий убирает флаги, тащит
со скрипом свои санки с кумачами…
Отпраздновали праздничек над нами…
10
Под ветреной погодой
идем мы, топчем парк,
простые пешеходы,
по лужам шлеп да шарк.
Идем мы, в серой куртке,
в коричневом пальто,
бросаем в снег окурки;
с осенней хрипотой
скажи мне: в этом мире
зачем богов гневить –
смотреть на вещи шире,
чем можно их любить?
Зачем в тоске-смятенье
проклясть веселый час?
Низводит тяготенье
друг к другу
в счастье
нас…
11
Он – человек невзрачный, он высок,
сутул, его душа немолодая
запродана злым силам с потрохами.
Тогда был спрос…
Учась в архитектурном,
он не блистал, карьера предстояла
пологая, безденежная, и,
когда те пригласили на беседу,
он мало что терял, а предложили…
А предложили щедро.
***
А совесть что? Больнее сожаленья,
возможностей упущенных итог,
уроки честной бедности. Спеши
с утра пораньше на свою работу,
считай медь до получки да ругай
страны строй. Желчью прыскай. Находи
товарищей себе между людьми –
таких же неудачников унылых,
чтоб слушали и чтоб не доносили.
***
И презирай удачников, мажоров:
их моду, фронду, беглый, смелый взгляд
на жизнь вокруг; их курево не наше,
питье не наше; их арго-язык
какой-то полурусский, их уменье
и в подлости личину сохранить,
вид благородства – где ты туп и прям:
внушаешь страх, идешь по головам.
12
А время расползалось, обретало
какие-то нездешние черты –
вчерашние ли, завтрашние; и
опять мои растрепанные нервы,
расшатанные мысли: как мы будем?
***
Подозрительно и смутно
жили, были, богатели.
По торговой части плутни
получались – люди в деле:
он – директор магазина,
она вроде как артистка,
он – солидный чин мужчина,
она – баба не без риска.
***
В непривычной атмосфере
долго ль жить без интереса
явного? В Ре-се-фе-се-ре
люди ОБХССа
наблюдают за тобою –
и другие, с той же целью:
все отнять, вернуть к покою
душу бедную, к безделью.
***
Кто б со мною поделился?
Все мы тут живем в России –
кто как смог, как умудрился –
на свои нетрудовые.
Не служить же в черном теле
комиссарам! Есть занятье
для поэта: буду в деле,
в доле с нэпманскою знатью.
***
Ты видел, как живут они. Откуда
такое изобилие? – А то
не знаешь сам. – Нет, все мы тут плутуем
(иначе как – не впроголодь же), но
что наша суета, что нищета…
А здесь, как в старых книгах, – достоянье.
13
Жизнь возвращается к правилам – к тем настоящим, подспудным,
мы о которых и думать забыли: одни богатеют, другие
возле богатых толкутся. Закончились сроки аскезы!
***
Деньги – душа страны; как ни мертвили – страна оживает.
Наши посевы озимые полста лет-зим над собою
толщь беспросветную чуяли, под опустевшей лежали
русской землей, не посеяны, спрятаны зерна до смерти.
Заколосятся широко над Родиной нивы златые.
***
Те, кто привыкли у нас сладко есть, сытно есть, – с потрохами
тихо съедят государство.
Так мельницы мелют Господни –
всю перемелют страну.
Наши сырость и плесень разрушат
стены тюрьмы до конца, до фундамента, глубже.
И ждали
мы: арестанты, тюремщики – пайки и свежего ветра.
***
Так убывает в границах и времени Родина наша,
с чем тут останемся? С голодом лютым, народы…
***
Жить захотели – и прокляли славу свою, свою силу.
Жить хорошо захотели – распались остатки державы.
14
И это наше чуть не язычество
не просто так – а знание древнее
о том, как жить в Твоей пустыне,
Господи, нас отпустивший к смерти.
***
И наше светское, советское
язычество свои обряды
имеет: в точном соответствии
слова и жесты, все как надо,
чтоб боги отозвались сильные
и в жертву приняли Россию –
ее служение двужильное
и души русские живые.
***
Свое имеем понимание
о мире мертвых и хороним
как надо, под звездой: желание
загробной жизни еще помним.
Что это: память или дальнего
неисполнимого пророчества
обетование, печального,
куда и мертвому не хочется?
***
Почти что святость твоя эта
почти страшна мне – понимаю,
как будешь смущена, раздета,
тебя почти что не желаю.
Другие пусть пытают рыцарство,
пусть совершают трудовые
и ратные: им вольно мыкаться
и думать, что еще живые…
А мне нужны твои телесности,
твои волнительные груди.
Да вот награды моей честности
и нет, и никогда не будет.
15
И в этом веке, в этом окруженье,
безбожном и бессмысленном, ты хочешь
какие-то остатки сохранить
души и, значит, памяти. Идешь
коверкать совесть, и вокруг тебя
толпятся полоумные старухи,
глядят на диво дивное. Смущенно
ты крестишься.
Мы видим всякий способ
встать против тьмы и зла. Твои молитвы
тем искренней, чем меньше по канону…
***
Религия-то ваша без чудес
обходится, и лишь больная совесть
свидетельствует…
Строят христианство,
но без Христа, без рая – так, одна
мораль… ее суровость, справедливость…
16
Как хочется всякому культурному человеку
стать христианином,
прилепиться к такой древней,
к такой почтенной традиции,
получить одобрение
своему образу мыслей
и получить сомысленников.
Каждому культурному человеку хочется –
о, как культурному человеку хочется!
Назло, что ли, самому себе, но я попробую
не становиться.
Пусть будет культура сама по себе.
Без подпорок всяких.
Самодовлеющая!
Не надо врать самому себе:
ты все равно не станешь христианином!
***
Господи,
отпусти нас от себя.
17
И это гений наш.
Все, что сказать
о веке страшно, о стране возможно
и невозможно, он пропел.
Ушли
в «важнейшее искусство» те, кому
писать бы правду.
А он как-то выбрал
обратный путь.
В словесность только черный
открыт ход.
Он и несколько еще…
***
Уехать бы во Францию! Пустая
мечта. Чтоб кое-как утишить боль,
повторенная сотни раз. «Халва»,
еще «халва» – как будто стало слаще.
18
И полощется знамя
победившей страны
над ареной, над нами
гимн во славу, слышны
те слова, что не помним,
ощущенье дано
от победы огромной –
всей страной, заодно.
***
И начнутся игры, такие игры!
Выиграй на них – и тебе простятся
все твои грехи, униженья, бедность,
Родина наша!
***
Все понимаешь – цену этих зрелищ,
морочащих народ.
Со всем своим
умом, а тоже зритель и болельщик,
знаток искусства дриблинга и паса.
***
И шахматы есть продолженье мысли
пугливой, если не в гамбитах дело…
19
Тяжолый год: какая-то война,
похмельная после Великой, той…
Для нас когда-то побеждал мороз –
нас победили горы.
***
Спортивные знамена над Москвой
прорежены политикой. И вместо
торжеств – колонны долгие за гробом
того, кто был душой этой страны.
А дальше – череда смертей не важных…
***
Проклятый поезд, три вагона-гроба
влачащий по ухабам, путь недальний
по стоптанной брусчатке до стены –
эпоху свозят так зарыть, забыть.
Да как же так, что никому не жалко?
20
Выпьем для горького веселия,
для тяжолого похмелия!
***
А если бы не водка, как бы жили?
Одна она живит хоть как-то дух,
подобьем жизни корчимся.
Анализ
пытаем: как там жизнь, когда проснемся,
бог знает под каким забором, завтра?
***
И будет нам всеобщий вытрезвитель –
на всю страну. Вот так-то на морозе
и протрезвеем без лекарств, без шлангов,
и насмерть протрезвеем. Отпоить
потом нельзя… Сплошная сухость будет.
***
А водочка столичная,
на вкус она отличная,
но денег не хватает на нее.
Так выпьем бормотушечки
и успокоим душечки…
Последнее желание мое.
***
Аскезы способ, способ бытия
честней, короче прочих, тут возможных.
21
Мы нового Адама создавали –
кто был ничем… Мы ветхого Адама
уничтожали… Было время наше!
***
Эксперименты над натурой. Боже,
прости безгрешных: выиграть Войну
они смогли. Их краткая судьба
была страшна, была почти святая!
***
А подлая душа моя не хочет
ни святости, ни света.
Не согласна!
На принужденье фыркает.
Свобода –
такое дело: ветреная прихоть,
хтоническая тяжесть – все ее.
А вещая душа моя бессмертна
и времени дождется для себя…
22
Просто наступило наше время
камни разбросать. А тем, кто строил,
хорошо им было. Мне б со всеми –
выше чтоб стропила, я б усвоил
навыки: я что, не хуже прочих,
в дело меня примут – всем хватило
чтоб труда. – О чем чудак хлопочет? –
Всё о невозможном, не по силам…
23
Возвратиться бы нам, сделать небывшими
годы долгие, те годы треклятые,
что под красным текли чертовым знаменем,
а души нам не тронули!
***
Ничего нет за мной – некуда шаг назад
сделать; время, скажу, правильно двигалось,
закрывая пути в прошлое: там теперь
мерзость, вид запустения.
24
Ноябрьские прошли, народ отпил,
теперь угрюмейшее время года
так явно, темно в лицах проявилось,
что, кажется, большевики пришли как
законная хтоническая сила,
которой на наш век вполне хватило.
Ноябрьские прошли…
***
Одно усилье – и, казалось, будет
Россия тут как надо, как была:
звон колокольный, урожай народный,
конфетки да бараночки, пей сбитень
за полкопейки…
Живы те, кто помнит
жизнь бывшую, погибшую…
И что?
Заключение
И закончилась страна,
непутева, неверна,
неразумна, – а другие,
что ли, умные такие?
Сядем, будем поминать,
слово старое жевать –
недовольные, чужие
посреди чужой России.