Задумавшись, я прозевал Сходню, и решил уж доехать до конечной. Конечной был Зеленоград. Знаменитый наукоград, где я давно хотел побывать. Электропоезд обречённо остановился. И платформу скоро наводнили пассажиры.

Два ночи. Добраться до моей съемной сходненской комнатушки удастся часа через три. Не раньше. Первый электропоезд будет через два с половиной часа – успел изучить расписание на платформе.

На перроне свежо – приятно, по-летнему. Передо мной растянулись широкие жилые кварталы с высокими домами, по виду, семидесятых-восьмидесятых годов постройки, с беспорядочной чередой горящих окон – завтра суббота – полуночничай себе вволю. Лёгкий августовский ветерок шумно раскачивает невысокие вязы. Схожу с платформы. Вокруг меня усталые лица горожан, прибывших в разных вагонах. Скоро они окажутся в своих постелях. Я тоже вымотался. Прислонить бы где голову. Но в отличие от них – не знаю, что будет дальше.

Отгоняю от себя дурные мысли, и отрешённо шагаю по новому для меня месту.

Нестройная колонна пассажиров тает, ручейками растекается про встречным проулкам. На пустынном тротуар, прямо передо мной, маячит темный силуэт какой-то девушки – хорошая фигура, лёгкая и скромная походка, слишком непринуждённая для тёмного времени суток. Времени у меня вагон, не хватает только приятной компании.

Осторожно нагоняю её. Говорю:

– Добрый вечер!

Темень такая, что лица её толком не разглядеть.

– Добрый, – отвечает она спокойно, звонко, и оттого как будто даже задорно. Кажется она совсем не напугана вниманием незнакомца на одинокой тёмной улице.

– Я здесь случайно, – говорю я, – пропустил свою станцию, и теперь уж до утра…

Она поворачивается ко мне лицом. В сумраке мне удаётся разглядеть контуры её правильных черт лица, – она красавица, насколько вообще можно оценить в такой-то темени.

Смеётся, делает это легко, кажется даже немного завороженно:

– Всё-ёё с ва-ами поня-ятно, молодой человек, – тянет слова, – и какие планы до утра?

– Пройтись по вашему чудесному городу. Кстати, никогда в нём не был, но давненько собирался? Много о нём слышал.

– Много слышали?

– Да, я инженер. А ваш город – настоящая мекка инженерии. Кстати, Николай, – представляюсь я кивая. Жест явно лишний, поскольку она смотрит не на меня,а прямо перед собой.

– Наташа, – она переводит на меня взгляд и из темноты выплывает её маленькая белая ручка.

Мне двадцать семь, я не завожу друзей среди женщин; а уж с кем из них общаюсь – точно не здороваюсь за руку. Когда же женщина протягивает руку, я воспринимаю это как жест отчуждения. Мужское рукопожатие – признание равенства, взаимное принятие мужского достоинства; женское – совсем иное – тебе явно указывают, что половое различие не будет учтено при общении. Что особенно неприятно, когда перед тобой красивая девушка. Не желая обидеть мою новую знакомую, я протягиваю руку в ответ.

– Ну, Николай, – говорит она с прежним задором, – времени у вас достаточно. Не проводите меня домой?

– С превеликим удовольствием! – Выскакивает у меня как-то чванно, по-аристократически, и будто даже помимо моего желания. Из-за чего начинаю ощущать себя годков на тридцать старше, когда учтивость становится артиллерийским атакой мужчины, с которой, как известно, начинается всякая битва.

– Я живу в двадцати минутах ходьбы. Кстати, давай уже на ты. Ты ж не против…?

Она снова смеётся. Я тоже пытаюсь засмеяться, выходит как-то криво, глуповато.

– Да, да, конечно, я не против. Я только за.

Я иду рядом с ней, немного смущаясь. Она ведёт себя открыто и непринуждённо, вместе с тем, что удивительно, в ней я не чувствую легкомыслия, скорее наоборот, при всей открытости, она не говорит ничего лишнего, что свойственно холеричным болтушкам. Этакая утончённая сдержанность.

– Ты, наверное, только с учёбы, – говорю я от единственного желания расстроить неуютное молчание. Неуютное должно быть только для меня. Моя новая знакомая, кажется, совсем им не томится. С её лица почему-то не сходит лёгкая улыбка, в то время, как я корю себя за только что произнесённую глупость. Какая уж учёба в середине ночи. Вновь задорный девичий смешок:

– Почему ты так решил?

Её голова всё больше прижимается к груди, будто сама её осанка извиняется за лёгкость обладательницы. Выглядит его трогательно, как и каждое её движение — рук, бедер, будто вспархивающих за каждым её шагом, и хрупко опадающих, как голубиный пух.

Мне по-прежнему двадцать семь. Я, командировочный провинциал, проехал Сходню, где снимаю квартиру за счёт работодателя. Ночной воздух свеж и лёгок. Легка моя спутница, и мне легко оттого, что я на заперт в своём сибирском доме, где у младшей дочки должно быть в этот самый момент бьются очередной зубик, ночь для моей дражайшей спутницы жизни – легко вообразить – та ещё. И, наверное, есть в этом с мой стороны какая-то подлость. Но я упорно гоню эти мысли в зачатке, неосознанно проникаясь духом этой всепрощающей свободы.

Я хочу сказать Наташе, что она прекрасна, и что мне давно не было так хорошо, как сейчас, рядом с ней. Но пламенные комплименты застревают в горле. Заместо этого, я плету какую-то чушь – почему-де я решил, что она студентка. Красуюсь на фоне моей скороспелой дедукции. Заявляю, что, по всей видимости она умна и целеустремлённа. Как между прочим, цепляюсь за её привлекательную внешность. Не имеющую отношения к делу, да и тем лучше – удочка закинута.

Она не перестаёт хохотать, ещё больше раскрепостившись после моих комплиментов.

– Учусь в Бауманке, – произносит она с театральной задержкой, рассчитанной на горячее одобрение, – так что я будущая твоя коллега.

Я как умею изображаю восторг – вот те на! Вместе смеёмся.

– А как же ты думал? – подмигивает, – живу в наукограде, и, кстати, из семье потомственных инженеров. Какой же у меня выбор…

– Звучит как-то обречённо, – делаю предположение я, – нравится учиться?

– Учиться нравится. Всегда интересовалась точными науками и программированием. Так что я счастливый человек – родилась где нужно и когда нужно.

Вновь смеётся. И я вижу вправду счастливого человека, и, как на грех, словно отрываюсь от земли, от своих забот, проблем, обязанностей. Мне вдруг начинает казаться, что в этом мире не стоит ничего бояться, или за что-то держаться. Жизнь легка в большом и бескрайнем мире когда ты молод, и у тебя уйма времени понаделать ошибок, исправить их, или же начать всё с начала.

Её лёгкий стан растворяется на фоне шумящей листвой аллеи, словно соединяясь с ней. Выглядит это дивно. Я устал, засыпаю на ходу, а может уже сплю и вижу чудесный сон. Только мои отяжелевшие мои ноги, возвращают к яви. Неожиданный порыв ветра приятно освежает.

– Какую музыку слушаешь? – Обращаюсь я к Наташе.

– Ой, разную. От классики до джаза.

Проникаюсь ещё больше. Примерно также на такой вопрос ответил бы и я.

– Где-то в ваших краях проходит «Нашествие»?

– Да, в Раменском. Каждый год бываю. – хвастает с восторгом, который бы на сей час утомил кого угодно, только не меня. Мне всё нравится в ней.

– А я вот никак не доберусь, – сетую на жизнь, одновременно замечая, что произношу это чересчур жалостливо, подёрнувшимся голосом. В ответ слышу совершенно ненужное участие:

– Не отчаивайся, – произносит она, обернувшись ко мне в полный фас, – в этом году у тебя всё выйдет. Кстати, две недели осталось до «Нашествия». Я как раз не знаю с кем бы съездить. Может составишь мне компанию?

Я смотрю на неё. Её губы улыбаются. Причём без той игривости, оттеняющей всякий её смешок. Напротив. Улыбка эта мягка, неприхотлива, даже учтива. А уголки губ едва заметно припустились, являя лёгкое смущение.

По моей коже бегут волны ожидания чего-то приятного. Кажется мы с моей спутницей становимся чуть ближе.

– Да, будет здорово. – отвечаю, сдерживая восторг.

И вдруг понимаю, почему начал казаться себе таким жалким, никчёмным. Чувствую волнение в общении с Наташей. Волнение животное, плотское, от близости обладания. И совсем-совсем неуместное.

Где-то в далёкой сибирской Повалихе ждут меня из командировки жена и двое деток. Ждут уже больше месяца, а работе конца не видно. И всё же за бесконечные, кажется, девять лет жизни, эти тёплые Подмосковные вечера кажутся раем небесным. И нет этого казарменного семейного режима, гетто обязанностей, острога семейного внимания. И не угнетает неутомимая мысль, что тебя честного и трудолюбивого обманули, со всех сторон наобещав послушных детей, и всегда улыбающуюся и любящую супругу. Всё это наверное пришло из семейных мелодрам и рекламы зубной пасты. Эти идиллические образы вводят в заблуждение только олухов вроде меня. Что ж, кто тебе виноват?

Над Подмосковьем стоит глубокая ночь. Как и прежде шумят верхушки вязов. Ночь темна и безлунна. Кажется сами Небеса не в силах разглядеть меня во мраке чужого города. Я словно выброшен из привычной скучной жизни в потустороннее пространство, где не действуют привычные правила. Где я свободен и мне выдана контрамарка раз в жизни сделать что-то не так. Просто сделать и забыть на веки вечные.

Порыв ветра доносит до меня запах зелени, перемешанной с прохладой ночи, а ещё тонкий запах Наташиного парфюмера. Это воздушный коктейль кажется живым, естественным, природным.

Мы идёт молча примерно с минуту. Наконец она тихо произносит:

– Знаешь, – делает паузу, – Я тебя заметила ещё в Москве, на перроне, – смущается, опускает голову, умолкает.

– Так что насчёт «Нашествия»? – переждав какое-то время, бодро спрашиваю я, разгоняя туман возникшей неловкости.

Наташа вмиг распрямляется, и с воротившимся задором начинает щебетать:

– Да-да, здорово, давай обменяемся телефонами, созвонимся. А ты заходи ко мне на чай, я сейчас поставлю. Там и номерами обменяемся. Времени у тебя много. Родители сейчас на курорте. Никому не помешаем, не разбудим. А?

Я невнятно киваю. Дальше идём молча. Внутри меня растекается волна возбуждения. Предчувствия чего-то приятного и запретного. Нарушив запрет, я, наверное, стану насыщен. Не тем ли голодом я томлюсь в течение последних лет. Не к тому ли стремлюсь втайне. Так ведь порой хочется, чтобы обо мне все забыли. Одна грешная ночь, и всё забудется. Жизнь войдёт в привычную колею. Только я перестану быть таким угрюмым, таким вечно проигравшим. У меня всегда будет ночь с прекрасной Наташей, которая меня выбрала просто так, как мужчину, как человека. И мой жизненный путь будет веселей, и мне всегда будет куда вернуться. В ту волшебную ночь. Эта ночь будет мне напоминать, что была возможна другая жизнь. И я бываю другим, возможно таким каким должен быть, настоящим. Как это важно для меня. Я женился на втором курсе университета, на первом своём серьёзной увлечении – однокурснице с параллельного потока. И вот уже девять лет придавлен пятой бытовухи. Родители говорят – дальше будет легче. Но легче не становится. Год от года я замечаю что нам всё легче терпеть друг друга, но вместе с тем тот жар, так ревность, тот огонь, объединявшие нас вначале, таят на глазах. Мне о этого становится не по себе – плотское желание уходит, близость становится ритуалом, актом без страсти и желания. Но есть и другая сторона монеты – свою супругу я чувствую кожей, и даже больше, находясь вдали. А через неё и своих ребятишек. Она с ними единое целое. Ждёт меня посреди алтайских урочищ моя семья. А сейчас у них светлое утро, и роса на поляне, и клубится туман. А малыши мои ещё спят. В утреннем свете я так люблю смотреть на них. Пятилетний сынишка, наверное, как и всегда сбил своё одеяло в кучу, и теперь оно под его пяточками. А дочка открыла пухленький ротик посреди навалившихся с обеих сторон круглых щёчек. Темень зеленоградской ночи уходит раз за разом с моими опускающимися веками. И становится светлым светло от утренней Повалихи, где галдят лягушки, по-утреннему, особенно, повещает кукушка.

Тяжелеет моя голова. Помотав ею из стороны в сторону, немного прихожу в себя. Прекрасная спутница по-прежнему рядом. Она идёт молча. Слов больше не нужно. Всё решено и идёт по плану. И план этот по-прежнему меня устраивает. Сон снова отступает. Я хочу коснуться её. Она рядом. И скоро будет ещё ближе. И это будет прекрасно. Но какой-то бессловесный голосок зыбко подвывает во мне. И мне никак не удаётся его заткнуть. Потому я знаю, что когда закончится ночь с Наташей, что-то переменится. И тогда я стану другим, научившись врать своей семье, или, рассказав правду, надолго подорву уют доверия в своём доме.

Экий нюня, – подаёт голос самец в моей голове, – знаешь сколько мужиков так живут. Считай это мужской прививкой. Полезай на эту бабу, и надолго с нытьём рефлекторным покончишь. Мужик есть мужик. Твои же спасибо скажут, что старым нытиком не станешь. И язык за зубами держи. Не так уж это и сложно, как кажется. Табу ради семьи. И совесть твоя в порядке будет.

– Мы пришли. – Неожиданно говорит Наташа, останавливаясь. Её дыхание учащается, она смотрит куда-то пониже моего подбородка. Боится поднять взгляд, словно может этим что-то испортить. Стоит вполоборота ко мне. – Пойдём.

Меня поглощает волна желания. Я смотрю на блеск угасающих звёзд. Скоро рассвет. И вдруг мне становится спокойно.

– До свидания, Даша!

– Я – Наташа, – отвечает она растерянным голосом, от которого торжество её очарования уходит.

– Тогда будь счастлива, Наташа, – говорю я и разворачиваюсь в сторону железнодорожной станции.

Сон отступает от меня. И почему-то отступает девятилетняя усталость.

– Скоро рассвет. – Думаю, – Не за горами.