Работа корреспондента маленькой газетёнки – одна из самых скучнейших работ во всём мире. К тому, кто скажет вам, что это не так, советую отнестись с большим подозрением: он явно вам врёт и, очевидно, замышляет что-то недоброе. Не стоит к такому, с позволения сказать, человеку спиной поворачиваться. И в гости приглашать тоже не стоит. Вы спросите: а зачем ты нам всё это рассказываешь? И почему ты вдруг мог подумать, что нам это хоть чуть-чуть интересно? Нет, не спросите? Ну, слава Богу! Кому-то же я должен жаловаться на свою разнесчастную жизнь бедолаги-корреспондента «Вестника Урюпинска»! А кому же ещё, как не тебе, мой неизвестный читатель. Может, хоть ты меня поймёшь и посочувствуешь! Жена – пилит; шеф – гнёт в дугу; друзья – как один твердят, что денег больше в долг не дадут… Как дальше жить? Что делать??? Алкоголь, говорите, помогает для снятия стресса? Так и тут засада – панкреатит, будь он не ладен! Пить врачи не велят!
Электричка замедляла ход, приближаясь к конечной станции. Одинокий пассажир, приметный только своей худобой и слишком толстыми линзами очков, с явным неудовольствием захлопнул свой ноутбук. Работу над трудом всей его многосложной творческой жизни – шедевром словесности под названием «Я и мои печали», пришлось отложить.
Нумизмат, которым редактор «Вестника Урюпинска» заинтересовался так сильно, что послал своего лучшего сотрудника в Тьму – Таракань через овраги и буреломы ( перед тем, как самому уехать в баню с секретаршей), жил в трёх километрах от станции. Дождь, как и обещали с утра синоптики, шёл стеной. Асфальт на дороге попадался эпизодически и в самых неожиданных местах. Про рейсовые автобусы в этой глуши никто никогда и не слышал. Отсутствие фонарей и свора собак, в приподнято-нервном настроении носившаяся за столь не к месту загулявшей самкой, довершали картину. В голове корреспондента, вынужденного по чужой и недоброй воле месить эту чёртову грязь, неутомимо рождались весьма замысловатые ругательства. Он не держал их в себе. Он отпускал их на волю. Красота непечатного слога и образность эпитетов, которыми корреспондент награждал своего редактора, поражали воображение. Но и сил отнимали не мало. Утомившись, но так и не получив столь нужного ему душевного облегчения, наш путник решил прибегнуть к ещё более радикальному средству: он принялся сочинять некролог, который, как он надеялся, вскоре понадобится для его шефа. Ведь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!
До дома нумизмата идти было ещё далеко. Когда редактор наконец упокоился с миром, пришла пора вспомнить о его заме… Прежде, чем корреспондент добрался до пункта своего назначения, в последний путь были отправлены практически все его сослуживцы.
***************
Собиратель старинных монет встретил корреспондента, словно дорогого гостя: «Чаю с дороги? А может чего и покрепче?» «Конечно же, да, что за вопросы дурацкие!!! Несите на стол всего и побольше! А пока я самым наглым образом буду пользоваться вашим гостеприимством, вы, бедолага, которому просто не с кем поговорить, начинайте излагать душу вот в этот микрофон! Потом я попытаюсь, если это возможно, извлечь из этой записи хоть что-нибудь интересное », – подумал корреспондент. В слух же он ответил:
– Да, с удовольствием! И от спиртного не откажусь. Знаете, продрог немного пока до вас добирался…
Чай был дешёвым, в пакетиках. Варенье из вишни – излишне кислым. Сдоба – подсохшей. А вот коньяк был не плох… Наплевав на советы врачей, корреспондент влил в себя пару рюмок. И даже лимончиком закусил… Волны тепла побежали по его телу. Тепла уютного и очень приятного. Злость ушла. Но… нет: интерес к рассказчику так и не появился. Хотелось думать о чём-нибудь светлом и важном. И уж точно не о никчёмных монетах. Но нумизмат об этом не знал и продолжал свой рассказ. А корреспондент, вынужденно, прислушивался к нему и мысленно добавлял в это повествование свои комментарии.
– Вы знаете, ваше издание первое, которое заинтересовалось мной, после того, как я решил передать большую часть своей коллекции в областной краеведческий музей ( странно, с чего бы это вдруг??? ). Я очень тронут вниманием вашей редакции. Настолько, что даже решил передать ей эксклюзивное право на опубликование моей биографии ( о, Боже, как это благородно!!! ). Вернее, не всей биографии, а той её части, которая несомненно будет интересна вашим читателям ( ну-ну, к чему такая скромность! Смелее мой друг! ). С чего бы начать? Наверное, с того, что я стал нумизматом совершенно случайно. Всего три года назад, в 2018, меня вовсе не интересовали монеты. До глубины души меня привлекало другое ( надеюсь, секс, алкоголь и наркотики?). Физика – вот моя настоящая страсть ( ууу, скукотища какая! ). Точнее, та её часть, что связывает своими законами воедино все четыре измерения нашего мира. И могу не без гордости сообщить, что в изучении этой темы я продвинулся дальше очень и очень многих. Я зашёл так далеко, что мной мог бы гордиться даже сам великий Энштейн! А открытия, которые я совершил, опередили своё время на несколько десятилетий. А может, кто знает, даже столетий! Я проверял очень тщательно и могу сказать точно: нигде в мире нет ни одной научной работы, хоть сколько-нибудь равной моему «Трактату о Времени»! ( Ну всё, клиент дозрел в своём захолустье. Мания величия – к доктору не ходи. Пора сворачиваться и уносить ноги). Но вот в чём беда: официальная наука не признаёт моей теории и не разделяет моих взглядов на устройство пространственно-временного континуума. Академики, погрязшие в косности и консерватизме, не хотят и слышать о новых теориях. Да и вообще никто из моих коллег о них слышать не хочет. Поэтому, я решил рассказать о них вашей газете ( ну всё, попил чайку… ). Слушайте!!!
Выбора не было. В течении следующего часа притихший корреспондент вынужденно внимал потоку полупонятных слов и совсем не понятных формул. Возликовавший от внимания к своей теории физик – сектант всё больше входил в раж и этим сильно пугал не привыкшего к такому напору служителя пера и бумаги. Улыбаться, а тем более зевать рядом с таким оратором было явно опасно. Казалось, стоит не вовремя кивнуть, или не успеть когда надо изобразить на лице должного удивления – и всё, пришёл твой ужасный конец. Несчастный случай со смертельным исходом, ну, или что-то другое, но не менее страшное. Неутомимый любитель Времени и монет всё продолжал и продолжал свою лекцию. И не забывал при этом, глядя прямо в глаза своей жертве, спрашивать: «Правда ведь необычно, ново и интересно???» Принуждённый слушатель тут же начинал согласно трясти головой.
Небо сжалилось над несчастным страдальцем, хоть и слегка запоздало. Поток тарабарщины вдруг оборвался. Внезапно и без видимой причины. Сумашедший профессор, словно подавившийся очередным своим иероглифом, просто замолчал, как показалось корреспонденту, на полуслове. Хотя ручаться за то, что рассказы о тензорах, роторах и векторных произведениях должны заканчиваться как-то иначе, он, конечно, не мог.
Блаженная тишина воцарилась в маленькой комнатке. Нумизмат сидел в своём кресле и смотрел в бесконечность. Прямо через голову затаившегося в углу труженика словесности. Что он там видел и чему улыбался, было не ясно. Вдруг, и всё также внезапно, всё опять изменилось. Старик вскочил, подбежал к своему письменному столу и стал рыться в бумагах , нервно причитая: «Да где же он, где?!» Искал , суетливо сбрасывая на пол бумаги и книги, вытряхивал ящики, переворачивал стеллажи… И вдруг, схватив какой-то листок, поднёс его дрожащими руками к свету настольной лампы:
– Фууу, слава Богу! Я уж подумал, что потерял… А вы знаете, что это?!
С трудом сфокусировав глаза, корреспондент увидел у своего носа белый листок с небрежными каракулями и кляксой:
– Нет…
– И даже не догадываетесь? Да это же – автограф самого Пушкина!!! Он дал его лично мне, когда я посетил его летом 1831 года в Царском Селе! А вот это – случайно оставленный им отпечаток большого пальца! У меня даже есть отчёт экспертной комиссии, подтверждающий этот факт! Вот вы только подумайте, эти профессора с академиками не находят ничего странного в том, что у меня, нищего школьного учителя, может быть такой раритет! В это они могут поверить, а вот в то, каким способом я получил его – ни в какую! Не хотят они признать тот факт, что я привёз этот автограф из прошлого. У них один ответ: «Это невозможно. Ваша машина времени работать не будет!» Напыщенные, самовлюблённые бездари! Не будет! Да как бы ни так! Работает она, я вам говорю, работает!!! Я построил её, чтобы убедить всех, доказать всем, что моя теория верна. Что путешествия во времени возможны… Возможны и даже реальны, только уж слишком дороги.
Нумизмат опять замолчал. Он думал, стоит ли продолжать, не наговорит ли он лишнего. Того, о чём после станет жалеть. Потом, решившись, продолжил:
– Да, создание машины времени – удовольствие не из дешёвых. Вот вы знаете, сколько стоит один фазовый тахидекодер? А квазиинвертер, да ещё и не из Китая??? Моих трёх зарплат на один не хватает, а их надо восемь! Я влез в такие долги, что и сказать страшно… И выхода никакого, безнадёга сплошная – хоть в петлю лезь! Вот и пришла мне тогда в голову светлая мысль: раз уж в нашем времени никто не хочет спонсировать мои опыты, то может кто-нибудь из прошлого сможет помочь… И, знаете, у меня получилось найти кое-какие средства. Вылез я из долгов, расплатился с кредитами. Из школы уволился, чтобы оставалось побольше времени для моих экспериментов. Правда, для всего этого пришлось мне слегка пересмотреть свои взгляды на отношение к бренному злату. Начал я подторговывать кое-какими безделушками, привезёнными мною из давнего прошлого. То, что там стоило грош, а то и просто валялось на улице, у нас ценилось гораздо дороже. Я понимаю, что может показаться, что я занялся незаконным обогащением и межвременной контрабандой… Но ведь я не для себя тогда старался, мне много не надо, всё для науки! Кстати о науке: а не пора ли нам взглянуть на мою машину?
Не дожидаясь ответа, непризнанный гений схватил за руку корреспондента и потащил его в соседнюю комнату. Помещение это более всего напоминало предбанник общественной бани: такой же обшарпанный кафель на стенах, такая же сырость и плесень по углам.
– Вот, прошу любить и жаловать – Машина Времени! Кстати, вам повезло, вы первый, кто её видит. Ну, после меня и Пушкина!
Корреспондент, слегка польщённый тем, что его скромную персону поставили в столь великолепный ряд, оглянулся по сторонам. Ничего, хотя бы отдалённо напоминающего научное чудо такого масштаба, в комнате не было:
– И где же она?
– Да вот же, прямо перед вами!
– Что-то она у вас больно на душевую кабину похожа…
Властелин Времени не заметил сарказма:
– Конечно, похожа! Ведь это она и есть! А темпоральный блок, который и делает из неё Машину Времени – это вон та красная коробочка с кнопочками, что стоит на полочке для мыла. Кстати, душевая кабина – самый удобный корпус для машины, пронзающей время. Вот вдруг вы из прошлого привезёте бациллы с микробами? А тут раз – и тропический душ с антибактериальным мылом! И никакая зараза уже не пройдёт.
Как ни странно, именно эта логика показалась корреспонденту по-настоящему убедительной. И он вдруг поверил, что красная коробочка, на которой чёрным фломастером было написано «Машина Времени» и есть та самая осуществлённая мечта, о которой грезили все фантасты, начиная с Герберта Уэлса. И кто сказал, что она обязательно должна быть блестящей и в красивой обёртке? Ну и что, что дверцы кривые и кран подтекает, может быть именно такой и должна она быть эта мечта!
– Скажите, а как она работает?
– Да очень просто: нажимаешь сюда и сюда, а потом раз и… Но без подготовки лучше не нажимать! Может фаза сместиться, и попадёте тогда в сдвиг темпорального поля и станете сжиматься под его прессом в бесконечно малую точку, а это чревато большими проблемами. Сингулярности нам тут ещё не хватало! Знаете что, пройдёмте лучше обратно в зал. Я вам там расскажу о своих путешествиях во времени.
Следующие три часа пролетели как миг: Создатель Машины рассказывал о Гомере и Аристотеле; показывал фотографии строительства пирамид; включал видеоролики о гибели Атлантиды; проигрывал оригиналы записей Шопена и Паганини… Потрясённому гостю казалось, что сейчас перед ним открывается вся история человечества. Вернее, всё самое интересное и важное из этой истории.
Рассказ о своей встрече с Пушкиным хозяин оставил напоследок. И сделал это неспроста.
– Понимаете, мой друг, я с детства любил поэзию. А Александр Сергеевич в этой самой поэзии, как известно, и царь и бог. Никем не превзойдённый гений. Ни в прошлом, ни в настоящем, да и, уж поверьте мне, ни в будущем. Ну и, конечно, мне очень хотелось с ним познакомиться лично, побывать у него в гостях, послушать его стихи в авторском исполнении, поговорить о поэзии… Но так, чтобы не произошло какого-нибудь непоправимого временного сдвига. Чтобы своим появлением у него не вызвать сильнейшего искажения истории. Такого искажения, которое может отозваться в нашем времени огромными переменами и немыслимыми катаклизмами. Раньше ведь я как поступал: прилечу в нужную дату из прошлого, найду того, кого увидеть хотел, подойду поближе, встану неподалёку, послушаю, запишу что-нибудь, поснимаю на камеру, а потом тихонечко улетаю обратно. И никто вокруг ничего странного не замечает, да и я никого не трогаю. Не вмешиваюсь в тонкую настройку исторического процесса… А в случае с Пушкиным получился бы самый что ни на есть прямой контакт между прошлым и будущим. Как думаете, смог бы Александр Сергеевич забыть о встрече с путешественником во времени? Не написал бы он потом поэму об этом эпохальном событии?
Корреспондент не ответил. Он просто приоткрыл рот и развёл руки в стороны. В эту несложную пантомиму он попытался вложить целую гамму чувств, переполнявших его в данный момент. Чувств ярких, но перемешанных самым замысловатым и немыслимым образом, и от того совсем не понятных. Слишком много нового и, по здравому размышлению, невозможного узнал бедолага на свою совершенно неподготовленную для этого голову. Впрочем, изобретатель Машины Времени не заметил этого моноспектакля и, не дождавшись ответа, продолжил:
– Думал я долго о том, как же мне всё-таки встретиться с Пушкиным, и, наконец, понял, что у моей проблемы есть простое решение: Александру Сергеевичу вовсе и не обязательно знать обо мне всю правду. Я решил, что буду играть роль мецената, интересующегося русской словесностью. К тому моменту я настолько освоился с нравами и обычаями начала девятнадцатого века, что не слишком опасался своего разоблачения. И необходимые для этого предприятия средства у меня уже имелись. Я даже освоил французский и стал говорить на нём с отточенным долгой практикой петербуржским акцентом. Чтобы заинтересовать Пушкина своею персоной и войти к нему в дом, я стал представляться в обществе хозяином небольшой, но очень доходной сибирской мануфактуры. И, как будто бы между прочим, запустил слух о чудесных новинках, которые производит моя мануфактура. Эта задумка сработала. Едва этот слух дошёл до Александра Сергеевича, как он тут же согласился на встречу со мной. И знаете почему? Всё дело в том, что я точно рассчитал, что может понадобиться великому поэту! Хотите угадать? Скажите мне: что Пушкин не любил больше всего на свете?
– Не знаю… Наверное, Дантеса?
– Да нет же! С Дантесом он познакомился гораздо позднее. И, к великому моему сожалению, в этом случае я ничем не могу ему помочь… Любая попытка помощи – это резкое и слишком значительное изменение истории. Знаете, как мне хотелось отправить его на Чёрную речку в бронежилете! Но нет – Пушкин умер, и с этим, увы, ничего не поделать… Вернёмся лучше к моему вопросу. Итак, я вижу, вы не знаете ответа. А ведь он очевиден! Надо просто внимательнее читать стихи нашего гения и сразу станет ясно, что больше всего Пушкин не любил насекомых. А именно: мух и комаров. До чёртиков не любил. Ну, просто терпеть не мог! Помните:
«Ох, лето красное! Любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да КОМАРЫ, да МУХИ!!!»
Вот я и предложил Пушкину то, от чего отказаться он бы точно не смог: упаковку липучек для мух и пакет спиралей от комаров. Когда Александр Сергеевич увидел, как мои новинки легко и просто избавляют его дом от зловредных насекомых, то он так расчувствовался, что, не поверите, расцеловал меня в обе щеки! А потом денег предлагал любых, чтобы я ему ещё таких диковинок привёз. Я, конечно, от денег наотрез отказался. Всё отдал даром. Ну, или почти даром – за автограф.
С той поры двери дома Александра Сергеевича были для меня всегда открыты. Ходил я в гости к Пушкину по два раза в неделю. Он меня и с друзьями своими познакомил. Все, как один, дворяне известных фамилий. И офицеры через одного… Хотел я и им немного «товара с мануфактуры» подарить. Но Пушкин отговорил. Сказал, что то, что даётся даром, люди ценить не умеют. Лучше, когда они получают это за серебро… И в этом Александр Сергеевич оказался совершенно прав. Деньги, знакомства, почёт, уважение потекли ко мне с разных сторон и всё убыстряющимся потоком.
Вот так, с лёгкой руки и по протекции Александра Сергеевича, я почти в одночасье стал одним из самых желанных гостей в Петербуржских салонах. Ну, а в нашем времени, широко известным в узких кругах нумизматом, специализирующемся по серебряным и золотым монетам первой половины девятнадцатого века. Я, конечно, боялся, что могу ненароком поменять историю человечества, но успокаивал себя, что если буду поменьше болтать и ограничусь только борьбой с мелкими насекомыми, то всё как-нибудь обойдётся. Мало ли купцов и мелких промышленников бродило в то время по улицам столицы Российской империи. Всех ведь и не упомнишь…
– Ну да, – подал голос очнувшийся наконец от своих нервных потрясений корреспондент, – комарами да мухами изменить ход истории было бы несколько затруднительно. Хотя, как я помню, кто-то писал про «эффект бабочки»…
– Это был Рэй Брэдбери. Фантаст, не учёный. Да и бабочка у него была весьма ценная и доисторическая. Убийство такой, хоть и с малой вероятностью, могло бы вызвать значительные сдвиги в исторических событиях. А мои комары с мухами – совершенно обыкновенные и никакой ценности не представляющие. Хотя… – он посмотрел на корреспондента и что-то прикинул в уме, – Скажите, а вы не замечали в последние пару лет чего-нибудь необычного? Того, что выбивается из нашей нормальности? Того, что кажется странным и несвоевременным? Нет? Точно нет? Ну и славно! А то я так много мотался туда-сюда во времени, что путаюсь… Мне иногда начинает казаться, что я уже совершил в прошлом какую-то непоправимую ошибку, о чём-то важном забыл, не учёл что-то существенное. И тогда я оглядываюсь по сторонам, и всё мне чудится, что что-то вокруг появилось такое, чего никогда раньше не было да и быть не должно. А потом успокоюсь, начинаю думать логически, перечитывать учебники новейшей истории – да нет, вроде бы всё нормально. Всё так, как и должно было быть…
Покоритель Времён замолчал. О чём-то задумался, стал вспоминать… Корреспондент не мешал ему. Прерывать думы такого Великого Человека казалось ему кощунственным… Ожидание длилось недолго. Его собеседник вновь вернулся в реальность маленькой комнаты и продолжил свой интригующий рассказ. Но продолжил его совсем другим тоном. В его голосе больше не было торжества. Теперь от его слов веяло холодом и безнадёжным отчаянием:
– Вы, наверное, хотите спросить, что же было дальше?
– Да, конечно, так что же?
– А было то, что я понял, что слишком увлёкся. И увлёкся совсем не тем, для чего я создавал свою Машину. Распространив вагон репеллентов по территории Российской Империи и получив за это огромные деньги, я так далеко ушёл от науки и от своих первоначальных планов по изучению Времени, что дальше уже и некуда! Я забросил и физику, и историю. Все мысли мои занимало теперь только богатство! Я даже во сне видел свои золотые монеты. А проснувшись, начинал вспоминать, кого ещё из петербуржской знати я не осчастливил своим нехитрым товаром. И ведь это было только начало падения! Я понял, что это только начало, когда стал задумываться о том, что неплохо бы развить свою коммерческую деятельность и в других эпохах. И что на одних средствах от насекомых свет клином не сошёлся, в 21-м веке есть ещё масса других полезных изобретений. И их все, одно за другим, надо менять на золото! Золото! Золото!!!
Я чудом остановился на краю бездонной ямы, которую сам себе выкопал. Ещё бы шажок, и я бы упал туда и утащил за собой всю историю человечества! Забыл я во вневременном тумане о том, какая ответственность лежит на мне, как на создателе этой Машины! И стало мне от этого горько и стыдно. Я даже ушёл в запой на неделю, так меня совесть замучила! А потом, когда смог наконец-то взять себя в руки, решил раздать я свои коллекции монет по музеям, чтобы вину перед наукой, перед историей, перед людьми искупить. А чтобы больше соблазна не было, Машину свою разобрать. И чертежи её уничтожить… Решил – то я это давно. Да только слаб человек: на чертежи с монетами моих сил как-то хватило, а вот на Машину… День за днём обещал себе её разобрать и всё почему-то откладывал. То одно придумаю, то другое. Рука у меня на неё не поднимается… А может… да, точно, слушайте: вы мне в этом поможете!
– Я??? Да Вы что? Как разобрать? Да Вы в своём уме?! Такую Машину и разобрать??? Послушайте! Раз уж она Вам совсем не нужна, подарите её лучше мне! А хотите – продайте! Берите, забирайте всё, что у меня только есть! И даже не думайте о том, чтобы её разобрать!
Нумизмат посмотрел на вскочившего со своего кресла корреспондента, обречённо вздохнул и отрицательно покачал головой:
– Вот видите? И вы тоже… Эта Машина – матерь соблазна! В руках человека она обречённо становится злом. Даже в руках неплохого в общем-то человека. Такого, как я. А что будет, если она окажется во владении у какого-нибудь негодяя?! Вы, с вашей реакцией на её чары, только укрепили меня в правильности моего решения. Всего несколько часов, как вы узнали о том, что она существует, и вот – вы уже попали под её власть! Знаете что, сами того не желая, вы дали мне силы. Я разобью её прямо сейчас, у вас на глазах!
Корреспондент пытался ему помешать. Повисал на руках, цеплялся за ноги… Но Властелин над Машиной был явно сильнее. Он отбросил от себя её обезумевшего защитника и твёрдой походкой человека, идущего к цели, проследовал к своей высокотехнологичной душевой кабине. Пару ударов тяжёлого гаечного ключа – и всё. Нет больше красной коробочки!
**************
Александр Сергеевич проснулся лишь в час по полудню и в весьма скверном расположении духа. Вспоминать вчерашний вечер у Вяземских ему решительно не хотелось: подумать только – так много за раз он ещё не проигрывал! И это тогда, когда фортуна сама шла ему в руки! Три первых партии в «Фараона» прошли весьма и весьма удачно. Он мог бы остановиться и уйти с неплохим, очень неплохим выигрышем… Но проклятая страсть! И вот – у его партнёров по картам остались его векселя, а у него – лишь странного вида тёмное зеркальце, поставленное на кон ещё более невезучим чудаковатым меценатом… Кстати о зеркальце… Он нашёл его на прикроватном столике. Долго смотрел на своё отражение… Ну что же, после такого удара судьбы светоч русской поэзии выглядел очень даже достойно. Бывало и хуже. Подмигнув своему образу в тёмном стекле, он щёлкнул его пальцем по носу, приговаривая при этом: «Не играй, братец мой! Не играй!» И в этот момент зеркальце, словно ожив, поменяло свой цвет и засветилось огнями. Александр Сергеевич в ужасе выронил его на пол. И потом ещё несколько минут боялся к нему прикоснуться. Но здоровое любопытство всё же победило, и уже вскоре будущий автор «Сказки о мёртвой царевне…» держал в своих руках волшебное зеркало со странными светящимися картинками и загадочной надписью «SAMSUNG» на обороте.
***************
Несчастный корреспондент ещё долго ползал по полу, пытаясь собрать воедино, словно многосложный пазл, разбитую вдребезги и совершенно не достижимую теперь мечту. Слёзы ручьями лились из его глаз, он бормотал что-то нечленораздельное и трясся, словно осиновый лист… Нумизмат страдал тоже. Но делал это с интеллигентским достоинством. Молча и сидя в кресле. Ни один мускул не выдавал той бури чувств, что бушевала в нём, подобно кипящему океану. Сидел он спокойно, как статуя, вырезанная из благородного мрамора. Сидел совершенно неподвижно, словно время для него теперь остановилось и не могло больше его потревожить. Лишь редкие отблески ярких огней, иногда пробирающиеся сквозь лабиринты плотно задёрнутых штор, слегка оживляли его лицо. Это были огни кормовых двигателей рейсовых планетолётов, что взлетали раз в полчаса с космодрома, расположенного неподалёку. Совершенно обычных пассажирских планетолётов, стартующих из совершенно обычного сельского космодрома.
