Дисклеймер

Данный текст содержит контент, рожденный в лихорадочных метаниях воспалённого разума автора, зачатый в греховном союзе болезненного чувства собственного превосходства, граничащего с трезвым осознанием личностной ничтожности и интроспекции эмпирических закономерностей собственного онтогенеза, обильно сдобренный старой доброй субъективностью, мнительностью, детскими психотравмами и наследственным алкоголизмом, а потому не следует относится к нему слишком серьезно и принимать на веру все то, что может вам встретиться на его страницах. Помните, автор не ставит задачу навязать вам какую-либо точку зрения, оскорбить ваше мировоззрение или склонить вас к определенным выводам или действиям. Каждый волен думать своей головой. Все персонажи вымышлены, любые совпадения случайны.

 

 

Про крыс и людей

 

Сайман сидел на столбе маленького и порядком покосившегося забора, отделявшего пашню от заднего двора, на котором в большом количестве обитал различный домашний скот. Он смотрел на удручающую, по его мнению, картину. Щуплый и сгорбленный человек, с почерневшей от тяжелой работы кожей, тащил по полю плуг-рало, который ремнями крепился на его впалой груди и плечах. Его тело покрывали грязные одежды, истлевшие от времени, а обуви не было вовсе. Взор его был болезненно затуманен и, кажется, он уже с трудом понимал, что он делает и где вообще находится. Сайман брезгливо отвернулся.

— Эй, Мао, ты только посмотри на этого бедолагу. Местный феодал заставил его заплатить за право жениться на его землях. У него, разумеется, нет денег на это, поэтому целый месяц он должен работать на пахоте, заместо лошади. А ведь это его последний шанс, он уже не молод. И судя по всему ему не протянуть до свадьбы.

— Почему тебя это интересует, Сайман? Разве у тебя нет своих дел? Может быть, слезешь с этого столба и уже поможешь мне? Так мы быстрее закончим и быстрее отправимся домой.

— Да так…просто они смеют называть себя разумными существами, но нет ничего более неразумного, чем-то устройство жизни, которое они себе создали. Знаешь, мне их не жаль, — подытожил Сайман, а затем ловко спрыгнул на землю, мягко приземлившись на все четыре лапы.

— Ты еще молод, Сайман, и не понимаешь многого. Они мыслят не так как мы. Этот человек даже не подозревает, что может жить как-то по-другому, отлично от того, как живет он, как жил его отец и дед. Они считают, что видят мир таким, каким он есть на самом деле, при этом, что иронично, не способны видеть дальше своего носа. Но эта общая черта слаборазвитых видов. Со временем они научатся… если раньше не вымрут. А теперь пойдем, что-то мне не нравится анализ местной почвы, уже который месяц подряд показатели вдвое выше нормы. Но прежде чем писать жалобу на работу местного конгломерата зеленых, нужно проверить все близлежащие жилища людей. И еще, пожалуйста, хватит корчить из себя каскадёра, перестань прыгать с этих ужасных столбов, побереги свой хвост.

— Ладно, старик, я обещаю, а теперь пойдем скорее, хочется успеть на вечернюю медитацию.

И они побежали в сторону ветхого домика, мелко семеня короткими лапками. Они старательно огибали грязные лужи из нечистот, которые возникали везде, где обосновывались люди. Не то, чтобы это были нечистоты самих людей, нет, просто так всегда случалось: где появлялся человек и начинал присущую ему активную деятельность, там всегда было нечисто.

Оттого у Саймана, да и многих других его соплеменников сложилась стойкое ассоциативное ощущение того, что всё, что делают люди, обычно скверно попахивает. Мао тем временем продолжал излучать концентрированную нравственность, которая за неимением других слушателей ложилась тяжелым грузом на плечи Саймана.

— Хотя люди далеки от того понимания вещей, которое присуще нашему виду, ты должен уважать их слабости, а не осуждать. Они не ведают, что творят, словно дети. Ты ведь выше этого и должен с пониманием относиться к братьям нашим большим, и уважать их самобытность, и оставлять им право вести свои дела так, как они привыкли, — при этих словах он cмачно угодил передней лапой в большую кучу свиного дерьма и едва не упал. Они остановились, чтобы он смог привести себя в порядок.

— Ну не знаю, Мао, всё, что они делают, это мучают себя и других ради каких-то сомнительных выгод. Они гордятся какими-то непонятными вещами. Вот посмотрите на нас: мы собрались большой кучей и в кровопролитной для обеих сторон войне смогли победить наших соседей и захватить их земли, на которых сначала все сожгли и разрушили. Или так вот, обманывая своих родичей, я сумел захватить много ресурсов и буду использовать их только ради дальнейшего обогащения своего клана, а остальных загоню под сапог, чтобы они никогда не смогли более подняться. А всю оставшуюся жизнь буду разглядывать себя в зеркале и прокручивать одну и ту же мантру в голове: «Посмотрите на меня, я смог всех обмануть, подчинить и заставить бояться. Какой я молодец, я никому ничего не должен, зато все кругом должны мне. И гори все прочее огнем».

Старик Мао неодобрительно посмотрел на него.

— Чем ты только занимался на уроках безусловного принятия? Ты можешь… Нет, ты обязан уважать людей такими, какие они есть и принимать их вместе с их недостатками. Или ты ничем не лучше их. Бери пример с меня, нет никого более терпимого к другим видам и понимающего их, чем я! — Мао почти кричал и вообще был заметно раздражен словами Саймана.

— Наверное, поэтому ты орешь на меня, за то, что у меня есть собственное мнение, — с иронической ухмылкой спросил Сайман.

— Молчать! Слушай внимательно, повторять не буду, другой бы на моем месте уже доложил на тебя, а я все терплю и пытаюсь научить тебя уму разуму! — он вдруг остановился, затем медленно выдохнул и уже тихо и миролюбиво продолжил. — Я просто хочу, чтобы ты был достойным членом нашего общества, поэтому иногда могу вспылить. Просто пойми, что наша обязанность исправлять то, что они иногда по своей несмышлености могут натворить. Но такова их природа. И они удивительны по-своему, у них много красивых и добрых ритуалов и традиций, о которых мы сами уже давно позабыли. Так что они такие же, как мы, просто ищут свое место на этой земле. Будь к ним помягче, — сказал с улыбкой Мао и хотел было подойти к Сайману, как вдруг его снес здоровенный камень, пущенный откуда-то сбоку.

Сайман инстинктивно повернул в ту сторону голову и увидел метрах в десяти трех маленьких грязных ребятишек, которые теперь радостно прыгали и кричали, видимо, по случаю удачного попадания. Сайман перевел взгляд туда, где, по его мнению, должен был находиться Мао. Старик лежал в полуметре от того места, где судьба свела его с суровой реальностью и, судя по мясным ошметкам и большой луже крови, был мертв. Сайман хотел было чем-то помочь ему, но не знал чем и теперь просто переминался с лапы на лапу. Впрочем, недолго, потому как увидел, что оборванцы уже поднимали новые камни, чтобы продолжить охоту. Ситуация становилась критичной, и поэтому Сайман бросил прощальный взгляд в сторону Мао, а затем юркнул в кусты. Еще долго до него доносились радостные человеческие голоса, язык которых он еще не очень хорошо знал, но кое-что запомнилось ему навсегда: «Мама, мама, посмотри, какую здоровенную крысу нам с ребятами удалось подбить».

— Скажите, что вы почувствовали, когда вашего наставника убили прямо на ваших глазах? — выкрикнула вопрос из зала полная рыжая корреспондентка из какой-то второсортной газеты. Сайман устало перевел на нее взгляд. Вот уже второй час длится пресс-конференция, на которой все эти разношерстные журналисты тянут из него жилы. Все они задавали самые глупые вопросы, пытаясь всеми правдами и неправдами раскрасить инцидент в коммерчески или политически выгодные цвета. «Это была направленная акция агрессии в сторону свободного крысиного общества?», «Не собирается ли человечество объявить нам войну, можно ли назвать последние атаки прощупыванием почвы и пробой сил?» — раздавались со всех сторон громкие голоса. Особенно отличился конспирологический блог: «Как вы считаете, являются ли последние нападения людей на крыс простым совпадением или это сговор нашей политической верхушки для запугивания масс?» Или совсем бредовые: «Прослеживается ли в этих преступлениях дельфиний след? Насколько реальна опасность со стороны моря?» и так далее. Некоторые приходили просто во всеуслышание заявить о своем бренде или торговой марке вообще без какого-либо интереса к теме собрания. В общем, Сайман готов был сказать, что угодно, лишь бы этот цирк поскорее закончился. Он прикрыл на секунду глаза. «Что я почувствовал? Ничего я не почувствовал, кроме страха, от которого чуть не наделал под себя. Было страшно, что вот-вот следующий камень размозжит мне голову, и я даже не успею понять, что меня не стало. Страшно, что вы вот также превратите трагедию моей смерти в шоу идиотизма, как сейчас это происходит с памятью бедного Мао и других, разделивших его участь. И хоть страшно стало только теперь, зато на всю оставшуюся жизнь».

Он сделал максимально скорбное лицо, на которое только был способен и тихо произнес:

— Знаете, что может почувствовать крыс, когда уходит его друг? И не просто друг, но учитель, наставник, с которым бок о бок день ото дня нес непростую службу на благо отечеству. Всё, что я знаю, это его заслуга. Все молодые специалисты хим-аграрной разведки, которые имели честь служить и работать под его началом, знают его как доброго, отзывчивого, порой требовательного, но неизменно справедливого крыса и скорбят сейчас вместе со мной. Ушла легенда, ушла эпоха по нелепой, трагической случайности, спросите вы? Или по коварному и подлому сговору? Я не знаю. Но я знаю точно, чего желаю, чтобы больше ни один сын или чья-то дочь, ни одна крыса не повторила участи старого Мао — и, немного подумав, добавил, — и остальных неназванных героев. Слава крысиной конфедерации! — с чувством закончил Сайман и под общие овации толпы попытался быстро покинуть конферанц- зал. Но не успел он и на пару шагов отойти от трибуны, как за нее вскочил какой-то уполномоченный член одного из обществ, которых развелось так много, что Сайман не помнил названий и сути их должностей. Он активно жестикулировал лапками, призывая людей к вниманию. Добившись желаемого, с надрывом закричал:

— Предлагаю выдвинуть брата Саймана Куцехвоста на роль главы комитета по противодействию внешним угрозам, — и видя некоторое недоумение на лицах общественности, быстро пояснил, — в том числе человеческому и дельфиньему террору. Ибо только тот, кто видел это зло воочию, может объективно воспринимать и оценивать врага и соответственно предложить эффективные меры защиты. Слава крысиной конфедерации! — услышав знакомую фонетическую гамму, народ взревел и тут же принялся отбивать хвостами бит, под ритм которого стали скандировать: «Единогласно! Единогласно!»

Сайман даже удивиться не успел, как народная рука вытолкнула его обратно на трибуну. Тот самый крыс с потным и липким хвостом тихо прошептал на ухо.

— Скажи что-нибудь ободряющее, вселяющее надежду, остальное не твоя забота, понял? — и, удаляясь, напоследок похлопал его по плечу. Соображая, что бы такое сказать, Сайман Куцехвост, младший сотрудник хим-аграрной разведки, а ныне глава стратегического комитета обороны родной коммуны, а вскоре и всего крысиного евроуниона, растерянно глядел перед собой и неуклюже махал лапкой в ответ на приветственные возгласы собратьев. Но скоро он уже взял себя в руки и, будучи всегда сообразительным крысом, верно решил, что в создавшейся ситуации благоразумнее всего будет вести себя так, как это делают все прочие политические избранники — врать напропалую. Врать самозабвенно и с чувством. Так, чтобы даже самая сухая и неплодородная крысиная душа под живительными потоками лжи смягчилась и увлажнилась для того, чтобы пустить первый, еще робкий и слабый росток надежды на светлое будущее. Набрав побольше воздуха в грудь, он начал:

— Для начала хотелось бы поблагодарить общественность за предоставленную возможность послужить родному отчеству. В свою очередь обязуюсь оправдать… Нет, превзойти все, даже самые смелые ваши ожидания. В самые короткие сроки я приступлю к должностным обязанностям и уверяю вас, что не успеет еще пыль осесть в этом зале после моего избрания, как появятся первые уверенные результаты работы комиссии. Приоритет и наша основная цель будут состоять в том, чтобы каждый свободный крыс на вверенной нам земле чувствовал себя безопасно и защищенно от всяческих внешне видовых посягательств на свободу и жизнь, — затем он сделал паузу, не зная, что еще сказать. Вероятно, следовало надавить еще на какой-нибудь врожденный инстинкт, чтобы полностью заручиться поддержкой толпы. — Ради будущего наших детей, ради процветания коммуны и всего свободного крысиного общества! — и напоследок что-нибудь из славного, но в то же время трагического прошлого его отечества. — Однажды уже враг благодаря нашей беспечности подходил к нашим воротам, и лишь кровавой ценой нам удалось разгромить тогда армию котов и возглавляемого ими жестокого националиста-диктатора, генерала Китлера. Наученные горьким опытом, в этот раз мы на корню, так сказать, в зародыше, пресечем любые поползновения потенциального врага на наши ценности и свободы. Слава крысиной конфедерации! — и Сайман торжественно сжал лапку в кулак, поднятый над головой. А затем, не дожидаясь вопросов из зала, резко развернулся и быстро-быстро, уже почти бегом, направился к выходу. У самых дверей его поймал тот самый крыс с потным хвостом.

— Здорово, брат, у тебя вышло, сориентировался в ситуации, хвалю! Такие нам нужны, — крыс по-приятельски обнял Саймана за плечи и повел его в дальний угол площадки. Повсюду сновали крысы различной политической и физической увесистости, каждый из которых намеревался добраться до трибуны, чтобы толкнуть под шумок свои интересы. Как правило, это удавалось тем особям, оба параметра которых являлись исключительно внушающими. Что касается массы тела, то поговаривали, что многие из них сидят на специальных диетах, позволяющих набрать большой вес, при этом сохранив подвижность и ловкость. На это также косвенно указывала особая популярность у представителей политической элиты, такого вида спорта как сумо-штино, где атлеты внушительных комплекций соревновались, кто из них за ограниченное время сможет съесть больше головок одноименного сыра. Традиционно сильнейшими в этом виде спорта считались атлеты, живущие в небольшой азиатской коммуне на самом востоке конфедерации, расположенной на архипелаге в тихом океане. У них даже имелась собственная философия на этот счет, но что именно она собой представляла, Сайман никогда не знал, ему было не до того. Из школьной программы он только помнил, что даже солнце у них называлось сырной головой и было изображено на флаге, только почему-то красное, видимо, в силу необъяснимых этнических особенностей, присущих ментальности местных крыс. Так или иначе, глядя на здоровенных, жирных крыс, толкущихся у заветного места, Сайман понимал, что отчего-то они совсем не напоминали тех исполненных достоинства и душевного умиротворения восточных собратьев, на которых они так старательно хотели походить.

 

Тем временем, незнакомец оттащил Саймана в самый дальний и тихий угол, схватил его за плечи и по-заговорщицки, с оглядкой по сторонам, начал:

— Смотри сюда, Куцехвост, конечно, никакой такой комиссии по противодействию внешним угрозам у нас нет, но теперь за этим дело не станет. Благодаря созданному резонансу, общественность нас поддержит, и мы быстро обставим это дело. Это мы умеем. Твоя обязанность заключается в том, чтобы быть на передовой и что есть силы торговать своим … В общем, быть лицом нашего движения, и живым символом, и постоянным напоминанием о том самом, — при этом он многозначительно посмотрел на Саймана, — в смысле о сути дела. А то знаешь, они, — он кивком головы указал на беснующуюся толпу в зале, — слишком отвлекаются и быстро переключаются на разное, и если постоянно не напоминать им о том, что для них действительно «важно»… то можно, знаешь, совсем остаться без финансирования.

— А вы собственно кто такой и какое право имели затягивать меня во все это?

— Сайман попытался освободиться из цепких рук назойливого незнакомца.

— О, пардон! Меня зовут Арчибальд Сакс, и я ваш официальный главный советник в делах, касающихся новоиспеченной комиссии, — при этом он сделал характерный жест кавычек своими коротенькими, толстыми пальцами.

— Да, но кто вы? Зачем я здесь, неужели вы не можете проворачивать свои грязные делишки без меня?

Добродушно улыбающийся до этого Арчибальд вдруг резко изменился в лице. Брови его сдвинулись к переносице, он до боли сжал плечи Саймана и угрожающе зашипел:

— Ну-ка, слушай сюда, ты, свободная крыса. Да ты плясать должен от радости, что попал сюда, понял? Работа не пыльная, к тому же азы ты, кажется, освоил. Делай, что скажут, куда не надо нос не суй, и все у тебя будет хорошо. А будешь хорохориться, тоже станешь неназванным героем, усек? Всё, повторять не буду, — и лицо его опять приняло мирное и сытое выражение. — Ты мне понравился, хорошо говорил, ладно так. Видно, что соображаешь, так что не надо вот этого всего…крысиных прав, равенства и прочего. Мы все равно теперь, нравится тебе или нет, в одной лодке, так что лучше поддерживать дружеский климат, оно так продуктивнее будет.

На самом деле Сайман, конечно, сразу все понял и возмущался чисто для проформы, чтоб уж совсем не чувствовать себя бесправным холуем. В отличие от всех членов этого стада там, в зале, которые взаправду считали себя свободными и равными друг другу, он понимал, что к чему на самом деле. Вероятно, поэтому у него и случился неожиданный карьерный рост. Награда за осознанность. Он так себе это и представил: светлое, окутанное паранормальным светом облако, из которого отделяется пергамент, покрытый золотым орнаментом по краям, и летит прямо к Сайману в лапки. Он с достоинством принимает пергамент, осторожно ломает печать на документе, разворачивает его и видит большую, искусно выполненную запись: «Награждается Сайман Куцехвост — и чуть ниже пояснение — «за четкое представление и понимание первостепенных истин о движении фундаментальных сил, о принципах их циркуляции и перемежения в условиях пространства вселенной и дальнейшей рекурсии этих сил на относительном микроуровне, отраженной на примере регуляции социальных взаимоотношений в отдельно взятой популяции живых существ посредством классовой стратификации».

— Не спи, товарищ председатель комиссии, — Сакс щелкнул пальцами перед его глазами.

— Да, я, кажется все, понял, — быстро произнес Сайман, — но хотелось бы поинтересоваться своими перспективами и выгодами от этой авантюры, — все-таки он понимал, что нужен, и хотел взять по максимуму из сложившейся ситуации.

Арчибальд оценивающе осмотрел его:

— Не боись, работа обычно оплачивается хорошо. В общем-то, все зависит от тебя, если проявишь нужные таланты в нужных направлениях, так сказать, то будешь вполне себе свободной крысой.

В просторном кабинете Сакса было практически темно и очень душно, не говоря уже о мучительном напряжении, повисшем в воздухе. За массивным столом сидела в полном составе вся комиссия по противодействию внешним угрозам, и каждый из ее членов находился сейчас в процессе мыслительного штурма. Во главе стола сидел сам Сакс и грозным, требовательным взглядом осматривал поочередно каждого из присутствующих.

Когда очередь дошла до Саймана, тот лишь поджал усы и стал активно тереть лоб, пытаясь изобразить интеллектуальные муки. На деле же в его голове ничего, кроме сумбура из мелькавших перед глазами ужасов, не было. Он не был политиком или управленцем по своей сути, к тому же последние месяцы вообще делал строго все по сценарию, заранее написанному штатными политтехнологами, спичрайтерами и другими закулисными специалистами, и потому вообще как-то лишился самостоятельности, был сейчас растерян и напуган. Все-таки номинально он считался главой комиссии и соответственно все шишки в скором времени должны были посыпаться в первую очередь на его голову. Сейчас он уже жалел о том, что ввязался в эту историю, а с другой стороны, всё до сегодняшнего дня складывалось просто отлично, и никто не мог вообразить себе подобного исхода. Все время с момента назначения на должность он только и занимался тем, что выступал на публике, встречался с представителями различных партий и блоков, посещал светские мероприятия, а в перерывах обучался ораторскому искусству, полемике и прочим психо-колдовским техникам наведения морока. Это была интересная, хотя и зачастую утомительная жизнь, к тому же платили действительно неплохо. Под его прикрытием Сакс и остальная команда выуживали средства из бюджета, наводили взаимовыгодные отношения с другими политическими и общественными силами и еще много чего такого, что Сайману знать было не положено. Даже разработали и узаконили несколько проектов о безопасности. В общем, все шло гладко, и будущее виделось исключительно безоблачным. Но сегодня с самого утра начали приходить тревожные новости о массовых нападениях организованных групп людей на крыс по всей территории коммуны. По сообщениям, число жертв уже исчислялось сотнями, а то и тысячами. Причина такой внезапной агрессии со стороны людей не была выявлена.

Сакс экстренно собрал совещание.

— Ну что вы сидите, соображайте, что делать будем, с минуты на минуту нам могут позвонить из администрации короля Пуччи и вызвать на ковер! — орал Сакс на подчинённых, вытаращив красные воспалённые глаза.

Вдруг дверь в кабинет приоткрылась, и в узкую щель протиснулась испуганная мордочка секретарши:

— Господин Сакс, пришел специалист, которого вы просили срочно вызвать. Пригласить?

— О! Как раз вовремя, зови сюда! — лицо Сакса даже на пару тонов просветлело от внезапной новости. Голова секретаря скрылась за дверью, и меньше чем через минуту дверь широко открылась, и в кабинет не спеша вошла удивительной красоты дамочка. Таких эффектных девиц Сайман не встречал, кажется, ни на одном светском рауте, на которых успел побывать. Сакс, широко улыбаясь, прошел ей навстречу, и они дружески обнялись:

— Лариса, рад, что ты смогла подъехать, мы пропадаем… выручай, на тебя вся надежда.

Лариса в свою очередь холодно поприветствовала собравшихся и сказала, обращаясь, по всей видимости, к Саксу:

— Ну что ж, тогда не будем терять время, — и красотка развернулась лицом к зрителям и с полминуты присматривалась к хмурым крысам за столом.

— В общем, так, — неожиданно громким и уверенным голосом произнести она. — Как обстоят дела, вы уже в курсе. Все в евроунионе сейчас ломают голову над тем, что все это значит и как с этим быть. Наша локальная задача состоит в том, чтобы, во-первых, предотвратить новые жертвы, во-вторых, обеспечить безопасность коммуны и ее жителей. Но самая главная наша задача состоит в том, чтобы вам не лишиться своих кресел и тем более не пойти под суд. Первое и второе, вы вряд ли сможете сделать, поэтому сразу сосредоточимся на последнем. Это сложно, но возможно. И для того чтобы это стало возможным, необходимо, несмотря на полный профессиональный провал и служебное фиаско, остаться в доверительных отношениях с народом. И не просто в доверительных, а добиться того, чтобы народ вам же сочувствовал и встал на вашу защиту от закона, — она сделала паузу, давая время переварить услышанное. Крысы стали непонимающе переглядываться, воцарилось тихое ворчание.

— Как такое возможно, спросите вы? Поверьте, способы есть. Для этого необходимо хорошее знание психологии масс и умение грамотно ориентироваться в текущей ситуации. Последнее вы и так умеете, иначе не сидели бы здесь. Поэтому сосредоточимся на первом. Расскажу вам основные положения работы с быдлом… т.е. с гражданами конфедерации. Начну с истории, с самого простого, на случай, если вдруг кто-то из вас пропускал занятия в школе. Есть ли вопросы прежде чем я начну? — не дождавшись оных, она глубоко вдохнула и затараторила сухим научным манером, тщательно чеканя каждое слово:

— Наше великое и свободное крысиное общество зародилось еще в незапамятные времена, когда млекопитающие только-только стали делать первые робкие глотки свежего воздуха свободы, избавившись от угнетения проклятых доисторических ящеров. Доподлинно сейчас неизвестно, какими тогда были крысы, потому что не сохранилось с тех пор никаких реликвий, но современные ученые предполагают, что крысы представляли собой почти диких, неотёсанных животных с непреодолимыми инстинктами, алчными, подлыми и беспринципными. На данный момент в сравнимом положении находится человечество. С развитием общества градус мерзости только нарастал, крысы научились эксплуатировать других животных и даже более слабых морально и интеллектуально сородичей. Так продолжалось достаточно длительное время. Затем крысы решили, что им этого недостаточно, и они решили поработить всю землю. В тупоголовой гордости они решили не сотрудничать с планетой на равных, а подчинить ее своей воле, пользовать ее вроде наложницы. Это было страшное время технического прогресса. Крысы изобрели так называемые паровые двигатели, ужасные машины для уничтожения всего живого и переработки любой биомассы в крысиный эгоцентризм. Неизвестно до чего мог дойти подобный эксплуатационно-потребительский образ мышления, если бы на крысиный народ не сошло просветление, в лице всем известного величайшего героя и учителя всех времен — Соломона Маркса-Смитта. Его учение «Об истинном пути живого начала» в корне изменило дальнейший ход крысиной истории.

Главная мысль философии Маркса-Смитта состояла в том, что технический прогресс и его плоды никогда не смогут подарить крысам свободу и не заменят настоящего счастья. Поэтому он предлагал другой путь — путь духовного коллективного саморазвития. Он полагал, что только единый интеллектуальный дух и полная осознанность смогут поднять крысу на так называемые «над» и «сверх» уровни. Для достижения цели крыса должна была пройти три шага. Первый — отказ от материального, сверхжизненно необходимых потребностей. Второе — стремление к единению общего сознания и свободе собственной и общенациональной. Третье — просвещение и патронаж прочих, менее развитых разумных существ, а также охрана земли и природопользования. Харизматичная личность Маркса-Смитта вкупе с разумным и доходчивым объяснением матчасти привели вначале к повальному индивидуальному увлечению данным течением, а затем и к полному принятию постулатов учения в масштабах всей популяции. Сам Соломон на пике популярности бесследно и таинственно исчез. Официально потому, что достиг такого уровня просветления, что растворился в лучах оного. Так или иначе учителя не стало, но учение жило и развивалось.

В итоге крысиное общество отринуло индустриальный путь развития и пошло другим, «натуральным путем». К настоящему моменту наша популяция представлена в виде конфедерации независимых унионов, которые, в свою очередь, состоят из мелких автономных коммун вроде той, в которой находимся мы прямо сейчас. Такие коммуны по своему устройству представляют собой ультралиберативные, демократические города-государства с экономикой натурального хозяйства. Крысам предоставлена максимальная свобода, а правильное воспитание нового поколения сводит к минимуму индивидов с анархическими или нигилистическими взглядами. Единый свободный дух обеспечивает стабильность и саморегуляцию в обществе. Конечно, подобная вседозволенность делает народ несколько импульсивным и взбалмошным, но в целом не вредит популяции. И более того это нам как раз на руку. Как вы все знаете, у нас в коммуне, например, есть даже собственный король, который, конечно, не имеет официально никакой реальной власти и был выбран по лотерее, но тем не менее у него большой авторитет среди простых граждан, и он в действительности может сильно влиять на принятие решений в различных спорных политических и общественных вопросах, — при упоминании короля Пуччи Сакс скривился и помрачнел. — На него-то мы и сделаем ставку в решении наших проблем, — уже совсем другим тоном, медленно и вкрадчиво произнесла Лариса, делая таким образом плавный переход от вводной информативной части к непосредственно деловой.

— Наша задача состоит в том, чтобы разработать программу мероприятий, цель которой будет отвлечение внимания граждан непосредственно от вас, господа, на что угодно другое. В нашем случае на потенциального врага. Если проще, мы переведем стрелки, чтобы локомотив народного гнева прошел мимо нас. Для этого очень важно заручиться поддержкой короля, потому как другие власти не прощают подобных ошибок своим конкурентам по кормушке, особенно таким молодым и не оправдавшим себя, как вы.

— Но позвольте, неужто вы думаете, что наши граждане совсем уж такие дураки, что их вот так запросто можно будет обдурить и сбить со следа? — нервно высказался кто-то из-за стола.

— Это даже не так сложно, как вы думаете, крысами управляет свободный дух, а направление, куда ему нужно повернуть, выбираем мы, не так ли? — Лариса сказала это цинично и обыденно, и ни один мускул не дрогнул на ее хорошеньком лице, в то время как все собравшиеся и даже Сакс поджали хвосты от таких крамольных речей.

Заявить где-нибудь на территории конфедерации о том, что крыса

несвободное и внушаемое существо, было настолько страшным грехом, что за это сразу лишали гражданства и братства, что значило неминуемую гибель. Считалось, что крыса свободна и осмысленна в любом своем выборе, который не противоречил и не шел вразрез с единым свободным духом, который представлял собой путь всего общества и был сущностью так называемой большой духовной крысы, которая представляла интересы всей популяции на высших нематериальных «над» и «сверх» уровнях. Крысы верили, что, будучи живыми, они есть частичка ее подсознания, умирая же, становились ее сознанием и как бы сами становились ею. Крыса, которая отвергла единый свободный дух и большую духовную крысу, теряла возможность перевоплощения после смерти. Потому так страшны были слова Ларисы, и еще более дико было то кощунственное равнодушие, с которым она это сделала. Конечно, каждому крысу, приближенному к власти время от времени приходят такие мысли, и поэтому часто такие крысы кусают хвост до крови, чтобы очистить голову от подобного ментального брожения, и уж точно никто и никогда не станет говорить об этом вслух даже наедине с собой. Сайману, не успевшему еще обзавестись профессиональным защитным цинизмом, стало страшно, и он склонил голову над столом, опасаясь поднять глаза, дабы не пересечься с кем-нибудь взглядом. Ведь тогда это станет истиной, а он окажется соучастником, а не просто свидетелем преступления. Лариса тем временем оценивала тот эффект от воздействия, который ее слова оказали на окружающих.

Первым пришел в себя Сакс:

— Лариса, у тебя есть какие-то конкретные предложения на этот счет? — он попытался выглядеть невозмутимо, но видно было, как побледнел его обычно красный хвост, а голос стал на тон выше.

— Да, конечно. Собственно, как я уже говорила, в сложившейся ситуации возможна только одна стратегия. Нам нужен образ страшного и коварного, всё затмевающего врага, которого можно будет обвинить абсолютно во всех бедах. Враг должен быть хрестоматийным и абсолютным, максимально удовлетворяющим представлениям о злодеях у самой широкой аудитории. Когда предварительный макет врага будет готов, мы, точнее, уже вы, объявите, о том, что, несмотря на все ваши старания и инициативы по мирному и цивилизованному урегулированию конфликта, оппонент не захотел никаких других разбирательств, кроме как военных. Нужно будет придумать что-нибудь о каких-либо мирных договоренностях, пактах о ненападении или что-то в этом роде, которые уже были достигнуты и которые враг лицемерно и подло проигнорировал, в то время как вы, представляя от своего имени честный крысиной народ, не могли себе такого позволить и надеялись на взаимное благородство оппонента. Далее путем агрессивной пропаганды надо довести накал всеобщей ненависти к врагу… простите, я хотела сказать патриотизма, — улыбнулась и подмигнула Лариса, — до нужного градуса, на котором крысы перестают видеть и думать хоть о чем-нибудь, кроме этого самого патриотизма. Затем нужно будет провести пару показных военных акций, может поджечь пару местных деревень или там утащить пару человеческих младенцев и показательно казнить их — в общем, возвратить народу потерянное самоуважение и честь, удовлетворить их чувство возмездия и справедливости, а затем тихо и спокойно свести все на нет. По итогу вручить кому надо пару орденов и званий, может быть, ввести новый государственный праздник или что-то в этом роде, вписать в учебники по истории и до конца дней говорить всем, что вы те самые, которые защитили свой народ, когда это было нужно бла-бла… и под это дело обзавестись пожизненным политическим иммунитетом.

В зале сидели крысы с обостренным чувством собственной выгоды, поэтому все довольно загудели и закивали головами.

— Для кого-то кризис, а для нас новые возможности, — подытожила Лариса и заулыбалась непринужденно и вполне себе искренне.

Король Пуччи держался крайне раскованно, если не сказать развязно. Обращался на «ты», постоянно зевал и отвлекался по сторонам. Не от того, что он хотел проявить неуважение к гостям, а просто потому, что был именно такой, каким казался, что довольно редкое явление для публичной фигуры. А был он довольно простоватым крысом. Наверное, за это его так любил народ. Вообще, если отбросить формальности, титулы (кои он сам себе навыдумывал), золотую корону, на оборотной стороне которой был штамп и эмблема одной известной сети фастфуда, прочую мишуру и атрибутику, присущую правителям, то был он среднестатистическим олицетворением среднестатистического гражданина крысиной конфедерации. В общем, не будь он сам королем, из него вышла бы отличная электоральная единица для этого. Видимо, каждая крыса в коммуне, глядя на него, примеряла свою физиономию под рамки этой вычурной короны и находила в этом некоторое удовлетворение и даже чувствовала превосходство над этим жирным и, честно сказать, не очень умным крысом. Так создавалась иллюзия того, что простой народ и в самом деле выше и лучше своих предводителей. А разве это не апофеоз демократического общества? К тому же официально, король Пуччи вроде как не являлся политическим лицом, а скорее просто считался талисманом команды. Так, по крайней мере, думал народ.

И было это большим заблуждением. Дело в том, что хоть к выступлениям короля большинство крысиного народа относилось подчеркнуто снисходительно, в то же время каждый, может быть, неявно для самого себя, стремился быть в курсе его мнения по любому вопросу, потому как король всегда думал и говорил только то, о чем думают и говорят народные массы. Для этого существует специальная служба статистики, которая занимается постоянным опросом населения по тому или иному поводу. В дальнейшем эта информация анализируется, и на основе выводов команда психологов-спичрайтеров готовит основные тезисы и набор эмоциональных паттернов к ним, созданных специально под королевский психотип, с помощью которых Пуччи сможет ненавязчиво, просто и конкретно разъяснять народу то, чего тот хочет, но не может сформулировать для себя самостоятельно. Весь этот процесс происходит вполне естественно, так, чтобы никто не мог заподозрить ничего дурного. Поэтому реальное влияние короля нельзя было недооценивать, и все, кто был сведущ в делах государственных не понаслышке, хорошо это знали.

Именно поэтому Сакс так фигурно стелился под его высочество. Всё, что он говорил сейчас королю Пуччи, за исключением, пожалуй, грубой лести, было придумано за пару часов до этого общими усилиями всей команды. Действовали согласно плану. Сакс горячо и убедительно рассказывал о том, что комиссией была проведена титаническая дипломатическая работа, целью которой являлось достижение мирных взаимоотношений между людьми и крысами.

— И вот наконец сложнейшие переговоры принесли плоды, нам удалось заключить мир! — почти кричал Сакс, тряся документом «о намерениях», на котором кажется еще не обсохли чернила. — И тут же…мы еще доложить не успели об успехе, как они наносят удар. Какое коварство! Как недостойно и подло, мы, конечно, ожидали подвоха, но… чтобы такое! — Сакс истерично заламывает руки. — Мы старались вести себя достойно, как и полагает цивилизованным существам, но теперь после гибели столь большого числа наших…ваших подданных, им нет прощения. — Сакс яростно сжимает кулаки.

Далее он в деталях описывает, каким образом конфедерация будет наносить ответный удар и красочно предсказывает, насколько сильно враги отечества будут сожалеть о том, что решились на войну с крысами. Затем более сдержанно и официально представляет план военных действий, основой которых в большей степени является организация различных сборов и учений для мирного населения с целью пропаганды, нежели реальные боевые столкновения с противником. Заканчивает доклад Сакс пафосной речью о том, что комиссия приступит к исполнению плана, как только Король его одобрит и что он лично не будет спать и есть до тех пор, пока каждый из убиенных крыс не будет трижды отомщен. И сожалеет он лишь о том, что самолично по состоянию здоровья не сможет пойти на фронт, дабы искупить кровью вину за то, что позволил людям захватить комиссию и его лично в врасплох.

Король Пуччи все время доклада рассматривает то стены в кабинете, то потолок, лишь изредка понимающе поглядывая в сторону Сакса и еще реже на дрожащего Саймана, который стоит у дверей и хвост которого все это время обильно потеет от ужаса.

Саймана не покидало ощущение нереальности всего происходящего, как будто он оказался в дурном сне. Вот он стоит в кабинете самого короля и является причастным к чудовищной по своей сути и масштабам лжи, которую они пытаются всучить монарху, словно слепому, неразумному крысенку, и всему свободному крысиному сообществу. А ведь где-то там, в действительности, гибнут его сородичи, а им нет никакого дела до того. Он, и Сакс, и все остальные озабочены только лишь своим благополучием. И борются они не за жизнь даже, а лишь за материальный достаток и не достаток даже, а за его излишество, потому что для этих крыс было мало быть просто обеспеченным, им важно было быть богаче остальных. Сайману стало страшно и противно, что он к этому причастен, но что-либо изменить ему не хватало духу, и от этого становилось еще страшнее и противнее.

Когда Сакс замолк, король, не поворачивая в его сторону взгляда, тихо заговорил:

— А ведь такого раньше никогда не случалось, ведь так, Арчибальд? Никогда еще люди не шли войной на крыс так открыто и масштабно. Это войдет в историю, как, по-твоему?

— Несомненно, ваше величество, — молниеносно отвечает Сакс.

— Вот и я также думаю. Знаешь, Арчи, у нас ведь довольно скучная история, последние века так точно. Все хорошо, стабильно живем, рождаемся и умираем, и ничего не происходит. Разве может быть такая унылая история у столь славной цивилизации? Вот, я думаю, что нет, — затем он оборачивается на Сакса и несколько секунд пристально вглядывался в него.

— Не пойми меня неправильно, но я даже рад, что это произошло. Я всегда надеялся на что-то подобное. Видишь ли, я отчаянно не хочу остаться одним из этих безликих лотерейных королей, ничего не значащие имена которых вписаны в наши летописи. Я хочу, чтобы меня запомнили как…не знаю… миротворца или избавителя, защитника…хочу быть как Маркс-Смитт или вроде того. В общем, тем, о ком будут вспоминать, как о личности, благодаря которой… и на которую стоит равняться. Ты меня понимаешь?

— Разумеется, — неуверенно подтвердил Сакс.

— Короче, я подпишу этот ваш план и скажу за вас перед народом, если только вы сумеете создать славную страницу истории и впишите туда мое имя заглавными буквами.

Делать было нечего, и команда снова села за переписывание плана. Король хотел эпичного противостояния, такого, которое запомнилось бы на века как славный подвиг мужества крысиного народа, а самое главное — его собственного. Сказано — сделано. Ларису решено было не подключать, Сакс пожадничал, уж больно у нее был высокий прайс. Сам тоже не участвовал, по причине того, что, как он сказал, «должен был подготовить почву и встретиться кое с кем». Лишь перед уходом сказал, что сделать нужно до конца дня и сделать с размахом и что попытка лишь одна, оттого очень важно не обосраться. Саймана он взял с собой. Остаток дня они катались по коммуне и стучались в кабинеты различных политкомиссий, в которые Саймана не пускали, а Сакс исчезал за большими дубовыми дверями, где пропадал обычно ненадолго и выходил, как правило, с недовольным лицом, тихо приговаривая ругательства различной степени отвязности. Впрочем, однажды ему все-таки повезло, и он вышел довольный и даже приобнял Саймана за плечо:

— Вот так, товарищ председатель комиссии, терпение и труд все перетрут. — Конспирологический блог согласился нас поддержать на своих условиях, конечно, …но тем не менее. Они ценный союзник, несмотря на всю их фимозность и отмороженность, многие к ним прислушиваются, а это как раз то, что нам нужно. Так что это победа. Чего рожа такая кислая? — поинтересовался Сакс.

— Да так, мистер Сакс, мне просто кажется, что мы совершаем огромную ошибку, что мы не решаем на самом деле проблему, а делаем только хуже. Весь этот спектакль, неужели нельзя по-другому? Чтобы правильно было, по совести!

Сакс вдруг круто развернул его и с силой прижал к стене. И зашипел тихим, но пугающим голосом:

— Ты что это хочешь сказать, каналья? Думаешь, самый умный? Решил, что знаешь, как лучше будет? Может ,хочешь все сам разруливать? А то давай? Давай, сделай все правильно, — и Сакс пальцами показал кавычки. — А ты уверен, что знаешь, как это правильно-то? И для кого правильно? Для тебя? Для совести твоей поганой? Так вот знай, что никто этого не оценит, чего бы ты ни сделал. Поэтому нужно всегда делать только для себя, понял? Я тут жопу рву, пытаюсь договориться с этими дебилами, — он жестом указал на дубовую дверь. — А ты, паскуда, мне тут решил за мораль предъявить? Мол, не по понятиям всё?

— Да нет же, нет… Я просто подумал, что…может… — Сайман принялся лепетать что-то невнятное.

— Что подумал, что может? Может, тогда я буду думать, да? Раз ты ни на что не годишься.

— Да, давайте… — с облегчением капитулировал Сайман.

Сакс строго посмотрел на него и отпустил.

— Смотри мне, еще раз такое — удавлю! — и он погрозил кулаком, а затем как ни в чем не бывало в своей привычной манере, совершенно спокойно и непринужденно, перевел разговор:

— Который там час, не подскажите, глава комитета по противодействию внешним угрозам?

Сайман сбивчиво ответил.

— Пора ехать в офис. Все уже должно быть готово.

К тому времени, когда Сайман и Сакс вернулись в офис, там и, правда, все уже было готово. Еще какое-то время заняла перекройка плана под условия конспирологов, но к концу дня у них на руках был готовый план, который должен был устроить всех, кто являлся к нему причастным. Сакс и несколько приближенных еще допоздна обсуждали детали, остальные же устало свалились прямо тут же, в офисе, кто куда. Сайман пристроился на диванчике в приемной. Странно было лежать на этом роскошном кожаном диване, который никак не соответствовал учению Маркса-Смитта и единому свободному духу. Теперь слова Ларисы уже не казались такими уж еретическими. Рассуждая холодно, на самом деле можно было убедиться в том, что все это учение на первый взгляд такое справедливое и мудрое, на деле лишь всячески ограничивало людей, давая взамен призрачные и расплывчатые обещания различных благ неясной этимологии. Но с другой стороны, никто не был против и всех все устраивало. Народ был доволен или, по крайней мере, убеждал себя в этом. Существовала стабильность и конкретная понятная каждому цель и общее стремление, и, наверное, это и было главное. Сайман тяжело вздохнул и тоскливо посмотрел на дверь. Ему отчаянно хотелось убежать, скрыться от всего этого, лишь бы только не участвовать в этом балагане. Но он знал, что, если он убежит, лучше не станет. Он пытался убедить себя в том, что он здесь единственный, который в случае чего не даст зайти этой авантюре слишком далеко. Так он, тихонечко и повторял, постепенно убаюкивая себя, провалился в болезненный и нервный сон.

Утро для команды наступило еще засветло и сразу стало суетным. Всех разбудил Сакс, по виду которого можно было понять, что он вообще глаз не сомкнул. Под воодушевляющую матерщину начальника все стали подниматься и наспех приводить себя в порядок. Сайман с трудом открыл глаза и теперь мутным взглядом глядел по сторонам, силясь распознать, реальность ли это или очередной завиток сюжета кошмарного сна, который ему снился всю ночь. В итоге, он решил, что одно и другое примерно равноценно и стал тяжело подниматься с дивана. К нему подошел Сакс и одобрительно хлопнул по плечу. Несмотря на опухшее лицо, он казался бодрым и даже веселым.

— Проснись, начальник! У тебя сегодня ответственный день, нужно быть на высоте. От тебя многое зависит, не подведи нас всех, — и тут же убежал, попутно раздавая указания другим членам команды.

Дальнейшие несколько часов прошло в полнейшей суматохе. Работа кипела не на шутку. Каждый занимался своим делом. Сайман, быстро приведя себя в порядок, наспех теперь ознакамливался с официальной речью, которую ему сегодня предстоит произнести перед народом. Вчера он не слишком участвовал в обсуждениях плана, находясь по большей части в прострации и экзистенциальном самокопании поочередно, поэтому сейчас, когда он читал и вникал в свою речь, шерсть на его теле повсеместно вставала дыбом.

Из текста становилось понятно, что при успешном голосовании начнется полномасштабная межвидовая война с известным врагом вплоть до убедительной победы. Будет производиться тотальная мобилизация народа из всего униона для обучения в специальных полевых лагерях. А по прошествии курса молодого бойца призывники будут направлены по желанию в одну из двух армий на выбор: армия класса «земля» либо класса «вода». Смысл в том, что война планируется вестись на два фронта. Армия земли двинется войной на людей, армия воды же на их тайных пособников — ненавистных и трусливых (так и написано) дельфинов.

Самое страшное, отчего у Саймана затряслись лапы, так это тот факт, что войну против дельфинов предполагалось вести, согласно тексту, «путем самоотверженным и волевым», что на деле значило организацию разных по величине отрядов смертников, которые десантировались бы в различные точки океана, где предположительно находятся главные штабы дельфинов-заговорщиков, и уничтожали бы противника ценой собственных жизней, отправляясь затем прямиком в объятия большой духовной крысы. Для этого планировалось использовать электронные батареи, специально законсервированные для таких случаев с индустриальной эпохи. У каждого «отважного сына отечества» такая будет за спиной, активировав заряд которой, по заверению экспертов, энергия электричества должна была уничтожить всех дельфинов на расстоянии километра. Каким-то неведомым образом потенциалы суммировались, то есть, скинув в одну точку к примеру десяток крыс, радиус поражения увеличивался соответственно. Так же электричество действует только на дельфинов, остальные же мирные существа в океане не должны пострадать. Герой же погибает от нехватки кислорода, которого по заверениям «инженеров-технологов» должно хватить только на погружение, так как на безопасный подъем нужен намного больший объем кислорода, и такие баллоны технологически невозможны, да и будут слишком большими, что может выдать бойца и дать время врагам улизнуть.

Против людей было принято решение воевать с использованием биологического оружия. Добровольцев будут вакцинировать инфекционной болезнью (к счастью, не опасной для крыс, но зато смертельной для человека) под кодовым названием «ЧУМ-а», после чего боец должен был вступить в прямой контакт с врагом для успешного заражения последнего. Большой плюс заразы состоял в том, что в дальнейшем она передается автоматически от человека к человеку, а это значило, что необходимо было провести лишь одну массовую операцию, что гораздо снижало риск возможных потерь с нашей стороны.

Такова была информационная составляющая его обращения. Так же там было много пафосной «воды» о величии и избранности, рассуждений о свободе и интересах крысиного народа, искренних сожалений о существовании подобных конфликтов в современном мире и тут же разжигание ненависти к лютому врагу (особенно горячей получилась линия для конспирологов — та, что о дельфинах) и прочая пропаганда.

Почти часовая речь. После прочтения Сайман настолько оцепенел, что минут десять не мог сказать ни слова. Думать о том, что придется нести эту околёсицу перед аудиторией целого униона, наперед зная, к каким катастрофическим последствиям это приведет, было жутко. Не просто жутко, а кошмарно. Саймана стошнило прямо на пол, а затем он потерял сознание. Его долго приводили в сознание, и Сакс лично тряс его за грудки и раздавал пощёчины для оптимально эффекта. Затем его умыли, накачали успокоительными, и Сакс провел разъяснительную беседу, суть которой сводилась к тому, что если Сайман сдрейфит или хотя бы вдруг прочитает речь без должного энтузиазма, то Сакс лично утопит его при случае в первом же полевом нужнике.

— С тобой или без тебя, мы это провернем! Так что просто не усложняй нам и себе жизнь! — вот и все напутствие.

Немногим позже весь состав комиссии, закончив последнюю подготовку, дружно отправился на площадь, где Сайман должен был зачитать обращение, затем выступить король Пуччи, а уже потом начаться процедура всеобщего голосования и последующая этому процессу бюрократия. Ну а закончиться мероприятие должно было большим концертом всех звезд эстрады с ободряющими песнями и напутствиями от народных любимцев с целью создания необходимого настроения, да и вообще, чтобы подогреть кашу в головах до нужного, для неадекватного восприятия реальности градуса. В общем, всё в лучших традициях свободного крысиного общества.

Сайман Куцехвост стоял за массивной трибуной, а перед ним расстилалась огромная поляна, до отказа заполненная разношерстными в прямом и переносном смысле собратьями. Их было так много, и стояли они так тесно, что казались единым, неведомым существом, трепещущим и гудящим от возбуждения. «Вот же она, большая крыса», — подумал Сайман. Вот только совсем не духовная, а наоборот, мирская, бесформенная и глупая. Его разрывало изнутри противоречие. С одной стороны, ему было жалко этих неразумных крыс, которым всю жизнь пудрят мозги и эксплуатируют, с другой стороны он испытывал жгучую ненависть к ним ж за их невежество и нежелание разобраться и задуматься хоть над чем-нибудь, что лежит глубже их основных потребностей и инстинктов. Поэтому чувства его были не однозначны и оттого особенно мучительны. Вот у Сакса, который стоял чуть поодаль от него, наверняка сомнений на этот счет не было. Он считал весь этот народ кормом и удобрением для почвы, на которой будут прорастать его славные, жизнеспособные гены и потому относился к ним соответственно. Ни жалости, ни сожалений. Они ведь просто исполняют свое предназначение, это нормально и естественно. Эх, если бы только Сайман мог до них достучаться, сказать что-нибудь такое, чтобы они поняли, прозрели…но чем больше он смотрел на беснующуюся толпу, тем сильнее понимал, что стальная клешня единого духа крепко-накрепко держит их рассудок и лепит из него тот сосуд, что больше подходит для заполнения лапшой в условиях текущей геополитической и экономической ситуации, которую и реализуют такие, как Сакс и прочие, равные ему. Хотя, если быть честным, до недавнего времени он и сам был таким же, точно как они, плясал под дудку, искренне веря, что все это, вот это, вокруг него действительно важно и имеет какое-то сакральное и бытийное значение. Теперь он узнал, увидел, как бывает на самом деле. Но всем не покажешь, хотя бы потому, что некоторым показывать бесполезно. Они ведь ничего не хотят видеть. Им уютно в своих конформистских гнездах, сплетенных из предсказуемой рутины, милых сердцу традиций, ритуалов и обычаев, создающих иллюзию упорядоченности, безопасности и оправданности от результатов своего путешествия, а точнее бесцельного дрейфа через океан жизни.

А как бороться с этой напастью, Сайман не знал. Как заставить крыс стремиться к чему-то высокому и где им для этого брать силы, которых едва-едва хватает на каждодневную борьбу за физическое присутствие в этом мире, он не представлял. Тут он подумал, что очень устал и что они все, вероятно, тоже очень устали и хотят лишь забыться, спрятаться от своей усталости, накопленной за бесконечные дни постоянного страха, переживаний и тяжелой, бессмысленной возни. «Ладно, может, в этом вы найдете для себя отдушину и упокоение, смысл жизни, который скомпенсирует болезненные метания ваших судеб. Все-таки это гуманнее, чем рассказать вам то, с чем вы не справитесь и смотреть, как вы захлебываетесь ужасом и отчаянием. Плывите по радужной реке самообмана в страну безвременья и небытия, там все одно, уже ничего не будет иметь значения», — подумал Сайман Куцехвост, набрал побольше воздуха в грудь и твердым, уверенным голосом поприветствовал публику.

Все прошло по плану. После речи Саймана народ повел себя неоднозначно, но после выступления короля Пуччи, который «с тяжелым сердцем признает, что это единственный путь для родного униона и всей конфедерации в целом» ободрились, смирились с единым духом. После этого в работу включилась артиллерия шоу-бизнеса, которая тщательно сровняла с землей любые конструкции сомнений, подготовив плацдарм для возведения на нем каноничных замков из воздуха. Народную реку гнева, как и планировалось, пустили по другому руслу, заодно затопив последние островки здравого смысла. Сакс и команда облегченно выдохнули, король радостно предвкушал маленькую победоносную войну, народ кутил и горел, объединённый общим стремлением, поднимая в атмосферу черный чад квасного патриотизма, гордости и праведного гнева. В общем, все остались довольны. Лишь один Сайман ничего не чувствовал по этому поводу, внутри него было пусто и безжизненно.

Следующая неделя прошла для Саймана словно в тумане. Полным ходом шла тотальная мобилизация призывников и разная другая предвоенная суматоха, в том числе форсированный массивный распил военного фонда. Так как комиссия теперь находилась под неусыпным, круглосуточным вниманием общественности, подобная финансовая активность ее членам теперь была недоступна, хоть они и были ближе всех к заветным средствам. Оттого было особенно обидно. Осознание этого факта весьма огорчало большую часть команды, в особенности Сакса, который сделался еще более нервным и злым, чем обычно. Все чаще он срывался на подчиненных, в особенности на Саймана. Впрочем, Саймана это уже не слишком волновало. Для него все как-то потеряло значение. Он смотрел на крыс вокруг, которые целый день бегают, подписывают какие-то бумаги, собираются на совещания, координируют действия, тратят умственные и временные свои ресурсы на поддержание жизни глиняного голема, который должен был по каким-то причинам двигать руками и ногами, открывать рот и вообще всячески имитировать реальное существование. И самое страшное и непонятное для Саймана было то, что имитация жизни голема подпитывалась настоящими жизнями его сородичей, для которых, что иронично, жизнь голема была куда реальнее их собственной. А точнее, они и видели себя только тогда, когда смотрели в отражение его пустых стеклянных глаз. Потому Сайман как-то потерял веру в реальность и вообще перестал отличать одно от другого. Вот, кажется, он видел тщету и глупость перед собой, нечто ненастоящее, выдумку и бред, но все вокруг держат сие за чистую монету до такой степени, что вправду начинает казаться настоящим. А может им и быть? Уже не разберешь. Проклятая неоднозначность этого мира, которая раскрывается внутри наших голов и задает загадки, на которые, будь оно неладно, словно в насмешку, дает такие же неоднозначные разгадки. И отчего мы не имеем возможности существовать без определенности всего на свете внутри себя? Куда бы проще стало жить. Так он ощущал себя в ту пору.

В общем, Сайман испытывал настоящий душевный кризис, судя по всему затяжной, так как был не острым болезненным приступом, остро колющим душу, а тихим меланхоличным затуханием внутреннего огня, который есть причина свершения наших жизней. Он много что делал, все время ездил куда-то, выступал, с кем-то разговаривал, но смотрел на все будто со дна колодца или наблюдал за всем как бы со стороны, словно во сне. А когда он действительно спал, ему снилось, что он погружается в ледяную бездну ужаса и видит над собой лишь светлое пятно прошлого на поверхности, по которой бежит рябь. И он постоянно отдаляется от нее, а вокруг становится всё холоднее, и мрак раскалённым железом заливает его легкие и останавливает дыхание. На этом моменте он всегда просыпался и уже до утра не мог сомкнуть глаз.

По завершении общей мобилизации, т.е. по завершении первого пункта военного операции, со дня на день ожидалось непосредственно начало самих боевых действий. Распределение обязанностей, зон ответственности и прочего разного также было закончено. Набор и комплектация обеих армий соответственно тоже. Удивительно, но большинство желающих хотели попасть именно в армию воды, участие в мероприятиях которой, казалось бы, не оставляло шансы на выживание. Тем не менее отбоя от желающих не было. Почти всем вежливо отказывали и предлагали присоединиться к числу бойцов армии земли. Как сказали Сайману, было так потому, что список кандидатов на роль пушечного мяса был уже подготовлен и заверен, где надо и кем надо. По большей части в нем числились граждане «неблагонадежные»: те немногие преступники, которые существовали в унионе (в основном, отступники веры и политические отходники), тунеядцы и проштрафившиеся на месте работы или учебы, физически неполноценные крысы и те, кто не мог принести потомства вообще или же мог, но потенциально дефектное. Из добровольцев же брали в основном внешне колоритных и статных представителей различных субкультур, гендеров и сексуальных предпочтений, чтобы ставить их в первых рядах с целью за их спинами спрятать от общественного взора всех косых и убогих. В армию земли же брали всех желающих, у кого на момент рекрутинга уже имелось не менее трех поколений потомства и готовых дать расписку об отказе от дальнейшего размножения (это делали ради подстраховки, так как никто не знал толком, как вводимое заболевание может сказаться на потомстве). Искомых претендентов тоже оказалось с лихвой. Крыс набрали аж в три раза больше необходимого, видимо, для пущего масштаба. Заражение происходило по средствам окунания претендента в резервуары с заразой. По сути это были огромные отхожие ямы, в нечистотах которых нужно было изваляться для получения желаемого статуса. Сайман лично видел такую процедуру. Группы крыс стройными рядами заходили в такие лужи, окунались в зловонную жижу, а затем, утирая слезы умиления напополам с фекалиями, вонючие и грязные, но абсолютно счастливые, выходили на берег, где их изолировали от посторонних до начала непосредственных военных действий. Из-за того, что желающих оказалось так много, постоянно происходили различные проволочки, из-за чего начало наступления затягивалось, что нельзя было допустить, потому что народ мог заскучать. По такому случаю несколько дней назад этот комплекс предприятий лично посетил Сакс и после короткой, но эмоциональной встречи с ответственными лицами «спидозный» конвейер, как его называли местные работяги, вдруг заработал бесперебойно и в круглосуточном режиме, что существенно ускорило движение неповоротливой военной машины конфедерации в направлении стана врага.

Для Саймана было странно, что вся затея сходит им с рук. Да и вообще то, что всё получается. Не то, чтобы он не верил в способности команды, возглавляемой Саксом, просто казалось невероятным все то, что он видел собственными глазами каждый день. Все эти крысы, добровольно заражавшие себя неясной болезнью, или вовсе идущие на смерть ради борьбы с несуществующим врагом. Он чувствовал себя как будто на дурном театральном шоу, где все актеры пьяны, не зная текста, читают его с листа, а декорации настолько халтурно исполнены и оттого неказисты на вид, что такое действо не вызывает ничего, кроме греха уныния и гнева. Тем не менее повсеместно их спектаклю сопутствовал фурор и полный аншлаг. И все бы ничего, даже можно было бы посмеяться однажды над этим, если бы апофеозом представления, по мнению режиссёра, не являлся поджог всего театра с целью уничтожения всех зрителей и труппы, ничего не подозревающих актеров. Горечь этому и без того ужасному завершению придавал факт холодного расчета, циничной рациональности и личного шкурничества всех заговорщиков, который сопутствовал грядущим человеческим и крысиным смертям.

«Истинно, хоть все имеет цену, ничто по-настоящему не является ценностью в этом мире. Ни индивидуальная жизнь, ни умное слово, ни доброе дело — все можно заменить, променять, продать. И все это может обернуться противоположным, в один миг стать занятием злым, диспутом лживым и смердящей гибелью в угоду малейшим прихотям сильных мира сего — личностям, „эффективным“, чуждым морали и справедливости, мерящим и делящим мир по границам личных сил и влияний и не видящим ничего, окромя этого. Это мир силы, обреченный поглотить сам себя, аки змей, судьба которого всенепременно однажды свершится».

 

Из дневника Саймана Куцехвоста

Когда настал день Х, к Сайману в кабинет робко постучался ассистент и, сильно заикаясь от возбуждения, сообщил, что сегодня должно начаться долгожданное наступление, и по такому случаю господин Арчибальд просит его быть по указанному адресу в назначенный час, чтобы возглавить церемонию начала войны для армии класса «вода». Сайман лишь тяжело вздохнул и отложил перо. Видимо, следовало в очередной раз произнести воодушевляющую речь, звуки которой по совместительству станут реквиемом для судеб всех этих несчастных, а также похоронной речью, благословением на смерть, открывающей, словно колдовское заклинание, дверь в загробный мир. Впрочем, он уже смирился со всем, что происходит, и со своей ужасной ролью в этом. Он закрыл дневник, в котором описывал правдивую историю с самого начала, которую, не выходя из кабинета, писал вот уже три дня, лишь изредка отрываясь на короткий сон. Сайман автоматически привел себя в порядок, натянул серьезное выражение лица и вскоре выдвинулся к месту назначения.

Когда он прибыл на побережье, которое располагалось недалеко от самой коммуны, откуда и должен был дан старт операции, последние приготовления были уже почти закончены. Плоты, на которые должны были погрузить десант, ровными рядами покачивались на волнах по обе стороны от длинного пирса, построенного здесь специально для войны. Окинув взглядом пирс и плоты, их невзрачный вид, он невольно задумался, сколько денег было украдено при их постройке. При условии того, что он лично подписывал сметы и видел первоначальные чертежи, можно было смело говорить о семидесяти, а то и восьмидесяти процентах хищения выделенных средств. Его провели в командный штаб, где к его удивлению он не встретил ни Сакса и никого из команды. Видимо, вся комиссия находилась сейчас на церемонии армии «земля», так как это направление войны считалось приоритетным. Там же сейчас находился король Пуччи и остальные важные шишки униона. Но Сакс все равно должен был присутствовать здесь, чтобы проконтролировать ситуацию. Сайман поинтересовался о наличии своего зама на территории мероприятия. Ему ответили уклончиво, сказав лишь, что господин Арчибальд сейчас очень занят, но вскоре должен подойти. Затем ему выдали запечатанный конверт с речью и велели ознакомиться с ней, так как через полчаса ему уже следовало быть за трибуной. Сайман удивился еще сильнее, так как речь ему передали за неделю до этого и он был полностью готов. На это замечание ему ничего не ответили и закрыли в кабинете, напоследок сказав, что у него есть полчаса.

Предчувствуя неладное, Сайман открыл конверт и стал наспех вчитываться в новую речь. Как ни странно, речь не оказалась новой, и вообще, чем больше он ее читал, тем меньше расхождений с оригиналом находил. И лишь ближе к концу он увидел то, что именно они добавили и зачем посадили его под ключ в этом кабинете. Исходя из написанного, следовало, что Сайман «не в силах оставаться в стороне» и, несмотря на все попытки отговорить его, готов лично и непосредственно возглавить армию героев, «дабы собственным примером вдохновить бойцов и показать, что в нашем свободном обществе командиры никогда не прячутся за спинами солдат и не отсиживаются в штабах». В общем, все указывало на то, что было принято решение слить Саймана, как неблагонадежного элемента, которому нет места в системе. Это даже не стало чем-то удивительным для него. К нему в голову не раз уже приходили такие мысли, но почему-то он думал, что он является в цепи очень важным звеном, притом абсолютно безвредным и послушным, для того чтобы от него кто-то счел необходимым избавиться. Но команда повела себя как всегда прагматично, убив таким образом сразу двух зайцев. Первым был непосредственно сам Сайман, который проявил нетвердость и излишние моральные качества, неуместные на государственной должности, вторым же убитым зверем была отличная возможность для создания современного образа идеального гражданина крысиной конфедерации. А также можно было ознаменовать это событие рождением новой иконы учения, которая бы стала символом высшего проявления единого духа, новой вершиной саморазвития, доступной для обывателя, таким образом поднимая планку духовности на новый, до сего дня небывалый, уровень и становясь реальным примером для подражания будущим поколениям. Умно, очень. Сайман оценил элегантность решения по достоинству. Даже стало не так грустно. И вообще он внезапно ощутил облегчение, как будто всё наконец встало на свои места. Он не смог стать кем-то в этой жизни: ни политиком, ни аграрным разведчиком, ни свободной крысой, ни бездуховным отступником, ни плохим и ни хорошим гражданином отечества. Соглашаясь на чужое, он отказал себе, потеряв целостность, опору и всякое уважение к себе, а таким представителям власти, хромающим на оба колена, нет места на земле и оттого закономерно и ожидаемо было скорое его исчезновение с ее лица. Ну и ладно. Так тому и быть. Жаль только не успел дописать дневник.

«Крысы, по моему разумению, не хотят ничего так сильно и ни от чего их души не трепещут так явно, как от красивых слов, дел и общих концепций. И какая бы ложь, неразумность, неоправданность и нелепость за ними бы ни таилась, это не является хоть сколь-нибудь серьезным препятствием в стремлении реализации оных или хоть бы малым поводом для раздумий над предметом. И потому во главу всего в любом крысином сообществе ставится красивая идея или цель, непорочная и без изъянов. Она есть свет в головах подданных, она нерушима и поколебать ее некому. Своим красным ликом она затмевает все несовершенство мира. И ради ее достижения, а также именем ее попирается все прочее сущее и все прочее становится в сравнении с ней вне закона. И многое зло причащается от ее истоков. И будь она, как уже сказано, сто раз противоречива сама себе, не объективна и страшна последствиями, все ей сходит с рук и не найдется для нее никакой критики до тех пор, пока не устареет и ей на смену не придет другая, хуже прежней».

 

Из раздела «неизданное» мемуаров короля Густава Пуччи Первого

Как и было обещано, через полчаса дверь в кабинет открылась и внутрь зашел тот же самый крыс, который передал Сайману конверт ранее и осторожным жестом пригласил Саймана пройти на выход. За дверьми маячили два здоровенных амбала, призванные, по всей видимости, для удержания и вразумления Саймана от различных неуместных, необдуманных действий. В общем-то, он и не предполагал ничего такого. Сайман всегда был разумным крысом и сразу понял, что тут, как с подводной лодки, бежать некуда. А умолять о снисхождении и унижаться перед этим контингентом было все равно что специально откормленной на забой свинье просить милости у людей. Поэтому Сайман, не проронив ни слова, спокойно встал, отряхнулся и медленно с достоинством прошел к выходу. Видимо, спокойное выражение лица так смутило конвоира, что тот даже остановил его, решив, что Сайман таки, просто не прочел новую речь и оттого так невозмутим.

— Вы ознакомились с содержимым конверта? — подозрительно спросил он. Сайман утвердительно кивнул головой, даже не посмотрев в его сторону. Крыс еще пару секунд с сомнением разглядывал его лицо, затем повернулся к амбалам и кивнул им. Они тут же встали по левую и правую руку от Саймана и, ненавязчиво указывая дорогу, повели его в последний путь.

Когда петляние коридоров закончилось и перед Сайманом открылась последняя дверь, он с удивлением обнаружил, что она выходила прямиком к огромной сцене, на которой он и должен был, по всей видимости, выступить в последний раз. Поднимаясь по лестнице, он уже слышал вой толпы и обрывки громкой речи, — видимо, объявляли самого Саймана. Ступив на дощатый, наспех сколоченный пол сцены (наверное, позже планировалось уничтожить все следы этой операции) он оглянулся по сторонам. По обеим сторонам от трибуны сидели различные новоиспечённые военные чины, депутаты, представители околоплавающих подразделений и структур и прочие важные и уважаемые крысы. Среди них Сайман увидел и Сакса. Он поймал его взгляд и грустно ему улыбнулся. Сакс поспешил отвернуться. Тогда Сайман под скандирование своего имени встал за трибуну и энергично помахал толпе.

Оказалось, что вся армия «воды» представляла из себя всего полторы — две сотни сомнительного качества бойцов. Впрочем, размеры армии компенсировались неуемным энтузиазмом ее солдат. По атмосфере мероприятие мало походило на начало военных действий. Здесь не витал серьезный и мрачный дух войны с налетом холодящего страха, от которого немеет душа, попеременно меняющегося на состояние отчаянной горячки, храбрящегося задора, который присущ времени, непосредственно предшествующему любой битве. Тут же было иначе. Личный состав был весел и непосредственен. Это больше походило на студенческий выпускной. Было видно, что крысы рады своей участи. Рады были, что смогли, наконец, превратиться из изгоев общества в героев, даже ценой собственных жизней. Они радовались, что их жизни до сих пор бесцельные, полные тоски и самоедства по поводу собственной неполноценности и греховности перед миром (который сам их в этом и убедил). Теперь они, благодаря счастливому случаю, смогли снискать наконец долгожданное одобрение и уважение «определяющего» большинства. И пусть они этого не увидят, но они умрут с мыслью об этом, которая целительным елеем покроет их больные, многострадальные души. Они будут искуплены. И будут вечно жить как герои в умах будущих поколений. В очередной раз Сайман испытал острую, жалящую душу жалость к этим несчастным крысам. Но видом никак не показал. Вместо этого он дружелюбно улыбнулся и приветственно поднял руку над трибуной. С другой стороны, им в отличие от Саймана было сейчас хорошо, легко и просто. И так будет до самого конца. Не это ли успех?

А там, за последней чертой, разбор полетов не ведется. И кто в итоге остался в дураках, не имеет значения, потому как вне зависимости от качества прожитой жизни в дураках все равно остаются всё, хотя бы потому, что первоначально угораздило вообще появиться на свет. Поэтому получалось, что это они должны пожалеть Саймана, так как он уже знал, что дурак, и с этим знанием ему и суждено умереть. Но никто не собирался его жалеть, как и он не собирался никого жалеть. Как вообще никто и никого на самом деле не жалеет в этом мире. А сокрушаются лишь по собственным мотивам, даже получая извращенное удовольствие от этого или же просто для поднятия самооценки. Все-таки прав был Сакс, когда говорил, что все нужно делать только для себя. Не потому что чрезмерный эгоизм — это хорошо, нет. А по тому простому факту, что любая крыса в принципе не может делать что-то не в своих интересах. Любая, бескорыстная на первый взгляд помощь на самом деле и в первую очередь — акт самоублажения собственного эго, а уж только потом идут все эти больные, голодающие и нуждающиеся. Мы помогаем другим, только потому, что делаем счастливее именно себя. Даже если на первый взгляд так не кажется. Стоит взглянуть лишь на этих «счастливцев» ровными рядами, стоящих перед ним, отдавших все, что есть, ради удовлетворения своего ума. Они сделали это добровольно, и в этом ключе их действительно можно назвать свободными крысами, как и всех нас. Ведь мы никогда не делаем ничего, чего не хотим. И это может звучать абсурдно и нелепо, но это чистейшая правда. Это понимал Маркс-Смитт, это теперь понимал и Сайман Куцехвост. Жаль, что ему от этого знания нисколько не легче. Потому что Сайман еще знал, что никто не свободен в первую очередь от себя самого, а это самое страшное, тотальное и унизительное рабство из всех возможных. Потому-то древние говорили о том, что в первую очередь нужно отречься от себя, чтобы обрести свободу. Так оно, наверное, и есть, вот только теперь Сайману было не до того. У него было мало времени и еще полно очень даже материальных дел.

— Слава крысиной конфедерации! Слава обществу свободных крыс! Мы родились свободными по праву, но сегодня тот день, когда мы станем свободными по духу и по заслугам! Да возрадуется Духовная Крыса и примет нас как равных в чертогах разума своего, где будем одним единым во все века!

— Слава! Слава! Слава!… — единодушно вторила толпа.

«Порой на меня накатывает. Какая-то тоска, напополам с тошнотой. Вдруг становится противно и, что самое паскудное, совершенно бессмысленно жить. И все говно, что за годы жизни успело осесть налетом по стенкам души, вдруг становится невыносимо тяжелым, целыми шмотками отрываясь и падая вниз, туда, где в глубине, на самом донышке, еще осталось что-то чистое и светлое, опускаясь куда каловые массы очерняют и разбавляют собой не только это самое чистое и светлое, но даже последнюю память об этом. И потому кажется, что всю жизнь только тем и занимался, что творил зло и подлость, и ничего доброго не было. И хоть точно знаешь, что это хорошее и плохое — все одна херня и что всем не угодишь по — любому, все равно тоскуешь и скулишь, интуитивно грезишь и ищешь чего-то такого, что без исключения будет хорошим для всех и каждого. И думаешь так — вот, это точно будет ништяк, потому как всем нужно и легче от этого жить. И стараешься, мучаешься, но делаешь. Сделал. Предвкушаешь общую радость и благодарность душевную. А потом как взглянешь на эти рожи дурные, одни из которых с недовольством глядят, другие — с безразличием, а третьи — и вовсе все старое воротить желают. И ты уже виноват перед ними и за все им должен теперь за все благо твое. Теперь хуже черта тебя держат. И тогда сразу вся тоска пропадает, и тошнота уходит. И только злоба одна. Зарок себе даешь, со скотом по-скотски вести себя, потому что им все одно, всегда плохо и всегда мало будет и чего хотят не знают, потому так и живут. А спросишь, говорят — хотим жить по-крысиному. А значит это, что хотят сладко жрать и спать и дурить без меры. И чем жизнь лучше у таких, тем больше этой дури, саморазрушения. И не напастись на них ресурсов и благ крысиных, потому что все одно переходит в безумие и спускается на ветер. Потому и держать их нужно в стойлах и кормить из общего корыта, влево в вправо не давать смотреть. Скулить при том будут в таких же объемах, как и прежде, а то и меньше. И всегда думай о себе лучше. Не делайся должным никому, но старайся, чтобы все оказались обязаны тебе. Заставь себя уважать и бояться, тем паче сам себя. Говна внутри тебя не убавится, но жить все же станет проще и веселее»

«PS: А коль скоро снова накатит тоска, перечитай дважды»

 

Заметка из ежедневника Арчибальда Сакса

После выступления, которое, кстати, прошло на «отлично» (боевой дух с просто высокого поднялся до пиковой точки, на волне которой солдат приобретал абсолютное бесстрашие и преданность, и что самое главное — не задумывался уже ни над какими приказами). Сайман еще какое-то время пробыл за трибуной, после чего его достаточно бесцеремонно увели, и его место занял какой-то другой оратор. Те же два здоровяка под руки отвели его обратно в тот же кабинет, в котором он был заперт до этого. Так в одиночестве и неопределенности он провел следующий час, вспоминая короткое детство, службу в разведке и старика Мао.

«Вот если бы его тогда не размазал булыжник, то сейчас он точно слег бы с сердцем, увидев, что творится вокруг», — думал Сайман. Он вспомнил старика, его добрые поучения, абсолютно правильные, но совершенно

неподходящие и неосуществимые в условиях суровой реальности.

Вдруг дверь в кабинет широко открылась, и внутрь вошел уже знакомый Сайману персонаж. Впрочем, меньше всех он ожидал сейчас увидеть именно его. А точнее ее. Неспешным, уверенным шагом к нему подошла Лариса, та самая красотка, неизвестного рода занятий, которая так ловко помогла составить антикризисный план для комитета обороны. Она села напротив Саймана и некоторое время молча вглядывалась в его изумление лицо.

— Мы с вами уже встречались, мистер Куцехвост, если помните, но не имели тогда возможности поговорить лично. А вот теперь для этого самое время. Если вы вдруг запамятовали, меня зовут Лариса Хари-мата, и я являюсь специалистом особых внутренних поручений при государственном аппарате. Вообще я частный наемник, официально нигде не числюсь и не закреплена ни за каким ведомством, поэтому вы обо мне могли не слышать и прежде не видеть ни в каких инстанциях. Но это неважно. А важно то, что я хочу вам сейчас сказать, так что постарайтесь быть максимально внимательным, — она сделала короткую паузу, чтобы Сайман смог настроиться на серьезный разговор.

— В данный момент я представляю интересы одного большого и могущественного политического альянса, члены которого…так скажем, резко отрицательно относятся к инициативам вашей комиссии. Всё потому, что вы навели большой шорох во всей конфедерации, и после такого наш унион еще долго будет под пристальным наблюдением и в рейтинге неблагонадежных. А это плохо для всех. И вообще навязывать войны без общего одобрения собратьев по ремеслу — очень некрасивый и даже губительный жест.

— Позвольте, Лариса, но вы ведь сами помогали нам в этом, разве не так? — удивился Сайман.

— Да, это так, но тогда вы являлись моими клиентами, и я заботилась о ваших интересах… к тому же я жестоко за это поплатилась, — она на секунду закрыла глаза, а затем ее симпатичное личико на секунду исказила страшная гримаса, полная боли, видимо, она припомнила нечто страшное из своего, недавнего прошлого.

— В общем, все получилось так, как получилось. Кто нужно сделал выводы, виновные же понесут наказание согласно величине участия и вовлеченности в данный инцидент. Наказания избежал лишь король, потому что с него взять нечего, да и он слишком весомая и нужная фигура на доске, чтобы от нее избавляться. За ним лишь назначат ответственное лицо, которое будет следить за тем, чтобы у короля впредь не возникало излишнего мания величия. Вот почему я собственно это вам рассказываю. Решено на эту должность назначить вас, Сайман. Мы посчитали, что вашей вины в случившемся нет, но зато вы показали хорошие коммуникативные навыки в общении с народом и беспрекословное подчинительство, что очень кстати. Отныне вы будете советником короля и соответственно будете советовать ему то, что необходимо, а также следить и извещать нас о том, что говорит и замышляет король. Работа непыльная и почетная. — Сайман смутно припомнил, что однажды уже слышал такое и в итоге чуть не ушел на дно, в буквальном смысле. — Все документы о переводе мы подготовим уже после войны, а пока вы будете исполнять свои прямые обязанности, только уже с другим руководством. Вопросы?

Сайман всегда был сообразительным крысом и, в общем, все уже понял, а задавать лишние вопросом довольно глупо, чтобы не вызвать сомнений у новых рекрутеров по поводу их выбора, но все же один вопрос его очень волновал:

— Скажите, а как быть с тем, что я только что во всеуслышанье объявил, что пойду в последний бой во главе армии, а скоро появлюсь при дворе короля Пуччи, живой и невредимый?

Лариса расмеялась:

— А кто узнает, что и кому вы тут наговорили? Все, кто надо, уже в курсе, что к чему, и будут помалкивать, а герои войны обычно остаются немы после выполнения воинского долга.

— Кто же возглавит операцию?

— Не беспокойтесь, лишать солдат боевого духа никто не собирается. Их командир будет с ними. А то, что он вдруг стал в два раза жирнее, так это скроет его глубоководный костюм, как и его лживую морду, — она произнесла последнее с особой ненавистью.

Сайман было хотел спросить еще что-то, но подумал, что этой информации уже более чем достаточно, и остальное можно смекнуть самому, потому он лишь утвердительно кивнул головой и перевел тему в другое русло.

— Что мне делать прямо сейчас? — спросил он.

На лице Ларисы отобразилось удовлетворение.

— Отдыхайте, Сайман, вы сегодня многое пережили и не потеряли лица. Это оценили многие. Отправляйтесь домой, завтра с вами свяжутся и введут в курс дел. На этом все, до свидания, мистер Куцехвост, думаю — еще свидимся, — она озорно подмигнула Сайману, поднялась и, не оборачиваясь, так же медленно и с достоинством покинула кабинет, оставив Саймана в одиночестве.

Вот так. «Зыбка реальность, и нет надежного основания у текущего момента, сколь основательно и непоколебимо не выглядело бы насущное положение дел», — подумал Сайман. Еще совсем недавно он готовился пасть жертвой закулисных интриг, а ныне не только пережил девятый вал, но и на его гребне смог подняться выше прежнего. Наверное, мало кто в унионе, да и во всей конфедерации, мог бы похвастать подобной судьбой. Вот только отчего-то Сайман совсем не чувствовал радости по этому поводу.

Конечно, груз неминуемой и скорой гибели с грохотом провалился в бездну памяти, осужденный существовать теперь лишь в качестве затухающего с каждым годом эха собственного былого величия, но все же радости и, как бывает в таких случаях, нестерпимой жажды жизни он не почувствовал. Может, то было просто постшоковое состояние безразличия, которое вскоре должно было смениться упоением здорового и молодого тела и радостью существования на белом свете, а может, что-то другое, иное, которое уже не уйдет и будет лишь расти и крепнуть, разрушая психику и иссушая тело год от года, словно паразит, вытягивающий все соки из своего хозяина, точнее даже будет сказать, носителя, потому как уже трудно определить, кто кому хозяин на самом деле в таком случае. Чувство того, что весь этот кошмарный бред, готовность исчезнуть, рассеяться в небытие не закончатся и будут продолжаться еще, возможно, долго и очень долго, казалось сродни аду.

Наверное, будь Сайман посмелее, он прямо сейчас сорвался бы с места и побежал догонять уходящий в вечность отряд камикадзе, но он был слишком малодушным и прагматичным для такого героического поступка. К тому же резонно решил, что это всегда успеется. А пока, может, действительно лучше пойти домой и хорошенько выспаться, а там видно будет? Может, все не так уж и плохо. Все же утро вечера мудренее. Да, так и есть. И вообще, надо беречь себя, ведь он, Сайман Куцехвост, единственный, кто способен не дать зайти всему этому слишком далеко.

 

Эпилог

Напоследок стоит коротко освятить ряд событий, произошедших после. Война в общей сложности длилась еще около месяца. Новое руководство решило не рисковать с неиспытанной заразой, поэтому было принято решение — бойцов, заразивших не менее десяти врагов, за «заслуги и доблесть» отправлять на морской фронт, где неожиданно возникли «проблемы» с подлыми дельфинами, которые, на удивление многим, показали себя как организованные боевики, да и лагерей подготовки оказалось гораздо больше, чем считалось ранее. Поэтому помощь ветеранов, уже обстрелянных, была кстати. Доподлинно неизвестно, каким образом определялось, скольких людей удалось заразить солдату, но в итоге большая часть армии «земля» зарекомендовала себя как отличных бойцов и была немедленно отправлена на помощь союзной армии. В результате при поддержке бойцов сухопутных подразделений удалось-таки победить врага путем полного уничтожения всей дельфиньей расы, о чем в своей памятной речи торжественно сообщил главнокомандующий армии и председатель комиссии по безопасности, генерал (на тот момент) Сайман Куцехвост, по случаю торжества окончания войны.

Гораздо интереснее закончилась сухопутное наступление. Закончилось оно безоговорочной победой конфедерации, по крайней мере, так решило всеобщее голосование. Но вот что мало кто из обывателей знает, так это, какие разрушительные последствия имела та война для людей. Оказалось, что инфекция оказалась весьма вирулентной по отношению к человеческим организмам, смертельной и к тому же очень заразной. При отсутствии у людей того времени даже начальных знаний для борьбы с пандемией и вообще элементарных правил санитарии болезнь привела к тому, что всего за одно крысиное поколение вымерла почти половина человеческого населения униона. Впрочем, этот факт очень долго скрывался от населения и о настоящей трагедии войны, узнало лишь следующее поколение крыс.

Что касается героев рассказа. Король Пуччи правил еще довольно долго, хоть в последнее время сильно страдал от ожирения и возникших на этой почве болезней. Потому появлялся на публике крайне редко и в основном был занят выпуском бесчисленных мемуаров, которые зачастую, особенно в последнее время, могли противоречить сами себе. Лариса Хари-Мата прожила еще совсем недолго, потому как попалась на двойном агентстве и, по слухам, была повешена где-то за пределами униона. Сайман Куцехвост прожил долгую и насыщенную жизнь, до самой старости служа при дворе. Никого из бывшей комиссии по обороне коммуны, расформированной сразу после войны, он более не встречал и предполагал, что всех их в лучшем случае выдворили из униона, в худшем — отправили вслед за Арчи Саксом воевать с дельфинами. После смерти короля Сайман ушел в отставку и посвятил себя преподаванию и педагогике, открыл свою гуманитарную школу имени своего наставника Мао Дзе, где помимо прочего обучал юнцов пути критического мышления, философии и ораторскому искусству. До конца дней он ходил с нескрываемой печалью в глазах, которую крысы списывали то на тяжелую государственную работу, а затем на мудрость и осведомленность прожитых лет. Умер он в окружении своих учеников, напоследок завещав им «жить своим пониманием и хранить пуще всего суверенность души и личности». Похоронен он был с почестями по завещанию на заднем дворе родного подразделения хим-аграрной разведки.

 

Послесловие

Груз ответственности, который тяжелой ношей послевоенных последствий лег на плечи нового поколения крыс заставил пересмотреть некоторые принципы, по которым до сих пор существовало общество. Во избежание подобных ужасов войны в будущем была принята инициатива, которая подразумевала собой шефство и покровительство менее развитых форм жизни. Инициатива в первую очередь была направлена на человечество, которому благоволил тогдашний король Пот Пол, известный своим мягким характером и развитым чувством сострадания и сопереживания. Его стараниями решено было наладить связь (что до сих пор было запрещено идеологией) с людьми и поделиться некоторыми крысиными достижениями, которые бы позволили людям выжить. Народ, чувствуя свою вину перед менее развитыми собратьями, поддержал законопроект, еще не понимая, какими неожиданными последствиями это им грозит. Специальная комиссия провела исследования социальной структуры людей и выявила, как ей показалось, достойных, наиболее ответственную и разумную группу людей, с которыми и предполагалось войти в контакт. Это было сообщество вольных каменщиков, которые показали себя целеустремленными и прогрессивными личностями.

Так и оказалось. Вот только почему-то этих личностей интересовало не столько благополучие человечества в целом, сколько себя в частности. И более всего они желали узнать развитые крысиные техники политического и психологического воздействия на массы. Не ожидая никаких хитростей от столь примитивных созданий, крысы охотно и подробно, хотя и в снисходительно рассказывали все интересующее.

Век крыс гораздо короче человеческого, поэтому понадобилось много поколений для граждан конфедерации, чтобы в полной мере обучить не слишком умных подопечных. За это время люди стали таким привычным и повседневным, что основная масса крыс вообще редко вспоминала про них. После того как человечеству была отдана вся информация, имевшаяся в запасе у крысиных специалистов, люди вместо того, чтобы идти и просвещать своих собратьев, наоборот, закрылись от них в тайное общество и стали открываться только определенным представителям своего рода, принимая их в свою группировку. Когда крысиное сообщество пришло за разъяснениями, ему тактично и по всем правилам дипломатических переговоров (искусству которого их же обучили крысы) оправдались, ссылаясь на то, что основные массы еще не готовы к принятию таких изменений. А вскоре случилось нечто, что положило конец развитой крысиной цивилизации в том виде, которая она существовала до сих пор. Примерно в одно и то же время вблизи от самых крупных коммун в унионе крысы стали замечать людей, которые производили странные манипуляции с почвой и водными источниками. На отправленный запрос каменщики, которые к тому времени разрослись в могущественную тайную организацию, ответили, что это испытания новой техники для анализа окружающей среды. Беспечные крысы вновь отнеслись к этому с беспечностью. Как паук не страшится мухи, пойманной в сеть, так и крысы прибывали в полной уверенности в своем абсолютном превосходстве над людьми.

Доподлинно неизвестно, в чем причина и виноваты ли в этом люди, но с того года началась медленная стагнация крысиного генофонда. Каждое следующее поколение рождалось все более умственно отсталым в сравнении с предыдущим. Происходило это сначала очень медленно, так что это списывали на нравы современной молодежи и воспитание. Но уже через год, стало очевидно, что случилось неладное. Вот только к тому времени старшее поколение уже не имело силы что-то изменить, а новым на это уже не хватало мозгов. В общем, так или иначе, но за каких-то двадцать лет крысиное общество повсеместно скатилось до уровня диких животных. Хотя по странным обстоятельствам остались чуть умнее прочих подобных обитателей суши, из-за чего в дальнейшем стали массово использоваться для мучительных и унизительных человеческих научных опытов.

Можно лишь гадать, является ли это местью людей крысам за учинённый некогда геноцид людей с помощью биологического оружия либо это ирония судьбы и простое совпадение, но факт остается фактом. На данный момент популяция крыс процветает на планете, несмотря на их интеллектуальное упадничество, человечество же, несмотря на свою развитость, находится в серьезном кризисе. В любой момент оно может исчезнуть с лица земли под влиянием собственных амбиций и гипертрофированного, нездорового эгоцентризма, граничащего зачастую с клиническим идиотизмом.

Является ли подобная участь естественной для любого вида, взращенного интеллектуально в условиях естественного отбора, либо это частный случай в рамках особенностей отдельного вида, сложно сказать. Тем не менее этот вопрос является актуальным и по сегодняшний день, оставляя за собой большое поле для размышлений и переосмыслений для каждого.