В то лето я нуждался в тишине. Назовите это вдохновением или чем угодно, но привычные голоса, что безумолку шепчут свои  истории, вдруг смолки и я очутился в пустоте.  Исчезли брошенные на землю крошки,   я  заблудился в лесу. Я испугался, мне стало страшно, что они никогда не вернутся.   Или это я стал глух к их зову? Вокруг слишком шумно и беконечный вой цивилизации заглушает их слабый шёпот. Так или иначе, но в то лето я очень нуждался в тишине. Один из тех людей, которых мы обычно причисляем к  друзьями, и чьё пристуствием вызывает у нас меньшее отвращение, чем присутсвием всех остальных, видя скорбное состояние моего духа, не смог остаться в стороне, за  что я ему  безмерно благодарен. Друзей у меня не так уж много, да и вообще, к людям я отнушусь с некоторой степенью недоверия.  Наверное потому, что никому из них не удалось сделать меня счастливым. Да и что такое счастье – всего лишь мгновение на бесконечном пути разочарований.  Вы, наверное, считаете меня пессимистом? Отнюдь, к таковым я себя не причисляю и уж если обязательно давать себе определение, то я бы назвал себя циником.  Увы, но все писатели сумасшедшие. Им трудно жить среди нормальных людей. Они переживают и пишут об этом, но стоит перестать, и им становится ещё хуже. Это как терапия, которая продлевает жизнь, но   избавляет от болезни.

В то лето я был болен как никогда. Градус моего цинизма зашкалил за отметку «что б вас всех…» и единственное, чего мне хотелось, так это выкопать бункер и провести в нём остаток дней, коих, по моему убеждению, осталось ни так уж много. Спросите сколько мне лет? Это сущий кошмар! Всякий раз, когда я произношу цифру «двадцать девять», меня бросает в холодный пот, а  в груди начинает колотиться. Хотя, по слухам, дальше – ещё хуже, так что убейте меня, когда мне стукнет тридцать. Постепенно я довёл себя до состояния, когда живые позавидуют мёртвым, и стал похож на человека, которому только что сообщили о смерти всех его родственников. Так вот, одному моему приятелю стало противно видеть мою рожу, и он решил что-нибудь с ней сделать. Поскольку он, в отличие от меня, считал себя гуманистом, то предложил всего лишь снять дачу и провести остаток лета на пленере.   Ему казалось, что вдалеке от  городского шума и суеты  я приду в норму, соберусь с мыслями и, наконец, смогу что-нибудь сочинить. Да, он сказал именно «сочинить». Видимо, он считал, что все писатели сказочники или  моё творчество больше напоминает вымысел, хотя я всегда считал себя самым правдивым человеком на свете. Я не стал с ним спорить  и, недолго думая,  принялся штудировать газету.  Из трёх десятков объявлений я выбрал именно это. Уж не знаю почему, но в отличие от остальных, текст показался мне  безупречным. В объявлении было всего три слова: сдаю, дача, Оболонский. Можно подумать, что Оболонский – это фамилия какого-нибудь графа, ну или на худой конец герцога, но это  всего лишь хутор в одном из наших районов.  Я взял карту и изучил местность. В десяти киломтерах от села Фё´доровка или Фёдоро´вка (точнее выяснить не удалось) виднелась то ли точка, то ли клякса. Вот этой клялксой и был мой хутор. Место гиблое, решил я, нормальный человек туда даже не сунется. Транспорт не ходит, население – десяток домов от силы, непролазная глушь, болота, голодные волки и бог знает что ещё, что услужливо подкинуло мне воображение. А ведь это самый главный капитал для человека, только оно позволяет создавать что-то из ничего.

Единственное, что меня беспокоило, так это расстояние. Трястись  по раздолбанным сельским дорогам  – не слишком большое удовольствие. А если  придётся ехать в город… Но на этой проблеме я не стал останавливаться и решил, что забью багажник вещами и провиантом, что б уж наверняка не вылезать из деревни до конца месяца. Плюс ко всему, если кто соберётся в гости,  то лишний раз подумает, а стоит ли ехать в такую глушь ради встречи, которую вряд ли назовёшь приятной.  Я набрал номер и обо всём договорился.

Накануне мной овладел беспокойный азарт известный всем путешественникам и первопроходцам, которых ждут опасные, но вместе с тем захватывающие приключения. Я проснулся в шесть утра и быстро собрался в путь. Романтическое настроение осталось за отметкой «семьдесят второй киллометр»,  где возле дороги гнил брошенный грузовик. Я хотел приключений, и я их получил. Часам к двенадцати я понял, что заплутал. Каким-то чудом, вырвавшись из плена полевых дорог, я попал в деревню. Увидев на пороге дома пожилую аборигенку, я слез со своего Росинанта и, покрутив на пальце стеклянные бусы, поинтересовался сетью местных дорог и достопримечательностей. Мои манеры, внешность и то с каким непревзойдённым остроумием я подбирал слова, не произвели на неё ни малейшего впечатления. Я был расстроен и удивлён. Уж кто-кто, а водитель такси знает подход к людям.  У меня закралась смутная надежда, что она всего-навсего умерла, и  я потряс её за плечо.  Старуха очнулась и последующие полчаса мы провели за увлекательной беседой о зороастризме и  навозе. Причем я говорил о первом, а она преимущественно о втором. Под конец из смеси русских и украинских слов я понял, что ехать нужно прямо и никуда не сворачивать. Я откланялся и вернулся за руль, точнее сел в седло. Я честно старался следовать её указаниям, даже когда дорога повернула влево, а потом разошлась в стороны. Минут через сорок я упёрся в озеро, выругался и развернул машину. На обратном пути мне встретился тракторист. Я обрадовался возможности пообщаться с нормальным человеком, но и тут меня постигло разочарование. Я посигналили  фарами и трактор остановился.  Когда я подошёл и открыл дверь, водитель буквально вывалился мне под ноги. Он был мертвецки пьян. Кое-как я запихнул его обратно, но не смог закрыть дверь. Тогда я вырвал какой-то сорняк и накрепко обматал им ручку, совершенно не заботясь о том, как он будет выходить, когда протрезвеет. К трём часам я был зол как чёрт и голоден как тысяча чертей. Решив перекусить, я открыл багажник и понял, что сумка с провизией оказалась в самом низу, и, что бы до неё добраться,  мне придётся выгрузить  все вещи. Это было уже  слишком,  я поехал дальше ещё более злым и голодным. Чудо свершилось, когда я начал коситься на стрелку уровня топлива, которая предательски клонилась к нулю. Из-за поворота показался паренёк, он шёл  навстречу. Последний раз я так радовался году в девяносто восьмом, когда в школе кто-то распылил  болнчик со слезоточивым газом  и  нам на три дня отменили занятия.

– Здорово дружище, – начал я знакомство, заговаривая с парнем через окно. Тот оторвал взгляд от дороги и кисло улыбнулся. Он шёл босиком, а из одежды имел только дырявые шорты. Его спина и руки почернели от загара,  волосы стали пегими, как лошадинная грива,  лицо покрылось таким слоем  пыли, что стало похоже на извлечённый из земли картофель. Большую часть времени он прохлаждался на улице. На вид ему было лет десять или чуть больше.

– Чё надо?

– Хутор Оболонский знаешь?

– Ну.

– И как туда добраться?

– Не знаю.

– Ты же сказал, что знаешь? – возмутился я, не выдержав очередного удара судьбы.

– Ничё не знаю, – сказал пацан и собрался уходить.

– Погоди! – крикнул я, вылезая из машины, – на вот, возьми.

Я вытащил из кармана мятую сотню и протянул ему.

– Ну как, вспомнил?

– Это чё за фигня?

Я удивился, решив, что сто рублей слишком мало.

– Ладно, ладно, вот ещё, – сказал я и добавил сотню.

Парень потерял всякий интерес и, отфутболив камушек,  пошёл дальше.

Меня бросило в жар, и я поспешил следом.

–  Сколько же ты хочешь?

Парень остановился, бросил на меня оценивающий взгляд и мастерски сплюнул на дорогу, издав звук похожий на выстрел пневматического ружья.

– Двадцатку гони.

Я растерялся.

– Двадцать рублей? – уточнил я.

Пацан полоснул меня ледяным взглядом.

– Не меньше.

Я судорожно стал шарить в карманах, выискивая мелочь, но потом вспомнил, что обычно  складываю её в пепельницу. Зачерпнув прогоршню монет, я  высыпал их в протянутую ладонь. Пацан отвернулся и стал пересчитывать гонорар, после чего со словами «чужого не надо» отдал мне три рубля. Я было запртестовал, но он сделал строгое лицо и покачал головой.

–  Сказал не надо, значит не надо.

Я побоялся, что он убежит.

– Так как насчёт Оболонского?

– Поехали, покажу.

Всю дорогу он лапал в салоне ручки и жал на кнопки. Особенно ему понравился стеклоподъёмник, и я добрых полчаса «наслаждался» его жужжанием.

– И скоко твоя тачка стоит? – спросил он в довершении.

Я честно назвал цену своей Калины, на что он присвистнул и ответил:

– Больше, чем корова.

Мы въехали в деревню без названия и я спросил, куда это он меня завёл.

– Фёдоровка, а за ней твой хутор, бывай, – сказал он,  вышел из машины и пошёл назад.

– Ты куда?

– Обратно.

Я забеспокоился. Не хватало, что б он схватил солнечный удар.

– Так давай подвезу!

– Не надо.

– Тебе ж идти часа два.

– Я полем, – отмахнулся он и нырнул в подсолнухи.

Километрах в десяти  от деревни я увидел дом похожий по описанию. Я жутко переживал, что хозяин не дождётся и укатит в город, но во дворе  обнаружилась потрёпанная и заросшая грязью нива. Я успокоился. Меня встретил мужик очень похожий на свою машину. Когда он стал с ней рядом, я начал путаться, кто из них кто. Я извинился за опаздание, он буркнул что-то в ответ и повёл меня по участку. Осмотрев усадьбу, мы ударили по рукам.  Плата была столь ничтожной, а природа столь прекрасной, что отказаться было невозможно. К тому же я слишком устал, что чтобы ехать обартно. Где заканчивались владения, хозяин не знал. Забора нет, и заросший чертополохом огород плавно переходит в пшеничное поле, которое тянется до самого горизонта. С других сторон усадьбу окружает бурьян. Сотни метров бурьяна и непролазных зарослей. А вот дом мне понравился. Такого уродца я ещё  не встречал. Каменные стены, земляной пол, на крыше черепица, а на ставнях засовы с отверстиями  для  замков. На вопрос, сколько же ему лет, хозяин долго морщил лоб, тёр подбородок и загибал пальцы. В итоге он заключил, что дом очень старый. Прадед его был помещиком и жил по соседству. Но  тот особняк давно рухнул, осталась только эта конюшня, которую перестроили в жилое помещение. И действительно, дом был длинным и узким, с маленькими окошками и широченной дверью. Меня предупредили, что дом поделён пополам и вторая половина всегда заперта. Я не стал возражать, какая мне, собственно, разница.  Хозяин уехал, и я пошёл за вещами. Мне достались две маленькие комнаты, одна из которых служила прихожей, другая спальней. Из вещей только кровать на пружинах, пузатый холодильник Бакы, облезлый стол и два старинных очень липких стула. В сенях, правда, ещё стоял сервант, забитый книгами и паутиной.

Первую неделю все было прекрасно. Я хорошо спал, сытно питался, ходил в лес, на рыбалку. Нервы мои окрепли, здоровье поправилось, ещё чуть-чуть и я снова возьмусь за перо, но… Я точно помню, что это была пятница. Вечер пятницы, часов семь или восемь. К дому подъехала машина, из неё вышли двое: один длинный, другой коротышка, –  и стали суетиться возле запертых дверей. На всякий случай я взял топор и вышел поздороваться.

– Ты кто такой? – спросил меня длинный.

– Это вы кто такие? – ответил я и закинул топор на плечо.

Коротышка пнул соседа локтем  и сказал:

– Это, видать, съёмщик.

– Кто? – не понял длинный.

– Арендатор, Палычь говорил, что хочет сдать дом.

– А… – протянул длинный.

– А вы, значит, родственники? – спросил я.

– В некотором роде, – ответил коротышка. – Вон, племяшка его, – сказал он и мотнул головой.

Из машины вышла девушка и поздоровалась.

– Это арендатор, – пояснил коротышка.

– Очень приятно, – сказал девушка и сделал что-то вроде реверанса. Меня зовут Ксюшей, а эти оболтусы – Лёша и Миша.  Она мне не понравилась. Волосы  собраны в хвост и перетянуты какой-то жуткой резинкой.  Лицо узкое, нос длинный,  сама  тощая, а ноги и бёдра слишком полные. К тому же от близко пассаженных к переносице глаз, кажется, что она всё время косит.

– Миша, – сказал коротышка и крепко сжал мою руку.

– Алексей, –  поздоровался длинный.

– А вы у нас надолго? – спросила девушка.

Я пожал плечами.

– Наверное, до конца лета.

– Вот здорово, а то я всё одна и одна, – сказал Ксюша, хлопнув в ладоши.

Похоже, что-то случилось с моим лицом, хотя я старался быть невозмутимым, но девушка скривилась и отвела взгляд.

Иметь соседей – наказание, которое мы получаем за самые тяжкие грехи.  Я понял, что отдых испорчен. Что б вас всех,  подумал я  и пожалел, что не могу снять необитаемый остров.

– Хватит болтать, – сказал коротышка девушке, – лучше разбери сумки.

Они зашли в дом и провозились там до ночи. А потом  ушли в поле. Я видел, как свет фонариков мелькал в темноте, постепенно исчезая из виду. Что б вас всех, подумал я, и на всякий случай запер дверь на засов. В четыре утра меня разбудил шум. Они сидели на лавке  под старой шелковицей  и громко смеялись. Я закрыл окно, нырнул под одеяло  и постарался уснуть. Завтра же утром придётся съехать, подумал я, но потом вспомнил, что уже заплатил за  месяц вперёд и расстроился ещё больше.

Встал я поздно. Я был зол. Бессонная ночь выбила меня из колеи, и я понял, что не смогу сесть за руль и пол дня трястись по ухабам. В таком погребальном настроении я оделся и вышел во двор. Мужчин не было. Девушка в одиночестве сидела  за столом, который они вынесли из кухни. Моё внимание привлёк   странный балахон  наполовину закрытый сеткой, который болтался на ветке. Девушка поздоровалась. Я молча прошёл к умывальнику.

– Вы что же, совсем не рады меня видеть? – спросила она, уплетая бутерброды.

Я сполоснул лицо и набрал в рот воды. От холода заломило зубы, я быстро выплюнул её и ответил:

– Безумно.

– Безумно рад или нет?

– Скорее нет, чем да, – буркнул я.

Мне не хотелось чистить зубы при посторонних, слишком интимная процедура, что бы выставлять её на показ. Мне было непритяно, что эта Ксюша так пристально рассматривает моё помятое ото сна лицо. К тому же я вспомнил, что не брился несколько дней.

Ксюша перестал жевать.

– Отчего же? – спросила она, стерев с подбородка след от   масла.

Я хотел промолчать, но все же ответил.

– Милая барышня, видите ли в чём дело, я приехал сюда отдыхать, понимаете о т д ы х а т ь…

– Ну, конечно, понимаю, – весело сказал девушка, – хотите бутерброд? С ветчиной, – уточнила она.

– Благодарю, я был бы вам признателен, если бы вы вели себя чуточку тише. Скажем, ложились спать до полуночи, а не после и не ржали как лошади, – сказал я и достал из кармана зубную щётку, но спохватился и спрятал её обратно. Мне пришлось выйти в сад, что бы почитсить зубы. Я надеялся, что меня никто не увидит, но тут же услышал  шаги.

– А, вот вы где…

Я сплюнул пену.

– Какого чёрта вам нужно?!

– Ах, простите, я помешала, но для этого не обязательно прятаться. Могли бы почитсить зубы и во дворе. Все нормальные люди так и делают.

– А я не нормальный! – вспыхнул я, – н е   н о р м а л ь н ы й! Ясно вам!?

–  Вы всегда себя так ведёте?

– Как  так?

– Как болван.

Я прополоскал рот.

– Только когда злюсь, – сказал я и понял, что сжал тюбик в кулаке и  выдавил всю пасту.   Девушка посмотрела на землю, туда, где  горкой застыло мятное желе и покачала головой.

– И часто вы злитесь?

– Послушайте, вам не надоело?  Вообще-то я снял весь дом и никто не говорил, что у меня будут соседи. Мало того, вы являетесь ночью, орёте до утра, а потом делаете вид, что ничего не случилось! Не надо держать меня за дурака! Я сейчас же  соберу вещи и уеду, а своему дядьке или кто он вам там передайте, что большего прохвоста я не встречал!

Девушка прищурилась и улыбнулась.

– Когда закончите, я вас покормлю, – сказал она и пошла по тропинке к туалету.

Какое-то время я бродил среди старых  жердёл и яблонь с зелёными и твёрдыми плодами. На вкус – жуткая кислятина.  Здесь вообще всё отвратительно. Я сломал ветку, которая чуть не выколола мне глаз  и вернулся во двор. Девушка уже сидела за столом и копалась в телефоне. Терпеть не могу, когда они так делают. Я имею в виду молодёжь. Сам-то я давно вычеркнул себя из этого списка. Временами мне вообще кажется, что я живу тысячу лет.

Девушка отрезала горбушку, намазала её джемом и протянула мне.

– Хотите?

Я остолбенел.

– Вы в своём уме?

– Как будто бы  да. Кофе ещё горячий, впрочем, если вы не любите кофе, есть чай. Вам какой: чёрный или зелёный? Ах, простите, забыла сказать, что я вымыла руки. Не верите? Попробуйте какие холодные, – сказала девушка и протянула их в мою сторону.

Вот здесь мне стало любопытно, и я сел за стол.

– Где ваши мужчины? – спросил я, когда съел ветчину и выпил кофе.

Ксюша махнула рукой в сторону.

– На пасеке, вы разве не знали?

Я облазил всё вокруг, но никакой пасеки не видел. Заначит, она спряталась где-то в полях, куда я просто не дошёл.

– Так вот что это такое, – сказал я, указывая на балахон.

– Маска пчеловода, –  подтвердила Ксюша.

Я посмотрел в поле. Где-то там шумит миллиардная колония насекомых. Маленькое тельце, несущее в себе смертельную  угрозу.  Интересно, знает ли пчела, что жаля умирает? Что-то древнее,  доисторическое отложилось в их генах, заставляя жертвовать собой ради общего блага. Убить одного, что бы спасти миллионы. Природа жестока, она слишком легко идёт на жертвы и человек для неё всего лишь паразит, что копошиться в чужом теле.

– Вы ведёте себя как сноб. Вы даже на меня не смотрите, я вам не нравлюсь?

Я был  смущён. Не люблю, когда за мной подсматривают, особенно, когда пытаются разгадать мои мысли.

– Откуда  лексикон? – спросил я, подумывая, как бы поскорее смыться.

Ксюша гордо вскинула голову.

– Я филолог.

– Очень интересно… – сказал я, решая чем заняться: то ли прогуляться до деревни, то ли пойти  взглянуть на пасеку.

– Не очень-то вам интересно, – сказала она и скорчила гримасску.

Я постарался сделать что-нибудь с лицом и убрать с него кислятину.

– И где же вы работаете?

– Я учусь.

– Понятно.

– На третьем курсе.

– Очень мило.

– А потом буду работать в школе.

– Замечательно.

– Я очень люблю детей.

– В самом деле?

– Вам совсем не интересно? Я кажусь вам глупой?

Я отвлёкся от своих мыслей и посмотрел на неё. Она тут же опустила глаза и вцепилась в кончик косички, теребя на ней резинку. Сегодня она надела платье, очень скромное, простое платье, хотя я не запомнил, в чём она была вчера. Кажется в джинсах. Да, точно, поэтому ноги показались мне слишком толстыми.

– Просто я занят, – смягчился я, не желая её обидеть.

– Чем же вы заняты?

– Я думаю.

– Думаете?

– Да.

– Так просто?

-Да.

– И о чём же вы думаете?

Я пожал плечами.

– О разном…

Она взглянула на меня мельком, встала и начала убирать со стола.

– Я то же думаю.

– А вы о чём? – зачем-то просил я, понимая, что это уже смахивает на флирт.

– Не скажу, – ответила Ксюша и понесла тарелки в дом.

Сначала их следовало помыть, подумал я и пошёл к себе, что бы переобуться и взять записную книжку. Я всегда ношу её с собой. Мало ли что придёт в голову, а на память я уже не надеюсь. Когда я вышел – во дворе никого не было. Я решил уйти незамеченным и быстро нырнул в кусты сирени, собираясь обойти дом сзади и сразу выйти на дорогу. Здесь повсюду проложены тропинки, даже не знаю, кто по ним ходит, возможно, местная ребятня, хотя за неделю я не встретил ни одного человека.

Дорога изрыта и изъедена и напоминает лицо старухи, сплошь посечённое морщинами. Их глубокие складки полны пыли и копоти, которую не смывали годами. Когда идут  дожди, грузовики пропахивают  в земле колею. Борозды наслаиваются одна на другую, превращая дорогу в сплошное месиво. Потом грязь засыхает и каменеет. Я спотыкался, перескакивая с кочки на кочку, боясь промочить ноги в болотистых лужах, оставшихся в  рытвинах.  Я намеревался пройти километров пять-семь, потом свернуть к реке и вернуться домой берегом. День обещал быть прекрасным, и я совершенно забыл, что совсем недавно хотел всё бросить. Вот уж странная штука – настроение. Любая мелочь может испортить или привести его в порядок. Во всяком случае, сейчас я никуда не собирался. Возможно, это совпадение и впредь они будут вести себя тише, а о моём присутсвие и вовсе забудут. Да, это было бы прекрасно. Я могу вставать позже, когда они уже уходят на пасеку, и весь день проводить в лесу или на речке, а возвращаться, когда стемнее, что б не видеть их рожи. Ладно, бог с ними, в конце концов ничего страшного не случилось. Зато какая здесь природа… Какая тишина… только жужжание пчёл и стук дятла. Я сделал глубокий вдох и прислушался.

–  Подождите, подождите! – прокричал кто-то, и я вздрогнул.

Это была Ксюша, она неслась по ухабам, не разбирая дороги. Я остановился и стал ждать, скрестив на груди руки.  Не то что бы я разозлился, но в кампании я не нуждался точно, а уж в женской и подавно. На мгновение меня посетила странная мысль: броситься на утёк. В самом деле, почему бы и нет? Она меня точно не догонит, и  я, наконец, от неё отделаюсь. Но я этого не сделал по двум причинам. Во-первых, по обеим сторонам дороги росла крапива, и я не мог нырнуть в кусты, а, во-вторых, мне было лень бежать.  Я чувствовал слабость во всём теле. Сказывалась бессонная ночь и летняя духота.   В нескольких шагах от меня девушка оступилась, вскрикнула и схватилась за ногу.

– Помогите, ну, что вы стоите!

– Вы сделали это нарочно, – холодно сказал я.

– Что?

– Вы сделали вид, что подвернули ногу, – просто сказал я. – Но вы просчитались. Тащить вас обратно я не намерен. Так что либо вы прекрати притворяться и пойдёте домой, либо торчите здесь хоть весь день.

Ксюша сжала губы и вздёрнула подбородок.  Похоже, у неё это вошло в  привычку.

– Идите к чёрту, – прошипела она, выпрямилась и пошла обратно, а я двинулся дальше, только настроение было испорчено и я понял, что по-прежнему не могу работать.

Какое-то время я бродил по местным дорогам, пытаясь успокоиться и выветрить досадный инцидент. Потом вышел к реке и понаблюдал, как местные ловят рыбу. Такие снасти я видел разве что на иллюстрациях у Сабанеева[1]: просто палки с привязанной леской и гусиным пером вместо поплавка. Роль крючка выполняла загнутая игла. И на этот мусор они ловили рыбу! А на мой японский арсенал ничего кроме милюзги не шло, поэтому я давно бросил это занятие.  Попытка завести разговор с местными не увенчалась успехом.  Половина из них была в изредном подпитии, и это в одиннадцать утра! Может, в этом секрет рыбалки? Купаться мне не хотелось. Я вооще не любитель подобных развлечений и предпочитаю отдыхать на берегу. По дороге на моих сандалях лопнул ремешок, и они начали  слетать с ноги. Вдобавок меня укусила какая-то тварь, и я чувствовал, как щека твердеет и  наливается жаром. Часа через четыре я вернулся домой злой и голодный. Войдя во двор, я остолбенел. Меня поразил вид автомобиля, который я оставил недалеко от дома, в тени деревьев. Он весь был избит жердёлой. Расплющенные плоды остались лежать на крыше и капоте, а по бокам стекала сладкая мякоть, вокруг которой собирались пчёлы. Я подбежал и принялся очищать кузов руками, сметая на землю липкую кашу. В некоторых местал остались вмятинки. Не могу сказать, что я души не чаю в своей Калине, но меня бесит, когда хорошую вещь портят чьи-то поганые руки. Я сжал кулаки и пошёл к соседям, считая про себя до десяти. Скандала я не хотел, но спускать это с рук то же был не намерен. Такого отношения я ничем не заслужил, и пусть хотя бы потрудятся объяснить, что это, чёрт возьми, значит!  Ксюша сидела на крыльце и читала книгу, скинув босоножки и опустив ноги на каменные ступеньки.

– Зачем вы это сделали? – спросил я, скрипя зубами.

Она посмотрела на меня с видом монашки, получившей первое причащение.

– Что вы имеете в виду?

– Зачем вы это сделали? – повторил я, свирепея.

– Но что я сделала, вы говорите загадками.

– Моя машина, это ваша работа?!

– Боже мой, а что с вашей машиной? – спросила она и хлопнула себя ладонью по лицу.

– Прекратите паясничать, она вся загажена абрикосом.

Ксюша покачала головой.

– Зря вы поставили её под дерево.

– Под дерево! Вы сказали под дерево! – заорал я, – но там нет ни одного абрикоса!

– Значит, их принесло ветром…

– Похоже, этот тот же ветер,что  унёс ваши мозги! – рявкнул я и зашагал прочь.

– Подумаешь какая ерунда. Вы просто не джентльмен! – крикнула она вслед.

– Вы то же, – ответил я.

День был испорчен, и из дома я больше не выходил. А часов в одиннадцать погасил свет и лёг спать. Я ворочался  больше часа, снова и снова прокручивая в голове сегодняшний день. Если так пойдёт дальше, то на долго меня не хватит. И чего она от меня хочет? Может, стоит поговрить с этим Мишей? Нет, уж это в последнюю очередь. Не хватало ещё жаловаться на какую-то девку… А вообще-то, что меня держит? Соберу манатки и ищи ветра в поле. Надо узнать в деревне, а вдруг какая-нибудь тихая глухонемая старушка без родственников сдаёт дом или на худой конец комнату. Луше уж так, чем здесь. И чего ей от меня нужно…

Меня разбудил страшный шум.  Я вскочил с постели, нащупал на столе телефон и проверил время. Так и есть: четыре утра. Какого дьявола они разорались! Я подошёл к окну и прислушался. Голоса  мужские и женские, только слов не разобрать, ветер уносит их прочь.  Я распахнул форточку. Запахи и звуки ночи ворвались в комнату и чуть не сбили меня с ног. Тут было всё: от стрекота сверчков, до воя ветра и лая собак, – и где-то вдалеке  шум перебранки. Похоже на семейную ссору.  Как я ни высовывался из окна,  всё-равно ничего не разглядел и испытал что-то вроде досады. Как и любой писатель, я довольно любопытен.  А что если именно здесь и кроется новый сюжет? Но сегодня мне им не завладеть, и, захлопнув окно, я лёг обратно. На рассвете  мне  удалось уснуть, но в семь утра я уже был на ногах. Мне снилась такая дрянь, что я был рад проснуться.

Во дворе никого, я достал из холодильника провизию и решил позавтракать на свежем воздухе. Утром хорошо, такая свежесть и прохлада. Ветерок приносит запахи полевых трав. В голове немного проянилось, и я уже не чувствовал себя таким несчастным.  Я хотел поскорее закончить завтрак и прогуляться, пока солнце не успело раскалить воздух. Мне повезло, во двор так никто и не вышел, но  я поймал себя на мысли, что начинаю о ней думать и даже немного жалею,  что её здесь нет. Это было простое любопытство. Если рядом есть какая-то тайна, моё воображение не даёт мне покоя, и я во что бы то ни стало должен её разгадать.  Убрав со стола, я запер дверь и отправился в путь.  Мне хотелось посмотреть пасеку. Хотя вру, мне хотелось взглянуть на этого Мишу и понять, что он за тип. Раньше я не обращал на него внимания, да  мы почти и не встречались, но теперь… мне хотелось увидеть его и всё. Странное желание. Смутно я понимал, что хочу оценить его как соперника. Но скажи мне это кто, и я бы врезал ему по морде.

Я примерно знал, какой дорогой они ходят, но всё равно заблудился. Кажется, я успел обойти весь район, прежде чем наткнулся на прицеп. Обычный тракторный прицеп с открытыми бортами. Он стоит в посадке, в тени акаций. Вокруг гудят пчёлы, влетая и вылетая из раставленных в шахматном порядке ульев. Если смотреть против света, то видно, как   из-за них небо стало серым, будто  по экрану телевизора идёт помеха. Их гораздо больше, чем я думал. Несколько штук уже пристало ко мне, кружась возле головы и норовя сесть на нос. Я начал отгонять их руками, но кто-то крикнул:

– Не дёргайтесь! – это был длинный. – Что это вас занесло?

– Да так, вышел на прогулку, – сказал я.

Он был в полном облачении.  Лица под сеткой не видно, но в голосе я услышал недовольство. Он даже не потрудился протянуть мне руку, впрочем, на нём были  резиновые перчатки, такие толстые, что пальцы  почти не гнулись.

– Плохое место для прогулки. Начался облёт, – объяснил он, – с утра выходит молодняк. Кружит рядом, пока ни поднимется солнце, а потом за работу.

– Понятно, – ответил я.

– И сколько у вас ульев?

–  Шестьдесят один. Там, за посадкой, ещё два прицепа.

Я присвистнул.

– Так  вы тут и ночуете?

– Приходится. Бросить нельзя – поворуют.

Я кивнул.

– А я думал, у вас это вроде хобби, так летнее развлечение…

Длинный усмехнулся.

– Да уж, развлечение… Бросить бы всё к чёртовой матери! Надоел это сезонный бизнес. Всё лето пашешь, а зимой лапу сосёшь. Да и толку-то…

– И долго вам с ними возиться?

– В каком смысле?

– Ну, долго они тут будут стоять?

– До второй качки, пока донник отойдёт и люцерна. А потом на подсолнух поедем. Тут километрах в пятидесяти колхоз, так там подсолнуха до самого горизонта. Если повезёт, ещё два урожая снимем.

– Понятно.

Я смотрел по сторонам, выискивая коротышку, но его нигде не было.

– Что ж, тогда  удачи, – попрощался я.

– Только прямо не ходите, лучше вернуться, – предупредил длинный.

Я не стал спорить и  пошёл обратно. Ещё из далека я разглядел девичью фигурку и ускорил шаг, за что тут же себя поругал.  Ксюша мыла посуду в тазике. Рядом стояло ведро с водой.

– Хорошо спали? – спросила она, когда,  запыхавшись, я приземлился на скамейку.

– Ве-ли-ко-леп-но, – произнёс я по слогам.

Уж не издевается ли? По лицу не скажешь. Сегодня она выглядит свежее. Распущенные волосы свободно спадают на плечи и делают её лицо не таким худым и длинным. Она даже слегка подвела глаза, они стали ярче и выразительнее. Я поглядывал на неё из-под тишка, пока она вытерала тарелки и поймал себя на мысли, что мне хочется до неё дотронуться, просто почувствовать мягкость её тела.

– Вы завтракали? – спросила Ксюша и откинула со лба волосы.

– Благодарю.

Она посмотрела на меня внимательно, будо ища каких-то доказательств.

– Вы рано встали.

– Н-да, ходил на вашу пасеку…

Ксюша вытерла руки, а потом спросила:

– Зачем?

В её голосе слышалась тревога, но я не придал этому значения.

– Просто, разве нельзя?

Она опять посмотрела, ох уж этот взгляд.

– Хотите вареников? Ленивые…

Я хотел отказаться, но почувствовал, что уже нагулял аппетит.

-А давайте.

Она бросила посуду и убежала в дом. Через минуту весь стол был заставлен  яствами. Она села напротив и стала смотреть, как я ем. У меня тут же пропал аппетит, но я сумел запихнуть в себя три вареника и съесть ложку мёда.

– Спасибо.

– Как, это всё? – удивилась Ксюша. – Вот поэтому вы такой худой. А жена вас не очень-то балует.

Я улыбнулся, конечно, она  поняла, что я не женат, иначе я бы вряд ли поселился в этой глуши.

– Это от нервов, -пояснил я.

– Отчего же вы нервничаете?

– От разного…

– У вас вид человека, лишённого всяких проблем.

– Неужели?

Я несколько огорчился. Вот уж не думал, что выгляжу этаким эпикурейцем.

– Я не то сказала, простите…

Ксюша опустила взгляд, рассматривая бегущего по столу муравья, а потом спросила:

– Сколько вам лет?

Я решил сказать правду.

– Двадцать девять.

– А мне двадцать один, – весело сказала она и хихикнула. – Но вы вяглядите гораздо моложе, нет, правда. Я думала, вам двадцать пять или меньше.

«Или меньше…», – повторил я про себя, понимая, что она врёт, и на самом деле выгляжу я отвратительно. К тому же я вспомнил, что сегодня не брился и теперь, наверное, похож на бродягу. Я  сразу скис и решил попрощаться.

– Ещё раз спасибо, – сказал я и встал из-за стола.

Ксюша подскочила вместе со мной, засуетилась и сбросила со стола кружку. Остатки кофе брызнули на мои шорты.

– Простите, я нечаянно. Правада, я не специально…

–  Ерунда, – отмахнулся я, прикидывая, что осталось в гардеробе.

– Мне очень жаль, правда, – у неё был такой вид, что я испугался, как бы она ни заревела.

– Пустяки, – сказал я, принимая самое беспечное из всех доступных мне выражений.

– Нет, нет, давайте я постираю.

– Это лишнее, – сказал я.

– Как же, я должна всё исправить, снимайте! Давайте, к вечеру они высохнут.

Я не хотел их отдавать. Честно сказать, я боялся, что она сделает ещё хуже.

– Вы не против, если я сниму их в доме?

Я переоделся и отдал ей шорты. Взамен пришлось надеть светлые брюки в которых я приехал. Не слишком подходящий наряд для деревни, но другого у меня не осталось.  Я совсем забросил хозяйство, и сумка с грязными вещами валяется под кроватью.

– Вы куда-то идёте?

Я толком и сам не решил, но сказал, что иду на речку. Сказал и сразу понял, что не пойду.

– А можно с вами?

– А как же шорты?

Ксюша закусила губу.

– Вы правы… Но, может быть, я приду позже?

– Вряд ли я задержусь там надолго, – сказал я и простился. Я испугался, что она пойдёт следом, к такому я ещё не готов. Герой-любовник – не моё амплуа, мне больше подходит роль рассудительного и занудного старикашки, который вечно учит тому, в чём  не разбирается сам. Читать морали – давно вошло в  мою привычку, и мне неоднократно намекали, что в моих грошовых советах никто не нуждается. Да я и сам это знаю, но сделать с собой ничего не могу. Видимо, в этом беда всех писателей. Будто бы прочитав мои мысли, девушка  не двигалась с места,  пока я ни вышел на дорогу.

На речку я всё же заглянул, хотелось посмотреть, как местные ловят раков.  Они всегда приходят в это время, но сегодян я никого не встретил и, чувствуя себя обманутым,  побрёл обратно. Слишком рано, что бы возвращаться домой,  и я пошёл по дороге, не представляя, куда она ведёт. По пути я встретил старика. Он вёз тачку полную скошенной травы, но у него отвалилось колесо и приладить его в одиночку  не получалось. Я помог разгрузить траву и починить тележку. Вот уж не думал, что сегодня мне пригодяться навыки таксиста. Он долго благодарил, потом спросил, куда я иду. Я честно сказал, что иду прямо, но куда именно не знаю. Он предупредил, что через три километра украинская граница. Я ответил, что скоро поверну обратно. На этом мы и расстались. Я долго провожал его взглядом, пока он ни скрылся за поворотом. Хорошо быть вот таким стариком. Ни о чём не думать, ничего не бояться. Только и забот, что накормить скотину, да прополоть грядки. А я бы мог про него написать. Его лицо и руки: грубые, морщинистые, коричневые от грязи и загара,  и глаза, мутные и влажные, словно подёрнуты пеленой, и запах табака, которым, наверное, он пропитался насковзь. О, это старик Хэмингуэя. Крепкий, бесстрашный и непобедимый. Его не сломит ни старость, ни стихия. Он как вековое дерево, которое если вырывает, то только с корнями. Жаль, что это уже написано. Иногда мне кажется, что люди давно написали всё, что можно, и мне почти ничего не осталось.     Немного я постоял у яблоневого сада. Здесь яблоки лучше и спелее, чем в усадьбе, но есть их ещё рановато.  Я сплюнул кислую мякоть и пожалел, что мне не чем запить.

Какое-то время я стоял и смотрел на муравейник. Такие увидишь не часто. Мегаполис. Я наклонился и воткнул в него соломинку.  Пара больших и чёрных муравьёв тут же поползла наверх. Я подождал, пока они доберутся до пальцев,  потом перевернул соломинку,  и они побежали обратно. Странно, почему они  всегда ползут вверх? Ведь вниз должно быть проще.

– Ах, вот вы где!  – Я вздрогнул и выронил соломинку.  В этом платье она была прелестна и такая тоненькая фигура. Солнце просвечивает ткань, и я заметил на её груди два тёмных бугорка.

– А я вас искала, – весело сообщила Ксюша.

– Что-то случилось? – сказал я и почувствовал, как язык прилип к нёбу.

– Вовсе нет.

– Тогда что же?

Она перестала смеяться.

– Просто… Просто я подумала, что вам скучно…

– Мне не бывает скучно, – ответил я и поругал себя за грубость.

– Вы… вы хотите, что бы я ушла?

Я хотел, что бы она осталась, но не хотел этого показать. Я боялся разрушить ореол взрослого мужчины, что  помогал мне сохранять  хладнокровие. Я приехал сюда в поисках тишины и покоя, а нашёл…  Собственно, почему я должен её прогонять, разве это преступление? Мы немного погуляем и больше ничего. Сказал  себе я, в тайне надеясь на что-то большее.

– Как вы меня нашли?

Ксюша оживилась.

– Я пошла на речку, но вас там не было, а по дороге домой встретила старика, он и сказал, где вас искать. – Ответила она, подошла ближе и взяла меня под руку. Теперь мы шли вместе. Я чувствовал, как она жмётся к моему бедру, как её дыхание касается моих щёк и её запах – сладкий запах медовых сот, и вся она, словно мёд в вине.

Мы говорили о всяких глупостях, много смеялись и уходили все дальше и дальше. Внезапно я услышал рёв мотора. Из-за поворота, подлетая на кочках, выскочил армейский УАЗ и понесся на нас. Только сейчас я понял, что мы перешли границу, перешли нелегально, а у меня даже не было с собой паспорта. Я схватил Ксюшу за руку и рванул в лес. Где-то сзади скрипнули тормоза, и я услышал топот сапог. Мы неслись, не разбирая дороги. Ветки хлестали по лицу, камни рвали подошву, я старался держать Ксюшу позади, что бы уберечь от колючек. Она молчала, я лишь слышал её дыхание, такое же хриплое и сухое как у меня. Не знаю, сколько мы пробежали, может километр, а может и больше, но нам пришлось вернуться на дорогу, когда лес стал непролазным.  Я оглянулся и увидел, как над полем поднимается столб пыли. Значит, они поехали обратн. Я остановился и упёрся руками в колени. Сердце колотит, мне не хватает воздуха. Во рту стоит мерзкий металлический привкус,  грудь распирает от каждого вздоха.

– Что это было? – спросила Ксюша, когда смогла говорить.

– Мы перешли границу, – сказал я, осматривая одежду. Футболка порвалась в двух местах, а на животе проступила красная полоса.

Ксюша вскрикнула.

– У вас кровь!

– Да, – смутился я, – веткой зацепило.

– Дайте посмотрю, – сказала она и бесцеремонно задрала футболку. Потом села на корточки, намотала подол на палец, лизнула его и провела по ране.

– Что вы делаете?

– А что? Когда я разбивала коленки, мама всегда так делала и всё заживало.

– Моя мама использовала зелёнку, – заметил я.

Ксюша встала и надула губы.

– Если у вас есть зелёнка, валяйте, я с собой не взяла. Откуда мне было знать, куда вы меня потащите!

– Простите, – возмутился я, – но я никуда вас не тащил, скорее вы…

– А знаете что, – она разозлилась и стала такой забавной, забавной и очень красивой, – катитесь к чёрту! – сказала Ксюша и ускорила шаг. Я улыбнулся, но догонять её не стал. Мне нравилось, как она идёт по дороге, легко и свободно, словно мотылёк, порхая от одного лепестка к другому. Потом она сняла босоножки и пошла босиком. Я не удержался и крикнул: «Браво!». Она обернулась и показала язык.

За окном сумерки, знакомый стрекот сверчков наполняет комнату, кажется, они спрятались где-то под кроватью, но я  заглядывал туда дважды и ничего не нашёл. Я сижу за столом, передо мной открытый ноутбук, я смотрю в серый прямоугольник экрана и все никак не решаюсь нажать кнопку. Я чувствую, как внутри что-то зреет, что-то большое и могучее – верный признак, что пора браться за перо. Но я не могу себя заставить, стоит сосредоточиться и я думаю о ней. А ведь она рядом, совсем рядом. Если приставить к стене ухо, я, наверное, услышу её голос, но мне это не нужно.  Я закрываю глаза, и он звучит во мне. Хочется выйти во двор и поискать её там, встретиться взглядом, узнать сердиться ли она на меня. Но я сижу в комнате. Я знаю, что в это время её мужчины приходят на ужин, а потом до самого утра уходят сторожить пчёл. Но, может быть, они дежурят по одному и кто-то остаётся в доме? Я не знал наверняка. Я вообще не знал кто этот Миша  и какие у них отношения, но стоит ему на меня взглянуть,  и я выдам себя с головой. Мне не нравится его взгляд. Он  мало говорит, почти не здоровается, но смотрит так, будто вонзает в тебя нож, даже мурашки по телу. И что она в нём нашал? Или между ними ничего нет? Странно, притащиться сюда с двумя мужиками… Нет,  они определённо вместе. Тогда как объяснить её поведение? Конечно, она же сказал, что ей не с кем развлечься. Значит, я выступаю в роли Тонио, а коротышка – обманутый Канио.  Забавно, забавно… И всё же я  чувствую себя скорее паяцем, нежели любовником.

Мне не хотелось ссор, я терпеть не могу драться, мне не нравится выяснять отношения. Но  я прекрасно понимаю, что рано или поздно это придётся сделать. Пока же я просто  смотрю в монитор. Желание писать прошло, и я сижу без всякой цели. Видимо, этим летом я не сделаю ничего путного. Глупая идея: искать тишины и уединения, – для этого надо   ехать не в деревню, а лететь на Луну. До полуночи я сидел за компьютером, тщетно пытаясь выйти в Интернет. Сеть то появлялась, то пропадала, так что в итоге я захлопнул крышку и лёг в кровать.

Вскоре я услышал, как они снова ссорятся. Так и есть, значит, коротышка остаётся на ночь. Они кричали недолго, но мне  показалось, что я слышал  чей-то плачь, но это мог быть шелест листьев. Уснуть я не могу, за то теперь знаю на потолке  каждую трщенку. Я вспомнил, что в прихожей стоит сервант доверху забитый книгами. Я раскрыл его пыльные потроха и наугад потянул за корешок. Это был «Капитал» Маркса, и я поторопился сунуть его обратно. К сожалению, остальной фонд был в том же ключе. Мне попадался то Ленин, то Борхард, то учебники по политэкономии. Единственная сносная вещь – подшивка журнала Крестьянка за семьдесят восьмой год. Я вытащил всю стопку и вглубине увидел знакомое название: Джуд Незаметный, повести и рассказы.  Я достал книгу, сдул пыль и начал листать страницы.

Проснулся я  от странного чувства, будто на меня  смотрят. Я открыл глаза и похолодел от ужаса. Говорят, что от страха волосы встают дыбом,  именно это со мной и произошло. В бледном свете луны отчётливо виден чей-то силуэт. Фигура не подвижна, и лишь её тень колышется в волнах занавески. Меня подбросило с кровати,  я схватил первое, что подвернулось под руку (это был Томас Гарди), и швырнул в призрака. Тень шарахнулась в сторону, но напоролась на  стол. Звякнула посуда, потом на пол грохнулся чайник. За это время я нажал на телефон и включил подсветку. В комнате стало сумрачно, но я разглядел маленького человека – это был Миша.

– Какого дьявола вы тут забыли? – зарычал я, не решаясь двинуться с места. – Что вы здесь делаете?!

Миша стоял и смотрел. Просто стоял и не отрывал от меня взгляда. Я провёл рукой по стене и щёлкнул выключателем. Мы оба зажмурились.

– Вы в своём уме? Что вам надо? – спросил я уже тише.

– Я ошибся, – ответил Миша.

Он был бледен и весь дрожал. Похоже, испугался не я один. Оценив ситуацию, я почувствовал себя увереннее. В конце концов, это моя комната, и он проник сюда незаконным путём.

– Вы ненормальный? Вы ходите во сне? Или как это понимать?

– Вам же сказали, я ошибся, – ответил коротышка и ушёл.

Его фигура мелькнула в окне и тут же растворилась. Первым делом я закрыл дверь на засов. Я сплоховал, это следовало сделать раньше. Что означает «я ошибся»? Не мог же он перепутать двери? Ладно, если бы он был пьян, но на это не похоже. Тогда что? Он явно что-то искал или… или хотел застать меня с поличным. Вот так номер… Значит, дошло и до этого. Интересно, что она ему наплела? Или он сам всё придумал? Когда мне надоело ломать голову,  я выключил свет и  попытался уснуть, но без толку. Я пролежал до рассвета, а потом решил встать и побриться. Идиотство, но мне  обязательно надо было побриться, будто от этого зависела жизнь всей цивилизации.  В отсутсвии  привычных благ,  это отняло много времени, но результатом я остался доволен. Когда рассвело, я вышел во двор.

Стол был перевёрнут, в траве виднелись осколки стекла и битой посуды. Я поставил его на место и прибрался. Не хватало ещё порезаться.  В умывальнике кончилась вода, я взял ведро и пошёл к колодцу. Когда  вернулся,  увидел Ксюшу. Она  стирала вещи, согнувшись над тазиком. Судя по тому, какой грязной была вода,  вещи  мужские.

– Вы уже встали? –  спросила Ксюша, не оборачиваясь.

– Пришлось.

– Вас разбудили?

– В некотором роде.

Ксюша выпрямилась и убрала со лба прядь. Она раскраснелась и вспотела от стирки и стала похожа на Артемиду, вернувшуюся с охоты. Не хватало только стрел и лука, да ещё уродливого сатира. Впрочем, за него был я. Когда она отдышалась, лицо побледнело, только на щеке осталось красное пятно.

– Что это? – спросил я, протянув руку. Ксюша отпрянула в сторону.

– Ничего.

– Это синяк?

– Нет,  пчела укусила, – сказал она и вернулась к стирке.

– И часто вас кусают пчёлы? – спросил я, сжимая кулаки.

– Отойдите, я вылью воду. – Я едва увернулся, она чуть снова меня не забрызгала.

– Послушайте, если этот… этот тип, короче, если это его работа, то я…

– Кстати, ваши шорты высохли. – Она сняла их с верёвки, избегая моего взгляда, – осталось погладить.

– Не стоит,  я и сам справлюсь.

– Нет, я поглажу.

– Не надо, что за глупости, я сам умею гладить.

Ксюша тряхнула головой.

– Почему вы такой вредный?

Я растерялся.

– Вовсе нет, просто я подумал, что это не совсем удобно – гладить чужие вещи.

– А я хочу их погладить, понятно вам, хочу! – крикнула она и буквально вырвала их из рук.

Завтракал я в одиночестве. Когда я наливал в кружку воду, она снова вышла во двор.

– Почему вы пьёте воду?

– У меня кончился чай.

– Вы же могли попросить? Почему вы не попросили?

Она сказал так, будто я сделал что-то ужасное.

Я развёл руками.

– Да я и не хочу его вовсе, честное слово.

Ксюша стояла на пороге и мяла руки. Это выглядело так, будто она моет их с мылом, но никакого мыла не было. В придачу она сильно-сильно закусила губу, я даже испугался, что сейчас пойдёт кровь.

– Не хотите сходить на рыбалку? – вдруг  предложил я, и она сразу расцвела.

– Давайте просто погуляем. Я давно не была на речке.

– Вы же ходили туда вчера? – напомнил я.

– Это совсем другое, – сказал Ксюша, а потом добавила, – к тому же там не было вас.

– А как же ваши приятели…

Ксюша махнула рукой.

– Забудьте.

– Тогда идём.

– Одну минуту, я переоденусь.

Она сменила футболку и бриджи на платье, только уже другое. Оно было длинным, чуть ли не до пола, но таким лёгким и прозрачным, будто его и не было вовсе. Она собрала волосы со лба и заколоа их на макушке. Не знаю почему, но такая причёска вгоняет меня в ступор. Я смущаюсь и начинаю говорить глупости, чувствуя себя гадким утёнком.

– Я вам не нравлюсь? – спросила Ксюша, – мне так плохо?

Я покачал головой.

– Отнюдь, раньше вы казались мне Артемидой, но теперь я вижу, что вы лесная нимфа. Юная и прекрасная нимфа, а я старый и безобразный сатир.

Ксюша рассмеялась.

– Какой же вы безобразный? И вовсе не старый.

– Рядом с вами я кажусь стариком. Никогда бы не подумал, что мне захочется быть моложе.

Ксюша смотрела на меня и молчала.

– Это было бы очень плохо, – сказала она.

– То есть вы не хотите, что бы я сбросил лет семь или восемь?

– Ни одной минуты. Вы нравитесь мне именно таким.

Я ухмыльнулся.

– И что же вас привлекает?

– Вы.

– То есть?

– Просто вы. Вы весь, с ног до головы, без исключений.

– Я не так хорош, как вам кажется, – сказал я без лукавства.

Ксюша рассмеялась.

– Если мужчина говорит о себе плохо, он просто хвастает. А теперь идемте, а то станет слишком жарко.

Возле  мостика,  где обычно собирается детвора, что бы прыгать в воду, пусто, но мы прошли ещё немного и остановились у зарослей камыша.

– Вы не боитесь змей? – спросила Ксюша.

– Будто бы нет. А вы?

– Я ужасно, – сказала Ксюша и вздрогнула.

– Тогда зачем мы сюда идём, давайте останемся здесь. Тут хорошее место.

– Я не взяла купальник, – сказала она и юркнула в камыши.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Какое-то время мы шли на пролом, камыш трещал и гнулся, и за нами возникала  тропинка.

– Куда вы меня ведёте?

– Увидите.

Внезапно камыш кончился, и мы вышли на пустынный берег – узкую  полосу пляжа,  где едва примостилась старая ива. Её ветви припали к земле, а листья уходят под воду.  Стоит ей шевельнуться и по поверхности идут круги. Рядом суетиться рыбёшка, время от времени хватая ртом листочки.

Ксюша обвила руками ствол дерева.

– Здесь замечательно, правда? –

– Как вы его нашли?

– Я приезжаю сюда с самого детства. Это  дом моей  прабабушки.

Ксюша подошла к берегу, зачерпнула ладонью из реки и брызнула в меня.

Я не успел увернуться и теперь стою в мокрых штанах, стыдливо прикрываясь руками.

– Ну вот, вы опять испачкали мне одежду. У вас это входит в привычку.

Ксюша  в один миг скинула платье, затем стянула трусики и, переступив через них, повернулась ко мне.

– А вы разве не идёте купаться? – спросила она.

Я стоял как заворожённый. И где были мои глаза? Она усмехнулась и подбоченилась.

– Только не говорите, что не видели голой женщины.

– Женщины, но не богини… – с трудом выдавил я.

Ксюша нырнула в воду, перевернулась на спину и отплыла от берега.

– Вы что же так и будите там торчать? Ну же, смелее, – сказала она и снова брызнулась.

Я начал расстёгивать рубашку. Мои руки дрожали, на лбу выступил пот.

– Какой вы копуша, кончайте с этим. Вода совсем тёплая. Или вы не умеете плавать?

Я стиснул зубы, мысленно посылая проклятья. Когда я остался без одежды, Ксюша  издала смешок и сказала:

– Ну какой же вы сатир…

– Гераклом меня то же не назовёшь, – ответил я, пытаясь скрыть смущение.

– Вы не Геракл, вы Аполлон.

– Издеваетесь?

Я  погрузился в воду. Тут же перехватило дыхание –  она была ледяной.

– У вас отличная фигура.

– В вашем возрасте у меня действительно была неплохая фигура, – сказал я, подплывая ближе.

– Ни слова о возрасте, – сказала Ксюша и  бросилась мне  на шею. Я ощутил вкус речной воды и мёда. Мы погрузились под воду, а когда вынырнули, я почувствовал, как  она прикусила мою губу, нежно и страстно.

– Вы едите слишком много сладкого, – сказал я, когда пришёл в себя.

Ксюша засмеялась и легла на воду.

– Пора перейти на «ты», тебе не кажется?

– Тогда можно я буду звать тебя Ксю-Ксю?

– О! Это оригинально. Мне нравится. Главное не забыть, что я теперь Ксю-Ксю.

– Я  буду тебе напоминать.

Когда мы вышли на берег, она прижалась ко мне и обхватила руками. Она была мокрой и холодной. Я ощутил  твёрдость её груди и  шершавость мурашек, что бегали по её  телу.

– Ты замёрзла. Давай одеваться.

– Нет, мне хорошо…. давай постоим… хотя бы чуть-чуть.

По дороге домой я пытался расспросить её о Мише. Я    по-прежнему не знал в каких они отношениях. Но Ксюша отшучивалась и звала меня мавром, а когда я поставил вопрос ребром, она сказал, что это её брат.

– Это очередная шутка? – спросил я.

– Нет, это правда.

– Не очень-то вы похожи.

Ксюша скорчила гримасску, и  только я открыл рот, как она меня опередила.

-Послушай, давай не будем портить чудесный день. Разве нам было плохо? К чему эти расспросы. Я же не спрашиваю, женат ты или нет.

– Ты сама знаешь, что нет.

– Допустим, но я могла бы спросить, кем ты работаешь.

– Я таксист.

– Ты? – Ксюша рассмеялась.- Не может быть! Вот бы не подумала…

– Я таксист только наполовину. В остальном я писатель.

Ксюша подняла брови.

– Разве можно быть кем-то наполовину или две трети?

– Можно, во мне вообще нет ничего целого. На девять десятых я состою из частей.

– О чём  же ты пишешь?

– Вот хотел написать рассказ про то, как пасечника убили  пчёлы.

– Интересно, дашь почитать?

Я покачал головой.

– Я передумал, буду писать про другое.

– Про что?

– Пока не знаю.

Остаток пути мы шли молча. Ксюша стала грустной и молчаливой, и я боялся потревожить её покой. Она ушла в себя,  я стал лишним.  Возле калитки она чмокнула меня в щёку и шепнула:

– Сегодня…

До вечера я не мог найти себе места. Мне хотелось встать и бежать, бежать быстро и далеко, бежать пока ни перехватит дыхание, пока ноги ни сведёт судорога, бежать пока ни свалишься от усталости. Стоило остановиться и меня начинало мутить. Я дрожал как в лихорадке, а к вечеру у  меня в самом деле поднялась температура. Я чувствовал себя больным и разбитым.  Когда стемнело, я выключил свет и сел в кресло. В висках стучит, по углам комнаты плывут разноцветные пятна. Я чуть не рехнулся и уже не мог ни сидеть, ни лежать, ожидание стало пыткой, а я всё ждал, ждал, ждал…  Боже, что со мной происходит? За тридцать лет я не испытывал ничего подобного. Для меня больше нет ни времени, ни места. Токльо одна единственная минута, одно мгновение, когда она переступит этот порог.  А если нет? Если она не придёт… Женщины слишком жестоки, и это вполне в их духе. Пора бы привыкнуть, смириться, но я продолжаю надеяться, я продолжаю ждать, а её всё нет. До двенадцати я сидел как мумия. Не помню, вставал я или нет, пил ли воду, открывал окно. Я ничего не знал, ни о чём не думал, я лишь сидел и боялся, что больше её не увижу. Каждый шорох, хруст ветки, шелест листьев – отдаются во мне  выстрелом. Я  готов вскочить в любую минуту, мышцы напряжены, я собран как перед прыжком,  но всё продолжаю сидеть на месте, точно сам я не человек, а вросшее в землю растение. Экран телефона вспыхивает и гаснет, я поминутно проверял время и в два часа я понял, что всё кончено. Я долго не мог свыкнуться с этой мыслью, она клокотала, ревела, рвалась наружу, и я мечтал, что бы мне вскрыли череп и выпустили её на свободу. Я устал, я вымотан, тело клониться набок, но стоит закрыть глаза и она здесь. Это невозможно, немыслимо, невыносимо… за что я терплю такие муки…

Не помню, как я перебрался в постель и заснул, да и был ли это сон? Сплошной дурман из смеси выдумки и абсурда, в котром я казался себе то муравьёв, ползущим на вершину соломинки, то падающим с высоты камнем, то чем-то абстрактным и бессмысленным. Временами мне чудилось, будто подо мной горит кровать, но я никак не могу проснуться и сгораю заживо.    Когда звякнуло стекло, я подскочил как ужаленный. Кто-то стучит в окно. Я встал, точно вор  прокрался к двери, и отодвинул засов.

– Я думал ты не придёшь, – сказал я, когда Ксюша шмыгнула в комнату. Было так темно, что я даже не разглядел её лица.

– Мальчики задержались, а ты значит дрыхнешь? Так ты меня ждёшь? – сказал Ксюша и поцеловала в губы. Сладкий яд растекается по телу, обволакивая дурманом.

– Я ждал, правда ждал, а потом перестал…

– Я же обещала.

– Ну, мало ли что… – сказал я.

Она обняла меня за шею, погладила по волосам, а потом собрала их в кулак.

– Какие жёсткие. А у тебя есть характер.

– Как и  у тебя.

– Ты злишься? – спросила она, заглянув в мои глаза.

– Нет.

– Не надо злиться, я не хочу, что бы ты злился, – прошептала она. – Как ты не понимаешь, я не могла не прийти…

Я притянул её к себе и ощутил гибкую, согласную  податливость её тела.  Она прижималась сильнее и сильнее, и я уже не мог понять, где она, а где я.

– Теперь я твоя, что же ты медлишь?

Я чувствовал себя мальчишкой, который ничего не умеет.

– Пожалуйста, пожалуйста, – шептала она, – не мучь меня, я не могу больше…

Мы лежим и слушаем шум дождя. Скомканная простыня валяется на полу, нам   жарко. Я глажу её тело, проводя кончиком пальца от бёдер до линии шеи. Она дернула ногой и улыбнулась.

– Щекотно?

– Приятно. Мне так хорошо… – промурлыкала она и повернулась на бок. – Ты знаешь, даже страшно представить, если бы я не поехала. А ведь я не хотела, мне было лень.

– Но и я мог не снять дачу. Или снять совсем другую.

– Случайность.

– Скорее закономерность.  Закономерность, которую нам не дано понять.

– Кто это сказал?

-Я.

– Ну да, ты же писатель. Кстати, а что ты написал? Как твоя фамилия? Может, я что-то читала?

– Вряд ли, понимаешь, большинство издательств… Словом,   я не слишком хороший писатель.

– Почему же? Мне кажется, что ты прекрасный писатель…

– Увы, но так думают далеко не все.

– Но ведь когда-нибудь…

– И это мало вероятно. Таких как я сотни, если не тысячи, и все жаждут славы.

– И ты?

Я покачал головой.

– Зачем же ты тогда пишешь?

– Это что-то вроде лекарства, которое принимаешь, что бы жить.

Она помолчала, а потом сказал серьёзно.

– Мне кажется, что ты очень ранимый человек.

– Вот уже не думаю, – усмехнулся я.

– Это всё напускное. Твоя грубость и холодность, ты пытаешься защититься…

– Ты штудируешь Фрейда?

– А ты считаешь меня дурой?

– Нет, ты достаточно умна. Для женщины, разумеется.

Она легонько пнула меня в живот.

– Что ты подумал, когда увидел меня впервые?

– Я должен ответить?

– Не обязательно, но мне хотелось бы знать.

– Ладно,  я влюбился с первого взгляда, – соврал я.

Ксюша прижала к моим губам палец.

– Врёшь, я тебе не понравилась. Ты скривился, будто укусил лимон.

– Разве?

– Но я не отступила.

– И когда же я по-твоему сдался?

Она положила голову на мою грудь и накрыла меня волосами. Мне стало щекотно, я ощутил какую-то невероятную легкость, точно оторвался от земли.

– Никогда.

– Даже сейчас?

– Даже сейчас. В любви всегда так. Один любит, а другой лишь позволяет любить.

– Думаешь, я тебя не люблю?

– Не так как я. Женщины любят иначе. Для нас целью является одна победа. Мужчины всегда хотят большего. Для вас  победы и поражения следуют друг за другом, пока вы не завоюете весь мир. Но и этого в итоге окажется мало.

– Может и так, но завоевать его стоит лишь для того, что бы бросить к её ногам.

– Боже, боже, какой ты романтик…

– Это плохо?

– Не знаю, но мне ч е р т о в с к и   нравиться, – сказала она и снова поцеловала.

– И что теперь? – спросил я, переводя дыхание.

– Ты о чём?

–  О нас.

– Я…

– Ты хочешь сказать, что я тороплю события?

– В некотором роде…

– Ага, значит этот тип…

– Его зовут Мишей.

– Значит этот  т и п  никакой не брат.

Ксюша перевернулась на спину.

– Зачем ты всё портишь?

– Ты не ответила.

– Хочешь, что бы я ушла?

Мне хотелось её помучить, поставить на место,  но у неё на руках всё козыри,  мне же достались одни шестёрки. Странное чувство, меня будто уложили на обе лопатки.

– Чем займёмся завтра? – спросил я, меняя тему.

Она перевернулась на спину.

– Тебе нравятся цапли?

– Кто?

– Цапли, цап-ли, – повторила она по слогам, – ты знаешь, они просто огромные. И такие длинные когти, они оставляют на земле целые борозды. Они гнездяться неподалёку, можем сходить посмотреть, если повезёт подберёмся поближе. Тебе понравится, это фантастические птицы, такие стройные и грациозные…

– Цапли так цапли, – согласился я, радуясь такому энтузиазму.

– А ты точно хочешь пойти? Если нет, тогда мы придумаем что-то ещё. Я же понимаю, что ты мужчина и на многие вещи…

– Вот именно, я мужчина, а не осёл, и больше всего на свете я хочу пойти с тобой и посмотреть на этих птиц. Согласна?

Она улыбнулась и взъерошила мне волосы.

–   Что это?

Ксюша подскочила и кинулась к окну.

– Просто дождь, – успокоил я.

– Мне показалось… Пора идти.

– Останься, Ксю-Ксю, ещё рано.

– Не могу. Всё слишком чудесно, а в жизни так не бывает.

– Что ты имеешь в виду?

– Какой ты глупенький, и кому из нас тридцать?

– Двадцать девять, – уточнил я.

– Скажи это ещё раз.

– Что? Двадцать девять?

– Да нет! Как ты меня называешь.

– Ксю-Ксю.

Она быстро чмокнула меня в щёку. Поцелуй, точно электрический разряд. Я вздрогнул и попытался её схватить, но она увернулась.

Ксюша надела платье и стянула волосы в узел. Сегодня она  была без косички. Жаль, слишком темно, я не видел её лица, но я запомнил запах её  волос.   Она ушла не простившись,  отперла дверь и юркнула в темноту, а я уснул под плачь дождя и всхлипы ветра.   Во сне я слышал голоса, они шептали мне  на ухо.

***

Ливень был жуткий, пешеходы прятались под навесами или прыгали через лужи с зонтами, которые то и дело выворачивало наизнанку.   Дождь зарядил с самого утра, что не могло меня ни радовать. За последний час я сделал четыре рейса и до обеда надеялся выполнить дневную норму. Такси ловят даже на автобусных остановках, не дожидаясь маршруток, которые сейчас переполнены.   Дворники двигаются рывками,  размазывая грязь  по стеклу. Омыватель сломан, и я вяло тащусь в потоке, стараясь  держаться от соседей подальше, что бы они не забрызгали стекло. За перекрёстком образовалась  пробка, пришлось свернуть в переулок и ехать в объезд, хотя я уже получил клиента и хотел поторопиться. Внезапно перед самым носом взмахнули рукой, и я ударил по тормозам. Старое шофёрское правило: никогда не упускай клиента. Я лихо подкатил к обочине, подрезав Жигуль, который ответил на моё хулиганство гневным гудком. Я посигналил в ответ: мол, сам дурак. Открылась дверь. На заднее сидение, шурша зонтиком, села девушка. Я нажал на таксометре «посадка» и бросил взгляд в зеркало заднего вида. Несмотря на капюшон и мокрое лицо я узнал  её сразу. Она  немного располнела и сменила причёску. Но это была Ксюша.

– Площадь мира семнадцать.  – Дала она адрес, копашась в сумочке.

Я молча запустил двигатель и отчалил от бордюра. Сколько раз я представлял нашу встречу: на улице, в магазине, банке или даже в автобусе, которым я никогде не езжу.  Я  заготовил речь, отрепетировал интонацию. Я знал, что скажу я и что ответит она. И всё казалось таким правильным, чётким, каждое слово, точно инструмент в оркестре, играло свою партию. Я должен быть безупречен. Все мысли и чувства без малейших потерь должны воплотиться в слова и всколыхнуть в ней всё то, что наполняло нас тем летом. Но увы, я всё забыл и теперь не мог пошевелиться, только руки всё сильнее сжимали скользкий от пота руль.

Некоторое время она говорила по телефону. Как я понял с матерью. Я не знал, стоит ли начинать разговор, когда прошло столько времени. Но мне почему-то очень хотелось назвать её по имени.

– Привет, Ксю-Ксю. Как Оболонский, процветает?

Она встрепенулась и уставилась на меня, точнее на мой затылок.

– Боже, – она приставила ладонь к губам, – ты мне вчера снился.

– Надеюсь, это был не кошмар, – пошутил я.

– Ну что ты! Кошмар? С тобой? Нет, это была сказка. Очень старая и очень добрая сказка. А ты, значит, всё также, в такси…

– Как видишь…

– Странно, а я тебе тогда не поверила.

– Почему?

– Меньше всего ты похож на таксиста.

– Тогда на кого же?

– Может, на писателя. Кстати, как там твоё хобби?

– На этом поприще я не снискал славы, впрочем, как и на всяком другом.

– Помниться, что ты не слишком за ней гнался…

– Значит, я ничего не потерял.

Какое-то время мы ехали молча. Когда мы прошли половину маршрута, я заговорил.

– Я ведь тогда тебя искал.

– В самом деле?

Я посмотрел в зеркало,  она откинулась на спинку дивана, и я её почти не виде.

– Да. Глупо, правда?

Она не ответила.

– У меня было такое чувство, что мне дали под дых. Я битый час метался по усадьбе, не в силах поверить, что вас здесь больше нет. Я побежал на пасеку, но нашёл лишь следы от трактора и несколько брошенных кирпичей. Быстро же вы собрались… Я даже пробовал звонить этому прохиндею, что сдал мне дом, но безуспешно. И никакой весточки, не клочка бумаги – ничего. Я уж было подумал, что тебя увезли насильно.

– Ты не далёк от истины. Здесь, пожалуйста, направо, хочу заскочить в магазин.

– Так что же, я не достоин объяснений?

– К чему они… Но, если хочешь… меня увёз Миша.

– Значит…

– Он был моим женихом.

– Зачем же ты сказала, что он твой брат?

– А ты разве не понял? Я не смогла устоять. Ты был таким, словом, таким… безупречным. С тебя хотелось сдувать пылинки.  Ты и сейчас всё тот же.

– Только постарел.

– Нет, нисколько. Всё такой же… такой же уникальный.

– Почему же ты от него не ушла?

– Так и надо было сделать, но, увы,  у меня масса недостатков.  Я вообще отвратительный человек, который делает в жизни одни глупости.

– Сколько трагизма… И это в двадцать один! А что же будет в тридцать?

– Двадцать три, – поправила она. – А в тридцать я буду  старой и никому не нужной.

На дорогу выскочила собака, и я едва увернулся, пустив машину в занос.

– Ты знаешь, – сказал она, ничего не заметив, – у меня ведь хватило ума выйти за него за муж  и даже родить ребёнка.

Мне стало плохо, потемнело в глазах,  я приоткрыл окно в надежде, что ледяной ветер приведёт меня в чувство.

– А теперь? – зачем-то спросил я.

– А теперь  живу с дочкой у родителей. А ты по-прежнему один?

– Это моё любимое состояние.

– Я так и знала. Впрочем, тебе не нужна женщина, ты слишком умён, что бы делать глупости.

Я чуть не проскочил на красный, но вовремя остановился.

– Ты можешь сказать мне  одну вещь,  я просто хочу знать, почему ты ничего не сделала? Ведь ты могла меня разбудить, я поговрил бы с этим типом…

– Он бы тебя поколечил.

– Этот недомерок?

– Он мастер спорта по боксу.

– И этим ты всё объясняешь?

– Нет. Конечно, нет. Но у меня и самой нет ответа. Почему мы поступает так, а не иначе? Что толкает нас на поступки?

– Только не вали всё на злой рок.

– Возможно, это действительно он, а вообще я не знаю. Ты требуешь невозможного. Я была маленькой                глупой девчонкой…

– И я для тебя был слишком стар.

– Причем здесь это! – Сказал она и сжала в руках сумку. – Я никогда так не думала. Просто нам было слишком хорошо. Ты был моим принцем, а я твоей Золушкой. Мы делали что хотели  и были счастливы.  Это какое-то волшебство, понимаешь, а в жизни всё иначе.

– В жизни мужья бросают своих жён и детей…

– Неправда, я ушла сама, но какое это имеет значение? Мы встретились слишком поздно,  я уже приняла решение. И потом, зачем я тебе нужна? С твоей-то внешностью, женщины бегаю за тобой табунами.

– А знаешь, раньше ты была умнее…

– Что поделать, время не щадит никого. Останови, пожалуйста, зайду в магазин.

– Я подожду.

Она закусила губу.

– Нет, не надо. В такую погоду у вас много работы. Сколько с меня?

Я даже не стал смотреть на счётчик.

– Ничего.

– Нет, так нельзя…

– В память о том лете, согласна?

Она поторопилась выйти из машины. Мне показалось, что она была готова заплакать.

– Послушай, я оставлю тебе свой номер, если ты, словом, ну ты понимаешь…

– Спасибо.

– И тебе спасибо.

Жаль, что всё так получилось, добавил я про себя. Она хлопнула дверью, и я поехал дальше.

– Мужчина, у вас тут бумажка с номером, – сказала  старуха с паркинсоном, которую я забрал у поликлиники. Она так и буравила мне взяглядом, точно я совершил преступление. Я смял листок и бросил  в окно. Прошлого не вернёшь.

– Что б вас всех…

– Что вы сказали?

– Простите, я не вам.

 

 

2016

 

 

 

 

[1] Л.П. Сабанеев (1844-1898) – зоолог, натуралист, автор книги «Жизнь и ловля пресноводных рыб».