Александр Чумурин. Внимание Бога (сборник миниатюр)

Евангелие от Иоанна.

 

Каждый вечер Иисус собирал вокруг себя своих учеников и рассказывал им таинственные истории…

Таинственными они были потому, что никто из учеников не мог постичь до конца суть рассказываемых историй: никто не понимал, с чего они начались и чем закончатся…

Голос Иисуса, однако, и его выразительные жесты, и такая притягательная, обаятельная мимика его лица – делали своё дело – слушатели были поражены великолепием и значительностью лившихся на них потоком слов, символов, смыслов…

Это вечернее время было самым любимым у учеников, да и у учителя тоже. Ради этих встреч и историй творились все остальные дела. Эти беседы во время и после ужина оправдывали всю былую суету, вносили смысл в повседневность – являли собой некий итог – не только дня, но и эпохи…

Иногда было сложно разобрать конкретные слова учителя, и тогда, закрыв глаза, ученики внимали лишь музыке его голоса, которая лилась на них, лилась, завораживала, а иногда даже меняла их представления о себе, об их месте в жизни, и тогда они казались себе не тем, что они есть на самом деле…

Мысли учителя чудесным образом сливались с восприятием учеников, появлялись странные, разные сущности, доселе не ведомые ни учителю, ни ученикам…

Наслаждение этого момента было так велико, соблазн творить далее, постигая до конца суть рассказываемых историй так влёк куда-то, в глубину истории, в мысль, в голос  учителя; казалось, эта прекрасная эпоха историй так хороша, что гарантирует такой же прекрасный конец…

И тогда, ухватив прообраз, смешанный со своим представлением о нём, ученик творил музыку голоса дальше, трансформировал её; учитель, едва различаемый сквозь завесу экстаза, кивал чуть видимо головой, как бы соглашаясь: да, да, Иоанн, ты всё делаешь правильно…

Иоанн в сладостной муке закрыл глаза и отдался волне накрывшей его страсти: он мечтал о Добре…

Он любил этот первообраз, немного позабыв, что на самом деле это уже второобраз – образ учителя, смешанный с его представлением о нём…

Он плёл его энергией своей любви,ему грезился вечер, ужин и прекрасная эпоха посреди учеников, где во главе стола восседал нет, не он, не Иоанн, Иоанн оставался здесь, с учителем, а Сын Иоанна, Любимый Сын!..

Создав Сына, Иоанн напутствовал его в дорогу, посылая в новый мир, только что сотворённый из первообраза; Иоанн знал, что сын исполнит волю отца в точности – вся суета отлетит прочь, и, счастливые, создадут они идеальный круг любви, сын и его ученики, круг, такой же как и тот, где находился сейчас Иоанн, слушающий своего учителя. Иди, Сын, и будь счастлив!..

И, вырвавшись на волю, сын стал в точности исполнять завет Отца…

Утром Иоанн подошёл к учителю; приветствуя его улыбкой, он прижался щекой к плечу Иисуса. Тот ласково взглянул на любимого ученика…

– Глупыш, – разве ты не знаешь, что мои истории не должны иметь продолжения? Не на счастье послал ты Сына в путь. Иоанн в ужасе отшатнулся. Говорить он не мог. Однако учитель вновь ласково взглянул на него… Слеза умиления покатилась по щеке Иисуса, – не бойся, ты не виноват, думаешь, с остальными так не бывало? И с Петром, и с Андреем. Не бойся, глупыш, но больше так не делай…

Иоанн молча наклонил голову, как бы соглашаясь с учителем, но ещё и пытаясь скрыть слёзы, которые сыпались у него из глаз, рождая поток – смешавшись со слезой Иисуса, он хлынул вслед сыну, устремившись по его пути, исправляя невольную ошибку Иоанна…

Поток прозрел вселенную, созданную сыном Иоанна. Вселенную, состоявшую из учителя и учеников, восседавших вокруг него, ткущую образы, подобные первообразу, но лишь подобные; он прозрел несовершенство, заключающееся лишь в стремлении выполнить завет, но не постигающее несовершенство этого завета; поток воззвал к сыну, брызнул издали на него – и тот опомнился…

Руки Иоанна прошли сквозь поток и обняли сына. Иоанн притянул его к себе – и раз сотворённого, уже навеки приобщённого к кругу Иисуса, усадил рядом с собой – приближался вечер – слушать учителя…

Читайте журнал «Новая Литература»

Иисус уловил встревоженный взгляд сына Иоанна – шепнул ему, неслышно для других:  такова же будет и судьба мира, который ты полюбил по завету отца…

И через мгновение-вечность мир уже расстилался посреди них: Иисуса, Иоанна и сына Иоанна…

…Поток прозрел огромный мир, застывший в ожидании Любви…

Мир, в котором всё движется Любовью, лишь формы её различны…

Мир, приуготовленный Сыном разделить с ним Любовь по завету Отца…

Мир, обречённый на мрак и ужас, ибо любовь в отсутствие объекта любви превращается в мрак и ужас…

Кратковременная взаимность и попадание в вечное ничто. Миг любви и вечность смерти. Смазанный первообраз. Сын слепого Отца…

Он прозрел разум этого мира, ибо только разум способен на любовь, предназначенную Сыну. Разум, рождённый из ничто, из пустоты, праха, аминокислот…

Разум, разбросанный случайно, везде, редко пересекающийся друг с другом, никогда, ждущий Сына, плоть Сына, плоть Сына, пропитанную его словом. Слово, рождённое иным сознанием. Дух прозрел это Слово…

Он прозрел временность этого мира, страх, проникающий мир насквозь: временность, творящую страх…

Прах и страх – Дух дунул на мир – и ничего не произошло…

Он прозрел плотные кольца, окружающие разум человечестваи разум каждого отдельного человека, кольца, отражающие свет, посылаемый Духом снова и снова, Море Скорби, впитавшее в себя весь прах, весь страх, всё время пребывания всех в мире…

Он прозрел разум, приуготовленный вечности, скрывающийся сам в себе, снующий между собой и морем скорби, разум, разрываемый кольцами животных состояний, накопленных с начала времён, пребывающий в любви к Сыну,оставившему мир, но в отсвете, падающем вкось, призывающим в прошлое, в ветхость…

Этот отсвет, смешанный со светом, испускаемым Духом, приобретал черты Духа – Духа с клыками, с когтями, ревущего как лев – мерзость, окутывающую пеленой заблуждения мир. Дух дунул – и ничего не произошло…

Дух прозрел образ мира – камень, который катят в гору. Этот камень всё время срывается вниз – падает, крутясь, меняет форму, цвет, поворачиваясь то одной, то другой стороной, но катится непрерывно вниз…

Миры были в различных состояниях: в некоторых камень был ещё внизу, и его только начинали катить вверх, в иных мирах – и Дух был рад этому – камень вот-вот поднимут на вершину. Дух прозрел мир, где камень катился с горы…

Горы тоже были различны: иные горы были покатыми, иные – весьма островерхи, некоторые горы только начинали формироваться и ещё даже не было камня, не было даже слова такого «камень»…

Были горы с неприступными вершинами – Дух печально прозревал их – но таков был мир, котрый ему остался…

Дух дунул – сквозь поток показались руки Иоанна – схватили камень и потащили его в гору – и тут же люди – дух прозрел уже и их – стали двигать камень в обратную сторону. И ничего не произошло…

Тогда Дух начал дуть непрерывно на этот мир, который он прозрел окончательно…

Он стал ветром и светом, осушающим море скорби, пробивающим кольца времён, сдувающим плесень с зеркал, с образа сына, зовущего мир к себе – туда, где мнимость перестаёт существовать, где исполняется завет отца, где первообраз сливается с прообразом, становясь, наконец, самим собой, истинным, имеющим одну неразрывную судьбу с Сыном и Отцом через Дух…

Как сотворённый мир отличен от первообраза, как слово отлично от породившей его мысли, так и мысль не совпадает с идеей, светящей издали…

Дух светил, и свет его, устремляясь сквозь лабиринт, сквозь сети взаимосвязанных мыслей, не попадал на землю – не западал в души, в сознания человеческие…

Свет оставался на стенах пещерных ходов, не проникал через эти пещеры: похоти, жадности, зависти, вражды…

Свет смешивался с представлениями прежних эпох, тьмой других идей, – эпох ожидания Сына…

Плач по утраченному Сыну порождал чувство вины. Он превращался в идею самобичевания, негодности, перекладывал вину за добровольный уход Сына на человека – и человек, согнувшись под теменью времён,  принимал эту вину…

Свет терялся в хитросплетениях рассудка, пасовал перед косностью мышления – порождений праха и страха, случайностей.  Лабиринт плёл свои образы, каждый человек плёл свой лабиринт…

Часто на выходе Дух оставался Духом, но изменялся до неузнаваемости, что близнецы становились непохожими друг на друга и начинали враждовать…

Кто-то поджимал под себя ноги, другой смахивал ночь с лица, третий складывал в порыве пальцы – всё это было неутраченным Духом – но они не узнавали друг друга…

Объединяясь с теми, кто лишь выглядел как они, начинали создавать странные, ни на что не похожие сообщества. Тогда этот общий разум громоздился новым лабиринтом, вносил сумятицу дополнительным обобщённым духом вражды, некой особой горделивостью, порождённой совместным разумом, не присущей изначально каждому отдельному человеку – и всё это усложняло движенье света – и камень начинал катиться вспять…

Начав катиться с горы, камень не мог  уже остановиться. Он мог катиться медленнее, быстрее, мог мчаться с бешеной скоростью, уничтожая горы, но остановиться он не мог, никак не мог. Ошибка же заключалась в том, что движенье вниз принималась за благо. Главным было движенье, необходимо было куда-то двигаться, а куда – перестало иметь значенье…

Сын ушёл, абсолютно добровольно ушёл, и заповедал соединенье в ином пространстве; он покинул сотворённый им мир безропотно, мужественно, со светом в глазах…

Немногие миры это поняли, но и из тех, кто понял, мало кому удастся избежать жерновов околосмертного пространства…

Можно назвать это Судом, но лучше назвать это очищением – от лишнего, ненужного, физического…

Очищение сознания от  следов физического мира, от груза прежних эпох, пещер непонимания, лабиринтов несовпадений…

Дух прозрел до конца – встречу всех со всеми – он дунул в последний раз… 

 

 

Безымянная. Забытая.

1.

Прекрасная, Радостная, Великодушная. Мне не важно имя Твоё.

Безымянная. Здесь нет Тебя. Не может быть нигде. Я – Твой.

 

Нет слов, чтобы описать Тебя. Ты – это все мы.

Но нет сил постичь, не хочу делить Тебя со всеми. Я несовершенен.

 

Я думаю только о Тебе. И этого достаточно для счастья.

Только я думаю о Тебе. Я ревнив. Но Ты меня простишь и заново создашь.

 

Я стану другим, совсем другим. От меня отстанет вся грязь, всё лишнее, ненужное.

Единственное, что останется от прежнего меня – любовь к Тебе, Безымянная.

 

Единственная, Добрая, Вечно-живая, Вечно-любимая.

Голубая как небо, как мечта. Ты – всё.

 

О, как я рад, что у Тебя нет имени.

Значит – мне предстоит вечно добиваться Тебя,

Вечно быть любимым Тобою:

Мария, Мать, Лунная Богиня – Безымянная…

 

2.

 

Надо умереть, пока не наделал глупостей.

Надо умереть, пока нет сил убить себя.

 

Придёт смерть, и у неё будут твои глаза –

Любовница, чёрная как ночь… Так думал я…

 

Так я думал, пока был жив. Но вот я умираю.

Я умираю, и приходит смерть с другими глазами.

 

Я схожу в ничто не безмолвным, не слепым.

О чудо! Чудо, приоткрывающее завесу тайны…

 

Но ко всем ли приходит смерть такая, как моя?

И нет ли глаз иных у неё для других?

 

Смерть, скажи, успокой. Дай отдать долги…

С такими глазами разве можешь ты молчать?!

 

Раскрой глаза, говори, свети, зри, шепчи, не молчи…

Но нет у тебя ничего, кроме глаз…

 

И я схожу в небытие. Там я успокоюсь.

А ты отдашь мои долги…

 

3.

 

Забытая, окровавленная,

Переодетая насильно в юбки кричащие…

 

Бывшая незнакомкой прекрасной,

Ставшая девкой гулящей…

 

Для нас ты остаёшься неизвестной…

Толпа весёлая кричит…

 

Мы силимся вспомнить,

Но твой образ заслоняют иконы чужие.

 

Настоящую тебя мы не постигнем,

Пока живые…

 

Мы обречены на беспамятство, Забытая…

Украденная, оболганная, раненая – но не убитая…

 

Всё это сделали мы сами.

Да, мы таковы.

Ты знала это, но всё же отдалась нам…

 

И это наша Русская Голгофа… Дочь – на кресте…

Везде – Голгофа.

Но истинная – вечно скрыта, вечно позабыта…

 

 

 

Внимание Бога.

Внимание Бога – Великая Тайна. Ничего нет в мире, кроме Внимания Бога и ожидания Внимания Бога.

Когда будущий космос спит, он не мёртв, он находится в ожидании. Всё обладает способностью улавливать шелестение. Всё есть Бог в том смысле, что ничего у всего нет своего, а есть лишь шелестение, которое делает ничто всем.

Вдруг ничто ощущает на себе Внимание Бога. Почему и как происходит это – никто никогда не поймёт, не узнает. Великая Тайна стоит вечно между богом и тварью, делает Бога Богом, тварь тварью. И это хорошо.

Представим себе всемогущего властелина. Любовь его так велика, что переполняет его, всемогущество его всегда избыточно, иначе и быть не может. От переполняющего избытка появляются обители, спящие до поры до времени – они ждут оживляющего Внимания. Всемогущий же, неведомый, непостижимым образом решает, когда и как распорядиться своим Вниманием. И вот, наконец, это происходит – тьма на миг отступает, свет выхватывает точку из темноты – присутствие бога. Как прожектор шарит ночью по окрестностям, так и в огромной, переполненной любовью вселенной иногда происходит чудо: поцелуй, дуновение, объятие, омовение, поглаживание, почёсывание, покалывание – Внимание Бога.

Светлый Миг – и вновь свет отступил, прожектор двинулся дальше – и вселенная погружается во тьму. Мы живём внутри этого мига. Потом опять засыпаем в ожидании Внимания Бога.

Это не значит, что со смертью тела оканчивается наш светлый миг, нет. Тьма одновременно накрывает всю обитель от края до края. Свет рождает жизнь для всех, тьма прекращает эту жизнь тоже для всех. И все замирают до следующего прихода Света.

Освещённая обитель мгновение стоит лицом к лицу с Богом-Любовью. Трудно сказать, что Она чувствует в этот миг долгожданной встречи. Вечность ожидания сменяется секундой счастья, память о которой пронизывает обитель насквозь, чтобы потом вновь погрузиться в вечность тьмы. О, этой секунды достаточно, чтобы в предельной радости жить полной жизнью. Вселенная спешит жить.

Этот миг счастья равнозначен желанию Софии постичь своего Создателя. Естественно, Внимание Бога мгновенно переносится дальше, несмотря на потребность сотворённого продлить ещё и ещё вожделенный момент, но нельзя, Великая Тайна не даёт этого сделать. Оно уходит неизвестно куда, далеко, даря свою любовь другой, а эта, как и все остальные никогда не познает Отца, или Мать – можно сказать и так, и так. Непостижимая Мать уже готовится покинуть ревнивую Дочь, а София, пробуждённая к жизни Вниманием Матери,  в экстазе-радости проживает свой миг счастья.

Но вернёмся к Вниманию Бога.

Все знают о присутствии его, все знают, что нет ничего, кроме него. Для нас. Мы живы и можем ощущать это внимание, потому что соединённые особой нитью-шелестением две могучие сущности зачали нас, потому что Мать решила послать свой сигнал Дочери.

Нас переполняет та же радость, что и Дочь во время встречи с Матерью. Этой радостью пропитано всё вокруг. Если нет радости, то есть ожидание радости. Печаль означает период ожидания радости. Мы благодарны, как и наша Мать-Дочь в момент соединения-экстаза.

Слова наши слишком слабы, чтобы выразить хоть что-то. Мы постоянно путаем одно с другим, когда хотим выразить наши мысли и чувства. Мы называем Дочь Отцом, Мать Сыном – мы переносим в проекцию своего понимания то, что бессмысленно понимать в данной проекции.

Успокоимся.

Мы не постигнем Великой Тайны – это хорошо. Это придаёт смысл жизни. Смысл этот будет вечным. Это хорошо.

Ничего нет, кроме Внимания Бога и ожидания этого Внимания. Слова не нужны. Если успокоиться, то это становится очевидным. Слова нужны только до тех пор, пока не понимаешь их беспомощность.

Бог не говорит. Никогда не говорит. Он либо дарит Своё Внимание, либо нет. Авель и Каин свидетельствуют об этом.

Иисус Христос должен был молча умереть в полной неизвестности. Наверное,  так он и сделал. Люди вложили  ему в уста свои слова. Они сделали его таким, каким мы его знаем – и тут же потеряли Его.

Он и сейчас молча ожидает Внимания. Потому что, кроме Внимания, ничего нет. Когда мы все замолчим, то поймём это.

Иисус Христос и есть вся жизнь в её полноте: ожидание, встреча, вновь ожидание. Всё.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.