Превратности российской справедливости
Когда-то давным-давно, ещё в советскую пору, я, пребывая в своей родовой деревушке на студенческих каникулах, поехал в райцентр за хлебом, сахаром и иными по тем временам дефицитными продуктами. Наполнив ими под завязку рюкзак и сумку, решил зайти в привокзальное питейное заведение – «шалман» – выпить пару пива и съесть рыбий хвост. Пиво, естественно, было жидким, а от рыбы припахивало негоже. Но тут уж поделать ничего было нельзя: в ту пору и в областной столице «шалманы» редко удивляли хорошим пивом. До пресловутой горбачёвской борьбы со змием было ещё далеко, а потому разливали в заведении и водку. Кое-кто тайно покуривал, многие, несмотря на грозное объявление «Своё не приносить и не распивать!», как раз этим и занимались: разливали под столиками магазинную и соответственно более дешёвую водку, а то и «чернила» типа «Золотой осени» (в мужичьем мире её окрестили «Золотой плесенью»).
Выпив первую кружку пива, я достал из сумки кусок «Особой» колбасы и ломоть местного хлеба, более похожего на коричневый пластилин, а то и на кое-что похуже. Надо сказать, что за полтора месяца деревенской жизни, которая проходила по большей части на сенокосе и лесозаготовках, я сильно одичал, а потому даже поселковый «шалман» невольно воспринимал, как этакое окно в цивилизацию. Мужики тут собрались самые разные: от типичных советских опоек с характерной одутловатостью лиц до вполне приличных молодых людей с инженерской внешностью. В шалмане стоял то усиливающийся, то замирающий говор, который после долгого лесного безмолвия заметно волновал и был вполне приятен. Я неторопливо уплетал свою колбаску, а этот волнообразный шум как будто убаюкивал меня. Так прошло довольно много времени, потому что я залезал в свою сумку ещё и ещё. И вдруг шум забегаловки как-то странно заколебался, словно согласно беседовавшие до этого мужики заметили нечто необычное и разом смолкли. Я поднял голову и увидел неподалёку от стойки неряшливо одетого бородатого мужика неопределённого возраста, который забирался на пустую пивную бочку. Это занятие у него явно не получалось, а потому стоявшие рядом приятели стали сначала подбадривать его, а затем и подсаживать. И вот он, едва не доставая лохматой нечесаной башкой до брезентовой крыши, воцарился над всей пьющей и закусывающей компанией. Поначалу взгляд его блуждал, но вскоре приобрёл оттенки одного сплошного, взыскующего упрёка. Люди постарше, надеюсь, помнят то дуалистическое брежневское время, внешне очень спокойное, медленно текущее и даже вязкое, а внутренне – напротив, всё в протестных воронках, политических анекдотах и молчаливом неприятии господства жиреющих и дряхлеющих год от года партийных и управленческих структур. И вот, постояв так в очевидной попытке привлечь к себе всеобщее внимание и, видимо, настроить собравшихся на нужную волну, мужик стал читать … Лермонтова… «Смерть поэта». Я, студент филфака, скажу без преувеличения, натурально обалдел. Зачем и кому он это читал? Ну, конечно же, не из любви к Пушкину или литературе вообще. Это стало понятно, когда он дошёл до последних, обличительных строк: «Вы, жадною толпой стоящие у трона», «Пред вами суд и правда – всё молчи!» и так далее, вплоть до «И всей своей вы чёрной кровью не смоете поэта праведную кровь!». Понимаете, и я, и все собравшиеся в шалмане простые поволжские мужики почувствовали вдруг, что стихотворение написано вовсе не полтора века назад, а только что, вот здесь, где-то едва ли не под заставленным пивными кружками столом. Ведь за пивом, а тем более, за водкой, о чём обычно говорят наши мужики? Ну, конечно же, о справедливости: о работе, где начальник ни за что – ни про что урезает премию, о родной улице, где сосед – куркуль продаёт по ночам втридорога палёную водку, о своей собственной семье, где вконец распоясалась безбашенная тёща, но и о секретаре райкома, который, занимаясь пустой трепотнёй, за два года получил уже вторую квартиру. Что тут началось, когда он закончил! Сказать, что гул народного негодования – это значит, не сказать ничего. Буфетчица тут же выставила табличку «Технический перерыв», а я всерьёз испугался, что пивное общество сейчас же вооружится вилами и отправится к райкому партии свергать действующий режим.
Я вспомнил сейчас об этом с одной единственной целью: убедить читателя в том, что искони, с седых времён создания «Русской правды» и Новгородского вече основными духовными скрепами составляющих всего русского мира были и остаются обострённые чувства низового народного патриотизма и укоренённой, можно даже сказать – этнической справедливости. В сущности, всё остальное – и законопослушность, и служение родине, и благополучие частной жизни – к ней, справедливости, прилагаются. И даже вера наша православная, в отличие, скажем, от католической, во всём ставила и ставит это чувство, это душевное состояние во главу угла: и во взаимоотношениях мужчины и женщины, и в воспитании детей, и в артельном труде, и в сомкнутом дружинном строю. Почему? Полагаю, потому, что веками сначала на Руси, а затем в России и Советском Союзе между народом и властью существовали не просто противоречия, а вечная непримиримая конфронтация, нередко переходящая в войну на истребление. И, разумеется, инициатором таких взаимоотношений всегда была власть, которая, в сущности, никогда не любила, не берегла свой народ. «Живая власть для черни ненавистна!» – как всегда точно сформулировал в «Борисе Годунове» русское общественное состояние всё тот же Пушкин. А в 1978 году в интервью «Русской мысли» Иосиф Бродский, так сказать, объяснил природу этой ненависти: «Что происходит в России? Государство рассматривает своего гражданина либо как своего раба, либо как своего врага. Если человек не попадает ни под одну из этих категорий, Государство всё-таки предпочитает рассматривать его как своего врага со всеми вытекающими последствиями».
Я не стану здесь приводить некие исторические стадии этой «народной ненависти», ибо они аксиоматичны и скрупулёзно исследованы целым рядом научных монографий и даже популярных романов. Замечу лишь, что с приходом большевиков война со своим народом стала для власти делом поистине будничным: красный террор, подавление крестьянских восстаний и так называемых контрреволюционных мятежей, изгнание и массовое уничтожение интеллигенции и духовенства, «военный коммунизм, коллективизация и индустриализация… с параллельно растущей системой лагерей – от Соловков до Гулага. Всех, кто даже не сопротивлялся, а просто пытался жить самостоятельно, по совести, уносили многочисленные «воронки», а затем столыпинские вагоны – в гибельные дали необъятного северо-востока самого крупного и совершенно не приспособленного для жизни континента. Сегодня всё чаще обращаются к трагическому опыту финской войны, которую Александр Твардовский осторожно назвал «незнаменитой». На ней замёрзали целыми полками! Соотношение погибших в боях к погибшим от морозов было примерно 1 к 5. Но разве генералы РККА не знали про финские морозы? Знали! Но почему тогда не экипировали брошенные в промороженные приполярные леса полки в тулупы и валенки? Иначе мы сегодня смотрим и на многое из того, что произошло в годы Великой Отечественной. В моём родном селе стоит высокая стела. На ней более двухсот фамилий погибших на фронте сельчан, в основном молодых работящих мужиков. Сегодня некогда красивое приходское село усохло до размеров хилой деревеньки, выселка, на улицах которого такую огромную толпу мужиков просто невозможно представить. И погибли то они по большей части не в Сталинграде и не под Курском. Есть в Калининской области такой небольшой городок Ржев, под которым немцы остановили в начале сорок второго года наши наступающие из-под Москвы войска. И держали их там аж до 1943 года, до той поры, пока, в связи с событиями под Сталинградом, они ни ушли оттуда сами. Так вот, согласно последним данным, под этим городком районного масштаба легло порядка двух миллионов(!) советских солдат и офицеров. Туда – единственный раз за всю войну! – выезжал даже сам товарищ Сталин. Всё тот же Александр Твардовский, которому многое разрешалось, написал знаменитое «Я убит подо Ржевом», а Михаил Ножкин сочинил песню «Три слоя»: тремя слоями вокруг городка и его предместий лежали наши убитые бойцы. Военное командование, власть бросали их в лоб на самые скорострельные в мире немецкие пулемёты, пытаясь, прежде всего, обезопасить явно наделавший в штаны руководящий аппарат ЦК (Сталин несколько раз с боязливой озабоченностью спрашивал Жукова: а удержим ли мы Москву?). Или, к примеру, празднуя очередную годовщину победы под Москвой в конце 1941 года, государственные СМИ с гордостью напоминают россиянам, что под стенами столицы немцы потеряли полмиллиона убитыми. Но мало кто знает, что в Мясном Бору, неподалёку от Новгорода, полегло примерно столько же нашего, одетого в серые шинели народа. И если немцы хотя бы рвались к Москве, пытаясь взять её любой ценой, то наши мужики просто сгинули в холодных болотах… по мановению всё той же безжалостной вероломной власти. Я знаю о чём пишу, ибо работал в Мясном Бору учителем и собирал в местных лесах останки павших и их солдатские медальоны.
Война с народом продолжилась и после войны. Теперь в лагерях умирали вчерашние фронтовики: кто за плен, кто за длинный язык, а кто и за появившуюся на фронте привычку выживать, то есть жить независимо, в том числе, и от вероломного государства (роман Ю.Бондарева «Тишина» и др.) Да, Хрущёв развенчал культ личности и вроде бы даже изменил природу взаимоотношений внутри этой основной исторической пары «народ – власть». Но, думается, что термин «хрущёвская оттепель» появился в народном обиходе всё же с подачи некой интеллигентской элиты, вхожей в правительственные кабинеты, где принимались решения по поводу «печатать – не печатать», «снимать – не снимать», «выставлять – не выставлять», «награждать – не награждать». Если же говорить о жизни народной, то она стала куда хуже, чем при Сталине. В деревне, например, где я жил мальцом в начале шестидесятых, вовсе не было даже чёрного хлеба, а колхозники получали семь рублей зарплаты и мешок ржи или пшеницы. Мололи и пекли хлеб сами. Обшивали и обували себя тоже сами. Долго потом в саду возле нашего дома валялись обожжённые печным огнём хлебные формы, изъеденные короедом колодки для тачания обуви, какие-то проржавевшие ёмкости для выделки шкур и валяния валенок. Вообще, если честно, то моему деду и его фронтовым товарищам с их семьями государство только вредило, забирая изрядную часть произведённого ими продукта. Забирало на своё не нужное никому в российской провинции содержание. Взамен оно передавало по радио якобы новости, в которых клеймились американский империализм и иные страны, где власти относились к своим подданным несколько иначе. Как ни странно, но самым благоприятным, самым благополучным для центральной России, и прежде всего, для русской провинции стало брежневское правление, главным образом – в семидесятые годы. Заметно увеличились зарплаты и пенсии, наконец-то достойно зажили ветераны войны, и вполне свободно училась, работала и отдыхала молодёжь. Давайте посмотрим через призму той, «застойной» поры на день сегодняшний, то есть, в сущности, попробуем разобраться, лежит ли классическая государство образующая пара «народ – власть» в плоскости прокламируемого «Единой Россией» посыла: «народная власть – для поддерживающего её народа!»?
Замечу сразу, что очевидно с целью или нивелировать полностью, или хотя бы сгладить углы противоречий между властью и народом опытные лидеры идущей в гору партии и выбрали для неё столь простое, но хорошо проверенное временем название – «Единая Россия». Ведь, по большому счёту, это всего лишь современная перелицовка популярного советского лозунга: «Народ и партия – едины!». Но, думается, что они – современные хозяева жизни и простой российский народ – к сегодняшнему дню едины в куда меньшей степени, чем партийные аппаратчики и, скажем, провинциальные учителя, соцработники, библиотекари, почтальоны, медсёстры и крестьяне в семидесятые годы. И поскольку такое несоответствие верховной воли самым необходимым потребностям низов становится всё очевидней и … позорней, с некоторого времени в России запущена раскрутка ура-патриотических настроений. С одной стороны, ещё в 90-е годы мы только об этом и мечтали и даже плакали, когда бывший министр иностранных дел РФ Андрей Козырев «разрешил» своим нынешним соотечественникам бомбить православных сербов, но с другой… Ещё Лев Толстой писал о том, что есть патриотизм народный, то есть искренний, бескорыстный, соединяющий нас в единое целое, и есть патриотизм ложный. Этот зиждется на корысти, то есть на желании личных, персональных благ, денег и власти. Возможно, некоторым из «хозяев» и в самом деле кажется, что они – российские патриоты и, кое-как научившись креститься и выстаивать в храмах службы, заняты богоугодным делом. Но даже таковые, в лучшем случае, напоминают пресловутых аистов, которые засунули головы в пески Крыма, Сирии, Турции, а то и Бразилии или ЮАР. Что же касается собственно России, то, с моей точки зрения, скрепы между составляющими российское общество структурами имеют уже не естественное, но привнесённое по инициативе властей происхождение, то есть формальны и, следовательно, в значительной степени эфемерны. Сколько ни говори «сахар», слаще во рту от этого не станет – сколько ни скандируй на московских улицах «Мы – вместе!», единства между костромскими библиотекарями, получающими по десять тысяч, и депутатами Госдумы, сделавшими себе «довольствие» по полмиллиона, не будет. А ещё есть порядка сорока миллионов пенсионеров, которым отказали в индексации и хотят решить проблему постканикулярными подачками, когда, как правило, цены на продукты и товары первой необходимости возрастают не на четыре – пять процентов за год, а на десяток за неделю! И все об этом прекрасно знали и знают: и лидеры «Единой России», и премьер со своими министрами, и банкиры с представителями госкорпораций, и президенты с директорами многочисленных институтов и фондов, и особо приближенные к власти творцы кино, науки и искусства, и даже сам Президент! Ну, и что? Как заметил первого декабря в «Росбалте» профессор из Санкт-Петербурга Дмитрий Травин, «кадровые назначения президента не имеют никакой связи с теми дискуссиями, которые идут в обществе, как будто Кремль и страна существуют в совершенно разных мирах (…). Элиты продолжают бороться за ресурсы, а народу приходится мириться с застоем (…). Возьмётся ли Путин за трансформацию загнивающей экономики, или мы будем по-прежнему медленно сползать вниз под бурные продолжительные аплодисменты, как во времена Леонида Брежнева?». И в этой очевидной параллели, в этическом отношении, нет ничего позитивного, что бы говорило в пользу нынешних элит. Напротив, съезды КПСС, при всей избирательности делегатов, были, по большому счёту, народными, и генсеку внимали шахтёры, доярки, слесари и учителя. Среди приглашённых первого декабря в Георгиевский зал – одни и те же, те же и одни. То есть в самом прямом и точном смысле – элита. Но элита весьма специфическая, поскольку комментировать комментарии президентского обращения некоторых её представителей у меня нет сил: патриотизма больше, чем у панфиловцев, а владения родным языком меньше, чем у дошколят, с которыми на том же телеканале регулярно беседует Максим Галкин. Но давайте для убедительности приведём некоторые цифры, то есть ответим на, так сказать, пошлый даже по нынешним анти – коррупционным меркам вопрос: Почём нынче российский патриотизм?
Поскольку, прежде всего, депутатам ГД, то бишь народным избранникам, российский народ обязан своими мизерными пенсиями, отказу в их индексации и мышиными в провинции зарплатами, то целесообразно посмотреть на динамику их депутатского благосостояния. Так, до 1 сентября 2013 года депутат Госдумы официально (!) получал всего 161 тысячу рублей. Но поскольку именно в это время на Россию подули предсанкционные ветры и поползла вверх инфляция, наши кормильцы решили материально обезопаситься и добавили себе в аккурат сотенку, уравняв свой доход с зарплатой российских министров. Но ровно через год и этого оказалось недостаточно, и они подняли своё официальное довольствие ещё почти на двести тысяч. То есть их официальная зарплата стала превышать среднюю, например, по костромскому региону в 14 раз! Для сравнения не лишне будет заметить, что в США депутатская зарплата выше средней по стране в 3 раза, а в Германии – в 2. Кроме того, каждый месяц наши депутаты получают существенные поощрения (за патриотизм?), размер которых варьируется от 60 до 80 тысяч рублей. Им также выдаются по 200 тысяч рублей на зарплаты помощников, которым к тому же доплачивают регионы. Депутаты не тратятся на покупку дома или квартиры. Напротив, они выбирают жильё сами, практически в любом районе города. Добавьте сюда услуги спецполиклиник и санаториев со специальными скидками, весьма солидные выплаты на транспортные расходы (частично оплачивают даже членам семьи), оплату отпуска в 42 дня, проезд туда и обратно и так далее. Каждый депутат имеет право на добавку к трудовой пенсии, как-то: если он пробыл народным избранником от года до трёх, то будет получать пенсию в размере 55 процентов от зарплаты, а если более трёх лет – то все 75 процентов! Причём, если повышается депутатская зарплата, то повышается и пенсия. По объективным подсчётам, последнее повышение депутатского благосостояния – на общую сумму в 1,2 млрд. рублей – стало рекордом за всю историю России. Да, и не только России. Так, наш депутат в среднем получает около 8 тысяч евро, а в Германии и Англии – 7838 и 6988 евро соответственно. Во Франции и Швейцарии и того меньше: 5637 и 5440 евро. Уровень жизни народа в этих странах и России, я полагаю, сравнивать излишне, да и, честно говоря, неприятно.
Если говорить в этом смысле о российском правительстве, то, согласно опубликованным декларациям, самым состоятельным членом правительства является Александр Хлопонин с годовым доходом в 280 миллионов рублей. И если кратко, то на общем депутатском фоне наши президент с премьером, заработавшие соответственно 8 и 7,6 миллиона рублей, выглядят сущими голодранцами. Про зарплаты спортсменов не буду, ибо они влияют на нашу политику, лишь завершив спортивную карьеру. А вот люди искусства и поп-культуры влияют, и очень существенно. Например, главный киношник страны и автор патриотической телепрограммы «Бесогон» Никита Михалков заработал в 2015 году более 150 миллионов рублей, а порицаемые Западом за агрессивный патриотизм Георгий Лепс, Стас Михайлов и Филипп Киркоров – по 15, 10 и 9,7миллиона долларов соответственно. Весьма характерны в этом смысле заработки глав наших госкорпораций. Например, на территории Костромской области природный газ практически отсутствует, а глава, так сказать, «Национального достояния» Алексей Миллер заработал в прошлом году 25 миллионов долларов, как, кстати, и лидер нефтяных рек России Игорь Сечин. То есть по 140 миллионов рублей за каждый месяц своей изнурительной работы. На 10 миллионов отстал от коллег глава самого прибыльного в стране банка Герман Греф… Сколь качественно сработали эти господа – судить не мне, но, к примеру, проценты по кредитам для народа в сбербанке заоблачно высоки. К чему это приводит? Ну, например, в начале декабря на морозном востоке Костромской области изловили пенсионерку, которая ограбила магазин. Как оказалось, пошла на это из-за невозможности вернуть банковские проценты по кредитам. Не стану ещё раз вспоминать о скандале с беспрецедентной премией, выплаченной главе «Почты России». Замечу лишь, что глава благополучно остался на своём месте, завив, что деньги возвращать не намерен, поскольку все так получают. И скандал очень скоро сам собою затих. Между тем, наша нынешняя почта работает безобразно! Любой необходимый визит туда – сущее испытание на выносливость!
Таким образом, без какой-либо натяжки имущественные и социальные противоречия, возникшие сегодня между российским народом и властью, можно по-ленински назвать «кричащими»! Это всё те же противоречия – между «верхними» тысячами и «нижними» миллионами, характерные для любого империализма, хоть английского, хоть российского. Но Англия, как видим, эту критическую стадию благополучно миновала. Как обернётся в России? Думаю, всё может измениться к лучшему лишь в том случае, если народ, в конце концов, станет пристальней всматриваться в реальные действия власти, конкретных её представителей. Если он поймёт, что все эти толстовские обитатели салонов Анны Павловны Шерер не только выжили, но и тысячекратно преумножились, объединившись в так называемые властные элиты. И если в истошных воплях столичных демагогов «Мы вместе!» он, народ, наконец-то услышит всего лишь эхо презренного металла, коим обильно одобряет эти вопли власть. Нет, это не призыв к какому-то массовому недовольству, а тем паче бунту, это призыв к здравому смыслу, к тому самому, благодаря которому в США, например, выборы по-прежнему, как и в девятнадцатом веке, непредсказуемы и, по большому счёту, справедливы. Таковыми они должны стать и у нас, в вечно обречённой на погоню за Европой стране.
———————————————————————————————————
