Александр Винник. Пиджаки (повесть). Эхо Беленко

После гулянки в Плавске были ещё приключения. Первое приключение, выдумал для нас Главком ПВО. По слухам, он где-то выпивал с Главкомом ВМФ и тот, в непринуждённой дружеской беседе, как бы невзначай сообщил, что сдал на металлоллом пару-тройку старых посудин, а на вырученные денюжки купил для ВМС супер-пупер компьютер. Теперь он шутя управляет всем флотом не выходя из кабинета, что очень удобно и современно. Не знаю, где Главком ВМС купил такой компьютер. Вряд ли у американцев, всё-таки оборонная мощь на кону. Они же могут и вирус подсадить или замровать в программном обеспечении (ПО) каку гадость, чтоб потом самим нашим флотом крутить. Скорее всего наши учёные и инженеры постарались. Наш Главком промолчал, стиснув зубы, но мысль затаил. Мысль эта выплеснулась в приказе сдать частям и соединениям ПВО годовую норму по металлолому к августу. Самолёт штука тяжёлая, но это же не морской корабль, это же сколько самолётов во вторчермет и вторцветмет нужно отволочь? А они может и не старые совсем. Ну ладно, были старыке. В конце полосы в районе 1аэ было самолётное кладбище Су-11. Их вывезли первыми. Потом начали прочёсывать аэродром и гарнизон. Как пионеры, ей-богу. Кстати, о пионерах. Мальчик у папы спрашивает, кто такие пионеры? А папа ему, мол это такие дружные ребята, они всегда вместе, костры жгут, металлолом и макулатуру собирают. Сын понимающе кивнул: «Как БОМЖи?» Мы как пионеры или БОМЖи прочесали гарнизон, собрали всё, что могли, даже колючую проволоку кое-где сорвали. Мало! И тогда у кого-то созрела мысль разобрать палатку 2аэ. В палатке хранились крыльевые ПТБ и комплекты вооружений для работы по земле: блоки НУРСов, балочные держатель для бомб и др. Купол интереса не представлял, хоть и был серебристый – явно с наполнением серебрянкой. Зато каркас был собран из алюминиевых масивных труб. При помощи трактора завалили палатку, разобрали и сдали в металлолом. Мало! Проблему решили, как многое в армии, припомощи жидкой валюты – спирта. Какое-то, наверно огромное, количество спирта перекочевало во вторчерцветмет, а там были получены документы о сдаче металлолома по количеству сопоставимого с крейсером. Вопрос у меня остался. Если всё так просто, зачем было палатку ломать?

Второе приключение устроил себе сам. При сдаче звена получил от сменяющей нас третьей эскадрильи замечание: газовочные решётчатые тележки пришли в негодность, сварочные соединения на решётках развалились, решётки качаются, а некоторые отвалились. Всё вроде бы законно, но решётки в таком состоянии уже с полгода. При заступлении четыре недели назад третьей в ДС, при сдаче три недели назад от третьей первой, у которой потом мы приняли эстафету, и сегодня решётки на тележках были в одинаково непригодном состоянии. Видя такой конфуз, их никто уже не подкатывал к воздухозаборникам на газовке – не ровен час что отвалится – да в двигатель. Я ещё фонарик не забыл. Но кто-то должен был этому положить конец, как воровству съёмников статики или пиропатронов. Конец положить решили спецы из третьей – записали замечание в журнал приёма-передачи дежурств. Выполнять мне. Сменился, прицепил тележки к тягачу и покатил в ПАРМ. В ПАРМе три прапорщика изо всех сил показывали, что плохо меня видят и практически вовсе не слышат. Время на устранение замечаний мне было выделено до следующего заступления в звено третьей. Я не стал мучить уважаемых кусков с явными физическими недостатками в понедельник во второй половине дня. Завтра начинались полёты – тоже не ко времени. Я решил перенести подварку тележек на своё следующее дежурство, на те сутки, когда я в тридцатиминутной готовности могу гулять куда хочу, а особенно в ПАРМ. Если вдруг готовность звену, три гудка сирены я услышу, а тягач, подбирающий лётчиков и техников тридцатиминутчиков в конце Централи, в аккурат проезжает мимо ПАРМа. Так и решил, как выяснилось, правильно, что пойду варить решётки сразу после смены с десятиминутных суток, то есть после смены с дежурного домика. Работа мне казалась не сложной, что же там сложного? Ну и что, что не варил никогда – я же видел, как варят. Как говорят в Украине: «Ти сало їв?» – «Ні, але батько бачив, як пан їв!» В 16:30 я прибыл в ПАРМ. Глухота и немота ПАРМовских кусков, на мой взгляд, только усугубилась. Кое-как мы объяснились жестами, типа, мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан. Мне выдали маску, пачку электродов, настроили электросварочный аппарат – вари сколько хочешь. Я начал. Оказалось разжечь дугу не так просто. В маске не видно ничего до розжига дуги, а без маски тоже ничего не видно, только после розжига. Сделать красивый эффектный кивок, чтобы маска сама закрыла лицо сразу после розжига, долго не удавалось. Когда удавалось, я видел, как дуга уже прожгла тонкую стенку трубы, и дугу нужно гасить. Наверное, можно было уменьшить силу тока в аппарате, чтоб не так палил стенки, но сам я не умел, а обращаться к глухонемым прапорщикам – себе в убыток. Всё-таки что-то я наварил, решётки держались на телегах, и пошёл ужинать. Утром проснулся от рези в глазах. Попытался открыть – ещё больней, в глазах огненные круги пляшут. Мне даже спрашивать ни у кого не пришлось, понял сам – нахватался «зайчиков» от сварки. Пока я разжигал дугу и пытался прикрыться сварочной маской, ультрафиолетовые лучи сожгли глаза. Наощупь сходил в туалет и как-то умылся. Как жить дальше – непонятно. Славка, с которым я дежурил и который поэтому жил в одном со мной графике, повел меня, как кота Базилио, в столовку. Смешно было. Ведёт меня под ручку и предупреждает: «Ямка». Я не вижу, но делаю шаг пошире – и прямо в ямку. Славка говорит: «Лужа», я шаг пошире – и прямо в лужу. Пока дошли до столовой ни одной лужи, ни одной ямки не пропустил. Усадил меня Славка за стол. Вилки, ножи нащупал, а еду как? Тыкаю вилкой, нахожу котлетку, прижимаю вилкой. Потом ножом ощупываю габариты котлеты, рисую в воображении. Потом вилку колю ближе к краю котлеты, чтобы ножом отрезать кусочек – не попадаю в котлету, зарисованную в воображении. Повторяю маневр. После трёх попыток отрезал, ну очень маленький, кусочек. Ладно, ещё попытка. Следующий кусок с трудом поместился в рот. С салатом ещё трудней, как и с вермишелькой. Как я не тыкал в тарелку, половина салата и гарнира осталась. Путь назад по той же схеме: ямка – в ямку, лужа – в лужу. В общаге Славка вспомнил, что хорошо помогает от зайчиков глаза заваркой промыть. Мучился не по-человечески. Пока подобрали температуру, я к ультрафиолетовым ожогам сетчатки добавил тепловые ожоги роговицы. Всё болит, ничего не вижу. Жалко себя – такой молодой, а слепну. Почему-то сходить в санчасть мысль не возникла. Лег поспать, глазки успокоились. Проснулся к обеду – резь поутихла. Пока глаза не открою. Опять по схеме «ямка – в ямку, лужа – в лужу» на обед. Первое было классно есть – черпай себе веслом, да в рот. Только всё доесть не смог – вычёрпывать остатки зрение нужно. На второе заказал котлету и пюре. Пюре тоже хорошо черпать ложкой, ложкой и котлету кромсал – позору не оберёшься. Мне, воэнному интеллигенту, есть ложкой, без ножа и вилки, как в задрипанном Серышево все едят! Позор, ганьба!. Но поел. К четырем дня нужно местись в звено меняться, а я не вижу ни зги. Опять чай, промывка, листья заварки на очи. К четырём научился смотреть на мир через узкие глаза, ощутил себя тунгусом в полной мере. Отгазовались, заступили на сутки, я службу переложил на Славку и снова спать. К ужину уже шире смотрел на жизнь. Увиденное не обрадовало. Славка на тягаче приволок из ПАРМа тележки – по дороге даже то, что до моего ремонта держалось, отвалилось. Пострадал за идею зря. На следующий день пожаловался Андреичу. Стартех, оказывается, умел общаться с кусками ПАРМовскими, а может, просто водку, как я, не зажал. За десять минут тележки были, как монолит. Больше сваркой я не занимался. Так нет же – вру. Через неделю было обнаружено подтекание по нижнему сварному шву ПТБ. На полётах было много машин и много нечётных – с баками. Ложементов на всех не хватило, поэтому пришлось свой бак уложить сверху двух уложенных на ложементах. Какой-то ретивый летун при выруливании на старт поздно сбросил обороты с 85% до ЗМГ. Мой бак встал на дыбы, оторвался от места лёжки и рухнул носом на бетон. Я подлетел, осмотрел – кончик носа косил вправо и справа же на борту была вмятина площадью до трёх квадратных дециметров. Что делать? Для этого есть бывалые. Если ты уже умеешь менять мембрану гидроаккумулятора, но не умеешь рихтовать вмятины – обратись к старшим. Я считаю, что служба у меня шла легко потому, что не боялся задавать вопросы. Стартех и научил. У ПТБ было два патрубка: тот, что побольше, для топлива и тот, что поменьше, для наддува воздуха. К патрубкам полагались колпачки для защиты от атмосферных осадков и пыли, пока бак не на самолёте. Как научили так и сделал. Одел через тряпочку, чтобы плотней было, колпачок на топливный патрубок и посадил на него, чтоб не слетел, механика.. Сам начал наддувать в бак воздух из аэродромного шланга. Честно скажу – было страшно. Бак скрипел, хрустел, а я не имел понятия, когда он может рвануть. Наддув в топливной системе 60 атмосфер, а давление воздуха в колонке – 180. Радовало только то, что вмятина на глазах, точнее на баке выравнивалась, как выравнивается кожа на лице утром после вчерашнего пива – ни одной морщинки, как у младенца. Потом выравнивание прекратилось, хоть бак и продолжал скрежетать. Я был в недоумении: что делать – ждать, пока выровняется полностью? А вдруг бак разорвёт? Проблема снялась сама собой. Механик решил поправить свою пятую точку на заглушке, отчего та, как ракета, взмыла ввысь, метров на пятнадцать-двадцать, пятая точка механика не пострадала. Оценили результаты: носик чуть заметно смотрел вправо, вмятина уменьшилась до семи-десяти квадратных сантиметров. Результат был признан удовлетворительным, наддув решили не повторять. Однако на утро на нижнем шве появилась капля керосина. Снова нужно было обращаться к ПАРМовским. Общением с ними я разрешил заняться старшим по званию. За это мне было поручено освободить бак от остатков керосина. Я смутно помнил, что учил как-то в институте тему о многократной промывке тёплой водой с поверхностно-активными веществами (ПАВ), проще – стиральным порошком, после тщательного слива топлива через заднюю пробку. Когда читал, было понятно. Когда смотрел на бак, не представлял, как я внутри буду создавать волну, а главное, где я возьму столько воды, о тёплой я даже не думал. На практике всё оказалось проще, правда, ещё стрёмней, чем раздувать бак воздухом. Нужно всего лишь подогнать кондиционер, попросить самого тёплого воздуха в 70˚С, он регулируется на кондёре, и дуть какое-то время, пока обшивка бака не станет горячей. А дальше: «Джин, джин – выходи». Был на студенческих попойках такой прикол, когда, вылив крайние капли из бутылки с водкой, нужно было быстро закрыть пальцем горлышко, осторожно и аккуратно густо заполнить бутылку табачным дымом. Потом встряхнуть бутылку, зажечь спичку и под заклинание «Джин, джин – выходи» убрать палец из горлышка и бросить внутрь горящую спичку. Если всё сделано правильно, джин с характерным свистом и ярко-голубым факелом, под весёлый визг собутыльников покидал бутылку. С баком была похожая штука, только джин не со свистом, а с грохотом и факелом в полметра высотой вылетел из бака. После этого бак можно передавать ПАРМовским кускам. Есть только один нюанс. Процедуру изгоняния бесов из бака они должны были видеть сами, правда, наблюдая из-за угла ПАРМа. Зато как они варили бак, я даже не смотрел – это Мишина зона ответственности. Ну, вот на этом мои сварочные работы в армии были закончены и оставили неизгладимое впечатление – «зайчики», фейерверк красной заглушкой, выход джина. Что вы? Коперфилд и рядом не стоял.

Больше скажу, не только сварные работы, но и лётная работа почти закончилась. Подошёл срок моей ласточке ехать в ТЭЧ на двадцатичетырёхмесячные работы. Это самые объёмные работы из всех регламентов, круче только заводской ремонт. Они ещё отягощались комплексом доработок № 5, или просто – комплекс № 5. В числе прочих доработок комплекс № 5 включал установку новой системы СРЗО. Мерзавец и предатель Беленко, угнавший в 1976 году новейший МиГ-25, не просто сдал секретнейший самолёт. Больший урон был нанесен тем, что вместе с секретнейшим самолётом он сдал ещё более секретный блок СРЗО – систему распознавания «свой-чужой». Этим он вскрыл систему кодировки всех самолётов ВВС и авиации ПВО. Умные учёные и инженеры тут же разработали новую систему. Она отличалась более сложной архитектурой и возможностями. Для исключения в будущем считывания информации и кодов коды заносились в память системы особым образом на двое суток. Каждые двое суток лейтенант-особист, охраняемый солдатом с автоматом, подходил к самолёту, открывал лючок и втыкал фишку с кабелем, идущим от носимого секретного блока. В этом блоке размером с небольшую сумку на задней панели был набор из огромного количества (точно не знаю, но больше четырёхсот) ключей со шлицом. Положений у ключа было всего два: вертикально и горизонтально. Каждые двое суток особист получал секретную депешу с положением всех ключей на очередные сутки. Потом он в секретной комнате, скрытый от посторонних глаз, глядя в депешу, отверткой на панели набирал комбинации: вертикально, горизонтально, вертикально, горизонтально… Говорил, что не меньше двух часов набирал и проверял. Чемодан без охраны бойца пределы секретки не покидал. Подробности знаю из первых рук. Секретчик дружил с нашим вторым спарочником Игорем Кочновым, они часто заходили к нам в квартиру-раз. Имени его я не запомнил, но запомнил, что он показывал нам фотки воткнувшегося в сарышаганские камни полста пятого. Второй особенностью новой системы СРЗО было появление запасных кодов. Раньше, до доработки, переключатель кодов находился в кабине и его установкой занимался пилот. Был там галетный переключатель с цифирьками, который перед вылетом пилот ставил в известное ему положение. Кто не в курсе, что такое галетный переключатель, могу пояснить – он аналогичен переключателю на чёрно-белых телевизорах. Так исторически получилось, что рванувший технический прогресс сделал телевизор цветным, а переключение каналов кнопочным практически одновременно. Дистанционное управление (ДУ) появилось много позже. Людям, умеющим переключать каналы телевизора только пультом ДУ, что такое галетный переключатель, я не смогу объяснить. Коды менялись раньше, и их тоже менял пилот. Если время смены кода заставало пилота в воздухе, то он получал команду выставить переключатель в соответствующее положение. В новой системе стало четыре галетных переключателя,  вынесли их под лючок, где и раньше располагался блок СРЗО – справа, в носовой части, позади блоков «02» и «12». Два переключателя соответствовали основному коду, два – запасному. Менять положение пререключателя доверили технику. У нас тоже был секретный циркуляр, в котором было прописаны основные коды и время их работы. Когда приходило время, нужно было идти к самолёту и на верхних двух переключателях ставить основной код, соответствующий коду по времени в циркуляре. Запасным выставлялся код следующего временного интервала. При следующей смене на месте основного кода выставлялся запасной, а запасной опять-таки следующего временного интервала. В кабине пилота галетный переключатель сменился на двухпозиционный –  основной-запасной, установленный всегда в положении «основной». Если время смены наступало в полёте, пилоту напоминали об этом и он переклацивал рычажок на положение «запасной». Смены происходили в разные временные интервалы от двух до четырёх часов. Первое время коды менялись до десяти раз в сутки. Такая комбинация двухдневных наборов шлицевых ключей и переключение кодов со сложным графиком должно было раз и навсегда запутать супостатов и сделать неинтересным для изменников родины угон самолётов. Это однако не помешало мерзавцу Зуеву угнать МиГ-29 уже с новой СРЗО в Турцию. Зато жизнь в ДЗ, этом санатории для техников с трёхразовым основным питанием и вечерним доппайком,  стала невыносимой: за ночь приходилось вставать несколько раз, но всё равно в два раза меньше положенного – лейтенантская смекалка – техников-то двое. Делили смену поровну или по-честному. В чём разница? Разница есть, если верить Митькам – неформальной и весёлой организации, вызревшей в недрах молодых питерских художников. Митёк любой продукт со своим же братом Митьком мог разделить тремя сособами: поровну – это на самом деле поровну; по-честному – тогда Митёк брал себе больше; и по-братски – Митёк забирал себе всё. В нашем случае, по-братски – все подъёмы отдать коллеге. Сечас, в свете новой науки (я бы, правда, назвал её лженаукой) «Управление временем» это называется делегирование полномочий, что в переводе означает умение заставить коллегу выполнить порученную тебе работу, а отчитаться, что выполнил сам. Бывали у меня совестливые коллеги, которых, видно, совесть мучила по ночам, и им не спалось. Как по мне, так почему тебе не спать ночью, если ты молод, здоров и много времени проводишь на свежем воздухе? Только если с совестью не смог договориться. Зато я по-честному брал на себя дневные переключения.

Менять систему СРЗО начали тогда же, в семидесятые. Начали с приграничных армий и дивизий, потом начали продвигаться в глубь страны и к 1988 году добрались до нашего полка, что подтверждает его глубоко тыловое положение. Первым на комплекс № 5 стала машина нашей эскадрильи, борт № 82 Валентина Зверева. Зверь от этого выиграл. На нём заводские доработчики тренировались, осваивались. Валентин простоял в ТЭЧ рекордные три с половиной месяца. Потом доработчики насобачились, стали выполнять комплекс всё быстрее и быстрее: три месяца, два с половиной. Машину, ставшую на пятый комплекс передо мной, уже выкатили через два месяца. Мой борт попал на доработку крайним в полку и, мне думается, в СССР. Я готов был отдохнуть два месяца, подозревая, что у доработчиков появился стимул (после крайней доработанной машины они точно поедут домой) и они смогут управиться и за полтора, а то и за месяц. В середине сентября, слив топливо, я прибыл в ТЭЧ. Топливо положено сливать в специальную кювету, из которой высасывает топливо специальная техника – скачка. Раньше, будучи молодым и неопытным, я так и делал. Ждать скачку – дело неблагодарное. Прикрываясь приказом к 13:00 поставить машину в ТЭЧ, я открутил сливную пробку и равнодушно смотрел, как 4 300 л топлива вытекают на тульско-ефремовскую землю. Так началась величайшая халява моей службы – ТЭЧ полка. Самая тяжёлая работа за день – расчехлить-зачехлить самолёт. И то не всегда. Если самолёт в ангаре или надувной палатке, и этого делать не надо. Быстро выработалась привычка спать после обеда, сыгравшая потом злую шутку. Я много сделал для машины, в плане подготовки к зиме. Если год назад я в мороз менял гидронасос, то в этом, не без помощи Александра Кудерского, бывшего стартеха 1аз 2 аэ, были заменены все агрегаты с ограниченным ресурсов, у ресурса которых был хоть намёк закончиться до тёплых весенних деньков. «Не без помощи» – это к слову, правильно сказать – без моей помощи. Так же в крайний раз за свою службу я заменил резину на всех четырёх колёсах. Дело не сложное, если самолёт уже висит на козелках, только попросил Латуха на тракторе завезти резину. Вся эта работа была закончена если не в первую неделю, то во вторую точно.

Случались в «санатории» и потери. Как-то мне велели подключить автогидрашку к машине для проверки гидросистемы. У гидросистемы есть один малюсенький нюанс. Касается он только нижних двух из четырёх тормозных щитков. Находятся они под стабилизатором. Нюанс заключается в том, что если самолёт долго не подвергается воздействию рабочего давления в гидросистеме, нижние щитки чуть-чуть приоткрываются. Ни один другой орган или агрегат гидросистемы таким не страдает. Есть давление, нет давления – всё остается на своих местах, а вот нижние щитки чуть-чуть приоткрываются. Такой вот очередной нюансик. Это всем известно, это не опасно, при подаче рабочего давления щитки встают на место и никаких проблем. Подогнал гидрашку. Фуражка мешает. Осмотрелся – в ТЭЧ везде грязно, негде головной убор приложить. Самолёт весь гладкий – не то что фуражку зацепить, глазу зацепиться не за что. О, щитки приоткрыты – на щиток за околыш я и повесил фуражку. Аккуратно, чтобы не запачкать голову гидрашкой, подстыковал нагнетающий и всасывающий трубопроводы к самолёту. Доложил – гидрашка подключена. Мне: «Запускай», я бойцу-водиле гидрашки: «Давай». Он дал. Отгидровали, посмотрели – нигде не течёт. Отлично, можно отстыковывать и на обед. Отстыковал. Засобирался на обед – где фуражка? Да вот же она на щитке висит. Стоп, не висит, а зажата. Я же сам подал давление на борт, вот щитки и поджались давлением в 180 атмосфер. Подёргал фуражку – крепко, зараза, сидит. Снять её два варианта: снова подогнать гидрашку, подстыковать, выпустить, убрать щитки и поймать фуражку, пока не упала, или подождать недельку, щитки сами отойдут. Ни один из вариантов не подходил, очень кушать хотелось. Дроздов учил, что после обеда башка не варит, а организм спать хочет, но в моём случае и до обеда башка не варила. Что стоило без фуражки сходить в столовую, ведь она даже не является частью технической формы одежды, а беретка-то была при мне. Но я, как обезьяна на призыв «Думай!», сам себе ответил: что тут думать – дёргать нужно. И дёрнул. Ума не густо, а силёнки были. Вырвал у зарвавшегося щитка свою фуражку. Вырвал и порвал. Картонный околыш порвался, обтягивающее околыш небесно-голубое сукно тоже, фуражка утратила форму и свои потребительские качества, короче, пришла в негодность. В результате в столовую я всё равно пошёл в беретке, только фуражки уже не было. Это была вторая часть воэнного гардероба, не подлежащая эксфильтрации на родину. Впоследствии она вместе с кителем будет утилизирована. Сейчас-то что делать? Оказалось – не беда. У каждого воэнного этих фуражек – завались. Норма носки её – два года, как у технички, только износа нет – мы же на голове по бетону не ползаем, в масла, керосин, гудрон не окунаем. Так, иногда повесим только на тормозной щиток… Но и тут нюанс. Мне от чистого сердца готовы были помочь все офицеры эскадрильи, только самая большая предложенная фуражка была 56-го размера, а у меня – 60-й – у меня там ума много. Так и ходил, как мультяшный дядя Стёпа, с фуражкой на макушке, кашлянуть-пошевелиться боялся, чтобы фурашка не свалилась.

Зато следущее приключение с лихвой компенсировало потерю. Да я за него всю форму отдал бы, включая парадную. Случилось спарке Игоря Кочнова сломаться в воздухе. Нет, ничего опасного – перед посадкой загорелось аварийное табло «резервный генератор». Самолёт загнали в ТЭЧ. Газовали с КАПСО, проверяли – не горит табло. Что-то регулятор температуры сбойнул, давай поменяем, что-то же нужно делать. Поменяли, отправили на облёт, опять загорелось аварийное табло. Опять в ТЭЧ, опять что-то поменяли, опять облёт, опять табло. Как любят говорить представители северных народов: «Тенденция, однако». Инженерные умы думали-гадали, ничего не могли придумать. На земле всё в порядке, в воздухе – тоже, как только пилот подумает о посадке – загорается табло. Придумали инженеры не как отремонтировать, диагноз не ясен, а как заставить симптом проявиться. Решили сымитировать полёт на земле – обрулить самолет, проще говоря, покатать его по аэродрому, а в это время следить за злосчастным табло. Проделать это решили в пятницу, под вечер, чтобы  на аэродроме ни самолёт, ни самолёту никто не мешал. Рулить может только лётчик. Поручили эту операцию провести Николаю Игоревичу Насдракову. Кочнов спарку подготовил, я тут же крутился, помогая за механика. Николай занял место в кабине и внезапно предложил мне прокатиться с ветерком. Мне два раза повторять не пришлось – как пуля, взлетел по стремянке и занял место в задней кабине спарки. Запуск. Я от счастья сам не свой. Всё ещё не верю своему счастью, всё жду, что высадят. Нет, вроде порулили по магистральной рулежке на ближний старт. Вырулили на полосу, Николай увеличил обороты до 85%, и мы понеслись. Я головой верчу, глазками стреляю – всё хочется заметить, запомнить. В конце полосы тормозим, снова по магистральной рулёжке на ближний старт. Опять выруливаем на полосу, ускоряемся. Шлемофон я в ТЭЧ не брал, поэтому переговариваться мы не могли. Тут Николай дергает ручку, а я же книжек об авиации начитался до одури, знаю, что это означает – принимай управление на себя. Дух перехватило, я – ноги на педали. Самолёт резко потянуло вправо. Я подал левую педаль вперёд – самолёт в потянуло влево. Я давлю правую педаль… Самолёт так и шарахался из стороны в сторону. Я вспомнил, что у МРК есть рулёжный режим с углами отклонения носового колеса ±40˚ и взлётный, когда при тех же отклонениях педалей колесо поворачивается на углы ±7˚, для этого есть специальный рычажок. Пока катились по рулёжке на новый круг, я лихорадочно искал рычажок и думал, что после такой пляски вправо-влево управление мне никто не доверит. Рычажок не нашёл, его просто не было в задней инструкторской кабине, но когда выкатились на полосу, РУС снова закачался. Я вжался в кресло, постарался касаться педалей нежно-нежно и вписаться своими флуктуациями внутри одной аэродромной плиты шириной полтора метра. Не вышло. Тогда я разрешил себе шарахаться внутри полосы в две плиты – кое-как получилось. На третьем своём круге я уже уверенно держался в двух плитах и смог переключить внимание на другие вещи. Нашёл спидометр и обмер от впечатлений – стрелка стояла на отметке 250 км/ч. Левую руку положил на РУД, просто положил, не двигал и не мешал пилоту двигать. Сцепил зубки и, зная, что меня ни Николай, ни кто другой не услышит, через зубки выдавил: «Вж-ж-ж-ж». Так я изображал двигатель, потому что в кабине было на удивление тихо. Когда с моей помощью двигатель таки зажужжал, я плавно потянул РУС на себя, я был истребителем, сбылась мечта идиота! С небес на землю меня вернул удар по ручке. Удар был такой силы, что РУС вывалился из рук и ушёл вперёд. Я понял, что не прав, но не знал, как, дёргая РУС, извиниться перед Николаем за необдуманные поступки. Дело в том, что на скорости 250 км/ч самолёт не взлетит, а задрать нос, оторваться от полосы и тут же, завалившись, рухнуть – запросто. Больше РУСа я не касался, но рулить по полосе мне всё же позволялось. Мы откатали полчаса и зарулили на стоянку ТЭЧ. Что Вам сказать? Описать не могу лучше Крылова: «От радости в зобу дыханье спёрло». Какие там атракционы, какие там компьютерные игры, какой там Дэвид Копперфильд? Говорить не мог, сиял, трусил головой, творил что попало. Долго тряс обоим Игорям руки, звал в гости, обещал залить черноплодной рябиной – кладовой витаминов. Счастье долгим не бывает – мы услышали хлопок, потом свист вырывающегося из колеса воздуха – выплавилась плавкая вставка, мы перегрели тормоза. Плавкая вставка тоже защита от дурака, только другого рода – защита от включения дурака. В авиации есть такая шутка: «Тумблер «дурак» включен и законтрен». Вот чтобы техник не прикинулся ветошью при перегреве тормозов, конструкторы ввели эту вставку, дабы все вокруг увидели – у машины перегреты тормоза, их нужно заменить. До плавкой вставки, при меньших температурах выплавляются термосвидетели, но они гибнут тихо, без шумного выпуска воздуха. Это сигнал – охлаждай тормоза. В Сары-Шагане, где экономили на парашютах, чтобы дедушки не перетрудились, к зарулившему самолёту тут же подъезжала воздушка. Мы обдували тормоза и дело не доходило даже до выплавки термосвидетелей. Обычно же самолёт на посадке не использует тормоза, только тормозной парашют, а когда скорость падает до 60 км/ч, слегка притормаживает. Мы же выполнили с десяток торможений, почти как на посадке, но без парашюта. Пока мы двигались, тормоза обдувались ветрами и как-то охлаждались, когда остановились, теплу деваться стало некуда и оно расплавило плавкую вставку, перед этим термосвидетели саннигилировали. На них никто не обратил внимания, а если бы и обратил, то воздушки рядом всё равно не было. Когда воздух из колеса начал выходить, мы засуетились. Кочнов начал откручивать лючки домкратных точек, а я тащил козелки. Как мне сейчас кажется, в критическую минуту я стал сверхсилачём и волок сразу два, отрабатывая лихую поездку. Козелки ставить не очень удобно, на спарке, с её опущенной кормой, ещё хуже, а на спарке со спущенным колесом, вообще никак. Мы успели затолкать козелок под левую стойку, как стрельнула плавкая вставка у правого колеса. Но к этому мы были уже готовы. Конечно, я помогал Игорю менять тормоза. Это не моя забота и не моя вина, но я хотел отбатрачить так внезапно обрушившееся на меня счастье.

Были случаи попыток угона техниками самолётов. Техники были менее преданными делу коммунистической  партии чем лётчики, они могли быть даже не быть членами партии. И если среди проверенных коммунистов встречались Беленко и Зуевы, то уверенности в техноте, более склонной к разгильдяйству и свободомыслию, не было ни какой. По этой причине руление самолётов техниками было строго запрещено, зачем давать технику опыт управления самолётов. По этой же причине техники категорически не допускались к тренажеру. Я, правда, попал. Как было доложено выше, тренажер находился возле ТЭЧ, а у меня, пока самолёт в ТЭЧ, было слишком много свободного времени, которое нужно было убить. Кроме того, прошу учесть повышенную пытливость ума. В общем, я зашел в тренажерный зал. Тренажер мало отличался от виденного мною в ХАИ, где мы отрабатывали запуск и газовку двигателя. Отличия всё же были. Перед лётным тренажером был экран, куда проецировалась окружающая действительность. Знающим нынешние компьютерные игрушки-симуляторы, не понять тогдашних ограничений. Экран показывал местность только на взлёте и посадке, всё остальное время – вроде полёт ночью – по приборам. Этому есть простое объяснение. Сейчас в компьютере создаётся виртуальная среда, внутри которой летает виртуальный самолёт. А раньше среда была реальная – с большой достоверностью выполненный макет участка земной поверхности вокруг аэродрома. Над макетом на направляющих передвигались три телевизионные камеры, они-то и передавали изображение на три телевизионных экрана в чёрно-белом варианте. В те времена, когда персональные компьютеры в СССР, можно было пересчитать на пальцах, такой тренажер был просто космосом. В кабине тренажера сидел знакомый лётчик из молодых. Я подошёл и заглянул внутрь, а он меня не прогнал. Я спросил, что он делает? Он ответил, что сейчас прямую петлю – барабан авиагоризонта начал вращаться вокруг горизонтальной оси, напоминая барабан «однорукого бандита». А тепер, говорит, косая петля. Тут у меня в глазах замерцало и закружилось – авиагоризонт выделывал очень сложные реверансы, показатели скорости высоты быстро менялись, я понятия не имел, куда смотреть. Как пилот понимал, что он делает и как это контролировали, мне не ведомо по сей день. Потом лётчик сказазал, что идёт на посадку. Включилось кино, он продолжил комментировать свои действия, из чего я только запомнил: “Плавно снижаем скорость с 400 до 290”. Мягкую посадку совершить не удалось, не долетели. Пока пилот мне давал пояснения, что-то пошло не так, скорость уменьшилась ниже скорости сваливания и виртуальный самолёт виртуально рухнул. Кино погасло, в динамиках загрохотало – мы разбились. Я сильно застеснялся, решив, что виноват в аварии, а оно так и было. Пара вопросов типа, а что это, и пожалуйста – «груда металлолома». Даже в автобусах и троллейбусах висят таблички запрещающие отвлекать водителя, а тут целый самолёт, скорости вдесятеро больше, чем у троллейбуса. Авария потому, что мы-то живы. Из-за стеснения я больше и не заходил в тренажерный зал.

Раз самолёт в ТЭЧ, то моё присутствие в эскадрилье по тревоге, по моему глубокому убеждению, не просто не нужно, а может навредить. Ну, мне так точно. Более того, на время регламентных работ и комплекса № 5, находясь в ТЭЧ, я переходил в оперативное подчинение начальнику ТЭЧ майору Камусу. Записываться на отсутствие в гарнизоне я тоже теперь должен был у него. Только в ТЭЧ полка не было этого унизительного для офицера порядка. По выходным я стал путешествовать. Не далеко, до Москвы, которая наполнилась с дембелем Леонарда и компании моими новыми боевыми друзьями. Ездили мы несколько раз в Москву. Славку не брали, а женатый Харис и сам не хотел. Нас с Митей Толмачём это нисколько не расстраивало, даже не раздваивало. Мы стали одними из первых посетителей первого в СССР МакДональдса на ул. Горького, или Пешков стрит, сейчас – Тверская, напротив памятника самому Александру Сергеевичу. Выстаивали мавзолейную очередь, но приезжали к Леонарду Сергеевичу уже и с напитками, и с заграничными закусками. Всякие макбургеры мы называли «мериканскими пирожками». Это чтобы в тягость не быть, чтобы и в следующий раз нам были рады. Леонард жил в двухкомнатной квартире на М «Коломенская». Одна комната была отдана под мебельную мастерскую, во второй мы чудесно размещались на ночь. Леонарду, который угнетал меня в армии своим учёным будущим в противовес моему заклёпочно-конструкторскому, я задал вопрос, чем он сейчас занимается. Ответ был в его стиле и духе: «Пока ничем, деньги коплю». Второй вопрос был по быту. Чтобы не устраивать толкотню утром в умывальнике, как в ДОС-раз-квартира-раз, нужно знать существующий в этом монастыре устав. Я спросил перед сном: «Сергеич, ты как встаёшь?» Ответ тоже был снова и в стиле, и в духе и многое объяснил: «Я встаю по-воэнному – сорок пять МИНУТ!» Мы даже съездили в гости к Мату-Заде, он в те времена занимался поклейкой резиновых лодок. Звонил я и корешу-БОМЖу, но он был занят и встреча не состоялась. Я тогда затаил обиду – корефаны в кои годы приехали в гости, а он минутки не нашёл. Мы очень долго не общались. Потом долго себя корил за эту нелепую обиду. Я даже не помню причину отказа, скорее всего, она была важна для друга. Спасибо соцсетям, где мы снова подружились через много лет. Дружба возникает от общности интересов, духовной, схожести взглядов. Всё это у нас было и есть. А схожесть взглядов даже была закреплена в теории устройства мира из трёх субстанций, помните: кахель, цуллалоид и …уидло (это что-то вроде джема).

Ездил я в город, в смысле Ефремов, прицениться к зимней шапке. У моего студенческого друга была волчья, мне сильно понравилась. Я такую и искал. Но не было в Ефремове на базаре ни волчьих, ни собачьих. Увидел лисью – понравилась. Давай мерять. Проблема та же, что и с фуражкой – размер 60 отсутствует. Договорились на следущую неделю. На следущей неделе я поехал за шапкой, но не за лисьей. В беседе в домике звена обронил слово о шапке. Михал Андреич тут же предложил альтернативу и лучше, и дешевле. У него была почти не ношенная шапка из енота. Жена не разрешала её носить, потому как ей казалось, что широкое приветливое лицо моего стартеха в лохматой шапке становилось ещё шире. Лисью мне предложили за сто двадцать рублей, Андреич енота предложил за сто десять. Но вышло всё равно сто двадцать. Непонятно? А обмыть? Закуска с продающей стороны. Не сложная задачка. Это вам не загадка о милиционерах на плоту. Не знаете – слушайте/читайте. На плоту плыли десять милиционеров, плот перевернулся, все милиционеры утонули. Вопрос: сколько милиционеров погибло. Правильный ответ: двадцать – десять сразу, десять во время следственного эксперимента. История с шапкой не закончилась. Через десять лет я женился, и моей жене тоже не понравилась моя рожа в этой шапке. Поступил приказ выбросить. Я сопротивлялся. Аргументация мощная – со мной в шапке не ходи! А одному можно? Тоже нет – ты меня опозоришь. Все женщины одинаковы, пытаются нас переделеть, не принимая такими, какие мы есть. В фильме «О чём говорят мужчины» Камиль, разговаривая сам с собой, говорит: «В детстве мне не разрешала мама, теперь жена. Когда я стану взрослым?» Имея дочку, получив опыт, могу ответить Камилю: «Сначала тебе (мне, вам) не разрешала мама, потом жена, теперь дочка, потом внучка. Взрослыми нам не стать никогда». Шапку я хранил бережно, как память. Чтобы не потеряла форму, надевал на трёхлитровую банку, чуть треснувшую. На этой некондиционной банке и выставил в коридор, не на помойку же выбрасывать, может, сгодится кому. Через неделю таки забрали. Банку. Ещё через неделю исчезла шапка. Может, подошла кому, может, просто запинали ногами куда-нибудь. Пока была на банке, не пинали.

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Отстояв в ТЭЧ с регламентом и пятым комплексом три с половиной месяца, столько, сколько и первая машина Зверя, поставив своеобразный рекорд, мне таки пришлось вернуться в эскадрилью. На полёты меня не ставили – облёт после регламентных работ выполняется только в ПМУ. А где вы видели в декабре ПМУ? Единственная трудность была в дурных привычках, заработанных в ТЭЧ, в особенности излишняя тяга к послеобеденному сну. После обеда глазки закрывались сами собой. Потом я узнал ещё одну теорию послеобеденного сна, не похожую на теорию нашего будущего космонавта: когда поел, пузико надувается, кожа натягивается, тянет веки и глазки закрываются. Если бы меня вытолкнули летом, одно дело – расчехлил самолёт до закабинного отсека, поднял фонарь и тут же, зарывшись в чехлы, спи себе. Фонарь поднят – служба идёт. Зимой в чехлы не зароешься. Я нашёл, правда, отдушину – прятался у тормозников, шить чехлы (отмазка хилая, ведь чехлы нулячие).

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.