Горячев отодвигался от Матисон на сколько мог. Скользил по длинной бесконечной лавке в физкультурном зале школы, елозил узким костлявым задом, когда в ноздри залетал терпкий запах пота Матисон. Толстой девочки с тёмными мокрыми разводами под мышками хлопковой футболки. Пахло от неё кисло, остро, непонятно чем. Неподвижный, ничего не видящий взгляд влажной полноты, в мелких складочках. Даже с детским лифчиком на маленьких крысиных мордочках грудок, выпирающих над сферой полного живота. На пухлой верхней губе, покрытой тёмным пушком, тоже висели бисеринки пота. Почёсывание короткой ленивой лапой живота, и в ноздри ударяет животный сладковатый терпкий запах пота. Куда от него бежать, неизвестно.
Отодвигался, отодвигался, пока не наткнулся на Козлову. Тонкую девочку с еле обозначенными под легкой тканью тёмными сосками. От которых сводило скулы, ломило в висках и тянуло низ живота. Хотелось чего-то, неизвестно чего. Воздух этой ранней весной был заразен и опасен как острая бритва. Матисон подошла к физкультурнику и сопя отпросилась у него с урока. Он посмотрел как баран на две крысиные тугие морды в непосредственной близости от своего лица и отпустил её на все четыре стороны. А она потом сидела во время урока в туалете и дымила сигаретой с ментолом. Узенькой как червячок с золотым обрезом. Держа эту хрупкость в толстых пальцах сосисках с короткими обгрызенными ногтями.
Козлова в это время прыгала в физкультурном зале. Разбегалась, пятясь к стене с шведской стенкой, и бежала, мелькая в воздухе тонкими загорелыми лодыжками в белых полосках носков. Как пони в загородном дорогом конном клубе. Загар закрепился на коже после солярия, куда она ходила с матерью. Смуглой красавицей, женой дипломата. Козлова была гладко причёсана как балеринка. Блестящие чёрные волосы были зализаны на маленькой головке на прямой пробор и стянуты сзади узлом цветной резинкой с серебряными каплями. Она постоянно облизывала влажные губы и была вызывающе женственна. Во всём, начиная от пальцев маленьких узких ступней до самой макушки. Закидывала голову и смеялась, обнажая фарфоровой белизны мелкие острые зубки. Так что становилась похожей на небольшого хищного зверька.
Горячев сидел на лавке, обхватив колени руками, и уставившись тяжёлым взглядом на Козлову. Как будто уже знал, что ему делать с этой девичьей талией и тонко, вот-вот надорвётся, треснет, кожицей грейпфрутовых губ. Смеющимися вишнями юрких глаз и блестящим шёлком туго натянутых волос. После физкультуры он стал сопровождать Козлову, таскаясь сзади, не отставая ни на шаг. Просвечивая как рентгеном узкие плечики, шнурок позвоночника, ягодицы и цепляясь взглядом за идеальные голени. Просверливая, прожигая взглядом дыру, так что Козлова по животному чувствовала этот взгляд. Бледнела, а потом заливалась румянцем и закусывала губу.
Наконец, он не выдержал и поймал её после уроков по дороге домой. Вдавливая её в бетонную стену одного из домов, преодолевая сопротивление и дожидаясь, пока она устанет и размякнет, уступит. Тогда можно будет большими мужицкими кистями рук, неожиданными у четырнадцатилетнего мальчика, удерживать её и покрывать мелкими бисерными поцелуями крошечное кукольное личико, искать уворачивающиеся губы и дышать этой жаркой плотью, вырывающейся в разрез куртки. Рвущейся наружу к нему вопреки губам, нехотя шепчущим:
– Нет, нет. Подожди..
