I
В то утро все только и говорили о нём.
До девяти часов всё было как обычно: люди работали, изредка перебрасываясь корокими фразами (“Подай-ка мне вон тот бланк”, “А почём капуста на рынке?..”) – и лишь напряжение висело в воздухе, как лавина готовая обрушиться и затопить всё вокруг. И прорвал эту лавину начальник. Когда тихо играющее в углу радио пропищало девять, он (будто стоял за дверью и ждал назначенного на это время выхода) вошёл и прямо с порога, рассеянно рассматривая какие-то бумажки, спросил:
-А где это Алексей Петрович? Никто его не видел сегодня?
И лавина, всё это время висевшая над головами, дрожавшая в воздухе непонятным напряжением, обрушилась.
-Нет, – сказал кто-то.
-Не видели, – зачем-то подтвердил второй.
И все посмотрели на начальника, будто он один мог дать ответ на интересующий всех вопрос, – но тот только хмыкнул, ещё секунду постоял, рассматривая бумаги и шевеля губами, затем повернулся и вышел, оставив открытую дверь и своих подчинённых, готовых приступить к обсуждению.
-Действительно, а где это Петрович? – произнёс женский голос. – Не припомню, чтобы он когда-нибудь опаздывал.
-Может, заболел?
-Или неотложные дела?..
-А вчера он был какой-то не такой. Кто-то заметил?
-Да я даже и не заметила…
-Впрочем может, может..
-Да ладно, он всегда такой! Что ты, не знаешь Петровича?!
-А после обеда я его и не видела.
-Да, да…
Пауза. Первая волна схлынула. Все, кроме радиодиктора, молчали, кто-то вернулся к работе. Но другая волна была ещё мощнее; её источник, сидящий за крайним столом у окна и всё это время молчавший, наконец не вытерпел и нарочно небрежным тоном сказал:
-А Петрович-то вчера взял деньги.
-Что?.. Какие деньги? – все встрепенулись, так, будто им сказали, что в здании заложена бомба.
-Деньги, – повторил сидящий у окна. – Обычные деньги, которые дают за определённую услугу…
-Подожди, Сеня! – вскрикнула одна женщина. – Ты хочешь сказать, что Алексей Петрович продался?!!
Все взгляды устремились на Сеню. Удивлённые, преисполненные надежды и даже агрессивные. Сеня невольно съёжился под этими взглядами.
-Я видел.. – проговорил он. – Сам видел… деньги. Он нёс деньги. Серьёзно говорю.
-Ну и что… Подумаешь!. Мало ли… – Народ загудел.
Каждый доказывал друг другу одно и то же, суть которого заключалась в следующем: “Он не мог”. Смотря на них, Сеня вздохнул и подумал, что убеждать их в чём-то бесполезно. Он вздохнул ещё раз и, не обращая внимания на царящий в комнате шум, принялся за работу…
II
(За два дня до разговора в конторе.)
…То было сырое прохладное утро. Ночью прошёл дождь. Сверху висели сплошные серые тучи, снизу – мокрый асфальт. Алексей Петрович – человек в очках, с чёрным портфелем, в чёрной шляпе и пальто, лет пятидесяти на вид, а может, больше, стоял на остановке, чуть поодаль от основной группы людей и терпеливо ждал троллейбуса. Он всегда, редко задумываясь об этом, становился поодаль, а, когда приезжал транспорт, медленно приближался к нему и заходил обыкновенно последним, не особенно переживая по поводу того, что ему достанется стоячее место. Однако на этот раз всё было по-другому..
Он стоял в самом центре небольшой лужи, думая о чём-то далёком и отвлечённом. Вообще, мысли одолели его с самого утра, а именно с того момента, когда, допив свой привычный чай, он сказал своё привычное «ух» и встал из-за стола. К нему тут же пришла такая мысль: «Зачем, интересно, я снова сказал это ″ух″ ? Когда-то говорил, когда напиток, этот же самый чай, мне действительно нравился.. Но сегодняшний чай уж точно не заслуживает моего ″уха″». Тем не менее он поднялся, поблагодарил жену за «чудесный завтрак», после чего принялся собираться на службу. Делал он это автоматически (процесс был налажен на протяжении больше двух десятков лет, – но, не смотря на это, некоторые инородные вещи, такие, как женин блокнот с рецептами, пузырёк лекарств и шахматный ферзь, всё-таки попали в его портфель), размышления, которым дала начало (всегда они с чего-то начинаются…) мысль об «ухе», полностью захватили его. Он рассеянно поцеловал жену и рассеянно выбежал на улицу.
Мысли, казалось бы не имеющие друг к другу никакого отношения, сменяли одна другую. Только что он думал о грамофонных пластинках, вот переключился на строение самолётного фюзеляжа, дальше были фильм тридцатилетней давности и его первое свидание. Всё это были мысли о его прошлом, и на последней он сделал особенно продолжительную остановку. Хорошо припомнился его тогдашний «костюм», начищенные до блеска «туфли» (без скобок ни в первом, ни во втором случае не обойтись), а также беспредельный страх перед тем существом, которое ждало его в шесть возле фонтана… Но существо оказалось не таким уж и страшным. Оно было светловолосым, носило огромные очки и, по всей видимости, само боялось.
-Привет, ты меня ждёшь? – спросил пятнадцатилетний Алексей.
-Тебя, – робко ответило существо.
-Ну пошли.
И они пошли… Всё, что было на том свидании, уже выветрилось из памяти – скорее всего они гуляли, наверно он купил ей мороженное («Розовое, за пятнадцать копеек», – с улыбкой вспомнил Алексей Петрович). Лучше всего запомнилось то, как они сидели на лавочке и разговаривали, – солнце медленно садилось за далёкий монастырь, а двое, позабыв про робость и страх, обсуждали всё на свете, начиная от учителей (они учились в паралельных классах) до любимых книг ( оказалось, что оба любят читать). Потом – солнце подглядывало из-за купола монастыря – она сказала «Прощай», он тоже сказал «Прощай».., и, только когда она скрылась за углом деревянного сарая, понял, что ему совсем не хотелось прощаться.
Через некоторое время они встретились снова, спустя два года поженились, но (именно в этот момент Алексей Петрович встал двумя ногами в лужу – но даже этого не заметил), той смешной и симпатичной девчёнки, с которой он обсуждал математичку Веру Карловну и книги Майн Рида он так больше и не увидел…
Что-то загрохотало, зашелестело по лужам и со скрипом остановилось. Алексей Петрович на автопилоте погрузился в троллейбус. И, только когда двери за его спиной закрылись, а за окном замелькал ландшафт, он очнулся. Очнулся оттого, что ноги намокли. Посмотрел вниз и увидел, что у левого туфля отклеилась подошва. Затем он оглянулся и обнаружил ещё более удивительную вещь. Он был в троллейбусе совершенно один.. Он стоял в посреди пустого троллейбуса, как на палубе корабля, блуждающего без экипажа в открытом море, – но как ни странно ни этот факт, ни все сопутствующие ему мысли нисколько не обеспокоили единственного пассажира. В этот раз тот трос, которым удивление тащит за собой страх, видимо, оборвался, и первое пришло к пункту назначения без сопровождения второго. Единственное, что захотелось, это узнать, в ту ли сторону едет троллейбус, и Алексей Петрович направился к кабине водителя. По дороге его посетила мысль, что водителя, возможно, тоже нет, а транспорт едет сам по себе.., но дверца была приоткрыта, а за ней виднелась лысина и две большие руки, держащие руль.
-Я прошу прощения, – сказал Алексей Петрович, – это двойка?
-Совершенно верно, – ответил водитель (кроме всего прочего у него были ещё и усы), и довольный единственный пассажир вернулся в середину салона. Не видя никаких аргументов в пользу того, чтобы не сесть, он сел и начал смотреть в окно.
Там проплывали строения, жёлтые деревья, а внизу – всё тот же чёрный асфальт. Но скоро окружающая реальность снова перестала его занимать, и он (…нет, это не каламбур) с головой погрузился в свои мысли.
Он вспомнил ту женщину, которая сегодня варила ему чай, которую он целовал, уходя на работу, с которой они сидели вечерами и беседовали…
-Лично мне совсем не нравиться Нина Викторовна. Мне кажется, у неё личные проблемы, кто-то её злит, а она всё выплёскивает на нас!
-Ну и что, она же не виновата в этом… Хотя, знаешь, она мне тоже не очень нравиться. Давай лучше поговорим о чём-то поинтересней.
-Ну не знаю… Ты любишь читать?
…о политике, о ситуации в стране, о новых научных открытиях. Разговоры двух интеллигентных людей, живые дискуссии…
-И какие же книги тебе нравяться?
-Мне нравиться «Робинзон Крузо»..
-Так это же для детей! Нужно читать серьёзную литературу!.
-И какую же?
-Ну, например, Достоевского «Преступление и наказание»…
-А, так это мы будем только на следующий год учить. И про что там?
-Там затрагивается тема…
-Да ладно, не читал, я же вижу!
-Читала, читал!.. Там какой-то студент в порванном котелке…
Но причина была, и Алексей Петрович никогда ни в чём не упрекал свою жену (может, когда-то у него и были такие мысли, но в последние двадцать с лишним лет он об этом совсем не думал).
..В тот же вечер, когда они попрощались, к ней домой заявились какие-то люди в кожанных плащах и забрали её родителей. Алексей узнал об этом на следующий день от своего товарища Витька. Он уже не раз слышал об этих людях, и боялся, что однажды они придут и к нему домой, но теперь страх сменился злостью – он представлял, как встретит этих гадов на улице и расправиться с ними при помощи первой попавшейся… железяки. Но встреча с таинственными людьми так и не состоялось, её же он увидел на третий день. Она медленно шла по улице, вся какая-то поникшая и бесцветная (очков не было, волосы распущены – но не так, как ему нравилось, а как-то неряшливо..) и несла в руках банку с молоком. Алексею стало так жалко её, захотелось утешить, сказать, что её родители вернуться, – но вместо этого он подошёл и сказал:
-Привет. Тяжело? Давай я помогу. – Она, не сказав ни слова, позволила взять банку, и ещё много раз принимала от него помощь – безмолвно, ни радуясь, ни отрицая.. «А когда я предложил ей руку и сердце, она не отказалась и от этой помощи, – вздыхая, думал Алексей Петрович. – Не надо было тогда говорить «прошай», – может, я бы ещё встретил ту другую, точнее первую…»
Двери зашелестели и открылись. Алексей Петрович безразлично смотрел за тем, как салон заполняют люди. Его взглядл остановился на куске пространства в открытых дверях.. Вдруг он схватил портфель, стоящий у его ног, вскочил и буквально выпрыгнул из троллейбуса. «Еле успел», – думал он, унимая одышку и смотря вслед своему уплывающему кораблю.
-С вами всё хорошо? – спросила женщина в круглой вязанной шапке.
-Похоже, что да, – ответил он и медленно зашагал к зданию, где располагалась его служба. Начинался самый обычный вроде бы, ещё один день…
III
День прошёл, как и сотни других, разве что те же мысли… Да, мыслей было больше чем обычно. Он будто набрёл на забытую кучу хлама и, как приверженец порядка во всём, принялся сортировать его, распределять по полочкам и ящикам. Алексей Петрович был из тех людей, о которых говорят, что они живут в своём мире, и наверно это было так – но в этот день он уделял реальности ещё меньше внимания, чем обычно.
Впрочем это не мешало ему работать; если, собирая портфель, он мог что-то перепутать, то по отношению к работе, судя по всему, действовала какая-то особая внутренняя бдительность – сбой был практически исключён. Кстати, когда он распахнул свой портфель в поисках банки чернил, которые намеревался ещё вчера взять из дому, то наткнулся на пузырёк с валерьянкой; вместо своего блокнота он нашёл рецептник жены; и больше всего недоумения у него вызвал ферзь, которого он нашарил на дне портфеля и на ощупь принял за печать.
Ветер гудел за окном, за стеной в соседней комнате о чём-то спорили, а Алексей Петрович перелистывал маленькие странички, исписанные красывим почерком жены и думал, думал… Сначала она была тихой и замкнутой, сидела на диване и молчала – слова не скажет, если в этом нет особой необходимости. Алексей хотел как-то помочь ей, поговорить, но то ли передумывал, то ли смелости не хватало (хрупкая, пугливая душа другого человека.. – можем мы чувствовать её или просто воображаем?) – так ничего и не делал, оставляя её одну.. Именно тогда он ухватился за работу, как за спасительный круг, и не отпускал этот круг по сей день.
Она молча готовила ему завтрак, он благодарил её, целовал, и, лишь стоило ему ступить за порог, как мысли сразу устремлялись к работе, к бланкам, справкам и печатям, к тому, что было рутиной для его коллег, к тому, что было единственным спасением для него… Единственное спасение для того, кто обрёк себя всю жизнь помогать другому человеку; один долг спасающий от другого.. Сначала ему было стыдно вот так убегать, забывать о ней, но потом как-то привык, примирился со своей совестью (уж как не договориться с самим собой?.); жизнь обрела некое подобие русла.
Последние штрихи к их совместной жизни, которая не менялась вот уже почти тридцать лет, появились на пятый год после их брака. Она вдруг начала оживать. Как и прежде почти весь день она просиживала дома, но теперь не просто смотрела в окно или читала книгу (временами Алексей был уверен – спроси её о содержании только что прочитанной главы, она не смогла бы ответить), она нашла множество занятий и с некоторым даже рвением предалась им, чем очень порадовала своего мужа. Но радость, как говориться, была недолгой. Видя, как она сидит над внушительной стопкой книг, делает какие-то выписки, пометки (однажды, давно ещё, обмолвилась, что давно мечтает написать историческую монографию об эпохе царей…), или вышивает, или готовит блюдо по рецепту из телевизора, Алексей думал, что она наконец примирилась со своим горем, поняла, что нельзя всю жизнь носить чёрную мантию скорби… но эта иллюзия скоро рассеялась. Он так и не понял, зачем она выдавливала из себя эту фальшивую заинтересованность жизнью. Один раз ему пришло в голову, что она хочет хоть чем-нибудь отплатить ему за его помощь, но эта мысль не понравилась ему, и он её прогнал, выставил за дверь..
Собственно, это и был последний штрих – одна заинтересованность сменялась другой, и теперь, вместо безмолвных и неловких вечеров, появились вечера-дискуссии, вечера-обсуждения, когда каждый занимался своим (каким-то) делом и говорил, когда приходила очередь, своё мнение . Появились слова, скрывающие стеснённость, напряжение, которое никогда и не исчезало, – они были двумя совершенно чужими людьми, неизвестно зачем соединённые под одной крышей… Алексей за годы, десятилетия свыкся с тем, что ему приходится оставлять жену почти на целый день; прежде чем погрузиться в омут работы, он говорил себе: «Всё хорошо, она найдёт чем себя занять», и, хоть это был самообман, просто утешение, он привык и к нему, поняв, что по другому нельзя. Но…
«Но», – думал Алексей Петрович. Обеденный перерыв подходил к концу. Он стоял у окна и, попивая горячий чай, смотрел на моросящий дождь и пробегающих за низеньким забором учреждения прохожих. ..Подумал о том, что не взял сегодня зонтик, но потом сразу же вернулся к прежним мыслям. «Я нарисовал в слишком чёрных и трагических тонах это всё. Но ведь это не так. Может, двадцать лет назад, двадцать пять так и было, но всё это время был ли трагизм? Не было, – ответил он сам на свой вопрос (кому же ещё отвечать) . – Может, это привычка?..» Нет, подумал он, это больше чем привычка. Наверно это не то, что принято называть любовью, но… Ведь не всё так плохо!.
-Алексей Петрович, – раздалось за его спиной. Он обернулся и увидел одного из своих коллег, которого, если он не ошибался звали Семёном, или…
-К вам там посетитель, – сказал тот. – Пусть проходит?
-Да… – Алексей Петрович вытолкал из головы всё лишнее, не относящееся к работе. – Пусть проходит.
Когда Семён («Нужно будет узнать точно, неудобно ведь») вышел за дверь, Алексей Петрович вздохнул, поднёс к губам чашку – но она была пуста..
IV
И если одной частью его жизни была жена, то нужно сказать ещё несколько слов и о второй части, которая была не менее значима, чем первая, – о работе.
Алексей Петрович был небольшим чиновником в небольшом (но, конечно, важном) государственном учреждении. У него был небольшой, весьма скромно обставленный кабинет, где он изо дня в день выполнял самую обычную бумажную работу. Выписывал какие-то справки, ставил печати, рассматривал прошения, – всё, что вызывает тоску и скуку у пяти из десятка человек, и злость с раздражением у пяти остальных (видимо, лично столкунвшихся с данной сферой). Сам же Алексей Петрович, проработав на этой должности немногим меньше тридцати лет, готов был согласиться на всё… Если бы кто-то при нём сделал предположение, что его работа скучна, он бы ответил, что ″да, очень может быть″; если бы кто-то сказал, что она приносит людям только хлопоты и головную боль, он не имел бы ничего против. Единственное, с чем он пока не был готов согласиться, – это со своим уходом. С одной стороны, для беспокойства не было никаких причин – начальство было им более чем довольно, до пенсии оставалось ещё довольно долго, да и после неё он при желании мог бы остаться… – но мысль, что когда-то ему придётся уйти, повергала его в отчаяние, подобное тому, в котором пребывает заключённый-смертник, зная, что дверь его камеры однажды откроется и ему придётся совершить последнюю прогулку в своей жизни.. В последнее время мысли об уходе не очень его беспокоили, он жил сиюминутной надобностью и думал о будущем крайне редко, но даже когда старые мысли возникали, они не вызывали в нём такую бурю эмоций (в основном страх), как раньше .
Также нельзя не упомянуть ещё одну особенность или, как говорят, пунктик Алексея Петровича, благодаря которому он прославился в коллективе, и даже за пределами стен своего учреждения. Было время, когда эта особенность была и не особенность вовсе, а нечто в порядке вещей, но в последние годы это стало самым настоящим феноменом, вызывающим недоумение и мысли о гордыне.
Алексей Петрович не брал взяток.
В одной газете он как-то вычитал, что ребёнок, которому приходиться нянчиться со своими младшими братьями и сёстрами, в будущем, скорей всего, не захочет иметь детей. В этом образце современной психологии Алексей Петрович усмотрел связь со своей жизнью, а именно при помощи этой сентенции он взялся ответить на вопрос: «Почему вы не берёте (чего – конечно, подразумевалось)?», заданный ему накануне одним новоприбывшим и довольно прытким (как для конторского служащего) сотрудником. «Возможно, помогая жене, отдавая этому столько сил, я не могу уже говорить о помощи кому-либо другому, в том числе и по службе». Но когда он так связал и сказал это себе, такое объяснение ему не очень понравилось – и он решил, что ему не нужны никакие объяснения, – что очень его удовлетворило. А на слудующий день, когда настырный коллега пришёл за ответом (потом оказалось: этот коллега поспорил с остальными, рассказавшими ему о «нашей достопримечательности», что узнает всё; он уже в конце рабочего дня подбежал к уходящему старшему – по рангу и почти в два раза по возрасту – чиновнику и спросил… Тот обещал подумать и ответить завтра), Алексей Петрович наплёл ему что-то про нравственность и гражданский долг, чем укрепил и так устойчивое о себе мнение коммуниста и моралиста.
…На службе Алексей Петрович мало общался с людьми, если не считать общения чисто делового. К нему приходили за советом, с ним разговаривали, как с самым опытным сотрудником, но если хотелось поплакаться в жилетку или показать фотографию новорождённого внука, шли к кому угодно, только не к нему. «Они не воспринимают меня всерьёз», – думал он, но это была простая констатация, не вызывающая в нём печали. У него не было никого, кого он мог бы назвать другом или хотя бы товарищем. Он присутствовал на общих праздниках, Днях рождения, желал счастья («…ну и.. всего») , когда очередь говорить тост доходила до него, покорно выпивал свой бокал, высиживая после своё непременное присутствие с непривычным шумом в голове… И единственная нерушимая функция, которую он, сам того не зная, выполнял среди своих коллег, была функция совести. Раздражая одних и внушая глупую гордость другим, он был бессменным носителем этой функции, что было ещё раз доказано на следующем примере.
-Здрасьте, – провозгласил с порога посетитель, тот самый, чей приход прервал размышления Алексея Петровична над пустой чашкой у окна. Он, посетитель, был одет неказисто, но с каким-то вызывающим шиком, непонятным хозяину кабинета: короткая кожанная куртку, чёрные джинсы, туфли, очевидно очень дорогие, но в данный момент заляпанные грязью. Картину довершала кепка, примостившаяся на коротко остриженных волосах, и то, что, собственно, венчала эта кепка, – лицо с мощными скулами, толстыми губами и взглядом, как у боксёра, вечно готового к поединку.
Алексей Петрович равнодушно оглядел его и, не строя догадок насчёт предмета будущего разговора, пригласил садиться.
Посетитель снял кепку, сделал шаг (а кабинет был совсем небольшой, сродни каморке того самого студента) и уселся на скрипучий стул по другую сторону стола.
-Ну, – сказал Алексей Петрович и уже приготовился слушать, но тут к нему через стол протянулась огромная рука; на безымянном пальце её сверкал внушительный перстень.
-Николай, – произнёс посетитель.
Через пару секунд Алексей Петрович догадался, что от него требуется и слегка пожал протянутую руку.
-Алексей… Петрович. – Как-то так сложилось, что собственноя имя он слышал редко, даже от себя, – и теперь оно прозвучало непривычно, даже абсурдно..
-Вот и познакомились. У меня к вам есть дело.. одно дело – Алексей Петрович, – сказал Николай, вздохнул, после чего между ними состоялся следующий диалог.
-Я вас слу…
-Короче, мне нужна одна вещь. Вы же делаете тут эти, как их.. справки? Да делаете, делаете – я узнавал! Так вот значит…
-Выписываем.
-Ну да, выписываете. В общем, мне нужна одна эта ваша… справка. У меня тут где-то записано… Ага! Вот гляньте-ка.
-Угум, ясно. Это совсем не сложно…
-Ну вот, видите! Я же знал, что не будет никаких проблем. Как зашёл, так сразу и понял: Алексей Петрович – нормальный мужик! И когда будет готово? – спросил Николай, весь превратившийся в радостную улыбку.
-Да, в общем-то, можно прямо сейчас. – Алексей Петрович открыл ящик стола, достал оттуда белую на верёвках папку. – Я посмотрю ваши документы, напишете запрос, я занесу данные в регистрационный журнал – и выпишу вам справку. Это займёт не больше двадцати минут.
Николай терпеливо дослушал. Его лицо вдруг стало, как у ребёнка, которому объявили о завтрашнем визите к стоматологу.
-П-подождите, – он нахмурился, но детское выражение всё равно не покидало его. Несколько секунд он вроде что-то обдумывал, потом поиграл мышцами лица и осторожно спросил: – Какие ещё документы?
«Всё понятно», – подумал Алексей Петрович и снисходительно сказал:
-Если вам нужна эта справка, то вы должны бы знать, что для её оформления вам необходимо собрать несколько документов. – Он взял клочок бумаги, написал на нём список из пяти пунктов и передал своему оппоненту. – Вот. Соберёте документы и получите справку.
Николай смотрел на бумажку так, будто символы, там начертанные, были ему неизвестны – а, может, так оно и было… Он сидел неподвижно и изучал её почти минуту, хмурясь по-ребячески и беззвучно шевеля губами. Алексей Петрович подпёр одной рукой голову, а пальцами другой забарабанил по столу.
-Я вам могу ещё чем-то помочь сейчас ? – спросил он наконец, думая о других неотложных делах. Дождь громко захлестал по карнизу.
Николай поднял взгляд. Это был не просто детский взгляд, это был взгляд ребёнка, прячущегося за огромным телом и дорогой одеждой, ребёнка вполне избалованного и не знающего, что делать, когда ему отказывают. Но у Николая, похоже, возникла какая-то мысль. Растерянность во взгляде сменилась надеждой, губы тронула лёгкая улыбка.
-Слушайте, Алексей… Петрович… Может быть.. Понимаете мне эта бумага – справка! – позарез нужна, буквально на послезавтра!. Сами понимаете, не смогу я достать все эти документы. Так может быть…
-Ничем не могу помочь, – сказал Алексей Петрович.
-Может быть, можно без них… как-нибудь.?
-Никак нельзя, – сказал Алексей Петрович
-Но подождите же… Петрович! Может.. – Рука Николая потянулась к внутреннему карману куртки.
-Я не возьму у вас денег, – сказал Алексей Петрович и встал. Рука Николая, чуть дрогнув, замерла на полпути, помедлила и опустилась. – У меня ещё много дел. Будте здоровы.
Николай тоже встал. Он не знал, что ему делать.
-Я ещё завтра приду, – сказал он, пятясь к двери.
-Если при вас будут документы, я прийму вас с величайшим удовольствием. Вы успеете их собрать, если не будете терять времени.
-Я попробую…
-Желаю всяческих успехов. До свидания.
-До свидания.
Дверь за посетителем закрылась. Алексей Петрович вздохнул и опустился на стул. Прежде чем взяться за работу, он решил выпить ещё чашку чая. Покрепче..
Вопреки опасениям, зонтик ему так и не понадобился. Бушевавший на улице ливень вскоре снова превратился в моросящий дождик, а потом прекратился совсем. Когда Алексей Петрович, укутывая своё горло шарфом, вышел на улицу, стоял свежий осенний вечер. Ветра не было, в разбросанных повсюду лужах отражались луны фонарей, стоящих вдоль дороги, люди шли с работы, где-то в отдалении играла музыка. Алексей Петрович вдохнул прохладного свежего воздуха и, возрадовавшись ему вместе со своими лёгкими, побрёл к останвке.
Он шёл, ни о чём кокретном не думая и смотря куда-то в пространство. Мысли больше не приходили ему в голову и не захватывали в свой бесконечный вихрь – неожиданно начавшись с мыслью об «ухе», всё закончилось размышлениями о жене и их семейной жизни – то, о чём он практически не думал в последние годы. Теперь мысли оставили его, и только изредка сознание пересекало что-то вроде: «А не Семён ли Павлович это пошёл?» или о пробегающей мимо собаке: «Интересно, что это за порода? Нужно будет…» Но это были всего лишь обрывки, почти не имеющие к нему отношения, как обрывки газет которые ветер несёт по асфальту, а ты успеваешь что-то прочитать.. Настоящие мысли ворвались в него и, поле некольких часов безраздельного властования, оставили как ни в чём не бывало.
Подъехал автобус. Алексей Петрович пропустил всех желающих вперёд, потом поднялся сам. Оказавшись в салоне, он схватил поручень и вперил взгляд в пространство. Через некоторое время очнулся от толчка кондукторши и поспешил откупиться от неё. За окном проплыл купол монастыря. Алексей Петрович всмотрелся в свой билет. «Счасливый, – подумал он. – Повешу над столом. Если не забуду».
V
Он почувcтвовал что-то, уже как только вошёл в прихожую и входная дверь с лёгким щелчком закрылась за ним..
Алексей Петрович неподвижно стоял на пороге. Вроде бы всё как всегда – та же прихожая, те же миниатюрные картины на стенах, тот же плюшевый гном, висящий на гвоздике в углу, – вроде бы ничего не изменилось, но, как говориться у одного писателя, изменилось абсолютно всё. Что-то витало в воздухе, и это что-то было не менее ощутимым, чем железная вешалка, закрытая шторой шторой, стены и паркет.
Алексей Петрович снял обувь и уже начал растёгивать пальто, но потом передумал и двинулся в комнату. «Может, она спит», – подумал он, пытаясь объяснить застывшую в квартире тишину, но скорее, чтобы хоть чем-то заполнить пустоту в себе, которая пульсировала вместе с его сердцем и росла вместе с каждым шагом.
За стеклянной дверью горел свет. Меньше всего на свете ему хотелось открывать эту дверь. «Она наверняка спит, – нервно думал он. – Незачем её будить.. Пойти к соседу, сыграть партию в шашки, поговорить о последних новостях… К тому времени она уже проснётся, а я скажу, что немного задержался по делам». План показался ему просто прекрасным. Он повернулся и тихо пошёл обратно. «Предчувствие, предчувствие… – думал он, завязывая шнурки туфель (которые она покупала ему на рынке – всегда в пору!.). – Этого ещё не хватало!.» Он вышел и тихо закрыл за собой дверь.
Он шёл вниз, обдумывая свою точку зрения на последний политический скандал, но с каждой ступенькой идти было всё труднее, что-то не пускало его, что-то… Дойдя почти до конца пролёта, он обернулся, посмотрел вверх.., и, то ли в сказке, то ли во сне, дверь его квартиры открылась. На пороге стояла их соседка, именуемая также подругой семьи, Зина.
-Алексей Петрович! – воскикнула она. – Вы что, уходите?
Он посмотрел на неё, потом молча поднялся и вошёл в квартиру. Присев на стульчик в прихожей, он принялся снова расшнуровывать туфли, затем снял пальто и повесил на вешалку; делал он всё это молча и как-то деловито, словно это была серьёзная и ответственная работа.
А Зина тем временем начала говорить, и делала это, казалось, без всяких пауз и перерывов.
-А я, знаете, я тут сидела в комнате.. – и будто дверь щёлкнула, я подумала: мне показалось, но потом опять – тот же звук, я вышла в коридор – никого, потом смотрю – стоит ваш портфель («Портфель!» – стукнул себя настигнутый беглец), я дверь открыла… – На этом она замолкла, остановившись позади хозяина квартиры. Она закусила нижнюю губу и не переставая теребила обручальное кольцо, которое всё время носила, хотя и была разведена. Алексей Петрович стоял на пороге комнаты, в которую несколько минут назад не решился войти. Комната была пуста.
-Понимаете, – послышался голос Зины у него за спиной, – я-то и сидела тут, ждала вас, чтобы сказать…
-Она умерла? – спросил Алексей Петрович.
-Нет! О Господи… Извините меня, я очень нервничаю…
-Где она? – спросил он очень вежливо.
-В больнице. Два часа назад…
Но дальше он уже не слушал.
В больнице ему сказали, что к ней нельзя. Он сказал: «Вы не поняли, я иду к своей жене», но ему всё равно не разрешили, объяснив тем, что она под наркозом и через несколько минут состоиться операция. Тогда Алексей Петрович поймал за руку первого попавшегося доктора и попросил подробно объяснить ему положение дел. Доктор посмотрел на него и, сказав «Ждите здесь», ушёл. Где-то через час он вернулся (хотя часы Алексея Петровича показывали, что он отсутствывал всего пять минут) и сказал, что врач, который ему нужен, уже приступил к операции.
-Подождите, – сказал он. – Я понимаю, что это нелегко, но больше ничего не могу вам предложить.
-Да, – сказал Алексей Петрович, – я подожду. Подожду.
Он сел на диваньчик и начал ждать. В отделении горел бледный дневной свет, по коридору то и дело пробегали медсёстры. Он ждал.
Было уже довольно поздно, когда к нему подошёл мужчина с бородкой и в халате и спросил не он ли является обладателем такой-то фамилии. Алексей Петрович поднял к нему свои остекленевшие глаза и сказал, что он.
-Тогда нам надо поговорить, – сказал доктор. – Пойдёмте в мой кабинет.
VI
-Здрасьте, – сказал Николай. Его лицо, выглядывающее из-за двери, казалось, выражало всю серьёзность и сосредоточенность, на которую его обладатель был способен.
Алексей Петрович стоял спиной к нему у окна и держал руки в карманах.
-Садитесь, – сказал он, не оборачиваясь. И, видно, громче, чем того ожидал посетитель, так что тот даже растерялся, – но через секунду снова взял себя в руки; прошёл и сел на стул, отметив это характерным скрипучим звуком. Снял кепку, пригладил волосы. Посмотрел на хозяина кабинета. Тот всё стоял у окна и не оборачивался. Николай начал нервно теребить кепку в руках, похоже, это ожидание было ему в тягость. Наконец он на что-то решился, положил кепку на край стола, потом снова взял в руки, откашлялся, открыл рот…
-Ну что, – сказал Алексей Петрович, обернувшись, – собрали документы?
Он сказал это так неожиданно и так громко, что Николай застыл, глядя на него и забыв про открытый рот. Былая детская растерянность вернулась к нему, но и в этот раз он сумел пересилить себя (Бог весть, чего ему это стоило), – он закрыл рот, выдохнул, будто перед погружением в воду, и так громко произнёс:
-Нет.
-Значит, нет… – сказал Алексей Петрович уже потише и будто о чём-то раздумывая. Николай следил за ним, плотно сжав губы, и ожесточённо мял кепку.
-Ну что ж. – Алексей Петрович посмотрел на своего собеседника. – По вашей настойчивости я вижу, что вам очень нужна эта справка.
Пальцы посетителя застыли..
-Нужна, – произнёс он.
…за тем снова ожили и принялись мять кепку с удвоенной силой.
Алексей Петрович дрожащими руками вытащил из стола ту самую белую папку на верёвках и положил перед собой. Солнце, заглядывающее в окно, освещало чёрную надпись на папке «Дело №». Оба человека, сидящие друг напротив друга, завороженно смотрели на папку, как на вещь, имеющую некий необыкновенный, таинственный смысл…
За окном гудела машина. «Эй! – крикнул кто-то, – хорош! Разгружаем». Алексей Петрович взял клочок бумаги и написал на нём что-то. Некоторое время он изучал написанное, затем протянул бумажку Николаю, а сам встал, засунув руки в карманы.
Николай неподвижно смотрел на бумажку. Алексей Петрович прошёлся к окну, вернулся (полтора шага туда и полтора обратно), вытянул руки из карманов и сказал:
-Если вы дадите мне эту сумму, я выпишу вам справку. Вы согласны?
Николай уставился на него. Вся его решимость, несомненно направленная на то, чтобы уладить дело любым способом, теперь рассеялась и исчезла без следа. Он смотрел на хозяина кабинета своим детским взглядом. Алексей Петрович тоже смотрел на него, и твёрдость в его лице перебивалась едва видными сполохами какой-то надежды..
-Вы согласны? – повторил он тихим, чуть дрожащим голосом.
-Это немало.. – сказал Николай, но тут же осёкся: – Да, да! – воскликнул он, – я… я согласен.
Огонёк надежды в глазах Алексея Петровича потух. Он опустился на свой стул, развязал папку и принялся что-то писать. Через несколько минут он повернул к Николаю разлинованную тетрадь и попросил расписаться; затем взял из стола бланк и заполнил его. Подушка для штампов была совсем сухая. Алексей Петрович с силой вдавил в неё печать и метко грохнул ею в край бланка – оттиск получился бледным, но вполне различимым. Он расписался, ещё раз пробежал глазами бланк и протянул его Николаю.
-Это всё? – недоверчиво спросил тот.
-Всё, – подвтердил Алексей Петрович.
Николай Аккуратно сложил справку и положил её к себе в портмоне.
-Вот деньги, – сказал он и пододвинул уже некоторое время лежавшую на столе пачку купюр.
-Хорошо, – произнёс Алексей Петрович. – Всего хорошего.
Николай встал.
-До свидания, – произнёс он и надел смятую кепку.
-До свидания.
-До свидания, – ещё раз повторил Николай и, чуть замешкавшись у двери, вышел.
Алексей Петрович встал и принялся расхаживать по кабинету, упорно не смотря на деньги. Радио в соседнем комнате вещало новости, за окном что-то зашелестело – белый голубь опустился на карниз – и тут же взлетел, испугавшись крупной фигуры, направляющейся к нему.
Внезапно ходящий остановился. Подойдя к вешалке, он одел пальто, шляпу, взял стоящий подле портфель, схватил со стола деньги и вышел из кабинета. На пороге он чуть не сбил какого-то человека, но даже не обратил на него внимания. Лишь дойдя до конца коридора, он спрятал деньги в карман и побежал вниз по лестнице.
Человек, застывший возле двери, смотрел ему вслед и, видимо, не верил собственным глазам..
Алексей Петрович очень спешил. «Надо поторопиться», – сказал доктор, и он торопился как мог, даже взял такси, чего не делал больше десяти лет.
Он смотрел в окно и пытался ни о чём не думать, но мысли всё равно лезли в голову, чёрные и гнетущие. Больше всего он боялся опоздать, и несколько раз, пересилив смущение, просил шофёра ехать побыстрее, на что тот угрюмо отвечал, что куда уж быстрее; впрочем на последнем отрезке пути он всё же прибавил, немного успокоив своего пассажира.
-Давай, давай, – еле слышно промолвил Алексей Перович, завидев белеющее вдалеке здание больницы. Шофёр посмотрел на него в зеркало заднего вида, и, будто только осознав куда спешит его пассажир, этот неопределённого возраста мужчина в пальто и шляпе, и что могло побудить его к такой спешке, вжал акселератор до отказа. Машина с рёвом понеслась вперёд.
Алексей Петрович дрожащими руками снял очки и обтёр платком вспотевшее лицо. «Всё должно получиться, – думал он, надевая обратно (и чувствуя себя почему-то глупо..) – Всё получиться. Операция…»
Внезапно он оказался в совсем другом месте. Комната. Их комната. Вечер: горела люстра, заливая всё желтоватым светом, шторы были задёрнуты. Они сидели рядом на диване – она читала книгу, он газету. И вдруг – это произошло будто по какому-то бессловесному телепатическому сговору – оба отложили своё чтиво.. Комната наполнилась чем-то тёплым, очень близким сердцу, давно забытым. Она тихонько запела:
Что стоишь, качаясь,
тонкая рябина…
Алексей Петрович много раз слышал, как поёт его жена, – но в этот раз её голос был каким-то небывало нежным. В нём слышалось нечто далёкое (скамеечка на возвышении, солнце, медленно садящееся за монастырь..) и очень родное…
Картинка изменилась. Вокруг был зимний лес, тихий и похожий на сказку. Они шли рядом по протоптанной тропинке. Она несла в руках прутик, сбивая им с веток снег, летящий вниз миниатюрным снегопадом. Он шёл, засунув руки в карманы пальто и смотря на застывший пейзаж… Тишина и безбрежный белый покой. Где-то впереди послышался детский смех и собачий лай. На секунду всё затихло, затем возобновилось снова; ворона, каркнув, слетела с ветки, взметнув хоровод снежных пылинок, – и все эти звуки не нарушали тишину, они будто бы наоборот дополняли её.., и вообще уже не было тишины, не было ничего, только Вселенная, и они, идущие рядом, – последнее, верное, главное… И то самое чувство, в котором было всё, казавшееся навсегда потерянным и утраченным, всё, за чем так тосковало сердце, самая суть этой видимой вокруг и даже во сне (кем-то) ощущаемой жизни.. Он взял её руку в свою, а она еле заметно улыбнулась, делая вид, что наблюдает за детьми, игравшими с собакой…
Потом была осень. Один из погожих вечеров; потом… Алексей Петрович очнулся, думая, что провёл в забытьи уже долгое время, но они только подъезжали к зданию больницы. Шофёр затормозил и обернулся к Алексею Петрович.
-Приехали, – сказал он. – Удачи вам.
-Спасибо, – искренне пассажир и вылез из машины.
«Операция, – думал он. – Всё будет хорошо. Доктор сказал, что операция может помочь. Я оплачу операцию, и ты поправишся. Всё будет хорошо. Мы ещё пойдём гулять в лес, мы…»
VII
Он шёл по пустынным коридорам больницы. Нигде не было ни души, и только где-то сзади, не умолкая, ругала невидимого кого-то невидимая же уборщица… Плыл белый потолок, плыли зеленоватые стены, мелькали бесконечные прямоугольники дверей. В окно в конце коридора светило солнце. Алексей Петрович остановился перед дверью, за которой он вчера разговаривал с доктором, и прислушался. Ни звука. Уборщица всё не унималась – её голос эхом доносился с другого конца коридора. Мужчина в пальто постучал и нажал на дверь. Закрыто. «Ну, это ещё что? – подумал он. – Врача нет, где мне его искать? Где они все делись?» Вокруг была теперь абсолютная тишина, крики затихли, и только плеск воды этажом ниже напоминал, напоминал о…
Алескей Петровитч вдруг круто повернулся и побежал к лестнице.
Оказавшись на втором этаже, он с облегчением обнаружил здесь врачей. Они разговаривали, бегали туда-сюда, смеялись. «Начинаем через пять минут», – крикнул кто-то. «Уже бегу», – отозвался второй. Алескея Петровича несколько ободрила такая атмосфера. Было видно, что они занимаются своей работой, а значит Всё Будет Хорошо. Он встрепенулся. «Хватит думать! Нужно найти врача…»
Направился к парочке медсестёр, стоящих посреди коридора и о чём-то разговаривающих, – но, когда до них оставалось каких-то два метра, они вдруг разбежались в разные стороны и тут же исчезли – одна за белой дверью, другая за поворотом. Доктор во всём зелёном вынырнул неизвестно откуда и пошёл прямо на Алескея Петровича. Тот немного растерялся, пропустив доктора, но потом догнал и на ходу спросил:
-Не подскажете, где я могу найти Вячеслава Игоревича?
Доктор остановился, о чём-то задумался, потом повернулся и зашагал в другую сторону. Алескей Петрович подумал, что врач не услышал его вопрос, но тот, удаляясь, бросил через плечо: «Посмотрите в интенсивной», после чего исчез так же, как и появился. «Интенсивная», – пробормотал ищущий и бросился читать таблички на дверях. Он обошёл весь бесконечный коридор, но ни на одной табличке не было слова «интенсивная» или его вариаций.
Он снова опомнился у лестницы, откуда наблюдал за врачами. Дыхание тяжело вырывалось из лёгких, сердце громко стучало в груди. Он был напряжён до предела. Он чувствовал, что если сейчас не найдёт доктора или хотя бы дверь с надписью «Интенсивная», то сам свалиться здесь, в этой больнице с сердечным приступом. «Что же это такое? – думал он. – Где все? Где интенсивная? Где доктор? куда они пропали?..» В его голове мелькнула картина: вчерашнее утро, утро, набитое какими-то странными, ненужными мыслями, рука, ставящая на стол чай, тёплая щека, глаза… Глаза, затмевающие всё остальное, не имеющие ни цвета, ни выражения… «До вечера» – «Пока». Их последнее прощание, больше он её не видел.
Что с ней случилось за это время? Где она?
-Извините, где находиться интенсивная? – спросил он у санитарки, проходящей мимо.
-Спуститесь на первый, вторая комната справа.
-Спасибо, -ответил Алескей Петрович и пошёл вниз по лестнице.
Всё обрело удивительную чёткость, а тело стало лёгким, будто сделанным из ваты. Он шёл и, казалось, замечал каждую пылинку на лестнице, каждую трещинку в стене.
Пройдя под аркой, на которой было написано «Первый этаж», он повернул направо. Первая комната.. вторая («Интенсивная терапия» – гласила надпиь на двери). Он открыл дверь и вошёл.
Доктора не было и тут. Солнечный свет заливал палату, освещая какие-то приборы и две кровати. Одна кровать была пуста. На другой лежала его жена.
С десяток секунд он стоял на пороге и не сводил с неё глаз. Руки вытянуты вдоль тела, глаза закрыты, грудь еле заметно поднимается и опускается (несколько раз ему показалось, что она перестала дышать, и каждый раз его сердце замирало до тех пор, пока он не убеждался в обратном).
-Ну вот я тебя и нашёл, – произнёс он тихо, и что-то сжалось и мучительно защемило внутри. Он сглотнул комок в горле. Слёзы навернулись ему на глазща, но он сдержался.
Осторожно ступая – доски пола поскрипывали под ногами – он сделал несколько шагов и остановился у кровати. Глаза (они снова мелькнули перед ним, бездонные, как сама душа…) закрыты, грудь мерно вздымается, руки неподвижны. Он присел на корточки и осторожно прикоснулся к её руке. Рука не пошевелилась, лицо не изменилось ни на йоту. Тогда он взял её руку в свою и начал гладить нежную и гладкую, немного суховатую кожу. Он смотрел то на руку, покрытую лёгкими морщинами, то на неподвижное лицо.
-Прости меня, – говорил он – но только губы шевелились, и не было слышно ни звука, – прости… Всё будет хорошо… я никогда.. – Губы перестали двигаться. Он понял, что всё это не то, какие бы слова он сейчас ни сказал, всё будет звучать нелепо. И он затих, продолжая поглаживать чуть тёплую руку и смотреть на лицо, обрамлённое светлыми прядями.
Время застыло.
Алескей Петрович опомнился от шагов за дверью. Шаги приблизились. Дверь открлась и в палату вошёл доктор вместе с медсестрой.
–Что вы здесь… – начала медсестра, но доктор легонько тронул её за локоть и она умолкла.
Алескей Петрович чувствовал будто заснул и проснулся в совершенно другом незнакомом ему мире. Он недоуменными глазами посмотрел на сестру, потом на доктора.
Доктор, не говоря ни слова, подошёл к кровати, взял лежащее на простыне запястье и уставился куда-то в угол окна. Потом бережно положил руку на кровать и сказал (вздохнув еле слышно):
-Сожалею, ваша жена умерла.
Алексей Петрович смотрел на него всё тем же ничего не выражающим взглядом.
Доктор сказал несколько слов медсестре, подошёл к Алескею Петровичу, помог ему подняться и вывел из палаты. Когда они очутились в коридоре, доктор внимательно всмотрелся в лицо человека, который только что стал вдовцом, и задумчиво молвил:
-Да… да, нельзя. Знаете что, Алексей…
-Петрович, – подсказал вдовец.
-Алескей Петрович. – Доктор пытался говорить как можно более «задушевным» голосом, – пойдёмте-ка в мой кабинет. Вам надо успокоиться, прийти в себя, – я вам дам одно средство… Поговорим, если захотите. Идём?
Алескей Петрович не имел ничего против. Его ноги задвигались сами по себе, но вдруг он остановился.
-Нет, – сказал он. – Пойдёмте на улицу.
-Хорошо. Пошли на улицу.
Они покинули отделение, сделали несколько поворотов и, миновав, последний короткий коридорчик, через большую коричневую дверь вышли на улицу. Доктор снова посмотрел на Алексея Петровича.
А тот оглядывался по сторонам, словно видел всё, что было перед ним, – людей, деревья и солнце – в первый раз..
——————————————-
Доктор много говорил. О внезапном ухудшении, о том, что операция бы уже не помогла, о том, что не надо убиваться, ″жизнь ведь всё-таки… продолжается″. Алескей Петрович стоял неподвижно и почти не слушал. Лишь отдельные слова доходили до него, и они не имели смысла.
«Там, в палате, за дверью с табличкой ″интенсивная терапия″ лежит моя жена. Она умерла. Умерла». Но, как ни странно, это не вызывало в нём никаких эмоций (кроме лёгкого стыда за свою чёрствость и бесчувствие). «Умерла. Умрела…» – повторял он, зная, что это слово имеет какой-то необыкновенный смысл, – но оно звучало в нём ничего не значащим звуком, будто камень падало в чёрную пропасть сознания (или комок в грязь..) Одно только он знал хорошо: жизнь закончилась, и то, что он всё ещё может стоять, шевелить руками, видеть солнце и асфальт, – только недоработка, которая вскорости будет исправлена.
-Так, может, всё-таки зайдём в мой кабинет? – Доктор посмотрел на него с выражением сочувствия, желания помочь. – Выпьете немного коньяка. Вам поможет..
Алескей Петрович подумал о пистолете, который когда-то был дарен его отцу, а отец незадолго до смерти передал ему. ″Незарегистрированное оружие″ хранилось в кладовке, – завёрнутое в бумагу и обмотанное проволокой, лежало на верхней полке. Где-то рядом были и патроны.
-Ну так что? – переспросил доктор.
Алексей Петрович хотел уже было отказаться, но потом подумал о возвращении в пустую квартиру и произнёс:
-Ладно. Пойдёмте.
«Собственно, какая разница? – думал он, чувствуя как доктор неизвестно зачем похлопывает его по плечу. – Жизнь кончилась, а это мираж, и всё равно каким он будет – в виде пустой квартиры или чьего-то кабинета…»
—————————–
Этот доктор был очень сердечным человеком. До самого конца своей смены он не выпускал Алексея Петрович из своего кабинета, поил его коньяком и развлекал разговорами. Когда прошёл один час, вошла медсестра (прервав философско-нравоучительный рассказ доктора об одном из своих пациэнтов – тоже враче..) и поставила у стенки портфель Алексея Петровича, который тот, видимо, забыл в палате.
-Спасибо, Ларочка, – кивнул рассказчик. – Пожалуйста, скажите всем, что я очень занят, пусть меня не беспокоят. – И, когда Ларочка вышла, он взялся было продолжать свой рассказ, но его подопеченный встал, взявшись за портфель, и произнёс:
-Я вам за всё очень благодарен, но мне…
Не успел он закончить, как доктор шквалом убеждений заставил его замолчать, сесть обратно в кресло и выпить ещё коньяка. «Чего он меня не пускает?» – думал Алексей Петрович. Он сидел. ёрзая на кресле, и мысли о последнем неотложном деле, которое он непременно должен завершить сегодня же, не покидали его. Но вскоре коньяк взял своё: пациэнт обмяк и погрузился в необъятные глубины кресла; он лежал, и голос повествователя в белом халате далёким грозовым рокотом доносился до него.
Он уснул, и она приснилась ему – молодая и красивая, она сидела на диване, поджав под себя ноги, и молчала; играло радио; он стоял в другом конце комнаты у окна и смотрел на неё: и это было так чудесно – просто смотреть (и не стыдно, а естественно!), сердце его радовалось каждой чёрточке её лица… Но вот она опустила ноги на пол, встала и вышла из комнаты. Алексей хотел что-то крикнуть, но у него ничего не получилось, и только радио со стены чётко промолвило интеллигентным и подтянутым голосом: «Шестнадцать часов, сорок пять минут».
Алескей Петрович открыл глаза. Несколько секунд он осматривался, не понимая где находиться, – но потом из-за открытой дверцы шкафа показалось усатое добродушное лицо, и он вспомнил, всё.
Часы на стене приглушённо тикали. Он вспомнил всё… Комок подступил к горлу. Слёзы поднялись откуда-то из глубины души и подступили к глазам, но он сдержал их. «Нет, – подумал он, – не нужно никаких слёз. Уже осталось немного. Я приду домой, заряжу пистолет и покончу со всем этим. Жизнь кончилась. Осталось совсем немного…»
-Мне нужно домой, – сказал Алексей Петрович. Он встал на нетвёрдые ноги, и в голове у него тут же зашумело, как в ненастроенном телевизоре.
-Я вас провожу, – сказал доктор, закрывая дверцу шкафа. Теперь, без белого халата, он был, как и всякий другой человек.
Алескей Петрович искоса глянул на доктора, боясь, что тот может помешать его планам. Но отказаться, подумал он, будет ещё подозрительнее – и промолчал.
Доктор закрыл свой кабинет, и, снова преодолев многочисленные коридоры (освещённые розовыми дневными лампами), повороты и лестницы, они вышли на улицу, в прохладные, тихие осенние сумерки.
Алексей Петрович уже было направился в сторону остановки из-за спешки забыв попрощаться, но врач взял его за руку и вернул обратно.
-У меня машина, – сказал он и открыл дверцу небольшого автомобиля, освещённого лампой над входом в больницу. «Тем лучше», – подумал Алексей Петрович, садясь на заднее сидение.
Доктор сел за руль. Заурчал мотор и машина мягко тронулась с места. Алексей Петрович понял, что очень хочет оглянуться. «Нет, нет!..» В его поле зрения попало зеркальце, где мелькнуло тёмное окно удаляющейся больницы. «Нет!!» Он опустил голову и собрал все силы, чтобы держать себя в руках. Машина выехала на дорогу и понеслась, рассекая ещё сильно разбавленную темноту конусообразным светом фар.
Они ехали уже минут пять, когда Алексей Петрович поднял голову и резко обернулся. Ничего. Только дорога и чьи-то маленькие фары далеко позади.
«Где-то там она…» – пронеслось в голове.
Он отвернулся и попросил включить радио. Доктор замолчал – оказывается, он всё это время говорил; нажал на какую-то кнопку. Салон заполнила музыка, и Алескей Петрович сразу понял, что радио ему не поможет. Он хотел было попросить доктора ехать побыстрее, но опасение показаться подозрительным, снова остановило его.
На какое-то время он забылся, а когда опомнился, за окном мелькал знакомый ландшафт.
-А откуда вы узнали где я живу? – спросил Алексей Петрович, и тут же стукнул себя за глупый и ненужный вопрос.
-Вы сами мне сказали, – ответил доктор и остановил машину. Алескей Петрович выбрался наружу.
Двор был наполовину погружён во тьму; кое-где горели окна и свет от них отражался в мелких лужицах разбросанных повсюду .
-Спасибо… за всё. Всего доброго.
-Подождите!
Алескей Петрович остановился. Доктор подбежал к нему, вручил какую-то бумажку и сказал следующее:
-Это мой телефон. Звоните, если будет что-то нужно или просто захотиите поговорить. Ваш телефон у меня есть. Похороны я беру на себя, потом сочтёмся. У вас есть близкие, родственники? – спросил доктор и получил в ответ движение головы из стороны в сорону. – Тогда всё. Я вам позвоню, скорее всего завтра после одинадцати – и всё скажу. Будте дома. Так.. Кажется, всё… – Доктор похлопал его по плечу, сделал шаг к машине, но остановился. – Может, мне зайти к вам? – предложил он.
-Нет… спасибо, – сказал Алексей Петрович. – Он боялся реакции на эту фразу, но всё же сказал её: – Я хочу побыть один.
-Понимаю, – сказал доктор. – Ну тогда… я позвоню вам.
-Угу.
-До свидания.
-До свидания.
Машина ожила белыми огнями, отъехала назад – в окне показалась поднятая в прощальном жесте рука врача (да не тел, а человеческих душ – только этот случай едва излечим…) – и выкатилась из двора. Алексей Петрович повернулся и вошёл в подъезд. Медленно поднявшись на второй этаж, он достал ключ и открыл дверь своей квартиры. Тот же щелчёк замка сзади. Тёмная прихожая. «Похороны, – подумал он. – Нет, я не смогу…» И вдруг всё, что накопилось в нём за эти дни, за долгие.. бесконечные безсонные часы, всё, что сдерживал из послених сил, вырвалось наружу со слезами и глухими стонами. Ноги его подкашивались, но кое-как он добрёл до комнаты, и там повалился на пол.
Тёмную комнату наполняли всхлипы и рыдания, а в окно, ″ко всему приученный″, заглядывал серебристый серп месяца…
VIII
Два звонка. Первый застал Алексея Петровича, когда он чистил револьвер. В качестве шомпола он использовал кусок толстой проволоки, один конец которой обмотал бинтом. Он не знал, хорошо ли такое приспособление для чистки, не знал стоит ли вообще чистить, но он чистил, чистил очень тщательно, несколько раз меняя бинтовой наконечник «шомпола», хотя на нём почти не было видно следов грязи. Через несколько секунд после того, как бинт был сменён во второй раз, телефон, стоявиший слева у стены, дал о себе знать пренеприятнейшим звуком. Алексей Петрович с ненавистью посмотрел на телефон. Тут же возникла мысль взять что-то поувесистей и обрушить на проклятый аппарат.., но эта идея была отвергнута как слишком шумная. Он осторожно положил револьвер на стол, снял трубку и сказал: «Алло».
Некоторое время трубка молчала, затем робкий и тихий, но всё равно очень противный голос молвил:
-Алексей Петрович, это вы?
Алексей Петрович смотрел в окно прямо перед собой неподвижным взглядом. У него не было ни малейшего желания отвечать.
В трубке что-то щёлкнуло, треснуло и голос ещё тише спросил:
-Извините, это номер семнадцать-двадцатьсемь….
-Это я, – оборвал Алескей Петрович цитирование своего номера, – что вам нужно?
-Алексей Птерович! – оживилась трубка, но потом снова оробела: – Извините. Шеф поручил позвонить вам и спросить.. э-э, почему вы… почему вы сегодня не на работе? – Фраза наконец закончилась и, как говориться, на обоих концах провода повисла тишина.
Алексей Петрович взял пистолет и заглянул в тёмное дуло, потом отвёл руку, посмотрел в окно и ответил:
-Я заболел.
-Ага, понятно! – взорвалась трубка. – Я так и передам шефу. Поправляйтесь, до свидания. – И, не дождавшись какого-нибудь завершающего ответа, трубка разразилась гудками, отнюдь не радующими ухо.
Алескей Петрович вздохнул и повесил трубку на рычаг.
Второй звонок раздался через полчаса после первого. Алескей Петрович, только собравшийся приступить к зарядке обоймы (он также думал о смазке, но за неимением масла и соответствующих навыков, перешёл сразу к зарядке), отложил коробку с патронами и поднял трубку.
Звонил доктор.
-Ну как вы? – спросил он сразу же.
«Я заболел», – хотел было повторить Алексей Петрович, чтобы и этот отвязался от него, но потом одумался и сказал «Нормально», хотя точнее всего было бы сказать «Никак».
-Как спали? – спросил доктор.
Спать… сон… Он вспомнил, как горячие слёзы струились по его щекам, как переполненный решимостью покончить всё и сразу, он бежал на балкон, но высота второго этажа и колючие кусты внизу будто смеялись над ним, и тогда он мчался к выходу – вверх по лестнице, на крышу!. – но на полпути, падал и, колотя руками по дивану, снова стонал и заливался слезами; вспомнил, как, лишённый последних сил, высыпал на ладонь таблетки снотворного и глотал их в надежде больше никогда не проснуться… Но он не умер; уснул – и она снова пришла к нему, и он смотрел на неё и не мог оторваться; и снова кричал, когда она уходила, но умолк, понимая, что это ничего не даст.. – и показалось, что её шаги опять приближаются к комнате… Но он проснулся, и первым делом сходил в кладовку и достал лежащий там, завёрнутый в бумагу и закрученный проволокой пистолет.
-Хорошо, – ответил Алескей Петрович. – Принял снотворное, недавно проснулся.
-Ну что ж. – В трубке послышался шуршащий вздох, – всё улажено. Похороны в три, я заеду за вами и отвезу на кладбище. Какая у вас квартира?
-Двадцать пять… Я спущусь!
-Хорошо. Ну, – снова вздох, – до встречи. Держитесь.
-Хорошо, сделаем, – сказал Алексей Петрович и положил трубку на рычаг. Он открыл коробку с патронами и стал один за другим вставлять их в барабан. Когда все семь патронов были на месте, он защёлкнул барабан и положил пистолет перед собой. Он был неподвижен и казался величественным, лежал на столе, отливая тёмным блеском.
-Всё, – сказал Алексей Петрович и закрыл глаза. – Теперь уже… (вздох) теперь уже не долго..
———————————
В двадцать пять минут третьего, когда машина доктора остановилась у подъезда и доктор вышел из машины и захлопнул дверцу, поглядывая на окна второго этажа, Алексей Петрович приставил чёрный пистолет к виску и нажал на курок.
Но выстрел не прозвучал, так как, чувствующий, что больше не может и спешащий покончить со всем, он не позаботился о том, чтобы взвести курок. Плохой стрелок беспомощно опустил руку, сжимающую револьвер, и опустился на табуретку; слёзы текли по его лицу.. Он снял очки, утёр слёзы платком.
-Хорошо, – сказал он, – если так нужно, я пойду на похороны, хотя… не понимаю.. зачем это… Может, можно без меня…
Будто в ответ на это снизу коротко просигналил автомобиль. Алексей Петрович взглянул на часы.
-Пора..
В прихожей он одел ботинки и пальто – остального так и не снимал, и, когда утром проснулся в костюме, это его нисколько не удивило, – сунул пистолет в правый карман и вышел. Доктор уже поднимался ему на встречу; увидев спускающегося вдовца, он пристально всмотрелся в его лицо.
-Извините, – сказал доктор, – но я вынужден задать вам глупый вопрос. Как вы себя чувствуете? У меня в машине есть некоторые препараты на случай…
-Кажется, нормально, – ответил Алексей Петрович, и это была правда – боль куда-то ушла, он чувствовал лёгкость и странную свободу… – Спасибо вам, доктор, – сказал он, – я, видимо, отрываю вас от дел…
-Да что вы говорите! – доктор еле заметно оживился. – Пойдёмте в машину.
В машине доктор деликтано спросил:
-Может, нужно пригласить кого-то из соседей… с кем ваша жена была в хороших отношениях.?
Алексей Петрович подумал.
-Она ни с кем особенно не общалась, – спокойно произнёс он. – Но есть Зина… друг семьи.
-Какая у неё квартира?
-Тридцать вторая.
-Сидите здесь, я сейчас приду. – Доктор ушёл и через десять минут (Алексей Петрович всё это время сидел и смотрел куда-то вдаль через стекло, хотя впереди была только стена дома с окнами..) вернулся вместе с Зиной. Она была не причёсана и вся в слезах.
-Господи, горе-то какое!.. – зарыдала она, только оказавшись в машине, но доктор что-то пробормотал ей, и всю дорогу передний пассажир слышал только её слабые всхлипы и неразличимые причитания .
«Как же я давно не ездил на машине», – неожиданно подумал Алексей Петрович (о вчерашних поездках с доктором и на такси он совсем забыл). Он вспомнил «Москвич» отца и свой детский восторг, когда ему впервые разрешили сесть на вперёд – он смотрел, как дорога летит прямо на него, и что-то внутри сжималось, и он задерживал дыхание, когда встречные машины пролетали мимо, как торпеды…
Путь до кладбища промелькнул незаметно.
—————————————-
…Вороны где-то на ветках, по другую сторону гроба стоял святой отец и читал ″за упокой″ , его монотонный голос сливался с тихим, перемежаемым время от времени какими-то словами, плачем Зины. Алексей Петрович стоял напротив священника, рядом с доктором и смотрел на неподвижное, застывшее навеки лицо. «Странно, – думал он, вспоминая, как ещё совсем недавно это лицо было живым, и иногда – о, эти моменты.. – будто светилось изнутри. – Странно…» Он смотрел на её лицо, и не возникало никаких чувств. Он понял, что смирился, ещё тогда в больнице, когда стоял на коленях и гладил её ещё тёплую руку – смирился в душе, и только ум (″упустил, упустил жизнь – всю жизнь и самый её конец!..″), не желал принимать и даже рассматривать этой смерти. Но ум сейчас спал, успокоенный мыслью, что скоро всё кончиться, и уже ни о чём не нужно будет волноваться.
..Он ощутил вдруг звенящую, всепоглощающую тишину. Священник умолк, и только вороны каркали и Зина (кто бы мог подумать, что она будет так переживать) шептала что-то, приложив руку с платком ко рту. «Прощай, – хотел сказать Алексей Петрович, но это слово только промелькнуло в его голове и погасло, как сигнальная ракета. – Прощай, – повторил он про себя, – кажется, так говорят в этих случаях».
Лицо исчезло, продолговатый ящик опустили в яму и по нему застучали комья земли. Каждый такой звук отдавался в его сердце; он бросил один комок в яму и отошёл.
Вдоль кладбища была дорога, и, чуть склонившись над ней, как солдаты в королевской страже, стояли ивы, – они были голыми, но всё равно понравились Алексею Петровичу. Смотря на деревья, он положил руку в карман и, ощутив в нём какие-то шуршащие бумажки, без всякого интереса вынул их на свет. Это были деньги, взятка. Смотря на них, Алексей Птерович почувствовал лёгкое отвращение.
Подошёл доктор. Не заметив изумлённого взгляда, который тот бросил на деньги, Алексей Петрович повернулся к нему и сказал:
-Возьмите. Это за всё, что вы сделали.
-Что вы, – доктор нахмурился. – Уберите деньги.
-Возьмите, – повторил Алексей Птерович. – Это деньги на операцию… Они мне теперь не нужны.
-Но тут много… Послушайте, давайте рассчитаемся после, это не очень удачное время, я думаю, – и место…
-Возьмите, – в третий раз сказал вдовец. – Пусть это будет моя последняя просьба.
-Последняя?.. – насторожился доктор.
-Ну, возможно мы с вами больше не увидимся. Вы очень много для меня сделали… Возьмите деньги.
Доктор немного расслабился.
-Ну что ж. Если вы так хотите… Но не больше чем я потратил на похороны!
Алексей Петрович улыбнулся и кивнул. Доктор взял у него деньги, отсчитал и вернул остаток – большую часть.
-Поедемте, – сказал доктор, быстро спрятав деньги в карман. – Я знаю одно уютное кафе. Нужно помянуть…
Алексей Петрович о чём-то задумался, затем сказал:
-Как называется это кафе?
-«Белая ночь»…
-Я знаю где это, – произнёс он убедительно. – Я немного пройдусь и присоединюсь к вам вскоре.
Доктор немного растерялся.
-Мне нужно прогуляться. Одному, – сказал Алексей Петрович, смотря в глаза доктору. – Обещаю, что не пройдёт и получаса, как я появлюсь в этом кафе..
-Ну что ж… – сказал доктор, и желающий улизнуть вдовец, уже начавший чувствовать внутренее напряжение, расслабился.
Доктор, оборачиваясь несколько раз, дошёл до машины и залез внутрь. Было видно, как он что-то говорит Зине… Алексей Петрович отвернулся и медленно пошёл по опавшим листьям под склонёнными ивами.
Он снова ни о чём не думал. Сзади послышался звук мотора и тут же стих. Он шёл, сам не зная куда. Дома, деревья, тротуары и прохожие – всё казалось ему божественно прекрасным. Он шёл медленно, и листья под ногами приятно шелестели; машины, проезжающие мимо, о чём-то говорящие люди – ничто не нарушало его покоя. Проходя возле небольшой церквушки, он вытянул деньги и бросил в ящик для подаяний – с таким безразличием, будто бросает мусор. Ноги несли его туда, куда только они знали, и несомый не препяствовал им, ему было всё равно… Но вдруг лёгкая улыбка появилась на его лице. Он прошёл ещё шагов десять и опустился на низенькую скамеечку, стоящую у обрыва. Вдалеке солнце вышло из-за туч и осветило купол монастыря. Алексей Петрович улыбнулся и сжал в кармане револьвер. Он сидел на скамейке, смотрел, как солнце садиться за монастырь, – справа от куполов – и ни о чём не думал
