Анастасия Бурдина. Буря (рассказ)

Буря (рассказ)

Буря (рассказ)

Любовь, любовь — гласит преданье­ ­ —

Союз души с душой родной —

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И поединок роковой…

Ф.И. Тютчев

 

 

 

Наступил ноябрь. И холодный порывистый ветер все чаще стал наведываться в маленькую деревню, ютившуюся на одном из холмов Англии. Небольшие деревянные домики, увитые темно-зеленым плющом, прижимались к поросшим зеленью горам, с которых змейками сбегали вечно журчащие ручейки. Сюда часто приезжали художники, поэты и музыканты в поисках вдохновения, скрывающегося в тени невысоких гор, холмов и бескрайних долин, забрызганных пестрыми цветами.

Но вот и последние засохшие листья, срываемые ветром с деревьев, усыпали землю. И теперь уже не слышалось звонкого смеха детей, виртуозно исполненных сонат и романсов. Ветер больше не разносил на своих невидимых крыльях отрывки трогательных стихов и старинных песен. Казалось, будто все здесь замерло и даже время, неумолимо мчавшееся вперед, вдруг остановилось.

А свидетельницей всех этих перемен стала Эмили Ричардсон – художница, внимательно следившая за всем происходящим вокруг своими серо-голубыми глазами. Каждый день она выходила на маленький балкончик дома, который они с мужем недавно купили, и долго стояла там, словно статуя, искусно вылепленная руками неизвестного скульптора.

И вот снова, отложив в сторону кисть, она подошла к самому краю балкона, и, тяжело вздохнув, посмотрела на шумевший за холмом океан. Холодные волны, пенясь и клокоча, ударялись об острые, зубчатые скалы и тут же разбивались на миллионы серебристых капель.

Эта была печальная картина: стыдливо обнаженные деревья в саду, еще зеленые холмы, обрывами уходящие в вечно бушующий океан, и свинцовые, тяжело нависшие над землей, облака.

На многих бы такой пейзаж навевал тоску, но только не на Эмили. Возможно, она, грустная обычно, с нежной, чувствительной душой, ощущала единство с этой природой, до боли щемившей сердце своей красотой.

И что-то в бледном лице этой молодой женщины, в ее, прикрытых длинными ресницами, глазах, во всем ее хрупком теле, было такое, что заставляло если не до боли сжаться сердце, то хотя бы пожалеть эту, возможно, несчастную, художницу.

Может, поэтому мужчина, тихо подошедший к ней, долго не решался нарушить молчание, и тем самым вывести жену из задумчивости. Но наконец, решившись, он тронул ее за плечо и тихо прошептал:

– Эмили, дорогая, пришел Эрик.

Читайте журнал «Новая Литература»

– Хорошо, Ричард. Пусть зайдет, – сказала женщина и, нехотя оторвав взгляд от чернеющих вдалеке туч, посмотрела на мужа.

Это был высокий молодой мужчина с приятными, правильными чертами лица, обрамленного темными, вьющимися волосами. У него были красивые, угольно-черные глаза, в которых виднелись еще не потухшие огни молодости. Однако его взгляд, походка, речь — все говорило о тонком уме и благородном сердце мужчины, уже много пережившего за свою жизнь.

– Чтобы тебе не мешать, я пойду, прогуляюсь и приду только поздно вечером.

– Спасибо, – ласково улыбнувшись, сказала Эмили. Но потом, подумав, добавила:

–  Только смотри не простудись. Обещай, что оденешься потеплее.

–  Конечно. А ты в свою очередь пообещай, что ляжешь пораньше. Ведь завтра, из-за отъезда, придется рано встать, – сказан это низким, бархатным голосом, Ричард наклонился к жене и, нежно поцеловав ее в лоб, скрылся в доме.

Эмили проследила взглядом за стройной фигурой мужа, быстро идущего вниз по улице, и вернулась в комнату. Это была ее личная студия, специально обставленная Ричардом к приезду супруги. В углу, возле большого окна, завешанного нежно-розовыми занавесками, стоял белый рояль. Тут же прижался к стене небольшой стеклянный столик, на котором, среди разбросанных нот, возвышалась красивая фарфоровая ваза. В нее были поставлены искусственные красные лилии, так полюбившиеся Эмили после долгих прогулок под лазурным небом Флоренции. На другом конце комнаты стоял большой шкаф, пестрящий разноцветными книгами любимых авторов художницы, заботливо разложенных там Ричардом. Рядом, прислонилось к деревянному столу, заваленному красками, мягкое, дубовое кресло, на самом краешке которого сидел красивый юноша лет двадцати.

Эмили посмотрела на его нахмуренное лицо, и сердце ее почему-то забилось сильнее.

– Ах, Эрик… – укоризненно прошептала она, глядя, как он нервно теребил сорванный в саду цветок, то время, как его лепестки маленькими молочно-кремовыми комочками падали на пол.

–  Мне сказали, что ты уезжаешь завтра. Но ведь это неправда, да? Эмили! Этого… этого не может быть! – пылко воскликнул Эрик, в отчаянии заламывая руки.

Эмили улыбнулась и ничего не ответила.

–  Твое молчание и улыбка хуже самого острого ножа, – сквозь зубы процедил юноша, усаживаясь на указанный ему стул.

Помрачневшая женщина села напротив мольберта, взяла в руки кисть и, наконец, переборов волнение, ответила:

– Эрик, я молчу, боясь заплакать, а улыбаюсь, глядя на твою, еще только расцветающую, молодость. Поверь, не стоит убиваться из-за меня. У тебя еще все впереди.

– У меня впереди только муки. Ад — вот, что ждет меня после разлуки с тобой.

Эмили усмехнулась и, покачав головой, повернулась к незаконченному портрету. Однако и с холста на нее смотрели все те же, горящие любовью, голубые глаза, а тонкие, полуоткрытые губы, едва дрогнувшие в улыбке, словно говорили ей пламенные слова любви. Касаясь кончиком кисти бледных щек и каштановых волос юноши, она с ужасом понимала, что любит его. Что-то было в этом необыкновенном лице такого, что безудержно влекло ее. Немногие, наверное, смогли бы найти среди этих юношеских порывов настоящее глубокое чувство – недетскую любовь.

Прошло несколько часов и, увлекшись работой, женщина не заметила, как потемнело за окном и как на небе кое-где замигали уже далекие звезды.

Эрик сидел, не шелохнувшись, погруженный в свои невеселые мысли и даже не сразу услышал, что его зовут.

– Портрет закончен. Можешь взглянуть, – сказала женщина, вытирая испачканные краской руки о тряпку.

Вздохнув, юноша подошел к мольберту и восхищенно посмотрел на картину.

– Прямо как в зеркале! — радостно воскликнул он.

– Спасибо. Получилось неплохо. Но кое-что мне так и не удалось передать, – лукаво улыбаясь, произнесла Эмили.

– И что же? — спросил Эрик, поворачиваясь к художнице.

– Все полноту твоих чувств, – ответила женщина, заглядывая в бездонные глаза юноши.

– Скажи, ты ведь любишь своего мужа?

Эмили кивнула и, вздохнув, скользнула взглядом по печальному лицу Эрика, который со стоном отвернулся от нее. Он тяжело опустился на стул и зажал голову руками, словно пытаясь втиснуть в нее эту горькую правду. И в движении этом было столько отчаяния и боли, что Эмили не могла не корить себя за свою жесткость и черствость. Подумав, она опустилась на колени рядом с юношей и,  схватив его горячие руки в свои, прошептала:

– Ты не понял, я люблю вас обоих.

– Такого не бывает. Ты врешь, – надрывающимся голосом прошептал Эрик.

– Нет. Это правда. Просто любовь так многогранна… Я очень люблю своего мужа, но и тебя я люблю не меньше. Просто по-другому.

– Не надо… не мучай меня, – устало проговорил Эрик и, прикоснувшись губами к маленькой ручке в прощальном поцелуе, быстро вышел.

А Эмили так и осталась сидеть на грязном полу. И ветер, влетевший в комнату, растрепал ее золотистые волосы, кольцами ниспадавшие на плечи, а потом коснулся щеки, по которой, сверкнув темноте, медленно потекла, обжигающая кожу, слеза.

 

 

 

 

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.