Мы помним лишь то, чего никогда не было.

I часть

 

Действительность прояснялась, словно кто-то включил свет и навёл резкость.

Теперь он смог увидеть кадр именно таким, каким он и был. «Кадром» он называл то, что другие именовали действительностью – фотоаппарат или камера были здесь не при чем

Вокруг стояли люди: большей частью ещё молодые по возрасту, но назвать их таковыми не поворачивался язык. Согласно времени прожитой жизни им было не больше 35 лет. Если судить по лицам и осанке – все 50.

Раздался громкий визг, словно десяток детей высокими голосами выкликнули какой-то лозунг или девиз, и комната наполнилась деловитой и суетливой малышней.

– Школа, – пронеслась у него мысль.

Что ещё наполняло комнату? Некислый и нерезкий запах пота от детской резиновой обуви и, конечно, почти физические мысли взрослых о прошлом, которые некоторые называли ассоциациями, а другие ностальгией.

Он думал об этом с явной иронией, как будто подобные переживания были ему чужды. Но почему? Он считал, что настоящее ничем не хуже прошлого? Не жалел о том времени, не считая, что есть о чем жалеть? Минувшие события были скучны и невнятны, или он их не запомнил?

Начиная привыкать к месту, в котором оказался, он принялся, подобно Адаму, давать всему имена. Он хотел оседлать неясные ассоциации и взять под мнимый контроль реальность. Слова нужны были как костыли, как точка опоры.

«Это школьная секция. Спортивная, детская, после уроков, на продленке».

Он забирает ребёнка после занятий, что само по себе очень даже естественно. Если этому предшествуют в виде воспоминаний какие-то другие обычные вещи вроде женитьбы, семейной жизни, рождения малыша, его взросления, начальной школы и записи в секцию.

Но что из этого он помнит? Сегодняшний день, особенно последний час и…
Один из родителей дружелюбно улыбнулся и протянул руку – это простое движение огорошило его, словно раньше никто не приветствовал рукопожатием. Рука оказалась шершавой и неприятно чужой.

Вышла учительница-тренер – в кимоно, босоногая, с длинными распущенными волосами. Он отметил зеленые, близко посаженные глаза (они мягко, близоруко светились, словно отраженным светом) и тут же его взгляд скользнул по чёрному поясу с жёлтыми иероглифами.

Он стеснено и вежливо опустил голову, не зная, что ей сказать: поинтересоваться ли об учебе сына или дочери или спросить о спортивных успехах. Увидел, как она в ожидании вопроса перебирала пальцами ног, словно пыталась разогнать кровь после мороза. Он представил, как девушка приходит домой, принимает душ и, босая, ступает по ковру, ожидая пока высохнет кокосовое масло, а потом ложится и обнимает мужа, который чувствует жар, но главное помнит, как он оказался здесь, как познакомился, полюбил, сблизился. Речь шла о логичной нежности, когда чувства являются следствием какой-либо истории – того, что не было у него.

Они вышли со школьного крыльца, и ребенок потянул его гулять.
Миновав пару дворов, они уперлись в железные ворота, открытые настежь. Далее шла дорога, окруженная тусклыми фонари, словно дремлющими стражами.

– Будто в каждом сидят пару гномов, которые раздувают лучины, – сказал школьник.
– Или там устроился фонарщик, – поддержал он.
Их путь пролегал мимо желтых полей и редких, одичалых лавочек. А дальше возвышались деревья, частые как в лесу. Они нырнули в рощу, пьянея от прохладного воздуха. Сквозь ветви проглянуло огромное красное пятно, золотившее прежде тусклую листву.
– Леш, пойдем дальше. К беседке.
По имени. Значит, он не родной отец. Вряд ли няня. Может, второй муж? Или знакомый – друг семьи?

Вокруг лес, который он не помнит. В мыслях – размытые воспоминания: узкие переулки, каменные дома, прижатые друг к другу, острые шпили. Столицы, центральные районы. А сейчас он в области или на окраине города. Что это? Сознательный даунтшифтинг? Разорение? Прагматичный обмен квартиры на более просторную в районе с хорошей экологией? Слишком хватко для него. Не похож он на хозяйственного мужика (и почему он уверен, что не похож – как он вообще выглядит?). Те, если и не помнят, что с ними было, то хотя бы знают, чего хотят. А что хочет он? Вот сейчас? Раздался телефонный звонок. Он поднял трубку – голос назвался Леной.

– Да, около школы. Да, забрал. Ладно, что уж там…

Может, не всё так плохо. Такой вид монтажа – никакой предыстории, сразу перемотка на самое интересное место. Он постеснялся спрашивать кто он, а только узнал, куда идти дальше. Ему сказали отправляться домой, что ребенок покажет дорогу.

Недостроенная беседка, а точнее Ротонда, стояла на холме. С него открывался вид на закатное солнце и широкую дорогу. Машины проносились редко и на большой скорости. Стало быть, выходной.

«Если у меня и есть работа, но сегодня мне на неё не идти. Хотя кем ты можешь работать, – спросил он сам себя с иронией. – Если только на киностудии монтажёром».

Но две вещи Алексей осознавал – он в России и сейчас осень. И то, и другое было и неплохо, и нехорошо. Скорее, он слишком привык к этим условиям.

***

Алексей очнулся от холода. Изо рта шел пар, а за стёклами разрастался туман. Он был плотный как кисель и почти скрывал рассветное солнце. Серые как известь дома проступали из плена и казалось, что кто-то устало разбросал кубики конструктора.

Кости ног ныли, возможно, от бессонницы или гриппа. Он сел на диван и посмотрел на зимние шины; в их хозяйстве есть машина, и Алексей находится на балконе. Тот был просторен, и скорее напоминал большую застекленную лоджию. Окна на ней – точно двери, в полный рост. Стоило лишь отодвинуть щеколду и солнце с ветром врывались в комнату. Сейчас окна были распахнуты, и створки бились друг от друга; морозный воздух вытеснял тепло, и он же разбудил Алексея. А он совершенно не помнил, чтобы приложил руку к ремонту. И что выходит: он в гостях? Или снимает квартиру?

Алексей обернулся и уперся взглядом в шторы. Распахнул их и увидел в мягком свете лампы спящую в комнате женщину: она свернулась калачом, а рядом с ней лежала приоткрытая электронная книга.

Он твёрдо помнил, что сам он привык читать только бумажные версии, а значит, ему не меньше тридцати лет, и последние лет пять-десять он либо отстал от времени, либо проспал. В голову приходили медицинские термины, вроде парамнезии, которые могли объяснить происходящее, но на этом экран с тусклыми красками погас.

 

 

***

Алексей брел по коридору в шлейфе легкого и опьяняющего запаха духов. Аромат был свежим, словно женщина прошла совсем недавно. Он ускорил шаг, чтобы догнать её и преуспел. Тонкая как стебель цветка она медленно и плавно плыла по коридору, и сильно выбивалась из желтоватых стен и мерцающих галогенных лампа, что придавали освещению грязноватый оттенок. Девушка цокала каблуками, и этой звук был сродни мерному стуку поездных колес – ритмичным и успокаивающим.

Строгая, на первый взгляд, серая юбка-миди фривольно демонстрировала всю длину стройных ног, благодаря высокому разрезу. При движении он расходился, и было чуть заметно, что она в чулках. Голову девушка запрокинула, словно при фотографировании на паспорт. Завитые кудряшки на голове гордо подпрыгивали при каждом шаге. Даже со спины было видно, как плотно сжаты её тонкие губы.

Он представил, как она идёт вдоль залитого солнцем зеленого газона – вокруг клумбы с ровно стриженными яркими цветами – и слегка пританцовывает под мелодию в стиле свинг: I Want A Little Doggie.

А если музыка играла в её наушниках? Обрадовавшись своей догадке, он невольно ускорил шаг и в несколько прыжков подлетел к ней. Не удержавшись, сделал пару па; и широко улыбнулся.

Она обернулась и посмотрела на него, подняв брови – никаких наушников в её ушах не было, зато он уловил взгляд сожаленья. У неё была сухая кожа, на которой была заметна пыль сорока прожитых лет. Тронув за руку, вернее, положив тонкие пальцы ему на локоть, она быстро прошла дальше. И только шлейф от аромата задержался около него, окутав сладкими мыслями. Он думал о том, что их может связывать. Что когда-то она была совсем юна и также прозрачна и невесома; и он с опаской прикасался к ней, дрожа от такой смелости, боясь сделать её больно. Словно девушка могла разлететься, как песок от порыва ветра. А были ли это? Одно движение и промелькнувшее сожаление в её глазах мало что значит.

Он достал из кармана пропуск и приложил к замку; пикнуло, и дверь отошла –   значит, это его офис. Что ж, самое время узнать должность, она, скорее всего, указана на кабинете. Он прошел сквозь двери и провалился в черное пятно.

 

***

Алексей сидел за столиком с тем, чье лицо расплывалось в сигаретном дыме. Это был мужчина, внимательно смотревший на сцену. На ней выступал джаз-бенд, звучало соло саксофона. Мужчина был в сером пиджаке с темными полосками с черным галстуком в светлое зерно.

Черты лица его были геометричны, одинаково напоминали скульптуру и простые фигуры, выстроенные светом и тенью. Слабый свет падал на его квадратный свежевыбритый подбородок. На столе стоял ароматный кофе с маршмелоу и фреш.

Они находились в кафе или баре.

Это мой друг? – гадал Алексей. – Тогда, скорее всего, я довольно успешен, если похож на него, ведь я из его круга… Хотя немного скучноват. Впрочем, мне необязательно быть его двойником.

Мужчина повернулся и чуть улыбнулся Алексею: ­ на лице блуждала усталость и грусть, что всё сложилось…

– Плохо, что всё сложилось именно так? – спросил Алексей.

Тот поморщился и лишь вздохнул. А потом достал конверт и придвинул его по столу.

– Там деньги, кое-какие документы, если понадобятся, они… заменимы. И всякие напоминания о действиях.

– Инструкции? – с юмором отозвался Алексей.

Собеседник не стал спорить:

– Ну да.

И затушив сигарету, взял новую.

– Ты неплохо выглядишь: хороший заработок тебе идёт, – сказал Алексей, чтобы подтвердить своё предложение. Если его друг или коллега неплохо устроен, то и он, скорее всего, тоже.

Тот неопределенно помотал головой.

– Моя профессия предполагает респектабельный вид, даже когда дела идут совсем не так, как хочется, – кисло ответил он.

День так и растаял в сигаретном дыму, оставив в легких Алексея ощущение зуда, а во рту – горечь. Сам он к пачке прикоснулся лишь раз, когда выкидывал пустую в ведро.

…Он не помнил, как оказался на крыльце в объятьях влажного вечера. Ветер с набережной задувал под полы пальто. Свет от проезжающих машин выхватывал людей и предметы, придавая им объем. Из открытого люка безмятежно поднимался пар. Дождь и тусклые фонари делали лица людей таинственными и одновременно праздными. Выла сирена «скорой», объезжающей пробку. Синий свет от проблесковых маяков действовал как светомузыка. Прохожих легко было представить на танц-поле, занятых беспечным наблюдением, но не исключавших судьбоносной встречи.

Его легонько толкнули в плечо, и он понял, что как раззява, перегородил тротуар. Алексей неуклюже стал отступать, оглушенный сигналом клаксона. Его ослепил поток дальнего света надвигающегося кроссовера, и он оказался на капоте.

Он глянул с испугом на водительское место, думая, что сейчас увидит перекошенное злобой лицо и начнутся нервы, но то – слава Богу – оказалось пусто.

Лобовое стекло как зеркало отразило всё, что происходило позади него. Алексей увидел вывеску кафе, из которого только вышел, а прямо за ним, за его спиной нависал мужчина, тянувший к нему руки. Он не успевал повернуться, рискуя оказаться скрученным. Но прошли секунды, а ничего не происходило. Алексей неловко крутанул головой и увидел, как один мужчина хватает другого и, заламывая, тащит к бордюру набережной. А потом перекидывает в воду.

Он так и не понял, кто кого сбросил: тот, кто пытался его скрутить или неожиданный защитник, но инстинкт подсказал ему уносить ноги. Алексей бежал и удивлялся, насколько легки и быстры стали его движения, как хорошо слушались мышцы, словно он сбросил старые гири. Он несся, как подросток и получал удовольствие от скорости.

Перед ним мелькали улицы, перекрестки, переулки. Над головой косо висели линии электропередач, и плыли голубые купола. Дробные дома выныривали из темноты на пересечении улиц и мешались, как чужой локоть. Впереди он увидел мост, ведущий в другой район города, и бросился к нему. Он вбежал на булыжную мостовую и услышал хруст – лед на бордюре моста трещал, как будто только застыл, обретя твердую форму.

Алексей почувствовал на себе жалостливый взгляд, как смотрит ребенок, когда вот-вот расплачется. Рядом на мосту проступали из темноты каменные изваяния, скульптуры и маскароны, восторженно и испуганно задравшие головы.

То ли это были ангелы, смотрящие на небо, то ли несчастные в последние секунды своей жизни, на которых пролился огненный дождь, а вслед за ним ниспослали глину. Казалось, что чередовались блаженные праведники и отчаявшиеся короли, узревшие вечность, перед которой они утратили всё своё могущество.

Он узнал мост, где нужно загадывать желание.

А это значило только одно – он не в России, хотя на улице по-прежнему что-то похожее на осень.

Алексей положил руку на страдающее лицо ангела и на нем остались темные разводы, словно тот плакал черными слезами. И загадал желание: вспомнить и осознать, себя, реальность, прошлое.

Он увидел, как по мосту бегут двое в форме и, крича, машут руками.

Ничего хорошего такие встречи сулить не могли, и Алексей бросился от полицейских наутёк. Бог знает, что было в прошлом, которого он не помнит. Улицы после моста были узкими, редко попадались непривычной формы трамваи. Здания приобрели жесткую геометрию, и небо пронзали шпили и острые крыши соборов.

Он остановился, когда почувствовал под ногами булыжную мостовую, на людной площади. Вокруг сновали гуляки, утеплившиеся в промозглый день; неторопливо беседовали подростки, не слезая с сигвеев. А прямо перед Алексеем возвышалась башня.

На ней были так необходимые ему часы, но найти время у Алексея не вышло. На циферблате он увидел загадочную астролябию, фиксирующую широту, а дальше пересекая несколько окружностей, двигалась луна. Земля и небо менялись меж собой, материки и океаны, но луна оставалась на небосводе. День чудным образом начинался с полуночи. А выше сидела, нахохлившись, каменная сова. Ниже – фигурка мужчины, завтракающего камнем. На самом дне прятался скелет с песочными часами, наводивший своим видом на много лишних и неуютных мыслей.

Алексей огляделся – погони не было, и пришло время раствориться в обычном месте, каких сотни. Напротив башни он увидел массивную дверь и предпочел скрыться за ней.

Убранство паба было аскетичным; деревянные скамьи и столы без излишеств. В этой твердой скромности чувствовался особый подход к вечерам: ничего лишнего, кроме беседы. Не снимая с себя верхней одежды, он утроился за столом около ближайшей стенки. К нему подошел бармен, чтобы принять заказ. Когда он вернулся с пинтой пива и гренками, то задал вопрос:

– Ты помнишь, о чем меня просил вчера?

Алексей промолчал.

– Ты хотел, чтобы я достал наркотики.

– И как?

– Я сказал, что в нашем заведении туманят разум без спешки.

Алексею не хотелось признаваться, что ничего не помнит, и он лишь виновато кивнул.

– Одиночество не повод гробить свою жизнь, – сказал бармен и хотел исчезнуть.

– Присядь, а то нависаешь надо мной.

Бармен кивнул и опустился на стул.

– Сегодня работы мало, могу себе позволить.

– Да уж, у тебя занят один столик, – Алексей кивнул в дальний угол.

– Эти? Они уже взяли по пиву. На большее у них никогда не хватает.

– Никогда? Ты всегда знаешь, сколько у них денег?

Он усмехнулся.

– Это несложно. Оба из приюта, хосписа. Им одинаково мало дают на карман, денег у приюта, понятно, лишних нет. Да и администрация боится, что они напьются. Жесткий режим. Но они живут бесплатно, их кормят, дают вещи.

– Хорошо, что так. Что о них заботятся.

Алексей достал деньги и положил на стол.

– Передашь им?

– Без проблем, но в следующий раз, пока не выпьют. А заботятся… Они как раз обсуждают, как смыться из приюта. У одного парализована рука и порок сердца. У второго штыри чуть ли не во всех конечностях. Ну и, как водится, надломленная психика.

– Так зачем же они хотят сбежать? – поразился он.

Тот пожал плечами.

– Им не нравится распорядок. Что им говорят, как и что делать, что не позволяют напиваться, говорят, когда ложиться, не отпускают в самоволку. Привлекают к посильной работе. Не дают выйти без теплой одежды даже на крыльцо. В общем, им нужна свобода. Приходят сюда и обсуждают, что когда-то её обретут. Сегодня у них новый план. Один из них нашел, наконец, мать, с которой давно поссорился, и уговорил её помочь деньгами.

– Он ведь немолод. Сколько же ей лет…

– Около 70. И она смертельно больна раком.

Алексей помолчал немного, а потом сказал:

– Я бы тоже не смог жить в приюте. Как в заключении…

Бармен пожал плечами.

– Не всегда туда попадают от безрассудства и неприкаянности, некоторые от болезней и жестокосердия родных.

Алексей кивнул и тихо, но упрямо проговорил:

– Всё равно бы не хотел.

Он заказал несколько темных до черноты пива и после последней кружки понял, что идти домой не хочется, но и сидеть на одном месте и пить один сорт пива – скучно.

Бармен порывался вызвать ему такси, как и в предыдущий день, и даже отыскал визитку его гостиницы, но Алексей отказался.

Так он узнал, что вчера был здесь и видимо много принял; и живет он не дома, а в отеле.

Алексей не торопясь шел пешком и смотрел по сторонам. Но что именно он хотел запомнить? Темный вечер, промозглую погоду? Пронизывающий ветер и патрульных в квадратных фуражках и дождевых плащах? Подсвеченные кресты и неоновые вывески пабов?

По дороге ему нагнало смс:

«Привет чувак ждем тебя быстрее обратно

не забудь привезти редкое пиво аборигенов! )».

Он поднял глаза, и перед ним всплыла вывеска:

«Пивоварня».

«Вот и хорошо, – решил он. – Выполню обещание, которые дал друзьям, кем бы они ни были».

Алексей переступил порог, и его ослепил свет. Не сказать, что было так уж ярко, но после темных улиц и тусклых пабов, ресторан с просторным и светлым залом, улыбчивым администратором поразил и вызвал замешательство.

Только сейчас он осознал, как устал, замерз, как давно не спал. Что на нем тяжелое пальто с огромным воротом, которое не столько греет, сколько тяжелит. А в гостинице, в номере его никто не ждет.

– Вы присядете? – спросил администратор.

Алексей согласился. Он устроился на широком мягком диване, сбросив одежду и, прежде всего, шарф, обжигающий горло.

В зале было тепло, негромко играла фоновая музыка. К столику подошла официантка, в клетчатой короткой юбке и белом поло. Её кудрявые волосы были убраны под кепку с козырьком.

Алексей заказал крапивного и кофейного пива в подарочной упаковке на вынос, после чего ему предложили попробовать самому.

– Не знаю, что и выбрать, – засомневался он.

– Закажите сет и оцените, – не растерялась она.

Девушка вынесла поднос с небольшими бокалами-пробниками, 8 видов различного пива.

Он быстро опорожнил всё, что было на деревянной подставке.

– Так и пить нечего… давайте каждого сорта хотя бы по 0,3.

Она кивнула и ушла, не усомнившись в заказе.

Пожалуй, увереннее и умиротвореннее Алексей выглядел выпившим, чем трезвым. К последнему бокалу он разговорил девушку, менявшую в очередной раз бокалы и пепельницу. Он заказал еду, но кухня уже не работала. Когда Алексей решился предложить ей прогуляться после работы, она попросила закрыть счет, объяснив, что рабочий день подошел к концу.

Алексей расплатился с запасом, и получил сдачу обратно. Оставив щедрые чаевые, он стал ждать, когда придут за ними. Но девушка больше не вышла. Вместо неё появилась новенькая, которая на его слова лишь ответила:

– Я передам ей благодарность. Хотите заново открыть счет? Заказать еще что-то?

Заново Алексей не хотел, и снова оказался посреди промозглого вечера. Он поймал такси и попросил отвезти его куда-нибудь поесть.

Водитель взял больше обычной таксы, видимо, Алексей опьянел, что со стороны не осталось незамеченным. Возможно, его английский утомил шофёра, а может, запахи в салоне всевозможных сортов пива, но повез он его без выдумки в ночной бар, где вряд ли еда была основным блюдом.

Около входа в помещение не было ни охраны, ни толп желающих пройти на концерт или дискотеку. Само здание больше походило на многоярусовую парковку. Однако внутри всё встало на круги свои: танц-пол, светомузыка, барная стойка. Столиков было мало, и те оказались заняты.

Зато у бара мест хватало. Когда Алексей подошёл к стойке, где общалась лишь одна пара: европеец и яркая темная девушка, словно пришедшая на джаз-вечер, чтобы спеть на сцене. Спустя минуты и они ушли.

Алексей приземлился на стул, и к нему сразу подошел бармен, с вопросом что налить. Он заказал снеки и чтобы тот отстал, попросил пиво.

– А что даме?

Алексей обернулся – рядом устроилась девушка с крупные чертами лица и клубным, вечерним макияжем. Он пожал плечами и заказал что и себе.

– Девушки пиво не пьют, только шампанское, – с непонятным высокомерием поучил бармен.

Это обобщение резанула ухо, и Алексей сказал, что компаньонка ему не нужна. Она незаметно отсела. Вскоре ситуация повторилась и не раз, и он понял, что сидя у бара покоя не найдет – девушки будут меняться, пока он не одобрит одну из них. Пришлось найти свободное место за столиком.

На сцене началось выступление. Девушка демонстрировала яркий и зажигательный танец. Она выступала в коротком ярком платье и в шлеме из перьев; на обнаженном теле сверкали блестки, а её гладкая кожа лоснилась. Она была высока и чуть массивна, при этом её движения сохраняли грацию и пластику.

Алексей замечтался; глядя на неё, думал, как она приходит домой, сбрасывает с себя эти сценические тряпки, похожие скорее на павлиньи перья, смывает краску с лица и блёстки с тела, чтобы дать коже отдохнуть, и становится обычной девушкой: уставшей и немного растерянной.

Его глаза смежились, он почти полностью погрузился в мечтания или сон, когда из зала выкрикнули в адрес девушки резкую пошлость. От неожиданности, словно от удара хлыстом, Алексей мотнул головой и произнес «идиот». Судя по наступившей тишине, он не прошептал, а выкрикнул и выкрикнул громко.

Он успел услышать фразу: «кто это сказал», когда свет снова погас, и заиграла очередная композиция.

Алексей заказал напиток покрепче, чтобы проснуться,

Официант принес shot и спросил:

– Вы не хотите пойти в тот зал? Там тоже можно неплохо отдохнуть.

Он кивнул и, выпив «ржавчину[1]», пошел куда показал официант.

Музыка там играла приглушено, пахло благовониями.

Вокруг было много небольших комнат, похожих на шатры – некоторые закрывали ширмы, другие – нет.

В отрытых, на матрасах, которые лежали на полу, сидели девушки в нижнем белье. Места в этих комнатках хватало лишь на такую постель и тумбочку у изголовья, на которой были разбросаны разные косметические и другие средства.

Возможно, если бы рядом оказался «менеджер», и спросил: не хотите ли воспользоваться услугами, Алексей бы отказался и вышел. Но сейчас он поддался на немое приглашение ближайшей девушки, зашел к ней и задернул ширму.

Перед ним была шатенка с округлыми, гостеприимными формами. С первых слов Алексей узнал, что она местная, еще учится в институте, а здесь подрабатывает.

Оказалось, что вывести её в отель будет стоить в несколько раз дороже, но так ему было проще и уютнее скоротать ночь, чем пребывать в пустом и холодном номере, с видом на острую крышу собора.

Девушка попросила Алексея подождать на улице, пока она переодевалась. Вышла из здания она в зимних ботинках и в куртке на синтепоне, которая полностью скрыла её формы. Он еле её узнал не в нижнем белье и без шпилек, а в одежде, естественной для обычной встречной девушки на улице.

Сейчас, когда они шли рядом, рука об руку, они скорее были похожи на пару, а не на клиента и…

– Эх! Ты, да! Ты кого назвал идиотом?!

Они обернулись и увидели, что с крыльца спускались парни; один из них приближался, другие столпились около машины, копаясь в багажнике. Вряд ли они решили поменять запаску, – мелькнула у него мысль.

– Давай уйдем отсюда, – сказала она, взяв его за руку. – Сядем в машину и уедет. Не надо с ним связываться.

– Было бы на чём, – тихо ответил Алексей. Такси он уже отпустил.

Лидер компании приближался.

– Иди быстро в гостиницу, в мой номер, я скоро буду.

Алексей сунул ей ключ и свой бумажник, оставив себе одну купюру. Девушка кивнула и стала отдаляться. Увидев это движение, парень рванул с места и понёсся к ним. Его товарищи замешкались на крыльце, о чем-то переговариваясь.

Алексей выставил вперёд миролюбиво ладони, произнеся по-английски:

– Что случилось?

Но тот не остановился: в несколько прыжков оказался на расстоянии удара и, замахнувшись, выбросил кулак. Алексей успел оттянуть руку назад, и правым плечом подстроившись под выпад, принял на себя противника и перекинул. Парень перелетел и звучно ударился об землю, отбив кости. Алексей бросился взгляд: девушка за это время растворилась в ночных улицах, куда уже не доставал свет от фонарей. Толпа около машины пришла в движение.

Боковым зрением он нашел невысокую пристройку – гараж или склад (находить им определения не было времени) и, ринувшись к ней, вскочил вначале на капот рядом стоящего авто, затем на его крышу, а с неё перебрался на постройку.

Парни остановились и стали показывать ему, чтобы слез. Судя по всему, они были невысокого мнения об адекватности и жизнелюбии посетителей ночных клубов. Но отсидеться наверху вряд ли было возможно: лидер компании уже оправился и поднимался с асфальта, подгоняя свою шайку и показывая жестом лезть наверх.

Алексей развернулся и побежал по крыше пристройки: на его счастье она примыкала к зданию повыше, до которого вела пожарная лестница. Не размышляя, он полез по ней, обжигая от холода руки. Он несся с чувством что, скорее всего, ушёл от погони, и стоит преодолеть ещё один дом и можно выйти на улицу.

Алексей добежал до открытого люка, лестница от которого спускалась на чердак подъезда. «Всё, оторвался», – мелькнула мысль.

Медленно переступать в потёмках не хотелось и, выбросив ноги, он лихо спрыгнул вниз, надеясь без проблем приземлиться на верхнем этаже.

Но зацепившись о ступеньку, он разодрал плечо, а потом неловко приземлился, подвернув ногу. Он не удержал равновесие и, отлетев к стене, с силой ударился головой о камень. Свет, которого и так было немного, померк вовсе.

Он окунулся в казавшийся спасительным сон, и его мир наполнили фантомы. Сквозь яркий свет девушка с бледно-серыми глазами тянула к нему руку и говорила: вставай, идём. А на глаза наползала кровь, и кадр постепенно багровел.

Примерно через час, насколько Алексей могу судить о времени, он вышел из подъезда на улицу. Было также темно и холодно. Со лба капала кровь; он поискал по карманам салфетку, и выудил одну купюру и бумажный платок, которым протер лоб. В руке была грязная визитка отеля. В бумажнике оказалось пусто, видимо, успели обокрасть.

Алексей поймал такси и поехал в гостиницу. На ресепшн ему сообщили, что его ожидают и предложили помощь, от которой он отказался, и умыться, что он и сделал около лобби, до того как подняться в номер. Когда он привел себя в порядок, то дошел до нужной комнаты и провел электронным ключом по замку.

Дверь распахнулась; его встретили звуки легкой музыки и пряный аромат свечей – в номере царил полумрак. На кровати лежала девушка и слегка улыбалась. Она была в теплом халате, который еле держался на груди, обнажив бронзовые и блестящие от крема плечи. Её мокрые волосы растелись по подушке, а лицо без косметики стало юным и невинным.

 

***

Проснувшись, Алексей обнаружил рядом с собой женщину, которую он видел с балкона спящей. Она сидела на ковре около кровати и смотрела не на него, а куда-то вдаль. Было заметно, что она в своих мыслях, совсем не праздных и не радостных.

У Алексея от прежней бодрости не осталось и следа. А вокруг…За окном –квадрига из домов тревожного цвета, блеклых и пустотелых, походящих на хищные пасти рыб с квадратными челюстями. В каждом из окон силились сохранить уют и тепло, постепенно уходящее под равномерным течением времени и дел.

Ни прекрасной в легкости иностранки, ни гостиницы, ни острых шпилей на красной черепице.

– Всё, что когда-то началось, неизбежно остановится, – сказал он. – Всё, что имеет тепло, когда-нибудь остынет.

Лена вздрогнула и глянула на него.

– Как себя чувствуешь?

– Болят мышцы и суставы. И тяжело всё, не так как прежде.

– Ну, ты ведь сам понимаешь почему

Алексей как будто услышал слово «старость».

– Да понимаю, – обрезал он. – Что тут не понять.

– Вот и хорошо, а то раньше спорил, удивлялся «с чего бы эта боль».

– Может, я не падал так сильно и часто, – пробурчал он про себя, но она не услышала.

– Мне не нравится, что ты отовсюду сбегаешь. Что я могу сделать, чтобы ты оставался там, где тебе нужно? Где есть лечение и уход, чтобы кто-то следил за тобой. Я же не всё время дома. Из клиники сбежал…

– Мне не нужна больница. Подумаешь – ударился.

– Когда? – тревожно спросила она.

– Неважно, – отмахнулся Алексей. – Уже лучше.

– И зачем ты заезжал на свою старую работу? Что ты там забыл?

Он задумался, потом со вздохом ответил, вспомнив длинный шлейф аромата той девушки, что шла перед ним:

– Я забыл… Просто забыл.

– Ладно. Спасибо, что ребенка забрал.

Алексей пожал плечами,

– О чем речь.

– Ему, конечно, плохо без папы. Здорово, когда ты гуляешь с ним по лесу или играешь на площадке.

Как Алексей и думал, он не родной отец. Какая-то чужая жизнь, решил он, не до конца своя. Ведь сын это отражение отца? Увидит ли он свою мимику и походку, повадки и привычки. Рассмотрит ли сын в нем родителя?

Лена была бледна, глаза словно впали.

– Ты много плакала. –   Скорее для себя проговорил он

Она поджала нижнюю губу.

– По ночам, тихо так в подушку, когда не слышат. Потом начинает знобить. Тогда я беру плед, который ты подарил: такой синий, новогодний, с летящими оленьими санями, согреваюсь и засыпаю, и счастливо сплю, пока не начнутся кошмары. Да, – собралась она. – Алекс сказал, что ты с ним встречался? И зачем в таком месте, прокуренном и душном? Он-то не может не курить, но тебе не надо его поощрять, быть таким сговорчивым. Не всё должно быть так, как он хочет.

Алексей кивнул. Потом сбросил быстрым движением с себя одеяло и сказал:

– Так, давай – умываемся, одеваемся и едем куда-нибудь.

– Куда? Там холодно.

– Ничего, согреемся. Не старики же мы, чтобы лежать дома и жаловаться, что кости ломит!

Она с улыбкой кивнула.

– Мне нравится, когда ты такой. Но куда?

– По дороге решим.

Они вышли из подъезда, с крыльца которого начиналась парковка жильцов.

Лена подошла к машине и открыла двери.

– Я поведу! – бодро крикнул Алексей.

Она на секунду замешкалась, но потом, качнув головой, ответила:

– Тебе нельзя, я сяду.

Наверное, сотрясание, вот и волнуется, подумал он. Отсюда и пропадания в памяти.

В салоне она включила печку и чуть прогрев машину, двинулась в сторону центра.

Алексей заинтересовался лишь аудио системой, выбрав бодрую музыку.

– Эту композицию я прежде не слышал.

– Хорошо, когда всё в первый раз. Особенно, когда можно что угодно повторить, будто раньше не было. Ничего не теряет свежесть, новизну, привлекательность.

– Такое редко бывает, а жаль, – серьезно ответил Алексей.

Лена улыбнулась и перестроилась в соседний ряд.

– Пускай обгонит, а то едет за мной уже давно, прижимается, как будто мало места, чтобы объехать.

Алексей тоже глянул в зеркальце. Машина перестроилась за ними и также ехала, не отставая.

– Наверное, туда же, – пожала она плечами. – В дороге не уверен, вот и едет по навигатору, не торопясь. А я знаю, куда мы отправимся, – и свернула с шоссе на кольцо.

Машина неслась по пустому городу, и легко запарковалась около зеленого здания.

– Смотри-ка, он же позади нас встал. Действительно, в одно место ехали.

Алексей сидел на кресле и крутил головой по сторонам.

– Это сад, – пояснила Лена. – Пойдем.

Они вышли из машины, окунувшись в холодный воздух. На горизонте расступался туман, от него остался один слой, словно марлевая повязка на небе.

За воротами одиноко застыла билетёрша. Было заметно, что она готова пропустить кого угодно по льготному билету, лишь бы гости оживили дыханием замерзающий сад.

На территории зеленели хвойные кусты, лавочки на тропинках стояли пустыми.

– Весной и летом здесь полно цветов, всё красочно…

– Тогда зачем мы сейчас…

Лена пожала плечами.

– Пахнет засыпающей, умирающей на год природой. Этот аромат самый сильный, из тех, что способны рождать растения и цветы.

Алексей промолчал.

– Поймем в оранжерею, если хочешь увидеть жизнь.

Они бродили среди цветов, окруженных заботой, в теплом и ухоженном помещении. Прихотливые растения радовали глаз своих спасителей.

Пара села на лавочку около можжевельника; около получасу они говорили ни о чем, отдавшись своим мыслям. Когда замерзли, Лена предложили попить чай в местном кафе при оранжерее. Алексей согласился.

Столы и лавки там были покрыты зеленым настилом, словно проросли травой. Лена заказала напитки и горячую выпечку; Алексей отправился в туалет, ополоснуть руки.

Он умыл лицо и протянул ладонь к автомату с салфетками, оттуда с заминкой пошёл тёплый воздух.

И на кой они так делают, экономя на салфетках – сам ответил он и, ощупывая карманы в поисках любой бумажки, наткнулся на сложенный конверт.

«Ну да, друг передал».

Он развернул его.

«Те, кто искал тебя, вышли на след, сегодня они спрашивали, и я понял им многое известно, где ты живешь, маршруты. Бери близких и езжай».

Подняв голову, Алексей увидел в отражении позади себя полное и равнодушное лицо с потухшими глазами. Они принадлежали амбалу, что стоял за спиной. От его глаз хотелось быстрее отвести свои. Он не успел обернуться, как его схватили и прижали лицом к зеркалу.

– Смотри на себя, а не на отражение.

Алексей впервые за долгое время взглянул на себя в зеркало и обомлел: он постарел на лет 30 – перед ним было морщинистое лицо сероватого цвета с блеклыми, но живыми глазами, а в волосах – седина

– А теперь вспомни, кому и сколько ты должен, – потребовал и, скрутив руку, выдернул бумажку.

– Да отдай сюда! Что это?! Предупредил, значит… Ничего с ним тоже разберёмся. Ты должен отдать всё – сам знаешь кому. Иначе тебе и твоим родственникам может быть хуже, чем ты думаешь. А теперь смотри только себе в глаза

Нападавший сдавил шею, и Алексею стало тяжело дышать. Перед собой он увидел расширенные, помутневшие глаза, а потом отрубился.

Очнулся Алексей на мосту, в лицо светил уличный фонарь. Он стоял на самом краю, а рядом, по-прежнему, топтался амбал. Мост был окружен страховочными решетками и облеплен железными листами. Но ограждение перед Алексеем оказалось проломлено, словно кто-то просто прошел сквозь препятствие.

– До тебя один протаранил незадачливым лбом своим, а теперь и твоё время пришло. Или вспомнишь, или туда же сиганешь. Ирония, что прямо под нами разлилась река Лета и Стикс: или забвение, или смерть.

И хотя это было неуместно, Алексей поразился эрудиции амбала. Однако, глянув вниз, он решил, что метафора притянута за уши: мост висел не над рекой, а над скоростной трассой и служил навесным пешеходным переходом. На скорости, сигналя, проносились машины; асфальт блестел от дождя и мокрого снега. Мелкие холодные капли заваливались за шиворот.

– Сам прыгнешь или помочь? Без памяти ты здесь никому не нужен. И родственникам своим лучше сделаешь. А то они за тебя такой воз тянут.

Алексей думал о девушке, что ищет его в кафе. Из-за него её ждут неприятности, а Алексей даже не помнит её имя и кто она. Тогда какой во всём этом смысл?

Он сделал шаг над пропастью, но сразу же схватился за поручень руками.

– Нет, не хочу.

– Тогда я тебе помогу. Ты упадёшь, а по тебе ещё живому, как по тряпичной кукле или целлофану проедут машины.

Он наскочил на него и сшиб с ног. Алексей слетел с моста в темную пропасть.

 

***

– Что с тобой, голова закружилась?

Перед ним была девушка небольшого роста с серыми глазами; она протягивала к нему руку. Постепенно он различил пальцы в вязаных перчатках, а в них – пластиковый стакан. Вокруг него разливался пряный аромат. Видимо, она неверно истолковала его страх в глазах, сделав глоток.

– Видишь, это всего лишь глинтвейн. Я купила себе только что – тоже боюсь высоты.

Алексей принял напиток из её рук и залпом осушил стакан. В мыслях шумело, волна за волной накатывал страх, казалось, что дрожат даже ноги. Они подгибались, хотелось сесть на корточки и закрыть голову руками. Взгляд сложно было задержать на одном месте дольше пары секунд. Он трясся, как испуганный зверек.

– Пойдём! – она потянула его за собой. – Там теплее

Алексей подчинился. Они прошли по заснеженной стене замка к костру, на котором в большом котле варили вино со специями и апельсиновой цедрой. Вокруг толпились смешливые ребята в свитерах, длинных шарфах и лыжных шапках.

– О, Магда, привела своего друга. Ещё бокал! – кричали.

Алексей жадно пил и тепло разливалось по телу. Как хладнокровное существо, он заново обретал жизнь или, во всяком случае, цвет.

– О, зарумянился, глаза хоть засверкали, а то бледный совсем был, – говорили ему.

– Я редко выходил на свежий воздух, – отвечал.

Алексей с Магдой взяли с собой по фляге с горячим вином и двинулись дальше по стенам замка. Через двести метров достигли башни, от которой раскинулся мост. Они медленно ступали по нему, а под ними проступали сквозь туман маленькие, словно игрушечные, каменные дома.

– Как будто я уже был здесь, – заметил Алексей. Дрожь проходила, и ему стало легче произносить слова.

– Он похож на Карлов мост. И здесь тоже можно загадать желание. В два раза больше шансов что сбудется. А вообще кровожадно всё у них. Что не рассказ экскурсовода, то кровавая охота или казни. Хочется после этих замков и костяных соборов выйти подышать на улицу. Как будто у них смерть не побеждена, а, наоборот, победила.

– А у нас? – улыбнулся Алексей. – Или у кого-то разве побеждена?

– Что об этом говорить, – ответила Магда.

Они дошли до конца моста и там присели за столиком уличного кафе.

Сквозь фигурные отверстия в стене замка просматривались красные черепичные крыши и узкие улочки города. Алексей, наконец, решил разглядеть девушку, что сидела напротив. В лыжной шапке с помпоном, небольшого роста, она казалась студенткой, сбежавшей с пары.

– Так хорошо на высоте, пусть и холодно, – сказал он.

– В феврале тут всегда так.

– По-моему, я несколько дней провел в темном номере, не выходя из него.

– Что так?

– Голова болела, – поморщился Алексей.

– Не, почему «по-моему»?

– Точно не помню сколько. Но больше одной ночи точно.

– И что же ел?

– Да особо и не ел. Когда пытался подняться, то сдавливало голову, и всё кружилось. Земля угодила из-под ног, пол казался слишком близко, и я понял, что лучше лежать на кровати, чем валяться, где Бог пошлёт. Сейчас на высоте снова это началось. Только паника добавилась.

– Давай лучше я довезу тебя обратно. Вырубит еще по дороге…

Её опасения оказались напрасны.

Дорогу он перенес нормально, зато в номере, во время поцелуев снова закружилась и разболелась голова. Правда, Магда смогла его покормить и заставить хоть немного поспать.

 

***

Очнулся Алексей в объятьях и улыбнулся.

– Ты что!? Что ты делаешь?

Его держали сзади, так крепко, что вырваться было невозможно.

Он снова был на мосту, под ним – скоростное шоссе, машины на аварийных огнях, и оттуда же стремилась ввысь пожарная лестница. Он увидел спасательные тенты, растянутые, чтобы смягчить падение, и сделал шаг назад.

– Зачем ты пытался спрыгнуть, зачем? – плакала Лена.

– Я не пытался. Меня толкнули.

– Кто? Ты здесь один! Что ты видишь, что происходит?

Алексей внимательно посмотрел на неё и беспомощно пожал плечами.

Только сейчас, глядя ей в глаза, он увидел, как она похожа на девушку с каменной стены замка. Такая же молодая, словно время не властно над ней.

– Я был здесь не один, меня привезли.

Лена со вздохом кивнула.

– Кто, ты помнишь?

– Я его не знаю.

Она плотно сжала губы.

– Тебя должны осмотреть врачи. Зададут пару вопросов, и поедем домой.

 

На следующий день Лена разбудила его, будучи одетой, по-деловому.

– Извини, не получилось сегодня на работе отпроситься. А за свой счёт позволить себе мы не можем. Завтрак на столе, обед и ужин в холодильнике, только разогреть. Приду и можем прогуляться до усадьбы, если захочешь. Или по лесу пройтись. Ребенка в школу отвела. Ты его не забирай, я за ним после продленки заеду, и сразу помчимся на сборы.

Алексей кивнул, делая вид, что понимает, о чем идёт речь.

– На спортивную базу, от секции, – всё же пояснила она. – Вернусь, скорее всего, утром – там заночую. Не хочется в ночь уставшей возвращаться.

Он понимающе улыбнулся.

Лена пахла холодным цитрусовым ароматом. В её интонации сквозила отстранённость. Было видно, что она сосредоточена уже на чем-то другом, словно прощается из-за входной двери, проверяя замок и выключая свет в холле.

 

Алексей остался один и решил исследовать квартиру.

Он вошел в детскую, с грустью заметив маленькую смятую пижаму на кровати. Дойдя до кухни, порадовался, что взгляд через окно не упирается в другой подъезд: можно увидеть и парк, куда они ходили гулять, и шоссе, убегающее вдаль.

Раздался звонок в дверь. Алексей подошел к ней и открыл без лишних вопросов, решив, что ответы ему ничего не дадут. На пороге в строгом пальто стоял его друг (или коллега) из паба.

Алекс сходу сказал:

– Слышал, что случилось. Решил проверить тебя.

– Проходи. Ты же записку написал?

Алекс кивнул

– Значит, ты мне поверишь, что я не сам?

– Потому и пришёл. Угостишь кофе?

– Да без проблем.

Он приготовил и принёс в гостиную. Алекс стоял на пороге балкона и смотрел на размытые в тумане дома.

– Всегда боялся высоты. Но когда плохо видно вдаль, то и не страшно.

Он держал руку в кармане и не смотрел на хозяина квартиры.

– Так расскажи, что было вчера, – спросил.

– Машина ехала за нами, – ответил Алексей. – Потом меня вырубили в кафе и отвезли на мост, где чуть не скинули.

– Спасатели снимали?

– Не успели. Лена приехала.

– Ну да, конечно, – быстро сказал Алекс.

– Кто они? – спросил Алексей.

– Точно сам не знаю. И почему всё так, сколько должен – тоже. Но у меня есть идея, как уберечь и тебя, и Лену.

– Уберечь? И как?

– Надо имитировать самоубийство.

– Что?

– Никто не удивится и проверять не будет – для всех ты уже пытался свести счеты с жизнью. Главное, заманить их на свою территорию и подготовиться.

– Звучит логично. Они ожидали от меня самоубийства и в прошлый раз. Сказали, что от семьи отстанут.

Алекс отпил кофе и впервые прямо взглянул на собеседника.

– Ну, верить тоже особо не стоит. Но после такого случая они как минимум надолго уйдут на дно, чтобы их не заподозрили в доведении до самоубийства, что тоже статья. Смотри, харды[2] дали мне время. Сказали, если не соглашусь, то примутся за меня. А в случае сотрудничества обещали деньги. Я позвоню им сегодня. Скажу, что дела пошатнулись, экономическая ситуация швах, инвест-климат на нуле – ну я найду что сказать (я же из бизнеса, по ушам умею грамотно ездить). Дам твой адрес, а дальше мы будем ждать их здесь. А позвоню им вечером, и они приедут, скорее всего, ночью. Фонари горят у вас только возле подъезда, под балконом – темнота.

– К чему ты ведешь?

– Они ворвутся, ты будешь их ждать здесь. Как только они войдут в комнату и увидят тебя, ты прыгнешь с балкона.

– И?

– Что и? – с раздражением переспросил Алекс. Планы и детали обсуждать он явно не умел.

– Осталось понять, где здесь имитация.

– А, ну да. Самое главное я не сказал. Внизу с помощью частных спасателей мы устроим небольшой цирк. Растянем тенты и поймаем тебя в лучшем виде.

– Звучит мощно. Даже чересчур – наверное, я снова сплю. Конечно, с памятью у меня беда, но, мне кажется, ничего подобного я раньше не делал. Во всяком случае, за последние два дня я вспоминаю лишь прогулки в оранжерее и парке.

– Тебе надо лишь хорошо сыграть роль. В этом и фишка, что никто не ожидает от тебя такой прыти. Кто же знает, что ты в молодости сигал с крыши на крышу и заработал этот шрам…

«В молодости», – Алексей поморщил.

– Не так много времени прошло, – поправил он.

– Ну как сказать… Ладно, мне пора двигать. Наши партнёры заждались звонка, а то еще начнут самодеятельность и убьют тебя по-настоящему.

Алекс прошел в коридор и долго и внимательно смотрел в зеркало, рассматривая так близко лицо, словно был близорук.

– Слушай, а ты бы не хотел иметь сына? – спросил Алексей, прервав самолюбование.

– Да неа, насмотрелся я на племянника. Была б моя воля, отдал бы его в кадетское училище или в бойскауты, чтобы учили дисциплине те, кто умеет.

– Но ты бы его даже не видел – всё время в казарме.

– Может, оно и к лучшему. Но ты не расстраивайся так, – ухмыльнулся он. – Поэтому у меня детей нет, а у сестры есть ребенок. По дороге свяжусь со спасателями, у меня припасена и оплачена знакомая команда – я уж, извини, без тебя начал проработку. Будь! – бросил напоследок и отвел глаза.

Алексей прошел на кухню и позавтракал, что заняло какое-то время. Открыл холодильник; его взгляд привлекла едва початая бутылка темного рома. Он колебался недолго, пока не увидел ананасовый сок. Алкоголь вполне мог решить, вернее, оправдать проблемы с памятью. После его употребления вполне нормально ничего не помнить.

Алексей сделал коктейль с ромом в убойной пропорции, чтобы от глотка обжигало, и устроился в гостиной. Там он включил приставку и без разбора слушал музыку, сотни композиций, записанных на жёсткий диск. Под некоторые из них он слега улыбался, представляя какое прошлое могло быть с ними связано, какие ассоциации и эмоции. Под другие качал головой и вздыхал. Так он сидел пару часов, успев выпить еще пару коктейлей. Когда голова стала тяжелой, и веки смежились, он прилёг и закрыл глаза.

Алексей проваливался в сон как на большую глубину, и его кружило в черном водовороте. Очнулся он почти сразу, так и не сумев перейти на глубокую фазу. Проснулся от жары – на лице проступила испарина, дышать в комнате было нечем. Алексей встал и распахнул балкон настежь. Прохлада окутала его; за окном сигналили машины, и работал бур. Он перегнулся и посмотрел вниз. Около подъезда в спецодежде, ярко-желтых жилетах и красных касках копошились рабочие. Это его озадачило. А что если они к ночи не закончат? Что если они оставят строительные ограждения или еще хуже – яму? Как тогда организовать тот самый цирковой номер, который придумал его друг?

Алексей не одеваясь, вышел из квартиры и спустился на лифте вниз. Он обходил дом, пока не увидел бригаду.

– Мужики, здорово! – крикнул им.

– Ну чего… – вальяжно отвечали рабочие.

– Чего случилось, что за авария?

– А с какой целью интересуешься?

Им проще было отбрыкнуться, чем ответить.

– Ну так…Вдруг воды не будет или нельзя в квартире чего делать…

– А ты сам из какой?

Он назвал номер.

– А, ну совсем другое дело. Мы здесь не ремонтируем и не строим. Мы тут ловим, обеспечиваем приятную посадку.

Алексей начал понимать.

– Вы и есть…

– Да, специалисты по уходу. У нас и тренировочные манекены припасены. Не волнуйтесь, – повысили они голос, видя что мимо идёт соседка. – Мы закончим вовремя. И всё будет работать как часы.

«Как часы», – думал Алексей, возвращаясь в квартиру. Его-то часы барахлили: то шли назад, то замирали.

Видимо, он снова заснул и открыл глаза в темной квартире. Некоторое время он молча сидел на холодной постели, не включая свет и обдумывая сон.

Снилась ему комната для допросов, в которой взаперти держали человека в наручниках. Мужчина часто теребил волосы, неохотно и презрительно отвечая на вопросы (в комнате появились спины). К сожалению, он был ему знаком. Судя по настроению его собеседников, они не хотели с ним долго возиться, рассчитывали лишь для проформы услышать рассказ, и быстрее закончиться общение. Удивительно, но одну фразу из допроса, которая не имела никакого отношения к фактической стороне дела, он хорошо запомнил. Арестованный попросил очередную сигарету – курил он нетерпеливо, одну за другой – и сказал:

«Тогда я понял мысль, услышанную в церкви, куда меня затащила сестра. Поп сказал: если вы не верите в бога, не считаете его отцом всех людей, то не можете относиться к другим людям, как к своим братьям и сёстрам. А значит, вам сложнее станет желать им лишь добра и оберегать от зла, в том числе, от того, что вольно или невольно исходит от вас самих. Я тогда подумал: у меня-то отца не было. Своего я таковым никогда не считал».

 

***

Часты тянулись медленно. Алексей то включал свет, чтобы отогнать пустоту, то выключал, стараясь воссоздать уют. С десяток раз он обошел квартиру вдоль и поперек, измеряя площадь шагами. Успел собрать игрушки с пола и перевесить блузку в шкаф. Он слонялся от окна к окну, и примечал, около какого морозит сильнее, если приложить ладонь. Между рамой и окнами стонал, подвывая, ветер.

Балкон скрипел каждый раз, когда замерзая, Алексей захлопывал его. Но проходило время, и он снова сдвигал щеколду и отворял окна. Несколько раз он подходил к самому краю и смотрел: бригады не было.

Но неожиданность всё равно случилась. Алексей готовился к приходу незваных гостей, но оказался не готов к самому обычному развитию событий. Свет в большой комнате зажегся, и, он успел быстро развести створки, когда услышал знакомый голос:

– Опять ты близко к высоте, я уже боюсь за тебя. И снова на балконе, не лето же – холодно.

Это была Лена. Она решила вернуться, не оставаться на ночь в лагере. На базе набилось столько родителей, что и кроватей на всех не хватило.

– А у меня не такой уж маленький ребенок, не в первый раз на сборах и в лагере до того был, – объяснила она. – Так что пожертвовала своим местом.

– Надо отменить, – сказал Алексей.

– Что?!

Он мотнул головой.

– Ты не помнишь телефон того, с кем я встречался?

– В твоей записной книжке.

– Не могу найти Алекса.

– У тебя записан как сын.

Он замер…

– Сын? – повторил тихо и стал вызывать.

На том конце долго никто не отвечал, а потом взяли, но звонок сбросили.

– А он меня звал по имени, – произнес Алексей.

– Он тебе папой никогда не называл, как повзрослел. Ни тебя отцом, ни меня сестрой.

– Сестрой. Я даже этого не помню! Что со мной?

– Это долго объяснять и нет смысла, только расстраиваться, – легко ответила Лена. – Просто живи каждым мгновением. И знай, что прошлое у тебя есть, и оно неплохое.

– А будущее?

– Как видишь, оно хорошо воплотилось, – и она показала на себя со смехом. – Не говоря уже о внуке.

Алексей заметил, что она не назвала брата, но промолчал.

Девушка повернула голову, и улыбка сошла с её губ. В глазах промелькнул страх. Перед тем как бросить взгляд вглубь комнаты, Алексей уже знал, что там увидит.

В коридоре тихо как тень стоял человек в черной вязаной маске на голове. В руке, что висела вдоль тела, он держал блестящий предмет – светлее, чем темное пятно, которым он являлся.

– Кто это? – прошептала Лена.

Алексей мог бы ей ответить, что не узнает даже знакомых и родных людей без масок, что зрение у неё не хуже, что он также не понимает, кому и зачем они нужны. Но слова были бесполезны, а время уходило.

Убийца, скорее всего, обдумывает новые условия, что жертва оказалась не одна. Но вряд ли его это надолго остановит. Операция не отменена, вспомнил Алексей. Под окном – порядок, еще вечером были завершены приготовления. Ему дал гарантию не коллега или друг, а сын. Он говорил со спасателями. Оборудование установлено, бригада только ждет часа. За окном фонари не горят, звук при падении будет как настоящий. Даже манекены подложат, что уже излишество. Но как убедить её, думал он.

Нападавший потянулся рукой в карман.

Алексей обнял Лену и прижал к себе.

– Только тихо, поверь мне. Нас внизу ждут, только там спасение.

­– Что? Где внизу? Кто это?

Он схватил её в объятья и налёг всем весом на окна лоджии; без замка они легко разошлись, и холодный порыв ветра сбил дыхание и наполнил рот ледяным воздухом, сорвав крик с женских уст. Прижимая её голову к своей груди, чтобы девушка не успела испугаться, Алексей вместе с ней слетел с балкона.

Силуэт в комнате некоторое время не двигался с места. Падение казалось нереальным, не таким как можно было ожидать – происходило в полной тишине. И лишь звук удара о землю глухо, словно неохотно, поднялся до девятого этажа.

Постояв, он вынул из кармана то, за чем лез. Это был фонарик, которым он осветил балкон и убедился, что тот пуст. Потом снял маску, натянул шапку по глаза и поднял высоко шарф. Таким образом, он мог идти по улице не вызывая подозрений и не рискуя быть узнанным.

Но глаза у него всё же были видны – блекло-серые глаза, как у сестры.

 

II часть

 

Алекс вышел из квартиры, не потрудившись закрыть дверь – так скорее найдут квартиру бывших жильцов, и он сможет без промедлений вступить в наследство. Да, не всё случилось так, как он хотел. Но с другой стороны, по первоначальному плану ему бы пришлось располовинить деньги от продажи собственности, так что вышло тоже неплохо. Тем более, сын Лены был прописан у прежних родственников, и его несовершеннолетнего не смогли турнуть через суд. А значит, Алекс имел все шансы быстро и без хлопот реализовать квадратные метры.

Возможно, удастся спихнуть суетного мальчонку на бывшего мужа: тот вроде бы рвался с ним общаться. Алекс подозревал, что сейчас пыл у муженька поубавится, ведь он это делал, чтобы лишний раз напрячь жену, прогнуть её хотя бы через суд.

Но это как говорится, общее место, которое его никак не касается.

Хотел ребенка?! Распишись в получении.

По чердаку он поднялся наверх. Когда-то студентом он любил гулять по крыше, наблюдая за снующими внизу людьми. К этому его приучил Алексей, а впрочем, неважно. На людях он до сих пор делал вид, что боится высоты, чтобы не признавать, как помогли методы отца. Сейчас им двигала предосторожность: около подъезда можно было с кем-нибудь столкнуться, да и о камерах забывать не стоило.

Он спустился, прошел улицу и, свернув в тупиковый переулок, сел в машину. Через небольшие улицы, не выезжая на шоссе, добрался до бара, где они недавно с Алексеем вместе слушали джаз. Там Алекс провел весь вечер, а когда очередной бэнд вышел на сцену, сказал официанту что хочет послушать концерт. Он потерялся на танц-поле среди фанатов, а потом, зайдя в туалет на первом этаже, уехал в одном джемпере на квартиру Алексея. В гардеробе осталось висеть его пальто.

Вернувшись, он быстро прошел до сцены, отплясал один трек и, задев плечом несколько трезвых девушек, громко и многословно извинился. А затем, запыхавшись, возвратился за покинутый столик.

Он рухнул на стол и сказал подошедшему официанту:

– Хорошо у вас сегодня зажигают! Минут 15 танцевал, не садясь! 5 композиций!

Он хотел, чтобы тот запомнил эту цифру. За 15 минут при всем желании нельзя было уехать и вернуться. А за пять – тем более.

Алекс заказал еще пива и закусок. Стоило просидеть часа два, не меньше.

Он ждал девушку, которая должна была прийти на своё же выступление, но опаздывала. Они договорились пообщаться перед концертом. До того виделись пару раз по вторникам[3], когда она пела в клубе. Звали певицу Алей.

И вот она появилась – с фиолетовыми от пудры и клубного света щеками, и с растянутой улыбкой, словно врезавшейся между двух впалых щек. На полных губах застыла влажная, трепещущая улыбка, утопающая в красной помаде.

Одета она была как непоседливый ребенок – в джинсовом комбинезоне. С ним пышная высокая причёска и яркий макияж смотрелись изобретательно и иронично.

Девушка села на стул рядом с ним и коротко поздоровавшись, уставилась на сцену. Улыбку на лице она не меняла, словно ей всё было одинаково дорого и приятно.

С ней же она встала, когда закончился номер коллеги (или соперницы) и поднялась на сцену. На фоне остальных певиц в коктейльных платьях Аля выделялась напускной небрежностью. Здоровалась она с публикой медленно растягивая слова, с хорошо деланной хрипотцой. Пела профессионально, эффектно танцуя. Было видно, как она любуется собой со стороны, когда, казалось бы, есть кому любоваться.

После первой композиции девушка ушла за кулисы и появилась в белой короткой юбке и черном корсете с темными перчатками по локоть. Песня зазвучала лиричнее.

После исполнения она часто дышала, но Алекс понимал – номер ей дался без труда, просто грудь в корсете от глубоко дыхания поднималась выше и выше.

Он думал о том, что знает о ней. Самая яркая из певиц в этом клубе, из тех, кто заметны сами по себе. Этим она подошла ему для знакомства, для отведенной ей роли. А дальше…

Общались они скорее заочно: Алекс чаще смотрел, как она поёт, однажды угостив коктейлем. В следующий вторник он передал через бармена цветы, попросив вручить после концерта.

Вернемся в клуб, к столику у самой сцены, где в ожидании похвалы застыла Аля. Она приземлилась около Алексея и кивком спросила: «Ну как?». В равнодушии вопроса читалось, что ей совершенно неважно его мнение: она знает, насколько хороша.

Девушка слегка подпевала и подтанцовывала, слушая чужую музыку, словно демонстрировала доброжелательность к конкурентам. Странно, Алекс даже не допускал мысли, что она и правда была искренне.

Но первый её вопрос он запомнил:

– А чего не сам подарил цветы: не хотел смущать? Я – певица, меня такие вещи не смущают, и к навязчивости привыкла, – улыбнулась.  – Вручай мне цветы на сцене. Это гораздо приятнее, чем после выступления.

– Но я хотел просто подарить букет красивой девушке, не высовываясь.

– Лучше как талантливой певице, – ответила Аля с досадой.

Алекс кивнул и похвалил себя. Она искала поклонника, а не любовника, и его это вполне устроило.

Мимо проходил фотограф и девушка, развернувшись к объективу, обняла Алекса и прижалась к нему. Вернее, прислонилась, как к яркой стене. Улыбнувшись камере, она приняла позу и подняла пальцы. Как только он сделал пару кадров, Аля мягко отодвинулась «фотопоклонника», умудрившись не обидеть. Впоследствии он узнал, что ухажеров, с которыми она появляется в сети, она называет «кадровыми» – то есть, мелькнувшими с ней в одном кадре.

В этот же вечер Алекс за бесценок раздобыл еще свидетелей – его познакомили с е командой поддержки певицы. Стоило ему отойти к бару, чтобы принести напитки, как её окружили почитатели. Поначалу он решил, что они затмят их совместный вечер, но ошибся. Желания общаться с ними у девушки не было. Лишь потом Алекс узнал, что эти восемь-десять человек годами ходят с ней на концерты, и среди них нет ни одной женщины. Это были её поклонники, которые ждали своего часа. И также сильно как желали её, так же сильно презирали за то, что она не с ними. Быстро перезнакомив всех, Аля прогнала свою бесполезную, как ей казалось, свиту.

Шоу закончилось, и исполнители разошлись. К ним пыталась подойти совсем молодая девушка-музыкант, но Аля энергично прогнала её. Клуб пустел. Администратор прошел по залу и зажег за обитаемыми столами свечи. Паре принесли еще один чайник с облепиховым теплым напитком, подогреваемым на свече. Они сидели в тишине и полумраке, в неровном свете: перед ним красивая и (по её задумке) загадочная женщина, а романтики между ними нет, как и загадки.

– Устала я здесь выступать, одни и те же певцы, и что хуже, слушатели. Когда-нибудь они проснуться и поймут, что постарели, и не пойдут сюда. Или я проснусь, и пойму…Ты говорил…

– Да, среди моих партнёров немало рестораторов, ивенторов[4] – могу поспрашивать. Не эстрада, конечно, но возможно через них выйти на нужных тебе людей.

Она улыбнулась.

– Здесь не платят, да? – спросил Алекс.

– Редко и очень мало. Вся выручка от билетов достается организатору, а он уже распределяет гонорары по своему усмотрению. Конечно, с его слов денег всегда мало. А мы должны быть благодарны за возможность выступить. Но с чего нам благодарить? Разве он оплачивал музыкальные школы, эстрадные училища, занятия вокалом, костюмы и инструменты? Жить на одни аплодисменты (довольно жидкие) невозможно.

– Обсудим, – мягко сказал Алекс.

– Да, но давай не здесь, – попросила Аля, как будто это он настаивал на разговоре именно сейчас. – Поехали к тебе: горло болит, не хочется громко говорить.

– Ладно, – ответил он. Такое алиби ему было кстати. – Я вызову такси.

– Не стоит. У меня машина под окнами – не пью перед выступлениями.

Аля забила номер дома в навигатор, и они поехали.

По ночной Пресне сновали такси. На крыльце баров и кафе толпились курящие посетители.

– Тебя в магазин завести? Что-то из продуктов докупить.

Алекс покачал головой, поняв, что её завтрак, а может и завтраки – его забота.

Дома они недолго поговорили о делах, пока Аля с затуманенными глазами не попросилась спать; она словно уговаривала её отпустить, не терзать разговорами, с которыми он к ней и не лез. И сразу спросила, где можно лечь.

Алекс кивнул и проводил её до своей комнаты, а сам ушел в кабинет, засев за работу.

Свет давал лишь экран ноутбука.

Замерзну, он лег под одеяло и уснул.

 

***

Утром Алекс проснулся и нашел записку от Али, что она отправилась в студию к одному из своих знакомых (читай поклонников, – улыбнулся он).

Он прошел на кухню и, сделав два тоста, поставил турку на огонь.

Алекс пил кофе, прикрыв глаза…

Раздался звонок в дверь. На пороге была Аля, пахнущая дождем, мокрым мехом и облепиховым чаем. Она предложила приготовить завтрак и пожарила на двоих омлет.

Алекс достал мобильный и включил его – как он и ожидал, звонков с незнакомых номеров хватало.

Тут же, видно, кому-то дошло смс, что он снова в сети, раздалась телефонная трель.

Алекс слушал внимательно, лишь в конце сухо бросил:

– Я понял, выезжаю.

Аля только взглянула на него.

– Мне надо ехать, надо, – повторил он и сделал растерянное лицо, словно подбирая слова. – Случилось…, родственники. Ладно, потом.

Проявлять эмоции он не умел, но их полное отсутствие в дальнейшем могло показаться подозрительным.

Девушка кивнула с явным облегчением.

– Я дождусь тебя, и ты расскажешь, что захочешь – она легко тронула его за плечо холодной рукой.

И Алекс понял, что если он будет сдержан и замкнут, её это устроит.

«Мы нашли друг друга», – с иронией подумал он, и с трудом сдержав улыбку, вышел.

 

Когда он вернулся домой после опознания и других формальностей, то застал ей в своем кабинете. Девушка была в белом свитере, длинных шерстяных носочках и коротких шортах. Сидела, устроившись на компьютерном кресле почти по-турецки, подложив под себя жилистые ноги.

Аля по её словам работала за компьютером. Алекс успел заметить множества соц. сетей, в которых она отвечала на комментарии к своим фотографиям.

Ничего не говоря, он прошел на кухню и сделал себе кофе по-ирландски. По дороге в душ Алекс заметил красочный саквояж с изображением Эйфелевой башни. Он был дорогой, скорее, подарочный, и не оставлял сомнений – либо Аля отсюда уедет на море, либо попроситься пожить.

Вопрос она задала только один, крикнув из комнаты:

– Ты решил свои проблемы?

Как ни смешно, но положительный ответ подходил в любом случае.

– Да, – проорал он и стал яростно тереть волосы, пока не начали скрипеть. Лишь тогда, успокоившись, он вышел и отправил Алю из кабинета в спальню.

Открыл шкаф, достал оттуда блокнот с набросками, которые можно было счесть деловыми: с цифрами, графиками, терминами.

В параграф «инвестиции» помимо других расходов он внес буквы А-я, в строке с цифрой поставил прочерк. Разрешить ей пожить ничего не стоило, кроме нервов.

А полезность такого решения была очевидна.

Затем Алекс включил планшет, и рука заскользила по экрану, проверяя сообщения и письма. Он мог инвестиции записывать здесь, но блокнот не жалко было выкинуть или сжечь после разовой тайной сделки. Алекс порадовался, что соболезнований почти нет – значит, пока мало кто знает о происшествии, и можно вести дела, не отвлекаясь на лирику. На письма он не отвечал, понимая, что погружения в бизнес в день скорби вызовет вопросы.

Подождать-то надо всего день, а потом работать как обычно – мол, захотел бедолага отвлечься от грустных мыслей и ушел в дела. Аля порывалась к нему зайти и поговорить, но он отделался фразой: потом расскажу.

Такой ответ он счел подобающим.

Девушка кивнула, но осталась в дверях.

– Что? – Нетерпеливо спросил Алекс, закрывая блокнот.

Она сказала, что тоже есть проблемы, конечно не вовремя, но…

И обременила Алекса историей о том, как её выгнал ухажер.

Тот давно её любил и предложил пожить у себя. Аля согласилась, но взаимностью не отвечала. Он дал ей отдельную комнату, ухаживал и стойко принимал отказы. Она жила у него, работала и стойко терпела заботу. Прошло время, и когда соседка привела поклонника, который ей нравился, чаша терпения благодетеля переполнилась. Более счастливый в амурных делах ухажер не был удачлив в простых понятиях успеха. Да, он достиг, по его словам, сатори или нирваны, его карма была чиста, но работы не было; не было и квартиры. Денег не хватало даже на чашку кофе, и на свиданиях Аля платила за него. Тот жил за её счет, и в конечном итоге, за счет радушного болвана.

«Странно, что раньше не выгнал», – подумал про себя Алекс.

Но вслух сказал:

– Понятно.

Он заметил, что это слово многих ободряет, как будто говоришь: сочувствую.

Алекс предполагал, что девушка сразу попроситься пожить – иначе, зачем его так долго мучили этой мелкой историей? Но она пошла более долгим путем.

– Можно я от тебя полечу на Гоа? – спросила она. – Отдохну, а потом приеду и решу все свои проблемы. Оставлю у тебя вещи. Мне там только купальник нужен.

Аля посмотрела на него, ожидая, что он сразу предложит после поездки пожить у него, но Алекс не любил упрощать другим жизнь, а еще больше не любил чужую хитрость.

– Конечно, – ответил он. – Так проще для тебя.

Ближе к рейсу она взялась звонить по различным номерам и просить довести. Затянула она дальше некуда, словно обременять в последнюю минуту было для него менее унизительно, чем тогда, когда еще был вариант всё переиграть.

Когда Аля, наконец, оставила телефон в покое, Алекс набрал номер и вызвал такси. Так было гораздо проще, чем ждать пока она попросит и его.

Она только сказала: – Не знаю, смогу ли донести багаж…

И он посоветовал ей заплатить грузчику.

 

Без неё Алекс снова погрузился в записи. Ему предстояло сделать ряд инвестиций. По сравнению с кушем, который ему светил, они были не высоки.

Часть трат уже прошла. Неделю назад он неожиданно для жильцов сдал деньги на подъездную дверь с кодом, и их вполне хватило на замену. Мастера должны были прийти то ли сегодня, то ли завтра. До того больше двух лет активисты собирали по соседям финансы и не скопили ничего. Каким образом можно отработать тему в ноль он понять не мог. Если есть активисты, значит, должны быть какие-то средства, привлеченные ими. Видимо, предполагалось, что с них активность, продвижение полезной идеи, но не взносы.

Через пару дней Алекс приехал домой так поздно, что не смог въехать во двор, весь заставленный машинами. Он громко сетовал на это в присутствии дворников, которые помогли ему пристроить машину так, что он перегородил дорогу для колясок. Утром до работы он пошел к тем же активистам предложил оборудовать парковку, поставить шлагбаум и отгородиться от «левых авто». Они были только «за», но сослались на отсутствие финансирования. Алекс пообещал помочь и дал первую часть, чтобы они заплатили аванс.

О его щедрости и доброте заговорили.

Далее в какой-то очередной праздник он встретил на лестничной клетке престарелую соседку, которая собралась в магазин. Он сходил с ней вместе и купил на свою карту весь список покупок, добавив от себя нужных продуктов.

А сегодня его ожидала очередная инвестиция.

Не торопясь Алекс шел вдоль аллеи по направлению к ближайшей церкви, где до того был лишь раз за компанию с сестрой.

Он направился к администратору, как про себя назвал женщину за прилавком. И спросил, где и у кого можно сделать вклад.

– Пожертвования? – поправила она.

«Вот калоша. Пожертвования не приносят проценты».

– Как скажете, – ответил вслух. – Я не силен в терминологии. Важнее же суть, а не слова.

– Конечно, – улыбнулась она.

 

По дороге обратно Алекс дорабатывал в мыслях все мелочи. Он представлял себе большой зал, в котором набилось много репортеров, следователей, и все они задают каверзные вопросы, на которые он должен ответить, отвергнув все сомнения. Сейчас Алекс вместо них мучил сам себя, пытаясь найти в истории слабое место, раскачать свою же версию. Но подобраться было сложно, он хорошо подготовился и последовательно и внятно отвечал. «Они» выискивали любые неточности в его рассказе, словно в показаниях рецидивиста, которому никто не верит. Что ж, в определенной мере он и есть рецидивист: то, что он делал, повторялось уже не раз.

Ночью его разбудил звонок; открыв глаза, Алекс увидел, что с ним пытаются связаться по скайпу. Он нажал «ответить»: на экране возникла покрасневшая от солнца Аля, одетая лишь в набедренную повязку из травы и цветов – полнокровную грудь скрывали огромные бусы и мокрый пляжный песок. На фоне мелькали мускулистые и кудрявые туземцы с музыкальными инструментами, попугаями и коктейлями. Несмотря на кажущийся хаос в кадре, было заметно, что каждую деталь она учла и продумала, как театральный режиссер, который прежде чем выпустить актеров на сцену, разбирает все нюансы.

Она кричала что-то приветственное, целовала экран смартфона и широко улыбалась. На сонного Алекса наплывали сочные красные губы, и изображение расплывалось, становясь мутным.

Повесив трубку, он подумал, что глаза у неё цепкие, без теплоты.

Следующим днем он набрал номер своего агента.

– Да?

– Слушай, ты говорила, что есть интересный вариант. Я про домик на море, подальше от наших будней и привычного языка. Пошуруй на этот счёт – сейчас это кажется хорошей мыслью. Нет, здесь жить не хочу, во всяком случае, пока. Хорошо, в долгу не останусь.

Он повесил трубку и взглянул в окно. Стеклянные высотные башни по соседству горели синими и зелеными цветами.

Когда-то он боялся высоты. Отец знал это и брал его с собой на мосты и крыши; они бродили по сопкам гор и спящим вулканам, и в итоге страх прошёл, будто и не было.

…Времени оставалось много, и Алекс решил пробежаться. Под ливнем он наворачивал круги в парке, натянув на голову капюшон от спортивной толстовки. Около него остановилось патрульная машина, заинтересовавшись подозрительным, по их мнению, чудаком, лицо которого сложно было разглядеть.

Около подъезда уставшего Алекса остановил длинный, угловатый прохожий, напомнивший вертикальный шлагбаум.

– Не курю, – с ходу сказал Алекс, вынимая наушники. Джазовая мелодия сохранялась как послевкусие.
– Не считаете что это противоестественно?

Алекс догадался, что речь не о сигаретах. Может, о моросящем дожде?

– Что именно?
– Эта вся ситуация, она разве нормальна?

– Останавливать людей на улице задавать такие вопросы – ненормально.
Прохожий проигнорировал ответ и продолжил.

– Она ведь не вещь, которую можно брать, переставлять или выкидывать.

Алекс догадался, кто это и пошел дальше, сдвинув незнакомца плечом.

Он шел и думал, что любого человека сейчас проще выкинуть, чем вещь, которая всё же имеет цену. А что есть человек? «Раб смерти, гость в своем доме, путник, проходящий мимо».

Настало время публичного общения, которого он так избегал. Но сейчас выхода нет – еще пара дней и репортеры, получив заказ, начнут писать и раскопают то, чего не было; или того хуже. Алекс набрал номер и согласился дать интервью – пусть лучше будут петь с его слов, чем импровизировать.

К вечеру к нему в гости приехала команда. Он знал, что радушный прием в квартире расположит и покажет его открытость. Репортеры ходили по дому и выбирали где лучше свет, в итоге устроились около балкона с большими окнами, поближе к естественному освещению. Попросили его отвечать чётко и громко.

Проговорив формальную часть, они перешлю к биографии Алекса.

Он рассказал, что родился здесь, хотя мама была иностранкой. С отцом она познакомилась во время его командировки. А вот Алексу узнать её не удалось – она умерла при родах.

– И если до этого была велика вероятность, что я буду жить там или на два дома, то после стало ясно, что только в этой стране.

– Вам не нравится родина? – перебили они.

– Мне не нравится, что эта дорога уже исхожена вдоль и поперек. Что у меня сейчас потеряна новизна, а в своё время исчезла вариативность. Хотя язык мне определённо нравится. Он почти неисчерпаем.

– А как Ваш отец оказался там?

– Он был в командировке или на стажировке, работа оплачивала проживание. Работал журналистом, писал туристические репортажи, заметки, путеводители. Встретились они зимой, на башне охотничьего замка, на холодной промерзлой стене. Вместе были на экскурсии в не самую лучшую погоду. Разговорились, согрелись глинтвейном.

– Звучит романтично.

– Вряд ли они так не считали, – улыбнулся он. – Им хотелось просто согреться и наполнить день общением, теплом. Оба там были одни.

– Хорошо, а вы сами можете вспомнить об отношениях в неполной семье, как складывалось общение, кем вы хотели стать, кем вас видели?

– И как прошло Ваше детство, – вставила девушка-репортёр.

Разумеется, без этого не обойтись, подумал Алекс. Всегда роют по самый корень.

Он вздохнул и начал отвечать.

 

***

 

Алекс ждал этого звонка, и он случился. Несколько раз он стирал номер из памяти телефона, но потом забывался и хватал незнакомый. Сейчас взять стоило – как ни крути, есть некая связь.

–Да, слушаю.

На том конце старались говорить быстро, убедительно, вставляли выверенные, почти юридические аргументы. Всё это могло бы оказаться уместно, если была возможность убедить.

Алекс не нуждался в этом – он или считал необходимым или не считал, доводы он приводил сам, рассматривал, взвешивая «за» и «против» без общения с другими людьми.

– Ты же хотел, чтобы ребенок был с тобой, – отвечал Алекс. – Угрожал судами, органами опеки. Постоянно звонил, чтобы тебе дали с ним пообщаться.

В ответ прозвучало что-то нечленораздельное, похожее одновременно на вздох, недоумение и нежелание, вылившееся в сплошное междометие.

– Это не совсем одно и то же, – тараторили в трубке. – К тому же, мы давно не общались – нам не давали общаться. А сейчас уже время упущено. Да и тут такое дело: мы ждем нового ребенка, хотим начать всё заново, с чистого листа, и вся эта ситуация не совсем удобна…

– А с чистого не получится, – заметил Алекс.

Его не слышали.

– Это не только лишние моральные обязательства, которые сваливаются на нас, воспитывать того, кого мы уже не знаем, по сути, чужого ребенка, но и финансовые трудности. Сейчас всё будет уходить на младенца, и ребенок Лены…

– И твой.

– На него уже не хватит никак. А ведь это прошлая жизнь… Почему я должен страдать за прежнюю жизнь? – возвысился голос.

– Будем считать, что я тебя не слышал, – ответил Алекс и повесил трубку.

 

Он сидел с планшетом в рабочем кресле и вертелся, чуть запрокинув голову. Смотрел на часть коридора, где висело зеркало. Перед ним у него была пустота, а у знакомой стояла тумба с телефоном. Ей в тот день позвонили, и произошел похожий разговор о ребенке, которой напомнил игру в теннис. Хотя многие разговоры схожи, да и события, о которых идет речь, тоже. Может, он подслушал тот звонок и невольно повторил? Ну и пусть! Писательство – это подслушанные разговоры.

 

***

Вечером Алексу пришло сообщение на скайп, что его новая соседка будет сегодня и что её вояж не удался. Фирма, которая организовывала концерт, не расплатилась в полной мере, и гостиница сегодня снимала бронь. Девушка поручила ему встретить себя. Он поискал в её словах просьбу, но безуспешно. Что ж, пусть дует так. Вечер у него был не занят, а за окном льет дождь. Без денег на такси, с багажом она действительно нуждалась в помощи.

Алекс довез её и сходу без раскачки сказал, что скоро съезжает с этой квартиры и будет жить за границей. И за неделю ей стоит найти другое жилье. Его работа закончена, и никто продлять аренду квартиры не будет. Оплачивали её, пока Алекс был нужен.

Реакция Али его удивила. Она оскорбилась, будто он выгоняет на улицу свою жену из семейного дома.

– Ты не понимаешь, я не буду жить здесь, эта квартира мне не принадлежит, – пытался объяснять он, но без толку.

Тогда Алекс решил стать понятнее.

– Слушай, я не задавал вопросов. Мы не спали. То есть, мы не сблизились. И не потому, что мы не спали, а потому что не общались. У нас нет общей истории. Нет общих родственников, друзей, будущего. Ты жила в этом доме в соседней комнате. Мне его снимала работа, а сейчас я уезжаю. Почему я должен оставлять тебя здесь? А точнее, почему должен платить за квартиру, в которой не живу?

– Но тебе же надо будет куда-то вернуться! – настаивала она.

– Возможно, а возможно и нет. В любом случае, это дело будущего. И решать это будущее я буду один.

– В этом твоя проблема! – начала Аля и наговорила очень много лишнего и неважного для него, и Алекс в очередной раз поразился, как люди могут цепляться за одно пустое слово, всплывшее в разговоре в контексте или лишь для ритма построенной фразы.

Девушка быстро исчерпалась в аргументах, сводившихся к осуждению его жизни, среди которых были: если ты кого-то любишь, то надо чем-то жертвовать. Или – решение на будущее эгоистично принимать одному. Фразы, надо сказать, довольно правильные, но в другой ситуации.

Интересно, она сама понимает, что в таком случае не бывает неопределенных   местоимений, – думал Алекс, которому всё это быстро наскучило.

Он ушел на кухню и сделал себе кофе. Отныне Али для него не существовало, и всё, что она говорила, было сродни белому шуму.

– Послушай, – спокойно начала она, настигнув Алекса на кухне. – Я не учла, что это не твоя квартира. Думал, что тебе ничего не будет стоить оставить меня тут. Но ты можешь хотя бы снять мне другую квартиру, менее дорогую?

Без ответа он прошёл к себе в кабинет и запер дверь. Лег на кровать и закрыл глаза, чтобы прошла головная боль. Когда стало знобить, Алекс укрылся и уснул. Сквозь сон он слышал какие-то стуки в дверь, но вставать не захотел.

 

Аля вернулась в спальню и зло проплакала, отчего её лицо исказилось. А потом достала блокнот, который она захватила из кабинета Алекса. Она сама не знала зачем; то ли желала взбесить его, то ли, переворошив записи, найти неожиданную, но ценную информацию.

Она пробиралась сквозь листки, фразы в которых навязчиво повторялись, иногда в разной последовательности, чаще – сокращенно или схематично. Одно оставалось неизменным – убийство, совершенное ради квартиры. Двойное умышленное преступление, организованное как несчастный случай. Аля перестала читать, услышав шорох, и спрятала блокнот в свою сумку.

– Мы посчитаемся, – сказала она с улыбкой. – И ты поймешь, что правда открывается не тогда, когда нарушена справедливость. А когда она нарушена в ущерб другому человеку, который тоже может обидеть.

 

Ровно через семь дней она съехала, полностью исчерпав случайную благосклонность, и снова оказалась в доме своего прежнего поклонника. Он принял её без условий, продлив свои сладкие мучения. Оттуда она позвонила в несколько желтых СМИ, которым дала интервью, известное как: «Долгая неделя в доме убийцы». Его до сих пор можно найти в блогах, до которых не добралось постановление суда. Следом, до приезда репортеров, она написала заявление в милицию и прокуратуру, фотографии и сканы которых прикрепила к одноимённым постам в сети.

 

***

Об этой шумихе Алекс узнал уже за границей, куда успел выехать за день-два до громкого интервью. Он прочитал новости в интернете, как вернулся с пляжа в номер с вай фаем. Следом полился поток вопросов на почту, а потом был видеозвонок от агента.

С экрана на него смотрела фотография – неулыбчивая, гордая девушка с плотно сжатыми губами и кудряшками. И лишь заинтересованный человек способен был рассмотреть среди редких морщинок около глаз икринку, готовую в любую минуту воспламениться.

Он нажал кнопку «принять».

– Да?

– Это я, – тихо сказала она.

– Привет, Аня.

– Встретимся?

– Давай, когда?

– Я внизу, около твоей гостиницы, паркуюсь.

– Так поднимайся.

Молчание.

– Давай лучше в лобби-баре.

– И почему же?

– Странно, что ты спрашиваешь. Не хочу говорить с тобой о делах, когда рядом кровать

Она повесила трубку.

Алекс накинул на себя рубашку и спустился вниз.

В лифте на планшете он пролистал альбом, где она была совсем другой. Теплой, смешливой и веселой. Вот она в гостиничном номере со свежим загаром в белом платье и с коктейлем в руке, а здесь кидает в фотографа подушку.

Анну он нашел в холле на барном стуле; она сидела прямо, худая и встревоженная, как цапля. Снова в строгом серо-черном платье с высоким разрезом; волосы аккуратно убраны в ровный пучок.

– Мои знакомые согласны тебе сдать дом на берегу. Цена в валюте, поэтому осталась прежней, и готовы к торгу. Сможешь съехать из гостиницы.

– Отлично, договаривайся.

– На это я тебе выставлю отдельный счет. Один в доме поселишься? – спросила она, копошась в смартфоне.

– Что?

– Им нужно знать, сколько людей будет постоянно проживать в доме?

– Я один.

– Так я им передам, возможно, удастся выторговать побольше, – потеплела Аня.

– Почему ты перестала у меня оставаться? – спросил Алекс.

Она пожала плечами:

– А у тебя это где? Сегодня ты здесь, завтра там. И ты знаешь почему, но упорно забываешь, когда тебе что-то кажется неважным. Это удобно. Ну а я…Я поняла, что это ни к чему не приведет. А когда ты удивился, что я в своем возрасте, в свои 35, хочу еще одного ребенка, то сомнений больше не осталось. Лучше быть одной, чем так горько обманываться. В твоих историях рядом с тобой столько девушек, они все молоды и беззаботны, красивы и умны. Вот только откуда они так мудры, если они молоды, беззаботны и красивы? Но неважно. У тебя опыта больше, тебе виднее. А книга твоя продается хорошо, особенно после заявления, которое сделала эта особа, как её?

– Аля.

– Да, точно. Мудрости там немного, но PR вышел хороший, причем бесплатно. Многие действительно думают, что ты совершил преступление, которое потом описал на страницах.

– Ну и ладно, спасибо ей – может, и правда сниму девчонке комнату.

– Оставь благотворительность для других. Они найдет себе вариант, и лучше того, что ты предложишь из жалости. Ей нужен тот, кто предложит гораздо больше – из заинтересованности.

Алекс улыбнулся.

– Бывший-то оставил тебя в покое? Больше не звонит, не требует ребенка?

– О, нет, слава богу, забыл о нас, как только у него второй ребенок в семье родился. Теперь встречаемся только в суде, когда он пытается доказать, что слишком много платит за прежнего ребенка, к которому, по его словам, уже не имеет никакого отношения. Говорит: зачем платить по старым счетам. Жаль, треплет нервы, и бумаги много марать приходится. Кстати! Пора тебе уже выйти из тени, фигура умолчания затянулась. Начни отвечать на вопросы критиков, репортеров, редакторов и обычных читателей.

– Они как раз самые необычные…

– Вот и начни. Я с собой захватила кипу писем, – она выгребла из сумки стопку плотных конвертов. Алексу стало интересно, как она держала в своих тонких худых руках всю эту тяжелую охапку.

Он быстро вскрыл конверты. Замелькали перед глазами фразы:

– Зачем вы прикончили/cбросили отца?

– Может, вы любили и желали сестру?! (которой у него никогда не было).

– Стоило ради этого всего убивать?

И более вменяемые вопросы:

– А вы не боитесь, что накликаете на себя, так расправляясь с родственниками героя, в котором легко узнать вас? Которого вы назвали своим именем?

Алекс поморщился

– Ну слушай, ну зачем…

Она засмеялась.

– Ладно, хотела тебя поддеть и отобрала вот такие письма. Проверь, наконец, в номере почту. Там есть нормальная корреспонденция, на которую можно и ответить.

На прощание Аня быстро поцеловала его в щеку, словно клюнула. И упорхнула – такая же легкая и невесомая, какая была в день их знакомства.

 

В номере Алекс скупо и тяжело отвечал на письма, почти полностью потеряв интерес к теме, которая так будоражила других, но не его. Закончил он к полуночи, с тупой головной болью. Теперь ему оставалось сделать то, что он раньше так часто делал, но с чем до сих пор не мог свыкнуться. Выкинуть из памяти, что было и начать заново: открыть перед собой белый лист, принимающий любую форму, как зеркало. И разрезать по живому бумагу острыми буквами.

 

[1] Смесь самбуки с текилой.

[2] Те, кто выбивают долги.

[3] Самый непопулярный день в заведениях, неработающих по понедельникам.

[4] Организаторы мероприятий.