Отец Арсений добирался в храм, где служил и был настоятелем вот уже добрых пять лет, на своем любимом «Лексусе» иссиня-черного цвета с красивым номером б777ог, который ему устроил один из его прихожан.
Могучий внедорожник с роскошной кожаной отделкой надежно отделял его от превратностей внешнего мира. Он давно стал фигурой не просто влиятельной в церковной жизни, а медийной, еще в 1992 году проникнув на центральное телевидение, где вначале он участвовал в дискуссиях и теледебатах, а затем начал вести собственную миссионерскую передачу «Слово Господа», получив на это благословение тогдашнего патриарха.
Сейчас, ловко руля среди разновеликих машин по грязным столичным улицам, он пытался обдумать тему будущей телепроповеди, но это у него плохо получалось. Какая-то гаденькая тревога засела где-то очень глубоко, на самом дне его души, и не давала сосредоточиться. Тема уж больно была пикантная – гей-лобби в руководстве РПЦ.
Чтобы отвлечься от неясной тревоги и поднять себе настроение, он поставил диск RНСР и выкрутил звук встроенной аудиосистемы «Mark Levinson» на полную мощность. Все внутреннее пространство автомобильного салона заполнили горячие, просто обжигающие слова и звуки калифорнийских панков, принявших изрядную долю амфитаминов и крэка.
Настроение у отца Арсения улучшилось, но мысли почему-то свернули куда-то в сторону; нахлынули воспоминания из прошлого, – вспомнились давнишние споры с родителями о боге, об истории и миссии коммунистов в России. Тогда он еще был полным безбожником, неофитом научного атеизма, активно ищущим свою правду в этой жизни. Отец часто говорил с ним о церкви и о том, почему Сталин разрешил ей вернуться в общественную жизнь страны.
«Понимаешь, Арсений, – вновь звучал убедительный голос отца, старшего преподавателя философского факультета МГУ на кафедре истории и теории научного атеизма, – отец народов вернул попов потому, что хотел поставить под полный контроль и духовную жизнь изгоев общества, а не только его политически активную часть населения. Ведь кто тянется к Богу? Правильно, слабые и обиженные: те, кто в этой жизни не сложились, не смогли состояться. Для того чтобы знать их настроения и их контролировать, партия и решила вернуть институт церкви, во главе и на всех руководящих постах поставив надежных и проверенных партийных товарищей. Чтобы стать попом, нужно заслужить доверие партии работать с несознательными и отсталыми народными массами, умело манипулируя их верой в сверхъестественное и чудо. Ведь большинство людей верят не в Бога, а в магию, совершаемую от его имени, в обряды и ритуалы. Именно поэтому лишь лучшие из лучших из наших партийных рядов получают разрешение поступать в духовные семинарии и становиться священниками, а на руководящие, знаковые посты в церкви ставят только тех, кто доказал партии на деле, что он коммунист по сути, а не по форме».
Дальнейшая его жизнь была почти точным воспроизведением описанной его отцом парадигмы врастания молодого атеиста в структуру церковного аппарата, но с существенными отличиями: на практике оказалось, что быть атеистом мало, – нужно было обладать внутренним обаянием и виртуозной гибкостью ума, чтобы уметь оправдать любой свой поступок, представив его как направленный на достижение общественного блага, какие бы низкие чувства за этим поступком не стояли. А также полная лояльность и преданность к тем людям, что им руководители, вплоть до физической близости, если этого требовало его начальство.
Он хорошо помнил тот день, когда перед тем, как его рукоположить, владыка Урий вызвал его к себе в покои и переспал с ним. Помнил те странные противоестественные ощущения, когда они занимались любовью, как внутри себя он ощущал присутствие чужого тела, – горячего и твердого, – которое заставляло его страдать и вместе с тем под конец ощутить неземное блаженство, закончившееся обильным семяизвержением: он был в тот момент и женщиной, и мужчиной одновременно, божественным андрогинном, платоновским человеком, нашедшим внутри себя свою вторую половинку.
Помнил слова владыки, прошептавшего ему тихо в ухо: «Теперь я познал тебя, сын мой, до самого конца. И ты познал, что есть «Им и для него создано. И он есть прежде всего, и все Им стоит. И Он есть глава тела Церкви». Уразумел?»
Он помнил свой трусливый ответ: «Да, владыко», и дальнейший вечер, во всем его бесстыдстве. Все это вдруг так отчетливо предстало перед ним, что он даже покраснел от стыда.
«Слава Богу, что все тайное в Церкви остается тайным», – подумал он про себя и невольно ощутил, впервые за много лет, свою уязвимость перед окружающим его миром. – И какого черта поднимать по всей стране вопрос о голубых? Будто нет других дел в стране».
Его партийный покровитель, в самых верхах власти, накануне ему ясно объяснил цель новой кампании, развернутой по всей стране: создание образа нового врага народа, каковым нужно считать любого проевропейски настроенного индивида, призывающего соблюдать права человека, в том числе и на его сексуальную ориентацию, – всех их уже окрестили евросодомитами и собирались подвергнуть публичным гонениям.
«Лучше пусть голубых бьют на улицах, чем требуют честных выборов. Пидорасов у нас в народе не любят, так же как и либералов. Если их скрестить между собой, то получится цельный образ врага, – пидор-либерал, абсолютно чуждый ментальности русского народа», – процитировал он слова самого президента и панибратски похлопав его по плечу, съязвил:
«Ну вам-то, попам, сам Бог велел с содомитами бороться. Но и в ваших рядах, говорят, затесались проклятые либералы. Пора, отец Арсений, начинать чистить авгиевы конюшни, доставшиеся вашему новому патриарху от предшественников. Он, говорят, человек высоконравственный, принципиальный. Он тебя наверняка поддержит. Когда я слушаю его проповеди, то чувствую, будто снова нахожусь на пленуме ЦК. Приятно, что теперь во главе РПЦ стоит правильный чувак».
Слово «чувак» резануло слух отца Арсения, но возразить или поправить слово патрона он побоялся: уж больно хлебное место он занимал на ТВ благодаря его негласной поддержке. Пикантность всей ситуации заключалась в том, что сам Куваев имел репутацию одиозного человека: «духовным провокатором всея Руси» окрестили его оппоненты, – «телевизионный поп Гапон» именовали его в желтой и либеральной прессе. Его деятельность была постоянно направлена против ересей в православии, против нападок на церковь и на развенчание мифов о сходстве православия и других религий, столь модных в кругу столичной интеллигенции.
Вместе с тем он был сторонником любых миссионерских действий, направленных на пропаганду церкви: от рок-концертов до спектаклей и мюзиклов на тему евангелия, – среди его прихожан было много творческой интеллигенции с совершенно разными политическими предпочтениями, – от монархистов до так называемых «либерастов», – и все они жертвовали немалые деньги на содержание его храма. Именно поэтому он и боялся открыто выступать против голубых, понимая, что кампания, которую он должен был поднять в своей передаче, отпугнет многих из его нынешних жертвователей. А деньги отец Арсений любил больше Бога. Точнее, деньги были тем Богом, кому он поклонялся и служил. Ведь именно деньги привели его в церковь много лет назад…
Гроссман перестает писать и задумывается, правильно ли он делает, что заставляет своего персонажа повторять его собственную жизненную мотивацию.
Его собственная жизнь – это вечное одиночество и обида: обида на весь мир за то, что он не видит, как он хорош, и им не восхищается, – он хочет всемирной славы и поклонения и одновременно он этого боится, т.к. тогда его жизнь изменится, он лишится своей частной жизни. А это его тяготит.
Ему, в сущности, никто не нужен, кроме него самого. Он сам и Бог и мир в одном лице, но Бог, которому мир противен, и мир, в котором этого Бога нет. Вдруг раздается чудовищный грохот, и он проваливается в черную и вязкую пустоту.
