Долов не помнил конкретного дня, когда он ощутил симпатию к ней, хотя проучился в классе почти два года. Он посещал школу в Заовражном восемь лет, когда отцу, наконец, дали квартиру, и они перебрались из коммуналки, Пришлось со второй четверти переводиться, т.к. дорога занимала почти час в один конец. Ни в первый день, когда он, дождавшись звонка, прошмыгнул в класс, заняв свободную парту. “Здесь занято”, не обращаясь к нему озвучил Плетнёв, но вошедшая следом классная руководительница поддержала новенького:”Хочешь, сиди там, Клара отсутствует; ни позже, на переменах или практике на почтамте, где их обучали по специальности электрик и телефонистка, по принятой в образовании реформе “Связь школы с жизнью”, ни на школьных вечеринках и днях рождения, если они отмечали, собравшись на квартире без родителей, громко спорили, перебивая и не слушая друг друга, а потом под магнитофон, придав лицу отрешенное выражение, пытались выделиться неожиданным движением или прыжком, толпились, подражая подсмотренным на стороне жестам вошедшего в моду шейка, он относился к ней нейтрально, как к однокласснице. Перебранка на перемене, шуточка на уроке или лестнице, возвращаясь после уроков он не пытался пристроиться к ней провожатым или пригласить в кино, хотя случаи, наверняка, представлялись не раз. В классе неофициально было известно, что за ней ухаживает сосед-старшекурсник, учащийся в Горьком, и она втайне ждёт от него предложения. Был, правда, эпизод, когда она прославилась: в школе, как и в стране, шло повальное увлечение КВН. В часы телетрансляций, когда участвовали команды МИСИ, МОЛМИ откладывалось посещение кино, футбол во дворе и танцы в парке. Мечтали поступить в эти вузы, где так всё интересно, работают студенческие лагеря и клубы. В городе горком решил провести КВНовский турнир среди школ. Ирину включили в команду школы, она активно участвовала в самодеятельности, Долов, хотя тайно надеялся, в состав не попал. Учителя знали его меньше, как и комсомольские вожаки, конкурсы были разные: мальчики на время чистили кастрюлю картошки на вес, обшивали наволочки, угадывали киноактеров по полузакрытым фото. Девочкам выбирали партнера из команды соперников и пары танцевали польку, пытались сыграть на пианино “черного кота”. Каждый выходил к микрофону и соперники задавали вопрос, ответ на который должен быть в рифму, Ирину спросили:”Какая школа важнее- высшая или жизненная?” Полгода назад ввели войска в Чехословакию. Конечно, все гордились своей страной, особенно на фоне успехов в космосе, но всё же слышали про социализм с человеческим лицом. В газетах, по телевизору, рассказывали про коварное ЦРУ, и всё же хотелось перемен, а не съездов с пятиминутными овациями самим себе, как в Китае, этих перекошенных злобой одинаковых узких лиц на Даманском, тычущих книжонками с цитатами Мао, похожих на наши партбилеты. В клас- се делились сведениями из радиоголосов, которые слушали некоторые родители, про семерых, Павла Литвинова, Ларису Богораз, вышедших на Красную площадь с плакатами, арестованных и помещенных в психушку.
Ирина не интересовалась политикой, а поскольку на раздумье давалось полминуты, выпалила, имея в виду эпидемию гриппа в городе:”Иная важнее школа, в стране, где всё нездорово..” В зале зашушукались, ведущий быстро вызвал следующую пару, Ирине присудили всего полбалла.
Наступили дни выпускных экзаменов. Если бы тогда Долов мог предположить, что пройдут недели и его закружит, и он испытает новое, незнакомое прежде ощущение, которое с такой остротой вновь не повторится. Уже взрослым он видел по телевизору фильм “Гамлет” где Смоктуновский по роли, комментировал меру отношений Гертруды и его отца:”Она к нему стремилась, как будто голод только возрастал от насыщенья.” Её одноэтажный дом стоял на горе, рядом был овраг и возвращаясь поздно вечером он мчался с кручи в темноте не боясь оступиться, ему казалось ветер пружинит его, удлиняя переступь прыжка. Конечно и до этого, его ищущий взгляд блуждал, оглядывая встречных красавиц, а задержавшийся в магазине или в окне автобуса девичий взор, насмешливые глаза, рождали целую цепь мечтаний и планов, заставляя назавтра и ещё несколько дней приходить в магазин или дежурить на остановке, карауля запавший в душу профиль. Впрочем, разве, вспомнишь сейчас, на что были потрачены часы и дни, остались лишь контуры, а все подробности и приметы тех дней, давно стёрты, удалены временем.
В июне, по окончании выпускных экзаменов, компания одноклассников решила, напоследок, организовать поход с ночевкой на берегу. Семья одного ученика имела лодку с подвесным мотором, взяли палатки, Долов прихватил учебник по физике, пособие для поступающих, который так и не вынул из рюкзака; расположились на противоположном берегу, в затоне, где река имела излучину, ещё засветло развели костёр, дурачились, играли в волейбол, а когда стемнело, достали провизию, немного вина, рассказывали анекдоты, танцевали под транзистор. Постепенно все разбрелись и у костра остались он и Ирина. Что произошло, куда девалась его манера всё подвергать иронии, наверное в сумерках ей был особенно к лицу свитер в клетку или выглядела она, как-то особенно, соорудив начес. Он зачарованно разглядывал её челку, её профиль, неожиданно ставший схожим с журнальными красавицами, а она, загипнотизированная огнём, взахлёб рассказывала о поездке в Карпаты прошлым летом, выгребая прутиком из золы запекшиеся картофелины. Он украдкой переводил взгляд на овал оголенного колена и тут же отворачивался, словно прислушиваясь к доносившимся из темноты голосам и смеху. Ирина несколько раз одёргивала край юбки, а потом пересела боком, поджав ногу и как бы невзначай, потерев колено, оставила там ладонь. Днём, когда он искупавшись, выскочил на берег и пробегая с кем-то мимо лежавшей в полудреме Ирины стряхнул ей на спину стекавшую с запястий влагу, она от неожиданности приподнялась, не подтянув бретельки и её грушевидная несформировавшаяся грудь выпала из впадин купальника, пока она, заметив их взгляды и обозвав “У, дураки”, плашмя не шлёпнулась обратно. Он, с деланной деликатностью, обернулся к затону. Сейчас её общество всё больше волновало его, временами, как он не пытался скрыть, прижимая локти к туловищу, секундная дрожь прокатывалась по телу, состояние которое возникало у него при обдумывании важных ходов в турнире по шахматам на первенство школ города. Заметив это, она посочувствовала:”Да ты продрог или комары закусали”, поймав в транзисторе медленную мелодию она по-матерински приободрила его:”Ну, встряхнись”. После сокровенных минут не хотелось предаваться надоевшему шейку, уход в который мешает сближению. Подчиняясь ритму мелодии, они соприкасались, медленно переступая, он всё крепче привлекал её за талию, к себе, ощущая подбородком пушок её щеки. В это время от реки крикнули:”Спасите, над нами куча комаров” и к костру подошли, отмахиваясь, пытавшиеся порыбачить, “мы к вам, смените музыку, вальс на траве не танцуют.” Она, схватив его за ладонь, потянула за собой к берегу, посмотреть разрезанную лунным отсветом тёмную воду, скрадывающую рельеф противоположного берега, до воды оставалось недалеко, пахло мокрой корой, тропинка, видимо, осталась в стороне, она шла впереди, по- мальчишески помахивая веткой, и напевая “тра-та-та, тра-та-та”, припев песни “Черный кот”; пучок, стянутый на затылке, вздрагивал и раскачивался в такт ходьбы. Он скорее инстинктивно, чем намеренно, бесцеремонно обхватил её сзади, и, наклонив вполоборота, прижал к себе. Раньше он не испытывал удовольствия от поцелуев, не имея практики и обучаюсь на эпизодах фильмов, где какие-то французы упивались ими.
Она не уклонилась, но и не раскрыла губ, её прижатое к ключице запястье не давало стиснуть её и сохраняя равновесие приходилось подтягиваться, становясь на цыпочки. Она тихо сказала:”Эх ты, неумеха”, её плечи и рука потеряли твердость, она стояла безвольно, пока он шепча:”Ириша, я тебя никому не отдам”, чмокал её в подбородок, щеки, шею. “Серёжа, ты меня всю облизал, как щенок”, стараясь казаться строгой насмешливо пожурила она и надломив ветку кустика, коснулась кистью его подбородка. Возвращаясь к палатке, она молчала, и он заметил, как ускорив шаг, чтобы избавиться от его руки на плече, она кусает и теребит губы.
Тот месяц он жил ожиданием вечерних встреч, прихода сумерек, подсчитывал время в процентах, оставшееся до часа свидания, занимался как-то рассеянно, отвлекаясь на телевизор и оставленные в почтовом ящике газеты, перескакивая в пособии с одного раздела на другой, перестал помогать матери выезжать на садовый участок, ссылаясь на подготовку к вступительным. В конце июля, не задумываясь о возможной разлуке серьёзно, они поехали поступать в разные города: Долов мечтал учиться в политехническом в Ленинграде, а у Ирины в Куйбышеве жила тётка. Они через день писали друг другу, делились обстановкой на вступительных, биографией соседей и абитуриентов, гадали о проходном балле, тосковали, что кругом одни чужаки. Только теперь, узнав разлуку, они ощутили, что значит неделями не видеться. Ирина поступила в медицинский, а он не прошел по конкурсу, Он не уезжал, надеясь, что вдруг возьмут кандидатом, но в приёмной комиссии ответили, что у него нет прописки, и мест в общежитии. Он вернулся за неделю до сентября. Ирина утешала его, убеждая, что не надо отчаиваться, поступишь на следующий год, нужно составить план и заниматься ежедневно, а она приедет на ноябрьские, на каникулы после сессии и будет экзаменовать его. А в будущем году она приедет к нему в Ленинград , и по вечерам они будут ходить в театры, в БДТ, в Кировский, съездят в Петергоф. Уезжала она ЗОго. В эту неделю они встречались ежедневно, он возвращался домой заполночь, переполненный поцелуями и клятвами любви. Мать заметила, как он изменился и когда в темноте он пробирался к раскладушке, чувствуя по дыханию, что она не спит, а прислушивается, какая-то злость подступала к горлу и нащупав на столе газету, он уходил на кухню. Вечером, накануне отъезда, они через пустырь пошли к реке, спустились к воде и сидя рядом долго смотрели на черно-зелёные волны, пришедшие вслед судам и лодкам, стук моторов которых утихал, сменяемый гудками и шелестом листвы. Сигнальные огни буксира тускнели вдали и они всматривались в темноту в ожидании наката, подсчитывая секунды, загадав, что они будут вместе всегда, если он придет на четное число. Месяц, изредка прорываясь сквозь облака, бросал на гладь пятна отблеска последней пламени.
Волны накатывали на берег с какой-то равнодушной решимостью, а затем, осветив себя блёстками и лизнув песок, стекали обратно. Говорили мало, было ощущение обреченности, не позволявшее мечтать, строить планы, вспоминать счастливые минуты. Около двенадцати подошли к дому Ирины, постояли у палисадника, понимая, что уже время прощаться. “Пойдём, посидим в садике”,-как-то чересчур небрежно предложил он, стараясь скрыть пробежавшую по телу дрожь. Детский сад находился с противоположной стороны, здание и территория были огорожены забором и примыкавшими к ней тополями. Обогнув двор, они подошли к калитке, куда входил персонал, просунув ладонь между рейками, он нащупал задвижку. Сели на низкий, усыпанный песком столик у веранды. Ей было зябко, слабый ветерок шевелил волосы, в тишине шелестели листья, редкие порывы вызывали скрип двери или слухового окна. Его рука, не встречая сопротивления, скользила по её телу, становясь все настойчивей. Он крепко, как только мог, прижал её к себе, не реагируя на просьбы:”Серёженька, не надо, не сейчас”, в нём, отметая всё подымалось желание настоять на своём, а сил противиться ему не было. По тому, как он сразу, без присущей прежде деликатности, притянул её к себе, Ирина видимо поняла, что намерение родилось у него не сейчас, а раньше, его рука утеряла нежность, губы стали жадными и нетерпеливыми. Прикрыв глаза и закусив губу, она шептала: “ Серёжа, милый, не надо, мне нельзя, прошу”, просто вяло отталкивала, отводила его руки, пока он непослушными, дрожащими пальцами расправлялся с застёжками. Она могла просто отстраниться, но, видимо, жалела его. “Ириша, подожди, подожди”,просил он, поняв, что причинил ей боль, когда её предплечье оказалось прижатым к краю столика. Когда у подъезда, прощаясь, он виновато поцеловал её в щеку, она, отвернув лицо и зарыдав, вбежала в подъезд.
Утром несколько одноклассников провожали её на вокзале, был рабочий день, и родственников было мало. Она выглядела осунувшейся, лицо потеряло беззаботность, она была рассеянной, отвечала невпопад. Видя, как она поддалась суете присущей вокзалам, как всё, казавшееся в ней таким особенным, здесь потускнело, перешло в сутолоку, он ощутил тупое безразличие, вагон тронулся, она махнула рукой и глядя на него, отошла от окна.
Отец, по-знакомству, устроил его чертёжником в конструкторское бюро, по вечерам он смотрел телевизор, временами готовился, решая примеры из университетского пособия для абитуриентов. Потекла будничная жизнь, совершенно не соответствующая виденной в кинофильмах. Ирина писала реже, жаловалась на сложность семинаров, вечерним дежурствам в больничном стационаре, да ещё на необходимость помогать тётке. В письмах не было слова “соскучилась”, пересказывались характеристики преподавателей, впечатления от посещения реанимации и морга, видимо похожее, на под копирку написанное родителям. Возможно, ей не хотелось вызывать у него зависть по избытку новых впечатлений, и неизменное “целую” размашисто писалось в конце. Долову, подавленному перспективой коротать одиночество до зимних каникул просо не приходило в голову, что её захлестнула новая обстановка, взрослые сокурсники, в то время как он задержался на том же этаже, да ещё поскучнел. Вскользь она упомянула, что лечила зубы, была у гинеколога, её, как активистку школьной самодеятельности привлекли ко “Дню посвящения в студенты”, где был бал, выступали ДСПешники.
В октябре его вызвали в военкомат на медкомиссию и объявили, что весной, по достижению восемнадцати призовут в армию. Вначале это показалось крушением всех надежд, позже он свыкся, и его радовало только то, что это случится после зимних каникул, они смогут побыть две недели до призыва. На это известие от неё долго не было ответа и он, не дождавшись, написал ей второе, считая, что то задержалось. Каждый день, к приходу почты, он спускался к пролёту первого этажа, к почтовому ящику. Наконец пришел ответ, где Ирина, словно сотрудница военкомата писала, что в армии он возмужает и служба всегда идёт на пользу. На праздники она обязательно приедет, т.к. ей необходимы зимние вещи. Когда он прочел эту фразу, где акцент делался не на “я так соскучилась”, а на тёплых вещах, в нём зародилось сомнение, что она дождётся его из армии. Накануне праздников, он позвонил с работы, но мать ответила, что Ира в пути и подъедет завтра, “Успеете ещё нагуляться, бабушка и мы, с отцом, два месяца тоже её не видели и cоскучились”. В голове не было доброжелательности, которое, как ему казалось, мать проявляла к нему летом, возможно потому, что дочь приезжала всего на два дня, а может потому, что считала, что главное сейчас учёба, а не женихи. На следующий день он много раз звонил с телефона секретаря начальника, выбирая минуты, когда поблизости не было сотрудников, но каждый раз безуспешно, то она навещает бабушку, то пошла в магазин, то гуляет с Пушком. Почему ни разу не перезвонила, мать отвечала, сейчас освободится. Уже вечером, секунду помедлив, она сказала, что Ира в ванной, но тебе сказали, что завтра класс собирается у Резинкиной, весь вечер у вас впереди. Действительно, вскоре перезвонила Юля, мол, всех обзваниваю, обязательно приходи, мы с Родюковой виделись, договорились, все собираемся.
Он пришел к Юле, задержавшись, т.к. после работы съездил переодеться. Веселье было в разгаре. Многоголосье, напускная бравада, когда оказалось, что места рядом с Ириной заняты, и она почему-то избегает встречаться с ним взглядами, хотя, возможно, она не смотрела просто в отместку, увидев, что он старается казаться галантным однокласснице, с которой его посадили. Он же был обижен, что сидевшие рядом с Ириной не подвинулись, уступая ему места, как будто сговорились заранее. Заиграла пластинка, Ирина продолжала разговаривать с Юлей, он, махнув рукой, пригласил на танец соседку. Украдкой он подслушал, что она с упоением рассказывает про доску “Досуг” в институтском вестибюле, где от предложений провести каникулы в лагере на горных лыжах, записаться в секцию байдарочников с выездом летом в Карелию для сплава, участвовать в театральном клубе, разбегаются глаза. В разговорах он невпопад реагировал на её колкости, в отместку шутил с намёками, хотя видел, как растёт её отчуждение. Он пошел одеваться в общей группе, Ирина осталась помочь Юле убрать со стола, скороговоркой пожелал ей всего хорошего, а утром, на выходные, уехал в посёлок к двоюрдной сестре, просившей установите телеантенну, чтобы наблюдать парад на Красной площади. Вернувшись в воскресенье, он позвонил, но её отец ответил, что билетов на вечер не было, и она уехала автобусом, с пересадкой.
Ко Дню конституции он послал ей открытку, объяснял, что тот вечер -недоразумение, ему нужна только она, просил приехать на Новый год, но ответа не дождался. Посылал он открытку и к Новому году с оттиском щенка, похожего на Пушка. Последний раз они виделись, когда он, узнав, что она, в каникулы после сессии, побыв в институтском лагере, на день заехала домой, без звонка зашел к ней домой, она, всучив пакет с письмами, не стала выяснять отношения, заявив, что встретила человека. Через месяц его призвали.
