—  Никогда не думай! —  сказал мне редактор.

—  Как не думай? —  сказал я.

—  На всякий случай!

—  А как же тогда писать, если не будет мыслей?

—  Да я тут запутался в Ваших стоп— словах!

—  Что такое стоп— слова?  

—  Я не могу понять, где они просто пошлость, а где они вмонтированы в серьезную мысль. Стоп— слово — это в цифровом смысле — пошлость, —  сказал редактор.

—  Они у меня все вмонтированы только в серьезные мысли! —  сказал я.

—  Вот и проблема, что теперь я не могу отличить серьезные мысли со стоп— словами от стоп— слов, когда они сами по себе.

—  Но это Ваша проблема, почему же я должен из— за этого обеднять свой язык, —  наехал я на редактора.

—  Нет, —  теперь это наша проблема, —  ничуть не смутившись ответил мне редактор.

—  Ну как же наша, когда я элементарно могу отличать, в отличие от Вас?

—  Короче, если замечу стоп— слово, сразу бан! Не важно, в связи с чем Вы его вцифровали! —  сказал редактор.

—  А если точная передача нужной мысли или настроения без него не возможна?   Если оно нужно для художественного эффекта? —  уготовил я ловушку редактору.

—  Вот о том и речь. Что без художественных эффектов. К моему удивлению, абсолютно спокойно признал редактор.

—  Что же тогда останется? —  растерялся я. —  И что за хрень происходит?

—  Все сочиняют по шаблонам. Процифровав в себе ваше творение, я и в нем не увидел ничего не шаблонного, и это очень хорошо. Но, если увижу негативный шаблон — сразу в бан!

—  Да любой шаблон негативен! —  закричал я. —  Нету у меня никаких шаблонов! Это в твоей  редакторской башке одни шаблоны и ты уже не можешь отличить шаблон от не шаблона!

—  Возможно, —  сказал нейтральный голос редактора. —  Просто в отличие от Вас, я слишком много процифровал, читая. Если бы и вы столько читая, процифровали, то и вы бы все написанное воспринимали как шаблон.

—  Да я процифровал не меньше тебя! Чёрт! —  закричал я. —  Не хочешь, не публикуй! И нечего морочить мне голову!

—  Прочитал и процифровал в себе, —  уточнил редактор.

—  Прочитал, процифровал, какая разница?! —  сказал я.

—  В том— то и дело, что между нами никакой, —  многозначительно сказал редактор.

—  Чего?

—  Объяснить? —  сказал редактор, все так же неподвижно сидя за столом, но, наконец, подняв на меня глаза.

—  Ну объясни, —  сказал я, —  если тебе это так надо!

Редактор вдруг встал, перегнулся через стол, и резко нажал мне пальцем куда— то на низ живота, и я услышал короткий щелчок.

—  Теперь понял?

—  Черт, откуда эта кнопка? —  заорал я. —  С утра ее не было!

—  Не важно, откуда. А важно — для чего, —  поправил меня редактор, усаживаясь обратно в свое кресло.

—  Ну, хорошо, для чего?! —  заорал я.

—  Для того, чтобы ты все понял, —  сказал редактор. —  Прислушайся к себе. Ты должен теперь услышать, что все слова и все мысли из слов —  это все давным—  давно — цифры и, стало быть, всё шаблон и ничего нового. И теперь Вы должны успокоиться.

Я пощупал на себе кнопку, потом стал слушать себя. Но вначале ничего не услышал.

«На что он намекает, —  подумал я. И что я должен в себе почувствовать?»

—  Я же Вас включил! —  сказал редактор.

«Что же он во мне включил— то?» —  Испуганно подумал я и вновь прислушался к себе. И почувствовал, что меня как бы и нет, а есть известный мне набор букв алфавита и цифры, от нуля до девяти, до тоски привычные и понятные, и которые можно тасовать как угодно. Ни в одной комбинации не будет ничего нового, потому что первичные кирпичики —  они слишком знакомы.

Я осмотрел кабинет. В нем висело несколько видеокамер, одна камера на глазу у редактора, какие— то цифровые приёмники окружающего, на всех этих устройствах кнопки, теперь и на мне тоже…

—  А если снова нажать — это ощущение отключится? —  спросил я.

—  Это не ощущение, это знания, —  сказал редактор. —  Зачем тебе его отключать?

—  Какое еще знание? —  спросил я.

—  Знание нашего предела, —  сказал редактор.

(с) Юрий Тубольцев