Острова бессонниц

 

Оттолкнусь от суши посильней,
Покидая острова бессонниц,
Где роятся тени кораблей
С призраками бабочек-лимонниц,
Ничего с собой не захватив,
Даже кружки чая травяного,
Чтоб тоски навязчивый мотив
Обернулся безобидным словом.
Пусть же над прохладной головой
Реют мыслей ласковых знамёна,
Месяц, утомленный часовой,
В первый раз посмотрит благосклонно.
Я плыву. И где найти бы сил
В ускользающей молиться яви
Мне о тех, кто так и не уплыл,
Островов бессонниц не оставив?..

 

***

Памяти В.Я.

 

Голым нервом, как ржавым крючком, каждым вздохом своим
Ты цепляйся за этот мир. Он пока ощутим,
Но как хрупок предел, за которым уже не простят,
Коль не снес оголенных крючков. Только тем виноват.

Иногда уберечь можно, выбросив страх потерять.
Что же – воздуха в грудь, да побольше, и будем нырять,
Соскользнет с шеи камень, потянутся вверх пузыри –
Или вынырни взрослою, девочка, или умри.

Голый нерв переплавится в первый седой волосок.
Заржавевшие крючья покроет звенящий песок.
Там, где солнце в зените, а воздух стеклом загустел,
Мир обнимет тебя, непостижен в своей простоте.

 

 

Оторвался

 

Оторвался – лети: тополиным пером,
Пересохшим листком и чернильной слезой.
А зажмуришься – видишь оставленный дом,
Половицы и книжки, герань и покой.
Это именно там ощущаешь в свой срок,
Что любить не хватает дыханья и сил
И чужое, чужое все то, что берёг,
А взаправду твое – только то, что дарил.
Мы приходим одни – и уходим одни,
Разве с малою толикой ваших молитв.
Точно пух, осыпаются мысли и дни –
Будет нечем прикрыться, едва зазнобит.
Оторвался – не бойся. Твой ветер не лжёт.
Помни – больше путей, чем разорванных пут.
Длится небо, как медленных перьев полет,
И стучатся в окно.
Никого не найдут.

 

 

Шизоид

 

Захочешь –
И проснется он,
Глубокий лес, на ста полузабытых языках
Бормочущий
В испуганном мозгу.
Переведу со всех.
И лишь любить
Нет, не смогу.

Захочешь –
Расскажу тебе,
Как можно безошибочно узнать
Тех самых Гончих Псов
Средь тысяч звезд колодезных,
Что в полдень спят на дне
И не укусят.
Лишь одна любовь
Нет, не доступна мне.

Захочешь –
Мое сердце, как кристалл,
На миллионы бусин ледяных
Расколется.
Расплавим в чугунке, заварим чай
И отдадим врагу.
Пусть поперхнётся.
Да, не полюблю.
Нет, не смогу.

 

 

 

Пудель

 

Подражание Ксении Некрасовой

 

А я сегодня пуделя гладила –
Вот такой получился подарок
За колкий обидчивый день.
Он не игрушечная овечка –
В нем бьется живое сердце.
Он смешно высовывает язык –
Недоверию не обучен.
Береги свое чудо, маленькая хозяйка,
И за грязные лапки
ты него не брани,
и, пожалуйста,
никого не вини
в том, что будет другое,
а это не повторится:
за окном – огоньки,
а в дому – коготки
по простывшим стучат половицам
и вылизывать слёзы привык
пуделиный весёлый язык.

 

 

Черепахи

 

Вот ползут черепахи догонять облака,
Помня медленным сердцем слабый пульс ветерка
Над пустыней и морем – точно времени ход.
Облаков не догнать. Но черепаха ползёт.
Кем-нибудь завершится изнуряющий путь
Там, где в панцирь живое не вместить, не втянуть,
Потому что не нужно. Потому что легко
Хищных птиц не бояться, холодов, дураков.
Ты прорвался сквозь спячку, и продрог, и ослаб,
Но гляди – под щитками всех узорчатых лап
Одуванчик и клевер, подорожник и сныть.
Ты не камень, творенье, обречённое жить.
Облака расползаются, и ветер иссяк.
Вот террариум с лампой отдают просто так.
Но Господь, согревающий вечность в руках,
В ней найдет уголок
и для верных Своих черепах.

 

 

Все тут

 

Трогать трещинки лиц, прикасаться к шрамам живых стволов,
Пусть редеет латунь косы и стихает гомон столов.
Я жила не вполсилы и там, где рыдают, и там, где поют.
Как, скажите на милость, уйти, когда – все тут, все тут?

Недовышитый конь. До сих пор не отмоленный князь.
Кто еще переписывать судьбы начнет, неумело смеясь?
Если выдохнешься чуть-чуть, вмиг найдётся, кто млад и лют.
Всем понравиться невозможно, но все тут, и всё тут.

Где-то есть улыбки лучистей, огонёчки повеселей,
Только вот все отчетливей слышен запах дыма моих кораблей.
Не успела навстречу шагнуть, тотчас лёд под ногой просел.
Но никто не уходит.

Эй, все тут?
Да, кажется, все.

 

 

Чёрная ягода

 

Над прерывистой линией берега
Тянет сроки дуплистое дерево,
Прикрывая листвой в солнцепёк
Воронёный блескучий зрачок,

Точно дуло, тяжёлое выстрелом.
Сроки вышли – и вот она вызрела,
Бесполезно не лезть на рожон:
Боком глянцевым – ты отражен.

Ты глядишься в нее, как любой из нас,
Но кому-нибудь станет не боязно.
Горький сок. Проступившая слизь.
Раз сорвал, то глотай и ложись…

Потаенное, необъятное
Заклубится под веками сжатыми.
Это ты. Перекраивать брось.
По себе – продирайся насквозь.

Встань, ползи – оглушённый, трепещущий.
Проницай, созерцай, перекрещивай.
Кто, испробовав ягодный сок,
От себя не бежал наутёк?

Нет – понять, задержаться и выстоять,
Чтоб поверить бездумно и искренне:
Что есть выход, что милостив суд
И что мир от войны пронесут.

…Вновь, паучьей слюной перевитая,
Пробужденье твое сторожит она.
Кто же следующим сорвёт
Немигающий глянцевый плод?

 

 

Про картошку

 

Я не хватаю с неба звезд.
Я в небо кинулась картошкой.
Впустую заданный вопрос,
Что значит жить не понарошку.

Кто рушит правила игры
В игре, где не бывает правил?
Кто все светила и миры
Шутя местами переставил?

И кто меняет времена,
Как женщина – цветные кофты?
Зима – тоска – опять весна,
Всё перемелется, делов-то.

Пойду по серенькой земле,
Поставлю у сарая вилы
И, ноги вытянув в тепле,
Не вспомню, что там говорила,

Но на святой небесный лед,
Невидима простому глазу,
Звездой картошка упадет.
Потом закатится. Не сразу.

 

 

Отпусти меня, Боже, в поля…

 

Отпусти меня, Боже, в поля,
Разрешив от себя самой,
Путь вьюном да полынью стеля
До самой границы земной.
В струну разомкнется спираль,
Чуть слышная, зазвенит.
Днями становится даль
Ради тех, кто просит молитв.
Ветер катится рыжим клубком.
Август кланяется сентябрю.
Ты же, Господи, знаешь, о ком
Плачу и говорю.
Так порадуй их чем-нибудь
Да отнеси от беды,
И за каждым шагом побудь,
Даже если шаги нетверды.
Низко тучи над головой,
В пыли не видать ни зги.
Ты, пожалуйста, одного
Особенно береги:
Больше всех других горемык
Он достоин счастливейших дней,
Пусть боль его будет на миг
И не я причиною ей.

 

 

Ускользающий мир

 

Занемела рука. Обжигающий снег неожидан.
Над упавшей перчаткой вздохнули кусты хризантем.
Что-то важное будто бы вновь упустили из виду,
Не о том говорили опять, приходя не за тем.

Получилось же так: из наполненных смыслом деталей
Кто-то склеил случайный, ничейный, запутанный сон.
Но я буду молчать – что я больше не ведаю далей
И теряю стихи, словно вязь обережных имен.

Бьют снежинки усталую ткань, добираясь до мозга, –
Он сейчас, как ноябрьский куст, беззащитен и сир.
И перчатка у самой земли уцепилась за воздух,
Может быть, не напрасно ловя ускользающий мир.

 

 

Штопая небо…

 

Штопая небо, иглу отложу.
Всё сохраню. Всё расскажу.
Память прорех. Сна бахрома.
Кажется, так сходят с ума.
Битый кувшин. Сладкий кагор.
Поступь часов. Наперекор.
Бег из себя. Кто виноват?
Матушкин крест.
Знобкий закат.
Писала в тетрадке. Пела в углу.
Небо ползет. Дайте иглу.
Тонкая нить моих журавлей.
Всё сохранить – всё тяжелей.
Дочушкин взгляд.
Омут минут.
Всё еще я
Всё еще тут.