Лира Ибрагимова. Загадка на обертке (повесть)

Время пришло…
В мир упал четыре капли ангельской чистоты – в  этот тесный, душный, грязный, порочный  мир людей.

 I.

Нургаян  ждал сына.  Всевышний уже подарил им двух дочерей. Ему  очень хотелось иметь сына. Разве это грех? Но и на этот раз не посчитались с его  желаниями – Всевышний послал очередную дочь.

Нургаяну не оставалось ничего, кроме как  забрать жену и новорожденную дочь из больницы. В душе он был благородным человеком. И жену обижать не хотел. «Сам бракодел. Под матрац топор нужно было попробовать положить, – думал он, – Шутки шутками, а вдруг бы помогло?» Потом махнул рукой – раньше надо было думать.

А на свет появился крошечный ангелочек – розовый сморчок со светлыми волосами, серо-голубыми глазами. Это очень удивило Нургаяна. В семье все были темноволосые, со смугловатой кожей. А эта выскочка взяла и родилась такой, ни на кого не похожей. Первое, что пришло в голову Нургаяну, когда он увидел ее в первый раз – это мысль о том, что детей перепутали. «Да, ребенок красивый, но не наш,» – подумал он и перевел глаза  на съежившуюся от страха  жену. Она прекрасно поняла, о чем подумал ее муж и тихо прошептала: «Наша…». Нургаян  долго блуждал во взгляде жены в поисках чего-то предательского, за что можно было бы зацепиться и уличить в измене. Но «чего-то этого» там не оказалось. В её полных нежности глазах одиноко гулял страх, что переполнив их до краев, капал слезами на дрожащие её руки.

«Не плачь», – сказал он,  шершавым  пальцем вытирая слезу, застрявшую на кончике ее носа. «Не плачь – красивая же, здоровая, что еще надо?», – сказал он, и глубоко вздохнув присел на краешек кровати. Так он сидел, молча, держа в ладонях маленькие ручки своей любимой жены. О чем думал? Да ни о чем. Просто размышлял, что теперь их стало больше и работать нужно тоже больше.

Девочку назвали в честь него – Нурией, что означает Лучезарная.

Нурия родилась слабенькой, часто болела. Ее серо-голубые глаза со временем поменяли свой цвет на зеленый. И она стала девочкой со светло-русыми волосами, зелеными глазами, утопающими под длинными темными ресницами.

Как-то раз она  очень сильно заболела. Мать с отцом решили,  что её  сглазили и повезли в соседнее село к бабаю,  который снимал сглаз молитвами. Бабай показался ей очень приветливым, вполголоса что-то нашептывал родителям. Они с понимающим видом слушали его и усердно махали головами, когда он делал какие-то смысловые паузы. Бабай, лениво шевеля губами, загружал родителей всякими непонятными вещами, от чего у тех тяжелели головы, а сам прищурив глаза, всё разглядывал светловолосую девочку, словно пытался  разгадать  загадку, написанную на внутренней стороне  этой яркой обертки, в которую была завернута девочка. Но голова у него была уже старая, он хоть и слышал звон, но не знал, где он.  Одно знал бабай, наверняка – девочка необычная.

После процедуры чтения молитв от сглаза, бабай три раза дунул на девочку своим мягким дыханием, идущим от самого сердца, улыбнулся, растянув узкие губы. Потом взял тоненькие пальчики девочки в свои холодные ладони и тихо прошептал: «Ты не одна. Вам нужно найти друг-друга и тогда исполнится то, ради чего вы здесь». Девочка вздрогнула.  Ей захотелось выдернуть ручки  из  сплетения сухих конечностей старика и убежать. Убежать от того непонятного и загадочного, чем обволакивал её бабай своим нашептыванием и от проникновенного взгляда его старых глаз, где таились столетние секреты этого жизнерадостного деда. Но девочка, так и не посмев чего-либо предпринять в своё спасение, смиренно опустила глаза  и тихо ответила: «Да. Спасибо».

Так и ушли. Шли, и каждый думал о своем. Отец – о своей работе, от которой его оторвали ради поездки к этому шарлатану-деду.  Мать – о проницательном деде, которому неплохо было бы показать  и остальных детей, чтобы он и их тоже почистил от всевозможного сглаза. А девочка шла, тщетно пытаясь на чем либо сосредоточиться   и поразмышлять. Перед ее глазами все ещё стоял тот взгляд, того мудрого бабая, и  на своем лице до сих пор чувствовала нежное прикосновение его теплого дыхания.

II.

Нурия очень любила отца. Он был добрым человеком. Обыкновенный деревенский мужик – трудолюбивый, молчаливый, с огромным чувством юмора. Она не раз наблюдала, как отец общается с деревенскими, обычно острыми на язык мужиками. Он умело перехватывал их колкости и удивительным образом превращал в смешные вещи, от которых те долго смеялись, смущенно закрывая ладонями свои морщинистые рты.

Духовно они были очень близки. Порой Нурия думала,  что и родилась то на этот свет именно потому, что отцом был Нургаян.

Будучи младенцем, как и все деревенские дети, она спала с родителями, лёжа посередине, между отцом и матерью, радостно обнимая того одного, то другого. А сестры спали за печкой, с бабушкой на большой кровати. Порой, она завидовала им, когда вдруг проснувшись утром рано, заставала их с бабушкой за чайным столом. Попасть на  этот утренний ритуал бабушки, особенно в священный для татар месяц Рамадан – великая удача и редкость. Ты быстро перебираешься с постели к столу и под радостное лепетание бабушки протягиваешь свои маленькие, розовенькие, еще пахнущие материнским молоком ручонки на теплый кыстыбый или тэбикмэк, испеченные бабушкой с утра.

Рядом, в большой и белоснежной деревенской печке радостно трещит березовое полено, на котором недавно пеклись ароматные тэбикмэк, на кровати спят совсем молодые еще родители, а в обледенелое окно стучится зимний ветер, просясь к теплу и на утренний чай.

Бывало, ранней зарей, Нургаян усаживал еще сонную Нурию на телегу, застланную свежим сеном, и увозил далеко-далеко на те луга и леса, что расположились за горизонтом и казались ей очень далекими и чужими. Но рядом сидел отец,  сладко пахло свежескошенной травой, на лице  нежились первые лучи летнего солнца. А она лежала укутанная в старую мамину пуховую шаль, пахнущую мамиными волосами. Они ехали на скрипевшей старыми деревянными колесами арбе по узкой, застланной мягкой травой деревенской дорожке, омытой утренней росой. Доехав до нужного места, Нургаян останавливал лошадь, привязывал к дереву и начинал косить траву или рубить лес, забрасывая Нурию разными шутками или смешными расспросами. А порой начинал дразнить, чтобы она не заскучала и не запросилась домой, пока он не закончит работу.

Этим летом, казалось, все шло своим чередом. Как-то с отцом они в очередной раз собрались на дальний луг пасти деревенское стадо, оставляя сестер  с мамой заниматься домашними делами. На сей раз они шли пешком, еле успевая за коровами, спешащими, видимо,за сочной травой, что росла на далёких лугах. Возле ног брели овцы, бараны и козы. Стадо молча шло вперед, по пути жуя то там, то тут спешно защипанную зеленую траву.

За стадом поднимался ветер, заметая следы коровьих копыт на   тропинках вдоль возвышенностей, по которому они шли, и взбивая в пену лениво раскиданные облака по горизонту.

Вроде бы день ничего особенного не предвещал.

Читайте журнал «Новая Литература»

Но животные как будто чего-то опасались и торопились на безопасное место.

Ну вот, уже недалеко, там, за небольшим пригорком будет маленькое озеро, а дальше –  березовая роща. Когда-то это озеро и вся земля вокруг принадлежала ее предкам.

Это было излюбленное место пастухов и животных. Здесь они проводили самое жаркое время дня. Коровы жевали траву, а пастухи разводили костер, перекусывали, кипятили ароматный зеленый чай из свежих трав, сорванных тут же, прямо у опушки леса.

Вдруг ветер, ни на шутку, стал дерзить, то поднимая, то опуская легкий подол платья Нурии, запуская под него свои холодные щупальца. Девочка оглянулась и увидела отца, который стоял на вершине холма, направив свой взор на чуть потемневший горизонт. Он был чем-то встревожен.

Нурия встала на пенек недавно срубленной ивы и стала смотреть на него. От напряжения  у неё подрагивали ресницы. Зрачки зеленых глаз расширились и напряглись. Светлые волосы развивались и путались на ветру, а свободное платье, висевшее на её худых плечах, рвалось с тела. В сердце больно кольнуло от ужасного предчувствия.

Пока дошли до озера ветер совсем разошелся и стал метать по полю огромные комья земли. От чудовищной силы  стихии вершины берез, окруживших озеро, прогибались до земли, делая глубокие поклоны. А по небу двигалась черная армада воинственно настроенных туч, хлеставших направо и налево своими огненными кнутами.

Стадо засуетилось как пчелиный рой. Овцы и козы без конца блеяли и потерянно кружились вокруг бычков и коров, таща за собой  бесконечную вереницу ягнят. Коровы беспрестанно и нервно размахивали своими длинными хвостами.

Нургаян, с трудом собрав стадо в более надежное место, подбежал к дрожащей от страха Нурие и крепко обнял, укрыв ее длинным теплым брезентовым плащом.

– Отец, я боюсь, –  произнесла Нурия, еле разомкнув дрожащие губы.

– Не бойся, я с тобой. Скоро все пройдет, не переживай, бывало и похуже  – сказал Нургаян, в надежде подбодрить то ли себя, то ли дочь.

Волноваться было из-за чего. Он  знал, что здесь излюбленное место летних озорных молний. Они любят здесь метать свои копья  направо и налево  с особой беспощадностью.  Он много раз бывал свидетелем таких побоищ. Молнии его никогда не трогали, хотя на  селе много народу пострадало от них. Но почему это случилось именно сегодня, когда он взял с собой Нурию,  пообещав показать ей самое красивое озеро, где раньше гнездились лебеди. Их ведь уже давно нет, этих лебедей.

Нургаян уже тысячу раз упрекнул себя за свой необдуманный и рискованный поступок. Просила ведь Азалия, супруга его, не брать дочь, даже умоляла.  «Какой же я бессердечный человек,» –  подумал он.

Тем временем вокруг свирепствовал ветер и  по траве забегали крупные капли дождя. Стихия начала свое представление, и все персонажи вошли в свои образы в предлагаемых обстоятельствах. Кнуты молний  продолжали хлестать, и капли все яростнее бились и отлетали от земли как отстреленные пули, соблюдая темпоритм спектакля.

Нурия укрыла лицо на груди отца, спрятавшись под его теплым плащем, и слышала биение его сердца.

– Эх,- крикнул резко отец.

Нурия в порыве страха крепко схватила отца за шею и твердо прошептала ему на ухо:

– Не смей уходить!

Отец сделал попытку вырваться, но тщетно. Нурия схватилась намертво.

– Не ходи никуда, это опасно для твоей жизни, – прокричала она. – Послушай меня, отец, прошу тебя.

Но отец был очень ответственным человеком, и эта черта впервые в жизни послужила ему во вред.  Нургаян вырвался из крепких объятий Нурии и побежал в сторону поля молодой пшеницы,  куда тихонько перемещалось стадо. Разве мог Нургаян допустить  такое. Хлеб, для человека земли – святое. Это же труд его земляков, это же…

Удар..! Он помнил, что кто-то или что-то с огромной силой ударило его в плечо. Невыносимая, и казалось, несовместимая с жизнью боль! «Отец!!!»-услышал он крик дочери. Нургаян попытался остановиться, поняв, что случилось что-то непоправимое. Ему показалось, что удар яростно подкинул его вверх. Он отлетел и завис в нескольких метрах над землей. Боль внезапно ушла. Он ее не чувствовал, а вместо нее пришло ощущение легкости и покоя. И звук… он  услышал тихий, ласковый звон, пробивающийся, словно горный ручей, сквозь господствующую тишину. Кругом была та же картина – ливень, ветер, слякоть. Там, недалеко, отстреленная  молнией молодая береза, стадо, что пасется на поле, несмотря ни на что. Нургаян посмотрел в ту сторону, где оставил дочь, но ее там не было.  Сделав попытку спуститься вниз, он понял, что это невозможно сделать, потому что он не чувствовал ни рук, ни ног. Нургаян их даже не увидел. Все это было крайне странно, но это состояние его нисколько не пугало. «Что происходит, черт возьми?,- подумал он.  И вдруг, внизу, на земле он увидел свое бездыханное тело, лежащее уткнувшись лицом в мокрую и грязную траву, и понял, что …- это конец!

Он сделал попытку втиснуть эту огромную информацию в свою маленькую голову, забитой мелкой деревенской всячиной, но не успел осознать, как вдруг  увидел, что нечто белое, похожее на кусок белого облака стремительно летит на него.  И внутри этого облака он неожиданно для себя увидел огромные глаза своей любимой дочери. Или ему это просто показалось?! Но думать и удивляться не было времени. Облако какой-то магической силой схватило его и молнией откинуло назад на землю…

Неизвестно, сколько времени прошло, но когда  Нургаян осторожно открыл глаза, то  снова увидел что-то белое над своей головой. «Тот же бред…», подумал он. Потом оказалось, что это просто белый потолок, а  монотонный звук вокруг – тихий шепот жены Азалии. «Слава Всевышнему», подумал он. Все вроде не плохо, он дома.                                    А  Нурия? Где он оставил ее? И Нургаян хотел позвать дочь. Но ни один нерв не отреагировал на его порыв. Тело его не слушалось.                              Нургаян не понимал, что происходит. В ушах стоял все тот же неразборчивый и непрекращающийся шепот жены. Кому и о чем  она так долго говорила? Шепот то пропадал, то появлялся. Ему казался, что он держался за этот шепот –  с ним то уходил, то возвращался, удерживаясь от падения в небытие. В моменты возврата и прояснения ума он вспоминал про Нурию, даже понимал, что он ее где-то оставил, но не помнил, где. Однако неподдающиеся земному пониманию невидимые каналы связи приносили ему еле ощутимую живую пульсацию, похожую на вибрации её тела,  от чего ему становился легко и спокойно. Он чувствовал, что с ней все в порядке – она жива.

III.

Ей приснился сон.   Как будто они с отцом идут по вершине очень высокой горы. Идут пешком по белому скрипящему снегу,  в сторону, где гора заканчивается, а через ущелье начинается другая, более высокая. Но там, у ущелья конец их пути. И вдруг, навстречу им выходит бабай, тот, к которому когда-то возили  снимать  сглаз. Он останавливает их и говорит им, что пошли немного по другому пути. А сам улыбается, прищурив свои хитрые глаза.   «Вон, видите, люди ходят по другой тропе, по обходной», – говорит он и указательным пальцем тычет на другой конец горы.

Нурия попыталась открыть глаза. Но они, как два выключенных монитора, оставались непригодными  к такой сложной задаче. Вокруг стояла немая тишина, что нельзя было определить где она и что с ней. Девочка руками нащупала края своего лежака – вроде, лежала не своей кровати. Тут она поняла, что запахи-то вокруг родные – её дома. И немного успокоилась, подумав, если она дома, то ничего страшного не должно быть. Но вот глаза … Почему-то они не раскрывались.

Вдруг, где-то рядом сработал радиоприемник. «Похоже, это уже не сон,» – с горечью подумала Нурия. А приемнику, кажется, было наплевать на то, кто его сейчас будет слушать –живой, здоровый, слепой, немой – хочет он того или нет. Он включился с намерением отработать на совесть от начала до конца  каждую на него отведенную минуту. Поэтому, старался из всех сил –  чётко  выплевывал каждую букву, громко отыгрывая каждую ноту, что больно била по больной голове .

– Выключите, пожалуйста, это радио, – вскликнула Нурия.

Кто-то рядом выключил приемник и легко вздыхая, положил руки к краю кровати.

-Ну и слава Богу,- произнес этот «кто-то».

– Слишком громко поет – сказала Нурия  тихим голосом.

«Что-то у тебя получается, не очень… », часто говорила мама о ее вокальных способностях. Нет, это не мама, а ее устами говорили, наверное, те, кто на небесах. Значит, ей предназначено что-то другое.  И это уже  становится очевидным.

У нее был слух. Правда, об этом никто не догадывался, кроме того бабая, что читал молитвы. Он–то знал, наверняка, о том, что немного по-другому она слышала мир – вслушиваясь в каждого, как в ракушку с моря.

Она вспомнила свой последний выход к зрителям. Зал аплодисментами требовал выхода девочки еще раз. Нурия вышла, окинула взглядом зал – уютный, красивый, кем-то так тонко и чувственно декорированный, что на каждом элементе оставались отпечатки его огромной любви к этому ничем не примечательному зданию, может быть, даже к этой суровой жизни, от которой пытался защититься, строя свои узорчатые баррикады. Зазвучал аккомпанемент, и  она открыла рот, растянув свои тонкие губы, чтобы пропеть первые ноты. Но, слова песни, видимо, не захотели прозвучать из уст Нурии. Они вылетели из ее головы, словно бабочки на свет и закружились по залу, осторожно задевая кончиками крыльев весёлые орнаменты на стенах, которые оставил тот сентиментальный художник. На мгновение Нурия застыла с открытым ртом. Сердце застучало на всю мощь, в голову ударила кровь, в горле пересохло.

И в этот момент, ее пронзила мысль о том, что она никогда не станет певицей!

Никогда!

«Почему те, кто пришел слушать пение других, сами не поют?,» – подумала она. Слушают, хлопают и смеются, когда те ошибаются или забывают слова. Как Нурия, например. Не хотят петь? Почему? Или они знают, каково это выходить на сцену с песней не заученной до конца? А если она, плюс ко всему, еще ничего и не стоит? Не стоит твоих переживаний. Кому нужна твоя разбитая песня, с незаученными словами? Не учила, значит, не любила. Музыка – это святое. Это – начало начал. Наверняка, они что-то понимают в этом и потому молчат, тихо созерцая и хлопая, одобряя попытки других.

С тех пор она равнодушна к музыке.

– Что ты чувствуешь? – спросил тот же «кто-то», кто периодически посещал её.

Нурия вслушалась  в голос. Кто мог так говорить?  Голос звучал так, как будто он уже побывал  в  эпицентре её переживаний и хотел  лишний раз удостовериться в чём-то, услышав это из уст самой девочки.

– Что чувствую? Не знаю, о чем ты спрашиваешь?

Оба замолчали.

– О том, что ты чувствуешь? –переспросили ее.

– Не знаю. Как папа?

– С ним все хорошо. Скоро придет в себя, – ответил тот же голос.

– А где мама?, – спросила девочка, обидевшись на то, что не она её сейчас расспрашивает.

– Она у папы. Молится. Она недавно была здесь, тоже молилась.

«Неужели, всему надо было случиться, только ради того, чтобы мама начала молиться?,- вдруг подумала она.

Несколько дней Нурия пролежала молча, как бы привыкая к своему теперешнему состоянию. Единственным аргументом, что оправдывало ситуацию, было спасение папы. Он был живой, несмотря ни на что. И она тихо начала ждать прихода папы. Но, его долго не было. «Ждать все равно лучше, чем что-нибудь другое,» – думала Нурия. Смерть, например. Время лечит, время лучший лекарь.

И Нурия ждала, когда отец придет в себя и поговорит с ней. Иногда ей казалось, что отец так долго молчит потому, что никак не может в мыслях разобраться и всё думает и думает, все размышляет, пытаясь найти в голове простое объяснение той печальной ситуации, которая произошла с ним и с его любимой дочерью.

Временами, она вытаскивала книгу, которую, еще тогда, когда были здоровы оба, прятала от отца под старым матрацем, где всегда спала и гладила ее в обветшалую обложку. Нургаян любил физический труд, а чтение книг считал пустым времяпровождением. И возмущался, когда замечал кого-либо средь бела дня, читающим книгу. Поэтому Нурия читала их тайком, чтобы не злить отца.

«Мир – как огромное колесо, все крутится  себе. И никто не знает, куда он сегодня взял путь», – думала Нурия.

-Что ты чувствуешь?, – опять  тот же вопрос услышала  Нурия, через некоторое время. Через неделю или может быть через месяц. Она не смогла бы сказать точно. Вопрос прозвучал в той же тональности как и в первый раз. И голос был тот же.

– Что ты хочешь услышать в ответ?, – спросила Нурия.

– То, что ты хотела бы сказать, – неопределённо ответили ей.

– А что я хотела бы сказать?

Ответа не последовало. Нурия повернула голову в сторону, откуда шел голос.

– А кто ты? – спросила наконец, Нурия.

– Я хочу тебе помощь,- сказал тот же голос.

– Ты же знаешь что произошло. Я чувствую, ты знаешь все. Мне голос твой говорит об этом. Не пытайся даже обмануть.

– Да, я знаю что произошло. Я просто хочу знать, каково быть незрячим?

– А ты закрой глаза и смотри в этот нерабочий монитор и жди. Может с тобой произойдет чудо? Чего со мной никак не происходит.

– Я понимаю, – сказал голос. – Но все же.

–  Для меня, теперь, звуки и запахи –моя карта мира. Я их составляю каждое утро в своей голове, стараясь не упускать ничего. И каждый раз пытаюсь найти для себя что то новое – новый звук, запах, ощущения.

– Порой мне кажется, – продолжила она. – Если рядом  поет птица, то это для меня. Только для меня. Кажется, что она что-то пытается мне сказать, надеясь, что я ее пойму. Но я не понимаю. И все эти звуки и запахи  тоже что-то хотят мне сказать. Но я не понимаю их язык. Как мне быть? Мне кажется, мир открыт для меня, даже в моем  новом состоянии, но я не нахожу нужные двери, чтобы найти тот, который меня любит и ждет. Пока, я стучусь в двери, закрытые для меня.

– Вот видишь,- сказала голос. – Весь мир для тебя. Разве этого мало? Может, в твою жизнь слепота пришла, чтобы острее  почувствовала  все это? Для полноты картины, которую ты рисуешь в своей голове. Я даже не знаю, чем тебе помочь?  Но это сделает тебя сильнее. Ты сильнее меня и в тебе столько жизненной силы, что хватило бы зажечь еще одно солнце на небе.

Нурия улыбнулась.

– А в этом что-то есть. Ты не находишь? – спросил голос.

– Может быть, – неоднозначно ответила  девочка, но почувствовала, как после этих его слов по всем кровеносным сосудам пробежалось что то теплое и радостное, словно долгожданный ручей по сухим канавам в жаркой пустыне.

 

 

IV

 

 

Она лежала в больнице. Ей было четырнадцать лет. Звали ее Вероника. Диагноз у нее был – хуже некуда. Родителей рядом не было. Из-за материальных проблем они приезжали редко. А ей очень не хватало тепла и поддержки, и  временами она, особенно по ночам, просила  маму мальчика-соседа по палате побывать ее мамой, хотя бы на пять минут.

-Что мне делать, чтобы мне было не так больно, – спрашивала она.

Соседская мама не знала что ответить.

-Только уколы делать мне не нужно. Я  их боюсь. От них мне еще больнее,- просила она.

-Как же без уколов? Они обезболивают.

– Не надо. Все равно не дам их делать.

Мама молчала.

Ближе к ночи у девочки начинались приступы. Она корчилась  от боли, сжатыми до крови кулаками давила в подушку, рвала одеяло, ногами билась об спинку кровати рядом лежащей соседки.  Остальные  дети в палате только молча наблюдали, потому что ничем не могли ей помочь.

-Дай сделать укол,  поверь мне, тебе станет легче, – просила женщина.

Нет, – в ярости кричала Вероника – Они меня не любят  и специально делают мне больно.

– Если не им, мне можешь поверить. Зачем мне врать?- уже умоляла мама. – Ты немного поспишь.

Заполночь девочка немного отошла и успокоилась. Женщина подсела к ней ближе. Хотела взять в свои ладони ее бледные ручки, но передумала -даже безобидное прикосновение делало девочке больно.

-Мне нравятся ваши глаза. Я хотела бы, чтобы у моего мужа были такие же, и я каждый день любовалась бы ими, – вдруг сказала девочка.

Соседская мама в ответ мило улыбнулась.

– У тебя обязательно будет муж и с такими глазами, какими ты захочешь.

-Правда?- спросила девушка.

-Конечно, – сказала мама. – Я точно знаю.

Девушка молчала.

-Вы думаете, я поеду домой? – спросила она, опустив отяжелевшие ресницы.

-Конечно, – ответила мама.

-Почему? – спросила девушка, вонзив свой взгляд в зеленые глаза женщины, будто искала ответ именно там.

– Я просто верю в то, что ты обязательно поедешь домой. Обязательно. И об этом прошу Бога. И ты должна  просить, сама за себя, понимаешь? У того, кто обязательно тебе поможет. Но для этого Он должен быть в сердце твоем. Нельзя призвать в помощь того, кого ты не знаешь, и кого нет в сердце.

У девушки  засветились глаза, и было видно,  как она потянулась за этой надеждой,   неважно какой, лишь бы ухватиться и удержаться.  Она теперь понимала, что это такое жить – просто быть. Хотела этого всей душой. И готова была отдать за это все, что ни попросят.

-И что же мне делать? Для меня все потеряно? Мне никто не поможет – тихо вымолвила девочка, а на глазах навернулись слезы.

Мама вдруг замолчала. Ей трудно было говорить. Было видно, как она мучительно подбирает нужные слова.

-Я могу тебе посоветовать. Если ты это примешь. Метод, которому я доверяю и который меня никогда не подводил.

-Ну, скажите же, что это? Скорей. Это сложно сделать? – жаждала услышать девочка.

– Я запишу тебе эти слова. Так ты не запомнишь. Их нужно повторять каждое утро и  каждый вечер, по нескольку раз.

Девушка на мгновение замерла.  Она поняла – ей придется в это поверить.

-Вы сами в это верите?- спросила девушка.

– Да, – мягко ответила мама.

-Запишите мне все это,-  резко потребовала девушка. В одной руке у нее уже была ручка.

-Куда записать? – спросила мама.

-Сюда, – сказала девушка и протянула свои синеватые ладони…

 Она знала ответы на многие вопросы. Знала, всё, пока не заболела.  Люди спрашивали – она отвечала, как-будто готовила ответы заранее. Не то, чтобы она уходила в мир мыслей и долго там искала ответ. Нет, она брала их рядам, из воздуха, как-будто они парили тут же, за спиной у того, кто спрашивал. И ответы ей приходили совсем неожиданные,  что нарочно не придумаешь. Например, одна женщина недавно спросила, почему у нее нет детей? Ответ прямо капал с неба, как летний дождь: «Пока никто не хочет стать твоим ребенком». Как дважды два – четыре. Ответ верный.  Другая спросила, почему не везет с мужьями? Вероника сказала: «Ты не пчела, что высосет нектар и улетит».

Вот так. И каждый понимал свое по-своему, по мере того, с какой высоты смотрела на мир его каланча.

Кто-то обижался, а кто-то нет.

Люди побаивались ее за правду, которая, порой рубила  как топор под самый корень.  Всем хотелось услышать головокружительную сказку, которая вот-вот должна в их жизни произойти. Но, так не бывает. Ведь за все надо платить. Придумал себе мечту – плати за нее, а может быть самым дорогим, что у тебя есть. И никак не иначе.

Недавно пришла женщина. Ещё молодая, но успевшая народить троих детей и уйти в глубокую депрессию. Казалось, совсем не было для этого причин – живи и радуйся – хорошие дети, неплохой муж. Но причина  была, и довольно серьезная, как показалось Веронике.

– Вы сердобольная женщина – хотите всем помочь. Но вы это делаете не потому, что хотите помочь, а для самовыражения.  Происходит некая нестыковка, понимаете?  Вы, в первую очередь, хотите помочь себе. Вы где-то потеряли себя, -сказала ей Вероника.

– И что же делать? -спросила женщина, не  возражая сказанному.

– Для начала идите домой, наведите порядок, очистите от грязи все, что там есть.

Женщина оторопела  от неожиданного предложения Вероники. Но не успела она вставить и слово, девочка продолжила:

– Прекратите жить чужой жизнью. Найдите себя в своем доме. Вы потерялись там, среди грязного белья, посуды, мусора.  Сварите им хороший обед. И научитесь делать это каждый день. День за днем, пока это не станет обыденностью для всех вас. Наведёте порядок вокруг себя – появится порядок в вашей голове.  Поймите, душа, она страдает, если кругом грязь и темно. Очень хорошо, что вы ищете причину этих страданий. Значит, для вас не все потеряно.

Да, всё это Вероника умела.  Умела. Но, что касается себя, тут способности как-то отдыхали.  Может быть, на всём этом не было воли Бога?

V.

Вероника  действительно  не понимала, за что ей все это. Она  стояла  у окна, опираясь на подоконник, и  смотрела на мир через стекло  обиженными глазами.

-Привет! – окликнул кто-то,  подойдя к ней сзади. Девушка обернулась  и увидела мальчика лет тринадцати, со светлыми волосами и чуть бледным, ничем не примечательным лицом.

-Здравствуй,- ответила она.

И замолчала.

-Меня зовут Жан, а тебя как? – спросил мальчик.

– Вероника, – тихо прошептала  девушка. Она не хотела, чтобы кто-то еще из окружающих знал ее имя. Не хотела ни именем, ни телом надолго запечатлеться и  запомниться в этом неуютном для нее пространстве боли.

Он стоял рядом и тоже молчал.

– Какая у тебя палата? – спросила вдруг Вероника, решив, что он тоже больной. Он не ответил.

Девушка тоже умолкла, и только по шмыгающему носу было понятно, что плачет.

Так они стояли долго, то вздыхая, то шмыгая носом. По коридору грохотали и тяжело пыхтели от тяжести болезней  старые каталки, привозя и увозя больных.

-Как плохо, что ты не умеешь летать, – произнес он вдруг, тяжело вздохнув и желая, видимо, ее немного развеселить.

Девушка не ответила, но повернувшись, улыбнулась ему краешком треснутых губ. Что-то светлое послышалось в этих его словах. Как будто ее лба коснулся неунывающий ветерок, весело странствующий по синему небу  из бесконечности в бесконечность, где безумно легко и радостно.

Она продолжала улыбаться, глядя ему в глаза.

-Да, – сказала она, – Очень жаль.

Вероника была благодарна мальчику за этот глоток воздуха и свободы. Ей показалось, что она даже чуть-чуть полетала, вдохнув того воздуха.

Потом, Жан проводил её до кровати. А после, когда медсестра помогла ей залезть на  высокую кровать и начала суетиться возле нее,  он собрался уходить.

-Пока, – сказал он Веронике и помахал рукой.

-Пока, – ответила она ему и улыбнулась,  мучительно выправляя   скорчившиеся от боли мускулы лица.

-Придешь завтра? – поспешила спросить девушка.

– Наверное, – ответил он.

-Приходи утром, – голос у нее задрожал.

– Нет, – сказал Жан – Утром не могу.  Я приду, как сегодня, вечером, в это же самое время. Ты дождись меня, хорошо?

– Куда же я уйду, – сказала девушка, опять пытаясь улыбнуться сквозь боль. Она проводила его взглядом и закрыла глаза.

А на следующий  вечер Жан не застал Веронику на месте. Он заглядывал в открытые двери палат, процедурных и комнаты отдыха – её нигде не было. Он уже устал ходить и присев на диван  возле  дежурного поста отделения стал ждать, предполагая, что она вот-вот появится. Её все не было. Висевшие над столом часы спокойно,  но безжалостно тикали, безупречно выполняя свой пожизненный долг и  доставляя невыносимую боль от потерянного  времени. Надо было идти и искать Веронику, а он все сидел. Было тяжело проходить через эти коридоры, переполненные больными детьми. Болезнь, как черная плащ-палатка, свисала  с худых плеч каждого, кто находился здесь. Она волочилась по полу, поднимая всю пыль и грязь,  ликуя,  что все меньше и меньше пространства оставалось для света. Потом это все висело в воздухе, закрывая окна плотной завесой.

Жан незаметно прошел в реанимацию. Она была здесь и  лежала без сознания. Тело ее было холодное, а лицо – безжизненное.

-Ты пришел? – спросил  кто-то рядом.

Он не понял, откуда голос, он узнал – это была она, Вероника.

Жан повернулся к окну и увидел белый прозрачный клубок  на подоконнике.

-Что происходит? Что случилось? Тебе стало плохо?

Он очень волновался.

-Да, у меня кома. Мое бедное тело не выдержало и переключилось в экономный режим, – пыталась шутить Вероника.

В комнате установилась тишина. Вероника делала явные успехи. Она успела окрепнуть духом и уже перестала делать трагедию из того, что произошло. Из двух зол  всегда приходится выбирать одно. Правда, никакого выбора еще не было – все зависело от того  Главного, кого Вероника еще не познала.

-Ты такой же, как я? – спросила она.

-Да,- сказал он  – Я –  странствующая душа.

– Долго ли ты так странствуешь?

– Не знаю, я не чувствую течения времени. Для меня пространство и время едино, – сказал он.

– Ты можешь  принять облик человека, а я думала ты настоящий мальчик. Обыкновенный мальчик из соседней палаты. Ты Ангел? – спросила  она.

– Я просто душа.

-Тебе здесь грустно? – спросила она немного погодя.

– Иногда да, бывает грустно. Но грущу я не потому, что один, а потому, что людям, к которым прихожу,  бывает очень тяжело, а я ничем не могу им помочь, хотя и понимаю, в чем их ошибка.

– Это как?

Мальчик не ответил.

–  Я пришел  пригласить тебя на прогулку со мной. Ты не против?, -спросил он чуть погодя.

-А как же… – начала Вероника, указав на свое безжизненное тело.

– Мы успеем, не переживай. Ты сама почувствуешь,  когда тебе нужно будет возвращаться – твое тело само тебя позовет, а пока пусть отдыхает. Это оно тебя выпустило из клетки, чтобы ты отдохнула от болей.  Дай мне  руку. Не бойся, отрывайся легко. Поверь, тебе это уже ничего не стоит.

VI.

Она никогда раньше не поверила бы в то, что летать –это блаженство. Она парила в воздухе как перышко, ласкаясь в свете луны, играя наперегонки с легким летним ветерком. Все вокруг радовалось ее полету –и луна, и ветра, и облака  и все остальное. Она ныряла во влажные облака и брызгалась серебряными каплями воды. Она стремилась ввысь – выше и выше к звездам и не испытывала никакого страха.

Вот показались величественные скалы, которые блестели и переливались  под лунным светом как  бриллианты, мастерски обработанные руками мастера ювелирных дел. Дети подлетели к одной из них. Это было излюбленное место Жана. Он часто здесь бывал, сидел, размышлял, созерцал, любовался красотами земли  –  наблюдал за приливами и отливами.

– Ты любишь здесь бывать? – спросила Вероника.

-Да ,- ответил он. По выражению его лица несложно было догадаться, что ему действительно хорошо. Вдвойне он был рад тому, что с ним сейчас Вероника.

-Как ты нашел меня? – спросила Вероника.

– Я недавно забрел к вам в больницу. Думал, случайно потянуло. Оказалось нет – услышал тебя,- ответил Жан.

-Как это? Разве я звала тебя? Такого не могло быть. Наверное это я просто во сне кричала.

– Не знаю, во сне или наяву, но я услышал тебя и все. Поэтому мы здесь.

Некоторое время Жан сидел молча уткнувшись взглядом в соседние скалы, словно пытался прочесть то важное, что высечено на них.

– Я много времени провожу здесь. Мне нравится сидеть и наблюдать за миром людей. Вернее сказать, за немирной жизнью мира людей. Мир и есть  любовь. Любовь  –  это Бог,- продолжил мальчик. –  И он живет в каждом человеке. Люди это понимают, но живут совсем не так, как нужно. И мне жаль их, понимаешь?

– Значит ты и меня пожалел? – спросила Вероника.

Жан не ответил.

-Ну, что ты замолчал? Ты же хотел что-то сказать мне.

-Да, – сказал он и повернулся  к Веронике.  –  Я очень рад, что нашел тебя. Ты сильная. Ты еще  не растратила свои силы, раз смогла сюда подняться.

-Как это ? Нет, я слабая и больная- возразила  Вероника.

– Нет! Ты другая. Ты можешь изменить все  к лучшему – для себя, для других. Ты можешь изменить весь мир, если захочешь.

На ее лице отразилось крайнее изумление.

– Да так, – продолжил Жан.-  Ты думаешь, почему тебя не может победить твоя болезнь? Ты уже в который раз стоишь на краю пропасти и не упала туда, хотя могла это сделать уже не один раз. Как ты думаешь, кто тебя удерживает? Тот,  кому ты нужна!  Тот, кто уверен в тебе, в твоих силах. И ему нужна твоя помощь. И он хочет, чтобы ты становилась сильнее. Ты все позабыла.

– Мне нужна помощь, ты все перепутал. Мне! Я не знаю кому и что от меня нужно? Но знаю одно, что сейчас помощь нужна именно мне. Ты это все придумываешь на ходу?

Девочка в отчаянии подняла руки высоко и стала махать ими, словно подбирала нужные аргументы там в воздухе и сбросив их замолчала, так и не найдя что сказать дальше. Но мальчик сделал для нее так  много хорошего, что ей очень хотелось сейчас ему верить. Может он говорит правду? Зачем ему обманывать ее? Он ведь привел ее сюда, практически уже переходящую в иной мир, оставив на больничной койке ее умирающее тело. Для чего? Значит, все не так просто, как казалось бы. Может быть, она  и в правду забыла о чем-то важном, о чем сейчас пытался ей напомнить  Жан.

Девочка уже не слышала мальчика. Ей было нужно время, чтобы осмыслить услышанное.  Нейроны пока спали. Чтобы раскачать их, нужны были силы.  Она лихорадочно начала листать страницы своей жизни, раскидывая пазлы  по ячейкам в голове, пытаясь найти хотя бы намек на то,  о чем говорил мальчик. Как долго она сюда не заглядывала, в голове полный бардак.  «Мир – это любовь», говорит мальчик. А  жила ли она в этом мире, или болталась где-то рядом, так часто больно ударяясь об острые углы  того мира? Она, кажется,  так и не попала туда, где этот мир любви. Она сама не попала или ее не пустили? Почему она ничего об этом не знала и почему о нем так много знает этот мальчик?

Силы  у нее были на исходе. Некстати взбудораженные нейроны забегали, путая траектории и отнимая у нее последние силы.

Внезапно она услышала слова Жана:

– Ты забыла самое простое  правило.

Девушка вздрогнула. Она мучительно всмотрелась в его лицо. Ей казалось, что сейчас, услышав от него это коварное «простое правило», которое она когда-то забыла и потому успела хлебнуть столько несчастий, возненавидит себя за эту оплошность. Неужели это все так серьезно?

-Ты просто должна была сказать ключевые слова, которые хорошо знаешь. Но ты ни разу их не произнесла. Поэтому раз за разом тебе все тяжелее и сложнее распутывать  клубок ошибок.

Вдруг Вероника почувствовала легкую пульсацию.

– Мне пора,- сказала она.

– Уже?,- спросил Жан.

– Да, я чувствую, что мне пора.

– Хорошо.  Но запомни …

Девочка уже упорхнула со скалы, и слова Жана шлейфом потянулись за ней. Но она их уже не слышала.

VII.

Вероника открыла глаза. В палате было необычно светло, и теплые лучи солнца резвились на белоснежных, пахнущих хлоркой подоконниках. Ей показалось, что спала  долго, а сон был очень глубокий и поэтому чувствовала себя так бодро. Никогда раньше ей не снились такие  прекрасные сны.

Несмотря на прохладу, она  приоткрыла одеяло и приложила свои чуть озябшие холодные руки к груди. Сердце, верный своему долгу трудяга, тихо стучало, разгоняя горячую кровь и жизнь по сосудам и клеткам. Ее тело, старательно цепляясь за каждую малейшую возможность, пыталось нести ее дальше по жизни, молча, с любовью и уважением к ее непокорной и неспокойной душе.

–  Я благодарна тебе, – тихо прошептала Вероника.

С недавнего времени она привыкла говорить сама с собой.

– Я благодарна тебе за твое мужество, сердце мое. Стучишь себе, несмотря ни на что. Мое маленькое, отважное сердце.

Она провела руками по животу – по тому месту, куда ее несколько раз оперировали.

-Ты прости меня за твои страдания.  Не знаю, в чем моя вина, но знаю, что виновата перед тобой. Это я, моя грешная душа, довели тебя. Нет, нет, не успокаивай меня. Не говори мне, что тому могло быть миллион причин. Я знаю, что виновата. Ты прости меня, мое тело. Я очень благодарна тебе. Ты всегда был верен мне. Молча, у самого сердца носил и согревал своей горячей кровью мою жестокую душу, которая не щадила тебя.  Но пока ты жив, я хочу сказать тебе, спасибо.

По щекам Вероники катились слезы. Слезы раскаяния и искренней  благодарности. Ей казалось, что очень скоро она уснет крепко-крепко и больше уже не проснется.  А может, прямо сейчас. Глаза слипаются от отяжелевших век. Почему-то хочется еще поспать. Как-будто ничего и не болит. Говорят, так бывает..

Она так крепко уснула, что не проснулась даже, когда к ней заходил дежурный врач. Он подошел к аппаратуре и  долго-долго её изучал, переводя взгляд с одного экрана на другой. А потом подошел к Веронике и с улыбкой на лице погладил её  по голове.

– Дааа. Живучая! , – сказал он.

 

VIII.

Все  произошло быстро и стремительно, его как-будто вынесло бешеным потоком. Он и сам не заметил, как он оказалась в тамбуре этого спешно убегающего в неизвестность  ночного поезда.

«Как же так?»  – думал Рустам. Он не хотел этого, совсем не хотел. Да, много раз повторял, что уйдет из дома. Но никогда не уходил, просто пугал,  особенно маму, когда она начинала давить на него. Это его и выводило из себя, но не до такой же степени.  А он взял и ушел. Сел на проходящий поезд и уехал. Как он смог? Да говорил, да готовился, но это вовсе не имело такой сокрушительной силы. Откуда  все взялось?  Что теперь будет? А завтра? Что будет завтра? Куда сейчас  стремительно несется в последнем вагоне этого  странствующего поезда?  И чем  дальше поезд уходил вглубь ночной тьмы, тем безнадежнее казался ему чужое, холодное «завтра».

Немного придя в себя, он присел на пол, попытался успокоиться и поразмыслить над происходящим. Сделав глубокий вдох, прислушался к  монотонному стуку колес. А они, как бывалые дальнобойщики, не умолкая, о чем-то стучали и рассказывали, стучали и рассказывали – о чем-нибудь может, предупреждали. Например, о том, что дорога не имеет ни начала, ни конца. О том,  что не все дороги  возвращаются обратно. Что веселая дорожная пыль  может стать горькой. И самое главное – что дорога никогда не прощает, не сожалеет о прошедшем  и никогда никого  не пожалеет. Она без прологов и эпилогов. Она всегда с тобой один на один, лицом к лицу.

Всего этого Рустам, конечно, не понимал. Он просто чувствовал, что уходит все дальше и дальше от всего того, что считал незыблемым, вечным и постоянным. Уходил от всего, что считал родным. Уходил жестоко и бессердечно. Дорога любит таких. Поэтому она его и забрала к себе. Ей тоже нужны  попутчики, беззаботно валяющиеся на крыше или на полу тамбура.

С другой стороны, ему было интересно прикоснуться неизведанному, ощутить свободу – какова она – сладкая, безмятежная?   Поэтому, когда поезд остановился на следующей станции, он не сошел с него, хотя и мог бы.  Он захотел немного продлить это сладкое ощущение свободы. Но она стала казаться ему уже  не столь свободной и безмятежной, потому что очень сильно хотелось перекусить. А в рюкзачке было все, кроме еды.

Но вскоре поезд опять громко загудел и притормозил. На перроне  зашевелились и забегали люди, заработали громкоговорители, что-то объявляли  и торопили народ.

IX.

Жан сидел на огромном мосту, связывающем две части города. Мост был практически пуст. Лишь изредка проезжали запоздавшие автомобили, на огромной скорости пронеся  своих  загулявших в ночи и ненашутку разгорячившихся пассажиров  к их холодным постелям, унося прочь от всяких ночных неприятностей.

К опустевшему вокзалу  мучительно пыхтя подъезжал поезд. Казалось, он тоже устал и хотел уснуть до утра, раскинувшись на шпалах, теплых от раскаленных колес. И гудок его в ночи казался неестественным и дерзким.

Поезд остановился. Вокзал зашевелился и забегали редкие пассажиры, то там, то тут застучали молотки нарушив ночной покой.

Жану всегда нравилось наблюдать за вокзалами. Ему было интересно смотреть на людей, одинаково спешащих за  счастьем и несчастьем, как будто бы поджидающих на будущей остановке.  Если бы они знали, что гонятся за миражами, и куда важнее каждое мгновение, безвозвратно покидающее их. Люди торопились действовать прежде, чем думать. Это качество всегда подводило их.

На этот раз движения на вокзале  было больше, чем обычно. Вдруг в толпе нарисовались полицейские с дубинками и собаками. Они вошли с головы поезда  и, видимо, проходили по вагонам, разыскивая кого-то. Этого кого-то  не пришлось долго ждать.  Вот они с какого-то по счету вагона выкинули на перрон худощавого мальчугана и стали по очереди выпрыгивать за ним.  Было видно, что мальчик испуган, он неподвижно лежал на земле, пока кто-то из полицейских не поднял его за ворот.

Это был Рустам.

Жана передернуло. Вдруг он уловил биение сердца этого незнакомого рыжего мальчугана. Оно стучало так, как будто билось об грязный асфальт, куда уронили мальчика.

Полицейские очень быстро схватили его с двух сторон и увели в сторону торца здания вокзала.  Видимо, там был полицейский пункт.

Жан пошел следом за ними. Они вошли в небольшую  прокуренную коморку и усадили  мальчика на  стул. Один из них, видимо самый старший,  стал звонить, оповещая всех, что пропавший ребенок найден.

  • Не бойся, я освобожу тебя, – прошептал Жан Рустаму приложил палец к губам, чтобы тот не закричал от неожиданности, увидев неизвестно откуда взявшегося мальчика.

Мальчик безучастно кивнул головой, но в его глазах запрыгали искорки.

-Я тебя освобожу, но не вздумай от меня убежать, хорошо?, – пригрозил пальцем и улыбнулся Жан. В ответ мальчик снова кивнул головой.

Он не понимал, чего от него хочет неизвестный.                                                                                                                                                              Рустам еще больше был изумлен, когда понял, что незнакомца кроме него никто и не видел.   Ему стало  казаться, что мир вокруг него стал меняться и раскрываться совсем неизвестной для него стороной. Вдруг ему стало страшно. С чем он связался?  А хотел ли он этого? Нужен ли был ему этот мир? Кто этот мальчик? Друг или враг? Зачем он пришел за ним? Может его задумки еще коварнее, чем у этих полицейских? Его охватил такой ужас, что  даже перестал слышать и отвечать на вопросы. Он просто застыл, широко раскрыв глаза. Полицейские заметив его вдруг побледневшее лицо и застывшее тело прекратили допрос.

-Он дышит?, -спросил один из них.

-Не занаю, сейчас проверим.

Человек в гражданском подошел к Рустаму и неуверенным движением руки дотронулся до его щеки. Мальчик сидел как мумия.

  • Живой, вроде. Но дышит ли не знаю, не заметно.

Старший по званию бросил ручку, которой записывал показания мальчика на стол и пристально на него посмотрел.

-Ладно, на сегодня хватит. Переутомился наверное.  Совсем мальчуган еще. Не преступник же, в конце концов. Кажется переусердствовали мы, вот и испугался, -сказал он, не отрывая взгляда от Рустама. – Уведите в соседний кабинет, пусть отдохнет. Очередным поездом его  отправим обратно домой.

Полицейский, тяжело вздохнув, встал со стола и закурил, вынув из кармана дешевую сигарету. С тяжестью в душе он вспомнил о своих сыновьях. Они были ровесниками этому мальчугану и также предоставлены самим себе, по причине занятости отца на службе. Он даже звонил им очень редко. Часто устраивая чужие жизни и исправляя чужие ошибки, забывал о том, что его сыновья тоже могут где-то ошибиться, споткнуться и наделать глупостей. Такова была его участь. Участь полицейского.

  • Ты почему ушел из дома? – спросил Жан, когда они остались одни.
  • Не знаю, – тихо выдавил Рустам. –На маму разозлилась.
  • А что она сделала? – спросил Жан, пожелав услышать его вариант ответа.
  • Ну,.. она прикрывает мне все краны, – мальчику показались смешными свои доводы, что даже не хотел о них говорить. Но тут этот мальчик… и ещё странный какой-то. –Не дает мне заниматься тем… чем хочу…
  • А чем ты хочешь заниматься? –  не давал проходу Жан.
  • Ну.., чем… я хочу тут… Ну, всем уж, помаленьку.
  • Ну чем? – даже не думал отступать Жан.
  • Ну…

Мальчик перебрал в памяти, чем же в последнее время хотел занять себя и ничего особенного не вспомнил.

  • Вот видишь? Ты даже вспомнить не можешь. А мать заставил страдать, ты даже представить не можешь как страдают мамы.
  • Да ты сам, кто такой? – бросился в атаку Рустам. – Откуда взялся? Почему сам-то гуляешь так поздно? Твоя мама тебя не потеряла?
  • Не потеряла, – сухо ответил Жан.

Рустаму, конечно, было стыдно. Но он старался не подавать виду. Не хотел выглядеть мямлей, после своего дерзкого поступка, как побег. Это выглядело бы смешно.

Жан тоже промолчал. Рустам был прав. Он тоже, уже очень долго блуждает по миру, позабыв обо всём.

– У меня талантливые родители, – немного смущенно начал Рустам. – Их не любят.

Мальчик стал нервно ковыряться в своих ногтях.

-Почему не любят? Ты же говоришь, что они талантливые.

-Да, поэтому  их и не любят.

Жана потрясло его душевное состояние.

– Они очень сентиментальны.

– Ты так сильно огорчаешься  из-за  своих родителей? Что же они такого сделали, – спросил Жан.

– Они музыканты. Они любят музыку. Очень. Живут в этой музыке. Но не любят мир, в котором рождается и существует эта музыка. Это неправильно.

-Как это? Нельзя написать красивую музыку, если в душе нет гармонии и любви, – удивился Жан.

– В том мире, – продолжил мальчик.  – Где живет их музыка, живу я, наши родственники, есть  наш дом, соседи, мои учителя, и еще многое другое. Они поделили этот мир и пытаются жить в той его части, где живет музыка, и думают, что она может существовать отдельно от всего остального. Но так не бывает.

-А почему ты им не скажешь об этом? – сказал Жан, – Это же очень просто, сказать, что они живут неправильно.

– Они не слышат меня. Музыка заглушает все прочие звуки. И она звучит так громко, что раздражает всех остальных.

-Но, почему же ты злишься? Разве плохо, если  звучит музыка. Разве твои родители  виноваты, что их никто не понимает? Или  виноваты люди, которые не  воспринимают ту музыку, которую  играют они? Тут что-то не так, – сказал Жан. – Может быть, ты сам где-то перегибаешь?

– Нет, вовсе нет. Ты не  понял. Они ведут себя совсем не так, как  другие. Одеваются, едят, ходят – да все не так. Ругаются без конца из-за этой музыки, спорят. Люди относятся к ним как к проклятым,- пытался оправдаться Рустам.

– А ты сам, на чьей стороне? Тебя тоже не радует то, что твои родители живут своей музыкой? Или они злы и недружелюбны?

– Вовсе нет,- растерявшись, ответил Рустам.

– Совсем не обязательно, чтобы их музыка нравилась всем. Это их музыка, их жизнь, понимаешь?

-А если людей их музыка раздражает?, – упорствовал мальчик, твердо настаивая на своем.  –  Разве мои родители не должны считаться с мнением людей, которые не хотят слышать эту музыку?

– Разве они заставляют их слушать?

– Нет, люди сами приходят на их концерты, слушают, но… не любят их, – совсем уже запутался Рустам и потерянно опустил глаза. –Люди злы. Они радуются неуспехам моих родителей, считают их ненормальными, вредят им при каждом удобном случае.

Жан призадумался. Рустам некоторое время тоже молчал и рассматривала свои ногти.

-Ты все вывернул наизнанку, – продолжил Жан. – Откуда у тебя столько ненависти к своим родителям?

– Тебе показалось, что я их ненавижу? Нет же. Я  переживаю за них, мне их жаль.

– Зачем их жалеть? Они счастливые люди. Просто им досталась такая сложная судьба, но они с честью выносят все ее превратности. В этом мире у каждого своя судьба. Очень печально, что ты не на их стороне. Я бы все отдал за то, чтобы быть на твоем месте. Но…

Жан откинулся на спинку стула и закинув руки за голову закрыл глаза. Так они сидели довольно долго, прислушиваясь к стуку колес проходящих поездов и размышляя каждый о своем.

– Ты скучаешь по своей маме? – тихо спросил  Рустам, прервав эту долгую и бессмысленную паузу.

-Я вижу ее тогда, когда захочу, – ответил Жан.

-А почему ты  ушел? – любопытствовал мальчик.

–  Когда уходил, я был обижен на нее, – тихо произнес мальчик, склонив голову.  Видимо, не хотел показать Рустаму, свои слегка увлажнившиеся реснички.

-Почему?

– Этот вопрос так часто я задавал себе сам.

Жан замолчал.

– Я родился со множественными родовыми отклонениями.  Таков был замысел Всевышнего. Это был мой выбор и испытание для матери. Я решил, что она не полюбит меня такого.

Жан  опять замолчал, подбирая нужные слова, чтобы не унизить мать, имевшую право на ошибку.

–  Она просто испугалась, очень сильно испугалась людей, которые будут осуждать ее. И я ушел сам. Через несколько дней.

Рустам совершенно не понимал, о чем говорил Жан.

– А если бы она попросила бы, ты бы остался?

Жан промолчал, как будто не услышал вопроса.

– Я сделал бы все, чтобы она была счастлива.

Опять воцарилась тишина. И каждый думал о своей правде, который нес в душе.

– Я бы остался.- сказал Рустам. –  А ты?

– Не знаю, – ответил Жан. – Но… Это была бы уже совсем другая история.

 

**************************************************************

Жан был безумно рад тому, что смог собрать всех. Все согласились подняться высоко к вершине огромной, холодной скалы.

Это происходило в последний час ночи, перед самым рассветом. Еще луна сверкала на краю небосвода серебряным серпом.

Вокруг было темно,  стояла пронизывающая и ласкающая слух тишина.  Они сидели у огромной скалы, и от луны их скрывал огромный каменный выступ. Это было довольно удобное место.

– Поднимите глаза к небу, замрите и прислушайтесь, – таинственно прошептал Жан. – Неужели вы не слышите этот далекий, зовущий звон небес? Это  как призыв матери, ожидающей возвращения своих сыновей из далеких миров, куда они отправились по зову сердец.

Все замолчали. У всех пятерых как-будто разом под сердцем что-то всколыхнулось, затрепетало. Кругом стояла всепоглощающая тишина, но всем стало казаться, что она начала пульсировать под то звучание, что и вправду, шло из самого сердца космоса. Как будто кругом все было живое  – и эта тишина, и эти безмолвные скалы, и даже звезды, что таинственно подмигивали им. И они почувствовали себя единым целым со всем этим. Это было так прекрасно и настолько гармонично, что захватывало дух.

  • Удивительно, – первая пришла в себя Нурия. – Разве такое может быть? Как такое может быть? Посмотрите, мы стали сиять синеватым светом. Откуда это? Или на нас падает синий цвет небес?

Ребята переглянулись. На самом деле их ментальные тела стали испускать  синеватое сияние. Сильнее всех сияла сама Нурия.  Видно было, что ей безумно нравилось ее теперешнее состояние. Все кругом насквозь было пронизано любовью, сияло, пульсировало и подчинялось   великой, созидательной симфонии небес.

Жан был очень рад происходящему с его братьями и сестрами. Не все еще потеряно, подумал он.

-Это наше место, – сказал он. – Вы часто будете сюда возвращаться, поодиночке или группой, со мной или одни – не важно. Это место нашего сбора и принятия совместных решений.

-Как мы вернемся без тебя? – спросил Рустам. – Мы не знаем, как это сделать?

-Ничего, все уже позади. Мне трудно было поднять вас в первый раз. С сегодняшнего дня  вы сами сможете находить сюда дорогу.

– Я не уверена, – засомневалась Нурия. – Но хотела бы вернуться сюда, хотя бы еще разок, – сказала она.

– А я бы здесь остался, – неожиданно признался Рустам и закинул взор к далеким звездам. – Я немного полетал бы еще. Здорово, наверное, путешествовать среди звезд. Красота!-  мечтательно сказал он.. Его, жаждущей странствий душе, это очень понравилось.

Только Вероника сидела молча.

  • Каждая душа приходит в мир трудиться, чтобы после него он стал лучше., – продолжал окрыленный происходящим Жан. – Днем в мирской жизни у вас одни задачи, а по ночам, когда ваши тела спят, у вас будут совсем другие задачи. Днем вы должны совершать правильные, справедливые поступки, чтобы по ночам ваши души обретали новую высоту. А сейчас я вам кое-что покажу. Пойдемте.

Жан повернулся и очень уверенно направился в сторону той серебряной скалы, что скрывала их от любопытного взора луны.

Что же было дальше? Наверное, никто уже и не расскажет, что было дальше, там, внутри скалы, когда перед ними открылась таинственная  каменная дверь и они оказались внутри  огромного куполообразного пространства.

А струны души каждого  в унисон на неизвестной тональности играли удивительно красивую мелодию, шлейфом просачивающуюся из мира сновидений, от чего все вокруг расцветало, заполняя этот простенький, серенький мир невидимыми частичками надежды, терпимости, и наверное, счастья.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.