Я появился. Конечно, я ощущал себя сразу, как проснулся, но это были призрачные, невесомые ощущения. А вот солнце, поджидавшее в засаде за кухонным окном, впилось мне в глаза и заставило осознать: “Вот он, еще один день”. Задернув шторы и поставив чайник, я уселся за ноутбук, который остался на кухонном столе с вечера. Край изоленты на зрачке встроенной камеры отклеился, и я старательно пригладил его пальцем.

Вероятность того, что кто-то заберется в мой ноутбук, чтобы следить за мной, безусловно, очень мала. И если бы и забрался то вещи, что заставили бы меня стыдиться, я делаю в ванной без ноутбука. Но вот сама мысль быть у кого-то под наблюдением нервировала.

В детстве мне, да как и многим другим детям, родители говорили: “Наверху сидит бог, он все видит, что ты делаешь, так что не греши, не делай того, что мы тебе запрещаем”. Отличная новость, мама! Каждый раз, когда мне об этом напоминали, я пытался скрыться от его взгляда в темной ванной. И каждое действие вызывало мучительные размышления ― а как к этому отнесется бог? Со временем я уговорил себя, что ему и дела нет до такого маленького меня. А к школе уже и не задумывался о нем. Но вот теперь, кажется, мы и сами прекрасно следим друг за другом в новостях и интернете. А кто-то и сам не прочь выставить свою жизнь на показ.

Наскоро позавтракав и почистив зубы, я выдвинулся из дому. У лифта меня встретил сосед. Наверное, специально поджидал, чтобы неловко помолчать в лифте. Но нет, сразу как я закрыл дверь, развернулся к нему и поздоровался, он спросил: “Не боишься в лифте ездить?”

Глупая шутка, я же не молоденькая девушка, бояться с мужиками в лифте ехать.

“Да нее, ты не понял. Там объявление висит внизу, сегодняшнего числа возможны отключение электричества. Правда с четырех вечера, но кто их знает, могут и с утра рубануть”, ― он пояснил, а потом мечтательно добавил, ― “Да я бы даже не против был, отоспался бы на корточках, с тобой тесно правда”, ― он посмотрел на меня с наигранным недовольством.

Понятно тесно, сам-то два центнера весит с виду, но это я оставил при себе. Замечательно, что он это рассказал, когда мы были уже внутри лифта, мне-то опаздывать совсем не хотелось.

 

Доехал быстро. Выйдя из троллейбуса, я уставился на глазеющую со столба камеру. Что вот она тут делает? Следит, что-то вынюхивает, кто-то это смотрит все. Встречает меня каждый раз в полдевятого на этой остановке. Если для какой-то безопасности, то это сомнительно. Как-то мне показывали черно-белое видео, снятое одной из таких видеокамер. К парню подходят двое мужиков, делают неясные из-за качества съемки быстрые движение руками. Уходят совсем не спеша. Парень медленно оседает вдоль стены. Вот он просто неподвижно сидит с согнутыми ногами. И откуда-то из под него медленно вытекает черная жижа. Очень помогло.

Я добрался до офиса, поздоровался со всеми с кем встретился. Зашел в бухгалтерию, куда меня взяли после экономического колледжа мальчиком на побегушках. Сходи в делопроизводство, принеси то, сбегай в отдел кадров, отдай это. Не самая сложная работа. Иногда доверяли пересчитать то, что уже сами сделали. Относились ко мне в отделе неплохо ― как к любимому щенку.

Поздоровавшись со всеми дамами и постаравшись заметить, чего нового у них в прическах и одежде, чтобы обратить на это внимание и получить плюсик, я подошел к чайнику. Он был горячим ― можно было заваривать утренний чай.

У коллег же моих шло какое-то обсуждение, и я поневоле вслушался.

― Дааа, представляете? Я бы не выдержала, вот живешь так и везде за тобой смотрят! ― Да им деньги такие платят наверняка, что и ты бы, и я пожили бы. Да еда еще нахаляву. ― Было уже такое миллион раз, то они за стеклом живут, то поют, дома вон строят, чего вы, девчонки? ― Неее, тут-то по другому, понимаешь, психологический фактор! ― Ой, да не смешите, ну какой психологический фактор. У обезьян в зоопарке тоже психологический фактор. ― Обезьяны сто тысяч долларов не получат. ― Так нам-то что? Вот они и получат, а вы чего, как клуши смотреть будете, да и там половина постанова все, если не большая часть. ― Да сама ты клуша, просто ты не понимаешь, свои сериалы смотришь только. ― А сейчас все сериалы смотрят, это даже модно, поговорить потом, обсудить с людьми можно ― Да-да, про вампиров этих всяких, тут-то хоть жизнь!

Им своей жизни что ли не хватает, еще за кем-то смотреть. Так им просто включи эту камеру на остановке, да смотри, ну или чтобы более оживлено было – камеру с невского, там постоянно люди. Или понаставить камеры в каждый дом, как у Оруэлла. Только пусть все и смотрят друг за другом, развлекаются. Будут смотреть, как кто-то сам смотрит. А другие будут смотреть, как смотрят эти.

Тут я был за сериалы ― там хоть интрига есть, и нет чувства, будто ты чье-то белье грязное руками трогаешь.

Я спрятался за свой компьютер, у меня было целое рабочее место, из-за которого, как кажется, если я не высунусь, то до обеда меня не будут искать. Но, к сожалению, совесть меня выталкивает напроситься на какое-нибудь задание

 

В обед я сбежал в столовую, женщины же еду приносили с собой и разогревали в микроволновке.

― Ну смотри, не наешься там, у меня котлетки есть! ― сказали мне перед уходом.

В столовой мы встречались с Мишей из информационного отдела. Он остался работать здесь с преддипломной стажировки, и тоже считался новичком, как и я. Но коллектив у него был мужской и пару раз в месяц они умудрялись напиваться прямо на работе, и никто им ничего не говорил.

Мы сидели за столом. Ел я всегда быстро, и уже ждал пока Миша закончит, чтобы выйти с ним покурить и поговорить. Мое внимание привлек стол неподалеку от нас, там сидели молодые девушки, о чем-то весело щебетали. Но мой взгляд был прикован только к одной из них ― Насте. Она иногда заходила к нам, передавала какую-то отчетность, но что именно, я как-то не спрашивал, и из какого она отдела стеснялся спросить у своих, сразу бы началось: “Ой, да она тебе понравилась, давай мы тебя познакомим”. А мне и так пришлось им первые две недели рассказывать, что девочки у меня нет, не повстречал и никого на примете тоже нет.

Естественно Настя была красивой, но мне казалось, что меня больше всего привлекала ее какая-то живость. Даже через короткие пару предложений, которые она обычно успевала произносить в бухгалтерии, из нее выливалась какая-то энергия, лицо кажется могло показать любое даже самое маленькое смещение в эмоциях.

 

― Ну чего ты на девочке дыру взглядом протер, наверное, ― Миша закуривал.

Я осмотрелся, проверив не может ли нас кто слышать, но ближайшие курильщики были достаточно далеко.

― Нравится? А чего не пригласишь куда-нибудь? Там в кабак, ― Миша сделал полную наслаждения затяжку.

Да вокруг нее всегда кто-то есть, или мои или ее, как куда-то позовешь, смотреть все будут, слушать.

― Да кому какое дело-то есть, ну попроси ее отойти с тобой, вы же знакомы уж не откажет. А если при всех позовешь, будет знать, что ты уверенный в себе мужик, альфа ― еще лучше ведь.

Так легко вот всегда у советчиков все получается.

― Мне бы кто нравился, я бы без проблем подошел, ― уверенно заявил Миша.

 

Оставшиеся часы рабочего дня я представлял в голове, как я все-таки подойду к Насте и позову ее куда-нибудь. Сделаю это или в столовой, или случайно встретив на проходной, или когда она придет к нам в кабинет, да в конце концов спрошу у своих из какого она отдела. От самих мыслей таких уже было волнительно Да и выйти должно неказисто и неловко.

Приходилось пересчитывать все на несколько раз ― не мог сосредоточиться из-за занятого фантазиями мозга.

В дверь постучались.

― Да-да, ― в три голоса.

Она вошла. Я обмер. Настя положила на ближайший стол, что-то сказала, но у меня в ушах стучало и я ничего не слышал. Кажется даже не сказал “Привет”, “Здравствуй”, ничего. Она и мои начальницы посмеялись по какому-то поводу, и Настя вышла.

Я не успел даже начать решаться, как встал из-за своего места, чуть не уронив стол. Бросил что-то в пространство кабинета и чуть ли не побежал к двери.

Оказавшись в коридоре и закрыв дверь, я окликнул уходящую девушку.

― Да? ― она обернулась и сразу же улыбнулась так искренне, что меня это воодушевило. Я начал подходить к ней и заметил камеру на стене напротив меня, подойди я к Насте, и все будет записано и обязательно просмотрено, причем в прямом эфире.

Сбиваясь, я попросил ее подойти. Ужасно было думать, как тупо это выглядит, но Настя даже не спросила зачем или не проявила озадаченности, уверен на ее личике это бы было заметно. Она просто подошла.

― Что случилось?

Я выпалил предложение пойти со мной куда-нибудь этим вечером, или если у нее есть планы, то каким-нибудь другим вечером. Все слова, переплетенные между собой в неверном порядке, выпали чуть ли не разом. Я боялся, что она не разберет и переспросит.

― О! Хорошо, да-да, конечно пойдем, представляешь, мы как раз с подругой хотели сегодня в театр пойти, там по “Братьям Карамазовы”? Читал? Вот, спектакль будет, а подруга не может, ― тут ее лицо из искренне радостного превратилось в не менее искренне печальное, ― что-то у нее там случилось, я уж думала одной идти, девчонки вот не хотят, тоже у всех дела. Хорошо, что ты позвал, ― она опять стала радостной, ― Я, кстати, давно ждала, а то смотришь все, смотришь, ― она уперлась на меня возмущенным взглядом.

Я не знал мне испугаться или смутиться. Промямлил какое-то оправдание.

Мы договорились где встретимся.

― Только цветы не бери! А то ходить с ними неудобно, в другой раз подаришь, ― сказала наставительным тоном.

Радость и смущение одновременно закрасили меня.

Когда я вернулся в кабинет меня встретило три пары вопрошающих пар.

 

― Ну чего, Казанова, ― на проходной меня догнал Миша.

Я удивленно посмотрел на него.

― Я у эсбэшников как раз в этот момент рекордер чинил, видео со всех камер видел. И что это было за доминирование, позвал и ждал пока сама подойдет? Неплохое начало, ― он хлопнул меня по плечу.

Я понял, что в коридоре очевидно не одна камера, и я даже стал припоминать, что замечал вторую где-то в глубине коридора, и видимо ее обзора хватало разглядеть нас с Настей.

― Там звука нет, но по твоему лицу, когда развернулся, было видно, что все удачно. Куда-когда?

Я рассказал ему, и он согласился посидеть со мной полчаса у метро, потому что домой переодеться я уже не успевал.

 

Я встретил ее на выходе из Ломоносовской. Настя успела переодеться, была в легком платьишке, с короткой курточкой. Без строгого костюма она была еще воздушней и невесомой.

― Ну веди, ― она взяла меня под руку, ― Знаешь куда? Это за мостом. Ладно, со мной-то не заблудишься.

За разговор беспокоиться не пришлось: Настя звонким ручейком рассказывала мне что-то всю дорогу. Я же почти ничего не сказал, зато про нее, кажется, узнал все. Главное, конечно, что самая большая любовь в ее жизни ― это щеночки в целом и ее домашний пес в частности. И в следующий раз мы пойдем гулять втроем.

Такое взятие меня в оборот обрадовало.

― А я сама в любительском театре играю, у нас будет спектакль в октябре, если не побоишься встретиться с моими родителями, то тоже приходи. Ааа, сразу испугался! Я вижу, ― она улыбалась, довольная моим испуганным лицом, ― а ты не мечтал быть актером?

Я представил, как стою на сцене, вокруг сидят зрители, смотрят. Видимо я в цирке. Кривляюсь, а они смотрят. Закрываю глаза, а они смотрят. А какой-нибудь режиссер еще и кричит, что делать.

― Ты стеснительный? Да, я заметила, но надо ведь бороться с этим. Знаешь, танцевать при всех, как будто тебя никто не видит.

Она прикрыла глаза и даже привстала на цыпочки, расправила плечи, потянула голову к небу.

― Вот, ― она приняла естественную позу, ― А давай потанцуем.

Мы уже стояли у самого театра на набережной. На входе кто-то стоял и курил. И музыки никакой не было.

― Не нужно музыки, хочешь я тебе сама ритм посчитаю. Па-па-па.

Она схватила меня одной рукой за плечо, другой взяла мою ладонь и вытянула. Я обхватил свободной рукой ее за талию, что уж делать. Она попыталась меня сдвинуть, отсчитывая при этом ритм. Я поддался сперва неуверенно, потом как-то пошло.

― Вот видишь, неплохо у тебя выходит, а вон целый один дядечка на нас смотрел. Какая разница сколько их смотрело бы? ― она потянула меня к входу, ― О, афиша нашего спектакля, давай сфоткаемся рядом.

Она поставила меня спиной к афише, подлезла мне под руку и вытянула свою с телефоном.

― Сделай умное лицо!

Щелк.

― А теперь глупое!

Щелк.

― Ну и хватит, пошли.

Внутри уже было много людей, и часть из них фоткалась со всем, чем придется. На фоне картин, пианино, просто друг с другом. Но самым популярным объектом для съемок был усатый мужик с седыми волосами, спускавшимися до плеч. Над ним еще висели часы, на циферблате которых был нарисован контур лица этого мужика.

Настя еще раз запечатлела нас на своем телефоне.

― Все, теперь ты всегда у меня, никогда не убежишь. Знаешь, что обладая чьим-то изображением можно наколдовать всякое,  не боишься?

Я постарался отреагировать поспокойней, потому что это была совсем какая-то глупость.

― Вот мы умрем, а фотографии останутся где-то, спектакли записанные останутся, концерты. Люди на них молодые.  Или по крайней мере радостные и живые, ― она уточнила, посмотрев на пожилую пару рядом, ― это же почти бессмертие, правда здорово?

Но если никто не будет смотреть на это, то какой толк, а если будет то еще ужасней, как могилу раскопать, на кости налюбоваться.

― Если тебя нигде не осталось, как узнать, что ты вообще был? Кости рассыплются. Что за потерянная жизнь будет? Знаешь, никто же не поставит спектакль, на который никто не придет. Или снимать фильм, который никогда никому не покажут. Ведь это бессмысленно, это просто потеря времени и сил. Нам повезло, что сейчас мы так легко можем остаться где-то. В интернете, на компьютерах, в телефоне.

Как будто это все имеет какой-то смысл.

― Не говори глупостей, ― и она потянула меня за руку, ― пошли садиться.

 

Зал был очень маленький. Вдоль одной стены были расставлены два или три ряда стульев ― было не разобрать в темноте. Мы сели на первый из них, и актеры были буквально в двух шагах от нас. Их такая близость совсем не смущалась, иногда один из них, играющий в наглого черта, становился в упор к первому ряду.

Черт и второй, Иван, спорили, бегали друг за другом, рассказывали что-то. Жили так будто они настоящие.

Но вот, все подошло к концу, и в одно мгновение Черт испарился, Иван тоже исчез ― на сцене осталось два актера с улыбающимися лицами.

Мы хлопали им, пока они кланялись, уходили, возвращались, и так три раза, но ни разу не вернулись Черт и Иван.

Когда мы вышли из зала исчезли и актеры. Когда мы шли по мосту, не оглядываясь, пропал и театр.

― Тебе хоть понравилось? ― Настя поинтересовалась после того, как выплеснула свои впечатления.

Мне понравилось, особенно эта близость к действию, иногда даже эта комнаты смешивалась с залом, и я невидимый сидел по настоящему слушая, как Черт достает Ивана, заставляет его мучиться в своем решении.

 

Мы оказались внизу на станции. Ехать предстояло в разные стороны, и мы стояли у Настиного края, пропуская поезда. Как-то само собой мы стали держаться за руки. Я все не мог решиться ее поцеловать. Настя что-то говорила мне, а я, мысленно подгоняя себя, смотрел в ее глаза. Вот маленький я в них.  Она моргнула, и на мгновение я исчез.

Настя замолчала, уставилась на меня, не моргая. Мое изображение не пропадало из ее глаз.

Я решился. Знакомое прикосновение к губам: какая разница кого целуешь, когда прикрываешь глаза? Чем могут отличаться губы? У всех они бывают влажные, сухие или там обветренные.  Вот идея для шоу ― целовать в слепую людей и определять их. Какой-нибудь этакий поцелуй на вылет. А может такую передачу уже и придумали.

― Наконец-то! ― воскликнула она, когда мы оторвались друг от друга, ― я уж думала придется до последнего поезда ждать. Все, я поехала, а ты думай куда ты меня позовешь. Но завтра у меня репетиция, учти.

Она села в следующий поезд. Двери на станции закрылись, и Настя пропала.

 

Я пришел домой, включил свет в прихожей. Прямо перед входной дверью на стене висело большое зеркало. Обычно я заглядывал в него, только когда возвращался домой: взгляд невольно попадал на него.

Но сейчас я подошел к нему и начал разглядывать себя. Да, так я себе и виделся в голове.  Я пригляделся внимательней. Глаза будто бы впалые, из носа уже торчат волосы, и они же на ушах. Хорошо, что я не посмотрелся в него раньше, тогда бы точно не решился побежать за Настей.

Настя. Я невольно улыбнулся, сердце ускорило темп ударов.

Попробовал изменить выражение лица. Поднял брови, на лбу отражения появились складки. Опустил брови. Зажмурил один глаз. Открыл его. Другой. Оскалил зубы, и отражение тоже оскалилось. Вот два меня, где-то я еще на фотографиях, на записях камер. Множество меня. Бессмертие.

Уставился на переносицу отражения, и оно стало смотреть на меня непроницаемым взглядом, глаза в глаза.

Что щелкнуло, свет погас. Шумящий все это время холодильник, утих. Полная тишина. Свет с улицы не проникал через шторы на окнах.

А я исчез.